Глухая Методика Надежды

      Получив тот мейл, Джим не стал медлить. Задержался только для того, чтобы быстро выпить чашку кофе. Маска уже была на нем — и его ожидали, он был практически на все сто (ну на девяносто восемь — точно) процентов уверен. Его русского хватило, чтобы он не сумел взять такси и назвать адрес. Благо, по-английски тут тоже неплохо понимали.       Пока он ехал, пальцы против воли стучали по сидению, а с губ срывалось неопределенное приглушенное мычание, лишь отдаленно напоминающее мелодию. За грязным окном почти ничего не было видно.       Как же все дошло до этого?       Ведь все начиналось… да нет, не хорошо оно начиналось, разумеется. Но всё словно бы шло к тому, чтобы стать получше. Они оба решили постараться. Это решение уже само по себе дорогого стоило.       Он смотрел на него в момент, когда в небе грохотали десять тысяч салютов одновременно. Вероника, младшая сестра Элли, которой в толпе было ничего не видно, сидела у Ветра на плечах. Элли, тараторя со скоростью сто слов в секунду, заливала что-то в инстаграм (Джиму пришлось уклоняться от ее объятий, чтобы не попасть в кадр) и смеялась. В четырёхзначном номере года сменилась цифра, и все чему-то так радовались… и Джим, впервые за много лет, смутно почувствовал собственную приобщённость к этому.       Кажется, он был счастлив. Хотя ноги у него замёрзли, конечно, и ближе к концу ночи он шмыгал носом.       И все-таки. Почему все снова так… глупо и так больно ускользнуло? Наверное, слишком походило на сон. И этим самым сном, больно уж напоминающим сахарную вату, не стоило так обольщаться.       Действительность яростно кружилась. Как ни странно, такого острого эмоционального напряжения Эванс не испытывал уже очень давно. Все нервы натянулись, как тетива лука, когда стрела вот-вот готова сорваться. Его нещадно тошнило. Он явно перебрал анальгетиков и почти не чувствовал кончиков пальцев. Джулия улыбалась и душила, душила безжалостно, спрашивая, когда же он наконец освободится и сможет с ней поиграть.       Здание — на Невском, конечно же — было помпезным. Как не неожиданно.       Стараясь по крайней мере не шататься при выходе из машины, Джим дернул дверь, вероятно, слишком резко — его легко пропустили, хотя здесь даже пыль выглядела так, как будто стоит как минимум пятизначную сумму в долларах.       Его и впрямь ждали и сразу же проводили к стойке, оттуда — к такому же невероятно пампезному лифту, где вместо стен были бесконечные зеркальные коридоры. Лифт — странно шумно для такого шикарного места — дотащился на четвёртый этаж. «Русский шик» сменился странной до нелепости стилизацией, и улыбчивая босоногая японка в каком-то традиционном наряде очень вежливо — по-русски, но очевидно даже для него ломая русские слова — попросила «немножечко подождать». Принесла чай — зеленый и терпко пахнущий. Разумеется, Эванс, сухо поблагодарив, к угощению не притронулся. Ещё чего не хватало.       «Немножечко подождать» длилось сорок с лишним минут — отличный, конечно, прием. Очевидный и низкопробный, но верный. Джим не позволял себе стучать пальцами, расхаживать из стороны в сторону или кусать губы — нет, только не показывать нервозность.       Он открыл ноутбук, который всегда был с ним, и стал работать — цифры и буквы радостно кружились перед мысленным взором, ни хрена не давая себя схватить. Джим не осматривался, потому что это означало бы, что он насторожен и оценивает обстановку. Он не насторожен.       Сидеть оказалось ужасно неудобно.       На улице одиноко и нелепо взорвался какой-то запоздавший салют.       Наконец не слишком заметная дверь открылась — и он невозмутимо зашел, кивнув так, словно они уже тысячу лет знакомы. Джим с любопытством вгляделся в лицо своего врага.       …и оно было такое странно заурядное. Самое обычное, совершенно человеческое: азиатские черты, смуглая кожа, красивые темные глаза, не очень хорошие передние зубы. Очки в оправе, олицетворяющий слово «выпендреж». Серый костюм с иголочки, завязанный модным узлом галстук с искрой. Лет, пожалуй, тридцать-тридцать пять на вид.       М-да. Он рисовал себе Нильса как-то иначе. Не императора Палпатина, конечно, но явно не настолько заурядного бизнесмена с востока. — Я полагал, что вы несколько старше, мистер Эванс, — на чистом английском непосредственно заметил он, устраиваясь за низким столиком из черного дерева. — А почему чай не попробовали? Не любите?.. Ах, не беспокойтесь, — он непосредственно махнул рукой в духе: «Не стоит волноваться о пустяках»: — Не отравлено. — Я старше, чем кажусь, — Джим склонил голову набок. — И я больше люблю кофе, — на самом деле он и к чаю относился вполне неплохо, только совсем не был уверен в своей способности продолжительно вести беседу и тем более глотать что-либо. — Давайте не будем тянуть время, пожалуйста. Честные ответы экономят кучу сил, вы согласны? — ответа он, собственно, ждать не стал и негромко продолжил: — Отдайте мне его.       Собеседник поправил пресловутые очки (Эванс уже буквально видел, как заталкивает эти сверкающие стеклышки ему в глазницы). Он ещё так основательно их поправлял, будто нарочно подчеркивая неспешность каждого действия.       Гребаный ублюдок. Специально тянет нервы.       Так, спокойствие, Джим, спокойствие… Хотел видеть лицо врага — вот оно, пожалуйста, очень близко, буквально в двух шагах. Получите, мистер Эванс.       Нильс рассмеялся — и довольно громко. Этот громкий смех словно говорил, мол: «Несмотря на этот костюм и галстук, я простой парень, который не против пропустить в пятницу стакашку-другую». Кажется, людей это располагало. Отсмеявшись, он заговорил непринуждённым убедительным тоном «я-тебя-понимаю-но-и-ты-меня-пойми»: — Вот так сходу бросать требования? Это неразумно. Вы даже не поймёте, почему вам откажут, если продолжите в том же духе. Не нужно говорить так, как будто то, что я предлагаю пожелавшим следовать за мной, — это беспросветная кабала. Это, напротив, вечная мечта о свободе. Позвольте-ка мне объяснить?       Ну да. Только этих дурацких сцен им не хватало.       К сожалению, Джим просто не успел ничего возразить — объяснения ему пришлось выслушивать. — С тех пор, как все иные признали общие законы и выбрали Капитул, — начал Нильс. — Жить нам стало не очень-то весело. О, эти законы придумывали те ещё богословы-леггисты без фантазии. Все это было, как-то, знаете, на волне гуманизма. О, я понимаю эту риторику! Защита слабых! И, конечно, еще более важная защита — защита более сильных от развращения собственной силой!.. Думаю, вы хорошо поймёте это, потому что вы, если уж так по секрету, развращены изрядно. Однако мы отвлеклись. В общем, вы знаете, мистер Эванс, сейчас иным не положено трогать людей. Это весьма уныло. А оборотням и вампирам — им так вообще нестерпимо. Заявления на охоту писать, вы можете себе представить?.. Три круга бюрократического ада, если не все пять! Поэтому-то у меня нет никакого недостатка в, как нынче выражаются, персонале. Всегда найдутся те, кому не по душе правила. Зачем мне держать кого-то насильно, мистер Эванс?       Джим едва не опрокинул чашку ему на голову. Ну правда. Но все-таки он сдержался (как-то), ограничившись холодным повторением вопроса. Единственного, мать его, действительно интересующего его вопроса: — Винсент. — А, да, — невозмутимо улыбнулся его враг, как будто спохватившись. — Винсент… аманодзяку. Я уж и забыл, как его зовут!.. — Он, по вашей милости, тоже это почти забыл, — Джим, крепко сплетя между собой пальцы, глянул совсем злобно, хотя выражение его лица скорее всего мало поменялось. Едкая злость вязла на зубах.       Нильс хмыкнул и мимолётно покосился в окно, где остался человеческий мир — где неприкаянно бродили отклики отгремевшего праздника и немногочисленные машины месили грязь со снегом, где по улицам шарахались полупьяные толпы. — А вы ведь злющий, мистер Эванс, — вдруг шутливо заметил Нильс. — Будь вы иным, вы бы непременно оказались в «кругу». Ну может быть, что не в таком возрасте… пожалуй, после человеческого срока, ближе к восьмидесяти. — Я о свободе не мечтаю, — коротко ответил Джим. — Во всяком случае о такой, какую вы рекламируете. — Ну да, — просто подтвердили ему. — Вам этой свободы слишком много, вас на ней прямо морозит от холода, а такие ещё вернее однажды приходят, — он вздохнул. — Конкретно ваша беда в том, что вы слишком умны, мистер Эванс. Настолько, что вас сложно ставить в один ряд с людьми. Даже вам самому — сложно, как вы ни украшаете себя человеческой моралью, будто уродливая сестра Золушки, отрезающая палец, лишь бы втиснуться в хрустальную туфельку. И вы, искренне мечтая, пожалуй, только о небытии, любите до одержимости собственную жизнь, но только когда она отражается в чужих глазах, сулящих вам желанные оковы. Вы ведь поэтому так в аманодзяку вцепились?       Джим коротко выдохнул и, даже не моргнув, наклонился вперёд. В нем ничего не дрогнуло. — Ну да, — коротко сказал он. — Я жадный и злющий. Очень дурной человек, скучающий по любви к жизни. И в моем мире люди умещаются едва-едва, эти маленькие… глупые человечки. Может, мне нравится, как их хрустальные туфельки сверкают, но я никогда не смогу поставить их в один ряд с собой. Как Гулливер в стране лилипутов из той истории. И что? Вы мне ответите нормально или нет? — Пожалуйста, — он картинно вздохнул. — Видите ли, начнем с того, что у меня довольно заурядная мужская проблема, мистер Эванс. Моя красавица-жена — та ещё шлюха, — сделав картинную паузу и не дождавшись комментария, Нильс продолжил: — Неофициальная жена, конечно же. В общем, я не обратил много внимания на то, что Виалка забеременела и почему-то решила родить, — он осекся и смешливо поделился, чуть наклонившись к Джиму: — Драма вообще-то. Я действительно не знаю, от кого она родила эту хтонь. От такой женщины, как Виалка, ожидать можно всего: от Темнейшего Князя до самого Дьявола. Некоторые старые легенды говорят, что аманодзяку — дети Короля Мертвых. — Дальше, — спокойствие. Только без лишних изменений в интонации. — Господин Макото, прямо сейчас мне глубочайше наплевать, кто такие аманодзяку. Я просто хочу, чтобы вы сказали, что вам надо. Что вам надо, чтобы остановить его в покое. — Да что же вы так торопитесь-то, мистер Эванс? — Нильс изобразил недовольство. И нарочно помолчал подольше, невозмутимо насвистывая и принимая в оборот не тронутый гостем напиток. — Я же изливаю вам душу! В общем, иные такого типа, которых мы на моей родине назвали «аманодзяку», и впрямь большая редкость, — он откинулся назад и, отставив чашечку, развел руками, улыбаясь. Очаровательная улыбка. Очень располагающая. — Когда аманодзяку начинает свой танец, — темный глаз понимающе подмигнул, — например, в полнолуние… например, на древнем кладбище… он может выпить всю жизнь, до последней капли, превратив живое в мертвое. Или же наоборот — поделиться жизнью с умирающим. Это очень полезный инструмент.       Джим упустил этот момент — момент, когда дверь распахнулась снова.       И он его увидел, да.       Наконец-то.       Впервые с тех пор, как он пропал пару недель назад. Джим чуть с ума не сошёл за это время.       Да, там действительно стоял его Ветер — и одного взгляда вполне хватило, чтобы осознать, что он в ярости. Искры в его необыкновенных глазах превратились в полыхающее пламя. Только вот и тело, и лицо жили будто отдельно от этих кипучих глаз. Если выражение в них говорило, буквально таки орало, надрываясь: «Перегрызу глотку, мразь!», то во всем остальном властвовала какая-то пугающая покорность. — Скучали, мистер Эванс? — доверительно уточнил Нильс, лениво кивнув головой. — Рады видеть?.. Смотрите, как я с вами любезен. Можете полюбоваться.       Чужая рука приподнялась — совершила деревянный жест, помахав ладонью из сторону в сторону, будто бы в знак приветствия.       Примерно секунду спустя Джим понял, что он, наверное, не являясь оборотнем или ещё кем, сейчас сам перегрызет этому ублюдку горло. — Перестань, — забывшись с вежливым обращением, хрипло выдохнул Эванс. Ему было больно и мерзко это видеть. — Хватит… хватит с ним так обращаться. — Как хочу, так и обращаюсь, — рассудительно заметил Нильс, поправив очки. — Мои способности к подчинению не так уж просто использовать, знаете ли. Я очень тщательно выбираю, прежде чем применить их к какому-то существу. Ну тут уж выбора не осталось — не упускать же такую диковинку. А там выяснилось, что шваль, среди которой он рос, плохо с ним обращалась и по своей воле он мне помогать не стал бы. Станцуй-ка! — он хлопнул в ладоши.       Зелёные глаза с — теперь уж Джим видел это наверняка — вертикальным зрачком загорелись еще более неистово. Наверное, ярости, которая в них клубилась, вырываясь наружу, хватило бы, чтобы спалить небольшой город.       Но он действительно начал танцевать — так же, как и на кладбище пару месяцев назад. Быстро, как заранее отрепетировано, не спотыкаясь, не осекаясь. Его черные волосы взвивались вихрем — это было бы очень завораживающее зрелище, если бы полный смертельной ненависти взгляд хоть на миг оторвался от лица Нильса.        «Нет у судьбы головы, нет головы, нет головы… Коронуйте небеса, чьи локоны обхватят ваши шеи и задушат!». — Хватит!       Этот человек — иной, то есть — как-то рассеянно опустил взгляд на свой живот, из которого торчала рукоять ножа. Покачал головой — выдернул лезвие, недовольно покосившись на Эванса. Пригрозил пальцем. Рана затянулась, словно ее и не было, — и ни одной-единственной ничтожной капли крови не сорвалось вниз.       Раздался треск ломающейся кости, который нельзя перепутать с чем-либо другим. Джим, тупо забыв, что ему полагается бы дышать, повернулся — и, надо отдать должное Ветру, на его лице даже не отразилось гримасы боли. Для нее, кажется, и места не нашлось бы — там была одна только ненависть, страшная и всепоглощающая. Сломанный палец — его собственными руками же сломанный — уродливо наклонился набок, обнажая угол кости. — Не надо, — уже не слыша собственных слов, пробормотал Джим, заставив себя сесть. В ушах грохотала половина местных колоколов, а во рту откуда-то возник горьковатый вкус сажи. — Не надо, пожалуйста, я вас прекрасно понял.       Нильс поправил очки и улыбнулся. Милая улыбка. Располагающая. Кажется, Эванс уже это отмечал?.. — Знаете, что с ним забавно? — по-свойски поделился маг, допивая свой чай. — Он очень настырный, мистер Эванс. И с ним веселее, чем с Виалкой. Женщина все же стареет, если не телом, так духом, и со временем надоедает, к сожалению. Становится скучно брать то, что само даётся. А он достаточно на нее похож, чтобы уважить мою сентиментальность, — он наконец перестал улыбаться, прежде чем немного наклониться к собеседнику. — Мы подошли к тому, зачем вы явились, мистер Эванс. Что вы можете предложить?       Ох, эти проклятые правила продаж. Он читал как-то из любопытства: «Никогда не называйте цену сразу же». Прежде нужно узнать, сколько покупатель готов выложить.       Да черта бы с два. — Спросите лучше, что я у вас не заберу, — он, только чтобы не смотреть на своего Ветра, сосредоточил все внимание на дужке очков. — Я в курсе, что вы могущественный иной и убить я вас не сумею. К сожалению. Но ваша… «мечта о свободе» в большой степени человеческая. Угрожать не смею, но вам даже не снилось, какие неприятности я вам доставлю, — он принялся перечислять: — Все банковские счета. Все системы охраны. Все отлаженные цепочки. Поверьте, все полетит. Такой ущерб вы будете восстанавливать не один десяток лет. И мне для этого ничего делать не нужно. Все уже готово.       Улыбка даже не дрогнула. — Блефуете, мистер Эванс? — почти шутливо уточнили у вас него.       Джим пожал плечами: его взгляд не отрывался от чужих непроницаемых глаз. Точнее, от дужки очков. Он знал, что одна из масок не позволяет этим… «иным» своими колдунствами или, черт его знает, третьим глазом считывать его эмоции. — Проверьте, — коротко предложил он.       Нильс покачал головой.       Он достал синюю папку, которой, определённо, не было у него в руках мгновение назад (что за дешёвые цирковые фокусы?), и положил ее перед Джимом. Эванс тут же понял, что, так или иначе, его враг немного отступил назад. Это уже была… озвученная цена — озвученная с другой стороны.       Начинались чертовы торги. — Ознакомьтесь, пожалуйста, — мягко предложил он.       Джим скользнул взглядом вниз, только чтобы вновь вернуться к нему. — Что это? — коротко спросил он. Зачем-то. Он ведь и так понимал. — Это… как у вас нынче зовётся, «техническое задание», — Нильс повёл рукой и хмыкнул. — Гонорар вы свой назвали.       Джим взялся за папку — та противно проскрежетала по столику. Больше всего он боялся взглянуть на Ветра. — Такое в мейле присылают, если вы не знали, — раздраженно сказал он. Почему Винсент должен слышать это сейчас? Почему должен знать, что за него снова назначают чёртову цену?       Как самому Джиму вообще продолжать с мыслью, что он эту цену платит, платит как за товар, не принимая в расчёт его желания и становясь, в сущности, не лучше других покупателей? — Молодежи следовало бы больше общаться без интернета, — хмыкнул Нильс, гоняющий по кружке остатки чая. Это бульканье невероятно нервировало. — Я вот очень привязан к тексту на бумаге!       Вероятно, из-за того, что Джим нервничал, его больное восприятие работало ещё быстрее, чем обычно, — цифры сразу прыгали в мозг, как будто вовсе не задерживаясь у глаз. Он читал быстрее, чем успевал перелистывать страницы. Спустя семь или шесть секунд он поднял взгляд, только чтобы ровно произнести: — Это нереально сделать. — Даже вам? — ужаснулся Нильс. — Вам гению, который в лучшие годы уже мало чем от Бога отличался? — Да, даже мне, — безразлично подтвердил Джим. Его нечувствительные пальцы эти проклятые страницы как будто незримо пачкало: жирной грязью или кровью. — Это просто нереально, потому что нереально. Да даже если бы вдруг… я не стал бы. Это немыслимо.       Японка, которая его встречала, с деревянной улыбкой забрала поднос. Ее босоногие шаги по гладким доскам прозвучали оглушительно.       Несмотря на холодную противную погоду снаружи, здесь было прямо-таки душно. Джим побоялся, что отсидел ноги настолько, что теперь не сможет встать. — А почему вы думаете, что я не смогу заставить вас, мистер Эванс? — вдруг с интересом спросил Нильс. — Правда, очень любопытно! Это ведь вы маленький беззащитный человечек. Самое хрупкое существо в мире. Без магии, без сильных союзников.       Джим ощутил неуместный толчок злорадства. Он знал, что маска на нем ещё и чужие чары почувствовать не даёт. — Давайте, попробуйте, — также коротко и четко предложил он. — Вперед.       К счастью, они оба — и Джим, и Ветер — изначально понимали, что до такого однажды может дойти. Это был самый худший вариант, но он был. И Джим не стал брыкаться, когда Ветер заявил, что он сделает с этим что-то.       Возникла короткая пауза — и в ходе этой паузы что-то явно незримо происходило. Джим как человек ничего не видел: молнии не сверкали, тени не отдалялись от стены, ничего не мерцало и не блестело. Но, тем не менее, это и впрямь ощущалось. Он очень скептично относился к людям из мистических передач, описывающим всякие «холодки» и «мурашки», но, оказывается, магия и впрямь ощущалась.       И она действительно пугала.       Загустевший воздух будто бы давил сверху. Едва втискивался в легкие.       Джим сидел неподвижно — его глаза даже не моргали.       Нильс понял все очень быстро. — Ах ты дрянь, — с интонацией, как будто продолжалась непринужденная беседа, выдал он, повернувшись к Ветру. Он снял очки и поднялся каким-то лёгким стремительным движением, совсем не вяжущимся с его «невероятно обычной» внешностью. Он занёс рукой, словно собираясь влепить пощёчину. — Откуда такое сильное взял «темное благословение», а?.. С кем спутался? Опять с Барбарой?       Ветер в ответ оскалился — и это уже явно было из разряда нечеловеческого. Он правда никогда не был человеком. В чертах его лица отразилось что-то потустороннее, сделавшее их неестественными. Выглядело довольно жутко. Джим никогда не видел этого, во всяком случае, он не видел этого у Ветра. Эванс всей кожей ощутил, как что-то холодное и незримое яростно взвилось вверх, как ледяное пламя, вмиг охватившее всю комнату.       Мёртвенная покорность, вызвавшая такое отторжение в первое мгновение, пошла рябью и треснула.       Джим был уверен, что он и впрямь не моргал. Но он всё равно пропустил тот момент, когда иные оказались рядом друг с другом. — Что, схавал, сука? — коротко выплюнул Ветер. Джим едва узнал хриплый голос, больше похожий на рык. Злые слова вырвались как сгусток крови из раны. Ветер, дёрнувшись каким-то судорожным движением, все-таки перехватит занесённую над ним руку. И стиснул. — Пальцем моего человека не тронешь.       Нильс чуть раздраженно дернул на себя запястье — Ветер, совершенно неожиданно, дернул его на себя в ответ. В каждом из этих движений сила была такая, что от рывков на полу треснули и встали домиком доски.       В номере было тихо, но беззвучно грохотало так, будто крошилась вся суть мироздания. Это явно была драка… пожалуй, что даже и не «драка», а целое «сражение».       Джим на миг оцепенел от ядерной смеси одуряющей боли и какого-то надрывного, отчаянного восхищения. Это обрушилось на него примерно как кислота, выплеснутая на раны.       Его Ветер все-таки был… настолько сильным. Он ещё и скалился на этого ублюдка. Даже в таком положении. И у него даже получилось сейчас что-то сделать с этой чертовой магией, которая его сковывала и подчиняла чужой воле! Получилось ведь, он и впрямь перехватил его руку!..       На какое-то мгновение Джим почти был готов начаться надеяться, что сейчас все само решится. Что Ветер действительно справится. Более того, крошечной частью себя он и впрямь успел понадеяться.       Но он справился бы раньше, если бы только он и впрямь мог.       Пламя, взвившееся так яростно, ещё горело. Но с каждой секундой оно опадало — его тушила другая сила, тяжёлая, плотная, как гранит.       И, признаться, Джим совсем не готов был видеть, как ломается ещё один палец. Или как происходит что-то похуже.       Он, проклиная собственное малодушие, устало поднялся и тихо сказал: — Мне нужно время.       Он сказал эти слова, но значило это просьбу. Мелочную такую, подлую, эгоистичную просьбу.       «Пожалуйста, не надо заставлять меня смотреть, как он над тобой издевается».       И его голос подействовал ровно так, как Джим и рассчитывал (он правда себя за это ненавидел): Ветер вздрогнул сильнее, чем когда на него, собственно, замахнулись, немного опустил голову и выпустил чужую руку. И Джим, отвлекая от него чужое внимание, повторил: — Мне нужно время. И, — он сел обратно, продолжив со злой дерзостью, которую он редко позволял себе: — Думаете, что вы один нашлись такой умный, чтобы начать меня шантажировать? Огорчу вас. Эта штука, — он постучал себя по виску, — совсем не так работает. То, что вы тут мне написали, это чудо и не меньше. Такие чудеса из-под палки не делаются. Если вы в курсе всей истории с Джулией, — а Джим почему-то был уверен, что он в курсе, — то хорошо знаете, что я не творю чудеса, только когда надо. У меня просто не выйдет, как бы я ни старался.       Нильс пару мгновений смотрел на Ветра. Он впервые за все время выглядел слегка раздражённым, и Джим почувствовал, что его внутренности скрутило.       «Этот внезапный бунт на корабле действительно в его план не укладывался?»       Однако он перевёл взгляд на Джима, да. И все-таки вернулся к столику. — Я дам вам время подумать, мистер Эванс, — коротко заключил Нильс, надевая очки обратно. Впервые за вечер его голос стал немного прохладным. — Я полагаю, у вас не возникнет проблем с тем, чтобы найти меня, когда вы примите решение. Или если захотите уточнить условия.