Цивилизованные люди

Душевую хотя бы изредка наверняка мыли и чистили. Эта дурацкая мысль застряла у Мэл в голове, когда смесь крови и слюны из разбитого рта неудавшегося насильника расплывалась по раковине. Почти белой, с единственным ржавым потёком от крана к отверстию слива — красное пятно, причудливо изгибаясь в каплях воды, тоже стремилось в чёрную дыру трубы. Под рёбрами расползался жгучий холод, в горле застрял ледяной ком, и Мэл молча щурилась, следя за глухо рычащим в захвате врагом. Только что Алвин будто невзначай, с небрежной лёгкостью впечатал его лицом в край умывальника. Получился неожиданно громкий, мерзкий звук, перекрывший на секунду звонкую капель из душа. Теперь наёмник без конца трогал кончиком языка шатающиеся передние зубы, глотал кровь вместе с порохом эмали и ворчал, как побитая псина. Дёргаться, правда, больше не пытался — с «небоскрёбом-шведом» выйти могло себе дороже, но Мэл чуяла, как в воздухе почти осязаемо вибрирует ненависть. О, он бы ударил, если бы мог, он почти представлял себе, как вырывается, высвобождает из чехла нож и бьёт, бьёт в живот это долговязое тело, что сейчас выламывало ему руку до дикой пляски белых точек перед глазами. Мэл замутило. Вряд ли из-за духоты, просто чужая злоба, как живая, вцепилась тяжёлой лапой в затылок, воткнулась заразными когтями под волосы и кожу. Воображаемый нож в руке наёмника раз за разом пластал высокую фигуру в чёрном, и каждый ненастоящий удар выбивал воздух из груди Мэл. Удары требовали ответа. Даже время замедлялось, секунды субъективно растягивались как всегда, когда нужно было сосредоточиться. Раствориться в сером, добраться до алых «проводков» — чтобы враг никогда не достал свой нож. Никогда не ударил… никого. — Всё в порядке? — осведомился вдруг Алвин. Холодно, ровно и официально — спросил и покосился через плечо. До этого не позволил себе лишнего взгляда, не пялился под липкий жгут скрученной над грудью майки, дал время привести одежду в порядок. Пугать не хотел — дошло до Мэл только сейчас, под чёткий хруст суставов согнутого в три погибели наёмника. От стресса берёг, чёрт возьми, неужели тоже по заданию Хойта? Неужели, неужели — дальнейшее понимание ускользало, неровно отросшие ногти больно впивались в ладони, — как же сильно она всё это время сжимала кулаки. — В норме… — выдавила из себя, будто кашлянула коротко. Перед глазами блестящее жало всё ещё протыкало чёрную ткань, впиваясь куда-то под нижнее ребро с правой стороны, — враг так хотел ударить Алвина в печень. Надо, чтобы перехотел. Чтобы навсегда желание пропало — ну-ка, друг мой, что ты там скрываешь? Все ведь что-то скрывают, чистеньких нет и быть не может, тем более здесь. — Дай-ка я скажу ему пару слов… на ушко, — попросила Мэл своего телохранителя, вполне искренне улыбаясь. Да что там — расплывшись в ухмылке, наверняка похожей на самый гадкий оскал, но так было надо. Алвин изумлённо сложил домиком светлые брови, хмыкнул что-то неопределённое, рывком за кисть уткнул пленника в раковину носом. Подержал несколько мгновений будто в раздумье, наблюдая, как мажут по белому окровавленные губы, пропустил мимо ушей змеиные плевки проклятий, будто не касалось его ни одно слово. Затем в пару отточенных быстрых движений избавил противника от ножа и пистолета, и только после этого отпустил. Свобода далась наёмнику едва ли не больнее, чем унизительная стойка в захвате ненавистного шведа. О, ненависти было столько, что казалось, можно черпать ладонью прямо из воздуха, но из расквашенного рта вырвалось только что-то вроде «ы-ы-ых». Наглые блестящие тёмные глаза тут же уставились на Мэл в упор. Она сделала шажок им навстречу, склоняя голову на бок, чтобы получше рассмотреть всё ещё согнутую фигуру. Больно, как же тебе больно, руки совсем не действуют — правая онемела, как после электрошока, а левую просто вывихнули, чуть не порвав сухожилия на плече. — Шею ему не сверни. Этим я займусь сам, позже, — брезгливо морщась, выдал Алвин. — Сволочь ты. Сам не гам, и другому не да… — огрызнулись в ответ, но тут же заткнулись на полуслове. Нервы лица ничем не отличаются от всех остальных. Мышцы такие же мышцы, их можно внезапным импульсом стянуть в непослушную, чужую маску. Что, опять больно, дружок? Страшно, когда вдруг немеешь, язык лежит свинцовой колодой, а кожа готова отвалиться от черепа прямо в руки? Впрочем, руки у тебя тоже не поднимаются. Да-да, на дверь ты, конечно, можешь коситься, только никто тебе не поможет. Кому ты нужен, здесь каждый сам за себя. — Твой дружок сбежал. Спросят — скажет, не при делах, ты один всё это придумал, — Мэл понизила голос до еле слышного шёпота, но склоняться к самому уху беспомощного врага не рисковала. От наёмника разило несвежим пивом, по вискам и лбу ручьями стекал пот, склеивал тёмные с проседью волосы так обильно, будто их хозяин только что выбрался из-под душа. Но чёрта с два, как раз душ и не помешал бы, — оставалось скалиться, пытаясь дышать ртом, пока это возможно. Дикая ненависть — та ещё зараза, пот от неё всегда пахнет острее. Как у зверя, которого загнали в угол. — Не смотри так, не я на тебя набросилась. — Преодолев отвращение, Мэл протянула к противнику руку и вцепилась в мокрые волосы над виском. Чтобы смотрел строго прямо, не выпучивал наглые зенки в сторону с демонстративным презрением. В черной глубине этих зенок всё ещё мельтешило блестящее лезвие — желание убить тем более навязчиво, чем сильнее сковал тело паралич, оставив подвижными только ноги. Наёмник с мычанием согнул колени и качнулся, надеясь сшибить "ведьму" своим весом, но тут же за это поплатился. За намотанные на пальцы пряди его голову рванули назад на застывшей, точно в приступе столбняка, шее. Подавшись вперёд, Мэл прерывисто зашипела: — Не сто́ит, или придётся мычать всю жизнь. Слушай и принимай к сведенью — тогда отпущу. Нет — станешь немым калекой. Прикрой глаза, если согласен… Она отстранилась, чтобы уловить движение век на замёрзшем в одной гримасе лице. В лучах закатного солнца бисеринки пота поблёскивали на смуглой от загара коже, затекали наёмнику в глаза, жгли, заставляя моргать ещё и ещё. Мэл под сердцем кольнуло что-то, похожее на жалость. Глупое чувство, которое лучше раздавить здесь и сейчас, затеянную комедию с шантажом доиграть до конца, как бы мерзко ни было потрошить для этого чью-то память. Лучше уж память, чем живое тело. — Тебя накажут, ты знаешь. Но я скажу, ты просто погорячился, если бросишь дурить насчёт мести. И… насчёт того, что приворовываешь, — одними губами говорила Мэл прямо в ухо необычно тихого врага, — тащишь время от времени свёрток-другой «товара», тоже промолчу, так и быть. Мне твоё воровство нахрен не сдалось. Идёт? Волосы под пальцами совсем спутались — тяни сильнее, причиняй ещё больше боли, — но боли уже не хотелось — только знать ответ, поймать его в условленном моргании. Сверкнули налитые кровью белки глаз, веки ещё раз опустились. Довольно, иначе схлопочет инсульт. У самой ноет без перерыва спина, лодыжки дрожат — рухнуть тут ещё не доставало, прямо под ноги этому типу. — Ну хватит любезничать, — нарушил паузу Алвин, разорвав вязкое молчание вместе с тягучим звоном воды где-то под полом. Этот голос вызывал желание опереться о стену и расслабиться, закрыть глаза, может быть, даже уснуть на месте, — ни капли раздражения, одно холодное спокойствие. Впрочем, капельку изумления Мэл всё же нащупала. Ну прости, телохранитель, я скоро, уже почти закончила. — Сейчас я тебя отпущу. Ты всё уяснил? — шепнула напоследок врагу, почти ласково тронула кончиками пальцев седеющий висок. Потом разом сняла контроль, сорвала паралич как можно резче — это больно, очень больно, когда к совсем затёкшему телу чувствительность возвращается сразу и вдруг. Наёмник пошатнулся, ощупью ухватился за первое, что попалось под руку — стойку умывальника. Выдрал бы всё к чертям из стены, если бы не поймали сзади за шиворот, не поставили ровно на ноги. — Ну вы… — Ебанутые — ты это хотел сказать? Да как угодно, — Мэл развела руками, — только не рыпайся, ради бога. Я ведь не только язык могу отнять, и не на пять минут. — Вперёд! — скомандовал Алвин, потеряв наконец своё недюжинное терпение. Сцапал пленника за плечо, будто возвращая себе право распоряжаться жертвой, которой обещал как минимум свернуть шею. Развернул к выходу. Горе-вояка замешкался, пытаясь совладать с ватными ногами, и Алвин без тени сострадания ткнул его промеж лопаток стволом трофейного пистолета, щёлкнув перед этим демонстративно предохранителем. — Да ладно, не шлёпнешь же под забором, — фыркнул наёмник. Заметно хорохорясь, перебрался через порог. Пошатнулся, как пьяный, выпрямился. В чересчур явной попытке сохранить хотя бы остатки гонора осклабился, покосившись на Мэл: — Не за эту же ведьму… — Иди. Пусть командир внушает тебе азы дисциплины, но если чего выкинешь… — Дульный срез пистолета красноречиво ткнулся в прикрытую разгрузкой спину промеж лопаток. То ли больнее, чем в прошлый раз, то ли синие глаза на каменном лице блеснули особенно холодно, но с этого мгновения стало тихо. Той условной тишиной солдатского лагеря, где бравые вояки неспешно треплются, хлопают игровыми фишками о стол, а вдалеке разрезает сонную речную гладь невидимая за высоким забором лодка, назойливо стрекоча мотором. Полная идиллия — хочешь, вой дикой собакой, хочешь — хохочи, как обкурившийся в притоне бандит. Мэл и хохотала, на каждом шагу проглатывала нервные смешки, а в груди клокотало, словно в далёких горах начинался обвал. Под подошвами на все лады скрипела почва и мелкие камешки, приближалась будка КПП при главных воротах, где и должен был отыскаться командир нарушителя дисциплины. Командиру, конечно, на всё плевать, он постарается прикрыть свой зад как можно надёжнее, — еле-еле бредущий перед Алвином наёмник прекрасно об этом знал. Мэл догадывалась смутно, что тут должна бы позлорадствовать, но не могла. Вместо этого косилась на свою охрану и гнала мерзкие картинки с чёрной тканью и пластающим её ножом. Прилипчивая гадость будила под сердцем тоскливое колотьё, — какое, к чёрту, злорадство, не умереть бы от истеричного смеха над собой, корча злобные гримасы, как положено настоящей ведьме. К тому же, вот же они, окна Хойтова кабинета, уставились со второго этажа прямо на парадный выезд, и казалось, сверлит из них макушку и спину неподвижный змеиный взгляд. Не казалось. Командир виновного отыскался не около будки, а точно позади, на нижних ступеньках бетонного крыльца, ведущего к дверям особняка. Тощему жилистому типу в зеленовато-коричневом камуфляже кто-то успел донести об инциденте в душевой, — чужая досада волнами накатывала на Мэл, тревожила утомлённые нервы. Нет, тип на самом деле плевать хотел, чем его подчинённый занимался в душевой с какой-то там бабой. Да хоть бы и помял чуть-чуть, чтобы стала сговорчивей — в конце концов, с кем не бывает. Обычное дело, только вот «чёртова проблядь» нужна целой и довольной не кому-нибудь — самому боссу. А босса лично вынесло прогуляться в неурочный час, и объясняйся теперь, чего не хватало озабоченному идиоту, которого телохранитель бабы только что приволок едва ли не за шиворот, как нашкодившего кутёнка. Ругаться молча и как можно грязнее — слабое утешение, к тому же чёртово солнце кислотой прожигает затылок, а воздух похож на душное стоячее болото. Насчёт воздуха Мэл была полностью согласна, но сдерживать наёмничье раздражение оказалось в стократ труднее. Все эти словечки — интересно, с каких пор она стала такой чувствительной к попыткам смешать её с «шалавами», «бабами», «потаскухами»? Слышала ведь и похуже, и вслух, и мысленно, родной отец сотни раз как выработал иммунитет к таким вещам. Хойт вот не ругался. Не входил в раж, не сыпал оскорблениями — расслабленно ждал, когда виновного подведут, совсем как крокодил, из воды рассмотревший добычу. И только двое сопровождающих молчаливо целились во всякого, кто подходил поближе, шумно дыша сквозь слои ткани. На кой чёрт эти маски? Слышно — сердца колотятся под камуфляжем — вы боитесь показывать лица. А дурак из душа ёжится, когда Алвин давит ему на плечо, но упорно косится в сторону. Ну конечно, вот же сообщник, скромно стоит в сторонке, фуражку надвинул плотно на глаза, будто ни при чём вообще. Ни с кем не сговаривался, никого не отвлекал, и не выдавал ни разу, когда запахло жареным. Всё, как я говорила, видишь? Будто уловив мысленное обращение, горе-насильник обернулся. Глаза его совсем почернели, в их глубине ревел над железным ящиком огонь, а в груди у Мэл ворочался комок немого протеста. Нет, она так не хотела. Не желала сгореть никому, даже врагу, только не так, не беспомощной куклой в капкане. Ближе некуда была знакома с огнём, а гарью дышала прямо сейчас — сизыми клочьями, которые распространяла раскуренная мгновенья назад сигара. — Кажется, кто-то из моих людей забыл, как выглядят шлюхи. — На первый взгляд казалось, что Хойт смакует дым, но Мэл знала точно — боссу больше по душе вкус страха. Мистер Волкер держал паузу, как заправский театрал, выпуская из сложенных овалом тонких губ дымные колечки — ровные, просто идеальные. Неторопливо разглядывал тлеющие кружева табачных листьев на кончике сигары. Таяли секунды, таял в воздухе дым, пока Хойт наконец не соизволил одарить присутствующих тенью улыбки: — Придётся освежить память. На северном острове — у Вааса вечный недобор с кадрами. Зато в Бэдтауне полным полно шлюх. Не слишком чистых, но, без сомнения, колоритных. Вам двоим, — Хойт снова многозначительно умолк, — такая командировка пойдёт на пользу. Значит, в ссылку отправятся оба. Ледяной усмешки от Мэл ждали все, и она усмехнулась отражением улыбки босса. Хойт уже поднимался по лестнице, чтобы исчезнуть за дверью своей конторы, его затянутую дорогим пиджаком спину всё так же прикрывали двое. Провинившиеся пока замерли в ошеломлении, особенно забавные эмоции излучал доносчик, но чувствовалось: до шумных разборок, как на экране таймера, истекают последние секунды. — Идём. Думаю, крутить хвосты мартышкам на северном острове занятие достаточно увлекательное и философское. — Мэл тронули за локоть. Она заставила себя улыбнуться Алвину, который успел избавиться от чужого пистолета. В какой-то момент поняла: её пропускают вперёд, чтобы прикрыть спину так же, как это делали телохранители босса. Качнула головой и, стараясь не слишком загребать пыль носками ботинок, зашагала к казарме, потому что больше идти было некуда. Через пару шагов начинался зелёный газон, трава сильно пружинила под ногами, и казалось, почва превращается в шаткую палубу корабля. Особняк Хойта нависал прямо над головой, за углом скрылось происходящее на крыльце, но Мэл ловила каждое слово. Слух ей сейчас вообще не особенно был нужен — матерные упрёки командира долетали в виде мысленных обрывков, особенно интересным показался вопрос вроде «нахуй вам понадобилась бывшая Ваасова подстилка». Омерзение накатило так внезапно, что Мэл остановилась, как вкопанная. Развернулась резко, наткнулась, конечно, на Алвина, упёрлась руками ему под нижние рёбра. Буркнула угрюмо в чёрный материал рубашки: — Они все такие? — Большинство. Нормальные долго не живут. Личное наблюдение. Ебанутые здесь даже звери. Исчерпывающе, что тут скажешь. И ответа не нужно — Мэл подняла взгляд и уставилась в блестящие яркой синевой глаза. От Алвина исходил всё тот же аромат холодной мяты. Ещё улавливалось горькое, щемящее чувство вины пополам с ментальной теплотой. Забота, снова проклятая забота, она вызывала тоскливое нытьё под ложечкой, побуждала расслабиться, поверить, открыться. — Ничего. Стукачей и предателей Ваас любит… жрать на обед… — На глупую попытку шутить о еде желудок Мэл вдруг отозвался громким урчанием. Или дело было в запахе пищи — перловой каши с кусочками жирной свинины, которую свободные от дежурства наёмники по очереди варили на всех в большом котле полевой кухни. Судя по солнцу, время как раз близилось к ужину. По периметру блуждал дремотный ветерок, разнося аромат местного деликатеса. — Голодна. Никакой телепатии не нужно, — Алвин понимающе усмехнулся, а в желудке у Мэл снова заворчало на все лады. В крупнозернистом вареве плавали частички жёлтого жира. Небольшой пышущий жаром котелок Алвин со всей возможной аккуратностью поставил в центр стола. Потом вернулся к двери и щёлкнул задвижкой, будто кто-то стал бы ломиться в комнату сейчас, как накануне в душевую. Мэл украдкой покосилась на своего телохранителя: чувство вины и не собиралось оставлять его в покое. Хоть как бы ни приросла убийственно ледяная маска — ведьму не обмануть. Виновным в нападении Алвин считал себя и только себя, его голову разрывало навязчивое «ещё немного — и не уберёг бы». Эти мысли причиняли боль, реальную, физическую, хотелось что-то сказать в поддержку, но губы почему-то отказывались размыкаться. Он ведь сам сказал — не нужны ему психологи, так чёрт знает, как отнесся бы к нотациям. Над кашей поднимался густой, пахучий пар — завеса, за которой легко было спрятаться и хоть какое-то время молчать, будто придерживаясь общего уговора. Если бы только вместе с паром вокруг не вились вопросы. Мэл сосредоточенно ковырнула кашу, настолько густую, что алюминиевая ложка просто гнулась, если черпать неосторожно и помногу. Неплохой обманный манёвр, как и та отмазка, что вертелась в ответ на самый настойчивый из мысленных вопросов Алвина. Иначе придётся признаться вслух: она просто испугалась. Не столько впасть в немилость самой — кто знает, какое наказание у Хойта заготовлено для телохранителей, которым не повезло ошибиться. — Хочешь знать, почему не убила? Отвечаю: мы с ним в разной «весовой категории». Он человек, я — не очень. Доволен? Нет, не доволен. Скривился скептически, подвинул стул так, чтобы вместить под стол длинные ноги, уселся рядом, смахнул в сторону пар и уставился в упор огромными глазищами. — Опять кокетство с твоей стороны. В этом ты точно ведьма. — Слово «ведьма» он каждый раз произносил как-то по-особенному. Без злости и отвращения, совсем необидно, — Мэл вдруг поймала себя на желании потянуться через грубую кривую столешницу к ладони в чёрной беспалой перчатке. Сделала над собой усилие, сдержалась, уткнулась взглядом в котелок. Поверхность каши походила на грунт безжизненной планеты, пар был точь-в-точь как гейзеры едкого дыма, а торчащая ложка напоминала гнутую неисправную антенну. Придут же в голову глупости, в самом деле. Он давно решил, что ты хитрая, а ты забыла сказать самое главное. — Ты… очень вовремя появился… там, в душевой. Спасибо, — опомнившись, поблагодарила севшим голосом. — Ешь уже. А то растворишься, как Снежная королева, только от голода. Ближе к вечеру, когда небо за грязными снаружи стёклами выцвело и сделалось блёкло-медным, Алвин полез в ящик, которым импровизированно удлинял раскладушку под свои габариты. Выудил большой кусок плотной чёрной ткани, прищурился на оконную раму и, вздохнув, полез в один из рюкзаков. Там, конечно, как у хозяина, который держит всё под рукой, у аккуратного шведа нашлись молоток и пара гвоздей. Пару минут Алвин потратил на то, чтобы отодвинуть стол, вколотить гвозди в серую, испещрённую трещинами древесину рамы, и прицепить ткань на манер занавески, предусмотрительно оставив свободными подвижные верхние створки. Мэл наблюдала молча, и, размышляя невзначай о том, что при таком росте без надобности стулья и прочие подставки, прятала под ладонь улыбку. Впрочем, улыбаться перестала совсем, когда Алвин отступил на шаг, прищурился критически на результат своей работы и произнёс: — Сойдёт. Дегенератов меньше от этого, конечно, не станет, но хоть здесь пялиться на тебя не будут. Темень спустилась на остров как всегда внезапно, небо загустело фиолетовой чернотой, а в окно заглянула чуть потолстевшая луна, по которой можно было отсчитывать сутки. Восьмые — опуская голову на дубовую подушку, записала Мэл в свой мысленный календарь — пошла вторая неделя. Мысли от усталости сбивались в кучу, мелькало подозрение, что скоро все подсчёты спутаются тоже. Но Мэл твёрдо решила цепляться хотя бы за лунные фазы, а не блуждать бесконтрольно в кошмарных снах. Подготовить себя к кошмарам было невозможно — они всегда наваливались внезапно. Мэл не знала, сколько раз за ночь просыпалась в поту, дышала пылью старых бетонных стен, слушала зудящий глухой трёп наёмников и натянутое потрескивание раритетных люминесцентных ламп. Свет иглами втыкался в дверные щели, но перед глазами только белёсые пятна плясали, когда Мэл через пространство комнаты вглядывалась в Алвина, что метался на своей раскладушке. Идея разбудить, вытрясти снайпера из его фиолетового Нигде вертелась в мозгу всё настойчивей, но заставить себя сдвинуться с места Мэл не могла. Утром она снова и снова просыпалась лёжа, хотя прекрасно помнила, как подпирала в темноте стену. Решение загадки, как обычно, нашлось вдруг в голове у Алвина — он-то как раз ночью заставлял себя не только вставать, но и возвращать некое сидмя сидящее тело в горизонтальное положение. Каша всегда оставалась с вечера, как есть с застывшими в жиру кусками мяса, которыми приходилось наскоро давиться, чтобы как можно быстрее заступить на очередное дежурство у мистера Хойта. Ментальное содержимое скольких черепушек пришлось перелопатить за день, потом за следующий, а потом ещё один, Мэл не считала. Зато могла, кажется, собирать уже коллекцию из судеб тех, кого Алвин назвал «дегенератами», — если бы только можно было хоть как-то упорядочить преступления, военные, а то и просто уголовные. Впрочем, все люди здесь зарабатывали деньги, причём многие старались для родных и близких, — Мэл честно пыталась примирить для себя добытые факты с Алвиновым определением местной «ебанутости». Не слишком успешно, правда, тем более что Хойту ебанутость была не в новинку, а кроме неё пока ничего не находилось. К вечеру Мэл без сил плюхалась на скрипучую кроватную сетку и тупо колыхалась на ней несколько мгновений, стискивая пальцами гудящие виски, — вчера, позавчера, сегодня. С той лишь разницей, что сегодняшняя луна, нарисовавшись привычно за окном, распухла ещё сильнее. Совсем немного — получится идеальный круг. Тогда огромные кратеры, все эти пыльные моря Дождей, Холода и Смерти, а также непреодолимой Ясности, сложатся в подобие бледной физиономии с пустыми тёмными провалами вместо глаз. В чернильном небе повиснет голый череп, копия того, что болтается на ветру вместе с полотнищами наёмничьих флагов. Исполнится ровно две недели со дня переезда на южный остров архипелага Рук, а пока следовало зафиксировать в памяти: на исходе одиннадцатые сутки. Что ж, по крайней мере за минувшие три дня Мэл никого не мучила и не убивала. Слабое утешение, дурацкое, смешное — просто не заставляли, да и некого было, тишь да гладь, сплошная сиеста знойными днями. Если не считать, конечно, долбаной вереницы чужих голов и жизней, заполненных злостью, похотью и подлостью доверху, как забитый говном нужник. Вон и те двое, горе-насильник и дружок его стукач покинули периметр позавчера утром, в самую рань, когда солнце по обыкновению играло в колючке искрами бледного света. Мэл улавливала: первый задумал прикончить второго и теперь любовно баюкал в зародыше свою месть. Облекал её в пули, выпущенные в спину, броски с причалов в акульи зубы, случайные падения в глубокие овраги. Но оба ссыльных пока усмехались друг другу и вслух успокаивали себя: в конце концов, на северном острове даже больше свободы, а бляди и впрямь могут оказаться экзотичнее и сговорчивей какой-то тощей белобрысой ведьмы, потасканной к тому же Ваасом. Мэл понятия не имела, зачем прокручивает всё это в памяти — мысли просто тянулись одна за другой, как пасма паутины в древнем запущенном склепе. А запечатанная железной дверью комната и казалась бы склепом, если бы не присутствие Алвина. С закрытыми глазами каждое его движение улавливалось сердечным стуком и током крови по сосудам. Ничего лишнего, громкого, раздражающего, точно рядом обитала тень, а не мужчина внушительного роста. Мэл охотно списала бы это на профессиональные навыки и привычки, если бы не чуяла — её нарочно стараются не беспокоить. Снова забота, с которой даже оружие для чистки разбирается необычно тихо, шуршание ткани о ствольную коробку убаюкивает, а запах смазки только мягко щекочет ноздри. Сейчас Алвин чистил пистолет-пулемёт, объяснив, что завтра компактная и мощная машинка может очень пригодиться на выезде. Кажется. Подробности, наверное, узнать проще простого, но задавать вопросы, а тем более учинять ещё одну на сегодня ментальную проверку Мэл была не в состоянии. В мозгу колыхался сон, студенистый и неповоротливый, как толстая медуза, спина совсем затекла от неудобной сидячей позы, но необходимость шевельнуться попросту пугала. Только попробуй — чёртову койку снова начнёт штормить. Придётся открывать глаза, хвататься за стол, чтобы не сверзиться с ходуном ходящей сетки. И тишина, которую так старательно поддерживал Алвин, непременно нарушится гадким визгом и скрежетом. Мягкого шелеста ветоши о металл слышно, кстати, больше не было. И стул не поскрипывал слабо, только чужое сердце билось совсем рядом неизвестно уже сколько долгих секунд. Тук-тук, тук-тук — только этот звук, чёткий, будто зашифрованный древней морзянкой сигнал. Пока хозяин сердца не протянул руки и не тронул осторожно Мэл за локти, а волосы на макушке не потревожил выдохом, прерывистым и тяжёлым: — Завтра. Завтра должно быть полегче. По крайней мере, дегенератов гарантирую поменьше. Мэл слабо кивнула, но сил приоткрыть глаза не нашла. Зато в первый раз чётко ощутила, как осторожно её приподнимают на руки, чтобы уложить на матрас под сонный скрежет проклятой сетки.