Четыреста два

Эмили кажется, будто бы она находится в том самом дне. «Вы приняты на работу в наш университет» И все, что она чувствует — это сковывающий грудную клетку восторг. Майкл подхватывает ее и кружит по комнате, попутно целуя в щеку и уверяя, что это отличная ступень в ее карьерной лестнице, и жизнь в Торонто будет более многообещающей, чем она думает. И он оказался прав — все происходило так, как она не могла даже представить. Эмили будто бы в том самом дне. Дне, который длился несчетное количество месяцев. Она никогда не была наивной, но за невинным флиртом и комплиментами не смогла уловить нечто более серьезное, что впоследствии буквально разрушило ее жизнь. Она помнит извечно накрахмаленную рубашку, поверх которой болтается чуть мятый пиджак, и помнит, как он постоянно имел привычку водить руками вдоль ткани, словно пытаясь вытянуть ее. «Саймон Мёрфи, — он протягивает свою влажную ладонь и улыбается, и улыбка его такая приятная, что Эмили даже не заботит небольшой дискомфорт. — Если у вас будут вопросы, вы всегда можете обратиться за консультацией ко мне». Эмили будто бы в том самом дне. Саймон заходит к ней в класс примерно через неделю, осматривает аудиторию, будто бы пытаясь в чем-то убедиться, а затем подходит к Стивенс, опуская руку на ее плечо и интересуясь тем, насколько хороши их студенты. Конечно, на самом деле, его волнует это меньше всего — намного приятней ощущать, как женщина чуть вздрагивает, но плечом не ведет, пытаясь сбросить чужую руку. О профессиональной субординации он мало чего знает, поэтому продолжает стабильно дотрагиваться до нее — будь то рукопожатие или легкое прикосновение к плечу, или оценка новой блузке, которую тоже — обязательно — нужно потрогать. «Зайдешь ко мне после классов? — интересуется Саймон вполне нейтрально, так и не подумаешь, что у него в голове есть что-то, кроме работы. — Ты работаешь у нас уже месяц, хотелось бы знать о твоих успехах». Эмили могла бы сказать, что все хорошо, и без праздника чаепития, но разве можно отказать начальству с кафедры? Эмили будто бы в том самом дне. Помнит, как, не встречая никакого от растерянности сопротивления, Саймон гладит ее плечи, а затем проворачивает ключ в замке, и в угнетающей тишине слышится громкое дыхание женщины. Это происходит впервые, когда он трогает ее настолько откровенно и бесстыдно, что его влажные ладони — меньшее, что может волновать Эмили. И самое отвратительное то, что она даже не смеет раскрыть рот, понимая, что обязана именно Саймону за рекомендации в университете и если бы не он — Эмили едва бы преподавала в университете Торонто. «Ты преподаешь у нас уже полгода, — задумчиво тянет Саймон, разворачивая женщину к себе спиной и медленно скользя рукой к ее ягодицам. — Думаю, руководство не будет против твоего скорейшего повышения». Это длилось несколько месяцев и сейчас, оборачиваясь назад, Эмили никак не могла понять, почему она не могла прекратить это в один момент, словно подобное обращение к ней доставляло какое-то удовольствие. Конечно же, это было непросто — обвинение начальника кафедры в сексуальных домогательствах должно быть чем-то подкреплено, кроме как словами новенькой учительницы с сомнительной репутацией. Конечно же, Эмили понимала это. В какой-то момент она даже поймала себя на той мысли, что привыкла, словно это было так буднично, что Саймон настигает ее везде: на лестничном проеме, в ее собственном кабинете, в небольшой кофейне на первом этаже, даже на кафедре, когда Эмили беседовала с коллегами, он мог так просто вмешаться в их разговор и пригласить миссис Стивенс к себе, невзирая на все косые взгляды, которые появились спустя несколько месяцев работы. — Это продолжалось несколько лет, и я просто не знала, как могла это остановить и не вылететь из университета, — Эмили высунула ногу из-под одеяла, чувствуя, как в номере стало довольно жарко, но, несмотря на это, ее тело знобило. — Ты сказала об этом мужу? — Моника поинтересовалась не сразу, пытаясь осознать сказанное. Десятки невысказанных слов крутились под языком, ведь такого не могло произойти! Ведь все это глупые слухи, сплетни студентов, которые в состоянии раздуть скандал даже из-за слишком пристального взгляда со стороны преподавателя. Ощущая, как ее грудная клетка буквально горит от переживаний, Фишер глубоко втянула воздух через нос, пытаясь хоть как-то унять сердцебиение. Она не винила Эмили за то, что та не рассказала ей раньше, и, объективно, это стоило того, чтобы подождать. Перевернувшись на бок, Моника больше не видела ту самую женщину, которую привыкла видеть с самой первой их встречи — случайной и совершенно нелепой, она не видела этого игривого блеска в глазах и вечно дружелюбной улыбки — и совершенно неважно, кому она улыбалась: коллегам, студентам или самой Монике — и от этого сердце девчонки сжалось. Она вспоминала, сколько раз слышала робкий шепот за спиной Стивенс и как новенькие студенты обсуждали те самые слухи, на которые Эмили, казалось, не обращала никакого внимания. Возможно, сейчас это не имело никакого значения, поскольку Моника знала, что главой кафедры является женщина, а некого Саймона и в помине нет в их руководстве, да и наверняка бы она заметила, если бы что-то было не так, но Эмили неожиданно обернулась к ней лицом, едва заметно кивая. — Рассказала, — ощущая предательскую тяжесть на сердце, призналась женщина. — Правда, хватило смелости у меня на это лишь через год или около того, и когда он узнал… Майкл был в ярости. Я понимала, что так будет, я понимала все его чувства, но, знаешь… Я просто никогда не видела его таким. Эмили не знала, исходит ли ревность от большой любви или собственных комплексов, но то, как вел себя Майкл, по меньшей мере, пугало ее. Пугало и чертовски льстило. «Я убью его! — практически моментально взвыл Майкл, на удивление не пытаясь переложить вину на жену. — Я сделаю все, чтобы его с позором уволили к чертовой матери, я упеку его за решетку!» Майкл долго кричал, не позволяя Эмили вставить ни слова, а затем, успокоившись буквально в одну секунду, неожиданно подошел к жене и ласково обнял ее за плечи. В то время он уже не так часто проявлял свою нежность, но в тот момент Эмили чувствовала себя как никогда защищенной. Она знала, что они обязательно что-нибудь придумают, что Майкл не оставит это просто так, и он пообещал ей. «Теперь все будет хорошо. Я рад, что ты рассказала мне». И Эмили ему поверила. — И что произошло в итоге? — сглатывая вязкую слюну, Моника чувствовала, будто бы ее желудок скручивает от страха и отвращения, что женщина, лежащая перед ней, не заслуживала всего того, через что она прошла. Эмили лишь на секунду прикрыла глаза, не веря в то, что она вообще с кем-то делится всей этой историей. — Несчастный случай. Говорят, он вел машину в нетрезвом виде и слетел прямо в кювет. — Это судьба, — Монике хотелось одобрительно улыбнуться, мысленно радуясь тому, что все кончено, но улыбка вышла какой-то вымученной. — Наверное. Какое-то время они не разговаривали, и Моника, подвинувшись чуть ближе, обвила талию Стивенс, медленно поглаживая пальцами и наблюдая за тем, как женщина молча лежит с закрытыми глазами. На улице было уже за полночь, и шум от машин все реже беспокоил их, и повсюду было такое умиротворение, словно все вокруг взяли небольшую паузу после рассказа преподавательницы. — Об этом много болтали в университете, и это здорово подбило мою репутацию, и в целом отношение как и студентов, так и преподавателей ко мне. — Я могу представить, — тихо протянула Моника, но Эмили прервала ее на полуслове. — Нет, не можешь. Студенты за спиной называли меня шлюхой, и некоторые из них, конечно же, отпускали недвусмысленные шуточки прямо на лекциях, кто-то молчал или даже защищал меня, а затем оставался после занятий, чтобы предложить куда-нибудь сходить или взять дополнительные классы. Я думаю, ты понимаешь, с какой целью это было. Другие преподаватели считали, что я сама раздвигала ноги перед этим ублюдком, выпрашивая таким образом себе повышение. И только потом, когда он погиб, у него нашли материалы, свидетельствующие об его домогательствах, и если среди учителей эта волна утихла, то студентам, конечно же, никто не стал обнародовать эту информацию. — Мне жаль, что ты прошла через это, — голос Моники был искренним и едва слышным, но Эмили и не злилась на нее. Кончиками пальцев погладив мягкую щеку, она подтянулась к девчонке для короткого поцелуя. — Я рада, что теперь ты знаешь об этом. — Значит, тебе и правда никто не нравился из студентов, и ты никогда… Сердце Эмили тут же пропустило удар, а слова застряли где-то посреди горла. Она могла рассказать Монике о случившемся, но это не имело никакого значения, поскольку женщина не испытывала абсолютно никаких чувств к той, что однажды поцеловала ее. Стивенс не была уверена, стоит ли ей вообще говорить об этом, ведь она совершенно не знала, как отреагирует Моника, но какой-то детский азарт подсказывал ей, что она была бы не прочь увидеть, как отреагирует Фишер. — Была одна студентка… — О-о, студентка? — Моника тут же дернула бровями, притягивая Эмили ближе за поясницу. — Не перебивай, — нахмурилась та, но все же прильнула ближе. — Я даже не помню ее имени, потому что она была у меня не так часто и особо не была активной, но я знала, что нравлюсь ей. Она не была настойчивой или типа того, потому что я всегда давала понять своим студентам, что несмотря на все мое дружелюбие, я держу с ними дистанцию, и, видимо, понимая это, она решила попытать счастье на выпускном… Моника вспыхнула, и щеки ее залились краской — не то от ревности, не то от смущения. — Неужели вы переспали на ее выпускном? — Нет, я бы никогда… — Эмили запнулась. — Ну, до этого времени… Я ничего не делала, она сама увязалась за мной и поцеловала меня в коридоре. — Так, вы просто целовались? — Да, ничего больше, — скользнув ладонью по груди Моники, Эмили игриво улыбнулась. — Так что тебе не за что переживать. Я только твоя. — Ты только моя, — решительно повторила Моника, ощущая, как чужие пальцы тянутся ниже.

***

Эмили вела занятия в привычном ритме, и казалось, будто бы все оставалось на своих местах. Студенты прилежно — хоть и не всегда — посещали ее лекции и вели дискуссии на предложенные темы, они придумывали отличные проекты и, в целом, давали миссис Стивенс повод для гордости. Муж постепенно прекращал шутить по поводу измены, видимо, и сам уже не замечал того чужого запаха, с которым жена заползала в их постель, а затем с легкой улыбкой на губах желала доброй ночи. Эмили научилась врать очень хорошо благодаря своей семье, в которой абсолютно все держалось на закоренелой лжи. И к ее собственному удивлению, изменяя мужу, она не чувствовала ни жалости к нему, ни угрызений совести, ни какой-то эйфории, что это, наконец, произошло — ничего из этого. Единственное, что смутно все же присутствовало в ее груди, не давая полностью забыться в любимых объятиях студентки — это страх. Едва ощутимый, липкий и холодный — он оседал где-то там, глубоко внутри, и почему-то Эмили вспоминала о нем лишь в самые счастливые и теплые минуты с Моникой. Знала ли она, что подобное априори не может пройти бесследно? Подозревала. Знала ли она, что придется платить? Слишком хорошо. Эмили слишком хорошо знала об этом, и это было скорее очевидным, нежели о чем можно было только догадываться. Эмили знала своего мужа, она знала себя и, казалось, знала Монику — именно поэтому скапливающийся в сердце страх так до конца и не отпускал ее. — Миссис Стивенс, я могу войти? — Шон лишь просунул голову в дверную щель и широко улыбнулся, словно пришел на встречу к старому знакомому. — Да, проходи, — кивнула Эмили, тут же отвлекаясь от обсуждения с Моникой планов на вечер. Убрав телефон в сумочку, женщина обернулась к Тодду лицом, всем своим видом показывая, что внимательно слушает его. В последнее время они пересекались не слишком часто, но Эмили все еще могла помнить, с каким лицом смотрел на нее парень, давая понять о своих чувствах. — Ладно, я не буду долго тянуть, — пройдя в аудиторию, Шон чуть прикрыл за собой дверь, но не стал захлопывать, дабы не придавать их уединению излишней интимности. — На нашей кафедре мне предложили сделать проект, поскольку я могу получить грант на обучение в магистратуре, но, как Вы сами знаете, почти для каждого проекта нужен руководитель, который, в случае чего, мог бы представлять мои интересы. И я бы очень хотел попросить Вас быть моим руководителем. Вздохнув и чуть помедлив, словно ожидая какую-то реакцию, но не получая ее вовремя, Шон тут же полез в небольшой чемоданчик, который он повсеместно таскал за собой, и Эмили, сама не зная чему, улыбнулась. Вообще Тодд походил на какого-то ассистента, он выглядел чуть старше, чем его одногруппники, и предпочитал выбривать свое лицо так, что оно практически сверкало, а круглые, в тонкой оправе, очки, завершали его образ. Он был красив, не во вкусе Эмили, конечно, но внимания к нему всегда было более, чем предостаточно, и вспомнив о том, как некоторые студентки ревновали Шона к ней, Стивенс улыбнулась еще шире. — Вот, у меня уже есть кое-какие наработки, я много думал, и, вообще, этот проект для меня очень важен, — подойдя ближе к женщине, Тодд суетливо разложил перед ней различные зарисовки и чертежи. Шон был талантлив, это так же бесспорно, как и его красота. У него был уникальный взгляд на вещи, даже если что-то могло показаться банальным, он всегда выворачивал историю так, что это не могло не восхищать. Мельком опустив глаза к листам, Эмили поджала губы. Все это звучало многообещающе и прекрасно, и будь это любой другой студент — она бы согласилась, но, подняв голову и взглянув в глаза парня, она обнаружила то, что и предполагала. Все еще этот влюбленный взгляд, умоляющий, нуждающийся. Возможно, он пошел к Эмили не как к хорошей преподавательнице, которая смогла бы сделать вместе с ним чудесный проект, но стоял здесь ради женщины, в которую был влюблен. — Я уверена, что твоя идея, как всегда, уникальна, Шон, — начала было говорить Стивенс, как парень тут же понурился, понимая, какой ответ его ждет. — Но у меня сейчас катастрофически мало времени, я не смогу тебе помочь… — Но вы ведь даже не посмотрели! — он вновь подвинул бумаги ближе, и Эмили могла разглядеть, как дрожат его пальцы. — Послушай, я правда искренне считаю, что ты очень талантлив, что у тебя есть огромный потенциал, но я не смогу тебе помочь, — чуть отодвинувшись на стуле, миссис Стивенс таким образом отстранилась. — Если тебе будет необходимо, я могу поговорить с коллегами или даже из Университета Искусств, чтобы тебе могли помочь. — Ну что ж, видимо, я ошибся, когда решил выбрать вас, — медленно протянул Шон, и почему-то в грудной клетке Эмили похолодело от его тона. — Ведь летом у вас вполне нашлось время, чтобы курировать Фишер, не так ли? Женщине показалось, что она задыхается. О конкурсе ей рассказали на кафедре и предложили передать студентам, взять под свое крыло того, кого она считает достойными. Но Эмили промолчала, она сказала об этом только Монике, и только Моника могла знать о проведении конкурса… …Вот только миссис Стивенс просчиталась с тем, что не только она одна из преподавательского состава кафедры знала об этом. Стараясь выглядеть невозмутимо, она подняла голову, встречаясь с ледяным взглядом парня. — Что, думаете, никто не в курсе, раз это было вне учебы? — он хмыкнул и закрыл крышку чемодана. — Мисс Лоусон предложила мне поучаствовать, но, к сожалению, у меня была летняя стажировка, так что я не мог принять участие. Зато потом она с радостью делилась победой Моники в городском конкурсе под вашим руководством. Так, в Монреаль вы тоже ездили вдвоем? — Тодд, не забывайся, — Эмили старалась держать себя в руках, но венка на виске предательски запульсировала. — Твоя фантазия, конечно, впечатляет, и я прекрасно понимаю, к чему ты клонишь, но ты можешь оставить эти мысли при себе. — Я думаю, не только у меня обострилась фантазия, — Шон вновь озлобленно усмехнулся, направляясь к двери. — Тут даже не нужно додумывать, когда все буквально происходит перед твоим носом. — На твоем месте я была бы осторожней со словами и выводами, которые ты делаешь. — О, я советую вам того же, — махнув напоследок рукой, парень скрылся за дверью, а Стивенс устало опустила голову на руки, пытаясь понять, какого черта только что было.

***

Зима подкралась совершенно незаметно, что Моника, обернувшись во время лекции к окну и заметив снаружи первые снежинки, разочарованно застонала из-за того, что не находилась в этот момент на улице. Время летело неумолимо быстро — дни сменялись неделями, вечера короткими световыми днями. Наконец наступила стабильность. Эмили уже и не помнила, когда в последний раз чувствовала себя настолько правильно — в нужное время, в нужном месте, с нужным человеком. Моника всегда смотрела на нее с улыбкой, даже тогда, когда совершенно не понимала, как они могут уживаться. Говорят, существует два вида противоположностей: одни притягиваются, как по законам физики, а вторые — совершенно несовместимы, и Моника почти была уверена в том, что они с Эмили — как раз первый вариант. Бродя по центральной Рождественской ярмарке, Эмили предпочитала греться обыкновенным кофе, в то время как Моника с удовольствием лакала глинтвейн и едва пьянела от терпкого запаха вина. И несмотря на то, что они с женщиной были вместе уже какое-то время и все шло хорошо — Эмили все еще была против публичных гуляний за ручку и нежностей. «Хватит занудничать», — смеялась Моника, пытаясь схватить ту за руку, на что женщина лишь кидала строгий взгляд, и весь энтузиазм девчонки тут же гас. «Я даю тебе все, разве тебе мало? Я лишь прошу не делать этого на людях», — Эмили практически всегда умоляла, не понимая, почему Фишер не может смириться с единственной просьбой. Моника вообще была крайне уперта, хотя и всегда показательно делала вид, будто бы это не так — но в конечном итоге все равно настаивала на своем. Понимая, что это такой характер, и девчонке уже не пять лет, чтобы пытаться ее изменить, Эмили приходилось с этим жить. В любом случае, как только они оказывались наедине, Стивенс всегда становилась особенно нежна и заботлива: разогревала замерзшие руки Моники своим дыханием, расцеловывала покрасневшие щеки и нос и стандартно заказывала в номер чайник с горячим чаем. — Ты как моя мама, — смеется Фишер, когда, валяясь в ванне, Эмили намыливает ей волосы. И Моника довольно прикрывает глаза, позволяя нежным рукам массировать кожу ее головы, а женщине внимательно следить за тем, чтобы шампунь случайно не попал в глаза. — Ну, по возрасту все сходится, — усмехнулась Эмили, уже привыкшая к тому, что девчонка любит шутить на тему разницы в возрасте. — Значит, ванна, сказка и сон? — Еще чего! — запротестовала Моника и, тут же обернувшись, обвила шею женщины, не заботясь о том, что ткань ее халата намокнет. — Ты сегодня весь день не давала тебя поцеловать… Фишер буквально повисла на Эмили, накрывая ее губы и мгновенно чувствуя, как низ живота наполняется теплом. Удивительно, они спали так много раз, но желание, испытываемое к Стивенс, ничуть не пропадало. В какой-то момент Монике показалось, будто бы вся она состоит из этой подростковой похоти, и как легко невинный момент в ванной переходит в стадию прелюдий и откровенных ласк. — Ты будто бы только об этом и думаешь, — обиженно протянула Эмили, делая короткие паузы между поцелуями. — Зато мы сходили на выставку, прогулялись по городу и купили тебе новый мольберт. — Я знаю, но ты… Боже, ты просто сводишь меня с ума… Ткань халата тихо зашуршала, и через несколько мгновений Моника обнажила грудь женщины. Практически забывая, как дышать, она осторожно коснулась ключиц, незамысловато ведя пальчиками ниже и замечая, как грудная клетка Эмили начинает вздыматься чаще и чаще. Кажется, Эмили идеальна. Подтянутая грудь, впалый живот, темно-розовые соски и мягкая-мягкая кожа, которая будто бы плавится под чужими прикосновениями. Иногда Монике страшно, что Эмили уйдет. Иногда Моника думает, что она будет делать, когда Эмили уйдет? Моника кончает в очередной раз, выгибаясь на постели и пытаясь унять крупное дрожание бедер, а затем говорит Эмили, что любит ее. Она сама не понимает, почему говорит это каждый чертов раз, когда женщина вынимает из нее пальцы, аккуратно целуя горячую кожу меж раздвинутых ног — но сама Эмили не отвечает. Кивает головой, улыбается, а затем вставляет что-то из своих вдохновенных речей. «Мне очень повезло, что ты у меня есть» Или «Я так рада, что ты появилась в моей жизни» Или «Ты пахнешь, как ребенок. Мне очень, очень нравится, я бы не отрывалась от тебя» Или «Как жаль, что мы не можем остаться здесь навечно» Но Монике не кажется, что это звучит интимней или влюбленней, чем ее собственное признание. Эмили никогда не говорила ей: «Я люблю тебя».

***

Моника была переполнена возбуждением из-за предстоящего ужина с Эмили, на который женщина пригласила ее в начале недели, и это сказывается даже на том, как она рисовала — штрихи совсем хаотичные и быстрые, линия проходит несколько раз в одном и том же месте, делая контур толще, чем обычно. Она много думала о том, что наденет: то черное приталенное платье или можно будет обойтись юбкой с каким-нибудь свитером, хотя вряд ли Эмили оценит, раз пригласила ее в такое хорошее место. Моника, честно говоря, ни черта не смыслит в дорогих ресторанах и в том, как нужно одеваться для ужина, но спросить об этом у Стивенс было бы полнейшей глупостью, к тому же, девчонка не хочет показаться последней дурой. Сидя на занятии по рисунку, она фантазировала о том, как Эмили встретит ее на машине и отвезет в ресторан и как они отлично поужинают, а потом обязательно заедут на несколько часов в отель. Удивительно, как женщина умудрялась снимать номер каждый раз и при этом не возвращаться домой слишком поздно, хотя Моника была просто уверена в том, что вопросы от мужа, где пропадает Эмили вечерами, несомненно были. — Хэй, подруга, — внезапно прервав все мысли Моники, Джейн оказалась совсем рядом и плюхнулась на стул у соседнего мольберта, попутно снимая с себя шарф. — Тебя не было две прошлых пары рисунка, совсем забросила. В ее тоне не было укора или желания чем-то задеть Фишер, а скорее какое-то ощущение заботы, ведь совсем скоро начнутся экзамены, и Монике придется наверстывать упущенное. — Да-а, мне поставили кучу смен, поэтому пришлось пропустить несколько занятий в университете, — неловко почесала затылок девчонка, надеясь, что ее ложь звучит достаточно правдоподобно. — Если хочешь, я могу дать тебе список необходимых иллюстраций к экзамену, — засуетилась Джейн, попутно показывая недавние наброски, сделанные в классе. — Слушай, после вечеринки мы не очень много общались, и я лишь хотела убедиться, что все в порядке, и ты не зла за то, что я хотела познакомить тебя с парнем. Джейн чуть улыбнулась, внимательно наблюдая за тем, как Моника выгибает бровь. Та и думать забыла о произошедшем, но подруге, кажется, это не давало жить. — Да ладно, все окей. Просто прежде чем знакомить меня с кем-то, убедись, что я этого хочу. Фишер старалась не звучать грубо или же слишком заумно, поскольку сама понимала, что могла повести себя несколько резко на той вечеринке, хотя она и вправду не хотела ни с кем знакомиться. Джейн улыбнулась ей в ответ и коротко кивнула, раскладывая свои принадлежности и продолжая мысль: — Может, он был совсем не лучшим вариантом и мой вкус в парнях тебе совершенно не подходит… Или, может, даже… Ну, не знаю, — засмеявшись, девчонка нервно листала альбом, пытаясь найти работу, на которой остановилась в последний раз. — Может, даже тебе не нужен парень? Моника не уверена, что отличалась крайней степенью наивностью, но в первые секунды она совершенно не уловила намек, прозвучавший из уст Джейн, и только потом, когда напряженное молчание затянулось, а подруга обернулась к ней с вопросом, застывшим на ее лице, Фишер практически вспыхнула. Она никогда особо не обсуждала эту тему, даже с Ари все было немногословно и лаконично, и Ари никогда не интересовалась, к какой сексуальной ориентации относит себя Моника, но теперь, глядя на Джейн, сидящую напротив, она ощутила какое-то странное смущение, приливающее к ее щекам. Она не боялась публично выражать свои чувства к Эмили, брать ее за руку или приобнимать за талию, или целовать, но когда об этом интересовались ее друзья, собираясь четко прояснить ситуацию, Моника вдруг испугалась. — Прости? — Фишер так и не нашлась с ответом, поэтому подумала о том, что честнее всего будет, если Джейн спросит ее напрямую, мало ли она что-то не так поняла. Джейн замялась, и по ней было видно, насколько ей неловко и неприятно обсуждать эту тему. — Один из моих знакомых считает, что ты встречаешься с девушкой, а если быть точнее, — девчонка чуть нагнулась, чтобы их вдруг никто не услышал. — С этой миссис Стивенс. Это ведь не так, Мон? И все бы было ничего, и возможно — только возможно — Моника могла бы рассказать Джейн правду, если бы не последняя часть предложения. Сердце Фишер пропустило болезненный удар, и вся грудная клетка сжалась от нахлынувших эмоций. По Джейн даже нельзя было сказать, что именно она чувствует: то ли стыд, то ли разочарование, то ли злость, то ли какую-то жалость, но все это явно было не тем, чего ожидала Моника. И от этого было неприятно. И больно. — Я просто хочу, чтобы ты знала, миссис Стивенс, она… — Это все слухи, — прервала ту Моника, прекрасно зная, что следует дальше, вот только Фишер единственная, кто знала правду о женщине. — Между нами ничего нет. — Это хорошо, — тут же расслабленно выдохнула Джейн, и ее, до этого напряженные плечи, чуть опустились. — Это очень хорошо. Но на счет парня все же подумай, чтобы не давать повода этим дурацким слухам.

***

Весь день Моника не могла перестать думать о случившемся. Мало того, что Джейн вела себя, по меньшей мере, странно, так еще и заикнулась о каких-то слухах. Конечно, Джейн любила преувеличивать ситуации, и сама Фишер не заметила в отношении себя никаких изменений, никто вроде бы не пялился на нее и не шептался за спиной. К тому же, Эмили тоже не поднимала эту тему, а зная, как трясется за репутацию женщина, Моника была уверена, что та не стала бы молчать. Отвлечься от ненужных мыслей удалось только в ресторане, когда пафос и дороговизна заведения буквально въедались в глаза, побуждая не думать ни о чем другом, как только о людях, окружающих Монику. После бокала вина — на который ее уломала Эмили — девчонку расслабило еще больше, и до конца вечера она не вспоминала о Джейн и всем том бреде, который она несла. Это было странно — то, как они сидели в шикарном ресторане и больше походили на мать и дочь, нежели на любовниц. Они много разговаривали и смеялись, и Эмили почему-то до одурения хотелось просто взять руку Моники, сидя на том же месте и чувствуя живое тепло чужой кожи. — Это будет твой последний семестр в университете, что ты собираешься делать дальше? — мягко поинтересовалась женщина, пряча лицо за бокалом вина. — Я не хочу об этом говорить, — раздраженно повела плечами Моника. Эта тема ее порядком нервировала, и несмотря на то, что Эмили практически не говорила о ней, сама Фишер часто задумывалась над этим вопросом. А что будет потом, когда придет конец ее обучению в Торонто? — Но рано или поздно поговорить об этом придется, — поджав губы, Стивенс попыталась не реагировать на такую реакцию девчонки. — И было бы лучше, если бы мы говорили об этом не в мае. — Я не знаю, что будет, окей? Единственное, в чем я уверена, что я не хочу возвращаться в Австрию, и это, наверное, главный мой страх. Я просто хочу учиться дальше или, может, работать… Я не знаю. Настроение почти тут же улетучилось, стоило только им завести одну из самых болезненных тем для Моники. И хотя Эмили понимала, что той может быть неприятно, но считала, что прошло достаточно времени с тех пор, как они стали встречаться и все равно не обсуждали этот вопрос. Эмили уже не двадцать, она не может бросаться в омут с головой, не зная, чего ожидать, и ей казалось, что Моника должна это понимать. Что вопросы женщины — не личная прихоть или желание задеть девчонку, а страховка для их отношений. — Я хочу, чтобы ты осталась со мной, — внезапно призналась Эмили и, закусив губу, взглянула в глаза Моники. — Я бы очень этого хотела. — А я безумно не хочу уезжать. Разница смыслов почти незаметная, но Стивенс и сама не понимает, отчего в груди становится так тяжело. — Может, ты могла бы поговорить с руководством на работе, и они смогли бы сделать тебе рабочую визу после окончания университета? — предложила женщина, решая не концентрироваться на негативных эмоциях. — В конце концов, можно узнать о магистратуре в нашем университете, если ты захочешь продолжить обучение. Моника лишь кивнула, не желая больше уделять внимание этому вопросу. В конце концов, они впервые ужинали в подобном месте, и разговоры явно должно были быть непринужденными и легкими, как было в самом начале вечера. Наконец, оплатив счет и оказавшись на улице, Эмили, воодушевленная столь прекрасным времяпрепровождением, сама взяла Монику за руку, буквально физически ощущая, как в ее сердце разливается тепло и все становится настолько правильно. Дойдя до машины, женщина чуть притормозила, не желая отпускать девчонку и разрушать такой момент. — Мне нужно вернуться пораньше сегодня домой, ты не сильно расстроишься? — поджав губы, поинтересовалась Стивенс. — Сильно, — не стала врать Моника. — Я думала, мы будем в отеле, но я не могу просто так тебя взять и украсть. Или могу? Эмили широко улыбнулась, быстро проведя ладонью по щеке Фишер и убирая волосы, лезущие в рот. На улице было уже темно, и никто из людей особо не обращал на них внимания, но Эмили все равно старалась меньше любезничать в общественных местах, предпочитая, чтобы их отношения были более интимными. — Не сегодня. Майкл будет меня ждать. — Ладно, я поняла, — нехотя разорвав объятия, они обе залезли в машину, и уже по пути к общежитию Моника не выдержала, внезапно интересуясь. — Ты так и будешь ему врать? Женщина не обернулась, продолжая следить за дорогой и обдумывая вопрос девчонки. Собиралась ли она врать Майклу? Определенно. Собиралась ли она делать это всегда? Нет. Она прекрасно понимала, что однажды наступит конец, и он не зависел от того, уедет ли Моника или останется в Торонто. Моника лишь механизм, агрессор — толкнувший Стивенс к осознанию того, что она совершенно не хочет той жизни, которой живет дома. — Это сложно, — протянула Эмили, не зная, что еще можно ответить. — И на данном этапе это лучший выход. — Он тоже тебе изменяет? — Стивенс даже усмехнулась этому смелому предположению. — Просто летом мне показалось, что он любит тебя. — Показалось. Он изменял мне уже много лет, так что я умудрялась закрывать на это глаза, будто бы… Знаешь, как говорят: если закрыть глаза, то можно притвориться, что этого не существует. Моника засмеялась этому простому объяснению и обернулась к окну. Машина проносилась мимо ярких вывесок и витрин магазинов, и для полной романтики не хватало лишь снегопада, поскольку джаз, играющий в машине, был как раз вишенкой на торте. Моника смотрела в окно и думала о том, как сильно не хочет уезжать из этого города, а Эмили, сжимающая в пальцах руль, о том, как сильно хочет быть вместе с Моникой.

***

— Заедешь за стаканчиком кофе? — дразнится Моника, плетясь за Эмили по университету и откровенно смеясь над тем, как та старательно пытается подавить улыбку, когда девчонка находится в непосредственной близости. — У меня много работы, — отмахивается миссис Стивенс и мельком смотрит на девчонку, что обиженно дует губки, подобно ребенку. И только подумать можно, какой по-детски непосредственной она может быть, а затем что умудряется делать этим ртом в нужные моменты. Эмили по-хорошему завидует. — Ты уже тысячу лет так говоришь! — Еще один выпад в сторону моего возраста, и будешь забирать с работы себя сама, — резко останавливается Стивенс, наигранно грозя пальцем. — И вообще, угомонись, хватит таскаться за мной, пока я на работе. Тебе что, не нужно на классы? Моника смеется и отрицательно качает головой — врать она так и не научилась. Внизу живота призывно тянет, когда мысль о том, чтобы затащить преподавательницу в каморку, внезапно всплывает в ее голове. Она чуть прибавляет шаг и, оборачиваясь к женщине, интересуется: — Тебе случайно не нужна помощь, чтобы донести макеты? — Твой намек слишком прямой, чтобы действительно отвечать на этот вопрос, — тут же усмехается Эмили. — Классы начинаются через десять минут, мне нужно подготовиться. — Мне ты так не говоришь, что тебе нужно готовиться, — обиженно замечает Моника, не собираясь сдавать позиции. — А я ведь не могу попросить подругу помочь мне снять напряжение… Моника, конечно же, шутит. У нее и мыслях нет того, чтобы чья-то рука — которая не принадлежит Эмили — была у нее между ног, и Моника смеется над собственной шуткой, но как оно и бывает, в самый неподходящий момент кто-то окликает ее, и, подняв голову, девчонка замечает Ари. Фишер сама не понимает, отчего вздрагивает, словно фраза, прозвучавшая до этого — вполне себе серьезная, а Ари, стоящая напротив — та сама подружка. — Я тебе везде искала, так… мы идем в библиотеку? Ари такая же прогульщица, как и Моника, которая терпеть не может класс архитектуры. Ари старательно игнорирует присутствие женщины, которая почему-то останавливается тоже, вместе с Моникой, и кажется, будто бы от этого неловко всем троим. — Да… Я совсем забыла, — озадаченно смеется Фишер и улавливает изучающий взгляд Эмили. Вот только Эмили смотрит не на нее, — в попытке понять, об этой ли подружке говорила Моника — а изучает Ари, и та мельком смотрит в сторону преподавательницы. Наверное, стоило поздороваться. Сказать, что-то в духе: «Я многое слышала о Ваших талантах», и под талантами, конечно же, имеется в виду не выпечка блинов в форме сердечка. Ари почти не дышит от смущения и неловкости и смотрит на Монику умоляюще — то ли, чтобы та ушла, то ли, чтобы пошла с ней. — Мне нужно подготовиться к занятию, — напоминает Эмили, прерывая мысли всех присутствующих, и почти тут же удаляется, ощущая, как сердце буквально пробивает ребра. Моника, наконец, выдыхает и нервно смеется, беря Ари под руку. Она и сама не понимает, отчего это было настолько напряженно, и почему тело подруги чуть вибрирует от дрожи. — Черт, это было неловко, — продолжает смеяться Фишер, оборачиваясь назад и пытаясь уловить взглядом удаляющийся силуэт преподавательницы. — Ну вот, вы считай и познакомились. — Лучше бы я ждала тебя в библиотеке, — едва ворочая языком, бормочет Ари и едва сдерживает подступающие к глазам слезы. На какой черт она вообще связалась с Моникой Фишер?