Глухая Методика Надежды

      Возвращался он, как Джим и предполагал, глубокой ночью: хмурый и весьма задумчивый. Он больше не выделывался и изрядную часть пути протащился практически обычным человеческим шагом, изредка переругиваясь с поздними прохожими. Голова у него чуть гудела: наверное, дело было в магии, которая, встревоженная, все еще волновалась и искрила.       Нет, с той частью, где он беседовал с Джесс, все прошло хорошо. Даже лучше, чем он думал: и имя ему подкинули, если говорить о деле малышки Крайвер, да и по его… по их с Джимом вопросу помочь тоже обещали. Пойдёт. Деньги, правда, заканчивались, но это обычное состояние денег и это исправимо.       А вот неожиданная встреча с другой аманодзяку?       Ничего толком не рассказала: пришла, побаловалась и свалила. Только туману нагнала на пустом месте. Зря нёсся за ней. Хотя было любопытно впервые увидеть другое существо такого же вида, пользы никакой. Надо было попросить научить чему-нибудь… только она и не стала бы. И какой-то частью он это понимал — возможно, потому что он тоже был рождён таким же тёмным духом. Они были как звёзды в небе, как текущая среди камней вода, как… как свободный ветер, подхватывающий облака и судьбы, — они просто «были», помогая и нанося вред столь же стихийно, сколь природа. И просить их наверняка было примерно так же бессмысленно. Он знал.       Как ни странно, встреча заставила его подумать больше не о каких-то волшебных делах (да и что там думать, если ему ничего нового не сообщили?), а о делах очень даже земных и человечных. Ведь его связь с человеком тоже почему-то упоминалась и неоднократно. — Ты знаешь, в конце она превратилась в морскую пену…       Он, окончательно раздосадованный, остановился, упираясь ладонью в холодный фонарный столб. Под пальцами кололась вздувшаяся краска, обнажающая пятна ржавчины.       По обе стороны улицы никого не было — только хриплая полуночная темнота и бесконечно уходящая вдаль, прямо к вечности, асфальтированная дорога с местами стершейся желтой разметкой. За стенами домов, возвышающихся с двух сторон, быть может, и струилась чья-то незаметная жизнь, но снаружи ее было совсем неслышно. Только ветки скрипели, вздрагивая, когда не ушедший зимний холод хватал их слишком сильно и грубо. А так — никого.

      Только под золотой гниющей ивой продолжают ждать: выпотрошенная кукла для утех и скрипящая петля для уставшей шеи. Не мелковат жемчуг, что примерила свинья? Не жмёт ли хрустальная туфелька на отрезанной ноге?       Поскорее, поскорее, свяжем наши чувства красной нитью! Начинай свой танец!

      …вообще-то никаких чудовищных правил или моральных табу, запрещающих отношения иных с людьми, не было. По-хорошему, запрещалось только раскрывать им правду о магии. А так, вполне было: и сожительствовали, и женились, и детей заводили, даже без нарушения законов. Разве что жили зачастую люди намного меньше — старели, болели, умирали из-за всякой ерунды. И это, разумеется, служило неизменным источником множества трагичных историй. Но не хер бы с этим?       Ветер нащупал сигареты, поспешно сунул в рот одну и несколько раз неуклюже чиркнул зажигалкой. Видимо, бензин заканчивался, — искра шипела и упорно гасла. Он выругался себе под нос и потряс как следует. Дрянная сувенирная хрень, не стоило прямо в аэропорту покупать.       …Винс, наверное, тоже вполне мог бы влюбиться в человека? В характер, красивые глаза, доброе сердце — в сотни значительных мелочей.       Не тупо ли?       А он ведь и впрямь как последний придурок сходил с ума от эмоций.       Да, он жадно ловил это немелодичное нескладное мычание, сопровождающее работу Эванса, тихий шелест клавиш, звуки шагов — теперь Ветер никогда не спутал бы их с чьими-то ещё. Ещё более жадно он ловил соприкосновения, случайные и нет. Он привык даже вслушиваться в его дыхание, когда он засыпал. Он ждал каждой встречи как первой. Он хотел видеть его счастливым. Все внутри снова тоскливо умоляло о его тепле, снова и снова, и Ветер просто не находил твердости не растекаться от этого.       Да ладно, господи. «Этого», «этого»… как цензура какая-то в дурных книжках. У «этого» есть название. Отличное, давно придуманное название. Смысл шарахаться теперь?       Да, все уже переходило грани. И ему, пожалуй, пора было просто признать, что происходящее между ними не было пустяком, не было причудливым парадоксом, вспыхнувшим слишком сильно под порывом ветра от тлеющих углями душевных ран. Здесь уже как будто бы наметилось дело посерьёзнее. Для них обоих.       Прекрасно.       Только этого не хватало.       И когда же все стало до такой степени плохо?..       Лампа моргнула, и Ветер, опомнившись, чуть удивлённо вскинул взгляд. Оранжевый круг лучисто мерцал на фоне чёрного неба. Непроглядно чёрного, как грифель.       Винс наконец-то справился с дурацкой зажигалкой и закурил — бинго! По пути до дома Джима он успел выкурить ещё штук пять или шесть, никак не в силах остановиться.       Через дверь он заходить не стал — влез в окно, которое сам же и оставил приоткрытым.       Как бы ему все-таки хотелось всегда возвращаться к тому, кто его ждал. Делить вечера, дни и ночи. Заботиться о том самом человеке. Смотреть на него — и видеть его радостным. Рисовать его. Касаться. Говорить с ним. Однажды назвать его «своим».       М-да. Аж так? А ведь он честно полагал, что избавился от дурной манеры выстраивать воздушные коттеджи, да ещё и украшать их сопливыми штампами вместо флигелей.       Ветер, усевшись на подоконнике, ногами наружу, вздохнул над собой.       Придурок придурком.       Было ощутимо теплее, чем снаружи. Свет в доме был зажжён вообще везде. Двери во все комнаты были открыты. Джим частенько так делал, когда оставался один: чтобы все просматривалось. Хотя ему никто не должен был нанести вред, не смог бы из-за заклятия, привычка все равно осталась. — Ты весьма вовремя, — прокомментировал Эванс, показавшийся в проходе. Он, видимо, только что вылез из душа, во всяком случае он был не очень одетым. На этом месте он осекся. — Это что, — он прямо так и сказал: вопрос без вопросительной интонации.       Ветер понял, что сейчас не выдержит и заржёт. А что ещё делать? — Это — тебе, — невозмутимо объяснил он, залезая наконец внутрь полноценно и захлопывая окно. То захлопывалось плохо.       Джим многозначительно замолчал, разглядывая веник у него в руках. То есть, букет, конечно же.       От цветов — белых лилий, оглушительно, трепетно белых — веяло пронзительным ночным холодом. Лепестки были подмороженные, да и сами цветы — застыли, будто незримо скованные оцепенением одиноких улиц. — Ты откуда их взял, — наконец ровно спросил Эванс. — С клумбы, — не мудрствуя, отчитался Ветер. Он все ещё сдерживался. — С какой ещё клумбы? Сейчас же не цветёт ничего. Холодно. — А вот, — и он все-таки засмеялся. — Бери уже, не мешай мне выпендриваться.       Джим взял — что ему ещё было делать? Он даже отыскал какую-то большеватую пузатую вазу, чтобы поставить. Устроил на полке в коридоре.       Поставив, Эванс ещё пару мгновений молчал, разглядывая и поправляя, — в помещении сковавший цветы холодок быстро отступал, и Джим будто бы хотел коснуться их и ощутить их хрупкую жизнь, ухватить ее или хотя бы задеть. Только потом он с усмешкой выдал, обернувшись через плечо: — Спасибо? — и добавил, глядя на него с неожиданно искренней улыбкой: — Не могу не обратить внимания, что чек-лист хорошего парня в итоге выполняешь ты. Мне осталось дождаться только приглашение в кино.       Ветер, наблюдавший за тем, как он набирает воду, а потом трогает лепестки, фыркнул. — Да иди ты, — сказал он. В этом даже намёка на вредность не прозвучало. — Ну! — он улыбнулся себе под нос. Ветер до этого никогда, ни разу, не видел у него такой светлой улыбки — он с ней был будто бы ещё совсем мальчишка. — А вообще, мне нужна твоя помощь. — В твоём распоряжении, зайка, — откликнулся Ветер. Он даже оставил при себе очередную порцию дурных шуток, это ли не любовь?       Джим, вернувшись в ванную, молча протянул ему ножницы — кольцами вперед. Ветер, слегка удивившись, послушно взял их. — Мешают, — объяснил Эванс, указав на свои влажные волосы. — А сзади мне самому неудобно стричь. Помоги, пожалуйста, если не сложно. — Да не то чтобы мне сложно, — несколько недоумевающе кивнул Ветер, потыкав подушечкой пальца острые концы. — Но я и не то чтобы мастер. Может, лучше сходишь куда-нибудь?       Джим поморщился. — Нет, — отрезал он. — Чужой человек острой железкой рядом с шеей… нет. Тем более, если ты не против помочь. — Не против, но если выйдет криво, то знай: ты сам виноват. — Договорились. Мне наплевать, — честно признался он, поворачиваясь спиной. — Стриги. — Да ты сядь хотя бы!..       Он сел на пол. Видимо, Джиму и впрямь было порядком наплевать на результат, потому что это было неудобно. Мягко говоря, неудобно.       Теплый влажный пар тяжело оседал на коже — было и горячо, и холодно. — Ты единственный парень, вокруг которого я по своей воле ползаю на коленях по мокрому кафелю, Джим, — сообщил Ветер.       Тот в ответ усмехнулся, но ничего не сказал, — он выглядел довольным. Мог ведь этот гарвардский гений, написавший «Ракшассу», хотя бы на один вечер побыть обычным парнем, которому самый возраст баловаться на ночевках? — У тебя седая прядь? — вслух прокомментировал Ветер. — И на висках тоже. — Да у меня уже давным-давно полголовы седых, — пожал плечами Джим. — А что, я теперь тебе не нравлюсь? — Нравишься ещё больше. Ты соответствуешь образу богатого папика по ещё большему количеству пунктов, а это прям то, о чем я мечтал. — Прекрасно.       Ветер, пользуясь случаем, внимательно присмотрелся к цвету отросших корней (ну, тех, что не поседели): они были очень светлые, как будто специально обесцвеченные, но это явно был их изначальный естественный оттенок. Интересно как. Выходит, на самом деле Джим выглядел совсем не так, как когда они встретились впервые. — А покрасить сможешь? — спросил Джим. Прозвучало чуть любопытно. — Давно надо. — Блять, ну ты интересный, Эванс! Смогу, наверное, если инструкция будет, — иногда он пытался изменить свою внешность. Правда, он не ожидал, что однажды его будут эксплуатировать в таком качестве. — Тебе ведь не сложный градиент в сто тонов и полутонов? — Нет, просто русый. Как было. Краска за зеркалом.       Пока они возились, Ветер ему даже честно все рассказал. Ну, кроме того, что было связано с делом Крайвер, потому что вообще-то иных не положено раскрывать людям. Девочка и без того невесть во что влезла со своей дурной теткой, чего ей проблемы множить?       Джим внимательно слушал, но вопросы задавал редко и никаких предположений не высказал. — Снимай футболку, а то все изляпаю, — предупредил Ветер.       Собственно, так он увидел Джима без верхней части одежды. И, вроде бы, ничего особенно красивого на взгляд среднестатистического человека: сгорбленные острые плечи, натягивающие кожу рёбра, следы прошлых травм. А Винс вот самым что ни на есть глупейшим образом уставился, не отрываясь. Твою мать, что же за глупость такая!..       Продолжить соображать внезапно оказалось сложной задачей. Однако — браво! — когда Эванс все же обернулся и поразительно деликатно уточнил, в чем же дело, Винсент все же сообразил сказать не: «Ты очень красивый», а подобающим нейтральным тоном уточнить: — Откуда у тебя татуировка?       «Татуировка» была и впрямь заметная, от одной лопатки до второй, почти до пояса, и любой адекватный человек в первую очередь обратил бы внимание именно на это. Толстые багровые линии глубоко вгрызались в бледную кожу Эванса, образуя изображение печати.       Джим вполне беззлобно, с выражением обычной для него усталой сонливости, отозвался: — Это не татуировка. Печать вырезана. Но я не отвечу, откуда именно она взялась и когда. Сколько себя помню, всегда была.       Ветер немного склонил голову набок. Ему становилось паршиво от одной мысли, что этот милый добрый парень пережил на самом деле. И прямо в руках и на кончиках ногтей возник слабый зуд.       Уничтожить бы все то, что причинило ему боль. — Мне ведь знакомо это изображение, — задумчиво, заставляя себя отвлечься от всякой ерунды, признался он. — Три скрещенных круга в ромбе. Я его ещё в прошлый раз узнал.       Джим выразил любопытство и готовность слушать приподнятой бровью. Видимо, он не имел понятия о магической сущности печати, которую носил на спине, и ее безрадостном смысле.       Винс недовольно поджал губы, заставив себя произнести ровно: — Это знак Сумрачной Кошки. — Вообще ни о чем не говорит, Винс. Могу пойти погуглить, если у тебя лимит на магические сведения. — Сходи, погугли. Только чуть-чуть попозже, — он наконец вернулся к его волосам и, понизив голос, попросил: — Давай не будем об этом… сейчас. Я сказал зря. — Давай не будем, — неожиданно не стал спорить Эванс. Напротив, в его ровном тоне бликом на битом стекле тоже мелькнула просьба — какая-то едва уловимая, даже робкая.       Ветер слабо улыбнулся и коснулся губами его обнаженного плеча. Потом — лопатки. Потом позвоночника.       Честно признаться, ему до сих пор было стыдно его касаться. Но и приятно тоже было. — Прекратить? — на всякий случай уточнил Ветер. — Не прекращай, — тихо подтвердил Джим. Его голос прозвучал немного глухо.       Винс кивнул и обвёл пальцем очертания лопаток, прежде чем снова прижаться губами. Наверное, это было впервые, когда он вполне понял на себе, что значит это таинственное книжное «хотелось поцеловать каждый сантиметр кожи», потому что сейчас ему правда хотелось чего-то примерно такого.       Ему и впрямь этого хотелось.       Очень сильно. — Убьешь меня, — чуть насмешливо выдал Эванс, передразнив его.       Здесь уже ничего не ответил сам Ветер.       Пока они смывали краску, все равно в итоге оба оказались мокрыми с головы до ног. Что ж, Ветер предупреждал, что не умеет, да и Джим не проявлял снисходительности к его неопытности, — он к нему вместо этого лип. В итоге они целовались среди этого бардака, причём Винс даже до крана никак не успевал дотянуться, чтобы выключить бессмысленно льющуюся воду. Оценить, как там вообще все это получилось, Эванс не собирался, — его явно больше тревожило другое.       Ветер чуть потянул его за руку. — Зайка, я себе не прощу, если завалю тебя на этом холодном мокром полу в ванной. — Ты собираешься меня завалить? — усмехнулся Джим, послушно поднимаясь следом. — Брось, этот вечер не может кончиться так хорошо. Это было бы слишком.       Ветер сделал вид, что задумался.       Не то чтобы он изначально и впрямь имел в виду что-то такое, — он просто хотел поцеловать его. Много раз. Но он ведь не слепой, — он отлично видел, какая реакция возникала на его действия. Сложно было не понять и не заметить. И почему бы и нет?       Ветер просто ценил возможность его касаться. Любым образом. Он был совсем не против дать ему все, чего бы ему хотелось.       Поэтому, едва они оказались на кровати, он снова прижался к чужой коже, натыкаясь губами на капли влаги. На запястьях, на ключицах, везде, где он в прошлый раз находил пальцами то ожог, то шрам, везде, где он заново замечал их сейчас… магия опять загудела, отвечая на его внутреннее желание исцеления, — потекла из глубины сердца наружу незаметными порывами покалывающих искр. Завтра кому-то, похоже, опять придётся удивляться на слишком хорошее самочувствие, потому что Ветер не намеривался прекращать — такие мелочи не могли доставить проблем.       Видеть то, как его оставляет этот извечный холодок, чувствовать, как ускоряется бег крови, как дыхание делается более частым… это было невероятно. Это завораживало вплоть до такого, что ему самому становилось сложно. — Ты хочешь?.. — тихо предложил Ветер, чуть наклонившись и одновременно вскинув на него взгляд. Волосы, то и дело падающие вперёд, ужасно мешались, но Джиму они явно нравились, и Винс их пока не собирал.       Джим прикрыл глаза, чуть прикусив губу. — Мы ведь с тобой об этом недавно говорили, — ровно ответил он. Все равно звучало неубедительно от слова «совсем». — Это не должно происходить так скомкано. Может, лучше все-таки потом…       Да будет ли оно вообще, это чертово «потом»?       Разве есть что-то плохое, что ему хочется видеть его наслаждающимся? Хочется подарить то, чего у него не было?       До тех пор, пока он здесь, с ним, он хотел бы сделать его настолько счастливым, насколько это возможно. — Я очень хочу сделать тебе приятно, — он аккуратно положил руку ему на бедро. — Сейчас. Прямо сейчас. Разумеется, если ты позволишь.       Джим задышал заметно тяжелее. Ветер нашёл это довольно милым. Джим правда был отзывчивым, когда дело доходило до ласк. Какая бы жуткая хрень ни происходила, он оставался спокойным и невозмутимым, но стоило только погладить его ласково — он тут же весь становился как на ладони, открытый, уязвимый, трепетный. Живой. Слёзы, собравшиеся на его ресницах в момент высшего наслаждения, были горячи, в отличие от стылых слез гнева. — Хорошо, — наконец согласился Эванс. Несколько стыдливо согласился. — Выбираешь же ты моменты, чтобы спрашивать… я же не железный, блин…       Ветер слабо улыбнулся, нетребовательно положив его ладонь на заднюю сторону своей шею. Здесь не о чем волноваться. Это не было чем-то плохим.       Все-таки его Джим в этом тоже был совсем… другим.       Он всегда так на него смотрел. Как на настоящее чудо.       Он всегда о нем думал. И это очень сильно чувствовалось.       Винс провёл по бедру вверх, немного погладил, — даже этого хватило, чтобы Джим хрипло выдохнул и сжал пальцы.       На самом деле он напрасно так волновался из-за Ветра. Да, если уж докопаться, у него, видимо, и впрямь были проблемы такого рода. С телесным желанием — так уж точно. Хотя он до хрена с кем спал, с оргазмом они в последний раз встречались чертовски давно. Иногда это даже становилось проблемой, потому что не всем, заплатившим аренду, было по вкусу такое, а на него и афродизиаки-то почти не действовали, хоть в слоновьих дозах скармливай.       Но касаясь именно… именно того, кто ему, блять, по-настоящему нравился, доставляя наслаждение именно ему, он чувствовал себя как человек, которому досталось сокровище. — Мой красивый Джим, — тихо произнес Ветер. Наверное, прозвучало нежнее, чем все, что он когда-либо говорил в жизни. И ему даже было нестрашно сказать что-то до такой степени сопливое.       Он быстро перехватил резинкой волосы и наклонился, чтобы сделать ему ещё лучше.       Уж это-то он умел, да.       И он не стал с ним много играть и дразниться. Он знал, что это и так должно быть хорошо.       Почти тут же ответом на его действия послужил хрипловатый тихий стон. Чужая мягкая рука почти бессильно легла ему на макушку, зарываясь в волосы.       Впервые (кажется, впервые?) в момент наслаждения в полусумрак с чужих приоткрывшихся губ соскользнуло его настоящее человеческое имя.       И не то чтобы Ветер невероятно сильно любил именно это имя, но почему-то его как током пробрало от этого.       Может, потому что это означало, что все по-настоящему.       Впервые по-настоящему, как это должно бывать.       Ветер не выдержал и чуть вскинул взгляд.       Джим правда мог бы сделать все, что он хотел, ему бы правда что угодно позволили бы с полной готовностью, но он не надавил даже чуть-чуть — его рука только слабо поглаживала. Он ухитрился продолжать пялиться на него как на что-то совершенно невероятное и прекрасное.       «Мой Джим, — удовлетворенно подумал он. — Мой человек… мое… мое сокровище».       Ветер мимолётно прикрыл глаза и расслабил горло.       Сразу после Джим, едва отдышавшись, погладил его по губам большим пальцем и потянулся к нему за поцелуем.       И именно в этот момент сам Ветер вдруг смутился. Не позже, не раньше, блять. Ну да, минетов-то чего смущаться, подумаешь, какое плевое дело, а вот поцелуи после — это все, шок.       Но просто… просто этот поцелуй был таким нежным и благодарным — в нем было столько трепетного чувства, чуть ли не откровенного восхищения. Да и как-то так вышло, что именно целовались они вполне невинно, и это было впервые, когда чужой язык прошёлся по губам и скользнул в рот. Джим ничего не умел, разумеется, и Ветер так или иначе ответил, слегка его направляя, и по телу быстро разлился жар.       Это было слишком уж интимно.       Стыдно, блять… как же невыносимо стыдно… — Я не хочу настаивать, но было бы замечательно, если бы ты позволил мне ответить, — прошептал он, оторвавшись от его губ. — Хоть как-то. А то как-то несправедливо у нас выходит. Уже во второй раз, — он спохватился и, будто вспомнив о чем-то, поспешно добавил: — Нет, забудь. Ничего страшного. Все, как ты захочешь.       Все ещё смущенный Ветер неловко лег рядом с ним.       И правда.       Это, наверное, просто нервирует: когда партнёр будто бы и не принадлежит тебе. Многим это не нравится. В конце концов, Джим и впрямь дважды отдался в чужие руки, а сам ещё не разу не получал этой власти над чужим телом. Да и Джим явно был из тех, кому важно не только получить, но и подарить. — Ты можешь, — наконец согласился Винс, быстро облизнув губы. — Только… так, как я, не надо, пожалуйста. Но ты можешь, если правда хочешь. Руками. — Точно? — Джим слегка встревожится. — Я не собирался упрашивать. — Да точно, точно… — он взял его за запястье и заглянул в лицо. — Ты об этом слишком уж много думаешь. Не бойся. Я себя не заставляю.       «Я просто от тебя без ума, вот и все».       Их взгляды снова переплелись, и рука Джима бережно коснулась его руки. — Ох, — он поменял положение, чтобы оказаться сверху. Мысль ему определенно понравилась: его глаза казались восхищенными. — Я… обещаю, я сделаю все, как ты скажешь. — Ладно, — отчаянно и слабо повторил Винс, обнимая его за шею. Ощущение прикосновения к обнаженной коже плавило. — Не переживай так, — он приподнял колено, задевая чужое бедро. — Это все — очень простые вещи.       Дальше вещать о том, как это все просто, он не смог, потому что к его шее прижались чужие губы, сухие и горячие. И он чуть сам не вздрогнул в лучших традициях не целованных девственников. У него даже дыхание слегка перехватило.       «Самому надо расслабиться, — подумал он, спустившись ладонью к чужой пояснице. — А то точно ничего не выйдет, и я ему благополучно самооценку угроблю». — Почему ты сначала не хотел, чтобы я тебя трогал? — тихо, но нетребовательно спросил Джим, немного отстранившись. — Плохие ассоциации? — Нет-нет, — он возразил поспешно, потому что ему действительно не хотелось, чтобы Джим хоть на миг допускал, что он в его голове соотносится со всякой мерзостью. — Честно никогда, ни разу. Ты слишком иначе это делаешь, — «Иначе на меня смотришь. И совсем иначе касаешься». — Тут правда… даже сравнивать нельзя. Не переживай об этом.       Кажется, в его лице мелькнуло смутное облегчение. — Хорошо, — прошептал он. Он прижался лбом к его лбу и сплёл их пальцы. — Я не стану слишком наглеть. — Мы будем обсуждать мои проблемы с сексом прямо во время секса, зайка? — слабо уточнил Ветер, натянув усмешку. — Это как-то не тянет на dirty talk. Давай сейчас здесь будем только ты и я, а не ты, я и проблемы? — Прости, — он положил его руку себе на щеку и снова улыбнулся. Примерно как тогда, когда Ветер только вернулся с веником. Эта живая счастливая улыбка на его лице была своего рода откровением. — Я просто волнуюсь, вот и не могу замолчать. Я просто так сильно тебя…       И он, не договорив, снова скользнул к его губам. Сначала — к губам, а потом к щеке… к линии подбородка, к шее. Все это, в общем-то, было довольно просто и невинно, но все равно безумно приятно. Так правда было намного лучше, чем когда неопытные котятки сходу пытались повторить какие-то дикие выкрутасы из порнухи, чтобы показать свою крутость. — Покажи мне, как нужно, чтобы тебе было хорошо, — пробормотал он. — У меня ведь в этой области знаний меньше, чем в любой другой.       Ветер отлично ощутил, что у него начали гореть кончики ушей. От стыда. И это с ним тоже точно было впервые. — Джим, да я н-не знаю, — выдавил он. — Просто расслабься и все. Делай, как нравится тебе.       Он вскинул на него долгий взгляд. — То есть, ты вытворяешь со мной все эти штуки как супер-любовник, но как приятно тебе — это ты даже не знаешь?.. — Все-все, перестань! — он был в шаге от того, чтобы его отпихнуть. Сам не понял, почему ему сделалось настолько стремно. — Делай уже что-нибудь, если уж пожелал!..       Теперь уже Эванс быстро пошёл напопятую. Он поймал его руку и коснулся губами костяшек. Почему-то от этого жеста внутри что-то дрогнуло и прозвенело лопнувшей струной, — мир кувыркнулся через голову. — Да, извини, — во второй или в третий раз мирно попросил он, полувопросительно приподнимая верхнюю часть его одежды. — Извини…       Пальцы легко пробежались по обнажившемуся животу сверху вниз, потом обратно, — кажется, Джим окончательно решил, что раз партнёр у него долбанутый, то есть, травмированный, значит он хрустальный, потому что поглаживаниями эти были самыми кончиками пальцев. И тем не менее, в них проскальзывало столько восторженного любопытства. И желания тоже.       И это тоже неожиданно оказалось приятно — настолько приятно, что у Ветра пересохли губы. — Когда ты будешь к этому готов, — прошептали ему куда-то в шею. — Я знаю, что обязательно покажу тебе, как это должно было быть. Как с тобой на самом деле нужно было обращаться. С самого начала. Винсент…       У него ком в горле возник — он сам обнял его крепче, прижимаясь ближе.       Наверное, у него в голове или в сердце тоже что-то согласилось с тем, чтобы здесь и сейчас были только они вдвоём. Потому что… ну, он ведь мог ненадолго позволить себе это, да? Почувствовать себя по-настоящему особенным для другого человека, тем более для такого невероятного человека?       «И я тебя тоже, — отчаянно подумал он. — Так сильно, Джим… так сильно…» — Как со мной надо было обращаться?.. — едва слышно спросил он. — Как с сокровищем, — он ответил, озвучив собственное чувство Ветра почти слово в слово так же, как оно звучало в его сознании. Он ухитрился сказать об этом без смущения. — Как с невероятным, прекрасным сокровищем.       Джим оказался чертовски терпеливым. Пусть его движения не были такими уверенными, моментами они даже чуть смазывались из-за неловкости, но он гладил его до тех пор, пока тело не сделалось наконец горячим, податливым и чувствительным в его руках.       И Ветер правда был в этом каким-то… беспомощным. Он не врал, он мало знал о наслаждении, — во всяком случае, о своём. Он редко с ним встречался. Вещи, в которых он ничего не понимал, настораживали и заставляли думать о каком-то подвохе.       Потому что просто так «хорошо» быть не может. Не бывает.       Но с ним ведь был Джим.       Джим, который ещё ни разу не воспользовался его беспомощностью. И, наверное, не сделал бы этого никогда.       Короткий стон сквозь зубы показался оглушительным. Руки дрогнули, ногти проскребли по кровати (они явно чуть удлинились — и это явно было с ним впервые во время секса). — Чуть-чуть… по-другому, — слабо выдавил он. Джим ведь просил его подсказывать: было бы несправедливо ему ничего не подсказывать, а потом заставить пригрузиться тем, что не вышло. Он скользнул к его руке и коснулся чужих пальцев, чуть поправляя их положение. — Вот так, — собравшись, попросил он. — Так?.. — его это вмешательство ничуть не смутило. Движения, без того небыстрые, сделались совсем неспешными. Это с ума сводило. — Да… — и ему пришлось укусить себя за запястье, заглушая очередной стон. Блять, чудесно. Никогда он таким громким не был. Хотя, возможно, ему попросту не бывало хорошо.       Очередной быстрый поцелуй на мгновение опалил веки, упавшие на глаза. — Не надо сдерживаться, — ненавязчиво попросили его. — Мы же не в отеле теперь. Ты чертовски красиво стонешь… Ты очень, очень красивый…       Ветер открыл глаза и уставился на него уже неотрывно. — Я тебе нравлюсь?.. — прошептал он. Голос чуть дрогнул, с чем он себя мрачно поздравил. Что за трепетная девица на ложе? — Конечно, — немедленно последовало в ответ. — Конечно, очень нравишься. — Обними меня, Джим. Вот так. Да, покрепче… — он скрестил ноги за его спиной и, снова всмотревшись в лицо, позволил себе забыться окончательно.       Ему было не так важно даже то, что мерзкая тварь может украсть у него даже неприкосновенность этого невероятного момента. Ему, пожалуй, было плевать даже на то, что бывало раньше. Кто ещё с ним бывал и как обращался.       Прямо сейчас он был особенным для того, кто с ним… занимался любовью. Он нравился этому особенному человеку. И он чувствовал, отлично чувствовал, что ему тоже хорошо с ним.       Его снова прошибло дрожью — глухое удовольствие нарастало. Мир снова качнулся, потолок свалился под ноги.       А потом в мире уже ничего не было, кроме его человека, державшего его в объятиях. Ни прошлого, ни будущего. Ни стыда, ни боли, ни сомнений.       Только возносящий к невероятным высотам короткий миг настоящего.