***
В аудитории слишком душно, что Эмили может ощущать струйку пота, стекающую по шее, и она неловко ведет пальцами по волосам, собирая прилипшие пряди и пытаясь собрать их в пучок. Группа удовлетворенно гудит, когда занятие заканчивается, и, не дожидаясь дозволения преподавательницы, начинает суетиться. Какая-то непонятная паника охватывает грудную клетку женщины, а сердце ускоряет свой пульс, и кажется, будто бы этот необъяснимый страх лишь возрастает, когда она остается совершенно одна. Она понимает, что нужно выйти из аудитории, чтобы проветриться, к тому же — нестерпимо хочется курить, но все тело ощущается каким-то ватным, словно неспособным двигаться, и от этого липкий страх еще больше окутывает ее тело. Внезапно дверь рядом распахивается, и Эмили, даже не поворачивая головы, будто точно знает, кто стоит на пороге. И она не ошибается. Тихий, гортанный голос разносится по аудитории вместе с тем, как дверь с характерным щелчком захлопывается. — О, ты здесь, — голос звучит удивленно, но Эмили точно знает, что это ложь, всего лишь глупая игра. — Рад, что смог, наконец, застать тебя, а то ты постоянно куда-то торопишься. Еще одна струйка пота сползает сзади, неприятно щекоча позвоночник. Эмили хочет сказать, что собиралась выйти в курилку, но язык не слушается, становясь таким огромным и неподвижным во рту, что хочется просто взвыть. Кое-как она все же выходит из-за стола, явно намереваясь выйти из аудитории, но чужое тело перегораживает ей путь, а влажные губы кривятся в ухмылке. — Ну, куда же ты? — настаивает мужчина и обхватывает ее плечи резким движением, чуть приближая к себе. — Нехорошо как-то получается… Он медленно, но видно, что нетерпеливо, стягивает с нее пиджак и, отбросив его на стол, понимающе вздыхает. — Тут жарко. И Эмили вновь цепенеет. Она так остро ощущает это состояние, словно впадает в него каждый раз, когда он приходит. Его руки бесцеремонно ложатся на ее ягодицы, цепляясь сильнее пальцами и сжимая ткань, пока губы настойчиво посасывают шею. И Эмили, стоя в такой беззащитной позе, совершенно не понимает, почему не могла прекратить все это раньше. — Нехорошо получается, милая, — вновь повторяет голос, и женщина может чувствовать, как мокрый язык тянется к ее уху и обводит мочку. — Ведь я был так добр к тебе, а ты игнорируешь меня. Разве порядочные люди так поступают? Его руки прижимают Эмили ближе к себе, так, что она может чувствовать, как мужчина возбуждается, и что-то — совершенно мерзкое и неправильное — происходит в этом моменте. Ей нестерпимо хочется оттолкнуть его, закричать, уволиться, в конце концов, но ничего из этого не происходит. И пока Эмили лихорадочно думает о том, как бы выйти из ситуации, дверь вновь распахивается, и уже знакомый голос мужа значительно успокаивает ее. — Это он? — разъяренно произносит тот, показывая пальцем на мужчину. Сердце Стивенс на секунду сжимается, но не из-за страха за себя — за мужчину, и она едва заметно кивает, тут же чувствуя, как чужие руки безвольно сползают с ее бедер. Дышать становится свободней, хотя и на долю секунды. — Я убью его, — шипит Майкл, и каждый его шаг отдается громким эхом в ушах женщины. Чувство страха становится практически невыносимым. Она разворачивается к обидчику, но вместо него — совершенно неожиданно — видит Монику. Моника такая же, как и всегда: в излюбленном длинном кардигане, в свободных ботинках, и даже шарф на ней тот, что подарила Эмили — и миссис Стивенс не понятно, откуда она взялась, если секунду назад перед ней был совершенно другой. Она непонимающе моргает, когда лицо девчонки искажается неподдельным страхом, а подбородок начинает дрожать, и кажется, у Моники вот-вот сдадут нервы. Она смотрит на Эмили с укором, с невыносимой болью в глазах, и прежде чем Эмили успевает что-то сказать, Моника едва слышно шевелит губами: — Зачем ты все испортила? Эмили распахивает глаза, чувствуя бешеное сердцебиение внутри. Во рту невероятно сухо и противно, словно собачья шерсть внезапно оказалась под ее языком, и женщина тут же хватает с прикроватной тумбочки стакан воды, бережно заготовленный на ночь как раз для подобных случаев. Обернувшись, она замечает спящего Майкла — ну, конечно, где же ему еще быть — и в груди моментально холодеет от поступающего волнения. В голове прокручиваются слова из сна: «Это он? Я убью его», — и Эмили продолжает успокаивать себя, что это все не по-настоящему. Это всего лишь сон. Но эта мысль тугим комом встает у нее в горле, мешая продохнуть и заснуть. Она вспоминает их разговор, произошедший около двух недель назад, и липкий страх возвращается как в тот день. Майкл был не в настроении, это было видно сразу, как только он перешагнул порог дома и швырнул свой портфель прямо в стену. Подобные вспышки агрессии случались не так часто, но именно по ним Эмили могла с точностью сказать, что, скорее всего, у мужа неприятности на работе. Обычно она старалась не донимать его расспросами, прекрасно зная, что «выговорится — полегчает» совершенно не действуют на ее мужа, но именно почему-то в тот самый день, он сам начал диалог. — Я чертовски устал, — пробурчал он, скорее, самому себя, и черт дернул Эмили ответить. — Неприятности на работе? Майкл оскалился и, упав на диван, саркастично протянул: — Тебе с этими студентиками не понять. Конечно, куда было Эмили до серьезных заседаний президентов компаний и важных шишек, которые обсуждали такие темы, от которых у женщины уши сворачивались в трубочку. Куда ей до бизнесменов, вкладывающих целые состояния в стартапы по криптовалюте и прочей ерунды. Ей — обычной преподавательнице университета Торонто. — Я могу попытаться, — присев рядом, Эмили подавила в себе обиду, желая понять мужа. Резко нагнувшись к женщине, Майкл нахмурился — и Эмили уловила его настороженность, а затем взгляд, направленный прямо на нее. Она и сама не понимала, отчего ее зрачки забегали, словно муж поймал ее на чем-то непристойном, но ее нервозность, казалось, была такой очевидной. — Чем ты пахнешь? — Что? — Эмили даже опешила от такого вопроса, интуитивно отсаживаясь дальше. — Это не твой парфюм. Ты пахнешь по-другому. — Ну, я много времени провожу с другими студентами, — стараясь выглядеть непринужденной, Эмили откинулась на спинку дивана, словно показывая — смотри, я открыта перед тобой, и я не вру. — Так что, вероятно, я могу пахнуть иначе. Не знаю, не замечала этого… И Майкл улыбнулся ей, словно поверил, а затем, ласково поглаживая колено жены, безразлично произнес: — Если я узнаю, что ты изменяешь мне, я убью его. И как ни в чем не бывало он встал с дивана, лениво плетясь в душевую, пока Эмили так и осталась сидеть на месте, физически ощущая, как сердце готово проломить ребра. Она прекрасно понимала то, что ее муж был не последним по влиятельности человеком, к тому же очень ревнивым и вспыльчивым, так что сомневаться в его словах не приходилось. Эмили вспоминала тот разговор с дрожью в позвоночнике, внутренне ища себе оправдания в том, что она поступила правильно, отталкивая Монику. Она могла уверять себя в этом сколько угодно, вот только ее сердце подсказывало, что решение это глупое и совершенно опрометчивое.***
Вздох застрял где-то в горле, когда Моника появилась в дверном проеме и, быстро извинившись за опоздание, уселась на первом ряду, стараясь не отвлекать аудиторию своим появлением. Эмили и правда на секунду запнулась, не справившись с внезапным волнением перед девчонкой. Они не разговаривали всего около суток — и казалось, будто бы эта тишина была необходима им обеим — но даже за такой короткий промежуток времени женщина не могла не признать, как сильно соскучилась по Монике. Когда девчонка не появилась на занятии, миссис Стивенс даже невольно подумала, что та ее игнорирует, либо же что-то случилось, ведь на ее памяти Моника никогда не пропускала занятий. Эмили чувствовала себя девочкой, не способной контролировать свои эмоции, когда речь заходила о влюбленности — и вот сейчас она тщетно пыталась вести лекцию так же непринужденно, как и прежде, но ее взгляд то и дело скользил к Монике, которая, хоть и смотрела на нее, но старалась не зацикливаться на преподавательнице слишком долго. Моника не злилась, совсем нет, скорее не понимала, чем руководствуется женщина, принимая те или иные решения. Фишер чувствовала этот взгляд на себе — тяжелый и виноватый, словно их молчание продлилось не день, а целую вечность. Хотя, честно признаться, девчонка и сама осознавала, что ей безумно не хватало Эмили. Она не думала, что миссис Стивенс оставит ее после занятий для разговоров или выяснения отношений, но стоило Монике начать собирать свои вещи, как преподавательница тут же окликнула ее. — Моника, задержишься на минуту? Для других это вряд ли могло бы стать мотивом для каких-либо мыслей, ведь Моника опоздала, и Эмили могла ей сделать выговор, либо напротив — объяснить недостающий материал, так что поводов для прикрытия было достаточно. Уголки губ Моники дрогнули, когда женщина все же обратилась к ней, нервными движениями убирая маленький ноутбук в сумку и очищая стол. Забросив сумку на плечо, Фишер подошла ближе, не пытаясь прикрыть входную дверь, как делала это прежде. В ее груди все колотило от эмоций, а сердце возбужденно билось о ребра, пока Эмили выжидающе смотрела не нее, не решаясь начать разговор. А может, она просто совершенно не знала, что нужно говорить, хотя и чувствовала необходимость в этом. — Я облажалась, — сдавшись, призналась Стивенс, медленно опираясь бедрами о стол и пытаясь куда-то деть руки. — И я была не права, что была с тобой так резка тем вечером. Туго сглотнув, она опустила взгляд в пол, почему-то думая, что любые слова, которые она произносит, звучат совершенно глупо. Неловкость буквально сковала ее, словно она была той самой влюбленной студенткой, а перед ней с насмешливым взглядом стояла строгая преподавательница. Иногда Эмили раздражало, как сильно она меняется, когда дело касается Моники, как из жесткого, принципиального преподавателя она превращается в зависимую девчонку. — Прости меня. Моника могла поклясться, что в тот самый момент желала накинуться на Эмили и повиснуть на ее шее больше, чем когда-либо. Она смотрела женщине в глаза, находя там бесконечную грусть и сожаление, и то ли эта откровенность, то ли бесконечная нежность к Эмили — делали свое дело. На секунду замявшись, Моника сделала короткий шаг вперед и, кинув взгляд на дверь, осторожно взяла преподавательницу за руку. — Я не злюсь. — Я знаю, я просто… — практически задыхаясь, Стивенс чувствовала себя невероятно глупо. — Ты намного смелее меня, ты знаешь… — Знаю, — едва заметно кивнула головой Моника и лишь сильнее сжала руку женщины, вновь оглядываясь на дверь. — Но потому, я здесь, с тобой, чтобы ты тоже не боялась быть смелой. Эмили грустно усмехнулась и замотала головой, будто бы отказывалась принимать эту правду. Она боялась, действительно до одури боялась решиться на что-то более серьезное, боялась признаться, что они с Моникой давно перешли черту исключительно секса, и то, какие эмоции вызывает в ней девчонка — не просто мимолетное влечение. Эмили забывает и про открытую настежь дверь, и про угрозы мужа, и про все проблемы в жизни, когда Моника держит ее за руку, легонько поглаживая кожу. И кажется, что нет момента идеальней. Кажется, будто бы в мире не существует ничего, кроме них — стоящих в четыреста втором кабинете и спасающих друг друга от падения. — Я знаю, это бывает тяжело, — ободряюще улыбнувшись, Моника понизила голос, словно рассказывая какую-то тайну. — Но разве мы не заслуживаем быть счастливыми в нашу единственную жизнь? Другой у нас для этого не будет… — Я хочу, чтобы ты пообещала мне кое-что, — внезапно подняв голову так, что Фишер могла уловить блеск едва заметных слез, Эмили сцепила их пальцы в замок, тяжело дыша. — Скажи мне, что? — Что бы ни случилось — мы пройдем через это вместе. И в этот раз — в голосе Эмили не было сомнений, не было дрожащих ноток или намека на неуверенность. Она говорила это так, словно давала своеобразную клятву, подобную той, что давала у алтаря своему мужу. Быть может, со стороны это могло показательно несколько пафосным, но, прекрасно осознавая, на что она идет, женщине не хотелось пожалеть о своем решении. В конце концов, ей просто хотелось заручиться поддержкой того, кем она дорожила. — Я обещаю тебе.***
Моника откровенно не понимала, как Ари уломала ее на вечеринку. То ли перевозбужденная от всех событий с Эмили, она совершенно забыла о том, в какое место собирается, то ли, в глубине души скучая по всем тусовкам, позволила себе расслабиться. В любом случае, казалось, будто Ари наслаждалась происходящим больше, чем Моника, довольно меняя стаканчики с пивом и бубня подруге с набитым ртом о крутых закусках. Ари всем сердцем радовалась тому, что смогла затащить Фишер на вечеринку, к тому же, она была одной из крупнейших за последнее время и приурочена к Новому Году, хотя до него оставалось еще фактически две недели. Огромный дом, в который притащила Монику Ари, действительно впечатлял своими размерами, и Фишер страшно даже было представить, сколько денег было вложено во всю организацию, учитывая, с каким аппетитом студенты налегали на алкоголь. — Сегодня вечером никаких телефонов, — Ари хитро прищурилась, мягко выхватывая из руки Моники мобильный и качая головой. — Мы пришли веселиться, помнишь? — Да, извини, я как раз писала о том, что веселюсь и буду недоступна до следующего утра, — улыбнулась девчонка, заметив, как меняется лицо подруги. В последний вечер, когда они общались, Моника мельком обмолвилась о небольших разногласиях с Эмили, и Ари почему-то восприняла это по-своему, ведь Фишер дала намек на то, будто бы это пауза, будто бы им обеим нужно время все обдумать — и что в итоге. Внутреннее чувство какого-то разочарования разнеслось по венам, и Ари изо всех сил старалась оставаться невозмутимой. — Я думала, вы решили взять перерыв и переосмыслить ваши отношения? — Ну, я тоже так думала, — немного замялась Моника, не желая, чтобы это стало очередным поводом для конфликта. — Но мы поговорили об этом после первого же занятия, и она дала понять, что готова на более серьезный шаг. — Что, теперь ждать свадьбу? — Ари усмехнулась, но что-то невеселое, совершенно неискреннее было в ее реакции, что ей хотелось как можно быстрее замять эту тему, однако, интерес не позволял ей сдаться. — Публичный каминг-аут или как? Моника широко заулыбалась и сделала глоток пива, почему-то задумавшись над тем, как бы выглядел их совместный каминг-аут в университете — и как бы выглядела свадьба тоже — и Ари тотчас подсела к подруге, словно готовая выслушать. — Ну, полагаю, таким образом она дала мне понять о серьезности своих намерений, и что теперь это не просто секс, как она твердила мне раньше, — Моника пожала плечами, никак не в силах перестать глупо улыбаться. — Я знаю, ты не очень любишь эту тему, я просто… Извини, я, наверное, выгляжу, как полная дура, но я очень счастлива. Тяжело вздохнув, Ари попыталась наладить сбившееся дыхание. Она не могла понять, что чувствует, и это было тяжело. Она знала, что ревнует, знала, что что-то чувствует, совершенно неправильное, мерзкое, отчего жалеть хотелось только себя — и, может, чуточку Монику. Ари долго смеялась, когда узнала, что Моника влюблена в Эмили, и, казалось, не было вещи абсурдней — чем влюбиться именно в нее. В преподавательницу, о которой ходили разные слухи, которая никогда бы не ответила взаимностью — и никогда не отвечала — но вот… Но вот — они здесь. — Хочу, чтобы ты знала, — накрыв ладонью руку Моники, Ари слабо улыбнулась, словно пытаясь верить самой себе. — Я буду счастлива, если что-то или кто-то делает тебя счастливой. — Спасибо, Ари, — благодарно кивнула девчонка, глядя в глаза той. — Я ценю это, и это взаимно. — Уф, ладно, — пройдясь рукой по волосам, Ари засмеялась и встала с дивана, пытаясь разрядить атмосферу. — Сейчас начнется сентиментальщина. Ты будешь пиво? Я собираюсь спуститься вниз и взять еще стаканчик. И стоило только подруге отойти, как началось все веселье, которое до сих пор вводило Монику в некий ступор. Пока она ожидала Ари, безразлично наблюдая за молодежью, кто-то неожиданно подскочил к ней практически со спины, налетая так резко, что сердце Фишер едва ли не подпрыгнуло к горлу от страха. Но затем, поняв, кому принадлежит восторженный голос, она чуть успокоилась. Джейн. Ну, конечно же, Джейн. Она такая заядлая любительница вечеринок, что было бы странно не увидеть ее здесь — среди многообещающего веселья и моря алкоголя. Джейн, как и остальные студенты, оказалась рядом с Моникой со стаканчиком алкоголя и, весело раскачивая им, поинтересовалась, почему девчонка сидит одна, к тому же совершенно трезвая. Справедливости ради, стоит отметить, что вопрос был задан действительно оправданно, поскольку трезвых людей на вечеринке просто не находилось. Демонстративно закатив глаза, Моника отмахнулась, оправдавшись тем, что Ари как раз спустилась за пивом, и казалось бы, на этом моменте они могли перекинуться парочкой ничего не значащих фраз или обсудить кого-нибудь из гостей, или, предположим, поговорить о новом задании на живописи, или просто спросить о том, как идут дела, но Джейн — черт бы ее побрал — вдруг возбужденно округлила глаза и настойчиво потянула Фишер на себя. — Мне нужно тебя с кое-кем познакомить, — почти завопила она в привычной манере и даже отставила стакан, чтобы с силой заставить девчонку встать с дивана. — О мой Бог, как я раньше не додумалась до этого! Мон, ты будешь в восторге! — Но… Я не хочу ни с кем знакомиться, — слабо запротестовала Моника. Мало того, что теперь Ари потеряет ее на этой адовой вечеринке, так еще и Джейн как всегда со своим несвоевременным энтузиазмом. Впрочем, саму Джейн это нисколько не заботило, и она уже вела Фишер через оживленную толпу, продолжая корить себя за то, что давно не сделала это. Наконец, остановив подругу за руку, Моника чуть нахмурила брови, отчетливо понимая, что совершенно не в настроении проводить с кем-то время, к тому же, Ари наверняка обидится, ведь они и так редко проводят время вместе, и вечеринка была практически единственным совместным выходом за последние несколько недель. — Серьезно, с кем ты хочешь меня познакомить? Наверху меня ждет Ари, она будет не в восторге от твоей идеи… — Да брось, она сама небось уже подцепила себе здесь какого-нибудь красавчика, — Джейн игриво дернула бровями и засмеялась, показывая взглядом на рассредоточившихся по углам парочек. — Но мы найдем тебе самого красивого парня, не переживай. Рот Моники буквально едва ли не приоткрылся от подобного заявления. Ее всегда искренне поражало желание друзей найти тебе кого-нибудь в пару, и чаще всего это было не из принципа сделать как лучше, а скорее сами отношения ради отношений. Моника не понимала и не разделяла этой позиции, поэтому такое категоричное заявление Джейн ввело ее в настоящий ступор. — Мне это не нужно, Джейн, — все еще сбивчиво, но достаточно настойчиво протянула Фишер, складывая руки на груди. — Ты уже с кем-то встречаешься? — подруга оживилась пуще прежнего, а в ее глазах вспыхнул знакомый огонек азарта и возбуждения. — Почему я все еще не знаю об этом? — Нет, я просто не хочу. Возможно, Моника и не была такой искусной лгуньей, как Эмили, но она попыталась, и Джейн лишь вопросительно приподняла бровь, словно не понимая, как можно не хотеть знакомиться, если ты не в отношениях. У Джейн все просто: отношения — важный конструкт для социальной жизни. Нет, не так — неотъемлемый, жизненно необходимый конструкт для социальной жизни. В глубине души Моника все еще сомневалась в том, нужно ли Джейн знать об их отношениях с Эмили, поскольку реакция подруги была, мягко говоря, странной. Она постоянно допытывалась, как только видела Монику и миссис Стивенс вместе — и этот интерес отнюдь не был безобидным, скорее каким-то настойчивым и явно не позитивным, и в подтексте скользило неодобрение Джейн — словно узнай она об их отношениях, она бы явно не пребывала в восторге от этого. — Не знала, что ты такая зануда, — наконец резюмировала Джейн и, довольно хмыкнув, развернулась, чтобы удалиться в кухню. — Ладно, развлекайся. Вернувшись к Ари, Моника столкнулась с кучей вопросов, куда та делась и почему Джейн вообще питает такой нездоровый интерес к личной жизни Фишер. Вечеринка продолжалась в том же русле, и Моника даже чувствовала, что пьянеет от принесенного Ари коктейля, и все бы было отлично, если бы не парень, взявшийся буквально из ниоткуда. Джейн старалась на славу, стоит признать. Подкаты были совершенно тупые и пошлые, что Монике в какой-то момент хотелось прочистить желудок или заткнуть уши, чтобы не испытывать испанский стыд за красавчика, распыляющегося перед ней. Парень был красив, с этим трудно поспорить, но Монику мало интересовала красивая мордашка, хотя лгать о том, что его внимание не было ей приятно — она не собиралась. — Прости, красавчик, но мы не нуждаемся в компании, — расплылась в улыбке Фишер, и тут же повисла на шее Ари. И это было настолько клишированно, настолько предсказуемо, что он бы мог рассмеяться ей в лицо, а затем попытать еще один шанс, но вместо этого — парень неожиданно поджал губы и удалился с разочарованным видом. Никаких: «Я могу быть третьим», никаких: «Так вы подруги или…?», ничего из огромного списка клишированных фраз. Удивительно. Ари почти не дышала и с ясным осознанием чувствовала какую-то волну раздражения — или ненависти — когда Моника лениво расцепила замок из собственных пальцев и чуть отстранилась, начиная смеяться как ненормальная. «И что она в ней нашла?», — крутилось на языке у Ари, и кончики ее пальцев покалывало от желания сделать Монике больно. Ари до одурения хотелось сделать больно подруге, ровно так же, как и та причиняла ей боль, совершенно не зная истинной причины происходящего. Моника не знала об этом и позже. Моника не узнала об этом никогда, и если бы знала, то, пожалуй, держалась бы от Ари как можно дальше. Смотрела бы на нее по-другому — с состраданием и злостью одновременно. Если бы только Моника знала… Миссис Эс, [21:17]: Развлекаешься? Невольная улыбка расплылась по лицу девчонки, когда телефон завибрировал рядом, показывая сообщение от Эмили. Моника, [21:18]: О да! Джейн настойчиво пытается познакомить меня с парнями. Видимо, она считает это хорошей идеей. Миссис Эс, [21:20]: Видимо, она не предполагает, насколько плохая эта идея. Моника, [21:20]: Честно признаться, ко мне подкатил безумно обаятельный парень. Правда, он был пьяным и актуальность его подкатов прошла еще несколько лет назад. Миссис Эс, [21:21]: Неужели? И ты даже не дала парню шанс? Моника знала, что Эмили играется, дразнит ее, и ей это нравилось. В один момент вечеринка перестала быть такой интересной, и все, что волновало Монику — было в телефоне. Моника, [21:25]: Я не дала ему. Ни шанса, ничего. Миссис Эс, [21:27]: Ты ужасно пошлая, ты в курсе? Моника, [21:27]: И еще я немного пьяненькая. Моника, [21:28]: И я хочу тебя. Миссис Эс, [21:32]: Ничем не могу помочь, развлекайся. Моника вздохнула и быстро напечатала сообщение, зная, что Ари должна сейчас вернуться, и она явно будет недовольна таким раскладом, что Фишер вновь залипает в своем телефоне. Моника, [21:32]: Ты портишь момент. Моника, [21:32]: Мне нужно идти. Миссис Эс, [22:48]: Просто даю тебе знать о том, чтобы завтра ты не смела появляться в моем кабинете и просить у меня таблетки от головы. Ну это если что. Надеюсь, ты была хорошей девочкой. Миссис Эc, [23:19]: Не знаю, зачем ты рассказала мне про парня, но это жестоко. Миссис Эс, [23:21]: Просто хотела пожелать тебе доброй ночи. Моника, [00:26]: Я люблю тебя.***
Не собираясь больше терпеть подобное отношение со стороны Оливера, Моника рассказала обо всем начальству, и хотя его поведение вполне справедливо можно было охарактеризовать как сексуальное домогательство, за которое парня тут же выперли бы из кофейни, Фишер умолчала об этой маленькой детали. Сказав о том, что парень докучает ей и всячески отвлекает от работы, Оливеру и так пришлось не сладко — ему сделали серьезный выговор и ограничили количество смен, в том числе и совместные смены с Моникой, чему девушка была крайне рада. Впрочем, если Фишер надеялась, что на этом их война автоматически закончится, то она крупно облажалась, поняв, что Оливер затаил на нее обиду. Обида была не детской: с поджатыми губами и гордым молчанием, а вполне себе агрессивной — Оливер всячески пытался подставить ее на работе, использовал любой шанс, чтобы задеть Монику. И все из-за чего? Из-за того поцелуя практически год назад? Из-за того, что Моника не дала ему шанс? Она не верила, точнее, отказывалась верить в то, что парень вправду питает к ней какие-то чувства, иначе откуда взялось столько небезразличия к ее персоне? Конечно, она была наслышана еще от мамы, что мальчики совершенно не умеют выражать свои чувства, и именно поэтому еще в юном возрасте дергают девочек за волосы, дразнят и всячески обижают. Но если то были маленькие дети, то рядом с ней был вполне взрослый и зрелый парень, который никак не мог смириться с отказом, и совсем неясно, каким образом он мечтал заполучить Монику, всячески пытаясь задеть ее на работе? Буквально несколько дней назад он нарочно пролил на нее холодный кофе, зло буркнув, будто бы она мешается под ногами, а еще неделю назад в кассе не досчитались несколько долларов, и Оливер, как старший, почему-то решил скинуть всю вину на Монику, будто бы та не приняла оплату у одного из гостей. Ничего серьезного из-за этого не произошло, но осадок остался, а вместе с ним и раздражение, растущее к Оливеру с каждой секундой. — Знаешь, я не удивлен, что у тебя никого нет, — однажды выдал Оливер, когда они стояли у заднего выхода из кофейни и курили перед закрытием смены. Моника никак не отреагировала, не повела бровью, не фыркнула, никак не выдала свое раздражение — лишь кинула короткий, даже заинтересованный, взгляд на парня, пытаясь понять причину его слов. Она видела, как смотрел на нее Оливер — это восхищение смешанное с презрением. Нужно извратиться, чтобы питать подобные чувства одновременно. — Никто не захочет трахать такую зануду, как ты, — голос его был ровным и безразличным, словно он рассказывал о том, почему предпочитает тонкие сигареты вместо толстых. — Но ты же хочешь. Фишер усмехнулась и, сделав последнюю затяжку, выбросила окурок в урну, выпуская облачко дыма. Глаза Оливера чуть расширились, а взгляд стал каким-то растерянным, словно его загнали в тупик, и в один момент на языке не осталось саркастических фраз, которыми он с лихвой мог осыпать Монику. Она взглянула на него лишь на несколько секунд, и почему-то в ее извращенном подсознании мелькнула та мысль, как было бы прозаично наброситься сейчас друг на друга, прямо на улице — и это было настолько неправильно и мерзко, и с чувством ненависти под сердцем, но Монике даже понравилось. Она почувствовала, как сердце ее пропустило удар от подобной волнующей мысли, поэтому решила оставить парня в одиночестве, спеша переодеться. Нет, она не питала к Оливеру никаких романтических или сексуальных чувств, но в тот момент ей показалось, что это могло бы быть как в фильмах — совершенно непредсказуемо и горячо, и от подобных мыслей ей стало совсем не по себе. — Что это? — кивнула Моника на стаканчик, который протянула ей Эмили, едва та залезла в машину, пытаясь отдышаться. Поправив шапку, неуклюже сползающую прямо на глаза Фишер, женщина расплылась в нежной улыбке. Она и сама не могла представить, что ее сердце будет когда-нибудь трепетать от какой-то девчонки, на много лет младше нее — к тому же, ее студентки — но Моника буквально выбивала весь воздух из груди. Ее щеки и нос чуть покраснели от холода, а сама она довольно заерзала на сидении, поняв, что Эмили уже нагрела его, ожидая Монику с работы. — Глинтвейн, — с улыбкой пояснила Стивенс, делая короткий глоток из своего стакана. — На улице холодно. Сердце Моники почему-то пропустило удар, насколько простым и логичным было это объяснение — настолько трогательной была эта забота. Аккуратно приняв в руки стаканчик с горячей жидкостью, она уловила едва ощутимый запах алкоголя, коварно улыбаясь. Это действительно могло согреть ее, но еще больше… Легко перегнувшись через салон, Фишер медленно приблизилась к Эмили и, не встречая никакого сопротивления, коснулась губ в целомудренном поцелуе. Женщина улыбалась сквозь это прикосновение, желая прижать Эмили еще ближе, позволяя быть более настойчивой, но этим они могли насладиться чуть позже. — Куда поедем? — нехотя отстранившись, Моника поудобней устроилась на месте, довольствуясь глинтвейном. — Есть одна идейка…***
— Это шутка такая? — вздох застрял в горле, и лишь нервный смешок вырвался наружу, когда Эмили припарковала машину у отеля. — Я думала, тебе хотелось этого? — смущенно протянула женщина, оглядываясь на Монику. Было видно, что ей немного неловко за происходящее, словно она давит или настаивает на чем-то, чего девчонка не хочет, но Моника так долго шутила на тему того, что они, наконец, должны оказаться в одной постели, что теперь, когда Эмили решила действовать уверенно, это было вполне подходящим. — Я не… Не думай, что я настаиваю, я имею в виду, — Моника закусила губу, внезапно чувствуя приливающую к щекам кровь. — Тебе бы хотелось этого? — Да, я думаю. Очень. Они вместе поднялись в номер, и время, которое они провели на ресепшене, прождали в лифте — казалось невыносимым. Не то чтобы они до одури хотели друг друга, что, оказавшись в номере, стали бы срывать друг с друга одежду, но все это тянулось слишком долго. Изначально. Сердцебиение обеих ускорилось как только они оказались в лифте, и Моника, предчувствуя нарастающую панику Эмили, осторожно взяла ее ладонь в свою, мягко поглаживая кожу большим пальцем. Конечно же, это совсем не было похоже на то, как делают случайные любовники, снимая комнату в первом попавшемся отеле — даже к этому Стивенс подошла с умом, выбрав действительно хороший отель, но не настолько пафосный, чтобы думать, будто бы Моника девочка из эскорта. Оказавшись внутри и закрыв за собой дверь, Эмили, наконец, вздохнула. Вечер уже давно окутал Торонто, и хотя в номере было относительно тихо, за окном все равно была слышна жизнь. Другая жизнь. Эмили совершенно не понимала, почему именно тот самый момент — не сотни других, а именно тот — разделил ее жизнь на до и после, почему казалось, что именно внутри этой комнаты происходит нечто отдельное от внешнего мира, нечто особенное. И дело было не в том, что они собирались заняться любовью, а в самом моменте — хрупком, до неприличия интимном, что каждый новый вздох Моники отдавался какой-то приятной дрожью по телу Эмили. Ей казалось, будто бы все ее тело сдавили, сжали в тисках, и дышать было катастрофически тяжело. Уже потом — гораздо позже — она долго могла рассуждать о том, что по-настоящему влюбилась в Монику именно в тот самый момент. Тогда, когда девчонка, чьи волосы отливали медью в неясном свете ночника, чьи глаза казались такими влюбленными, чья улыбка заставляла затаивать дыхание, смотрела на нее так преданно и так невинно. Эмили до ужаса хотелось что-то сказать, и Моника непременно ответила бы ей — но вместо этого женщина сделала несколько медленных шагов навстречу Фишер, сбрасывая по пути сумку прямо на пол и отправляя за ней же пальто. Она никогда не вела себя подобным образом и, может, была даже дотошна в том, что каждая вещь должна лежать на своем месте, но тогда… Тогда ей не было дела ровным счетом ни до чего, что не касалось Моники. Осторожно опустив руки на ее плечи, Эмили скользнула к пуговицам пальто, помогая сбросить его также на пол и оставляя Монику лишь в безразмерной кофте и джинсах. — Немного согрелась? — спросила Стивенс с легкой улыбкой, поглаживая чужие плечи и чувствуя, что ее собственное сердце едва ли не выпрыгивает из груди. — На самом деле мне безумно жарко, — глупо засмеялась Моника, неловко исследуя талию женщины. Все это было медленно, непринужденно и немного неловко, будто бы они не делали этого ни разу прежде. Не выдержав, Фишер осторожно взяла лицо Эмили в свои руки и прильнула к губам, мысленно улыбаясь тому, что они обе на вкус как глинтвейн. Это было необходимо: то, как они ласкали языки друг друга, изредка хихикая, подобно влюбленным подросткам, то, как постепенно сбилось дыхание, когда поцелуи стали более лихорадочными и долгими. Моника внезапно почувствовала, что оказалась прижатой к столу, а ее поясница заныла от плотного контакта со столешницей, и только она хотела предложить перейти на кровать, как женщина вдруг приподняла ее за бедра, помогая забраться на стол. — Ничего не меняется, — хихикнула Моника прямо в губы напротив, вылезая из-под огромного свитера и чувствуя, какой на самом деле прохладный воздух в комнате. — Зануда, — легонько пройдясь зубами около груди, Эмили стащила с нее и лифчик, не прекращая гладить кожу и наслаждаться молодостью и упругостью, которую ей больше никогда не вернуть. Не теряя времени, Моника помогла женщине расстегнуть блузку, а вот с лифчиком пришлось возиться чуть дольше, что вгоняло девчонку в краску. В фильмах всегда все показано настолько непринужденно, что, кажется, в жизни должно быть так же, но она возилась с застежкой уже около минуты, пока Эмили не рассмеялась, игриво целуя Фишер в подбородок и самостоятельно снимая лифчик. — У меня небогатый лесбийский опыт, так что прошу прощения, — Моника смеялась, чувствуя себя настолько глупо и при этом правильно, словно при любой другой женщине или девочке она бы обязательно провалилась под землю от стыда, но с Эмили все было совершенно иначе. — Не волнуйся, мы на равных, — стягивая с Фишер джинсы, та улыбнулась. — Просто у меня жизненный опыт побольше в расстегивании бюстгальтеров. Хитро прищурившись, Моника потянулась вперед, ловко спрыгивая со стола и, схватив женщину за талию, в несколько шагов преодолела расстояние до кровати, заставляя Эмили осторожно приземлиться на мягкий матрас. — Не обижайся, ты тоже подрастешь и сможешь хвастаться этим бесполезным навыком, — слова Эмили потонули в настойчивом поцелуе, и она уже хотела было рассмеяться, когда Моника начала возиться с ее юбкой, но каково было ее удивление, когда девчонка особо не церемонилась, задирая ткань до самого живота и полностью оголяя ноги. Она даже не успела сообразить, что сказать — да и нужно ли это было — когда Фишер ловко сползла ниже, довольно глядя на растерянное лицо Эмили. Смотреть на нее снизу вверх было особенным, ни с чем не сравнимым удовольствием, и когда Моника чуть приподняла одну ногу женщины, чтобы закинуть себе на плечо — чужие глаза внезапно вспыхнули знакомым огоньком похоти. Никто не обращался с Эмили подобным образом уже много лет, что теперь, когда Моника ласково поглаживала ее обнаженные бедра, она вся дрожала. — Холодно? — женщина не понимала, дурачится ли Моника или спрашивает серьезно, но, чуть приподнявшись на локтях, она воскликнула: — Ты шутишь? — Шучу, — губы расплылись в широкой улыбке, а глаза довольно прищурились, и секундой позже Фишер едва ощутимо поцеловала Эмили во внутреннюю часть бедра. Несмотря на все мысли о состоянии своей кожи, Эмили действительно преувеличивала, поскольку единственное, о чем могла думать Моника в тот момент — насколько мягкая, удивительная и приятно пахнущая кожа у женщины. Она могла рассмотреть несколько небольших светлых растяжек на коже, но это делало Эмили лишь лучше, напоминая девчонке о том, что миссис Стивенс — не какой-то призрачный, идеально вылепленный прототип женщины, в которую она влюбилась, а вполне себе земная, со своими достоинствами и недостатками. — Ты очень красивая, — шепнула Моника, сама пугаясь интимности сказанного. — Ты очень-очень красивая, Эмили. — Перестань, — женщина ласково погладила волосы девчонки, чувствуя, как все ее тело буквально вибрирует от ожидания. — Нет. Не перестану. Покрывая мелкими поцелуями ноги Стивенс, Моника скользила пальцами по впалому животу, почти прощупывая ребра женщины, которая, казалось, и вовсе перестала дышать. — Я не хочу, чтобы ты умерла тут, — засмеялась Фишер, приближаясь к краю нижнего белья и дразня пальцами каемку. — Моя кредитка в общаге, я не смогу расплатиться. — Ты всегда так много болтаешь? — поинтересовалась Эмили, и в следующую секунду ее ноги дернулись от широкого движения языка Моники. — Ч-черт… Моника повторила манипуляцию снова, ощущая вибрацию, исходящую от тела женщины. Не желая дразнить ту слишком долго, ведь они и так достаточно ждали этого момента, Фишер одним движением потянула ткань белья ниже, помогая избавиться от него, и вновь устроившись между разведенными ногами Эмили, сама не ведая того, заулыбалась. Конечно, в ее голове никогда не было настолько бурных лесбийских фантазий, и миссис Стивенс была единственной женщиной, к которой она питала подобные чувства, более того — это был первый раз, когда она спала с женщиной. Это же был и первый раз, когда она касалась Эмили за все время, пока они спали. Моника делала это неумело, но настойчиво желая доставить любимой как можно больше удовольствия, скользя языком вверх-вниз, посасывая пульсирующую точку губами и чувствуя, как подбородок липнет к чужому возбуждению. В фильмах — все красиво, эстетично, но совсем не по-настоящему. Но Монике не противно, она сама тихо стонет от новых ощущений, когда на языке вязкими нитями оседает любовь Эмили к ней, когда во рту ощущается привкус мускуса, и это совершенно не противно, как могло думаться ей раньше. Она подползает ближе, помогая женщине согнуть ноги в коленях и развести их шире, что теперь Стивенс мечется по покрывалу и изредка втягивает воздух через нос. Она будто бы в припадке — вздыхает и замирает, сжимает пальцы на ногах и сильнее подается навстречу девчонке. От движений натирается спина, и она чувствует, как та становится влажной от испарины, как грудная клетка и лицо наполняются кровью, а вся нижняя часть тела в таком напряжении, что вот-вот у нее защемит мышцы. И в какой-то момент, когда ноги бесконтрольно скользят по покрывалу, мечась в агонии, Моника удерживает их усердней, ускоряя темп и позволяя женщине провалиться в сладкую негу. Мурашки бегут от самых щек до кончиков пальцев, пока Фишер удерживает язык на клиторе и дает Эмили привыкнуть к этому чувству. — Я не стану спрашивать, где ты этому научилась, — чуть переведя дыхание, пробормотала женщина. — А я не стану врать про жизненный опыт, — перекатившись и ложась рядом с Эмили, Моника быстро чмокнула ту в губы, не уверенная в том, захочет ли женщина целовать ее после случившегося. — Будем считать это экспериментом. Но Эмили не отстранилась, лишь углубила поцелуй, притягивая девчонку ближе к себе, словно пытаясь быть с ней единым целым. — Ставлю тебе пятерку и зачет автоматом. Накрыв их легким покрывалом, Эмили просто хотелось полежать так какое-то время — гладя кожу Моники и наблюдая за тем, как ореховый цвет глаз переходит в зелень. Эмили нравилось чувствовать себя настолько умиротворенно, что она с удовольствием разделила жизнь на ту, что происходит в этой комнате, и за ее пределами. — Тебе нужно будет уйти? — Моника не хотела поднимать эту тему, но она должна была знать, чего ей стоит ожидать от сегодняшнего вечера. Смогут ли они нежиться до утра или уже через пару часов им придется разъезжаться. От этой мысли ее сердце сжалось, и она еще сильнее притянула к себе женщину, перекидывая ногу через ее бедро. Влажность тут же скользнула по коже Эмили, но она постаралась прогнать эту мысль, не желая ставить похоть выше своих чувств, которые далеко не ограничивались желанием спать с Моникой. — Мы можем остаться сегодня тут, — с нежностью поцеловав Фишер в нос, Эмили оставила лицо совсем близко к девчонке. — Муж уехал на сутки в пригород Торонто, так что… Монике хотелось знать, что будет дальше, и этот вопрос был бы справедливым — впрочем, Эмили хотела знать об этом не меньше, но пока у них был идеальный вечер, перетекающий в идеальную ночь, они точно не собирались тревожить все страхи, мечущиеся в груди. И неизвестно, сколько прошло времени, пока они так и лежали, обнявшись и разговаривая о всякой ерунде, словно провели так всю свою жизнь, но чувство, испытываемое Эмили, вдруг обострилось, и она прекрасно понимала о том, что не сможет продолжать отношения с Моникой, если не расскажет правды. Вздохнув и перекатившись на спину, она глубоко вздохнула, чувствуя на себе взгляд девчонки. — Тебе кто-нибудь говорил о слухах, ходивших обо мне в университете? — Ну… — Моника внезапно замялась, вдруг осознавая, что они никогда не поднимали эту тему, и сама Фишер даже никогда не интересовалась причинами этих сплетен. — Говорили, я уверена. И о чем тебе рассказывали? Туго сглотнув, Моника поджала губы. Почему-то в душе было такое чувство, что это не самая лучшая тема, которую они должны обсуждать, но Эмили смотрела на нее выжидающе, без шанса переключиться на что-то другое. И Моника сдалась. — Ну, кто-то говорил, что у тебя роман с начальником кафедры и ты спишь с ним, кто-то шушукался, что у тебя интрижки со студентами, — и переживая за сказанное, Фишер быстро добавила. — Но я знаю, что все это неправда, и это все глупые слухи, потому что ты же говорила… — Моника, — мягко, но настойчиво прервав девчонку, женщина аккуратно коснулась ее плеча. — Думаю, что нужно кое-что рассказать тебе…