Глухая Методика Надежды

      Открыв глаза утром и какое-то время бесцельно потаращившись в потолок, Джим с огромным удивлением осознал, что, во-первых, он каким-то чудесным образом вечером снял линзы, во-вторых, голова совершенно не болит. Это было насколько поразительно, настолько и нереально, если судить по его отрывистым нечетким воспоминаниям о вчерашнем. Они ведь более чем знатно напились. Однако же ни тошноты, ни головокружения, ни звона в ушах. Вообще ничего. Будто он благопристойно опустошил кружечку молока с медом, а не пару — и это по самым гуманным расчетам — бутылок крепкого алкоголя. Сказать, что странно, — мягко выразиться. Не иначе как опять таинственная магия, а?       Следом же за несколько шокирующим выводом об отсутствии закономерных последствий злоупотребления спиртными напитками вдруг пришло это странное ощущение, пробежавшееся по нервам, как смычок по струнам, — чужое присутствие рядом. Слабые осколки живого тепла, смутно касающиеся восприятия. Со смешанным чувством Эванс осторожно повернулся на бок.       Признаться, Джим никогда не смел рассчитывать, что увидит этого по-своему гордого не-человека в момент его относительной беспомощности, без его любимого защитного оскала и судорожной насмешки. Сейчас он, как осязаемая хрупкая иллюзия, был близко — настолько, что можно коснуться рукой или разглядеть все синяки и ссадины. Ближе, чем когда-либо до этого. И одновременно с этим, свернувшись, словно в попытке занимать меньше места или согреться, притиснув к себе локти, он был каким-то совершенно другим, почти неузнаваемым.       Эта красота, особенная, ломкая, как не слишком новый фарфор, имела довольно мало схожего с общими стандартами. Без едких ноток вызова всему и вся она становилась почти хрупкой, вплоть до болезненности. Но все равно — чарующей. Несмотря на бледность, ужасную одежду и наложившиеся на черты тени, которые обычно оставляет долгое страдание.       Захотелось дотронуться до него — очень остро захотелось. Возможно, просто чтобы убедиться, что это все же не иллюзия. Однако не успел Эванс коснуться его волос даже самыми кончиками пальцев до того, как руку резким жестом перехватили, едва не выкрутив. Чужие глаза моментально распахнулись — будто бы и не спал. Правда, выражение, застывшее в них несколько мгновений, было лишено узнавания начисто. — Спокойно, Винс, — Джим, помимо очевидной цели успокоить его, еще и назвал это выуженное из головы имя, чтобы проверить реакцию. — Всего лишь я.       Наверное, то, что Эванс увидел в следующую секунду, олицетворяло величайшую степень смущения для его необычного знакомого. Надо заметить, для столь хрупкой внешности, хватка у Ветра была очень цепкая, сильная, — ни черта не женская в общем-то. Он поспешно разжал пальцы и, встряхнув головой, пробормотал, позволив очевидному намеку на чувство вины — не наигранное даже — просочится в его обволакивающий голос, подпорченной хрипотой: — Черт. Прости, Джим. Рефлексы, — однако почти моментально ухмылка снова выползла на его тонкие губы, и он тихо фыркнул, сощурившись. В тон опять закралась вызывающая почти до судорожности нотка. — Сам понимаешь.       Ага. Много — даже слишком много. До слабого зова пустоты на языке. И как часто протянутая к тебе рука была протянута в дурном намерении?..       Тут уже и отвечать ничего не надо — и даже озвучивать в принципе нет никакого резона. Больно. — Все нормально, не извиняйся, — он поднялся, испытывая определенные сомнения по поводу того, стоит ли вот так сразу смотреть в зеркало. Решил, что, наверное, нет, и снова перевел взгляд на Ветра. Тот, скалясь, придерживался своего святого правила бахвалиться в любой ситуации, хотя Эванс и заметил какую-то едва уловимую робость во всех его жестах и словах. — Я ничего такого не хотел, кстати.       Ветер коротко дернул плечом. — Кто бы сомневался, — исчерпывающе уронил он, не переставая щуриться. — Это же ты. Так что верю. Чего тянулся-то? — и, опять же. Лишь едва воспринимаемые изменения в мимике как знак того, что ему стоило определенных усилий задать вопрос, что он скорее всего колебался.       Забавно, конечно, если бы не печально до воя. — Восхитился твоей красотой, представляешь, — это точно была правда, но частичная и поэтому странно искаженная. — Вот и возникло желание дотронуться. И вообще. Ты не слышал, например, о романтике, а? Коснуться волос по утру и все такое?.. Ты же много всякого читаешь.       Кажется, это представилось Ветру очередной шуткой. Во всяком случае пялился он подозрительно, с определенной долей неприязненности даже. Ровно до того момента, как его хриплый, лишенный веселья, смех стремительно рассек воцарившуюся было тишину, а яростный взгляд относительно — относительно пламени в адских безднах, разумеется — смягчился. — Да всю жизнь ненавидел эти проклятые лохмы, лапочка.       И не только их — довольно очевидно, что себя в целом. Джим устало покачал головой. Неловко, однако же. До сих пор ужасно неловко — и горько до сладости. — Ну и зря.       Ветер посмотрел на него внимательно и чуть-чуть любопытно. Джим смятенно улыбнулся. Он все ждал, когда придёт очередь шуток про утро в одной постели. — Уместно ли сказать, что мне нравятся твои глаза? — фыркнул Ветер. — Я впервые вижу их без линз.       Джим чуть смущённо потёр сухие веки. — Всю жизнь терпеть не мог этот приметный цвет, — буркнул он.       Когда он вылез из душа, он все-таки посмотрел в зеркало. Как будто заново увидел человека в отражении. Он уже не походил ни на Ричарда Керри, которого помнили Элли Крайвер и парочка других одногруппников. Он явно был злее. Не походил на едва-едва живого Эрика Динкла. Этот человек вообще не походил ни на кого, кем он бывал до этого.       Добрые слова милосердного Бога: «Кажется, тебе выброшен ещё один шанс, приятель. Не прошляпь хотя бы его».       «Нужно хотя бы проверить дела, — подумал Джим. — Если со мной происходит то, что называется влюблённостью, то стоит заметить, что на мозгах это сказывается самым плачевным образом».       Выйдя из душа, он не сдержал тихого облегчённого выдоха. Частью сознания он почему-то ожидал, что увидит пустой номер. Но Ветер все ещё ждал его тут, со скучающим видом болтая босой ногой на широком подоконнике.       Джим включил ноутбук. Тот жалобно пикнул о недостатке зарядки: его оставили валяться рядом с кроватью, как какую-то не слишком важную ерунду. — Ты со мной не пойдёшь, зайка? — ему подмигнули настолько бесстыдно, насколько это было возможно сделать.       Когда-нибудь эти шутки закончатся. Когда-нибудь. — Спинку потереть? — бесцветно уточнил Джим. Он никогда не был хорош в сарказме, но сама судьба предоставила ему ценный опыт в виде общества Ветра. — Сам справишься.       Ветер засмеялся, покачал головой и хлопнул дверью. Он вечно дверьми хлопал так, что разве что штукатурка с потолка не сыпалась.       Джим глубоко вздохнул. Воздух, помимо не выветрившегося аромата крепкого алкоголя, сохранил след того самого, особого запаха, который очень сложно описать и который у каждого человека или не очень человека неповторимый. От Ветра, если это не перебивали его дешманские сладковатые духи, пахло чем-то холодным и пронзительным, похожим на ночь.       Джим прислушивался к тому, как шумит вода. Выполнял какие-то машинальные действия — та часть его головы, что отвечала за цифры, работала спокойно, без его вовлечённости. Думать он мог только о том, что чертовски сильно не хочет никуда уезжать. Больше… примерно никогда. Не только из-за Ветра, хотя главным образом из-за него. Но Джиму уже давно все это надоело. Сколько можно?.. «Эй-эй-эй! Улыбающиеся демоны и гниющие мертвецы, расскажите-ка, кто для вас спел песнь об «искуплении»!»       Это случилось резко — чуть меньше половины мгновения, чтобы прореагировать.       Едкое ощущение опасности, взметнувшаяся настороженность, инстинкты на максимум: найти баланс, взвесить расстояние — молниеносное, отточенное до механичности движение кистью, сильное и четкое. Тугой свист рассекаемого воздуха. «Дзинь», «Звяк» — почти одновременно, два звука от двух разных ножей.       Из темного угла полился поток американского мата.       Джим чуть удивленно покосился на Ветра, замершего в проходе. В ответ он поймал, что иронично, взгляд, отражающий почти с зеркальной точностью его собственное недоумение. Впрочем, это было мимолетно. Было разумнее переключить внимание на невесть откуда взявшегося третьего в комнате.       Пистолет у Эванса хранился в тайном кармане — меньше полутора секунд, чтобы взвести курок и наставить на источник потенциальной опасности.       Третий субъект оказался среднего роста, средних лет, лысым и татуированным — собственно, это все, что о нем можно было бы сказать по первому впечатлению. Лицо у него было круглое, с тяжелым подбородком, радужка — почти бесцветная. Закончив ругаться, он смерил их взглядом — ну почти оскорбленным. От одного лезвия он увернулся, но второе — судя по положению ручки, это был нож Джима — разорвало ему щеку. Кровь полилась весьма привольно, но человека — или кто это на сей раз? — сие обстоятельство почему-то не встревожило. — Руки, — холодно потребовал Джим. — Не знал бы я эту чокнутую суку, так решил бы, что вы этот синхронный бросок репетировали, — мрачно выдал нежданный гость, вскидывая крупные лапищи. Видимо, пистолета у него не было. — А, — Ветер моментально оскалился и невозмутимо подпер собой косяк, как будто с его мокрых волос не лилось рекой. — Какие нелюди. Нелепое совпадение, что твоя тупая бритая башка ещё крепится к шее. — Что вам нужно? — зло уточнил Эванс. В моменты, подобные этому, его руки никогда не тряслись, а действительность не расплывалась. — И говорите чуть уважительнее, пожалуйста. Двигаетесь вы хорошо, но пуля будет побыстрее ножа.       Его удостоили кислым взглядом. — Известно — что, — он потрогал порезанную щеку. И, поморщившись, скорее для самого себя, чем для кого-либо из присутствующих рассудительно и вместе с тем уныло выдал. — Ну как будто не понимает. Умная твоя голова дорого стоит, — незваный гость поджал губы и совсем уж безрадостно покосился на Ветра. — А меня опередили, да?..       Черт побери. Ну почему, почему именно сейчас-то?.. Почему хотя бы не ближе к вечеру?       Таки втянул Джим единственного на данный момент действительно важного для себя человека во всю эту хрень. Хотя, собственно, чего он ожидал, столь глобально наплевав на осторожность? Нечего было дурака вчера валять.       Пока Эванс сухо и поспешно размышлял, прикидывая шансы и вероятности, завязался занимательный диалог. Пренелепым совпадением обернулось, что очередная крыса, решившаяся попытать счастье, и его знакомый ветер друг друга знали. И при этом отменно не любили. Джим и представить себе не мог, что вся та злость, что он когда-либо ранее замечал у Ветра, — это так, мелочи, легкое недовольство. Сейчас, в противовес кислому флегматизму незнакомца, его Ветер (какая смелая формулировка вышла) был зол до ужаса. — Опередили, — прошипел он, опасно щурясь. — Делать тебе здесь явно нечего, так что можешь проваливать к чертовой матери прямо сейчас. — Нет, ну смотрите-ка, какая наглая шлюха, — видимо, они и впрямь питали друг к другу неприязнь. — Ну да, чего ж там бояться, под кругом-то. — Так мне самому тебе башку свинтить? — едко предложил Ветер, пялясь исподлобья. Предложил он это так, как будто его угроза не была лишена самых что ни на есть буквальных оснований. — Не поверишь, с каким удовольствием. — Да к черту драться с тобой, бешеная ты сука! Вдруг укусишь? Бешенство-то, говорят, заразно. — Ну хватит, — Джима стало откровенно нервировать это. Что уж там, он разозлился. Какого дьявола какая-то крыса, какие за ним чуть не десятками гоняются, смеет нечто подобное говорить Ветру? — Извиняйтесь за свои слова и проваливайте. В противном случае: не сомневайтесь, я не промахнусь. Мне-то что? Одной проблемой меньше.       Татуированный помялся, все так же неприязненно поглядывая то на Ветра, то на дуло «Глока»: вероятно, по степени неприятности эти два объекта представлялись ему приблизительно равными. — Проваливай, шавка, — то ли посоветовал, то ли приказал Ветер. И что-то было в его тоне, упавшем до шипения, что-то такое, отчего по спине вдруг волной побежали ледяные мурашки. То самое, что растекалось ночью на кладбище, когда жизнь и смерть поменялись местами. — Я тебе говорю, голову свинчу.       Джим почувствовал себя чуть-чуть нехорошо. Все-таки немного по-разному ощущается, когда нечто подобное добавляется просто для красного словца, и когда имеется в виду ровно то, что было сказано.       Поколебавшись ещё пару мгновений, татуированный смачно плюнул. — Черт с тобой, — невесть к кому обращаясь, констатировал он.       И, развернувшись, спокойно вышел из номера. Как ни в чем ни бывало. К слову, даже дверью не хлопнул. Зато оставил после себя неплохой такой кровавый след. — И как он зашёл? — проворчал Эванс, повернув ключ в замке. — Я временами тупой, но не глухой же, — у него даже в ушах не шумело в последнее время. — Не удивляйся, — мудро порекомендовал ему Ветер, наконец отжав свои волосы, которые, очевидно, даже вытереть не успел. Теперь на полу, кроме крови, красовались ещё и лужи воды. — Такие, как он, могут быть очень тихими.       Да Джим, если уж так на чистоту, не очень-то удивился. Ему доводилось встречать и чертовки тихих ребят. Он разве что, не стесняясь в бранных словах, обругал себя за тупость, пренебрежение осторожностью и излишнюю легкомысленность. Ну вот чем, чем он думал, когда вчера напивался?..       А что, если кому-нибудь придёт — а кому-то рано или поздно непременно придет — в голову шантажировать его через Ветра? Минуту назад Эванс весьма так непрозрачно продемонстрировал, что неплохо относится к нему, потребовав извиниться.       Блять. Ну просто бесподобно.       Балбес, Джим Эванс.       Продолжая мысленно негодовать на самого себя, он покосился на неожиданно молчаливого Ветра, сложившего руки на груди и чуть склонившего набок голову. Все законы логики и психологии подсказывали, что сейчас тот что-то спросит. Например, что же Джим такого успел натворить, чтобы за него вдруг была назначена награда. Странно, что больно. Деньги — это всегда серьезное испытание для хорошего взаимодействия между людьми и доброжелательного отношения друг к другу.       Ветер криво усмехнулся и, продрав сквозь спутавшиеся черные пряди пятерню, скептически уточнил: — Где у тебя вообще был этот чертов нож, опасный ты парень, а?       Эм. Ну вот правда?.. Где был нож?..       Эванс усмехнулся — его рассеянная сонная ухмылка теперь вышла несколько безэмоциональной. Что-то дернулось внутри — то ли холодно, то ли горячо. Как хруст посыпанных углями осколков. — Слушай, мне вот куда интереснее, где он был у тебя, — он слабо покачал головой. Он никогда не замечал намеков на то, что его знакомый имеет при себе хоть какое-то оружие. Мимолетно Эванс, отвлекаясь от терзаний, размышлений и самоосуждения, со слабым любопытством покосился на рукоять, торчащую в стене не столь далеко от второй, его собственной. Стертая — использовалась часто. — Хороший бросок. — Да ни черта, — с не уходящей язвительностью последовало в ответ. — Я его даже не задел. Вертлявый сукин сын, — он подошел и грубо, одним движением выдернул глубоко застрявшее в кирпичной кладке лезвие (это с какой силой надо было швырнуть?..). Джим машинально отметил, что нож даже неплохой. Не такого качества, как его собственный, но вполне себе ничего. — Что ты так смотришь? — Кажется, этот «вертлявый сукин сын» тебя сильно не любит. — Ага. У него есть все основания. Он так, шавка, бывает наскоками по делам одного местного. В прошлый раз он меня жутко выбесил, и я выбил ему два зуба, — премило сообщили Эвансу, словно бы гордясь достижением и не переставая скалиться. — В случае со мной, это история не оригинальная. — Выходит, выбесить тебя легко? — чуть рассеянно спросил Джим. — Даже легче, чем ты привык считать. Но можешь не беспокоиться, зайка, таких милых мальчиков, как ты… — он фыркнул. — Да и милых девочек тоже, я никогда не бью.       Джим едва ощутимо провел пальцами по красноречивым следам на дорогущих обоях, в то время как за внутренней стенкой черепа швырялись несколько не связанных между собой веток размышлений и расчетов. Винс делал вид, что занят выдиранием волос из своей шикарной шевелюры, то есть как бы приводит себя в порядок и расчесывается.       Ненадолго повисла кислотно-едкая тишина, приправленная колебаниями и сомнениями. Наконец Эванс поймал взгляд собеседника. И ухмыльнулся: — Так кто это из нас двоих опасный парень? — это он ещё не спросил, как он из ванной почувствовал присутствие третьего лишнего в комнате.       Волна облегчения, которая решительно непонятно к чему именно относилась, затопила обоих. Ветер тоже ухмыльнулся — уже даже чуть менее диковато и вызывающе. — Ну, — ехидно развел руками он. — Пистолетов я во всяком случае при себе не ношу. Особенно через международную таможню, — Джим хотел уточнить, что он-то зубы не выбивает, вот и нуждается в огнестрельном оружии, но решил деликатно промолчать. Ветер же осекся. И, поколебавшись пару-тройку удушливых мгновений, добавил, упорно глядя в другую сторону. — Не волнуйся, Джим. Я никому не выдам никакой информации о тебе. И вреда тебе не причиню. Я… я обещаю.       Наверное, будь на месте Эванса кто-нибудь другой, он серьезно засомневался бы. И это вполне логично. «И как много стоит такое обещание? — скептически уточнили бы они. — Побольше хоть, чем стакан кофе?». Но Джим, видимо, все же сохранил в себе часть подросткового идиотизма — он вдруг, неожиданно для себя, поверил. Поверил без всяких утончений.       Ему представлялось решительно невозможным то, что этот человек, чем бы он там ни занимался, забывая о морали, обманет его. Потому что… ну проклятие. Потому что он — его Ветер. И, как бы там ни было, это обещание было щедрым. Деньги — серьезное испытание любой благодарности и симпатии.       Пусть даже деньги ни к чему приговорённым. — Спасибо, — просто ответил Эванс. И, не выдержав наконец, добавил. — И, боже, прекрати уже это самоистязание, пожалуйста. Мне смотреть больно. Давай я просто расчешу тебя.       Ветер моргнул, прежде чем прищуриться. Джиму даже показалось, что он услышал это не облаченное в звуки: «И что, прямо-таки не будет неприятно?». Эванс терпеливо ждал, потому что давить в случае таких реакций — опасно.       Если честно, у него самого было не столь много светлых моментов в жизни. Но по крайней мере существовала сестренка, да и вообще, покопавшись, парочку отыскать можно было. Но чем больше они общались с Ветром и чем дальше Эванса пропускали за границу оскала, тем тверже было впечатление, что вокруг вообще один сплошной мрак, грязь и безысходность. — Ну попробуй, — наконец разрешили ему. Он, опять же, не договорил, но Эванс отчетливо услышал это приправленное насмешливостью: «Чокнутый ты какой-то, Джим». — Если уж ты решил восполнить недостаток мелодрамы и попутешествовать по клише жанра.       Эванс лишь слабо улыбнулся и повторил: — Спасибо. — Кажется, из нас двоих больше романтической фигни читаешь ты, — насмешливо фыркнул Ветер.       Джим не стал спорить, хотя и не вспомнил, когда последний раз читал что-то художественное. Вместо этого он взялся за расчёску. Честно слово, он и забыл, что в крутых отелях такие вещи выдают.       Это все походило даже не на мелодраму, а просто на сюрреализм. — Нам надо поговорить, — тихо сказал Эванс.       Удивительно, каким образом эта простая фраза заставляет напрячься абсолютное большинство людей! Вот и Ветер, без того севший перед ним настороженно, будто бы напрягся. — Говори, заинька, да побыстрее. Кровью тут наследили, вытереть бы надо. Администрация и забеспокоиться может.       Как будто это, черт возьми, легко!.. В том, чтобы разговаривать, Джим хорош не был. Он вздохнул, не отрываясь от своего занятия. Он старался быть очень аккуратным, отделять по одной пряди и не дёрнуть лишний раз. По крайней мере, такого рода опыт у него был, Джулия никогда не жаловалась на косички, которые он плел. — Мы хотим друг другу помочь, — наконец осторожно начал Эванс. — Оставим вопросы о причинах, просто примем, что это так. Но если каждый будет помогать второму по-своему, ничего хорошего из этого не получится.       Ветер молчал — его пальцы сильно сжались. На секунду Джим испугался, что он сейчас разозлится, поднимется, хлопнет дверью и исчезнет. Эванс даже прервался, ощущая горячую сухость во рту. Молчание растянулось чертовски долгим беззвучным шепотом. — Я все равно не смогу рассказать тебе много, — наконец глухим голосом произнес Ветер. — Даже если бы хотел, то не мог бы. Ничего про «круг».       Ну да. Будь какой-нибудь криминальный элемент магической хренью, разве не постарался бы он первым делом обезопасить себя? — Хорошо. Как насчёт обмена? — осторожно предложил Джим, возвращаясь к чужим спутанным волосам. — Вопрос на вопрос. Если что-то будет чересчур, то так и скажешь. — Нет, ты мне скажи, — и все-таки злость смутно зазвенела в этих словах. — У тебя, как у порядочного рыцаря, какой-то годовой план по спасению?.. а принцесс уже всех разобрали, и ты решил, что первое под руку подвернулось, так то и сойдет? Джим, я же не просто так сказал тебе не лезть! — Мне нужно хотя бы знать, с чем мы имеем дело, чтобы решить, что я не справлюсь, — возразил Джим. — Поговори со мной хотя бы ради этого. — Ладно, черт побери!.. — он выдохнул и, выждав паузу, спросил уже гораздо спокойнее. — То, что ты таскаешь с собой. Ты этим пользуешься? — Вроде бы да? — отозвался Джим. А потом, тряхнув головой, решил высказать свою добрую волю и ответить более исчерпывающе. — Я не знаю всего, что эти штуки могут. Но я знаю, что они помогают мне оставаться не пойманным. Тогда, когда я предполагаю, что задействован кто-то… необычный, то только они и помогают. — Так ты в курсе про иных? — тут же продолжил Ветер. — Совсем чуть-чуть, — он не стал упоминать, что вообще-то его очередь спрашивать. — Знал тот, у кого я стащил эту вещь, да и он тоже немного. По большей части только то, что магия есть и что она может помочь заработать. Из моего опыта, многие из тех, у кого хорошие деньги или власть, хоть немного в курсе про… про иных. Кое у кого есть с ними связь.       Его так и тянуло хоть немного коснуться напряжённого плеча. Или обнять, как тогда, когда они прощались в аэропорту. Но он мужественно с собой справлялся и восполнял недостаток романтических клише: расчёсывал волосы. — Вся эта дрянь совершенно не законна, — фыркнул Ветер. — Иные не могут открываться людям по своему желанию. — Значит, и колдовать по своему усмотрению не могут? — аккуратно спросил Джим. Он понял, кто к вопросам о «круге» не стоит даже и лезть, поэтому решил осторожно полавировать вокруг опасной темы. — Ну, по закону-то не могут, — Джим не видел его лица, но мог поспорить, что тот оскалился. — Не то чтобы все такие пиздец законопослушные. Миром деньги правят, не магия. — Эм, — он осекся. — Если можно, не в счёт, мне просто интересно. Все эти объявления про гадалок, привороты и все такое… — Фуфло, — категорично отрезал Ветер. — В абсолютном большинстве это чистое шарлатанство. Если уж кто и берется приторговывать, то суммы там совершенно другие, — в этом Джим вполне убедился на личном опыте, да ещё не столь давно. — Совсем не то, что можно срубить с доверчивого среднего класса. Спрашивай уж теперь, чего ты там реально хотел спросить.       Сложить два и два вышло довольно быстро. Если есть преступления, то есть и организованная преступность.       Со следующим вопросом Джим медлил — это уже было опасно близко к грани. И не то чтобы Эванс не мог ничего прикинуть. «Уметь делать невероятные штуки», помноженное на всякую преступную дрянь, дает довольно мрачные результаты. — А что насчёт тебя? — наконец тихо спросил он. — Что насчёт меня? — насмешливым эхо повторил он.       Эванс замолчал. Он подозревал, что если у иных есть какие-то свои законы, то их нарушение явно должно караться построже, чем выговорами и штрафами. Иначе каждый третий был бы в курсе всей этой ерунды. — Много у тебя… нарушений?       Он рассмеялся. А после паузы ответил на удивление беззлобно: — Да до черта и больше, Джим, — он обернулся и, прищурившись, неожиданно посмотрел на него с едва-едва уловимым теплом. — Если ты про то, что… приснилось тебе там, насчёт кладбищ, то не бойся. Это капля в море. Даже не переживай об этом, а то возьмёшься опять самоедствовать, от этого цвет лица портится. Джим не нашёлся, что на это сказать. — Ты сам сказал, что по очереди. Теперь я. — Спрашивай, — кивнул Эванс.       Он почувствовал, что настроение изменилось. Что ж, он сам все это предложил. Джим заставил себя успокоиться. Хотя бы постараться.       Они были близко. Смутное ощущение чужого тепла все ещё согревающе игралось с восприятием. Ветер смотрел без усмешки, но и без холодности. — Так чего ради тебя ищут? — он довольно долго собирался, прежде чем уронить этот тихий вопрос. — Какое такое плохое зло ты наворотил?       Здесь уже самому Джиму пришлось долго молчать, собирая по углам сердца отчаянную решительность. В сердце оказалось такое гнилое темное болотище, что туда было гораздо легче не заглядывать без надобности. Да зачем? Лишний раз поцокать языком, мол, ух, да что ж здесь так грязно и некрасиво?       Его ничуть не торопили. Просто терпеливо ожидали, пока он соизволит… да и соизволит ли вообще. Джим почти не сомневался, что если бы он только потряс головой, Ветер даже не подумал бы попросить договорить. — Я сделал не очень хорошую вещь, — наконец мрачно сказал Эванс. — Точнее… я сделал отвратительную вещь. Я написал одну крутую программу для ублюдка, потому что мне было нужно много денег. Очень много денег разом. С помощью того, что я сделал, ублюдок наворотил кучу пиздеца. Он хотел использовать меня и дальше, но я дал по съебам, стащив у него магические штуки. Теперь я пытаюсь все исправить и тем самым доставляю неприятности много кому.       Слова выскочили, как кровь, выплеснувшаяся из раны одним коротким толчком. — И это то, что ты хотел «закончить»? — на удивление тихо спросил Ветер. — Все… исправить?       Джим, высказав все вслух, вдруг ощутил одновременно и небывалую лёгкость, и страшную усталость. Как будто он лично, в одиночку, разгрузил целый вагон камней. Примерно тех камней, что грешники кладут на колени в знак покаяния. — Да, — просто подтвердил он. — Имя мне скажи, — и Ветер коснулся его первым. — Пожалуйста. Того человека имя, — пальцы дотронулись до него едва-едва, легко, очень… очень бережно, погладили скулу, а по восприятию вновь растеклась, проникая в самую глубь, эта обманчиво нетребовательная просьба. — Джим, скажи мне. Кто это был?       И Джим ему сказал. Он почувствовал себя до капли выжатым. Если бы он мог себе позволить, он бы завалился куда-нибудь прямо слабо загудевшей головой Ветру на колени или что-то такое. — Ты и в это полезешь? — устало спросил он. — Я буду сама осторожность, — Ветер усмехнулся и игриво ущипнул его за щеку (на самом деле очень слабо и аккуратно). — Зайка, прежде чем ты зачитаешь мне речи о несправедливости, потому что я прям спиной чую, как ты хочешь это сделать, позволь тебе кое-что обрисовать более ясно: люди умирают от того, что их шеи ломаются. Да и от выстрела в упор люди умирают. До хрена, в общем, от чего люди умирают. Магическая фауна в этом плане имеет ценные преимущества.       Джим ничего ответил. Он был занят тем, что совершенно откровенно пялился на собеседника. Наверное, это было то, что Ветер в первую встречу назвал «жрать взглядом».       Вторая за сегодня попытка дотронуться была чуть успешнее. Во всяком случае его руку не перехватили. Ветер не дёрнулся и не отстранился, но глаза пристыжено опустил. — Мне это ужасно не нравится, — только и сказал Джим. — Пожалуйста, Ветер, пообещай не делать глупостей. — Два обещания за одно утро — не слишком ли много ты от меня хочешь? — чуть насмешливо пробормотал он. — Но ведь о первом я тебя не просил. — Одно обещание — это все равно ещё многовато, Джим, — он замолчал и добавил уже совсем другим тоном. — Прости. — Прощаю.       Уже гораздо позже, когда они более-менее навели порядок, вытерли кровь, и Ветер, которому, видимо, надо было спешить, удалился, Эванс в немой задумчивости смотрел на деревянный лик демона, наконец извлеченный из бумаги и пакетов.       Поймите правильно. Он ничуть не сомневался, что: «Я сам справлюсь» — не пустое бахвальство на пустом месте. Пф, да что уж, Ветер сегодня это весьма и весьма наглядно продемонстрировал.       Но только если…       Мертвое лицо сестры качнулось на дне его сознания, поднимаясь вверх, — Эванс дернулся, едва не уронив драгоценный артефакт, и крепко стиснул зубы. Поднес маску к лицу — та, едва соприкоснувшись с человеческой кожей, растаяла, теряя зрительный облик и осязаемость — и надел.       Даже если он сейчас все испортит, то потом это возможно будет как-то поправить. А если однажды окончательно потеряешь, то этому уже ничего не поможет.