Глухая Методика Надежды

      Он был другим.       Тогда, ночью, перед тем, как Джим снова должен был улететь. Ветер был другим — он вёл себя и говорил не совсем так, как обычно. Эти паузы, неловкие запинки посреди обычных демонстративных фраз, а самое главное такое оглушительно честное и искреннее: «я хочу что-нибудь сделать для тебя» — во всем этом была непривычная уязвимость. В конце концов, Ветер пришёл сам, только потому что хотел что-нибудь сделать.       Джим почти ничего не знал о его жизни. Однако он отлично понимал, что та жизнь была тяжела и болезненна. И то, что Ветер все-таки сохранил в себе способность хотеть сделать что-нибудь для другого, что он произнес это вслух, что даже попросил подсказать…       И Эванс почувствовал себя как человек, которому доверили очень хрупкое, совершенно особенное сокровище. И он мог хотеть только обнять Ветра. Собственно, он и обнял.       «Хотя бы тогда, когда я тебя обнимаю, я могу быть уверен, что ничто не причинит тебе боли. Ничто не коснётся жестокостью или презрением показанного мне, трепетного, живого».       Чужое тело в его руках было жестким, напряжённым и холодным. Но когда Ветер положил ладонь на его лопатки — под кожей словно что-то вспыхнуло. Почти так же, как когда он положил руку Джиму на грудь, когда там ещё гнездилась страшная болезнь. — А все-таки ты добрый, мой Ветер, — тихо сказал Джим. — В тебе столько… — он честно пообещал себе прочесть хоть что-нибудь художественное и сопливое. Ему остро недоставало правильных слов. — …столько прекрасного. — Совсем нет, — насмешливо ответили ему. Джим не видел его выражения, но почувствовал, как он напрягся чуть сильнее. — С прекрасным готов согласиться, видел себя, но добрый — тут уж уволь, зайка.       Джим чуть отстранился, только чтобы ещё раз посмотреть на необыкновенные искры в чужих глазах. Он не спорил, просто потому что ему не хотелось с ним спорить. Особенно сейчас. — Может, хороший мальчик все-таки приляжет спатеньки? — предложил Ветер спустя какое-то время. — Ему завтра… вернее, уже сегодня, садиться в самолёт. Не желаешь вздремнуть? — Да, я хочу, — он обреченно приготовился к новой порции сомнительных шуток. — Лечь вместе с тобой. В прошлый раз мне удалось удивительно хорошо выспаться. А у меня с этим определённые проблемы, знаешь ли.       Поразительно, но шуток не последовало. Вместо этого Ветер, отстранившись плавным медленным жестом, лишь внимательно на него посмотрел, а потом кивнул. — Хорошо, Джим, — и согласился он на удивление тихо. И на удивление покладисто. — Пока я здесь, я никому не позволю причинить тебе вред. Поэтому отдохни спокойно. Я лягу с тобой.       «Почему это звучит так смущающе? — внутренне неловко усмехнулся Эванс. — Или подразумевается, что в роли принцессы здесь я?»       Ну, не то чтобы он был сильно против. Ему просто было стыдно и бесконечно досадно, что они встретились именно так — именно тогда, когда Джим не разобрался со своими проблемами и те навязчиво маячат поблизости, жутко нервируя. Однако в одной этой мысли — «он хочет меня защищать» — было что-то согревающее и очень приятное.       За стеной, упорно пытаясь испортить обстановку, опять визгливо заскрипело.       Пространство на одноместной кровати было весьма ограничено, так что их ноги так или иначе переплелись между собой. Джим, пожалуй, был даже благодарен убогости обстановки, не оставившей им выбора. Они были так близко друг к другу, ближе, чем когда-либо до этого.       И внезапно Джим обнаружил, что он чувствует себя хорошо. Действительно очень хорошо, буквально прекрасно. Да, прямо в этой дешёвой гостинице и на этом застиранном белье.       Он ухватился за этот момент если не счастья, то чего-то очень на него похожего, с редкой жадностью. Он заставил замолчать почти все свои мысли, лишь бы как следует прочувствовать: от кончиков пальцев до самой глубины своей сути, прямо до того места между рёбрами, где всегда тянуло мертвящим холодом, а сейчас что-то затеплилось.       Какие там гормоны отвечают за счастье? Эндорфины?.. Окситоцин?.. Это они так ощущаются?       Ощущалось как нечто гораздо большее. Необъятное.       Это было музыкой.       И это было магией: магией гораздо, гораздо больше, чем любое колдовство.       Джим повернул голову, чтобы продолжить смотреть на чужое лицо. — Кажется, я понимаю, что именно Мураками назвал «любовью к миру» в музыке Эванса, — пробормотал он. — Даже мне становится неловко, когда ты смотришь с таким восхищением, — пробормотал Ветер. Он смотрел в ответ и все ещё отчаянно пытался оставаться насмешливым. — Заканчивай, золотко, это всего лишь я. — Но ведь я в восхищении, — впрочем, Джим решил послушно перестать смотреть и вместо этого, придвинувшись ближе, прижался щекой куда-то к его плечу. — Если тебе не сложно, то можешь, пожалуйста… продолжить меня обнимать?       От одежды Ветра едко пахло табачным дымом, но Эванса, пожалуй, это не слишком-то тревожило. Он опустил веки на глаза: сосредоточившись, можно было уловить именно тот самый особенный, его запах. — Ну что ты, Джим?.. — жест, когда холодная рука вновь погладила его лопатки, был медленным и чуть вопросительным. Возможно, даже смущённым: пальцы касались тоже едва-едва.       Джим молчал пару мгновений. А потом сказал глухо, объясняясь тем самым и перед собой: — У меня никого в целом мире нет, Ветер. Совершенно никого. А сейчас я ощущаю, что есть. Что есть ты. — А. Так это у тебя, надо понимать, тактильный голод, зайка?.. — и не поспоришь, объяснение логичное. — Можешь называть и так. Звучит как отличное основание моим капризам. Только, пожалуйста, не уходи никуда, — он замолчал на мгновение и добавил. — Можешь меня спихнуть, если буду сильно мешать. — Куда уж я от тебя пойду.       Сон был совсем другим, даже по ощущениям — он не свалился на восприятие тяжёлым спутанным комом грязных образов, не обвился душащей пыльной паутиной. Он окутал постепенно, ненавязчиво и почти ласково, подступая шаг за шагом, позволяя продолжать чувствовать объятие. Окутал и подхватил, как медленный водяной поток, уносящий куда-то прочь.       Ему снился одинокий свет, блуждавший в тёмном ночном небе. Ритмичное тиканье часов. Звук — один; отсутствие звука — ноль. Часы бесконечно диктовали этот код, служащий ключом к вечности.       Джим был маленьким. Во всяком случае он сидел на стуле, его ноги не доставали до пола, а шныряющие вокруг люди были огромными великанами, до лиц которых даже не дотягивался взгляд. Все было слишком большим. Ему было спокойно, но холодно.       Кто-то опустился на корточки рядом с ним. Джим все равно не видел лица: оно расплывалось, как на фотографии, залитой водой. — И зачем это все? — спросил он у неизвестного взрослого. — Тебя не должно было быть в этом мире, — ответил тот. Без злости и без сострадания. — Но не волнуйся. Феномен не может существовать слишком долго.       И Джим снова посмотрел на небо, где окно рвалось и переходило в бесконечные миллиарды звезд. Прибежище одинокого света — вечность.       Рядом кто-то пел ему песню. Всегда одну и ту же. Одну и ту же. — Ру-ри-ра, ру-ри-ра, ру-ри-ра, ра-ра…       И он проснулся, все ещё слыша в ушах въевшийся в подсознание мотивчик.       Ну, по крайней мере, это не было кошмаром. Вероятно, одно из тех странных полупрозрачных воспоминаний, время от времени дразняще показывающиеся из мрака, окутывающего первые несколько лет его жизни. Они приносили слабую тоску, холодную, как сквозняк, но не мучали.       Комната была залита серым светом, расплавившим все тени. Ветер, как и обещал, все ещё был здесь. Он как будто бы и не шевелился с того момента, как Джим заснул. Эванс честно понадеялся, что это просто иллюзия. — Выспался, солнышко? — саркастически уточнили у него. — И тебе доброе утро, милый, — Джим сел на кровати, тронув висок. Потом моргнул и снова посмотрел на этого иного, каким-то парадоксальным образом оказавшегося для него бескрайним небом или чем-то похожим. — Ты сегодня занят или проводишь меня? — Провожу, — он засмеялся и тоже сел, чуть встряхнувшись. Джим отметил в его пышной шевелюре две коротко отрезанные пряди, которых совершенно точно не было ещё вчера, но ничего не сказал, только мимолетно нахмурился. — Ценное свойство кратковременных подработок: свободный график. Покурить только отпусти, при тебе же нельзя. — Пожалуйста, — страшно даже представить, что стало бы с его лёгкими, будь Ветер человеком.       Сборы были вполне стандартными. Разве что в душе Джим особенно задержался, позволяя чуть пахнущей ржавчиной воде стекать по спине. Да, лопатки все ещё чуть жгло, как в прошлый раз — центр груди. Эванс молча коснулся кончиками пальцев багровых линий печати, начинающихся на одном его плече и заканчивающихся на втором.       И почему ему вдруг… что-то вспомнилось сегодня?       Впрочем, он недолго об этом думал. Ему до смерти хотелось кофе, поэтому он счёл, что имеет полное моральное право пригласить Ветра вместе позавтракать. Тот согласился — все ещё очень покладисто.       Правда, на месте он принялся качаться на стуле, раздражая тем самым совершенно всех немногочисленных присутствующих. Волосы он не соизволил нормально высушить, и если бы не героические усилия Джима, с них бы до сих пор текло. Но зато он хоть здесь не артачился и позволил себя угостить. — Расскажешь мне какую-нибудь историю? — спросил Джим. Ему нравилось слушать то, как меняется чужой голос. — Пожалуйста, — он перестал раскачиваться и лениво подпер ладонью щеку, наблюдая за тем, Эванс сыпет корицу в свой капучино (с корицей все лучше). — Ты наверняка видал как-нибудь Пражский Град: чудненький образец готики, мне безумно нравится. — Это где… три башни? — вспомнил Джим. Не то чтобы его очень сильно впечатляли такие вещи. Его больше впечатляло то, как этим могут проникнуться другие. — Да, оно. Три башни, — он усмехнулся и стащил у Джима пончик. — Раньше башни частенько выполняли функции тюрем, что в принципе логично. Башня Далиборка названа в честь одного из своих узников: рыцаря Далибора. Он был прекрасный и справедливый, как и положено рыцарю. Не буду грузить тебя подробностями, но в общем он укрыл мятежных крестьян с соседних земель, так делать было нельзя, его и заключили в башню. И дни его проходили во мраке и нестерпимо долгом ожидании приговора. Чтобы не отдаться во власть безысходности окончательно, он попросил у тюремщиков хотя бы скрипку. — И как, дали? — Разумеется, — Ветер смотрел на него долгим пристальным взглядом. — Он не умел на ней играть, и сначала звуки, которые скрипка издавала в его руках, были невыносимы. Но, шаг за шагом, мелодии становились лучше. После они сделались так прекрасны, что горожане приходили к башне, чтобы послушать. Узника все полюбили. Девы проливали слёзы о его судьбе. «Скрипка Далибора» сделалась нарицательной, — он выдержал эффектную паузу, а потом насмешливо закончил. — Однажды город проснулся и не услышал этой музыки. Все было кончено.       Джим тоже не отводил взгляда, позволяя кофе, в кои-то веки оказавшемуся очень сносным, безбожно остывать. — Красиво. — Ага, — Ветер взял свою чашку и добавил уже более снисходительным тоном: — Но это просто красивая история. Первые скрипки здесь появились как минимум лет сто спустя смерти Далибора. Ни на чем он играть не мог. Да и чему на самом деле можно научиться во мраке? — он странно улыбнулся, но быстро вернулся к пончикам. — Безысходность не поёт, — ровно заметил Джим. Почему-то он издевательски четко ощутил, как холодная высушенная рука скребется по его позвоночнику.

«Она идёт».

— Нет, зайка, не поёт, — Ветер был невозмутим. — Разве что умирающая в ней надежда.       Джим доел свой завтрак. Он пытался питаться более-менее регулярно, чтобы не довести себя до такого состояния, в каком он был до потустороннего вмешательства.       День медленно наливался красками — снаружи донёсся отрывистый гудок. В широком окне было видно зябко ежащихся прохожих, спешащих по своим делам. — Я тоже хочу что-нибудь тебе подарить, — решительно заявил Эванс, с тихим звяканьем отставив опустевшую посуду. — Телефон, например. — Ого, как вы высоко оценили совместную ночь! — весело, с наигранной предприимчивостью хлопнул в ладоши Ветер. — Яблочко хоть? — Да-да, — Джим уже почти смирился. Он даже приблизительно понял, зачем Ветер постоянно делает это. Он как будто постоянно желал напомнить то ли Эвансу, то ли себе: да, я из тех, кто берет плату за ночи. Как будто можно увлечься и случайно позабыть об этом. — Мне хотелось бы быть на связи, — в конце концов, все, что угодно, может произойти. — Разве это не опасно для тебя? — Ветер усмехнулся и покачал головой. — Не надо. У нас это в любом случае строго запрещено с недавних пор. — Без обид, но тебя бывает не так-то просто найти, — вздохнул Эванс. — И я все ещё стараюсь соблюдать осторожность, большую часть времени. Будет прекрасным завершением истории, если мы просто друг друга потеряем, — он взял салфетку и, отыскав в рюкзаке ручку, написал почту. — Пусть хоть что-то у тебя будет. Только никому не показывай, пожалуйста.       Он с выражением, которое Джим не смог разобрать, посмотрел сначала на надпись, потом на самого Эванса. Он будто бы что-то мысленно прикидывал. Впрочем, он принял предложенное, не поблагодарив. Во внезапной тишине было слышно, как зашедшая девушка в огромном шарфе делает заказ и как начинает гудеть кофемашина. — Пойдём-ка со мной, Джим, — вдруг сказал Ветер.       И поднялся, направившись к выходу. Он не обернулся, чтобы проверить, последуют ли за ним, и верхней одежды у него не было. Джим едва успел расплатиться. Его вынудили сильно поспешить: он не иронично едва успевал. Застёгиваться пришлось находу.       Спустя минут десять они нырнули в самого подозрительного вида темный переход между домами. Ветер остановился, быстро оглянулся по сторонам и достал нож. Вид у него сделался мрачный и сосредоточенный: если бы не это, Джим уже сам не упустил бы шанса мрачно пошутить. — Опять колдовать будешь? — уточнил Эванс, переводя дыхание. Во всяком случае как-то так Ветер себя вел перед тем случаем на кладбище. — Именно, — он покосился на него чуть насмешливо, и глаза его бледно вспыхнули потусторонним огнём. — Не бойся, зайка. Это уже сущая мелочь, не как в прошлый раз. — Но это же у вас незаконно, — заметил он. — Гражданства покупать тоже незаконно, — Джим досадливо цокнул языком, узнав, что пьяным успел растрендеть Ветру и об этой досадной мелочи. — Так что без выступлений, будьте добры.       Этот раунд, пожалуй, остался за ним. Хотя Джим все равно собирался продолжить спорить, но он банально не успел. Нож, даже не тренькнув пружиной, раскрылся — и лезвие, вспорхнув, легко оставило два росчерка-разреза на ладони, ближе к запястью. Эванс чуть рот не открыл. Ветер, впрочем, даже не поморщился.       Густая, почти чёрная кровь, заструилась. На сей раз и впрямь обошлось без танцев и заговоров — видимо, действительно была «мелочь». Ветер подцепил пальцем кровавую каплю и принялся что-то рисовать на ладони — пространство откликнулось едким морозным холодком. Дышать сделалось сложнее, по стенам вокруг, словно незримый иней, осело что-то тяжелое, искажающее саму суть вещей. Все это могло выглядеть сомнительным фарсом, если бы то, что что-то происходит, не ощущалось очень явственно.       Если Эванс и не стал отвлекать Ветра вскипевшим негодованием, то только потому что все эти махинации явно требовали от того сосредоточенности.       Ветер как-то недовольно поджал губы и, почти не глядя, двумя пальцами оттянул прядь своих волос, — потом так же легко, одним движением, состриг их. В воздухе словно что-то ухнуло, и сделалось совсем холодно. Волосы он отрезал, только чтобы с тем же видом намотать поверх кровавого символа. — Дай руку, — не отрываясь, попросил Ветер.       Джим послушался.       Рука, сжавшая его ладонь, оказалась холодной, как надгробный камень, но из неё что-то определенно заструилось прямо под кожу.       На мгновение чужое выражение сделалось недоумевающим. Ветер посмотрел на него чуть удивлённо, как будто что-то в происходящем было неожиданным для него, но это было мимолетно. Уже через несколько мгновений он разжал пальцы и чуть кивнул головой, как бы констатируя, что все. — И всегда ты вот так, не задумываясь, себя калечишь, как само собой разумеется? — мрачно уточнил Джим, разглядывая свою руку. На ней не осталось чужой крови, будто бы она впиталась в него вместе с… магией. Кости под слоями кожи и мяса как-то неприятно загудели, дискомфорт поднялся аж к плечу, но прошло это быстро.       Ветер сначала замер, словно в непонимании, а потом его губы растянулись в язвительной улыбке. Он весело фыркнул. — Я не голову себе отрезал, зайка. Это, — он помахал порезанной рукой. — Это пройдёт через пару дней. Не надо так переживать.       Он слизнул остаток крови, все ещё толчками струящейся из надреза. Видимо, просто чтобы не пачкать ей свою одежду. Выглядело все равно немного не очень, потому что все-таки в нем что-то определённо менялось: во всех чертах, в выражении. Пока потусторонняя сила ещё клубилась вокруг, он казался скорее видением, чем человеком, — даже при свете дня, даже в каком-то закоулке. — Надо будет: отделишь от пряди часть, сожжешь над огнём и позовёшь меня, — он связал отстриженную прядь крепким узлом и протянул Эвансу. — Мысленно, разумеется. Поговорить получится, раза на три хватит. На спецэффекты не надейся. — По имени звать? — Да там неважно.       Джим бережно убрал по всем критериям странный подарок во внутренний карман. Да, так оригинально свои контакты ему ещё никто никогда не оставлял. — Средневековье какое-то, — угрюмо констатировал он. — Для кого, спрашивается, разработчики мобильных операторов и интернета старались? И хотя бы предупреждай в следующий раз, если соберёшься что-то такое провернуть, — он мрачно покосился на Ветра. — Невыносимый ты.       Тот лишь засмеялся — его глаза все ещё горели. Все-таки это свойство было им свойственно не только ночью в новолуние в подобающей обстановке, а просто в принципе. — Кажется, ещё вчера кто-то мной восхищался? Не подскажешь ли, кто это был? — Сегодня все в силе, но того факта, что ты невыносимый, это не отменяет. И теперь мы идём в аптеку.       Ветер ухмыльнулся и демонстративно небрежным жестом убрал нож. Джим оставил при себе лекцию о том, что вообще-то таким манером люди умирают от заражения крови. Видимо, ему это не грозило.

***

      Джим усердно размышлял, как же подступиться к этой деликатной теме, всю дорогу. Если уж на чистоту, он размышлял и гораздо раньше. Неоднократно и почти против воли. Ничего толкового «феноменальный» мозг ему не родил.       Лишь в аэропорту, перебрав с десяток вариантов, Джим все-таки вынужденно заговорил, понимая, что времени осталось не так уж много. — Слушай, Ветер, у меня прямо сейчас есть некоторая сумма…       Он глянул зло и тотчас отрезал: — Нет, Джим. Даже предлагать не надо.       «Ну а зато сколько же насмешек было!» — угрюмо и беспомощно мелькнуло в голове Эванса. Если честно, он почти не сомневался, что Ветер у него ничего не возьмёт. Он парадоксальным образом был для этого слишком гордым. И уязвить без того раненную гордость было очень легко — этого Джим и боялся.       Но, неожиданно для себя, он сам вдруг ощутил раздражение. Не потому что Ветер демонстративно, категорично и не слишком благоразумно отказался. Не потому что Джим ревновал, думая, что какие-то другие люди с ним спят, хотя, наверное, и поэтому. А потому что он…       Джим ещё в прошлый раз видел синяки у него на запястьях. Как если бы кто-то сильно стискивал его руки, прижимая к кровати или к стене. Потому что он ловил эти взгляды, направленные на него, — почти всегда презрительные, но нередко и потребительски-бесцеремонные. И как смотревшие подобным образом могли обращаться с ним?..       Явно уж не так, как он того заслуживал. Явно не как с невероятным драгоценным сокровищем. А скорее всего, так попросту отвратительно. Джима почти затошнило, когда он вновь подумал обо всем этом, когда смутные картины вдруг мелькнули перед его воображением. — Я очень не хочу, чтобы тебе приходилось… — понизив голос, проворчал он. Потом поджал губы и посмотрел прямо, почувствовав себя слегка беззащитно. — Ветер, ты столько над этим издеваешься, но я никогда не… одним словом, это для меня не играло никакой роли. Но я ни за что не поверю, что это было хоть немного по душе тебе самому. Я не хочу уезжать, зная, что ты делаешь вещи, которые тебя унижают и причиняют тебе боль. Эти деньги… можешь их потом вернуть, в конце-то концов. Потом, когда все будет хорошо.       Ветер слушал, опустив взгляд. Потом скрестил руки на груди, качнувшись туда-сюда. — Спасибо, Джим, — хрипло сказал он. — Правда. Но на самом деле я и так справлюсь, — он осекся, и Джим почти физически почувствовал, как ему тяжело. Однако он договорил, совсем тихо. — Я не только трюками живу. Я и без этого смогу заработать. Не думай об этом. И не переживай. — Но все-таки…       Он усмехнулся, покачал головой и приложил палец к губам. — Джим, — и голос его прозвучал неожиданно мягко. Почти ласково. — Джим, нет. Этот вопрос закрыт. — Хорошо, — ему осталось только выдохнуть. Настаивать дальше было уже просто свинством.       Должно быть, Джим все-таки как-то неправильно заговорил об этом, не так объяснился. Неуклюже. Так, что это походило на какую-то лицемерную игру в благотворительность, в сущности ещё больше отнимающую любую свободу, чем дарующую ее. А он ведь совсем не этого хотел. Он верил, что Ветер справится. И почему ему никогда не удаётся сделать так, как нужно?       Обьявили посадку на какой-то рейс. Бородатый мужик проволок к стойке регистрации непомерно огромный багаж — колёса прошуршали по полу. Все было в ленивом и вместе тем суетном движении.       Ветер вдруг повернулся к нему, будто прочитав его мысли, и добавил: — Не думай, пожалуйста, что дело в тебе и это ты как-то не так предложил. Не надо. Я просто хочу… что-то решать сам, ладно? — он остановился, усмехаясь и глядя на Джима. Его выражение было чуть печальным, но Джим мог поклясться, что он видит нежность глубоко в его взгляде. — Не желающего спасения не спасти, даже осыпь его судьба самыми невероятными благами. Ты понимаешь. А я могу решить, что хочу спасти себя, только если это буду решать именно я. — Ладно, — просто подтвердил Джим. Он поднял веки и, справившись с противной робостью, осторожно взял в свои руки чужую ладонь. Его усилиями, недавний порез был прикрыт бинтом. — Только, пожалуйста, помни, что ты этого спасения заслуживаешь. Не от каких-то там… полумёртвых беглых преступников, желающих тебя подкормить лишний раз, а от себя. Ты правда заслуживаешь.       Легко это сказать, конечно.       Если бы только это все правда было настолько легко.       Это же не компьютерный код, где ноль означает отсутствие намерения, а один — намерение.       И тем не менее Ветер улыбнулся его словам, причём именно что по-настоящему, а ладонь в его руке чуть дрогнула, но не сжалась в кулак, как это было два месяца назад. И он ее не вырвал. — Это так непросто, Джим, — вдруг сказал он. И голос его был хриплым, как будто слова не желали быть произнесены, как будто его связки что-то упорно пережимало. — Я знаю, — беспомощно подтвердил Эванс. Пожелать спасения не легче, чем спастись. Совсем не легче. — Но мне… честно сказать, мне в этом помогаешь ты. И я хочу тебе помочь тоже, — он вопросительно всмотрелся в его бледное лицо. — Ветер, я… я ведь так и не спросил. Что я на самом деле могу для тебя сделать?

***

      Коробку, бесцеремонно сунутую ночью ему в руки, он распаковал, едва появилась возможность. Помимо прочего, ему было банальным образом интересно. А ещё он надеялся, что это как-то поможет справиться с внезапно накатившим мрачным чувством одиночества и мучительной неправильности нового расставания.       Птица, собранная из стекла и проволоки, оказалась на удивление… изящной.       Джим крутил её то так, то так, не в силах справиться с некоторым удивлением: на стекле играли блики. Он совершенно не мог представить Ветра, целенаправленно что-нибудь мастерящим. Все-таки для чего-то такого нужно много терпения. Ну и аккуратность. А Ветер, он, ну… при всех своих достоинствах… он все делал как-то резко, громко, небрежно: он был, вполне соответствуя псевдониму, очень порывистым. Ему не хватало терпения даже расчесаться нормально.       Может, он просто купил где-нибудь именно эту странную вещь? Это уже чуть больше походило на правду.       «Ах да, — только через полчаса, когда он пошёл себе за кофе, ему пришла эта запоздавшая мысль. — Синяя птица. Это же символ. Я и забыл».       И почти тут же, следом: «Какой же он все-таки… необыкновенный».       Впрочем, подарок от Ветра ему был нужен не только для услаждения собственной сентиментальности и поддержания романтического настроя. В прошлую встречу в Швеции у него весьма недвусмысленно попросили личную вещь. Откуда же Джиму было знать, что кое-кто решит откромсать себе волосы?..       Нет, Джим ни в чем не лгал. Он попросту не говорил всей правды.       Но легче от глупых самооправданий не становилось. Он лишь отменно крепко держали за шею, мешая и дышать, и есть, и говорить.       «Ох, он будет зол. Хуже того — расстроен. Но он сам сказал, что не расскажет мне ничего про «круг». Думаю, было вполне очевидно, что я не отступлюсь».       Не прошло трёх дней, как подарок, да и волосы лежали на столе перед мисс Норт. — Сколько это займёт времени? — спросил Джим. — Не поймите неправильно, мне дорог каждый день.       Она поправила очки. Они встретились все в той же кафешке: здесь пахло так же, шумело так же, а на женщине напротив был все тот же или точно такой же синий свитер. — А фото?..       Джим обреченно вытащил конверт с распечатанной фотографией. Он не был хорошим актёром — он не мог выманить что-нибудь у Ветра, реалистично разыгрывая сцены. Так что здесь хватило его тихого признания, что его в конце концов утомила фотография мёртвой сестры на рабочем столе. Высказав все имеющиеся у него остроты, касавшиеся и «романтических клише», и «кто вообще ставит фото на заставку», и «где мой гонорар за съёмку», Ветер согласился.       Чужие глаза прищурились, почти превратившись в две узкие щёлочки. — Дайте мне две недели, мистер Динкл. Займитесь оставшейся частью оплаты, — она распечатала конверт и с едва заметным любопытством посмотрела на снимок. — Красивый.       Джим почувствовал неопределённое раздражение, хотя спорить здесь было не с чем. Ветру оказалось достаточным просто посмотреть в кадр причесанным и без своей волчьей гримасы, чтобы быть чертовски красивым. — Вам нужны будут эти вещи? — он кивнул на статуэтку и чёрную прядь. — Нет, я сделала энергетический слепок, — она махнула рукой. Джим напомнил себе, что должен привыкать к этим странным фразам. — Можете забрать. А вот фото я оставлю. — Буду очень ждать новостей.       Он уже поднялся, подхватив пальто, когда мучительный стыд снова обрушился на него.       И голова взорвалась болью. Его мотнуло, и он едва не вписался в угол стола. — Вы в порядке, мистер Динкл? — донеслось ему вслед. — Да-да, спасибо, — ответил он.       Его сосредоточенности кое-как хватило, чтобы доползти до выхода не по стенке. В голове все багрово выло — он сморщился, обхватив виски.       Ничего, это должно пройти.       Всегда проходило.       Время дальше пошло своим чередом: Джим был полностью поглощён работой и ничего перед собой не видел, кроме мерцающего прямоугольника экрана, бесконечных такси и аэропортов. Он раньше и не обращал внимания, насколько это может быть утомительным.       Две недели пролетели в один день. Было похоже, что он просто медленно моргнул в разговоре с этой странной иной. Правда, на сей раз декорации поменялись — они сидели уже не в китайской закусочкой, а в каком-то сомнительном баре с драными красными диванчиками вместо стульев. Впрочем, днём там было тихо, и их снова отделяла ширма.       Она снова пришла раньше и ждала его. Папка — надо заметить, что не слишком толстая — лежала рядом с ее локтем. Она долго молчала — молчал и Джим, сердце которого каждую секунду шлепалось с высоты Эвереста на дно Марианской впадины. Он выглядел едва заинтересованным, разглядывал меню, но пальцы жгло.       Ну что она все отмалчивается, черт побери?.. — Я мало что знаю об аманодзяку, — наконец заговорила мисс Норт. — Да и едва ли кто-нибудь скажет вам больше, чем я. Их правильнее было бы называть отдельными существами, чем разновидностью иных. И существа эти очень редкие. Они связаны с изначальной энергией смерти. В истории, которую помнят иные, было буквально несколько примеров, когда аманодзяку жили среди людей.       «Вот уж спасибо так спасибо, — мрачно подумал Джим. — «Википедия» и то больше бы сообщила. Интересно, есть у иных какой-нибудь свой даркнет?..».       Не то чтобы гугл не был первым местом, куда Эванс отправился за информацией. Но интернет в ответ на запросы про «аманодзяку» начал рассказывать ему истории про японских чертят, подталкивающих к дурным поступкам. Что-то в этом, определенно, было. Что-то, но никак не польза. Интернет «не для всех» тоже ничего важного ему не дал. — Ничего удивительного в том, что Нильс хочет придержать у себя такую редкость, — тем временем продолжила его собеседница. Она осеклась и мимолетно куснула сухие губы. — Про это конкретное существо… — Мисс Норт, пожалуйста, не нужно его так называть. Я разговаривал с ним. Он не так уж отличается от человека. — Ох, как вам будет угодно. Так вот, про этого конкретного аманодзяку тоже мало что есть. Естественно, Нильс не кричит на каждом углу. Я бы и не узнала о сущности вашего знакомого, если бы не проанализировала как следует эту необычную энергию. Я дам вам процентов восемьдесят вероятности, что Нильс использует такую необычную магию в своих делах, мистер Динкл, — продолжила мисс Норт. — Было бы глупо не использовать. У «круга» широкая сфера деятельности. Я натыкалась на некие совсем уж мутные схемы с допросами уже ушедших свидетелей, во всяком случае на обрывки таких схем, но глубоко лезть не стала, дело опасное. Но в основном этим су… этим аманодзяку он пользуется и по-другому, и это уж я могу утверждать наверняка.       Кажется, ей впервые стало неловко. И она не нашла подходящих слов, чтобы выразиться хотя бы относительно деликатно. Джим все ещё был зол, поэтому щадить ее не собирался: смотрел тяжело и неотрывно, не подсказывая никаких формулировок. — У оборотней… например, сильный природный магнетизм, — наконец продолжила она, собравшись. — Они очень привлекательные. Поэтому те, кто может себе позволить подобное, часто держат у себя таких любовниц. С их помощью проворачивают некоторые дела, сдавая их в аренду друзьям и партнёрам по бизнесу. Если говорить об этой, — она постучала пальцем по папке. — Об этой ситуации, то здесь нечто похожее.       «Сдавать в аренду».       Как же это мерзко.       Джим почувствовал, как разводы на заляпанном столе мутной волной обрушились на него. Он ничего не сказал, просто надеялся, что живой цвет не схлынул с его лица слишком очевидно.       «Нет, — он мысленно отвесил себе пощёчину и заставил себя устроиться удобнее. Крепко сцепил пальцы, таким образом стараясь удержаться в реальности. — Нет, Ветер… он же сильный. Да он буквально просто физически сильный: его было бы нелегко заставить. Не говоря уже о том, что у него какая-то там необычная магия».       Но он бы не стал терпеть что-то такое, правда? Джим ещё мог поверить в какие-то там ночи с отдельными людьми, предназначенные для намеренного самоистязания, но такое положение… да нет, он никогда не согласился бы с этим!       «Я просто хочу… что-то решать сам, ладно?». — Мисс Норт, — ровно заговорил Джим. — Я не очень хорошо разбираюсь в магии. Объясните кое-что. Вы сказали, что аманодзяку — это что-то выдающееся. Так как можно было бы удержать его в подчинении?       Она немного нахмурилась. — А с чего вы вообще взяли, что он сильно против? В «кругу» вертятся очень большие деньги.       «Ну да, — с надрывной насмешливостью подумал Джим, сильнее сжимая пальцы. — От очень больших, видимо, денег выдающееся существо курит дешёвую дрянь, от которой дышать невозможно, и носит секонд хенд». — Просто ответьте.       Повисло недолгое молчание. Где-то неизмеримо далеко приглушенно играла музыка. Пахло пивом. — Мистер Динкл, в это не стоит лезть, — наконец мрачно посоветовала мисс Норт. — Как я и сказала, многие тёмные иные очень привлекательны от природы. Буквально иррационально. Для них ничего не стоит внушить человеку симпатию или даже влюблённость. Но для вас это плохо кончится. Я вам отвечу, просто потому что для названного мной гонорара информации не хватает, но больше с этим связываться не буду. — Я очень внимательно слушаю, мисс Норт. — Нильс, — сухо, но с некоторой поспешностью заговорила она. — Тоже необычный иной. Направляющий. Явление чуть менее редкое, чем аманодзяку, но тоже примечательное. Их ещё называют кукловодами. Их сила как раз в том, чтобы подчинять других существ своей воле. Можете не просить уточнений, у меня их нет. Не знаю, каким образом это происходит с технической точки зрения. Но такую диковинку как ваш знакомый Нильс не упустит. И никто в здравом уме не захочет связываться с этим и помогать вам. — Благодарю, — Джим откинулся назад на стуле и наконец позволил себе расцепить пальцы.       Он почувствовал себя примерно так, как будто из него вытянули всю кровь.