Глухая Методика Надежды

      Шваль обживалась на новом месте: в грязнющей, но зато довольно просторной шестикомнатной коммуналке. Дележка жилого пространства, как всегда, происходила очень бурно: из-за облезлых стен доносились ругательства и звуки ударов. Пол здесь был как симфонический оркестр: скрипел везде, но в каждом месте по-разному. — Ну давай уж как-нибудь, по старой дружбе, — подтянув к себе ноги, безуспешно торговался Ветер. Он выгрыз свою отдельную кладовку, но еще ничего не разбирал. У него до сих пор болело примерно все. — В долг хотя бы. Ты же знаешь, я всегда отдаю свои чертовы долги, ну! — Довыделывался, Робеспьер, — хмыкнула Гвен, швыряющая по опасно кренящимся шкафам, вполне могущим оказаться ее ровесниками, свои пожитки. Ее уже начинало порядочно трусить: во время переезда было не до того, чтобы закинуться, да и первые дни на новом месте приходилось обходиться без хмурого , вот ее и накрывало. Но не поржать она, разумеется, не могла. — Хорошо отодрали, а? — Робеспьер был против смертной казни, а я всей душой за то, чтобы поджарить твой зад, — огрызнулся Ветер. Ну надо же, смешно ей. — Две сотни наличными, — ведьма, которую он пытался уломать хотя бы на заговор, осталась непреклонна. Она обеспокоено развешивала веники сухой травы, видимо, надеясь уберечься от клопов. — Или так и ходи с поджаренной мордой. — Охреневшая неблагодарная стерва, — безрадостно констатировал он, отвернувшись обратно к пересеченному кривой трещиной ручному зеркалу, в котором он разглядывал свою физиономию. — Только попроси что-нибудь хоть раз!..       Отражение, зараза, ничуть не радовало. Тональником такую дрянь точно никак не замажешь. Недели через две само пройдёт, конечно, но эти две недели прожить надо, а потом вовремя внести деньги. Инклюзивность ещё не вышла на такой уровень, при каком на лакейские должности с радостью принимали бы людей с ожогами на половину лица. Нет, в крайнем случае, всегда есть всякая хрень, куда берут буквально кого угодно, но платят там частенько алкашкой или обещаниями заплатить завтра.       «Ну, зато хотя бы глаз на месте, — решив, по заветам популярной психологии, искать плюсы в любой ситуации, он не смог не фыркнуть. — Нет, реально. Глаз бы ещё дольше восстанавливался, да и ходить неудобно было бы, — он задел пальцами обожженную скулу и поморщился. — Сукин ублюдок. И как я покажусь Джиму?..»       Когда тогда, ещё в Праге, Нильс наконец его отпустил, Ветер, разумеется, поспешил на одно из местных кладбищ. Нет, не лечь в могилу, как бы ему того ни хотелось. Просто кладбища, где вилась родная его природе некромагическая энергия, ощущались для него одними из самых комфортных мест. Именно там было проще всего восстановиться. Да, хотя бы иллюзорно почувствовать себя в безопасности: интернет советовал одеяло, но завернуться в самообман среди успокаивающего потустороннего холода древних захоронений для магической фауны, вроде него, подходило даже лучше.       Во рту недоставало зубов. На пальцах — ногтей. В сердце — хоть малейшего желания продолжать терпеть проклятую пытку, которую ему мироздание презрительно сунуло вместо жизни.       Нет, нет.       Нельзя.       Надо держать себя.       Надо удержать себя.       Надо не упасть.       Он отыскал место в чёрном сплетении теней и устроился между надгробий, тяжело дыша. Его трясло с головы до ног, и весь мир так и норовил смазаться. Густой ночной мрак угодливо укрывал его.

«Опять ничего не вышло. Опять».

      «Только взгляните на это ничтожество, которое в очередной раз оттаскали за волосы».       «Держись, — повторял он себе, уставившись на собственные руки. — Держись, держись… сейчас больно… Ну пусть будет больно!.. Так и должно быть. Сейчас не вышло, но это же не… не чертов штамп: «Заверено безысходно». Однажды я все равно… все равно…»       Холод ему, в отличие от хрупких людей, ничем не грозил, поэтому он лежал там, притянув к себе колени, достаточно долго. До тех пор, пока пылающая багровая боль не погасла, скрываясь в густой тьме. Постепенно, издевательски медленно, вместе с ней гасли наконец и терзающие мысли, вопящие слишком громко. Ускользающие долгие минуты закружились медленным хороводом.       И тогда ему очень сильно захотелось услышать Джима. Потому что у него и впрямь ненадолго мелькнул какой-то совсем уж безумный страх, что он его попросту придумал. Существование человека, смотрящего на него с таким восхищением, касающегося так бережно, в тот момент напоминало сущий бред.       Если бы только… самую каплю его доброты и участия. Самую каплю. Чтобы заново поверить, что это и впрямь возможно.       Хотелось так сильно, что внутри всё тоскливо заныло. Ветер кое-как вспомнил, что давал Джиму «тёмное благословение», и они могли бы поговорить друг с другом. И в сознании принялось бесконечно бродить кривыми петлями: «Вот бы он меня позвал; вот бы он захотел сказать мне что-нибудь; вот бы он дал мне знать, что он правда есть в этом мире и что с ним всё в порядке сейчас».       И в какой-то момент это даже действительно сработало. Ветер услышал зов: его ментальная сущность откликнулась на него, пока его в очередной раз покалеченная тушка валялась между могил. Правда, закончился тот разговор очень странно.       …Ветер тряхнул головой, прогоняя яркое воспоминание. Мимолетно, едва ли осознано, его пальцы задели губы.       «Должно быть, это совершенно случайно вышло, — неуверенно подумал он, уже невесть в какой раз прокручивая в голове одно и то же. — В таком разговоре связь между образом и стихийно возникшим желанием слишком тесна. Джим совсем не ожидал, что нечто подобное произойдёт. Злится ли он на меня теперь?..»       Ему правда было очень стыдно. Он отчего-то почти не сомневался, что Джим Эванс до этого никогда никого не целовал. В итоге так спонтанно, глупо и… невесть с кем. Даже представить странно, чтобы Джим действительно мог пожелать этого.       Так или иначе, в этом добром Джиме была целая бездна ледяного одиночества. И Ветер даже немного растерялся, когда впервые на себе почувствовал всё это. Нет, Винс без того понимал, что от хорошей жизни себя не хоронят, но такая невыносимая печаль и неприкаянность буквально наизнанку выворачивали, изморозью оседая на обломках души.       Если что и было очевидно наверняка, так это то, что Джиму тоже нужно было как-то удержаться и не упасть к той обречённости, в глубинах которой они встретились. И ему тяжело не меньше. И ему… тоже очень нужна рука, которая его поддержит. И нужен хоть один аргумент, чтобы не приговорить себя снова. Если для него и впрямь послужит аргументом какая-то опустившаяся потусторонняя фауна, то черт бы с этим, Ветер продолжит стараться.       «Если он захочет меня видеть после той нелепости, конечно…»       И все-таки Джим был таким храбрым.       С этой ледяной бездной в душе, он все равно старался держаться. Что-то исправить. И даже… даже кому-то другому помочь.       «Вот и ты держись, — зло повторил он себе. — Знаем, плавали. Сейчас ведь начнётся, мол, вот, посмотри-ка, какое ты ничтожество, ты всё это позволяешь, ты ничего сделать не можешь, жалкая ты дрянь… знаем, черт побери! Но ненависти… ненависти заслуживает чертов ублюдок Нильс! Вот его, да, его и нужно ненавидеть, именно его!.. А себя… а от себя я заслуживаю спасения, ясно?»       …но он ведь в это не верил.       Он часто это мыслено твердил, упорно споря с источающим яд, змеиным голосом самопрезрения. Изо всех сил старался поверить. И у него не получалось.       Однако он не должен был позволить себе снова упасть.       Нужно постараться.       Ветер поднялся, лениво потянувшись, как будто у него ничего не болело, и направился к выходу. По пути машинально треснул по метнувшейся к нему руке ведьмака. Скалиться, пока на лице восстанавливались ткани, было жутко неудобно. А ещё он отлично понимал, что ходит, как бы он ни старался двигаться непринуждённо, слегка враскорячку, и это его буквально до белого каления доводило, но исправиться никак не получалось.       К дьяволу. Они перебрались в новое место. Дико неудобно, конечно, в Праге остались все знакомства, но зато… как там писали-то… «смена обстановки», точно.       И вообще-то, ему даже было интересно. В «круге» с самого начала звучала самая что ни на есть многонациональная речь, поэтому по-русски он чуть-чуть знал, но в самой стране никогда не был. Про Санкт-Петербург русские авторы писали немало, писали по-разному, и ему не терпелось на все это взглянуть. На место, где родился Набоков и жил Достоевский, где происходили события, которые изложил Джон Рид. Правда, это должно быть что-то фантастичное, на грани реальности и сплетения фантазий?       И Ветру здесь даже вполне понравилось, во всяком случае по первому впечатлению. Таинственный город, возведённый наперекор природе, в месте, где города не могло быть, полный полупрозрачных призраков. Атмосфера немного иная, чем в Праге, и ощущался Петербург иначе, но он, к слову, и был изрядно помладше. Он был холоднее и тяжелее, в нем довольно многое кричало, заявляя требования на величие, но предновогодния суета вносила во все это что-то более живое и теплое, веющее трепетной ностальгией. Как будто суровый русский принц позволил себе улыбку в предверии торжества.       Но, как бы Винсу ни хотелось пошляться по гранитным набережным, первым делом, конечно, надо было поискать кладбище. В человеческие больницы путь членам «круга» был заказан, как и всей магической фауне в принципе. Делаем, значит, то, что возможно сделать, как он недавно вещал перед Гвен.       Очень странно было думать о том, чтобы себе помогать.       С первого кладбища его спугнула толпища народа, тянущаяся на поклон к местной святой. Он понял, что на известные и в центре города соваться не стоит. Со вторым вышло получше: оно оказалось очень спокойным и достаточно большим, чтобы затеряться. Правда, с серо-стального неба медленно посыпались снежинки, что отняло у него шанс ткнуться в книжку и прекрасно провести время. — Окей, — пробормотал он, облизнув губу, на которой уже сошла очередная противная трещина. — Тогда займёмся самопознанием в другой форме.       Магия, да.       Он чертова волшебная хрень, в конце-то концов. И, на самом деле, он всегда это остро чувствовал. Только он и впрямь не знал, что делать с этим. Крупицы его знаний и умений были кое-как урваны, найдены на ощупь, подслушаны, выменяны. Практиковаться у него толком не выходило, потому что он за это отхватывал.       «А ведь он недаром так меня пиздит именно тогда, когда я начинаю как-то швыряться в этом направлении, а? — вдруг подумал Ветер. Сущность магии, связывающей его с волей Нильса, позволяла тому узнавать, когда начинаются какие-то энергетические движения. — Ну ничего. Наверняка в ближайшие дни не до меня будет. Если уж мы так резко переехали, значит там что-то важное случилось среди высших чинов. Я постараюсь аккуратнее».       Ветер положил руки на холодную землю, чуть припорошенную сырым снегом, — мертвое дыхание, изливающееся из неё, растеклось по венам. Хлынуло внутрь. Он ненадолго ощутил себя сам собой: тем, кем ему, наверное, предполагалось быть. Тёмным духом. Когда магия, которая была у него, бурлила, он мимолетно мог вкусить пьянящую свободу. Он видел то, чего он жаждал в глубине себя.       Танцевать, танцевать в ночном мраке, сколько угодно, ни на что не оглядываясь, не ведая оков.       Ведь он осознавал, что он может как-то управлять всем этим потоком, пронизывающим землю. Закрыв глаза, отпустив на волю свое сознание, он почувствовал себя больше, чем эта вечно потрёпанная оболочка из костей и мяса, больше даже, чем любая человеческая мысль и фантазия.       Он услышал мертвецов, которые здесь спали. Всех до единого. Уже почти истаявших, истончившихся, не сохранивших даже своих тонких костей, — он слышал. Он мог внять им всем. Схватить их бесплотной рукой и вырвать из-за грани небытия и забвения. Сама эта тонкая грань ему повиновалась бы, и её можно было прижать, словно струну на гитаре.       «Так, а это что еще за черт?».       Он отнял руки от земли и распахнул глаза.       Тут кто-то… вернее что-то было.       Где-то в другом конце кладбища, где начиналась лесополоса, висела магическая маскировка, отводящая глаза смертных людей. Обычно такие вещи делали, чтобы спрятать не очень хорошие дела. Энергия, выбивающаяся из-за маскировки, вязко тянула гнилью. А хуже всего, что там, кажется, был человек. Очень напуганный и… маленький. Говоря точнее, там попросту был ребёнок.       Он чертыхнулся и поднялся на ноги, поспешно направившись к новыми неприятностям, ведь очевидно, что неприятностей мало никогда не бывает. Радовало хотя бы то, что физически ему и впрямь сделалось получше.       Он довольно быстро отыскал место, потому что отвод глаз на аманодзяку не действовал. Оказался какого-то прескверного вида гараж. Ветер как раз пытался прислушаться к себе и сообразить, что там внутри хотя бы может быть, когда почувствовал на себе чужой взгляд.       Он резко повернулся, чтобы почти нос к носу столкнуться с запыхавшейся девчонкой в расстёгнутой бежевой куртке.       Секунду они с ней пялились друг на друга.       «Светлая, — тут же понял Ветер. Может быть, она и была как-то замаскирована, но его чутьё отличалось от обычных взглядов иных. — Колдунья какая-нибудь».       Она, вероятно, тоже быстро сделала про него выводы. Увидеть его природу не должна была, все члены «круга» носили маскировку, наложенную высшими чинами, но в этой ситуации всё было яснее ясного: будь он человеком, он бы просто прошёл мимо, не в силах обратить внимания на постройку, выглядящую здесь просто как гриб на клумбе.       Иная была холёная, в дорогой даже на вид одежде, но совсем молоденькая. Постоянно живя в компании тех, кто только выглядит молодым, Винс уже довольно легко определял, кто прикидывался, а кто реально был молод. Она, смазывая слишком яркую помаду, поджала губы. — Я видела похищение ребёнка. Запрашиваю помощи именем Капитула! — выпалила она. К счастью, на английском.       Он сдержался от того, чтобы заржать совсем уж по-ублюдски, только огромнейшим внутренним усилием.       Именем Капитула, значит. Помощи у члена «круга». Ну-ну.       Это было примерно то же самое, что потрясти полицейским значком перед криминальным элементом, требуя у того содействия. — Моя хорошая, ты стажёрка, что ли?.. — постаравшись говорить помягче, уточнил он. — Предпоследний год общего обучения, — чуть стыдливо призналась она, поправив светлые волосы. — Заочный курс. Я вообще-то пришла пробы некротических энергий взять. Занялась этим, вот и… увидела!       Ещё того прелестнее. Не стажёрка даже, а заочница. — Не вампиры хоть, не разглядела? — быстро уточнил он. — Нет-нет, двое колдунов, — ответила она, нервно потеребив в руках какой-то простенький амулет в виде пушистого брелка. — Подозреваю… жертвоприношение.       Уже хорошо. Если колдуны, то это значит какие-нибудь ритуалы с начертанием символов, чтением заклятий и прочие танцы с бубном. Одни словом, дело небыстрое. — Так обращайся поскорее к местной администрации, — он сдержался и не стал огрызаться на доброе дитя. Даже скалиться на неё не стал. — Зачем сама лезешь? Мало ли, сколько их там и что они творят, убьют ещё. — Да я уже обратилась! — с проскользнувшим отчаянием ответила она. — Сказали, что оперативная группа будет через сорок минут. А вдруг они убьют её?       «Сорок минут? — он слегка ошалел от таких заявлений. — Иные?.. это на срочный вызов, с угрозой жизни человека? Они с другого конца света, что ли, едут? Охренеть».       Впрочем, охреневал он недолго, потому что два и два сложились в его голове очень легко.       «Приплатили, должно быть», — просто понял он.       Втягивать людей в дела иных запрещалось строжайшим образом. Убийство человека, совершенное иным, каралось смертью. Однако Нильс с администрацией был на короткой ноге: членов «круга» ни в одном городе, где они бывали, не трогали. Даже когда те «немножко бедокурили», то есть грызли глотки и творили всякие другие плохие вещи. Их преступления благополучно фальсифицировались под человеческие.       Если так делал Нильс, то другие тоже могли запросто. Прикройте глаза зелёными бумажками, господа стражи справедливости.       Ну вот только тогда похищенному человеческому ребёнку на помощь рассчитывать нечего. — Ладно, — зло выдохнул он. — Пошли, красотка. Держись позади меня, ладно? — не то чтобы он, которого вообще никто нормально не учил, мог знать больше, чем она на предпоследнем курсе, но магия её ощущалась очень слабой. Очень неловко выйдет, если умрет ещё и она.       И вот куда вечно несёт его бедовый зад?..       Девочка быстро кивнула, сильнее стиснув в аккуратно подпиленных пальчиках свою побрякушку. Снег заскрипел под их шагами. Вместе они подошли поближе — и так же одновременно остановились, ощутив впереди густое вязкое напряжение.       Ветер коснулся рукой воздуха над самой стеной. Светлая иная, хмуря аккуратные брови, последовала его примеру. Пальцы наткнулись на гудящее сопротивление. — Барьер, — прокомментировала она совершенно очевидное. — Да вижу, солнце моё, — подтвердил Ветер, хотя, справедливости ради, видеть-то он как раз ничего не видел. — Колдовской барьер. Справится твоя штучка? — без особой надежды уточнил он. — Куда уж там! — невесело хмыкнула она, покосившись себе в руки. — Это защитное, курсовая работа с первого года.       Не то чтобы он серьёзно рассчитывал. Ладно, не впервые же он с этими барьерами мыкается. Ветер торопливо огляделся. — Пардон, — пробормотал он, выломав кусок из ближайшей чугунной ограды.       Металлический прут в стену ткнулся беспрепятственно. — Вы что это делаете? — кажется, заочница, прямо без слов олицетворяющая «приличная девочка из богатой семьи», чуть растерялась. — Нам точно поможет вандализм?       Он мрачно улыбнулся (отметив, к слову, что провернуть это уже куда легче, чем с утра), однако объяснился довольно спокойно: — Магию он не пропустит, золотко. И любое относительно живое существо, как видишь, тоже. Но с нематериальными штуками проблем не возникает, — он ещё раз показательно потыкал прутом в стену. — К их сожалению. Теперь лучше отойди, ладненько? Нисколько не принижаю твою защитную курсовую работу, но вдруг какой-то тёмной гадостью ненароком прилетит.       Она сглотнула и действительно сочла за лучшее слегка отойти.       Ветер размахнулся и со всей имеющейся огромной силы швырнул металлический элемент декора. Воздух просвистел — раздался грохот, и стену, оказавшейся не слишком толстой, пробило насквозь. Девочка, кажется, чуть было не вскрикнула.       «Надеюсь, штрафы — самое худшее, что может грозить мне здесь», — уныло подумал Ветер, отодрав ещё один кусок от чьего-то памятника. Не то чтобы мёртвые любили такое обращение, но больше тут ничего не было, да и на аманодзяку они не посмели бы разозлиться.       Сквозь порядочного размера дыру стало видно происходящее: зажженные свечи, начертанный круг, несколько фигур. Прямо классика жанра. К счастью, ребёнка тоже стала видно. А то, опять же, жутко неловко вышло бы, если бы он случайно прибил девчонку, ради которой все это началось.       Он внутренне хмыкнул и швырнул следующую чугунную перекладину. — Какого ещё хрена?! — совсем не мистически рявкнула одна из фигур. О, это русское выражение он знал хорошо. — Человеческая жертва всемирно признана нелегальной с девяносто третьего года! — решила блеснуть знаниями светлая-заочница. Голос у неё чуть дрожал. — Немедленно прекратите преступные действия, с минуты на минуту сюда прибудет оперативный отряд и вы будете осуждены, — все равно из ее речи, кажется, ничего не поняли. — Детка, мне кажется, они в курсе, что делают незаконные вещи, — скептически заметил Ветер. И, покопавшись в памяти, перевёл максимально очевидно. — Сюда вызвали оперативников. Прекращайте всю эту хрень по-хорошему.