Глухая Методика Надежды

      Джим, услышав одно из давно отброшенных имён, не вздрогнул только потому, что он всё-таки воспитал у себя привычку не допускать подобного. Рука тут же нырнула в карман, чтобы нащупать оружие.       Спустя пару мгновений рядом с ними вдруг выросла невысокая девушка в яркой куртке. Она требовательно всмотрелась в лицо Эванса, а потом чуть неловко засмеялась. — Ничего себе, это и правда ты! — искренне удивилась она. — Вот это да. Никогда не знаешь, где встретишь знакомых! — Элли… — пробормотал Джим. Он узнал её почти тут же: она поменялась очень мало. — Разве так поступают с друзьями, а? Ты мне ни единого раза не написал!.. Вот и воображай, пожалуй, всякие ужасы! Бессовестный!       Ситуация вышла из-под контроля. Его окутало свежим запахом дорогих духов — болтающий вихрь обвился вокруг плеч Эванса, —виски немедленно заломило от скорости чужой речи. По ощущениям приветственные объятия напоминали, несмотря на небольшой рост (она была одной из немногих людей, вынужденных смотреть на Джима снизу вверх) и вес девушки, ребродробительные тиски. — Где ты пропадал столько времени? Проучились вместе два года, а ты не соизволил дать о себе знать! У нас тут просто куча офигительно важных новостей, и я непременно должна рассказать тебе все!       Имя этому громкому явлению, ворвавшемуся в мирное течение дня, было Элли Крайвер. Элли, конечно, во всем соответствовала образу несколько наивной милой доброй девушки, этакой маленькой принцессы, но иногда, когда эмоции брали над ней верх, превращалась в ураган активности и словоблудия. Сейчас она, задавая вопросы, не оставляла в своей речи свободной секунды для того, чтобы Джим мог хоть что-то ответить. В таком случае от мисс Крайвер голова действительно шла кругом — и отнюдь не в романтическом смысле. — Долорес и Ник не так давно расписались, ты можешь себе вообразить? Она беремена! Ужас, меня от одной мысли передергивает. Но она счастлива, это главное. А я вот ужасно страдаю… мы с Майком поругались. Из-за такой мелочи! — Элли, пожалуйста, притормози чуток, — попытался было осторожно подать голос Эванс. — Я тоже очень рад тебя видеть. Но, погоди, отпусти меня. Я… — Ничего себе, «Ричард», — фыркнул Ветер, наблюдавший эту бурную сцену. — Откуда у тебя в друзьях такие красотки? — завладев вниманием, он цокнул языком. Кажется, его что-то отменно повеселило. — Здравствуй, сладкая.       И все. И тишина, растекающаяся недоумением.       Джим воспользовался замешательством, чтобы отстраниться. Не то чтобы ему было неприятно, просто он успел отвыкнуть от такой стремительности. — Ох! — выдохнула Элли. Из ее рта вырвалось полупрозрачное облачко пара. — Здравствуйте. — Вы друг друга знаете? — чуть удивился Эванс. — Да так, — хмыкнул Ветер. — Пересеклись тут недавно.       Это где они могли пересечься, на минутку? Стоя рядом, они являли собой просто немыслимый контраст. Тут даже сравнение не подобрать, чтобы описать, как смотрелись постоянно скалящийся парень панковатого вида и маленькая ухоженная девушка в яркой одежде. Джим как-то против воли задался вопросом о том, что такое с его вкусами. — Мы ведь с вами не познакомились нормально, — тепло улыбнулась Элли, видимо, уже справившись с мимолетной растерянностью. — Вы так быстро ушли в прошлый раз, — она вытянула руку. — Я Элли Крайвер.       Ветер смотрел на протянутую маленькую ладошку пару мгновений, потом снова вернул усмешку, чуть окрасившуюся неловкостью, и всё-таки пожал её. Ага. Сомнительные развлечения на улице он, значит, не смущался предлагать, а пожимать руки очаровательным девочкам — это мы стесняемся. — Винсент, — представился он.       В ходе этого небольшого временного промежутка Джим почти услышал, как в голове его жизнерадостной знакомой что-то с треском складывается и сходится, приводя к какому-то однозначному выводу.       Собственно, этот самый вывод милая леди сочла возможным огласить, посмотрев на него с весёлым воодушевлением: — Рич, у тебя классный парень! Что же ты мне сразу не сказал? — как будто это действительно было возможно сделать, даже если бы Джим вдруг собирался. — Я бы не стала так тискаться! — её улыбка расплылась так широко, что, казалось, вот-вот и впрямь достанет до ушей. — Я рада за тебя!       Финиш. Джим едва не застонал, удержавшись лишь ценой определенных внутренний усилий. Прекрасно, черт возьми. Как же он успел забыть, что она такая активная? Ему сделалось очень неловко перед Ветром. «Его парень», ага. Да попробуй, пожалуй, скажи этой своевольной стихии, что он чей-то там. Теперь, правда, учитывая висящую между ними неопределенность, эта формулировка звучала еще более неловко. Прямо до зубного скрежета. — Элли, это вовсе не…       Он осекся, вдруг поймав быстрый взгляд своего Ветра. Странный какой-то, если честно. Будто бы даже чуть болезненный.       И во рту вдруг стало чертовски сухо, и слова вдруг что-то разом растерялись. «Вовсе не» — что?..       Мисс Крайвер вопросительно вскинула брови, ожидая завершения высказывания. Ну вот и с чего она вообще взяла про отношения, а? Что мешало принять их за друзей или просто знакомых? Или это, вроде, что такие, как Винс, в принципе для дружбы не предназначены? Или у Элли какие-то особенные инстинкты на уровне подсознания?       Джим поджал губы. Им вдруг овладела какая-то сумасбродная решимость, пока он в который раз ловил танец смутных искр в чужих изумрудных глазах. — Да, — внутренне сгорая от смеси стыда и смущения, наконец с довольной лёгкой ухмылкой произнес он, чуть поведя плечами. Теперь ему вдруг стало интересно, как отреагирует аманодзяку и возьмётся ли он всё отрицать. — Ты права. Замечательный. — Я тут замёрзла, — заметила Элли. — Давайте зайдём куда-нибудь, а? Я, кажется, видела поблизости «Старбакс». Посидим, выпьем кофе и поговорим нормально.       Спорить с ней никто не взялся. По улице все ещё шарахались толпы, а порывы пронзительного холода забирались под одежду и швыряли в лицо влажный запах мокрого снега.       Джим незаметно косился то на Элли, то на Винса. Ощущения были примерно такие же, как если бы пересеклись параллельные прямые. Два совершенно разных периода его жизни; два разных имени, под которым его знали; два человека, которые ему… сильно нравились. — Так что ты здесь делаешь? — наконец спросил Джим. Он сам не заметил, в какой момент он окончательно перестал посматривать на её соцсети. — В последний раз, когда мы виделись, ты жила в штатах. — Знакомлюсь с семьей! — Элли махнула рукой и пояснила. — Папина невеста — русская. Сказочная красотка! Пока гостим у неё, наслаждаемся атмосферой. Мне здесь нравится. Говорят, тут с тридцать первого на первое масштабно отмечают. Посмотрим! Ну а ты? Ты же действительно просто взял и исчез, я жутко перепугалась!       Он прекрасно увидел в чужом ласковом взгляде все возможные предположения. Элли знала, что Джу тяжело болела. Но она ничего не сказала об этом сейчас, и Джим почувствовал, что депрессия спокойно объясняет всё гораздо удобнее, чем возникшие сложности с криминальными элементами. Поэтому он ответил, по своему обыкновению не солгав, но и не сказав полноценной правды: — Мне было очень непросто, Элли.       Её выражение окрасилось едва заметной горечью, и она мимолетно сжала мягкую руку на его плече. Но расспрашивать не стала — на этом спасибо.       «Старбакс» отыскался довольно быстро. Над входом звякнуло: Джим машинально придержал Элли дверь. Тепло и сладкие запахи бросились к лицу, закружив голову.       Найти свободный столик оказалось не в пример более сложной задачей: народу действительно было много. Элли, заприметив его, радостно вскрикнула и принялась развязывать шарф. Как и всегда, она выглядела потрясающе. — Так значит, вы вместе учились? — насмешливо уточнил Ветер, когда они устроились. Насмешливо, но как-то… совсем не вызывающе. Увольте, он даже на стуле не качался. Даже локти на стол не положил. — О да, — хихикнула Элли. Она взяла себе какой-то трехэтажный напиток, напичканный половиной сладкой фабрики Санты. — Теперь я буду той, кто расскажет все неловкие истории про твоего бойфренда. — Очень интригующе, милая.       Джим, искренне уверенный, что не имеет за собой неловких историй, чуть вскинул брови. Он наслаждался напитком — кофе в кои-то веки был великолепный. — Да, однажды нам на паре раздали варианты задач, он решил мой, я переписала, а потом мы просто заболтались, — с готовностью принялась Элли. Джим не стал уточнять, что «болтала» там в основном Элли, а он просто ею любовался. — Он сидел с пустым листком. А потом, когда его попросили зачитать свое решение, он просто взял и продиктовал все из головы! И с докладами все так же всегда — делал вид, что читает с пустого листка! — Я не удивлён, — заметил Ветер, бросив на Джим лукавый взгляд. — Он же у нас умненький. — Крайне лестно, что вы сходитесь в этом мнении, — усмехнулся Джим. Он вспомнил себя тогда. Он же правда… совсем по-другому выглядел. Просто удивительно, что Элли вообще узнала его на улице. — Расскажу в ответ, истории, которыми Элли оправдывала прогулы, все имели завязку, кульминацию и концовку. А ещё она часто угощала меня. Так где вы двое познакомились?       Они переглянулись между собой. Элли, поправившая блестящие светлые волосы, выглядела чуть смущенной, а Ветер, кажется, находил в этом что-то крайне забавное. — Да на кладбище, солнышко, — наконец триумфально выдал Ветер. — Тебе правда нравятся такие штуки, Элли? — удивился Джим. Они общались немало, но чего-то подобного он совершенно от неё не ожидал. — Так история же! — засмеялась мисс Крайвер. — Кладбища тут, к слову, весьма интересные. Тоже можешь сходить в свободное время, Ричард. О, кстати, — она обратилась к Ветру. — Я у вас книгу видела, вам тоже нравится Мураками? — Ты и книжку мою рассмотреть успела, милая? — с весёлым недоумением уточнил он. — Что за прелесть! — Да-да, я действительно прелесть! — ну, здесь возразить нечего.       Неловкость встречи, клубящаяся над столом, быстро рассеялась под напором звонкого голоса и непосредственности Элли. Она заставляла всех чувствовать себя непринуждённо, чтобы ни о чем не переживать. Когда она… кхэм… успокаивалась настолько, чтобы вставлять паузы в свою речь, общение с ней тоже напоминало своеобразную магию — умиротворяющую, тёплую.       Джим смотрел на неё с очень странным внутренним чувством. Нет, Элли попрежнему казалась ему просто чудесной, но… но он больше не испытывал особенного трепета. В своё время она отшила его достаточно мягко и деликатно для того, чтобы её было не в чем обвинить и не за что на неё злиться. Но даже когда он согласился с тем, чтобы остаться друзьями, он не мог не признать, что его дружеское отношение к ней грань несколько переходило, независимо от его желания. А сейчас уже — нет. Не переходило. Нисколько. — Может, встретимся на Новый год? — предложила Элли, когда они уже собрались расходиться. — Будет весело! Я ещё тут не успела найти друзей, чтобы как следует погулять, так что буду рада. Но я с сестрой, конечно же. Рич, ты же помнишь Веронику? — Хорошо, — согласился Джим. Он уже успел отвыкнуть от такого количества социальных контактов, хотя по факту его отрывали от работы едва на пару часов в день. — После полуночи можно встретиться, если ты хочешь. Винс, ты не против? — не Ветром же его теперь звать. — Я-то? Нет, — он фыркнул, невозмутимо поправив рукав. — Но ты, наверное, понимаешь, сладкая, у меня с детьми немного не очень, если вдруг твоя сестра младше.       Буквально вчера Джим бы согласился, что большую часть времени манеры у его Ветра слегка, как бы это, резковатые и бесцеремонные. Девочкам из хорошей семьи и впрямь может быть непривычно. Но сегодня он, кажется, вообще не давал ни одного повода отнести себя к подозрительным личностям из слоёв, как выражались учебники, «близким к маргинальным». Поэтому Джим покосился на Ветра чуть вопросительно. — Ох, не волнуйся на этот счёт, — тепло улыбнулась Элли.       Ветер пожал плечами. — Ты, что, детей боишься, дорогой? — уточнил Джим, не сдержавшись, когда они уже попрощались с Элли. Если уж кто-то не оспорил статус «его парня». — Дети лучше чувствуют таких, как я, и пугаются инстинктивно, — недовольно ответил Ветер (и опять ничего не оспорил). — Вот я и не люблю иметь с ними дело, — он встряхнул головой и, не дав Джиму ничего сказать на эту тему, уточнил: — Так Гарвард шуткой не был?       Джим тихо хмыкнул. После времени, проведённого в обществе Элли, он чувствовал себя на удивление легко. Наверное, здесь сыграло роль то, что он очень ясно ощутил себя, как на первом курсе, вспомнил намного живее, что тем смелым и любопытным человеком, перед которым расстилалась целая жизнь и крутилась куча возможностей, тоже был именно он. — То есть, по Элли можно сразу сказать, что она из Гарварда, а по мне — нет? — поинтересовался он, поправляя рюкзак. — Как-то обидно. — Не обижайся, мой дорогой «бойфренд», — он засмеялся и показательно постучал себя по запястью. — У Элли одни только часики стоят примерно как год на всех моих лакейских работах вместе взятых. Я верю, что она из тех, кто может себе это позволить. А ты, по твоим же словам, из приюта. — Там очень хорошие гранты есть, Ветер, — ответил Эванс. — Раньше… одним словом, раньше у меня получались гораздо более классные штуки, чем всё, что я могу сейчас. Я поступил без проблем.       У него всё выходило очень легко: всё, где требовалось думать и считать. Он рано начал махинации с документами и собственным возрастом. У него не было идей о каком-то великом служении человеческому обществу. Он — разумеется, не причиняя никому вреда — обеспечивал себя и единственного близкого человека. И они с Джулией могли жить, ни в чем себе не отказывая. Любой источник… для счастья или хотя бы для радости.       Он поступил в лучший университет, просто потому что ему было интересно, чему такому там можно научиться. Ему ничего не стоило буквально что угодно: школьную программу он благополучно освоил лет в девять. И в «Гарварде» ценным внезапно оказались не лекции и практические, а одногруппники и Элли, благодаря которым Джим, то есть Ричард, хоть немного отошёл от роли «выключенного из социума гуманоида», прочно закреплённой за ним в приюте.       Но, с другой стороны, посыпался он тоже очень быстро. Голова у него начала болеть задолго до опытов с пострадавшими коленями и близких знакомств с раскалёнными предметами.       Было ли это ценой «феномена», который «не может существовать долго»?       А уж после того, как умерла Джулия… Нет, приходилось признать, что он все ещё весьма талантлив. В своей сфере. Он все ещё превосходил очень многих. Но в сравнении с тем, что было раньше, как далеко его могло завести задумки, сколько задач он мог выполнять одновременно, как быстро придумать решение, — это действительно были сущие мелочи, какие-то жалкие крохи.       Удивительно. Джим и не задумывался, что говорить «лучшие годы позади», не разменяв даже третий десяток, довольно обидно.       «Э-эй, вся нечисть, что на праздник к нам пришла, пойте вы и веселись! Со всем усердием прославьте же того, с чьей руки едите вы. Да-да-да! В мутном зеркале — отражение несчастливой звезды. Дитя от темной крови тщеславной женщины, — дитя, что за плечами носит пару масок, в силах отворить любые двери. Смеется монстр с человеческих лицом, гладя ненасытное свое чрево, и пляшут черти в рваных отблесках судьбы: «Эксперимент увенчан был успехом!».       А-ах, вываливаются наружу дорогих гостей кишки — и капризно льется фатум сквозь дыры в животах.       Хай-хай-хай, чёрная тень матери мощь богов себе ищет, ищет, ищет очень скромно».

Эй, а кто же для вас спел песнь об «искуплении»?

***

      Вечером Джим в очередной раз так заработался, что совсем забыл о времени. От монитора, опять же, заставило оторваться ощущение чужого присутствия — он поднял голову, моргая, как разбуженный ото сна.       Ветер сидел на полу, внимательно разглядывая Эванса. Включена была только лампа, и его лицо наполовину было в рваных кружевах мрака — и, опять же, было в этом нечто ускользающее, прекрасное, не выражаемое ни одним из известных Джиму языков. Он ощутил привкус пряного пепла у себя во рту и странную слабость в кончиках пальцев. Напряжение пульсирующим комом собралось в груди.       Когда он уже перестанет так… реагировать?       Джим никогда не заблуждался о своей ориентации, потому что в тех сферах, где разграничение на мужское и женское считается почти традиционным, его сознание не находило принципиального разделения. Элли нравилась ему не потому, что она была милой девочкой, а потому что у неё были теплые руки, ласковый смех и замечательный характер. Но до ужаса логичная в общем-то мысль о том, что ныне Джим и впрямь влюблён совершенно серьёзно, почему-то впервые поднялась в его сознании настолько бескомпромиссно. Эвансу честно казалось, что то восхищение, то расположение, интерес, очарование, что он испытывает, они… ну, не такие однозначные. Необязательно вписанные в романтический контекст. Однако?..       Проклятие, да это даже звучит до ужаса дико — с дурным флером сопливых романов. «Влюбиться в Ветер» — прямо готовый заголовок для тех книженций в мягких обложках, которые продавались здесь в киосках на станциях метро. — Чего ты? — заставив себя встряхнуться, уточнил Эванс. Не получив ответа, он не слишком уверенно продолжил, надеясь, что его голос не хрипит от долгого молчания и невесть с чего взявшегося смущения: — Я тут предполагаю одну вещь… Чёрт, и почему ты опять сидишь на полу? Иди сюда, пожалуйста.       Ветер пренебрежительно отбросил назад волосы и оскалился. Сел он, однако, не слишком-то уверенно, осторожно, почти на самый край. — Мне и оттуда было прекрасно видно, чем ты занят, солнышко. Слова насчёт твоих талантов не были преуменьшением, а?.. Гений, ну. Я действительно не думал, что ты до этого докопаешься, ещё и так быстро.       Джим выразительно — относительно, со своим-то артистизмом — вздернул бровь. И всё равно: пальцы кололо с внутренней стороны. Кажется, когда ему нравилась во всех отношениях понятная добрая Элли, весь чувственный мир казался чуть проще. — Мы с тобой вообще на одной стороне или как? — На одной. Но, — исчерпывающе развёл руками аманодзяку. — Просто я всё ещё думаю, что для человека в это лезть — такое себе решение. Я же правда себе никогда не прощу, если такая лапочка загнётся.       Джим так и не сумел распознать, сколько в этом сарказма. Едва ли много. Ветер уже сказал нечто такое, когда они говорили по магической связи. — Да что со мной станется, когда ты так преданно закрываешь меня собой? — К черту иди, — беззлобно посоветовал иной, пронзительно прищурившись. — В общем, не напрягай свои уставшие глазки, это я вполне могу тебе подтвердить, — он чуть поежился, устраиваясь удобнее. Вздохнул. Джиму пришлось подавлять желание поймать этот ускользнувший тихий вздох. — Да, у «круга» действительно есть дочерние человеческие структуры. И полулегальные, и даже вполне легальные. Просто не знают, на что работают. — Так это же чёртова корпорация. — Ну вроде того. — Просто прелестно, — одной корпорацией больше в списке его врагов, чего уж там. Ещё никогда перспектива побыть в роли супергероя не выглядела такой непривлекательной. Джиму захотелось взвыть. — Это просто сюр какой-то.       Ветер фыркнул. — Поэтому я и говорю тебе, зайка, ещё раз как следует подумать. Я бы действительно ничуть на тебя не обиделся, если бы ты переключился на что-то менее… проблемное. А мне предоставил шанс попытаться что-то сделать самому, — его голос чуть упал. — Со своим положением.       Но ведь он, в одиночку, уже пытался. Не один раз, не два. Даже не десять.       Было бы лучше, если бы Джим просто сказал ему, что верит в него? И сел рядом, сложа руки? — Если я ною о том, что задача сложная, это не значит, что я собираюсь её бросить, — блеснул знаниями Джим. Фразочка была от Элли. — Позволь мне не отказываться от намерения как-нибудь помочь тебе защититься, — он выдержал паузу, после чего тихо добавил. — Просто ты мне… важен. Очень важен, Ветер. Положение, о котором ты говоришь, это, кажется, пиздец сущий.       Ветер ничего не сказал, только отвёл взгляд. Джим уныло обрадовался, что они обошлись хотя бы без «да не-не, всё нормально, всё терпимо».       Повисло молчание.       Темнота целенаправленно обвивала восприятие, и тени шептали вкрадчиво и сладко. Надо было думать, обсуждать, что-то, блин, делать…       Вместо этого Джим просто, как самый распоследний на свете идиот, вдохновенно пялился на сидящего рядом аманодзяку, не слишком разбираясь в палитре собственных эмоций. Проклятие, ну это уже слишком. Приятно чувствовать себя живым, но живым до такой степени, — это слишком.       Джим вытянул руку и, почти не моргая, медленно провёл по чужой щеке. Ветер не отстранялся — он не менее выразительно пялился в ответ, а его пальцы крепко, судорожно сжались. Вся бескрайняя вселенная, с момента сотворения до гибели, отразилась на дне его чёрных зрачков, вновь сделавшихся почти нечеловеческим. Каким же красивым он был, чёрт побери!..       И Эванс позволил себе провести ещё раз и устроить ладонь на чужом плече — оно было удивительно горячее. Совсем не как у той холодной бесплотной фигуры, которую он видел во время сеанса потусторонней связи.       Видимо, его мозг решил, что на сегодня с него хватит, и произошёл перегруз. Во всяком случае, какого-либо другого объяснения последующего не было.       Большой палец мимолетно скользнул по чужим губам, едва-едва их задев. Это вышло как-то безотчётно.       И нервы, как оголённые, вдруг поймали краткую дрожь.       Он, что, сейчас действительно… вздрогнул?       «Что с тобой сделали?» — и едкая боль обескуражила своей силой. — Ветер, — Джим собрался с силами, убрал руку и всё-таки начал говорить: — Если ты не хочешь, то я не буду тебя трогать. Прости меня. И я… я хотел извиниться и за то, что произошло в тот раз. Это получилось случайно. Я не хочу, чтобы ты счёл меня одним из тех, кто может… сделать это, не спросив разрешения, — формулировка вышла совершенно дурацкой, с чем Эванс себя торжественно поздравил. — Ты понял. — Джим, я… — это прозвучало чуть надломленно. Прозвучало и осталось висеть в воздухе. — Да? — он понадеялся, что его голос столь же мягок, каким он иногда становился у самого Ветра.       Ветер взялся за его плечо, чуть стиснув пальцы. Несильно, слабее даже, чем Элли недавно. — Да не в этом дело, — и Ветер посмотрел ему в глаза неподвижным долгим взглядом. — Разве я тебе говорил, что не хочу? Дело в тебе. Ты-то сам уверен, что тебе не неприятно? Меня, знаешь ли, кроме тебя, много кто трогал. И куда менее невинно, чем это делаешь ты, — он продолжил, прежде чем Джим успел выразить всю меру возникшего недоумения. — Я понимаю, что тебе одиноко. И я… конечно, всё для тебя сделаю, если ты захочешь. Я-то только в плюсе, разве часто попадаются такие очаровательные мальчики? — дрогнувшая усмешка больше напоминала судорогу.       Это сейчас было из разряда: «Давай я тебя за красивые глаза обслужу, если тебе тепла не хватает»? Так, что ли?       Боль, от которой и так было уже некуда деться, взметнулась вверх ещё невыносимее. — Нет, Ветер, мне не неприятно, — ровно ответил Джим. — Но только не надо, пожалуйста, всё сводить к тому, что мне одиноко, не хватает тактильности и всё такое, — он поморщился, судорожно пытаясь найти правильные слова для этих скользких сложных тем. — Я касаюсь, потому что хочу касаться тебя. Именно тебя. Но не надо «всё делать для меня», пожалуйста.       Его необыкновенные глаза так и не моргали. Однако что-то отразилось в выражении — быстрым бликом, — и Ветер кивнул: — Хорошо, — хотя он согласился, что-то в этом коротком слове напоминало треск стекла, на котором прорезалась трещина. — Обещаешь быть к себе уважительнее?       Боги, Ветер всегда вёл себя так нагло и самоуверенно, что он действительно казался последним на свете человеком, которому могло бы понадобиться сказать что-то подобное. Но Эванс действительно меньше всего хотел ненароком оказаться в роли инструмента для нанесения новых ран. — Обещаю, Джим, — он тихо хмыкнул. Но вполне беззлобно, с насмешливостью, отдающей горечью совсем чуть-чуть. — Очень мило с твоей стороны было прочитать мне краткий курс о важности осознанного согласия. Хотя что-то мне смутно подсказывает, что это мне полагалось бы сделать.       Это у Джима прямо на лбу написано, что он патологический девственник, да?       Эванс сдержался от смущения только огромным внутренним усилием, — ещё больше подкосило его хлипкое спокойствие ненароком мелькнувшее в голове воспоминание об их довольно нелепом знакомстве. — Ну, вдруг ты этот курс не слышал, — пробормотал Джим. — И, раз уж мы всё выяснили это, мне можно… — он осекся и покачал головой. Голос сам упал к шёпоту. — Нет, лучше так: Винсент, ты хотел бы?..       Он не закончил, потому что у него внутри все загорелось какой-то глухой болью и стыдом. Он запоздало подумал, что, возможно, с его стороны вообще как-то неправильно к нему лезть.       Но ему ответили: — Да, — правда, очень тихо, на самой грани слышимости. — Да, Джим, я хотел бы. — Правда? — ему просто теперь сделалось иррационально страшно. — Это точно твоё желание? Я не имею в виду секс или что-то такое, я просто хочу…       Ветер поцеловал его сам. Очень медленно, оставляя тысячу и один шанс успеть себя остановить.       Весь мир прыгнул куда-то вверх, размылся, — и горизонт событий изогнулся дугой.       На самом деле его искусанные губы оказались мягкими. А их прикосновение — очень лёгким.       Если бы Джиму доводилось по-настоящему целовать кого-то раньше, он бы, наверное, заметил, что этот конкретный поцелуй был самым невинным в его практике. Но — к счастью или к сожалению — ему не доводилось. И сравнивать было не с чем.       Его собственные приоткрывшиеся губы поймали сухой вкус чужого короткого выдоха — он был и сладкий, и горячий, и горький. И он, этот весь такой вульгарный, вызывающий, вечно рассыпающий ехидство на грани пошлости Ветер, действительно ничего толком и не сделал, кроме того, что вздрогнувшей рукой дотронулся до шеи Эванса — и в этом прикосновении неожиданно проскользнула робкая, почти испуганная, неверящая нежность.       Салюты взрывались внутри головы — общее дыхание бродило по кругу. Мир бешено вертелся, обвитый кольцами судьбы. Хотя ничего особенного так и не произошло: просто соприкосновение, ну разве что не целомудренное, хоть и долгое. Ничего больше.       Когда кто-то из них отстранился, оба друг на друга пялились, как парочка душевнобольных. Хотя почему уж «как»?..       Джим побоялся что-либо спрашивать. Ветер, наверное, тоже.       Голова дико гудела, и кровь стучала в висках.       Твою мать.       Ну и какого дьявола они сделали это сейчас?..       Почему опять всё как-то скомкано и непонятно?..       В мыслях мат сменялся беспомощным выводом о логической ошибке. Это слишком. Слишком, слишком, слишком… — Ветер, я… — заикнулся было Джим. И замолчал, заставляя себя просто не забывать нормально дышать.       На этом пункт с объяснениями себя триумфально исчерпал.       Чужое тело рядом было почти горячим. Удивительно, что у аманодзяку, мифического, однако, существа, сердце колотилось ровно как человеческое — и, может, даже чаще. — Ты, что, дрожишь? — он понял, что не стоило говорить этого вслух, только когда слова уже соскользнули. Счётчик того, сколько раз он за сегодня накосячил, уже должен был выйти из строя. — Всё в порядке?.. — Блять, Эванс, — это прозвучало скорее жалобно, чем сердито. — Ты же у нас умненький. Нет, чуть-чуть так не в порядке, — у Джима внутри все подозрительно перевернулось, когда он увидел это выражение в чужих глазах. Эту надрывную боль, какую-то… робость и что-то ещё, что-то кипящее, рождающееся и умирающее. Чужой голос скатился в хриплый шёпот: — Так, как ты, никто… никогда… да твою мать!.. Всё, просто дай мне минуту.       Джим счёл это вполне себе исчерпывающим и ограничился тем, что разрешил себе немного ощутимее стиснуть руки на чужих плечах. Интересно, чувствовались ли Ветром его объятия так же, как самим Джимом — его? Дарили ли это… чудесное ощущение безопасности? Или его лучше было вообще не трогать?       Потекли быстрые — и одновременно растягивающиеся до вечности — мгновения, складывающиеся в минуты. Джим понял, что он продолжает бессовестно млеть. Из-за всего. Из-за запаха его кожи и волос, из-за дыхания и стука сердца, из-за одного ощущения живого тепла в своих руках. — Мне просто очень стыдно, Джим, — наконец тихо сказал Ветер. Тихо, как-то оглушительно серьезно, но без надрыва. Почти спокойно. — Так невыносимо стыдно. Я всё время чувствую, что пачкаю тебя, когда касаюсь. Джим ответил более-менее ровно: — Тебе нечего стыдиться. Честно. Если ты про каких-то других, то мне дела нет. Да и вообще, — его до сих пор охватывала оглушительная ненависть, когда он думал об этом. — Я знаю, что у тебя могло не быть выбора.       Он медленно отстранился — Джим не посмел попытаться удержать — и вдруг как-то странно усмехнулся. Усмешка быстро стала оскалом. Такой злой отталкивающей гримасы у него давненько не появлялось. — Да, я тоже иногда читаю статьи. Пару лет назад ещё можно было. Надо же мне было как-то жить. Жертва никогда не виновата, всё такое, — почему-то слово «жертва» прозвучало особенно презрительно и едко. Он отвернулся от него, и Джиму показалось, что он сейчас что-нибудь сильно пнет или вообще швырнёт. Хотя Ветер ни того, ни того не сделал. — Но, знаешь, милый, в некоторых ситуациях этот выбор у меня был. Я сам решал. Сам предлагал, как предложил тебе той ночью. Я ведь не умер бы от голода. Я мог заработать иначе. Так тебе правда не мерзко?       Проклятие.       Это было невыносимо.       Это действительно было невыносимо.       Джим выдохнул: к таким разговорам его жизнь явно не готовила. Он вообще не очень-то хорошо умел поддерживать людей. Несмотря на все усилия, у него это вечно получалось как-то неуклюже и нелепо. — Нет, мне не мерзко, — и сколько ещё раз это нужно будет сказать? По крайней мере, Джим правда не лгал.— Только скажи, если будут силы для этого: зачем ты вообще это делал с собой? Я не осуждаю. Не думай. Просто… за что? — Да я не знаю, — досадливо отозвался он. — Хотелось, наверное, чтобы было ещё больнее. Так себя втоптать в грязь, чтобы больше никогда не подняться. Если уж убиться я не мог, так хотя бы наказать.       Ну, Джим так и думал. Он много чего мог рассказать про саморазрушение. Он сам, например, предпочитал до последнего игнорировать все более и более мучительный кашель. В глубине себя он отлично осознавал, что это становится фатальным. Шанс вылечиться ускользал с каждым днём: разве он этого не понимал, из раз в раз говоря: «Займусь потом»? Но боль так успокаивала — дарила желанное наказание. Эта глубокая внутренняя жажда линчевания отлично маскировалась под унылое смирение — или они, сплетённые между собой крепко, вообще были одним целым. — Ветер, только не обижайся, пожалуйста… и не пойми неправильно сейчас, — он коротко прочистил горло, — но на самом деле это тебе надо к врачу, чтобы адекватно пережить подобные вещи, — Джим чуть куснул губу и опустил взгляд. Теперь настала его очередь во всех подробностях оценить узоры на ковре. — Просто это действительно… очень серьёзно и сложно, а я не так чтобы очень разбираюсь. — А это-то я как раз знаю, солнышко, — он слабо усмехнулся. Уже хотя бы не так злобно. — Чего тут обижаться? Но «круг», зараза такая, почему-то не организовал службу психологической поддержки. — В любом случае, — по крайней мере, что-то Джим знал наверняка. У него всё ж таки был гугл. — Не надо думать, что ты каким-то образом заслуживаешь только боли. Или что теперь такое обращение — то единственное, что должно быть с тобой. Это не так.       Ветер подтянул колени к груди и замолчал, крепко обхватив ноги. Джим в который раз замечал у него этот детский жест, и у него слегка щемило сердце. Джулия тоже так садилась, когда кто-то её обижал, заставляя чувствовать себя беззащитной. — Может, тебя лучше не трогать? — чуть неуверенно уточнил Эванс спустя пару минут. — Или, наоборот, лучше обнять?       Ветер покосился на него с усмешкой на губах. Если он и злился, то явно не на Джима. Во всяком случае, его взгляд, направленный на него, был вновь окрашен едва уловимой нежностью. — Можешь трогать, Джим. Ты — можешь, если хочешь.       Эванс поспешно убрал ноутбук, освобождая побольше места, чтобы лечь. — Тогда иди сюда, пожалуйста.       Ветер последовал приглашению. Джим медленным, чуть неловким жестом запустил пальцы в его волосы, принявшись поглаживать. Он настолько привык только хвататься за рукоять ножа или стучать по клавиатуре, что теперь пальцы все ещё казались непривычными к чему-то подобному. Чужое дыхание слабо опаляло шею и щёку.       Тени танцевали — пол и потолок прыгали, меняясь местами раз за вдох и выдох. И ничего из этого не было важно.       Они лежали молча достаточно долго, потому что потерять пленительное мгновение, когда ничего невысказанно и можно щедро тешить себя иллюзиями, представлялось непозволительным.       Было тепло и холодно.