***
Монике повезло с комнатой в общежитии, а точнее повезло с видом из окна и отличной звукоизоляцией, так что проезжающие машины практически не тревожили ее. Кэролайн Батлер — ее соседка, приехала из небольшого города Лондон, находящегося также в Канаде, поэтому приезжие студенты всегда обменивались шутками на этот счет. Кэролайн была совершенно обычной девчонкой: высокая шатенка с карими глазами, которая предпочитала юбки покороче и свободные рубашки, сидящие на ней, как мешок. Она училась уже на первом курсе магистратуры, поэтому при каждом удобном случае, учила Монику жизни, полагая, что знает, как устроен этот мир. Однако они не конфликтовали, по крайней мере, Фишер старалась не развивать темы, которые непременно привели бы к ссоре, и это всегда помогало. — Как прошел очередной день? — без энтузиазма поинтересовалась Кэр, когда рыжеволосая завалилась в комнату. — Выглядишь, как будто ты прошла семь кругов ада. — Типа того, — щелкнув кнопку чайника, Моника быстро насыпала себе в кружку щепотку ароматной заварки. — Меня больше выматывает не сама учеба, а то, что это не мой родной язык, поэтому концентрация на том, что говорят преподы, еще сильнее, чем обычно. — Поговорим на немецком? — Думаю, я способна поддержать бытовые разговоры без перенапряжения мозга, — засмеялась та и уселась напротив соседки. — Ты тоже получаешь ежедневное пособие на проживание? — Нет, я учусь платно, как и большинство здесь, но после учебы я подрабатываю на фрилансе переводчиком, так что это хоть как-то облегчает жизнь. Моника тяжело вздохнула, ясно осознавая, что прожить на выделяемые деньги практически невозможно, и что ей тоже надо бы найти какую-то небольшую подработку после учебы. Конечно, совмещать это с плотным графиком достаточно проблематично, но, в конце концов, она не могла просить залезать мать в кредиты ради ее выживания здесь. К тому же, Ингрид названивала ей ежедневно, капая на мозги тем, что работать и учиться — да к тому же в чужой стране — идея совершенно сумасшедшая, и лучше бы Моника рациональней распределяла свои финансы, чтобы выживать в условиях такой жизни. — Как думаешь, я могу устроиться куда-нибудь для подработки? Я бы могла выгуливать собак или клеить объявления, мне без разницы, — грея замерзшие руки о горячую кружку, Фишер жалобно взглянула на соседку, полагая, что ее вечные советы сейчас бы были кстати. — Пособие для студентов по обмену такое маленькое, что я буквально не могу купить ничего, помимо продуктов. — На днях я видела, что в кофейню на авеню-роуд искали бариста. Они часто берут студентов, чтобы те могли совмещать работу с учебой, к тому же, оттуда можно легко добраться до общежития, — Кэролайн быстро выудила какой-то клочок бумаги из своего стола, набросав на нем примерную карту, как Моника может добраться до места. — Можешь съездить туда и спросить, ищут ли они до сих пор человека. — Спасибо, — коротко кивнула Моника, рассматривая карту и решаясь съездить в кофейню в ближайшие дни.***
Ключ дважды провернулся в замке, заставив Эмили выпрямиться в спине и удрученно вздохнуть. Еще один вечер нужно пережить без ссор. Нужно просто не давать повода для этого. Все просто. Шорох одежды, запах дорогого одеколона доносится прямо до женщины, и она невольно вздрагивает. Когда-то она сходила с ума от этого аромата. Удивительно, как многое меняется с годами: обстановка вокруг, люди, их любимые блюда, журналы на столике у дивана, а одеколон — так забавно — остается все прежним, словно Эмили до сих пор двадцать пять. Мужчина задевает колючей щетиной нежную кожу, быстро целуя в щеку, словно делая это скорее по привычке, нежели из личного желания. И губы Эмили не кривятся в улыбке, она даже не оборачивается, продолжая корпеть над лекциями, которые нужно будет прочитать в ближайшие дни студентам. — Ты что-нибудь готовила? — раздается голос из-за спины, и Эмили слышит, как открывается дверца холодильника. — Я сама только вернулась из университета, — объясняет она, про себя умоляя, чтобы это не стало очередным поводом для ссоры. — Может, закажем что-нибудь? У меня много работы. Сзади слышится раздраженный вздох. Ему всегда все не так. — Последние месяцы мы окончательно перешли на китайское дерьмо, — голос крайне недовольный, что Эмили, на всякий случай, откладывает конспекты и оборачивается. — Когда мы только поженились, ты всегда много готовила. — Майкл, когда мы поженились, я еще училась, — Эмили старается быть мягче, но внутри все нагревается от нахлынувшего раздражения, что от нее требуют слишком много. — А сейчас у меня дополнительные часы работы, ты же знаешь, что от этого зависит мое повышение. Они с Майклом жили вместе чуть больше двадцати лет, и, может, это был какой-то кризис в отношениях, который сказывался на их семейной жизни, а может то, что со временем любовь превратилась в рутину, показывая то, что останется от отношений, когда заканчивается секс. Так или иначе, жизнь последние несколько лет казалась Эмили невыносимой — они с Майклом постоянно ссорились, и он, задерживаясь на работе практически ежедневно, никак не старался изменить этого. Может, Эмили и сама не так сильно старалась. Она лишь хотела не развивать конфликт, не ища самой проблемы. — Вот только тебе обещают это повышение уже второй год. Женщина не отвечает, бессильно сжимая кулаки и стараясь не поддаваться на провокацию. Они могут не любить друг друга, как прежде, но они могли бы попытаться жить без этих конфликтов. — В квартале от нас открыли новый ресторанчик, хочешь, мы сходим туда? Я ужасно голодна, так что это было бы как раз кстати. Майкл лишь кивает головой, и нехотя тащась к выходу, вновь надевает свое пальто, ожидая у двери жену.***
— Куда ты дела свою подружку? — Шон по привычке усаживается рядом с Моникой, улыбаясь ей. Его глаза все еще сонные, будто бы он пять минут назад встал с постели, а на правой щеке виднеется след от вещей, на которых он спал, и это заставляет девчонку смеяться, глядя на него. — Видимо, она отходит от вечеринок, я не знаю, — Фишер пожимает плечами, нетерпеливо поглядывая на часы. Еще две минуты и начнется пара современного дизайна. За прошедшие несколько классов Моника запомнила для себя одну вещь — миссис Стивенс никогда не опаздывает. Она приходит ровно в назначенное время: ни минутой раньше, ни минутой позже, словно в ней какой-то встроенный таймер, который рассчитывает количество шагов и время, которое пройдет, пока она дойдет до нужного кабинета. За предыдущие две недели ситуация практически не изменилась: Эмили настойчиво игнорировала все взгляды Моники, считая это непрофессиональным, если она позволит себе какую-то лишнюю реакцию, но в груди все равно все замирало, когда студентка вмешивалась в дискуссию, вставляя свое слово. — Знаешь, я бы взял все классы, которые бы вела миссис Стивенс, — внезапно протягивает Шон, с такой же одержимостью глядя на время, как это сделала Моника. — Она классная. Одна из тех училок, к которым хочется ходить и записывать все, что они говорят. — Может быть. Девушка и сама не понимала, почему легкое чувство ревности вдруг охватило ее грудную клетку, ведь это совершенно нормально, когда студенту интересны чьи-то лекции. — Я учусь у нее уже второй год, и не встречал еще преподавателя лучше. Не знаю, как у нее получается совмещать такую открытость и дружелюбие со студентами и при этом не переходить черту… — Что ты имеешь в виду? — нахмурившись, Моника обернулась к парню. Неужели тот говорит о романах между преподавателями и студентами? — Ну, скажем так, она не дружит со своими учениками. Она поможет советом, подскажет что-то по теме, посоветует тематическую литературу, но в этом всегда видна профессиональная грань, разделяющая вас. — Ты это сам, что ли, проверял? — смех, сорвавшийся с губ, был скорее нервным, чем искренним, но лицо Шона вдруг совершенно поменялось, и, быть может, он хотел что-то сказать, однако в кабинет вошла миссис Стивенс, так что им пришлось моментально замолчать. И вновь Моника смотрела на Эмили — на ее красную блузку, на сдержанно расстегнутую верхнюю пуговицу, на то, как преподавательница перелистывает свои бумажки, раскиданные перед ней, и затем осматривает аудиторию таким взглядом, что никто даже не думает шептаться. Она смотрит на всех, но на Монике задерживает внимание всего на долю секунды, и в эту же секунду в животе Фишер становится до неприличия горячо, что ее саму пугает подобная реакция. — Итак, кто хочет взять небольшие темы для следующего семинара? — уже к концу лекции спрашивает преподавательница, и девушка чувствует подступающую панику. — Мне нужно пять человек. Эмили не дура — видит, как Моника поднимает руку одна из первых, но отчего-то игнорирует это рвение. Возможно, в этом есть что-то сладостное — и такое же непрофессиональное, как если бы женщина флиртовала с ней — но она никак не реагирует, тщательно отбирая следующего и следующего студента для доклада. — Мисс… — Стивенс словно нарочно пробегает глазами по именам студентов, делая вид, что не может припомнить фамилию. — Фишер, какую хотите взять тему из сегодняшней лекции? Моника почти плывет от счастья, и едва дышит, наслаждаясь этими быстротечными моментами, пока взгляд преподавательницы устремлен к ней. — Любую, — с готовностью отвечает она, почему-то вызывая смешок Эмили. — Хорошо. Записывайте: «Проблемы белых стен: искусство в личном пространстве». Моника злится. Она с растерянным видом смотрит на миссис Стивенс, не понимая, почему ей выпала сама дурацкая тема из всех тех, которые взяли другие студенты, и Эмили смотрит на нее с какой-то насмешкой, словно берет ее на слабо. Моника не уверена, сделала ли преподавательница это намеренно, либо же это запланированная тема — пусть и такая дурацкая, — но негодования не высказывает, молча кивая головой и собирая вещи, когда женщина объявляет лекцию законченной.***
Эмили сидела в небольшой комнатке, где обычно отдыхали преподаватели или сплетничали о последних новостях. Стивенс была «среднячком» в их коллективе, она старалась не привлекать к себе много внимания, но и не сторонилась коллег. И, как в любом другом коллективе, к ней тоже было совершенно разное отношение. Кто-то, после некоторых слухов, до сих пор косо поглядывал на нее, кто-то, не скрывая своего презрения, сторонился, стараясь не начинать разговор, а кто-то, вроде миссис Паттерсон, подхватывал женщину под руку, стоило ей войти в комнату отдыха. Шарлин Паттерсон была одной из самых добродушных женщин в стенах этого универа. Она была немного неуклюжа из-за полноты, но это лишь придавало ей особую очаровательность. Темнокожая полная женщина, преподающая отдельный курс про феминизм, разве это не сказка? — Как твой новый курс? — Шарлин подсела к Эмили с чашкой кофе, заставляя ту отвлечься от своих мыслей. — Надеюсь, не делаешь им поблажек из-за того, что Лоусон попала в больницу? Она всегда была слишком пассивной… — Я пообещала, что Лоусон обеспечит им реабилитацию после моих лекций, — засмеялась Стивенс, наблюдая за некоторыми входящими в комнатку коллегами. — Но они молодцы, держатся достойно, хотя в каждой группе существует какой-нибудь студент, который будет паразитировать и подбивать всех вокруг себя. — И то верно. Мы до этого беседовали с Элизабет и Сарой, они очень жаловались… — Не примите меня за расиста, но арабы ужасно обучаются, — вступилась Сара, вошедшая ранее, и подсела ближе к женщинам. — Не знаю, кто выделяет им гранты или на каких основаниях они идут обучаться в университет, но не понимать большинство из английской речи, как минимум, странно. На что, собственно, они рассчитывали? — Я уже говорила, что им нужно взять усиленный курс английского, — вновь внесла свое слово Шарлин. — Видимо, комиссия видит в них потенциал. В конце концов, у нас сотни студентов по обмену, и не для всех английский — родной язык. — Я и не пытаюсь обвинить их в чем-то, но программа обучения настолько серьезная, что я понятия не имею, как они собираются что-то сдавать, — Сара устало потерла переносицу, снимая очки и глядя на Эмили, до сих пор сидящую молча. — У тебя в группах много новеньких? Эмили и сама не понимала, почему такой банальный вопрос заставил ее сердце замереть. Каждый семестр она обучала десятки приезжих студентов и только что поступивших, но только сейчас, когда несколько дней назад она очередной раз видела этот недвусмысленный взгляд Моники, она чувствовала, будто бы эта тема доставляет ей дискомфорт. — Не особо, максимум человек десять, — протянула Стивенс без всякого интереса. — Прилично, учитывая то, что для них сейчас это огромный стресс, — Сара косо посмотрела на кивающую рядом Шарлин и улыбнулась. — Не знаю, как у вас, а я всегда с особым трепетом относилась к приезжим. Чувствуется, что им тяжело, все в группе кучками, а он один. Это ведь не детский сад: посадили за одни игрушки и играйся, тут все сложнее. Нет, ну вы представляете, приехать из другой страны, а если еще английский — не родной язык… — Сара, ты только что жаловалась на арабов, — укоризненно заметила Эмили, на что темнокожая женщина рассмеялась. — Нет, ну арабы — это другое, там вообще ни бе, ни ме…***
Монике хочется верить, что когда-нибудь это закончится. Что прекратятся постоянные нравоучения от матери и бесконечные звонки с просьбами приехать летом, несмотря на то, что Моника планировала остаться в Торонто, чтобы полноценно поработать несколько месяцев. Не то чтобы она не любит свою маму, но постоянная опека — и зачастую слишком навязчивая — раздражает, но девчонка старается держать себя в руках, из раза в раз объясняя маме, что ей больше не пятнадцать. Конечно, будучи матерью-одиночкой, Ингрид волновалась о своей дочери больше, чем когда-либо, и для нее казалось, будто бы та все еще малышка, не способная приготовить себе полноценный ланч, не говоря уже о самостоятельном проживании в другой стране с другим языком. — Почему ты такая раздраженная в последнее время? — Ингрид искренне удивляется, что Моника за последний месяц стала уж слишком резкой. — Мама, ты понимаешь, что давишь на меня? — Монике хотелось плакать от того, что донести что-то маме было практически невозможно, и та воспринимала любую информацию так, словно ее дочери было плевать на нее. — Пожалуйста, просто постарайся не беспокоиться так обо мне, я взрослый человек со своей головой на плечах. Я не могу вечно поступать так, как ты, и думать твоей головой. Можешь ли ты понять меня? — Не говори ерунды, у тебя нет никакого жизненного опыта! — мать раздражается, вновь повышая голос, на что Моника глубоко вздыхает, пытаясь контролировать свои эмоции. — Многое ты в жизни видела? — Мам, а ты? — ей не хочется грубить, но слова срываются сами собой. — Ты никогда не училась в другой стране, ты даже не закончила университет. Почему ты мне даешь эти советы, даже не зная, как здесь это работает? Слушай, пожалуйста, я не хочу очередной раз ругаться с тобой, ладно? — А что, по-твоему, ты делаешь? Моника прикрывает глаза, будто бы физически ощущая, что такие разговоры высасывают всю ее энергию. Когда она училась в Австрии, такие проблемы тоже были, но они не чувствовались так очевидно, а мама не была такой настойчивой. Но, так или иначе, это пугало. Пугало, что мама никогда не отпустит ее от себя и будет продолжать настаивать на своем, а у Моники никогда по-настоящему не будет своей жизни. Она знала достаточно историй о своих друзьях, которые и в двадцать семь все еще были мамиными сыночками, и Моника знала, как реагировали их матери, когда те приводили девушек в дом. Это отвращало и пугало одновременно, насколько матери были помешаны на своих детях, что не принимали жизнь тех такой, какая она есть. С кем они хотели бы быть и кем хотели бы стать в конечном итоге. И после разговора с мамой Монику трясет. Все ее тело дрожит от раздражения, а дышать становится все труднее. Мало того, что Ингрид ежедневно капала ей на мозги, так еще учеба совершенно не давала расслабиться. Каждый день Моника проводила по несколько часов за проектами, и совершенно не знала, как она собирается совмещать это с работой. В кафе, которое посоветовала ей Кэролайн — ее соседка, действительно требовался бариста, и она успела оставить анкету. Вдруг повезет? Настроения сидеть над университетскими проектами больше не было, поэтому, быстро набрав подругу, Моника угрюмо пробормотала в трубку: — Эй, Джейн, не хочешь заехать в какой-нибудь бар?***
В баре царила полутьма и было очень шумно. «Удивительно, сколько людей предпочитают пить в среду вечером», — пронеслось в голове Моники, когда Джейн потащила ее в дальний угол, где располагался неприметный столик. Это было мудрым решением еще до того, как Моника осознала это. Заказав себе по бутылочке сидра, Джейн просто сидела и выслушивала все негодование подруги по поводу матери. Она, вообще-то, не очень хорошо знала Фишер, несмотря на то, что девушка общалась практически только с ней, и в основном их разговоры сводились к учебе или бестолковой ерунде. В этот вечер Моника говорила много, рассказывая о своей жизни в Австрии, о том, как их бросил отец, как мать излишне ее опекает, и что она потратила суточные деньги на какой-то бар. Она не напрашивалась на жалость и, быть может, даже не хотела слышать какие-то вставки с ответами на ее монолог, ведь случается же так, что внутри накипает слишком много, и ты просто не можешь держать это в себе. Будто — начни говорить, и ты не сможешь заткнуться остаток вечера. Моника и сама не понимала, отчего в груди у нее было такое чувство, что это правильно — рассказывать об этом именно Джейн. Не своей лучшей подруге, которая осталась в Вельсе, не кому-то из отдела по адаптации студентов, не знакомым из фейсбука, или — на крайний случай — не вести об этом закрытый блог. Эмоции всегда должны находить выход, иначе можно сойти с ума. И, кажется, эмоции переполнили Монику, когда она, бездумно исследуя гостей бара, наткнулась взглядом на знакомую фигуру. Ее сердце моментально подпрыгнуло к горлу, начиная стучать как сумасшедшее, а в голове на повторе крутилось: «Я до сих пор не закончила свой проект, нужно успеть». Эмили сидела вдалеке от них, ближе к барной стойке, а напротив нее расположилась пухлая Шарлин, которую Моника совершенно не знала, но неоднократно видела в университете. — Ты чего застыла? — испуганно пробормотала Джейн, озадаченно глядя на подругу, но поняв, что та смотрит в какую-то конкретную точку, обернулась, ища то, к чему было приковано внимание Фишер. — Мне кажется или это… — Не кажется, — тихо протянула Моника, пытаясь перестать пялиться. Обычно она видела миссис Стивенс в брючном костюме, который невероятно шел ей, но сейчас Моника впервые видела ее в юбке, которая едва доставала до колен, обнажая хрупкие косточки. В горле стало слишком сухо, и едва сглатывая слюну, девушка думала лишь о том, как невероятно выглядит Эмили. Как красиво отливает ее кожа и волосы под фиолетово-красными лампами, как изящно выглядит ее мартини в бокале на тонкой ножке, не то что жалкий сидр в бутылке, и как до одури сексуально выглядят ее обнаженные ноги. Моника не могла припомнить за собой такой одержимости. — Не только студенты мечтают прибухнуть после универа, — иронично заметила Джейн, почти тут же теряя интерес к преподавателям. — Мы не бухаем, а культурно выпиваем, — поправила подругу Моника, чуть морщась. — Ну точно, простите, — закатила глаза та, делая очередной глоток сидра. — Интересно, а муж миссис Стивенс не заждался ее дома? Сердце Моники вдруг пропустило еще один удар. Почему она никогда не думала над тем, есть ли у той муж? Язык будто бы сам предпочитал называть всех зрелых женщин «миссис», словно это было негласным правилом, но она никогда по-настоящему не задумывалась над тем, замужем ли Эмили? Конечно, это было бы ожидаемо, как и тот факт, что она едва ли взглянет на Монику как-то иначе, кроме как на свою студентку. — Откуда ты знаешь, что у нее есть муж? — Фишер постаралась придать своему голосу как можно меньше заинтересованности, и даже отвела взгляд от женщины. — Да просто видела кольцо на пальце, так-то я его не видела воочию, но, думаю, он существует. Моника лишь улыбнулась этому простому наблюдению и вновь кинула беглый взгляд на Эмили, пока в голове вихрем пронеслись мечты о том, что когда-нибудь Эмили будет сидеть вот так с ней.***
Моника дико злилась, и Эмили изредка смотрела на ее нахмуренные брови. Моника была зла, потому что ее тема для современного дизайна была совершенно ужасной, а миссис Стивенс не задавала кучу дополнительных вопросов, как это было с другими студентами. Наверное, в любой другой ситуации Моника была бы счастлива, но сейчас, пытаясь зацепиться хоть за какой-то контакт с преподавательницей, она ждала этого больше всего на свете. «Почему даже этот придурок Чак получает больше внимания, чем я?», — крутилось в голове Моники, пока она быстрыми движениями водила карандашом по листу. «Почему она игнорирует меня?», — крутилось в голове девушки, стоило ей поднять взгляд и заметить, как женщина тут же отворачивает голову. Это казалось какой-то игрой без правил. Тупой и совершенно идиотской. С момента, как Моника перевелась сюда, прошло полтора месяца, и за это время она практически не контактировала со Стивенс, за исключением тех дней, когда женщина еще не начала заменять современный дизайн. Тогда, казалось, что Эмили вполне дружелюбная и открытая, но теперь перед Моникой сидела преподавательница, которая говорила мало и по делу — никто не оставался после ее классов, никто не желал получить от нее больше того, что она давала, и все это почему-то дико раздражало Монику. Рисунок получатся слишком небрежным — то ли дело было в настроении девушки, то ли в ее личном отношении к скетчу. Пальцы были перепачканы в грифеле, который сыпался на бумаге, кое-где оставляя темные разводы, но какое это имело значение, когда это было самым искренним и исходящим от сердца. — На сегодня все, можете быть свободны, — привычно объявила Эмили, и грудную клетку Моники мгновенно обдало жаром, а кровь прилила к лицу. Теперь она была окончательно настроена на то, чтобы завязать хотя бы какой-то разговор. Сложив вещи в сумку, Моника чуть притормозила, ожидая, когда практически все выйдут из аудитории. Эмили же опустила взгляд в телефон, делая важный вид какой-то занятости, и упорно не обращала внимание на студентку, стоящую неподалеку, пока та не подошла вплотную к столу, надеясь, что ее голос не будет дрожать. — Миссис Стивенс, я могу отвлечь вас на пару минут? — спросила она, стараясь не выглядеть зависимой овцой. — Только если на пару минут, — с насмешкой протянула Эмили, и Фишер готова была поклясться, что от этого, вновь игривого тона, ее колени подкосились, а сердце моментально провалилось в желудок. Воздух будто бы стал таким вязким, что дышать было невыносимо. И когда Эмили оторвалась от телефона, устремляя свой взгляд в глаза Моники, та моментально побледнела, а уголки ее губ задрожали. — Так, что стряслось? — Я просто… Эм. В общем, вы же знаете, что английский не мой родной язык, так что мне бывает довольно трудно улавливать и понимать все, что вы говорите, поэтому я выписала некоторые примерные фразы, которые я не смогла понять, и хотела попросить объяснить мне их. — Конечно, показывай, что у тебя там. Моника протянула тетрадь, в которой были выписаны незнакомые ей выражения, и миссис Стивенс, расплывшаяся в улыбке, перевела взгляд на предложения. Женщина и сама не понимала, почему такая простая просьба так тронула ее, ведь не было ничего необычного в том, что человек, для которого английский не являлся родным, чего-то не понимал. И объяснив Монике значения всех выражений, женщина не могла подавить свою легкую улыбку, но все ее внутренности мгновенно сжались, когда девчонка, забрав свою тетрадь, призналась: — Современный дизайн нравится мне гораздо больше городского. И мне очень нравится, как вы преподаете его. — Что ж, это приятно знать, — мгновенно засуетилась Стивенс, не желая, чтобы это зашло куда-то дальше. — Я рада, что смогла помочь тебе разобраться с некоторыми фразами. — Да, я тоже, — наблюдая за тем, как Эмили собирает свои вещи, девушка никак не могла сделать и шаг назад, чтобы просто выйти из кабинета. — Я могла бы обратиться к кому-то другому, но была уверена, что никто не сделает это лучше вас. Чушь. Полная ерунда. Моника знала, о чем она говорит, и о том, что это абсолютная ложь — ведь любой мог подсказать ей значение фразы, но ее реплика оказала нужный эффект, и женщина тут же подняла голову, чуть приподнимая бровь. — Да? — насмешливо уточнила она, не в силах остановить себя. — Я думаю, что могу дать тебе хороший совет в этом случае… «Пожалуйста, заткнись», — взмолилась Моника, чувствуя, как ее живот скручивает от нарастающего напряжения. Эмили медленно выпрямилась в спине, шагая к выходу аудитории и всем своим видом намекая Фишер, что им пора. — И что это за совет? — Возьми дополнительный курс английского, — не отводя взгляд, вот так насмешливо. — Это правда необходимо. — Курс английского, — повторила Моника, словно смакуя это на языке. — Я уже записана на него, но спасибо. Хорошего вечера, миссис Стивенс. — И тебе, — кинула вслед женщина, но девчонка сорвалась отчего-то так быстро, что слова были брошены практически в спину. Небольшой листок проворно вылетел из тетради Моники, которую она показывала Эмили, и та, желая уже окликнуть студентку, чтобы сказать о том, что она что-то обронила, бережно подняла его с пола. Слова так и застыли под языком, а жар спустился к животу, когда женщина, переворачивая клочок бумаги, обнаружила портрет, уж очень похожий на нее. «Похоже, ей очень нравится, как я преподаю», — пронеслось в голове у Эмили, и она, совершенно не думая ни о чем, аккуратно положила листок в свою сумочку.