Цивилизованные люди

Как много света. В бледных лучах восхода растворялся вид за окнами — сонное марево над задушенной бетоном причалов рекой. Небо цвета расплавленной меди монотонным ломаным пунктиром расчерчивала в полёте одинокая птица. В розовый перламутр окрасился даже серый бетон глухого забора. Солнце играло в колючей проволоке, пропуская по ней яркие искры — точно в электрической цепи случился пробой, но нет, всё тут было исправно. Трансформатор гудел ровно, без единого перерыва. По площадкам вышек у КПП неизменно шагали туда-сюда часовые с упрятанными за маски лицами и автоматами наперевес. Кто-то с утра пораньше гремел инструментами под днищем внедорожника, что щетинился стволом пулемёта прямо в створ облупленных, но мощных ворот «парадного» выезда на реку. Мэл казалось, она смотрит на всё это вечно, хоть едва ли дольше десятка минут стояла у обширного стола, за которым в потёртом кресле восседал мистер Волкер. О, босс и впрямь оказался ранней пташкой. Рассвет волнами затапливал пространство кабинета, сквозь жалюзи чертил прозрачные полосы на стенах и скудной обстановке, но абсолютно не касался глубины блёклых голубых глаз. Хойт вообще не сидел спокойно. Чуть сутулясь, то и дело упираясь локтями в столешницу, непрерывно жестикулировал и говорил, говорил. Сыпал похвалами, снисходительными, барственно-насмешливыми, — Мэл автоматически ловила одни только мысли, отбрасывая сказанное вслух. К чёрту слова, главное самой дышать ровнее. Душно. То ли после бессонной ночи, то ли хозяин кабинета слишком вежлив, имея за спиной клетки, железные ящики и кучу головорезов. Никто ведь не удивился бы, если б вон тот здоровенный диван у босса по правую руку оказался вдруг обтянутым человеческой кожей? Правильно, никто. И улыбка — Хойт прекрасно знал, как тошнит и воротит от этой косой гримаски, — Мэл на сдачу возвращала ему такую же, под жалобный скрип старого кресла, уставшего от вечно порывистых движений оратора-самоучки. — Вот что значит: профессионалы. Вышли ночью проветриться — выявили и обезвредили предателя-отравителя. Браво, браво… Улыбку в ответ ещё шире, хорошо, губы наконец-то зажили — тот, кто по ним бил и заставлял прокусывать в ярости и бессилии, остался за нешироким проливом. Тут тиран пострашнее, из тех, кто питается деньгами и любит таких же, как он сам. Вот с папочкой мистер Хойт наверняка бы спелся, либо два крокодила с увлечением жрали бы друг друга — одно из двух. Но старика Мейсона тут нет, его нет больше нигде, а вот дочери тошно, но она всё улыбается. И ледяные слова чеканит по-военному чётко: — Спасибо, сэр. Поодаль застыл Алвин, чёрное воплощение безразличного холода. Снайперу плевать на похвалы, как плевать и на босса. У снайпера своя цель, затерянная в страшных фиолетовых снах. Здесь же рассвет окрасил белые волосы в тот же расплавленно-розовый, а на угольно-чёрной форме оставил отпечаток спёкшейся крови. Цвет смерти и ненависти: снайпер и на Хойта распространял это ледяное чувство, только вот за что — тяжело нащупать. Алвин вдруг склонился к самому уху босса: ни слова не слышно, но похоже на просьбу. Не для себя — для неё, вот ещё новости, эта его чёртова забота. Хойт медленно кивнул, вальяжным взмахом руки скрепил согласие — только блеснул в солнечном свете металл часов. Алвин разогнулся, снова застыл бесстрастным столбом, ожидая дальнейших распоряжений местного величества, к которому, очевидно, мог вот так запросто обращаться. А у Мэл неожиданно прорезался слух: — …конечно, вы всё получите — не каждый день мои люди так меня радуют. А пока… — энергично хлопнув себя ладонями по коленям, Хойт в кресле откатился от стола и уставился Мэл прямо в глаза, зрачки в зрачки, — я хочу, чтобы ты проучила нашего предателя. Слышишь? Ты ведь умеешь, я знаю. Покажи всё, на что способна. Заставь его захлебнуться болью так, как он рассчитывал заставить нас захлебнуться ядом… «Хренов Цицерон…» — Мэл показалось, что внутри у неё вот-вот лопнет какая-то струна. Тогда тело, вытянутое неистребимой выправкой, просто развалится на части, высохшие неодушевлённые детали. Чёрта с два. Ничего не разваливалось, к губам намертво примёрзла гримаса. В то время как взгляд Алвина, пойманный вскользь, привычно неподвижен и холоден, только мысли странные, отрывистые: — Вот и она тоже… Как воля рока. Как змей-искуситель. У каждого свой. Змей. О ком это он? Почему «тоже»? Не разобраться так просто, не распутать клубок своих и чужих мыслей. Ненависть сильнее разума, замерзла на дне зрачков в синих глазах. Лицо у Алвина совсем окаменело — никто никогда не заподозрил бы, как сильно он ненавидит, — лишь бы дело делал исправно. Он и делал. Изредка стискивая локоть Мэл, вёл её по лестнице-колодцу — на самое дно. Впрочем, дно — это всего лишь холл первого этажа, заставленный тюками с «товаром», столами и загородками для целой толпы охранников. Место назначения ещё ниже дна, брести туда по десятку обшарпанных ступенек, стараясь не тереться об изъеденные ржавчиной перила. Подвал, ну конечно же. Избитый облезлый пол, шныряющие туда-сюда грызуны, стеллажи, стол и древний, кажется, древнее самого здания, ящик с экраном. Здесь, очевидно, место надзирателя. Кто всё это построил? Уж явно не Хойт, не его деньги — гораздо раньше, даже забранные решётками крошечные закутки оборудовал не он. Камеры-одиночки, настоящая тюрьма, надо же, вот тебе и острова с дикарями. Цивилизация, хоть и порядком замшелая. Мэл всё пыталась дышать ровно и размеренно, но не тут-то было — в глотке рос тяжеленный ком. Зеленоватая наёмничья майка с каждым шагом всё сильнее приклеивалась к изнывшейся от напряжения спине, противная струйка пота тянулась куда-то к копчику. Горло будто липкими пальцами стиснули, и дело было не в вони, от которой приходилось рывками тянуть воздух через рот. Воняло действительно знатно, затхлой подвальной сыростью, плесенью, кровью и мочой. Даже дерьмом, кажется, но заштормило на ходу Мэл не поэтому. В подземелье волнами распространялась боль, ворочалась тупым ножом в открытой ране, монотонно ныла, натягивая нервы, как трос на барабан лебёдки. Лебёдка. Не зря эта штука пришла на ум — Ваас, помнится, наматывал на неё кишки одного предателя. Мэл достался другой, тоже иуда, отравитель, подлец — давай же, утешай себя этими словами, миноискатель, инструмент для пыток, пока дверь-решётка с коротким лязгом отъезжает в сторону под рукой Алвина. А вообще — соберись, по крайней мере, видеть лицо жертвы тебе точно не придётся. Это привилегия Хойта. С наслаждением он откинется на спинку кресла, взгромоздит ноги на стол рядом с ещё одной местной древностью под названием «ноутбук». Вперив в примитивный экран водянистый взгляд рептилии, станет ловить каждую гримасу, каждый стон — о, это так интересно, когда жертва не понимает, что или кто причиняет ей невыносимую боль. Не видит мучителя, теряет себя и только кричит, надсаживая уже сорванное горло. — Присядь, — Алвин жестом обвёл полутёмное пространство, предлагая выбрать между койкой и стулом посреди камеры. Что ж, стул хотя бы чище, без жутких пятен и разводов. На нём, конечно, наверняка не раз кого-то били, вот совсем как человека за стеной. Не торопясь, с удовольствием и расстановкой, расквашивали кулаками губы, по нескольку раз впечатывали удары в одно и то же место на скуле, а потом без замаха, апперкотом опрокидывали навзничь. Однажды уронили совсем, вместе со стулом, так, что затылок встретился с полом и хрустнул. Непрерывно морщась, Мэл всё-таки уселась, постаралась расправить плечи, прогнать чужой кошмар и выматывающую дрожь. Даже глаза прикрыла — бесполезно, всё равно перед ними только размытые рожи и размазанные, точно в ускоренной перемотке, ударяющие руки. Дальше ещё хуже. Распростёртое тело пинали ногами, без слов и ругани, точно экономя силы и воздух, зато сопровождая каждую встречу ботинка с животом и рёбрами жертвы смачным, каким-то сытым кряканьем. Потом в горячке избиения кто-то явно вспомнил простреленную ногу жертвы — Мэл успела разглядеть грязную, окровавленную повязку, съехавшую с колена. Потом память отравителя буквально взорвалась. Картинка рассыпалась алой мутью, в пересохшем рту стало влажно с привкусом металла и горечи, и непередаваемо тошно. Тошно — было бы чем блевать, но человеку за стеной уже нечем. Удар по ране ослепил и оглушил, заполнил темноту камеры дымным кровавым мороком, но сознание и не думало ускользать. Ни на минуту, ни на мгновенье, хоть воздух всё больше походил на кипяток, раскалённым паром прилипал к коже, заставляя её пылать, огненным сверлом шевелился в развороченном пулей колене. Пламя, казалось, вливалось прямо в кровь, выжигая из неё кислород, но спасительная отключка от удушья всё равно не приходила. Вместо неё явилась жажда, дикая, нестерпимая. Слишком сухо, слишком печёт — нужен глоток, хотя бы крошечный, чтобы смочить распухшие, покрытые коркой губы. Воды не оставили, не нужна она полутрупу, который выложил уже всё, что знал, но подохнет в любом случае. «Пей из толчка», — уходя, через плечо бросил один из палачей. Человек смутно помнил его имя — то ли Саймон, то ли Стивен, такой же вояка, собрат по ремеслу, даже пересекались пару раз, обстряпывая дела босса. Пока не нарисовались узкоглазые, не предложили за смерть Хойта такую сумму, что глаза на лоб полезли. До конца жизни можно не задумываться, в какой карман руку совать за баблом — жалкими баксами скупердяя Волкера. Человека в соседней камере колотила лихорадка, волны озноба сменялись обжигающим жаром. Необработанная рана уже вовсю гнила — Мэл физически чуяла, как там копошатся невидимые глазу существа. Поедают порченое мясо, размножаются, испражняются, отравляют, чтобы гнило дальше, давая больше и больше пищи. Отрава вот-вот проникнет в сосуды, разойдётся по кровотоку, поднимая до предела температуру. Но сейчас человек в который уже раз очнулся. «Хотел напоить нас ядом? Пей теперь из толчка!» Из толчка? За спиной у Мэл явно такой же, как в соседней камере — весь в трещинах и сколах, замызганный потёками всех мастей. Кто только не справлял туда нужду, и чёрт знает, работает ли слив, но человек только что приподнялся, чтобы подтянуться на руках. Раз, другой — камера вертелась и меркла перед глазами, влага терялась с потом, запуская по кругу новый виток жажды. Человек убил бы за глоток, но упустил свой шанс убивать ещё ночью. Сейчас там, наверху, всё сильнее разгорался пронзительный розовый рассвет, а в подвале избитое, поломанное тело ползло к унитазу. Добравшись, вцепилось в ободок расплющенными пальцами, на которые всем весом наступали бывшие сослуживцы. Изо всех сил подтянулось — колено поехало по полу, соскользнула ладонь, завизжала по битой керамике. Удар подбородком о край едва не вышиб из человека дух, но жажда оказалась сильнее всего остального, даже беспамятства. Мэл уловила низкий вой, кажется, просто слухом, когда заключённый последним усилием перегнулся через край стульчака и черпнул ладонью зловонную жижу. Тут же оборвала контакт. Рывком поднесла руку ко рту, чтобы хоть как-то сдержать рвотные позывы. Бесполезно. Жаркий сквозняк без препятствий гонял туда-сюда смрад давно не мытых отхожих мест, невыносимо кислой блевотины и свежей крови. У этого, за стеной, закровила рана, пятная бурым грязный пол. Какого хрена? Ментальная связь только что восстановилась сама собой, против воли, и теперь перед глазами у Мэл просто меркло. Все признаки воспаления, интоксикации и кровотечения. Бешеный жар, зубы, выбивающие дробь. Дальше — гангрена, только дотянет ли отравитель до начала настоящего заражения? Не похоже. Грёбаное проклятье, а не дар. Вонючим воздухом не надышишься, желудок выплясывал под рёбрами, как наделённый душой. Вверх по пищеводу ползла горькая едкая масса — нужно крепче сцепить зубы, чтобы не вырвалась. Прекратить это, прекратить — жаль, что способ единственный. Боевая сторона дара автоматически отключала эмпатию — будто кто-то нажимал на клавишу предохранителя. Щёлк — и никакой боли. Только серый полумрак, окружающий мир в котором едва проступал, да сияли алые проводки. Схема нервной системы. Из чувств — только восприятие цвета и вибрации, яркость и дрожь, бег нервных сигналов. Этот бег можно ускорить, разогнать импульсы по отросткам клеток, а можно, собрав избыточную энергию и добавив своей, нанести сокрушительный, выжигающий удар. Мэл никогда не задумывалась, почему всё именно так, просто полагалась на защитный механизм своего тела. Какая разница, всем плевать, как это работает, все хотят результата. «Ты как ядерная бомба». Чёрта с два, Ваас, я намного хуже. Могу убить сразу, но сейчас надо медленно вынуть из человека жилы. Не касаясь его, через стену. Ты так умеешь? Желудок опять скрутило, рвотный рефлекс едва не согнул Мэл пополам, но плечи сзади вдруг сдавили. Потом вообще полуобняли, точно в смертельном удушающем захвате, но вместо этого мягко, осторожно выпрямили. Влажные волосы шевельнулись от тёплого выдоха, сначала на макушке, потом на виске у левого уха, хоть Мэл была уверена — вслух Алвин не произнёс ни звука: — Он всё равно труп. Делал много плохих вещей — помнишь, ты сама говорила ночью? Отнимал у слабых и безоружных, убивал, потом вообще продался. Огромной международной банде. Их боевики вырезают неугодных семьями. Помнишь? Помнишь? Успокойся. Она хотела зарычать, что спокойна, но зубы расцепить было страшно — жгучая масса хлынула бы наружу. Человек за стеной — преступник, убийца, предатель. Подобных ему уничтожают — Мэл всегда считала именно так и следовала этому правилу. Мучила же всего однажды, в мороке забытой злости, пытаясь пробудить это чувство в полную силу. Пытала Вааса. Вот же идиотская насмешка. — Вааса Хойт тоже когда-то впервые заставил мучить. Тому понравилось. А ей… — долетело до сознания смутное, эфемерное — остальное плыло в потоке чужой боли. Алвин вот не мучил, уничтожал мгновенно, одной пулей ставя точку в чьей-то жизни. А ещё он ненавидел Хойта за то, что тот превращал людей в чудовищ — Мэл поняла это разом, точно с глаз упала пелена. Хойт причина всему. И до него можно дотянуться сквозь серый сумрак, ощутить дрожь проводков-нервов, ведущих к сердцу — в конце концов, есть же у него сердце! У отца ведь было. — Он — преступник… Человек за стеной, обессилев от рвоты, колотился в судорогах на полу, задевая макушкой стульчак. У Мэл задрожали сжатые на коленях кулаки, а потом, кажется, просто сработал какой-то инстинкт. Ментальный удар чуть было не вышел смертельным, по подвалу метнулся задушенный полувсхлип-полукрик, а ещё визг обувных рантов о бетон. Пальцы Алвина сильнее впились в плечи, почти-давлением причиняя почти-боль, смешную, слабую, но отрезвляющую. Рывками заглатывая воздух, Мэл ослабила хватку. Узник балансировал на грани обморока, но сверху, из кабинета с окнами, выходящими на рассветную гладь реки, требовали продолжения. Вслух, хотя сначала Мэл решила, что сходит с ума, когда в подвале загремел голос Хойта. Потом вспомнила о радио, внутренних коммуникаторах для зданий — в это дикое время такое уже точно изобрели, а кто-то вроде островных маньяков не гнушался использовать средства связи для таких вот ненормальных аттракционов. Человек за стеной видел ад, подозрительно напоминающий сырой подвал, но бетонная коробка раскалилась докрасна, и беспомощное тело медленно поджаривалось в ней, как в гигантской адской духовке. Воздух клубился огненным туманом, перекидывался на одежду, вгрызался в кожу, заставляя кататься по полу. На деле получалось только барахтаться опрокинутым жуком, которого вот-вот раздавят. В аду, конечно же, был хозяин — как без него? Его голос гремел вокруг, ядовитой насмешкой сочился сквозь стены вместе с каплями влаги, прорастал пятнами вездесущей плесени: — Должно быть, ты сейчас чертовски заинтригован, почему твое тело бьется в конвульсиях. Может, это мой голос так на тебя влияет? Оп — и нет руки! Мэл на секунду очнулась. Уставилась на свои ладони, моргнула — по ним ползли почти реальные пятна алого тумана. Руки? Нет руки? Именно этого он хочет, холодный человек-ящер, греющий толстую бронированную шкуру у железных ящиков, где в огненных муках корчатся люди? Этого, конечно этого, вон как исходит слюной, не отрывая глаз от экрана, а зрачки наверняка горят предвкушением и азартом. Нужно только сосредоточиться, ничего сложного. Руки узнику всё равно больше не понадобятся. Схватив крошечный глоток вонючего воздуха, Мэл дождалась, когда перед глазами снова проступит алая паутина. Вот оно, плечевое сплетение нервов, клубок мерцающих волокон. Сигналы можно усилить постепенно, но сейчас лучше собрать силы на единственный удар. Раз — и левая рука преступника, убийцы, предателя и отравителя безвольно обвисла. Ею не сбить призрачный огонь, он охватит тело целиком и будет обнимать до тех пор, пока не обнажатся кости. Плоть тут же нарастёт снова, пламя станет глодать её с новой силой, и мука будет повторяться, пока сердце не устанет и не лопнет, расплескав кровь внутри грудной клетки. Или не наступит кома — кто знает, что хуже. Он почти потерял сознание. Да, так гораздо легче, чужая агония рассеялась, только схема нервов беззвучно вспыхивала хаотичными рубиновыми огоньками. Руки Алвина всё ещё лежали на плечах, но почти не ощущались как тяжесть. Или он впрямь держал чересчур мягко, почти обнимая, прижимая к себе спиной, заставляя держаться и дышать ровнее. Зачем? Что ему до её состояния, Мэл всего лишь охраняемый объект, ценный прибор, «миноискатель» и пыточный инструмент. Больно другому — не больно ей, всё просто. Скоро предатель очнётся, и его синапсам хватит лёгкого касания, чтобы заставить слабое тело извиваться червём, разбрызгивать хлопья розоватой слюны с прокушенных губ. Вот так, до тех пор, пока он снова не вырубится. Рана продолжит сочиться, набухнет и заскорузнет без того грубая ткань форменных штанов, пока крови не станет слишком много. Кровь не сразу возьмётся сгустками и засохнет, сначала расползётся глянцевой, почти чёрной лужей, смешиваясь на полу с клочьями сырой пыли. — …берёшь его на службу, а он оказывается никуда не годным куском мяса… — это ведь снова не в голове, правда? Вон тот раритет на стене, серая коробка с крохотными зрачками лампочек и сипящим динамиком и есть местный коммуникатор? Правда, конечно правда. Мэл пока не рехнулась, чтобы путать мысли и слышное всем людям, а не только ведьмам-миноискателям. — Прикончи его. Добей! — громко скрежещут из коробки. Добить… Уже неплохо, лучший исход из возможных. Почти акт сострадания, всё равно жизнь по капле, но непрерывно вытекает из обмякшего тела. Сердце трепыхается, как рыбина на берегу, если схватить эту рыбину, можно ощутить каждый миг умирания. Спи, отравитель-неудачник, ты хотел, чтобы все здесь уснули, теперь засыпай сам. Это даже не больно, просто во сне в твоём мозгу лопнет под напором крови артерия. Спокойной ночи — навсегда, и боли тебе больше не причинят, обещаю. Не в этом мире. Мэл совершенно не помнила, как снова оказалась наверху, в кабинете Хойта напротив окна, смотрящего прямиком на мост через сонную реку. Розовые краски растаяли, солнечный свет всё больше набухал знойной желтизной, на дороге вихрилась сухая пыль, поднятая пару мгновений назад въехавшим в ворота джипом. Пыль, казалось, застряла в горле вместе с мясным привкусом тухловатой крови, будто Мэл наглоталась свернувшихся комьев прямо из лужи в подвале. Отключить слух совсем в этот раз не вышло. Босс так и лучился удовольствием, благодушно щурил блёклые мертвецкие глаза, вызывая желание стянуть невидимую петлю на худой шее и смотреть, как трясутся от напряжения морщинки на дрябловатой серой коже. Жаль только, на концентрацию нужно время, какие-то ничтожные секунды, но за них цепные псы мистера Волкера, что маячат в коридоре за спиной, устранят любую угрозу даже без отмашки хозяина. Они предупреждены, все до единого, оружие снято с предохранителей, патроны досланы в патронники. У самого Хойта под столешницей спрятан нож, зазубренный клинок военного образца, а руки, чтобы пользоваться им, растут откуда надо, убийство же и вовсе не проблема — только средство. — Не вздумай дурить. Нельзя, ни в коем случае, — мысленный голос Алвина заставил вздрогнуть, как от ледяного ветра, хоть от грёбаной духоты на майке наверняка уже появились неопрятные влажные пятна. Сам снайпер, идеально прямой и аккуратный настолько, что отвращение к себе сдавило Мэл горло, глядел на неё в упор. Мгновение, другое, прямо в глаза. Потом тряхнул головой — то ли лишние мысли прогнал, то ли просто убрал упавшие на глаза белые пряди. Повернулся к Хойту, взял брошенную на стол увесистую пачку местных денег-бумажек. — Это на первое время, — мистер Волкер дёрнул уголками губ в такой ухмылке, что Мэл затошнило сильнее. — Дальше будет больше, только избавляйте меня от бесполезных кусков мяса так же исправно. Плата сообразна усилиям. И ещё… — Хойт запустил руку под стол и картинным жестом выудил фигурную бутылку, блеснувшую жидким янтарём, — отпразднуйте наш общий успех, напиток того стоит. Янтарный блеск, казалось, замер электрической вспышкой на сетчатке глаз. По крайней мере, Мэл отчаянно щурилась, выбравшись наконец из логова Хойта на дневной свет. Спуск по широкой лестнице крыльца преодолевала почти вслепую, заставляя себя не проявлять слабость и не цепляться за железные перила, от которых, несмотря на утренний час, ощутимо тянуло жаром. Пекла с лихвой хватило в подвале, но и здешнему солнцу было всё равно, кого жечь. Мэл плыла в душном мареве, как в перегретом бассейне, ориентируясь только на фигуру Алвина. Тот же двигался с упорством атомного ледокола, бесцеремонно оттесняя с дороги встречных. Особо, кажется, следил за теми, кто мог хотя бы случайно соприкоснуться с Мэл. Притормозил только раз, уже в казарме у внезапного загромождения из облезлой и древней, но, очевидно, добротной мебели — стола с двумя стульями и железной койки с сеткой. Сторожили скарб двое наёмников; оба, не стесняясь, курили, заполняя сизым дымом половину коридора напротив двери в комнатушку «миноискателя» и её телохранителя. Странно, дешёвые сигареты не так воняли, как припечатанное золотом элитное курево мистера Волкера, — пристроившись под стенкой, чтобы не мешать, Мэл задержала дыхание по другой причине. Раздражение, так и прущее от одного из вояк вместе с остатками дыма погашенного окурка, било по натянутым, трясущимся нервам. Шум от перестановок эхом отзывался в голове, где поселилась, казалось, абсолютная пустота. Ни единой мысли, только стук и шорохи, движение смутных теней под прикрытыми веками. И чужая злость, вот она, совсем рядом, остановилась в шаге под стук ножек стула, резко опущенного на пол: — Бля, как раз грузчиком я сюда и нанимался. Для таких вот, с привилегиями. Вызов и требование — слишком ясные эмоции. Мэл открыла глаза и уставилась прямо в наглый тёмный прищур на загорелом лице. Наёмник подошёл слишком близко и разглядывал её так беззастенчиво, что казалось — готов был нырнуть носом прямо в вырез майки. Странный тип, почему не чувствовался раньше? Незнакомая индивидуальность — её в человеческом сознании даже больше, чем в отпечатках пальцев, и Мэл была уверена — похожего раньше не улавливала. Новенький? Ах нет, скорее, переброшенный с дальнего аванпоста, и о женщине на особом статусе у босса под боком слыхал очень смутно. Чужак. Прощупывает, вглядывается. Пытается сообразить, что можно, а что нельзя. — Хотя для крали чё б и не постараться, — слова будто вывалились из оскаленного в ухмылке рта вместе с плевком. Проводив комок густой слюны глазами, Мэл ощерилась в ответ: они с Алвином без договорённостей вслух старались поддерживать в клетушке чистоту. Как цивилизованные люди — дикарь не может так злиться на мерзкую грязь в своём жилище. И только цивилизованный способен самую жгучую злость прикрыть ухмылкой и расчётливо ударить, если противник не ограничится сальным взглядом. — Шаг назад! — ни на йоту не повысив голоса, отрывисто скомандовал Алвин, разом возникая рядом огромной чёрной тенью, закрывая солнечный свет. Мэл перестала дышать, чувствуя, как бурлит от выброса адреналина кровь, а в мозгу вяло ворочаются идеи о том, что будет, придуши она сейчас этого типа. А тип уже ухмылялся примирительно, закинув подальше за спину автомат на ремне, и поднимал кверху раскрытые пустые ладони, исподтишка обжигая взглядом: — Остынь, небоскрёб! Смотри, не раздави тут свою коротышку. Когда дверь за наёмниками закрылась, Мэл с трудом сдвинулась с места. На трясущихся ватных ногах добралась до принесённой койки — подарочка босса за верную службу. Это ведь Алвин расстарался, выпросил для «миноискателя» вместо неудобной раскладушки эту ржавую раскоряку с тряской сеткой, что жутко скрипела, стоило только усадить на неё свой зад. Опять забота. И эти подачки за муки, вопли боли и смерть — сколько ещё всего этого будет, ненавистного до дрожи. Этот чёртов стол, этот проблеск янтаря в бутылке. Чтобы спрятаться от едкого света, Мэл закрылась ладонями. Застыла в своей личной темноте, до предела распрямив ноющую спину, и сидела так до тех пор, пока руки с настойчивой силой не отняли от лица. Напротив блестели глаза Алвина, пронзительно синие, но с краснотой застарелой боли и ночных кошмаров на крупных веках. — Не поделишься подарком-то? — снайпер качнул головой на бутылку, которую успел откупорить и переставить поближе, погасив тем самым гадкий янтарный луч. Мэл против воли скривилась: привкус во рту сделался совсем мерзким. — Подачкой? Да пей, не жалко! — выпалила зло. Тут же пожалела об этом, чётко уловив в ответ тяжкий вздох и волну усталости. Бутылка очутилась прямо под носом, слабо пахнув терпким дубом и лёгкой фруктовой сладостью виски. Настоящего, не ядрёного суррогата, который держали для команд и персонала космических станций для редких случаев поднятия духа. — Пей. Давай, прямо из горла.