Цивилизованные люди

— Мама, мамочка! — Мама, пожалуйста! Я не могу умереть! Когда это было? Зрачки в раскосых, но крупных глазах расползались до предела, затапливая кругляши радужки сплошной чернотой. Во всём теле, костлявом и не по-женски угловатом, бешено трепыхался пульс, с силой выталкивая из раны глянцево-алый фонтан. — Мамочка! Пожалуйста! Когда это было? Со всех сторон хрустели и скрежетали шаги. Бритая наголо девчонка в чересчур мешковатом пиратском тряпье сучила ногами так сильно, что под пятками оставались глубокие борозды от подошв. Песок смешивался с кровью, которой становилось всё больше — тонкие девичьи пальцы не в состоянии были зажать прореху, оставленную в тощем бедре тычковым ножом. Девчонка спасала главаря. К чёрту, что он в помощи не нуждался, и не таких, как тот шпион, вскрывал с подручными средствами и без. Девчонка об этом не думала, реагировала по-собачьи: вот он, главный, и ему угрожают. Выслужиться, только бы выслужиться, главный заметит — заплатят больше. Сунут в руки пачку бумажек, шуршащих и грязных, часто в бурых кровавых отпечатках — всё равно, плевать, ничто не важно, кроме одного. — Мама, мамочка, всё для тебя! Ради матери отправиться в зелёное пекло. Чтобы мама однажды открыла глаза и вместо темноты увидела свою дочурку. Чтобы гладила по загорелой щеке не ощупью — улавливала каждую черту зрением. Чтобы взгляд светился теплом и любовью, а не пугал бельмами, похожими на глухую стену. Всего-то и надо: обрить голову, нацепить мальчишеские тряпки. Уже на месте в руки ткнут автомат. Или канистру, в которой булькает вонючий бензин — давай, поливай им сложенные из досок домишки. Завороженно следи, как едкие струи отдают желтизной в лучах солнца, пока кто-то другой в рассветной дымке будет короткими очередями добивать тех, кто выжил, когда деревушку накрыли с пригорка шквалом свинца. Всё для тебя, мамочка. Так намного лучше, чем сделаться шлюхой и ложиться под каждого, кто бросит в лицо мятой банкнотой. Шлюхи тупые. Под влажное чавканье дрыгаются под мужскими телами, склизкими от пота, вонючими, как свиные туши. Жалкие гроши потом оборачиваются болячками, от которых лоно изнутри гниёт и покрывается рубцами. Со всем этим шлюхи являются домой, к родным матерям, пятнают их своей грязью. Мерзко, как же мерзко — гнилой и перепачканной прикасаться к святому. — Мамочка! Зелёное пекло лучше. Пускай тут шныряют дикари, их пули со свистом срезают ветки, зверьё норовит сожрать, все вокруг сплошь чокнутые и вечно под кайфом, — мятых бумажек платят больше и никто не тронет, пока ты можешь пальнуть в ответ. Тут вечно кого-то убивают, но это не так страшно, как оставить слепую мать без денег и надежды. Именно это случится, если тайну «мальчишки» раскроют. Пиратов много, они вечно голодны и так и ищут, в какую бы дырку сунуть свой член. Попадёшься — порвут на части. Если выживешь, отправят в городишко на востоке, не то чтобы дрянной — не хуже трущоб, в которых сама родилась. Вроде как «природа», «экзотика» — тут всё такое, даже если от тихой, почти неподвижной речки воняет тухлятиной, а жители похожи на призраков. Неважно, всё неважно: из здешнего борделя нет выхода, вместе с речкой протухнешь заживо. А гроши, которыми оплатят «любовь», сама же спустишь на наркотики, чтобы ненависть к себе хоть как-то растворилась в бессмыслии. Думать о таком тошно — мурашки буграми вздымаются на коже. Боль, что вспыхнула было, когда в бедро воткнулся нож, превращается в мучительное нытьё. Ногу будто отняли, на её месте сгустился фантомный холод, тянет щупальца выше и выше. В лоб жарит солнце, но зубы выбивают дробь — этак замёрзнешь, вытянешься на песке и замрёшь навсегда. Алый фонтан не сдержать, он распадается на струйки и под напором сквозит из-под пальцев. Кружась всё быстрее, небо норовит упасть на голову вслед за стеной оврага, пальмами, бараками, гнилым остовом от лодки и штабелем ржавых бочек. — Мама, я не могу умереть! — вибрирует мысленный крик, пока кудрявый красавчик-доктор пытается расцепить судорожную хватку и добраться до раны. «Бенджи» — так его глумливо кличет главарь — рвёт заскорузлую джинсу и вот-вот увидит то, что пиратка всё это время так рьяно скрывала. Нет, лучше умереть. А мама? Как же она, что с ней тогда станет? Кровь плещется на песок совсем бесконтрольно — это доктор хотел стянуть бедро жгутом и замер, не наткнувшись в штанах у пациента на то, чего ожидал в естественном порядке. В шаге врытым в берег столбом застыла эта — ведьма. Её приходом пугали, говорили, она умеет читать мысли, шпиона найдёт «как нехуй делать». Попутно вытащит наружу грешки всех и каждого, и тогда того, кого главарь не порежет на куски, мистер Хойт дожарит в железном ящике. Ещё сплетничали: ведьма умеет убивать, не шевельнув и пальцем, то ли взглядом, то ли ещё какой-то неведомой силой — душить, разрывать сердце. Страшно? Нари уже и не знала, чего боится сильнее. Силы тают, впитываются в песок следом за кровью. Доктор Бенджи что-то слишком долго возится. До смерти, кажется, всего полшага, и даже после неё остров не отпустит, обратит в местного Фи Тай Хонг [1]. Вон уже перед глазами всё пляшет и тает, листья далёких пальм обращаются в лапы чудовищ, лазурная вода просвечивет бурыми пятнами с чёрным ореолом. — Мамочка, мама! Нельзя, мне нельзя умирать! Нари никогда не пускали внутрь пещеры, вход в которую прикрывали постройки и контейнеры, но все знали: там, в самом чреве, происходят жуткие вещи. Теперь пещера, казалось, готова была прийти к ней сама. Местность кружилась и тряслась, чудилось: скала вот-вот шелохнётся, стряхнёт с себя пыль и мелкий щебень. Подтянется на брюхе гигантским червем и пастью без дна накроет то место на берегу, где холодеет девочка из трущоб Бангкока. Ведьма всё молчит, медлит — издевается, что ли? Только губы кривит, бледные, почти синие, будто тоже теряет кровь. Потом вдруг распахивает глаза — зрачки как чёрные блюдца. Кажется, ведьма ослепла, но вдруг поворачивается к доктору и шипит: — Заткнись и делай своё дело, или придушу… За миг до этого у Бенджи вырвался возглас «невероятно!». Куда уж невероятнее: между ног у «мальчишки» не хватает кое-чего важного, но дело, кажется, в другом. Корчась и изгибаясь, Нари всё время следила, как меж пальцев утекает кровь, но сейчас оттуда не вырывалось ни струйки. Больше того: боль, та самая, которая ледяными касаниями будто мотала из раненой ноги жилы, почти растаяла и только слабо пульсировала. Потом кто-то говорил: руки у Бенджи точно растут откуда надо, раз уж ему на матрасе под крышей барака удалось заштопать рану так, что «мальчишка» через месяц встал в строй. Нари следила, как шов превращается в рубец, и вспоминала «страшную ведьму». Вспоминала тот же барак, где док бурчал «так не бывает». Тыкал в рану иглой и смывал остатки чудом остановленной крови, пока ведьма крепко держала Нари, положив её голову себе на колени. Руки у ведьмы оказались почему-то прохладными, и каждое их касание выдёргивало из мертвящего сна обратно в реальность. Сказать вслух Нари так ничего и не успела. Лицо спасительницы перекосилось, а взгляд из ласкового сделался вдруг стылым. Говорили, ведьма умеет через мысли проскальзывать в память. Нари догадывалась: у любого, самого мелкого и хилого из местных бандитов в голове полным-полно мерзостей. Исключений нет, даже если ты переодетая девчонка. К тому моменту, когда жгли крошечную рыбацкую деревушку на сваях, Нари уже почти отучилась жалеть — всё для матери, и точка. Жалела только: ведьму так и не поблагодарила. Каялась ежеминутно, даже месяц спустя. Ведьма пришла снова. С Ваасом, но от Хойта. В новой форме, а не в пиратских тряпках, как раньше. В бронежилете, которых на северном острове вечно не хватало. По-своему красивая, ладная, холодная, настоящая кхун — не верится, что выслушает, но надо попробовать. — Госпожа… — Назад. — Алвин шагнул наперерез, выставив перед собой руку. Девчонка наткнулась на преграду и остолбенела, во все глаза глядя на высоченную фигуру. Он походил на сгусток темноты из самых укромных провалов здешних храмов, обращённых в развалины. Он пугал ледяной маской, ни дать ни взять равнодушным ликом одного из местных идолов, что торчали в зарослях, влажных, укромных до черноты. Одни только глаза блестели живо и яростно, а в мыслях сквозила досада: — Опять эта негодная девчонка! Что она вообще здесь делает, принесло же… выдаст себя, как пить дать выдаст! Пиратка, конечно, мыслей не слышала, зато Мэл оторопела. Прийти в себя после лавины откровений оказалось легче, чем уложить в голове один-единственный факт. Алвин всё это время знал: хилый бритый юнец на самом деле не юнец. Алвин хранил тайну и тем самым опекал, а когда оказывался рядом, держал под присмотром. Некоторых нужно спасать от самих себя: эту истину Мэл давно уяснила. Сейчас в защите нуждался не «миноискатель» — нет-нет, от благодарности не защищают. Разве только от совершения глупостей. Глупая маленькая девочка намеревалась отвесить спасительнице поклон, а сейчас с трудом соображала: что не так-то? Зачем загородили дорогу? Нари ведь не хотела ничего плохого — наоборот! К чему, почему всё это — и вот уже у вояки, что старательно напускала на себя внушительный и грозный вид, подозрительно зачесались глаза. У Мэл у самой зудели веки. Она сглотнула застрявший в горле комок чужой обиды и скривилась: ну не пират, а котёнок. Вон и щетинки на бритой макушке встали дыбом, почти как шерсть, которая делает любую кроху толще и внушительней. Алвин же смахивал на пса, огромного, но благородного — такие не обижают детей, даже провинившихся. Такие ещё и от бешеной своры прикроют. — Только в ноги не бухайся… — сжалился наконец «пёс», когда «котёнок» совсем уж насупился и, шмыгнув носом, надумал пустить слезу. Алвин поспешно сместился, заслонил происходящее собой и горой амуниции: слёз здесь точно никто не должен видеть. Пираты не плачут даже под кайфом, даже подыхая грозят и скалятся — слабого растерзают, затопчут. Девочка Нари зыркнула опасливо: ну и каланча этот снайпер в чёрном, но против следующего шага, кажется, не возражал. И то ладно, лишь бы ведьма не противилась. «Ведьма…» Нет, ведьма противиться не станет. Только поморщится слегка: много эмоций, всё восприятие в клочки, и горло саднит, будто сама орала вслух «мама, мамочка!» Ведьма постарается дышать ровнее, наблюдая, как жалко изломались брови на скуластом смуглом лице, а потом возьмёт себя в руки, непременно возьмёт. «Тяжко же тебе прятаться — щетина-то не растёт», — невпопад подумала Мэл. Воздух всё ещё продирал глотку, болью отзывалось чужое намерение — девочка Нари хотела взять спасительницу за руку, но колебалась. — Кхо: п кун [2]. Спасибо… — решилась наконец, цапнула запястье не по-девичьи мозолистой ладонью. «Чем натёрла-то, ручкой канистры?» — протестующе всколыхнулось у Мэл внутри, но всего на миг. Ведьма больше не имела права на отвращение. На службе у мистера Хойта ведьме уже случалось мучить и убивать, а потому ненавидеть лучше и себя заодно вместе с остальными. Ваас вон точно знал в этом толк. — Эй, вы! — рыкнули из-за спины. Главарь будто одним только нюхом учуял мысли о себе и заворчал нетерпеливо, пнув на песке случившийся рядом ящик: — Чё за нахер там у вас происходит?! Чё надо дохляку? — Это называется «благодарность». Тебе это слово точно незнакомо, — не отрывая взгляда от обеих подопечных, отчеканил Алвин. Глупая девчонка тут же вспыхнула, обдав Мэл жаром новых эмоций, а может, это Ваас заклокотал на грани кипения. — Этот «дохляк» месяц назад напоролся на нож китайского шпиона. За тебя. Помнишь такое? — Мэл повысила голос, в каждое слово стараясь вложить как можно больше отравы. Он припоминал, хотя и с трудом. Мало ли прошло дней, когда всё расплывалось в жарком угаре? Рожи убитых и тех, кому случалось подыхать друг за друга и вовсе сливались в одну. «Все, все одинаковые», — Мэл едва не сплюнула, почти случайно поймав контакт. Главаря мучила жажда, не только воды. Ремень портупеи заскорузлым краем резал кожу на шее — как раз там, где висели побрякушки с похожим на зуб зелёным камнем во главе. Сквозь поры сочились, рассеивались в знойном мареве последние капли дурмана. Пора было глотать новый, только вокруг помехи, слишком много помех. Как же всё бесило: Хойт, ведьма, швед, китайцы… — Слушай, викинг, это тебе остров Хойта развязывает язык, или ведьма мозги сожрала нахер? Заткнись, блядь, и топай в лодку! Со своим «миноискателем». Выкрик сам собой перешёл в утробное ворчание. Глаза Нари в ужасе округлились, сделались нереально огромными для азиатских черт и мальчишеского прикрытия. Увидав в этих глазах своё отражение, неожиданно для себя Мэл быстро пожала тонкие мозолистые пальцы и старательно скривила губы в ободряющей улыбке: — Это доктор Бен тебя спас. Его и благодари. Тяжёлые, сухие слова, будто горсть пыли на голосовых связках. Пиратка замотала головой в отчаянном отрицании, но Мэл в её сторону уже не смотрела. Ваас прав: пора двигать. Китайцы ждать не станут, нападут в любой момент, что станет провалом для снайперской группы и её командира. Поэтому придётся подчиняться тому, чьи команды хлестали, как разряды палки-шокера: — Шевелитесь, блядь. Группа пришла в движение. Скрип утоптанного песка помогал заглушать мысли, но две последние встречи не желали уходить из головы. Доктор Алек и Нари — их жизни, казалось, превратились в песок и клочья травы, чтобы опутать отяжелевшие ноги. Нари, эх, Нари. Чёрт, ну и настырная девчонка, нагнала у самого настила, которым начинался пирс. Миновав Алвина, забормотала с акцентом, путая слова, но суть улавливалась сразу: — Я буду молиться за вас, кхун, госпожа. Стану молить богов, чтобы коварные китайцы не причинили вам вреда. Хвала тем же богам, если они вообще что-то решали: Ваас чудом пропустил это мимо ушей. Его красная майка маячила впереди между камуфляжными спинами наёмников, готовых к погрузке в лодку, в этот раз не резиновую — железную, большую. Главарь и тут подготовился. Позаботился о вместимости транспорта. Если бы только голова не лопалась от злости — цены бы не было такому командиру. — Не волнуйся, парень! — Мэл повысила голос так, что на миг заглушила стоны дряхлой древесины под многими парами ног. — Ведьма мозги не ест, но поджарить вполне может. Все слышали? Отлично, так и задумано: каждый по-своему напрягся, вспоминая слухи, которые ходили о ведьме среди наёмников и пиратов. Шутку оценил только Алвин, усмехнулся, подставил руку, помог подняться на помост. Мэл не возражала. Доски под ногами лежали совсем усохшие, с промежутками, в которые легко было провалиться, как провалился доктор Бен тогда же, месяц назад, у грота. А ведь здесь место, кажется, самое что ни на есть акулье, не то что Пиратская бухта. Да, всё правильно. Одну рыбину Мэл чуяла рядом, у самых опор причала. Тварь описывала круги, с виду ленивые, но все знали, каким стремительным будет бросок-укус, если кто-то заинтересует её, как добыча. Сразу припомнились похожие на акул тени в бассейне на станции сразу после знакомства с сознанием Вааса. Сейчас акулье море окружало наяву, смыкалось, протыкало поверхность плавниками. Колыхалось под досками пирса — до одури тёплое, сонное. Гипнотизировало солнечными бликами, манило: сюда, сюда. Прямо в зубастые пасти, и не вздумай сопротивляться. Прыгай, прыгай. — Не свалитесь, придурки! Сожрут нахуй… — донеслось от Вааса. Хриплое злое карканье главаря на удивление привело Мэл в себя. Заставило мотнуть головой, ощутить жар, что так и полез из-под бронежилета. Сглотнуть почти высохшую слюну оказалось не самой простой задачей. Интересно, в чью сумасшедшую голову пришла идея накрыть железом навес в середине пирса? Испечься же можно заживо, по крайней мере, мозг поджаривался сразу, стоило ненадолго остановиться. От воды никакой прохлады, ни грамма спасения — чуть остывший бульон, да и только. Как пираты вообще здесь обитают? Носят неподъёмную амуницию, такую, как этот броник, который за последние пару минут будто в весе прибавил. А может, само тело отяжелело от чужого прошлого, всех этих предательств, болезней и смертей, презирать которые бывшая «принцесса» была не вправе. «Принцесса»… Она давно загнулась от военной службы и госпиталей, но кое-кто до сих пор готов был обращался с Мэл, как с королевской особой. С палубы лодки Алвин протянул руки, чтобы поймать подопечную в прыжке через борт с прикрученными к нему для амортизации покрышками. По инерции Мэл ткнулась в чёрную рубашку, носом упёрлась в ключицу, вдохнула мятное, пьянящее — хоть от кого-то здесь веяло прохладой. Уловила странную смесь эмоций, клубок, в котором ревность почти подавляла презрение. Зыркнула поверх Алвинова плеча. Ваас с театральным фырканьем закатил глаза так, что стали видны налитые кровью белки, но промолчал. Мэл поджала губы и отвернулась. Вместо сидений в центре палубы обретались поставленные друг на друга поддоны, те самые, из неотёсанных досок, для тюков с наркотой. Что ж, по крайней мере, здесь легко было устроиться так, чтобы оказаться спиной и к главарю, и к аванпосту. Ещё можно разглядывать явно мощный пулемёт на крыше рубки, и тем самым избавить себя от соблазна чересчур тесно прижаться к пахнущему мятой плечу. Жалко только, шея очень быстро начинала ныть от однообразной позы. Лодка дёрнулась, когда застучал, разгоняясь, движок. За кормой шумно забурлила вода. По правую руку Джош, как обычно, не вынимал пальцев из рыжеватой бородки, и Мэл решила смотреть прямо перед собой. На островке, который с аванпоста выглядел бугром в редких кустарниках и пальмах, с набирающей ход посудины обнаружился вдруг любопытный секрет. Мэл успела рассмотреть, как тропа переходит в плиты-ступени с остатками колонн. Венчала сооружение башенка, похожая то ли на кукурузный початок, то ли на свечу, чудом оплывшую не как попало, а ажурной резьбой. Где-то за башенкой, наверное, имелись идолы, целые или разрушенные, кто знает. Интересно, этим ли богам станет молиться за ведьму девочка Нари, но их обиталище давно опустело, совсем и бесповоротно. Может быть, в трещинах ещё обитали ящерицы, змеи шуршали брюшками по каменной крошке, а идолов оплетали лианы, — к чёрту, всё мёртво. Некому молиться. Не на кого надеяться, кроме как на себя. Правда, теперь есть ещё Алвин, но ему тоже нужна поддержка ведьмы. Тем более, внутри самой группы у её командира уже нашлись недоброжелатели. Считать проплывающие за бортом горные пики и мелкие островки оказалось скучно — яркий пейзаж наконец приелся даже давнему космическому обитателю. Мэл решила, что будет неплохо всё-таки проверить того самого недоброжелателя. Тем более, сидел он прямо за спиной и дразнил восприятие холодным молчаливым сарказмом. — Нежности… нежности. И ведьма, и Лунд — они оба, вечно пялятся друг на друга. Как бы вреда делу не было… нет, надо доложить Хойту: командир ослеплён бабой. — Доложить, значит, а, герр Пауль? А не хотите прямо сейчас малюсенький инфаркт? — Мэл невольно зарычала, но тут же успокоилась. Серьёзных пакостей заместитель, кажется, пока не придумал, к тому же наверняка пригодится для отражения атаки — там каждый человек на счету. А ведьма пока за ним присмотрит. Любопытно, господину понравится знать, что кто-то долго и упорно сидит в его голове? Больше того — смотрит его глазами, пользуется другими органами чувств? — Как вам такое, сэр австриец? Мэл усмехнулась и по отросткам нервов скользнула в чужое сознание ещё глубже. Вдох, выдох — под прикрытыми веками рассеялся горячий полусвет, на смену ему пришло «изображение»: жёлто-серая, с вкраплениями зелени, цепочка побережья. Северный берег северного острова. Так фиксировать картинку мог только робот. Герр Пауль не моргал и не двигался, даже когда мелкие брызги через борт долетали до плотно сомкнутых губ. Из-под края берета по лбу и вискам непрерывно скользил пот, но австриец застыл, сцепив ладони на коленях, вокруг зачехлённой винтовки. — Посмотрим, как ведьма проявит себя. Если узкоглазые и правда решатся напасть. Хотя это тоже — только с её слов. Мэл собрала всю выдержку, чтобы не зашипеть, но веки приподняла, только когда в ладонь ткнулся нагретый жестяной бок. Конечно, резкий вдох сквозь зубы Алвин уловил и расценил по-своему. Мэл улыбнулась, то ли фляге, как старой знакомой, то ли её хозяину, и под ласковым до мурашек взглядом долго глотала тёплую уже воду. Прямо в голове, на удивление не требуя никакого особого контроля, между тем бесстрастно проплывали кадры чужого восприятия. Мэл зачем-то отмечала самые заметные точки, будто расставляла на них маркеры для тренировочной стрельбы. Чёртовы неистребимые флотские привычки давали о себе знать всё время после отставки, обычно тревожа что-то под сердцем, но сейчас, наверное, были бесполезны. В самом деле, что толку скрежетать зубами при виде очередного столба чёрного дыма, и так ясно — весь берег до последней пяди занят пиратами. К тому же, какая разница — все тут одинаковые, только мирные вечно биты, как жители деревни, сожжённой недавно на рассвете. «Половину жизни гонять бандитов в космосе, чтобы примкнуть к таким же на Земле. Отличная работа, Харт», — Мэл едко фыркнула, возвращая Алвину флягу. Злость на удивление придавала сил и помогала поддерживать контакт. Следующий аванпост оказался-таки ещё большим дерьмом, чем место отплытия. Хренова дыра, дорога туда ныряла в дыру же в скале, чтобы вывести прямо на свалку деревянной рухляди и ржавого металлолома у самой полосы прибоя. Вокруг сплошь камни, сверху навис утёс с каким-то странным сооружением, рыжеватым в солнечных лучах, и кажется, тоже заброшенным и мёртвым. Дальше злость только подогревалась. Лавируя в гряде каменистых островков-валунов, лодка миновала скалу в виде гигантской арки, за которой открывалось новое бандитское логово. Только пираты могли обосноваться среди пары ржавых кораблей, по здешним меркам, наверное, довольно крупных, и торчать на полоске песка под отвесной каменной стеной, откуда в море срывались водопады. Герр Пауль, между тем, умудрялся не думать, будто и впрямь спал с открытыми глазами, что фиксировали, фиксировали, фиксировали. Наверное, в отличие от австрийца, Мэл всё-таки сморило. На каких-то несколько минут, в течение которых она грезила ещё какими-то скалами, загогулиной окружившими небольшой залив. Скалы тоже оказались с секретом — из их каменных тел на воду пялились бункеры. В грёзах оттуда кто-то отстреливался, пороховые вспышки без звука расцветали в окнах-щелях. Всё это безумно походило на страшно древнюю чёрно-белую кинохронику. Наверное, так оно и было, кино в прошлом смотрел сам господин Пауль, а несчастный остров, судя по всему, всегда кто-то втягивал в войны. — Вот вам и новая… война… — пробормотала Мэл, стряхивая с себя дрёму, что подозрительно походила на симптом перегрева. Жара — она всегда, ещё со времён Академии, переносилась из рук вон плохо. Судя по всему, скоро должно стать ещё жарче, но пока терпимо. Даже море вдруг расщедрилось и швырнуло в лицо целую пригоршню брызг, будто пытаясь привести в чувство. Лодка, кажется, закладывала вираж вправо по не слишком плавной дуге — так вот откуда брызги. Значит, почти прибыли. Северный берег переходил в восточный, а ландшафт казался знакомым. Хорошо, когда нет необходимости вертеть головой — всё покажет, сам того не подозревая, герр Пауль. Надо же, какой там, за спиной, нарисовался шикарный обрыв. Шею небось свернёшь, если сорвёшься, но если подойти с умом и взять летучее приспособление с камерой, разведка пройдёт легко, почти играючи. Знакомо, слишком знакомо. Мистер Лонгвей, посол, что мариновался сейчас в подвале у Хойта, всё подробно рассмотрел при помощи воздушного шпиона. Кроме самого места назначения. Через неширокую полоску пролива даже хитроумный китаец не рискнул посылать свою машинку, опасаясь раньше времени потревожить будущего противника. Наверное, не зря — Мэл пока никого не видела, но чуяла: пиратов на клочке суши, что рывками маячил сейчас перед глазами, больше, чем ей доводилось видеть за весь последний месяц. Пожалуй, разум герра Пауля можно оставить в покое, чтобы ничего не пропустить. Ваас настолько тщеславен, что зовёт это своим «личным островом». Если только дело в тщеславии, иначе с чего бы главарю мрачнеть, стоило лодке ткнуться бортом в доски причала. Причал, кстати, снова паршивее некуда. Наверное, сколотили его не меньше ста лет назад, да так и бросили без ухода. Позволили разрушиться и провалиться, а узкую полоску песка вокруг закидали хламом — ступить страшно. Причал венчался деревянной халупой, слепой и серой — видимо, чем-то вроде местного КПП. На её фоне пиратское шмотьё смотрелось особенно кричаще и неправильно, будто нарушало нетронутость давно одичавших мест. Да, главаря ждали, как же не встречать «царя и бога», только вот встречающих было всего двое. С виду совершенно одинаковые в «фирменном» красном, лоснящиеся от загара или врождённой черноты, косолапые и обманчиво ленивые. Как обычно, не старые, до тридцати — интересно, кто-то из них вообще переживал порог в тридцать пять лет? Обезьяны, как они есть, к тому же прокуренные до мозга костей, но оружие опустили сразу, как только узнали главаря. Над островом Вааса стояло безветрие. Сизый приторный дым от самокруток не шелохнулся, когда прибывшие принялись высаживаться на берег. По одному, и тут же покидали причал, потому что прелая древесина не вызывала доверия даже у наёмников. Мэл тоже постаралась не мешкать, хотя вода под ногами завораживала. Была она тут темнее обычного и какая-то мутная, а под поверхностью угадывались длинные пасма водорослей, наводящие на мысли о топях, омутах и скользких змеиных телах. Тропа вглубь острова выглядела совсем заброшенной. Её стенами обступали валуны, похожие на гигантские комья мятой серой бумаги, по бокам топорщилась высокая жёсткая трава. Меж порослью покрупнее явно придётся лавировать. Листья какого-то растения, резные и почти круглые, наверняка станут помехой тем, кто шёл по самому краю тропы, но Алвин с первого шага оттеснил Мэл в самый центр группы. Этот манёвр должен был вызвать чувство защищённости, но откуда-то сбоку накатило знакомое недовольство. — Берегите ценного сотрудника, господа. Дама у нас нежная, непривычная. А ползучие гады, наверное, мелковаты для её великолепного чутья. Наступит ещё. Пауль, конечно, не мог не демонстрировать свой язвительный репертуар. Мэл закатила бы глаза на манер Вааса, но всего лишь быстро огляделась на ходу, прислушиваясь на всех возможных диапазонах. Только что группа прошла под поваленным древесным стволом, который перекинулся с валуна на валун, совсем как природный мост. По этому «мосту» вполне могли ползать змеи, чтобы упасть за шиворот неосторожному прохожему. Нет, поблизости никого мельче человека. Ни одного крохотного сердца не колотилось среди лиан, что увивали зелёную от мха кору. Чересчур дико и пусто, ни птиц, ни животных. Только камни, кусты, пальмы и деревья с частыми мелкими листьями, похожими на иглы дикобраза. Правда, впереди металось эхо, странное, неприятное, будто под какофонию звуков вякал лягушачий хор. С той же стороны волнами накатывал дурман, в этот раз не дым, а отпечатки многих и многих расплывчатых рассудков, но перед глазами пока вставали одни только заросли и валуны. — Если вы еще не забыли, герр Пауль, вы мой подчиненный. Поэтому — отставить разговоры, — голос Алвина почему-то уплыл, точно отнесённый порывом ветра, и растаял в листве. Под ногой что-то хрустнуло, заставив остановиться и опустить глаза. Всего лишь один из камней, которыми кто-то обложил кострище. Похоже, постоянное — жар ещё пульсировал под слоем золы. Группа замерла вместе с Мэл. Каждый невольно ждал, что скажет ведьма, а ведьма следила, как тонкие струйки дыма отливают в косых лучах солнца то кислотно-розовым, то едко-зелёным, и всё ещё вслушивалась. — Змеи всегда чуют своих сестёр. А наш «миноискатель» та ещё змея. — Глумливое фырканье заставило Мэл встряхнуться. Надо же, какой лестный отзыв. Вааса впору благодарить: господин австриец явно призадумался. Надо бы закрепить результат ядовитой вежливостью: — Слушайте Вааса, герр Штайн, он всё знает. А чего не знает — догадывается. Змей я действительно чувствую, и поблизости их точно нет. Пауль хорошо помнил, что по фамилии ведьме не представлялся, к тому же не замечал её разговоров с кем-то из бойцов. Болтала ведьма только с Мареком, но трёп погибшего чеха слышали все. Оставалось принять очередной факт непонятной телепатии, проглотить раздражение и заткнуться. Дальше шагали уже молча. Розово-зелёное наваждение рассыпалось, но Мэл на всякий случай сосредоточилась, прикрывая восприятие лёгким щитом. Форт, судя по чьим-то случайным глюкам, располагался совсем рядом. Там, где высокие деревья отступали вправо, за коридором из валунов начиналось что-то похожее на бетонную ограду. Мэл чертыхнулась, когда впереди, за фигурами аризонцев, которые даже шли бок о бок, показались железные крыши. Следом нарисовались столбы и стены, оконные проёмы издалека таращились пустотой. Нелепое сооружение торчало надо всем этим в глубине периметра, обнесённого забором, — небо сквозило в просветы каркаса, когда не заслонялось дымными клубами странного багрового оттенка. Слишком внезапно, а ведь казалось: дебри никогда не закончатся. На деле они занимали всего-то с полсотни метров, ещё столько же предстояло преодолеть до забора. Глазомер никогда не обманывал флотского артиллериста, а ведьму и вовсе не проведёшь ни внезапным слепящим солнцем, ни густыми ветками, если только у тебя бьётся сердце. Тук-тук — справа, между древесных крон, на караульной вышке угнездился снайпер. Тук-тук, тук-тук — количество народу нарастало, сердца перекликались эхом, в то время как зрение ловило только метания расплывчатых красных пятен. Тук-тук, тук-тук — откуда-то из-под забора навстречу прибывшим выкатились два приземистых массивных силуэта. Бежали псы молча, точно кто-то научил их не сбивать дыхание лаем. Через миг надвинулись, глухо ворча, на неразлучных Мика и Хейла. Кажется, у кого-то из аризонцев промелькнула мысль о демонах — только демоны могли так щерить зубы и с утробной злостью ловить момент для атаки. О, этих собачек даже бросаться приучили с умом, при том, что любой пришелец мог быть вооружён. Кубарем в ноги, чтобы в одно мгновение свалить и вцепиться в горло. Если только хозяева не против. — Тубо! — выступая вперёд, отрывисто скомандовал Ваас. Псы забуксовали на месте и только сейчас разразились лаем. Главарь повторил команду, умудрившись обойтись без мата, зыркнул на тут же притихших собак. С брыластых морд капали клочья пены. Налитые кровью глаза неотрывно следили за человеком, в котором чувствовались сила и власть. Ваас с явным наслаждением окинул взглядом лица гостей, потом так же коротко велел животным убраться. Те подчинились, побрели прочь сначала медленно, будто нарочно демонстрируя литые мускулы, что перекатывались под короткой блестящей шерстью мышиного окраса. Через мгновение собаки скрылись в полосках теней. До форта таяли последние метры, и уже не надо было напрягаться, чтобы рассмотреть на заборе уродливые рисунки. Собрание ненормальных форм и дебильных оттенков слабо вязалось с пущенной по верху спиралью колючки. Вояки местного «гарнизона», кроме двоих встречающих, пока на глаза не показывались, явно нарочно прятались за каждым кустом и камнем, сливались с деревьями, но здорово напрягали ментально. Надо же, а Мэл-то считала, что кое-кому придётся долго расталкивать своё укуренное царство. Выходит, ошиблась. Только вот кто из наблюдателей, как самый верный подданный, откроет «царю и богу» ворота? Будто в ответ створки, краска на которых давно выцвела и облупилась до ржавых потёков и пятен, громыхнули. Приоткрылась правая, с тяжким скрипом и медленно, будто издеваясь. — Добро пожаловать, гости, — Ваас издевался вне всяких сомнений. — У нас тут нихуя не отель, но вас вроде никто и не звал.