Глухая Методика Надежды

      …грустили, брошенные и несчастные, в бедной своей избушке. И тогда он щедро спас воробья, запутавшегося в гнилой сети.       «Ах, ведь лучше воробей в руках, чем холодная пустота».       Он поверил, поверил, раскрыл клюв и запел.       Слушаешь?.. Слушаешь?.. Песнь о прощении — слушаешь? Мимолётную ложь — слушаешь?       Джим проснулся с прелестнейшим ощущением бодрости, гудящей во всех венах. У него совершенно не болела голова, и по первому впечатлению он был отдохнувшим и даже полным сил. Это было настолько непривычно, что он на всякий случай с минуту подержал глаза закрытыми: просто на всякий случай, вдруг его тело ещё не до конца загрузилось и потому выдаёт какие-то ошибочно оптимистичные параметры. Однако сделанные вздохи уже пошли на десятки, и ничего не менялось.       И тогда Джим все-таки поднял веки.       Было свежо — в комнате слабо веяло сквозняком. В окно лез разливающийся в воздухе холодный свет, приглушённый серыми облаками и серой же тяжёлой шторой. Тихие тени скрылись, совсем слившись со стенами и растворившись в трещинах в полу. Наступивший «завтрашний день» не свалился на голову, как мешок с камнями, — устроился рядом хоть и почти беззвучно, но с невозмутимым нахальством профессионального мошенника.       На удивление, Ветер с утра пораньше никуда не смотался. Он, видимо, благостно дрых, и Эванс благоразумно не стал тянуться, чтобы коснуться его. Он отлично помнил, что в Праге это закончилось тем, что ему едва руки не выкрутили. Он решил не портить себе атмосферу послелюбовного утра и ограничиться просто долгим внимательным взглядом.       Это, если честно, было немного не по плану. Все вчерашние… эм… события. Кроме разве что наконец перекрашенных волос — вот это Джим изначально планировал, да.       Эванс отметил, как поменялось чужое дыхание. Видимо, Ветер тоже проснулся.       Только после этого Джим молча коснулся кончиками пальцев чужой спины — и, не получив намека на недовольства, очертил контур лопатки. Ему было банальным образом любопытно. Не только потому что он впервые видел его обнаженным, а потому что он вообще впервые был в подобной ситуации. Он честно жил жизнь с девизом «да кто такие эти ваши сексы и, собственно, зачем это все надо». Ему представлялось, что это очередная сильно переоцененная вещь, и у него никого не было, потому что у него даже интереса не находилось.       Оказалось, что, при соблюдении определенных условий, вещь все-таки неплохая. По-своему даже забористая. — Что у тебя на спине? — тихо спросил Джим. Голос со сна был немного хрипловат. — Не знаю, — ответил Ветер. Он и впрямь уже не спал, и спустя мгновение посмотрел на него в ответ снизу вверх, устроив голову на сложённых руках. Он был достаточно растрепанный, но его взгляд был на удивление ясным, лишённым дымки медленно отступающей дремы. — Всегда было.       Джим изучающе провёл по двум накладывающимся друг на друга шрамам, тянущимся вдоль чужого выступающего позвоночника. Выглядело так, как будто что-то очень сильно стегнуло, — так сильно, что только чудом кости не перешибло. Или перешибло?       Не то чтобы он собирался быть бесцеремонным, но он лично видел, что у его волшебного краша сходят травмы любой степени тяжести. Когда они, кхэм, когда был их первый раз, в общем, Джим, при всей трепетности происходящего, отлично почувствовал, что во рту у Ветра хорошо так недостаёт зубов. Вчера он также имел возможность убедиться своим языком, что все тридцать два на месте. Если у аманодзяку даже зубы заново отрастают, да ещё и за такой короткий срок, то что вообще могло бы оставить ему шрамы? — Что же могло ранить волшебное существо? — Джим решил озвучить сомнения. — У тебя ведь больше ни одного шрама нет.       Винс покачал головой, и Джим поверил, что, видимо, он и впрямь не в курсе. Эванс принял эту внезапную деталь к сведению, пообещав пристроить ее на какое-то место в общей картине происходящего. У него было смутное ощущение, что это важно и может сыграть какую-то роль. — Болит? — задумчиво уточнил он. — Нет, — ответил Винсент. Кажется, честно. — Не помню, чтобы болело.       Повисло недолгое молчание.       Взгляд Джима упал на оставшиеся на бежевой ткани простыни рваные полоски, и Эванс не без интереса покосился уже на пальцы Ветра (сейчас —обычные пальцы с совершенно обычными человеческими ногтями). — Ты всю простынь изодрал, — Джима это скорее смешило, чем удивляло или пугало. Боги, что его вообще могло бы удивить в этой жизни? — Когтями.       Ветер цокнул языком. — Сорри, солнце. Раньше за мной действительно не водилось.       Ну да. Пожалуй, сложно было бы объяснить случайным людям такие бонусы. — Стало быть, мои навыки оказались настолько хороши? — Джим смотрел на вещи реально и отлично понимал, что ничего особенного не сделал. Сейчас он просто дразнился. И это нельзя было не понять.       Ветер фыркнул. — Не напрашивайся на комплименты так бесцеремонно. — Так разве я их не заслуживаю?       Ветер зашарил вокруг рукой и, подцепив край подушки, пихнул ею Джима. — Паршивец, — сказал он и перевернулся на другой бок. Эванс увидел, что он улыбается. Искренняя улыбка у него была чудесная — в ней было что-то кроткое, усталое, но нежное. Обычно подобное выражение чаще встречалось у старых людей, видевших много горя.       Джим, поколебавшись всего мгновение, наклонился и коротко поцеловал его в макушку. Это была мелочь на фоне того, что они уже дважды переспали.       Оглушительная волна воспоминаний о вчерашнем окатила, как переслащенный кипяток. Эванс не смутился — он припомнил все и ещё раз перебрал картины случившегося с жадным интересом. Все воскресло перед ним с готовностью: глухой надрывный стон, краткая дрожь, горячее дыхание, бешеный стук чужого сердца — холодок кожи, судорожное объятие, губы на своих губах… и собственное мучительно острое наслаждение — до расходящихся перед взглядом кругов. «Обними крепче».       Джим поспешил вылезти из кровати, потому что не хватало только окунуться в омут внезапной близости в разгар происходящего звездеца. Потому что — таки да — его снова потянуло к главному действующему лицу всех этих обжигающих воспоминаний. Безусловно, этой всеобъемлющей близости снова захотелось — и не столько телом, сколько духом. Прижаться так близко, как только возможно — жадно приникнуть, как к источнику жизни. Однако не время было теряться в другом человеке. — Так что там про печать? — напомнил он, натягивая на себя первую попавшуюся под руку футболку. Она была старая и с какой-то тупой надписью. — Ты упомянул, что что-то знаешь о ней. Назвал «знаком Сумрачной Кошки». — А, — он поморщился и потёр переносицу, усевшись в кровати без малейшего смущения. — Есть одна могущественная иная. Что-то по уровню Нильса. У неё тоже какие-то свои сомнительные организации с сомнительными делами, но я про них реально почти ничего не знаю. Вот ее и называют Сумрачной Кошкой. Три круга в ромбе — ее знак. — Фу, как пафосно, — пробормотал себе под нос Джим. На удивление ясная голова у него заработала очень быстро. — У вас традиция, что ли, выдумывать себе нелепые псевдонимы?       …печать действительно была с ним с момента рождения, и во время предыдущей встречи Нильс ненароком вкинул, что появление Джима в мире — результат работы экстримистки настроенной группы иных. Два и два сложить просто: его рождение, вероятно, может быть как-то связано с делами этой «Сумрачной Кошки».       Другой вопрос, зачем Нильс это вкинул. Наверняка не просто так. Не может ли здесь быть каких-то внутренних дел двух иных? Он мог знать о печати. «Откуда?». Мог знать и то, что Ветер это изображение узнает. «И на что он на самом деле рассчитывал?»       Действительно ли рассчитывал на что-нибудь или здесь очередное странное совпадение?.. — Это с начала двадцатого века осталось, — Винсент, который «Ветер» и который тоже только что получил шпильку о пафосных псевдонимах, развёл руками. — Во всяком случае, у Сумрачной Кошки, она же старая. Тогда очень модно было, понимаешь. Всякий мистицизм и все подобное, к этому относились посерьёзнее, — после паузы он тихо предложил, видимо, подумав о том же, о чем сам Джим: — Хочешь, я поспрашиваю о ней? — Не нужно, — возразил Эванс без особенного сожаления. Он был не из тех, кто стремится разгадывать тайны, просто чтобы разгадать. Его никогда не волновало его собственное происхождение, и он предпочитал знать об этом как можно меньше. Он чувствовал себя ещё более неуместным в человеческом мире, когда даже мимолётно обращался к этому мыслями. Да и… — Да и сейчас не время. У нас другие проблемы. На них и сосредоточимся. Я думаю, будет лучше, если ты продолжишь заниматься тем, что хотел сделать: узнать больше о способностях Направляющих. — А тебе не кажется, что твоя связь с другой могущественной иной тоже может ненароком оказаться полезной? — слегка неуверенно пробормотал Ветер. Взгляд он почему-то опустил и принялся дёргать одеяло (тоже пострадавшее вчера, разодранное). — Пока не понимаю, каким образом, но я не верю, что за несколько сотен лет двое сильных темных в преступном мире ни разу не закусились. Это можно было бы попробовать использовать.       Джим наконец полностью оделся и обернулся: — Мне надо подумать, — признался он. — Ты наверняка понимаешь, что даже если я действительно каким-то образом связан с этой иной, то это едва ли даст ей основания помочь нам, — он покачал головой, положив ладонь на висок. — Я пока пойду, сделаю что-нибудь, вроде завтрака.       Ветер, лениво потянувшись, чуть прищурился — в его глазах отразились тёмные потусторонние блики. Зрелище было достойное внимания. Если бы его худоба и бледность были чуть менее нездоровыми, он и впрямь был бы просто невероятно красивым. Джим благополучно не показал (он очень надеялся, что не показал), что у него мурашки побежали при одном взгляде на этот прогиб. — Аж так? — насмешливо уточнил Винс. — В постель принесёшь?.. — Да, прям так. Не все же тебе кофе варить, я тоже хочу позаботиться, — Джим слабо улыбнулся. — Но в постель не понесу, сам спустишься.       …нужно было непременно выяснить, что связывает Нильса и Сумрачную Кошку. Были ли у них какие-то совместные дела и, главное, противоречия. Если были, то когда и в чем именно. Понятно, что такие новости не освещаются в магических СМИ, и заметки о них не пишут, но тем не менее.       Коротко звякнул тостер, и ворчливо зашумела кофемолка. Сверху смутно доносился шум льющейся воды. Джим думал, неподвижно уставившись в пространство: замысел быстро свивался с обратной стороны черепа. — Ничего, — тихо сказал он вслух. Это прозвучало так ровно, словно он монотонно озвучивал текст какой-нибудь инструкции. — Мы с тобой ещё посмотрим, кто кого, Макото. Посмотрим.       Конечно, десятки десятков новых аспектов, которые было важно учитывать, немного путали. Но уж в искусстве доставлять неприятности Джим и впрямь достиг некоторых успехов.       Если все сработает правильно, этому «Нильсу», то есть Макото, станет не до его Винсента. И не до кособокой «Ракшассы».       Ветер спустился минут через десять — разумеется, в его одежде. И, разумеется, с мокрыми волосами. Он их, кажется, никогда не сушил нормально. Винс уселся рядом почти беззвучно и принялся рассматривать свои руки, видимо, размышляя о ночных «бонусах», лишивших Джима комплекта постельного белья. — Такого правда раньше не было? — между делом спросил Эванс, потянувшись за сахаром. Он машинально срезал с тостов корочки, потому что всегда делал так для Джулии. Но это было нестрашно. Что, возлюбленный не заслуживает того, чтобы ему с утра срезали корочки? — Да правда, Джим, — немного хмуро подтвердили в ответ. Ветер недовольно поджал губы, подтянув к себе босую ногу. — И мне как-то не очень нравится. Я предпочитаю контролировать такие вещи. — Это не может быть потому, что ты стал сильнее? — Джим выдал первое предположение, пришедшее в голову. Ветер как-то сам говорил об этом. — Да вот хрен знает, — весьма исчерпывающе выдал Винс. Его внимание переключилось наконец на Джима. — И какие еще сюрпризы ожидать? — Кстати, об этом. Всегда было интересно. Ты ведь в человеческие школы ходил, — пробормотал Джим, поставив перед ним тарелку. — Был среди людей. Неужели никто никогда не замечал странностей? Если ты сейчас контролируешь какие-то волшебные штуки, то не мог же ты их и в детстве контролировать?       Его прицельно пнули по заду. Прицельно, но совсем слабо — он даже не покачнулся. — Ты откуда про человеческие школы знаешь? Сталкер несчастный, — фыркнул Ветер. Однако ответить-то он ответил: — Если бы даже кто и заметил что-нибудь, то либо не обратил бы внимания, либо придумал бы себе «нормальное» объяснение. Это часть магической маскировки, которую даёт «круг». Да и в детстве я гораздо меньше отличался от человека, чем сейчас, там нечего маскировать было.       Любопытно. Джим решил продолжать придерживаться элементарной логики: — Так если ты с возрастом все меньше и меньше походишь на человека, то, может, нынешние изменения — это просто этап твоего аманодзяческого взросления?       Ветер покачал головой. — Больно уж быстрое «взросление», — насмешливо побормотал он. — Я знаю, что и как со мной должно происходить при нормальном положении вещей.       Джим не стал уточнять, откуда он вообще это знает. Вместо этого он задумчиво протянул: — Ну, знаешь, подростки меняются каждый день… — Блять, Эванс. Честное слово, я тебя отпинаю!.. — Переходный возраст сложный, я понимаю. — Засранец. Если уж так, то в следующий раз хрен тебе, а не сексы. Нечего с подростками сексами заниматься. — Ладно-ладно, — Джим засмеялся. Про себя он подумал, что эти внезапные странности тоже надо непременно учесть. — Я все понял!.. Извиняюсь, ты взрослый мужчина. Ешь давай, и перейдём к делам. — Быстро же ты переобулся, — впрочем, от приглашения он отказываться не собирался.       Джим покосился на него и подумал, должен ли прямо сейчас сказать, что влюблён в него, или это будет глупо делать с утра после секса. — Я собираюсь попробовать кое-что сделать, — вместо этого признался Эванс, наконец вручив ему чашку. — Сегодня-завтра. Это выиграет нам время. Объяснять конкретнее не буду, прости. Не потому что я не хочу, — Нильс все ещё мог заглянуть в мысли к Ветру в любой момент. Это все испортило бы. — Но мне потребуется твоя помощь. — Опять благоприятный фэншуй создавать? — вполне беззлобно уточнил он, подтянув к себе тарелку. — Сидеть и красиво вдохновлять мужика на подвиги? — Нет, — хотя было бы славно. — К моему сожалению, это было бы слишком не рационально. Та волшебная связь, которую ты дал мне в Праге. Она очень удобна тем, что не нужно тратить много времени, чтобы передать информацию. А ты явно знаешь побольше, чем я. Мне нужно все, что у тебя есть про «круг», если уж некоторые ограничения пропали, — они уже выяснили, что далеко не все. — Все о том, кто какое положение занимает. Все о том, какие дела проворачивает Нильс. Среди этого точно найдётся, что можно правильно использовать. — То есть, — констатировал Ветер. — Ты хочешь сказать, что сообразишь лучше, чем я? — Я не имел в виду, что тебе мозгов не хватает, — нахмурился Джим. — На такие вещи тяжело объективно смотреть, будучи вовлечённым в это. Сложно изучать проблему, частью которой ты являешься.       Наверное, как-то совсем уж бесцеремонно было бы сказать, что Джим просто не считал, будто с ним вообще может сравниться хоть кто-то. Ему даже мысленно было неловко это произнести, хотя это на самом деле казалось ему правдой. — Не буду спорить с тем, что ты только что обесценил социологию, — хмыкнул Ветер. — Да и я вовсе не претендую на то, чтобы сравниться с тобой по мозгам, зайка. — Так ты сможешь? — уточнил Джим, всматриваясь в чужое выражение. — Если это не опасно, разумеется.       Ветер нахмурился.       Джиму стало стыдно. Он просил права залезть в чужие воспоминания и просмотреть их — кому это будет приятно? Особенно учитывая, что эти воспоминания сотканы из боли и унижения. Это требовало огромной откровенности — откровенности, которая сродни содранной коже. Скорее даже чрезмерной. — Послушай, Винс, если ты не хочешь… — начал было Джим, собираясь сказать, что ему вовсе необязательно идти на это. — Да нет, — вдруг неожиданно спокойно ответил Ветер, откинувшись назад. Джим и впрямь очень удивился. — Сделаю. Можешь посмотреть все, что захочешь. Это не то чтобы очень сильная магия, проблемы не должны возникнуть. Если ты считаешь, что это поможет, то пусть.       Джим прикусил язык. Хотя Ветер согласился и даже не выглядел недовольным, атмосфера помрачнела окончательно. Кофе они допивали в глухом молчании, в котором неслышно раздавался траурный перезвон. Сквозняки стали холоднее и пронзительнее. — Я не буду пялиться куда не нужно, — честно пообещал Эванс. Ему наконец стало неловко, и он не решился на ещё какой-нибудь чрезмерно интимный жест. — Это на твоей совести, зайка, — насмешливо отозвался Ветер, не поднимая глаз. — Мне не жалко. Ты имеешь право знать, ради кого вообще влезаешь во все это. Это справедливо. — Дело не в этом. — Да я в курсе.       Ближе к обеду они разошлись, чтобы заняться делами.       Джим принялся в одиночестве разворачивать деревянные маски. Несмотря на неловкий разговор, он был вполне уверен в том, что собирается делать.

«Кагомэ, кагомэ, Крутится-вертится клетка с маленькой птичкой, Ну когда же ты выйдешь к нам?» «…А кто на самом деле за твоей спиной?».