***
Монику до ужаса пугала неопределенность на работе. Иногда ей казалось, что все наладилось и что Оливер чудесным образом превратился в нормального человека, но стоит этой мысли закрасться в ее голову, как Оливер вновь превращается в того мудака, каким она его знала. Лишь одно оставалось неизменным — эта висящая в воздухе неловкость и напряжение каждый раз, когда парень появлялся в поле ее зрения, или когда — не дай Бог — они оставались наедине. Моника не могла притворяться, делая вид, что не замечает его взглядов — тяжелых и долгих, что даже не понять всех эмоций. То ли он злится, то ли ревнует, то ли обижен — так и не догадаться. Фишер вообще хотелось бы проводить как можно меньше времени с парнем, и какое-то время назад она что-то слышала о том, будто бы он собирается увольняться или переводиться, но пока он до сих пор стоял у кассы или варил кофе, так что Монике приходилось терпеть. Она помнила тот первый день, когда они столкнулись после их встречи у Эмили дома. Помнила, как один из стажеров насыпал слишком много зерен в кофемашину, и они разлетелись по полу, и когда Моника уже побежала в подсобку, чтобы убрать все с пола, она фактически влетела в парня, вышедшего из-за угла. И не передать словами, как сильно заколотилось ее сердце, как отчаянно покраснело ее лицо, а весь воздух покинул легкие — глянув со стороны, можно подумать, что она влюбилась. — У тебя лицо цветом с фартук, — первое, что обронил Оливер, впрочем, без тени улыбки или какой-либо эмоции, будто бы просто констатируя этот факт. — Я шла за веником, — пробормотала та и тут же решительно проскользнула в каморку, оставляя парня позади. Моника не знала, чего ожидала от Оливера, и ожидала ли вообще, но, вернувшись за стойку с веником в руках, она застала его хохочущего со стажером и кассиром. Стоило ли говорить, что Моника не удивилась, узнав, как Оливер уже успел навешать лапши на уши ребятам, будто бы она положила на него глаз, и теперь каждый раз, когда они сталкивались, Фишер смущенно краснела и избегала его компании. Наверное, не стоило уточнять ребятам, по какой из причин Моника настойчиво избегала его. — Да ладно тебе, Мон, ты серьезно в обиде? — Оливер догнал ее уже после смены, хватая за плечо и тут же получая рукой в грудь. Фишер не была подавлена или расстроена, вполне очевидно, что она могла ожидать подобное от парня, но его вечная привычка казаться выше в чужих глазах до жути раздражала. Даже из самых идиотских ситуаций он мог выходить победителем. Она злилась, что он шел за ней и прикасался к ней так, словно они были старыми друзьями, хотя Оливер прекрасно знал, как относится Моника к личному пространству. — Оливер, я не в обиде, и отвали от меня, будь добр, мне нужно домой, — не сбавляя темпа, буркнула Моника, ощущая, как напряжение вновь скапливается между ними, ведь они так и не обсуждали то, что случилось тем вечером у Эмили. — К себе или… — Я сказала отвали, — повысив голос, Фишер резко остановилась и, обернувшись к парню, сложила руки на груди. — Тебе что, действительно так трудно понять с первого раза? — Я просто подумал, если ты к маме, то нам по пути. Оливер усмехался, но Моника могла видеть, насколько тяжело ему дается эта наигранная ухмылка, и мышцы лица чуть дрожат, сдавая с потрохами эту показушность. В глубине души они оба знали, что не стоило об этом говорить, по крайней мере, пока не найдется нужных слов, и судя по блестящим в темноте глазам Оливера — он пытался победить в этой игре, но, очевидно, показывал свою слабость. Моника, даже если и казалась слепой, прекрасно понимала парня и его чувства, ведь подобной ненависти, вызванной каким-то отказом очередной девчонки, просто не бывает, но бывает слепое желание получить свое и, в конечном итоге, какая-то необъяснимая влюбленность в человека. Монике было жаль Оливера, но, несмотря на это — почти материнское — чувство, она лишь злилась еще больше. — Тогда ты должен знать, что твой дом находится в другой стороне? — победоносная улыбка растянулась на ее лице, и Оливер аж затрясся от раздражения. — Тогда я передам мамочке привет? — Обязательно, — кивнула Фишер и, развернувшись, быстрым шагом направилась к метро.***
День за днем Моника ходила в универ, ощущая на себе эти заинтересованные взгляды, ведь ее не выхватили на перерыве, едва она вышла бы из аудитории, а вызвали публично, врываясь именно на лекцию Эмили. Слухи разносятся быстро, но еще быстрее они разрастаются, когда для этого уже есть достаточно почвы. Это было странно — ходить по коридорам университета и ощущать нечто похожее, что Моника чувствовала, когда только приехала в Торонто. Тогда люди смотрели на нее, как на очередную новенькую — по крайней мере те, кто был с ее курса — и в этом было нечто удивительное — понимать, что ты не совсем безразличен другим и не ходишь безликой тенью в здании. Но теперь Моника ощущала все те же взгляды, однако в них читалась откровенная насмешка или даже жалость — ведь кому хочется быть замешанным в грязных сплетнях, и если некоторые романтизировали отношения с преподавателями, то отношения с миссис Стивенс в корне бы отличались, по меркам других. Ковыряясь вилкой в рисе, она мечтала лишь о том, чтобы это поскорее закончилось. На крайний случай, осталось всего несколько месяцев, и она сможет уехать. Но какая-то часть Моники будто бы кричала ей о том, что она не может взять и оставить Эмили вот так просто — кинуть, словно ничего и не было, словно не она так настойчиво пыталась завладеть ее вниманием, а получив его, наткнуться на ряд проблем. — Не против, мы присядем? — Джейн появилась словно из ниоткуда, держа в руках поднос с ланчем, а за спиной подруги стояли еще две девушки с параллельного курса. — Да, конечно, — подвинувшись и освобождая место, Моника с улыбкой кивнула. — Вы не знакомы, — засуетилась Джейн, оказавшись рядом с Фишер. — Это Кейт и Нэнси, они учатся на мультипликации. — Очень приятно, а я… — Моника Фишер, — протянула Нэнси с таким понимающим лицом, что Мон тут же почувствовала себя неловко, словно являлась местной звездой. — Я думаю, в связи с последними слухами, мало кто о тебе не знает. — Нэнси! — Кейт тут же ткнула свою подругу в бок, призывая заткнуться. От Моники не скрылся и тихий смешок Джейн, который показался ей настолько раздражающим, что последующие десять секунд ей пришлось успокаивать себя той мыслью, что Джейн ей не враг. Нэнси не выглядела как типичная сучка, любящая посплетничать, но выражение ее лица ясно говорило о намерении обсудить животрепещущую тему. Отправив в рот кусочек мяса, она обернулась к подруге, закатывая глаза. — Ну, а что? Это же правда, что в универе все только и говорят о Монике, или что, я должна сидеть и делать вид, что это не так? — это было честно и справедливо, Моника даже в некотором роде восхитилась такой прямолинейностью, пока Нэнси вновь не открыла рот, оборачиваясь к ней. — Так это правда? — Правда — что? — как можно спокойней уточнила Фишер, желая понять из чужих слов, что конкретно говорят о ней другие. — То, что вы с миссис Стивенс встречаетесь. Моника прекрасно ожидала этого вопроса, она была готова к нему и была уверена, что ни один мускул не дрогнет на ее лице, но, ожидая этого вопроса от Нэнси, она вдруг вздрогнула, переключая свое внимание на Джейн. Ее желудок буквально свело от напряжения и недоверия, ведь она уже объяснялась перед подругой, что ее ничего не связывает с Эмили, но вот они снова здесь. — Нет, это слухи. Глубокий вздох. — Значит, она не домогалась до тебя? — Джейн приподняла бровь, словно не веря в услышанное. — Нет. — А ты до нее? — голос Нэнси был полон ехидства, и Моника в очередной раз сдержала в себе желание нагрубить и выйти из-за стола. Она лишь собиралась абстрагироваться от всех этих разговоров и разделить ланч с теми, кто может поддержать какие-либо другие темы, помимо ее отношений с Эмили. Дышать становилось все труднее, и раздражение заполняло ее легкие. — Что? Конечно, нет! — с трудом изобразив удивление с примесью некоего разочарования, что о ней вообще могли так подумать, Моника опустила взгляд в тарелку, забив свой рот рисом. — Видишь, Нэнси, это всего лишь глупые слухи! — вступилась Кейт, до этого молча наблюдавшая за происходящим. — Ты разводишь из этого целую трагедию! — Это не трагедия, это просто до усрачки мерзко, — скривилась та, изображая наивысшую степень отвращения. — Она нам в матери годится! Джейн вновь усмехнулась, кивая Нэнси в знак согласия. — Ну, когда ты текла от любой фразы мистера Нолана в твой адрес, ты не думала о том, что это мерзко. Моника с трудом подавила рвущийся наружу смешок и тут же наткнулась на раздраженный взгляд Нэнси. — Во-первых, он мужчина, во-вторых, он намного моложе, а в-третьих, он хотя бы никого не трахал на кафедре, чтобы быть на хорошем счету. Внезапно в груди Фишер стало невыносимо горячо, будто бы слова, сказанные в адрес Эмили, напрямую касались ее. И стало невыносимо обидно за все, что говорили люди за ее спиной, совершенно не зная ситуации. Впервые Монике хотелось рассказать все, как оно было на самом деле, чтобы заткнуть тупоголовых девиц, считающих себя всезнающими в вопросах, в которых, на самом деле, не смыслят ничего. Но она понимала, что эта история не ее, и она не имеет никакого права рассказывать ее другим, даже если бы от этого их отношение к миссис Стивенс поменялось бы в лучшую сторону. Прочистив горло и неловко влезая в разборки Нэнси и Кейт, Моника напомнила о том, что классы скоро начнутся, и, извинившись, вышла из-за стола, всю оставшуюся дорогу ощущая, как горят от стыда ее щеки. Монике было стыдно от осознания того, что она не в силах с этим справиться. Как ни крути, но соблазнять и держать сексуальное напряжение между ней и Эмили было гораздо проще, чем сопротивляться и бороться с проблемами, навалившимися на их плечи. Рассказав Эмили об инциденте, случившемся на ланче, она и сама не знала, что хотела услышать в ответ, однако женщина молчала, ощущая себя почему-то виноватой. Словно в словах Моники было не желание поделиться происходящим, а что-то обвиняющее. Но Эмили смолчала об этом, не желая накалять и так непростую ситуацию. Она не могла игнорировать тот факт, что с каждым днем Моника становилась все напряженней и резче, будто бы все происходящее ей совершенно не нужно, и намного проще было бы жить без этих проблем — то есть, оставив Эмили. — Послушай, все скоро забудется, нужно просто игнорировать любые провокации, — заботливо гладя девчонку по голове, Стивенс мягко улыбнулась, но, несмотря на свой невозмутимый вид, ее сердце болезненно сжималось, чувствуя, что Моника злится. — У тебя больше в этом опыта, — буркнула Фишер, и Эмили тут же отдернула от нее руку, как от огня. Ее будто бы ударили под дых, лишая кислорода, и воздух стал таким горячим и густым, что женщине моментально захотелось выйти на улицу. Чувство обиды колючим комком застряло посреди горла, мешая что-либо сказать. В глубине души она понимала, что Моника произнесла это не нарочно, а под воздействием всего стресса, и вообще, она совершенно так не думала, но… Но, может, Эмили просто старалась ее оправдать? Как влюбленные дают второй шанс тому, кого они любят, а потом еще один и еще один… Они придумывают ему оправдания и забирают всю вину на себя, потому что им непозволительно думать, что их любимый человек способен на такое. — Извини, — Моника мгновенно вспыхнула, осознав сказанное. — Извини, я идиотка. Я не хотела сказать это так. Эмили тут же поджала губы, но промолчала, наблюдая за плавающими фруктами в ее чае и суетящейся очередью в кофейне. Она невольно вспомнила и ту фразу, брошенную Моникой хоть и в шутливой форме, но явно намекающей: «Когда мы уже окажемся в отеле, а не в набитом кафе?» — Пожалуйста, скажи что-нибудь, — взмолилась Фишер, загребая руки женщины в свои ладони и сжимая их. — Не злись на меня. — Если ты устала от этого, я все пойму. Эмили не знала, что еще могла сказать в этом случае, и не знала, как так получилось, что она действительно произнесла эту фразу вслух. Конечно же, это было полнейшей ложью — она бы не поняла, не приняла этого и, скорее всего, просто не пережила бы, но мысль о том, что Моника просто устала, не покидала ее голову. Еще сильнее сжав руки, Моника потянула женщину к себе, обхватывая ее затылок и заставляя вжаться лицом в ее шею. — Не говори такого! Испугавшись собственной реакции, Фишер почувствовала слезы, щиплющие глаза, и сердце ее заколотилось так быстро, что она была уверена в том, что Эмили может чувствовать это. В груди все вибрировало и сжималось, но все эти ощущения были не потому, что Моника боялась, что это закончится, а потому, что Эмили окажется права. И эта мысль — мерзкая и совершенно неправильная, вдруг проникла в самую глубь, рождая сомнение. Монике не хотелось признавать тот факт, что с каждым днем ее сопротивление все заметней гасло, а желание быть в покое и тишине, напротив, возрастало. — Я боюсь, что Оливер не оставит это просто так, — не дав Эмили сказать что-то в ответ, Моника перевела тему, вспоминая о работе и о том, как парень все еще старался задеть ее. — Он будет молчать. Он обещал. Отстранившись, Стивенс проверила телефон и до сих пор не прочитанное сыном сообщение. Она отправила его еще вчера днем, но Оливер продолжал игнорировать ее. Эмили мечтала, чтобы их отношения наладились, в конце концов, она действительно скучала по сыну, но тот, кажется, не разделял этих чувств. «Разве ты не со своей подружкой?» «Мы будем разговаривать о Монике?» «Слушай, ма, я занят». Единственные сообщения, которые Эмили получила за последние несколько дней, и, как видно, Оливер демонстративно не хотел идти на контакт, предпочитая одинокую независимую жизнь. На следующей неделе Эмили почти не пересекалась с Моникой — то в университете свалилась целая куча дел: эссе, проектов и совещаний, то у Моники смены стояли практически допоздна, что Эмили никак не могла уезжать из дома, когда Майкл был уже с ней. И в редкие моменты их встреч Стивенс совершенно не хотелось говорить о проблемах, о которых они говорили все последнее время. Выхватив Монику на ужин после работы, она взяла с той обещание закрыть эту тему хотя бы на вечер и просто насладиться обществом друг друга. Моника была нежной и все такой же родной — она держала руку Эмили так, словно делала это впервые, и ее взгляд подолгу не сходил с чужого лица, исследуя каждый миллиметр. Губы всегда были настойчивыми, но мягкими, что в какой-то момент, совершенно не понимая, как это произошло, Эмили отпустила себя. Шумное дыхание горячим облаком обволакивало кожу, а нетерпеливое шуршание одежды заводило. «Ты дрожишь», — бормотала Моника между поцелуями, стремясь как можно быстрее добраться губами до самой заветной точки. «Ты тоже», — задыхаясь, Эмили пропускала сквозь пальцы рыжие волосы и чувствовала, будто бы об ее кожу действительно можно обжечься. А в голове крутилась как мантра: «Не думать о проблемах, не думать о проблемах…» Моника выбивала из груди весь воздух, вот если бы только Моника могла выбить из ее головы все мысли. Жадно прижимаясь к теплому животу, Эмили прикрыла глаза и глубоко вдохнула родной аромат. «Скоро все обязательно закончится, и мы будем вместе всегда», — мягкий поцелуй под пупком, пока Моника ловко закидывает ноги на бледные плечи женщины. «Всегда?» — холодная струйка воздуха создает настоящий контраст с тем, как невероятно горячо меж ее бесстыдно разведенных коленей. «Всегда».***
— Тебе не кажется это идиотизмом? — внезапно спросил Оливер, моющий кофемашину после закрытия смены. Сегодня он был особенно тихим и совсем не придирчивым, точнее, по правде сказать, он фактически не обмолвился с Моникой ни словом. Оливер не бросал на нее всепонимающие взгляды в духе «Я-знаю-что-ты-спишь-с-моей-матерью», не подставлял ей подножки, словно ему было пять лет, не пытался издеваться над ней при гостях и вообще старался держаться как-то обособленно. Моника даже подумала, что парень действительно заболевает, и организм протестует против всякого рода общения, но вот, когда они закрыли смену, а Линдси, их напарница, пораньше убежала на свидание, Фишер почувствовала себя неловко, словно настал тот самый идеальный момент, чтобы Оливер мог оторваться на ней за весь день. — Что? — от неожиданности Моника едва не уронила мешок мусора, который собиралась вынести, но теперь, застряв в дверях с огромным черным пакетом, она глупо моргала, глядя на парня. — Какой-то идиотизм, честное слово, — Оливер улыбнулся, и Моника готова была поспорить, что это была одна из самых искренних улыбок, которые она когда-либо видела, именно так он улыбался ей в первый день их встречи, когда пытался узнать ее имя уже в третий раз. — Разве можно было бы когда-то представить, что ты будешь встречаться с моей матерью? — Боже, ты снова об этом, — Моника собиралась уже было уйти, как тот окликнул ее. — Нет, постой. Не уходи. Она смотрела на Оливера с недоверием, словно до конца не понимала, что ему надо, ведь еще недавно он не упускал ни момента, чтобы опустить ее, а теперь стоял с лицом Святой Девы Марии и просил не уходить. — Что тебе нужно? — вымученно спросила Фишер, не желая ссориться после такого спокойного рабочего дня. — Да ничего, я просто хотел поговорить, — пожал плечами парень, на что Моника лишь недоверчиво прищурилась. — Правда. Когда мы в последний раз нормально разговаривали? — Эм, никогда? — Моника подтянула мусорный мешок ближе к себе, намереваясь уйти, иначе добром это точно не кончится. — Слушай, я не знаю, что ты задумал, но скажу тебе сразу, что я не стану спать с тобой, и роль лучшей подружки тоже не для меня. Оливер неловко переступил с ноги на ногу и вернулся к мытью машины, хотя по нему было видно, что разговор еще не закончен, и он намеревается добавить что-то еще. Впрочем, девчонка не была заинтересована в этих маленьких театральных представлениях и тут же свернула в сторону двери, собираясь, наконец, выкинуть мусор. — Почему? — Почему? — едва не взорвалась Моника от такого глупого вопроса. — Серьезно, Оливер? Почему? Потому что все это время ты вел со мной себя, как конченый кретин, потому что ты домогался меня, когда я тебе ясно дала понять, что ничего не будет, а теперь в один вечер ты неожиданно решил, что мы станем прекрасными друзьями? Чего бы ради? Так что, пожалуйста, избавь меня от этих сантиментов и дай спокойно жить, мне и без твоей навязчивой персоны сполна хватает проблем. И, не дожидаясь ответа, вышла из зала.***
Стояло уже начало февраля, когда Моника с завидным упорством продолжала ходить в университет, каждый день раздражаясь из-за того, что сплетни даже не думали угасать. Радовало лишь одно — кафедра больше не интересовалась ею, и Эмили все еще не вызывали на ковер, так что, вероятней всего, комиссия поверила Фишер, хотя не спрашивать об этом у самой Стивенс было бы странно. Злые языки были повсюду: в уютной и тихой библиотеке, за ланчем в столовой, на заднем дворе кампуса, в кафетерии и в комнате для отдыха. Черт подери, даже, когда Моника зашла в учебный центр, чтобы убрать количество часов с одного предмета и перебросить их на другой, она заметила, как две девчонки, ведущие до этого оживленную беседу, вдруг замолкли и молча вылупились на нее так, словно Фишер была местной суперзвездой. — Увидели что-то интересное? — впервые не выдержав, огрызнулась Моника, и девчонки тут же переглянулись, теряя к Фишер всякий интерес. Так было всегда, и Моника даже не могла себе представить, что происходит на классах Эмили, когда там нет Моники. Она мало думала об этом, по большей степени озадаченная своими проблемами, но, тем не менее, самой Стивенс приходилось не легче. Несмотря на то, что она уже проходила через это, все ощущалось каким-то дежавю: озлобленным и неправильным, словно она преподает не в одном из ведущих вузов мира, а в детском саду, куда ходят дети из самых невоспитанных семей. Но студенты — уже не дети, и переучивать их дурной тон, как шептание за спиной или злобные насмешки, уже не получится. А Эмили бы очень хотелось. Монике бы очень хотелось уйти от этого — в буквальном смысле встать и уйти из аудитории, набитой самыми отвратительными студентами, которые только были у нее на других предметах. Дожидаясь преподавателя, она мысленно убивала каждого из этих недоумков, которые вовсю фантазировали над тем, что спрашивали у Моники на кафедре, поскольку слух об этом разлетелся в считанные дни и теперь давал новую почву для разговоров. Заметив приближающуюся к парте фигуру, Фишер готова была уже ощетиниться и дать отпор в случае, если кто-то еще выкинет какую-либо фразу в ее сторону, но, к ее огромному удивлению, это была Кейт — та самая подруга Джейн из столовой, которая защитила Монику от прилюдного унижения. — Не знала, что ты берешь курс английского, — улыбнулась Фишер, удивленно глядя на девчонку. — А я и не беру, я шла на анимацию, но заметила тебя, сидящую в кабинете, — Кейт неуверенно улыбнулась, оглядываясь на студентов, рассредоточившихся дальше. — Они злобно поглядывают на меня. У тебя тут бойкот или они ревнуют? — Они просто идиоты, — фыркнула та. — Наверняка сейчас придумают новые очередные истории о том, что я изменяю миссис Стивенс. Моника театрально взмахнула руками, и улыбка Кейт переросла в тихий смех. Казалось, будто бы ее совсем не волнуют сплетни, касающиеся Фишер, а сама она свято верит в то, что Моника говорит правду. — На самом деле, я зашла, чтобы сказать, что мне жаль. Когда я была в средней школе, со мной никто не хотел общаться, а все потому, что я отказалась присоединиться к группе крутых девочек, которые были грубыми и разрисовывали туалеты. Они сказали, якобы я украла у них какие-то вещи, и вся школа считала меня воровкой, а если прибавить ко всему этому тот факт, что я жила не в самом лучшем районе… — Кейт запнулась, мгновенно краснея. — Это слишком долгая история. Я просто хотела сказать, что понимаю тебя, и я надеюсь, что все это закончится как можно быстрее. Не ожидая такого монолога, Моника даже растерялась и совершенно не знала, что сказать, молча изучая лицо девчонки. Совершенно несвоевременно в голове крутилось: «Я бы была единственной, кто обязательно дружил бы с тобой», но вместо этого, сглатывая скопившееся напряжение, Фишер благодарно пробормотала: — Не поверишь, но ты единственная, кто… Сказал мне это. И я просто не знаю… Спасибо за это, Кейт. Кусая внутреннюю сторону щеки, чтобы не позволить слезам скопиться в уголках глаз, Монике хотелось как можно сильнее обнять девчонку, искренне благодаря за ее поддержку. — Не знаю, что такого ты сделала этой девчонке, растрепавшей все ребятам, но, надеюсь, она получит по заслугам! — нахмурившись, Кейт поджала плечи, тут же становясь раздраженной. — В конечном итоге тем девочкам с моей школы тоже досталось… — Постой, ты знаешь, кто это сделал? — встрепенувшись, Моника тут же выпрямилась в спине и нагнулась ближе. — Ты знаешь того, кто пустил этот слух? Кейт с недоверием взглянула на Фишер, словно не веря в то, что она до сих пор не знала об этом. Казалось, что об этом знали все, но Моника сидела с таким выражением лица, будто бы готова убить того человека голыми руками. Ее сердце заколотилось так быстро, а руки в момент стали влажными, когда Кейт нагнулась чуть ближе, лишая других удовольствия подслушивать. — Ты вряд ли знаешь ее, она учится на выпускном курсе магистратуры, — девчонка приложила палец к губам, пытаясь припомнить специальность. — Кажется, изобразительное искусство. Кровь застыла в жилах, и Моника почувствовала озноб, хотя все ее тело буквально горело. Ком горечи не давал продохнуть, а она, совершенно не желая услышать ответа, тихо поинтересовалась: — Ты знаешь ее имя? — Кажется, ее зовут Ари… У нее пышные темные волосы и она постоянно носит круглые очки с тонкой оправой, будто бы женская версия Гарри Поттера. А что, ты знаешь ее? — заметив, как быстро сменяются эмоции на лице Моники, Кейт вопросительно склонила голову. — Нет… — едва отчаянно замотала головой Моника, не веря в услышанное. — Нет, ты что-то путаешь, Ари точно не могла рассказать об этом! — Почему ты так уверена? Кажется, Кейт даже засомневалась, видя такую настойчивость, но ведь она точно знала… — Ари… Она просто не такая! Она никогда не стала бы распускать такие грязные слухи… Чувствуя в животе нарастающее напряжение, Моника едва могла сдержать слезы. Даже если бы Кейт сказала, что Ари говорила об этом ей лично — Фишер бы не поверила, ведь Ари была ее самой близкой подругой. Той, которой она не боялась ничего рассказывать, той, которая могла утешить и заверить, что все будет хорошо. Ари была дорога сердцу Моники ничуть не меньше, чем Эмили, и допустить мысли о подобном предательстве она просто не могла. Первой реакцией было отрицание — настойчивое и самоуверенное. «Я всегда буду с тобой», — говорила Ари, и Моника ей верила. У Моники в принципе никогда не было поводов не доверять ей, ведь Ари всегда говорила: «Ты можешь положиться на меня». И Моника, конечно же, полагалась. Разве дружба должна поддаваться сомнениям, проверяться на предательство, и только после этого она могла бы поставить галочку напротив чужого имени. Они встретились с Ари спустя несколько дней — та пригласила Монику к себе домой, обещая сделать вкусный какао и купить свежую выпечку у дома. Помня, какую слабость Моника питает к выпечке, Ари знала, что та придет. Внутренние сомнения разрывали Фишер, и настойчивый голос в голове твердил, что нужно остаться в общежитии, но она все же сдалась. Понимая, что неловкостей не избежать, она все равно ехала к подруге. Ведь подруга — святое, так? И вот, все происходит как обычно: Ари встретила Монику с широкими объятиями, а квартира была уже наполнена ароматом булочек, и это было так по-зимнему уютно, что в голове Фишер мгновенно пронеслись кадры из кучи рождественских фильмов. — В последнее время ты ходишь совсем унылая, — укоризненно протянула Ари, вешая куртку подруги на крючок и быстро перебегая в небольшую гостиную. — Ну, это ничего, никто не сможет устоять перед еще теплыми круассанами с шоколадом! Садись, я пока поставлю чайник. Ари вела себя как и обычно: много суетилась и болтала, и широкая улыбка не сходила с ее пухлых губ. От вида Ари всегда хотелось улыбаться в ответ. Моника присела на диван и потупила взгляд в телефон, складывая руки в замок. Эмили уже давно не писала ей, и последним сообщением так и висела фотография женщины, отправленная Моникой в тот вечер, когда они были в отеле. Эмили сидела на стуле, обернувшись к окну, и в комнате было достаточно темно, чтобы создать красивый свет, играющий на чужой коже. От воспоминаний становилось так тепло и одновременно неловко — Ари не могла рассказать о них. Ари бы никогда так не поступила. В конце концов, она не смогла бы вести себя так, словно ничего не произошло! — Ты снова медитируешь? — упав рядом на диван, рассмеялась Ари. — Серьезно, Мон, ты до сих пор так переживаешь? Моника не могла говорить об этом. Хотела, но не могла. Эти слова будто бы застряли в ее чертовом горле, и она совершенно не знала, как себя вести. Она могла бы просто спросить: «Ты сделала это?», и вопрос застиг бы Ари врасплох, и она бы точно созналась, но Фишер смотрела на нее и понимала, что просто не может этого сделать. Ее желудок крутило так, словно она собиралась на первое свидание и дико волновалась, а где-то в нижней части горла все чесалось и болело — то самое чувство, когда ты знаешь, что вот-вот расплачешься, сорвешься, но упорно делаешь вид, что ты в порядке. Ари точно была в порядке, она глупо улыбалась и легонько стучала по колену Моники, пытаясь призвать ее в реальный мир. — Нет, — наконец, слабо выдохнула девчонка, пытаясь улыбнуться. — Нет, я просто задумалась. Мы ведь хотели посмотреть что-то? — Да, точно, — тут же забыв обо всем, Ари вскочила с дивана и побежала к телевизору, показывая все варианты фильмов. — Я тут накачала всякого: комедии, драмы, а то, что вверху — новинки… Реплику Ари прервал свист чайника, и она, в своем духе, уже почти рванула на кухню, как Моника с мягкой улыбкой остановила ее: — Да прекрати носиться, будто бы к тебе английская королева приехала на прием. Выбери что-нибудь на свой вкус, а я пока сделаю нам чай. Пройдя на кухню, Фишер пыталась расслабиться и перестать накручивать себя. Слова Кейт не выходили из ее головы, а у девчонки не находилось банальной смелости, чтобы узнать об этом напрямую. А, может, она просто боялась услышать ответ. Что, если это правда — что будет потом? Поджав губы, Моника открыла нужную дверцу шкафа, доставая два чайных пакетика, Ари любит с двумя ложками сахара, Моника — без. В конце концов, какой был у нее мотив? Даже несмотря на всю двусмысленность, иногда исходящую от Ари, она наверняка понимала, что Моника не любит ее так, как бы ей хотелось. Если вообще хотелось? Раздражение вновь накатывало волнами, и Моника не знала, куда себя деть, поскольку четко осознавала, что не сможет уйти, не поговорив с подругой. В конечном итоге, самое важное — это ведь честность, так? Неспешно размешивая сахар, девчонка в очередной раз осознала, что никак не хочет разочаровываться в Ари, и, может, стоит переспросить у Кейт снова, уверена ли она в своих словах? Вдруг она что-то напутала, и мало ли, сколько похожих людей… — Ари? Моника застыла в дверях, инстинктивно крепче сжимая кружки. Перед ней сидела Ари с ее телефоном — Моника даже не подумала, что оставила его так и лежать на столе — а на дисплее была открыта та самая фотография с Эмили, которую Фишер отправила ей после ночи в отеле. Так и замерев с телефоном, девчонка не двигалась, глядя большими глазами на Монику и явно не зная, что сказать. — Ари, что ты делаешь? — Я просто… Я просто хотела посмотреть время, и высветилось сообщение… И я случайно… Богом клянусь, Моника, я не хотела ничего делать, — забормотала Ари, и ее щеки мгновенно раскраснелись, а глаза заблестели. — У тебя в руках мой телефон с открытой на нем фотографией Эмили. — Да… Но я не хотела открывать… Я просто, — тут же отложив телефон в сторону, Ари прижала к себе колени, обвивая их и глядя куда-то вниз. — Извини, я не думала рыться в твоих вещах. Туго сглотнув, Моника сделала несколько шагов к дивану и, поставив кружки, взяла в руки свой телефон. — Но здесь нет никакого нового сообщения. Ари что есть силы закусила нижнюю губу. Все ее тело задрожало, а слезы крупными каплями скатились по щекам. Моника даже не могла поверить во все происходящее: и в то, что подруга действительно копалась в ее телефоне, и в то, что она сидела перед ней раскрасневшаяся и заплаканная, а ее дрожащие пальцы нервно теребили край свободной футболки. Моника не знала, что могла сказать, ее желудок сокращался, а сердце с силой билось в грудную клетку, создавая практически физическую боль. — Прости меня, — вновь взмолилась Ари и, вытерев неловким движением слезы, размазала тушь. — Извини, Мон, я не должна была этого делать. — Почему ты плачешь? — спокойней, чем предполагалось, спросила Моника, и ее сердце пропустило очередной удар, когда подруга подняла на нее этот взгляд, полный сочувствия и сожаления. Ари — не сопливая девчонка, она не станет рыдать из-за такой мелочи, Ари — не сентиментальная дурочка, и Ари невозможно заставить покраснеть. И Моника не хочет слышать ответа на этот вопрос, Моника боится до потери пульса этого молчания подруги, но, отлепив пересохший язык, все же решается. — Это ты рассказала всем в университете, ведь так? Молчание вновь повисло в небольшой комнате, и Ари чувствовала, будто бы разрывается. Могла ли она знать, что это когда-нибудь кончится именно так? Определенно, могла. Она могла бежать как можно дальше, зная о Монике и Эмили, но Моника… Моника была той, с которой хотелось быть рядом, смотреть дурацкие фильмы и покупать для нее выпечку. — Я не хотела этого. — Ты не хотела этого? — в секунду от спокойствия Моники не осталось и следа, она буквально взвыла, чувствуя, как в груди комом нарастает необъятная боль. — Тебе что, вытащили язык и заставили говорить? Моника засуетилась, измеряя шагами комнату и совершенно не понимая, что должна ощущать в данный момент. Ари медленно опустила ногу с дивана и посмотрела на нее заплаканными глазами, молча умоляя прекратить это. — Ты ничего не понимаешь… — Действительно? Например, я не понимаю того, как моя лучшая подруга рассказала всему универу о том, что я сплю с Эмили? — Фишер сама едва сдерживала слезы, обвиняюще тыча пальцем в Ари. — Ты же знала, что я доверила это только тебе! Ты единственная, кто что-либо знал про нас, и ты знала, что Эмили уже переживала это в прошлом! Как ты могла так поступить? Хотелось что-то разбить, хотелось ударить Ари, хотелось разодрать собственную грудную клетку, чтобы внутри перестало так отчаянно ныть. Еще никогда прежде Моника не чувствовала себя настолько паршиво. Даже когда Оливер ворвался в квартиру, она не чувствовала себя настолько мерзко, как сейчас. — Что я делала не так? — дрожащими губами спросила Моника, смотря на подругу. — Чем я заслужила такое предательство? Конечно, она могла догадываться, что нравилась Ари, но, неужели, та могла так поступить с ней? Любовь толкает на безумия, но это совсем нездоровое отношение, и неужели Ари надеялась, что, порвав с Эмили, Моника переметнется к ней? Или же рассуждала по принципу: «Не мне — значит, никому»? — Дело не в тебе, — как можно тише произнесла Ари, понимая, что терять ей все равно уже нечего. — Тогда в ком? — взмахнула руками Фишер. — Хочешь приплести сюда и Эмили? Ари промолчала, и прошло по крайней мере несколько минут, прежде чем Моника вдруг замерла, оборачиваясь к подруге. — Она говорила тебе про студентку, которая поцеловала ее на своем выпускном? Так вот, этой студенткой была я, и я любила ее.