Цивилизованные люди

Сухая земля превращалась в жидкую грязь. Поначалу неохотно, собираясь в крупные рыжеватые комья, которые липли к рукам, будто вязкое тесто. Такое «тесто» в дело не годилось, требовало очередной пригоршни воды из гнутого алюминиевого бидона. «Тесто» любило тщательный, кропотливый замес. Эта мысль будила неизменную усмешку, и под короткими, узловатыми пальцами комки уверенно распадались. Усмешка то и дело сменялась гримасой: от усилий сводило плечо. Губы искривлялись, с них срывалось малопонятное здесь, но матерное — «пичка»[1]. Больно. Старая травма упорно напоминала о себе, возвращала на несколько лет назад, когда сам ступил на тропу, подобную той, что готовил сейчас непрошенным гостям. Тогда повезло. Как говорят, родился в рубашке, а может, напарник успел оттолкнуть — его уже не спросишь. Невидимая сила подняла в воздух и отшвырнула прочь, в рытвину, за толстенный ствол мёртвого дерева. Хорошенько приложила оземь, мордой вниз, зубами в кислый грунт, прошлогодние листья и хвою. По шлему заколотили комья, чувствительно, но неслышно, потому что в голове били и били сотни колоколов. Земля набилась в рот, залепила глаза, а может, зрение застелила боль, сумасшедшая боль в хрустнувшем плече. Горана будто обмотали плёнкой, грязно-красной и плотной. Надолго, всего целиком, ни вздохнуть, ни пикнуть, только какие-то тени вокруг шевелились и бормотали: сустав раздробило в крошки. На его место ввинтили протез, железяку не железяку, курац[2] пойми, но всё это происходило потом и смешалось в один огромный комок, из которого иногда выпирали какие-то детали. Намного лучше Горан помнил, как искал и нашёл своего напарника. Сколько времени лазал на четвереньках, пятернёй уцелевшей руки загребая лесной перегной, было неизвестно. В один момент ладонь погрузилась в то, что на первый взгляд походило на груду драной ветоши цвета прошлогодней травы, и сделалась влажной. Потом Горан увидел лицо — перемазанное, застывшее, ни дать ни взять бутафорская маска, которую скомкали и швырнули на дорогу, под колёса машин. — Бра́тан[3]… — вопль, будто крюками уцепившись за рёбра, застрял внутри, но всё равно проламывал себе выход из контуженного тела. Горан понимал: звать уже некого. И только пальцы, будто обретя собственную волю, перебирали и перебирали что-то. Может, тряпьё, может, рваные внутренности, а может, всё это вместе. — Бра́тан… — одними губами зачем-то повторила за Гораном Мэл. Досадливо качнула головой — давала же себе слово не лезть ни в одну из пиратских голов глубже, чем необходимо. Снять с разума каждого отчётливый ментальный отпечаток, чтобы в бою отличать «своих» от врагов. Всего-то. Для самой себя занять этот чёртов день. Отвлечься, чтобы без конца и края не выходить за ворота склада и не задирать голову в сторону вышки, прикрывая глаза козырьком из ладоней. Всё равно ничерта не видно. Фигуру в чёрном среди конструкций из чёрного железа не различить на фоне затопленного солнцем неба. Только сердце оттуда, с самой высокой площадки, стучало так, будто Алвин стоял к Мэл вплотную. Гулко и размеренно, как тревожный набат, каждый удар проваливался в желудок и скручивал его болючим спазмом. Ерунда, всего-то обычный страх, им легко управлять. Если на вышке что-то пойдёт не так, ведьма почувствует. Поделится энергией с уставшим долговязым телом, а пока ожидание выматывало саму Мэл. Единственный выход — работать. Пираты ведь работали. Плавились от жары, психовали, для успокоения заглатывали сладкий дым косяков. Запивали тёплой водой, икали, переводили дух и шли укреплять оборону. Даже не догадываясь, что ведьма следует за каждым по очереди. Изучает, впитывает оттенки внутреннего голоса, если нужно — проникает в память, ни к кому, впрочем, не цепляясь надолго. Только к Горану затянуло всерьёз. Чёрт знает, почему. Зацепил ли сумасшедший блеск в глазах, когда пиратский командир сам, прямо на помосте для танцев колдовал над взрывоопасными сюрпризами. Китайцев ждали промышленные мины, похожие на жестяные банки с местной тушёнкой. Горан методично и ловко ввинчивал в «тушёнку» запалы, задирая верхнюю губу в усмешке, которой недоставало только капающей с клыков слюны. Мэл всем нутром чуяла натуру, подобную волчьей, пока перед глазами мелькали не джунгли — ржавый к осени смешанный лес. — Бра́тан… — повторял Горан, передавая последнюю готовую мину ближайшему из подручных. Тот укладывал опасный груз в чрево выгоревшего вещевого мешка. Мэл сглатывала комок в горле — перед глазами в кровавой пелене, среди размётанных листьев колыхалась половина человеческой фигуры. Листья по волшебству сменялись кабиной канонерки. Вокруг метался огонь. Фигура обретала себя ниже поясницы, но только бессильно тряслась и перепачканными в кровь руками елозила по острому обломку, торчащему под грудиной. Под грудиной болело и у Горана, безо всяких обломков. Мэл слишком хорошо знала это чувство. Наверное, поэтому до сих пор глазами серба смотрела на остров, который всего пару-тройку часов назад в разноцветном ореоле трипа показывал ведьме главарь. У Вааса тропы оживали и шевелились, грунт прорастал радужной чешуёй. Горан перед закладкой не курил, только из стороны в сторону гонял во рту измусоленную деревяшку. Однообразно ухмылялся, маскируя землёй очередной «подарок». Много, очень много «подарков». — Ёбнутый серб… — вскользь уловила Мэл от кого-то из пиратов. Горан взял на себя бо́льшую часть работы, подручным же отвёл роль носильщиков. Одному, впрочем, доверил помечать расположение минных троп на карте — китайцы китайцами, а безопасность «гарнизона» прежде всего. Ругань подчинённого пропустил мимо ушей и продолжал улыбаться. — Я вас услышу, сукины дети… — бормотал командир, обращаясь к невидимым «узкоглазым». Те тянули резину и почти уже в три часа пополудни болтались неизвестно где. Пускай, чем дольше болтаются, тем чётче нарвутся. Ваас расстарался. Форт принял уже две лодки с боеприпасами, а у Горана свои секреты и методы. Вдоль восточного берега тянулась то ли очень старая искусственная насыпь, то ли природный обрыв, опоясывая остров полукольцом. Противник мог решить, что под склоном этой штуковины удобно и безопасно прятаться при высадке. Поросшую пальмами и травой пустошь облюбовали свиньи, и распылять на неё внимание патрулей не имело смысла. О, «ёбнутый серб» всё учёл. Зря, что ли, приготовил гостям особое угощение. Кокосы, будто нарочно разбросанные по берегу в самых удобных местах, набиты совсем не пахучей мякотью. Попробуй, пни такой орешек. Под ним из грунта торчит колышек, к которому любовно привязали неприметный шнурок. Шнурок червяком ныряет внутрь скорлупы, тянется к запалу, скрытому в зёрнах чёрного пороха. Серб опять улыбался — этой шутке он научился уже здесь, на острове. Благо, кокосов водилось в избытке, главарь славился маньячной фантазией, да и рекруты из далёкой Африки чаще всего оказывались в курсе. Джеро вон тоже сечёт фишку по части сюрпризов из подручных средств, но чёрный сейчас занят — принимает груз. Горан справлялся и сам. Промышленные мины и кокосы с «начинкой» закончились, изобретательность фанатика не заканчивалась никогда. Грязи тоже хватало, она слой за слоем окутывала ручную гранату, у которой на месте чеки торчала тонкая проволока. Сейчас-сейчас, жижа высохнет. Её так много, что проволока станет не нужна, и сдерживать рычаг будет только слой земли. Комьев под ногами ведь тоже никто не замечает, верно? Горан забывал дышать, но всё улыбался, улыбался… — Дерьмо… — вместе с сербом, у него за спиной услыхала Мэл. Ощутила, как Горан давит желание дёрнуться, — лицо свело от чужой гримасы: ну и дебилами же бывают подчинённые. — Тут кругом дерьмо. Свиное. Не топчитесь там, бре[4]! — Правильно, ройся тут в говнище. А кто-то влез на вышку, дунул там… И только вниз себе харкает… — отозвался ещё кто-то из пиратов-невидимок. — Швед не курит, — фыркнул Горан. Шепотки и ворчание тут же смолкли. Проволока тонко звякнула, когда её сдёрнули с трубки ударного механизма наскоро омытой и отёртой о штаны рукой. Спусковой рычаг не шелохнулся — его держал слой земли, и серб, затаив дыхание, опустил «комок грязи» посреди безобидных комьев поменьше. Это так, дополнительные подарки для тех китаёзов, которым станет тесно на тропе. Остальных ждали сюрпризы поувесистей. — Швед не курит даже табак, — подытожил Горан, съёжив губы в издевательской — это без труда улавливалось — улыбке. — Говорят, он настоящий маньяк, и вся дурь у него в черепушке. В черепушке у Мэл долго носилось эхо недоверчивых смешков и приглушенного мата. Контакт окончательно разорвался, но сердце гулко ухало в такт однообразному «швед не курит». Ломилось, кажется, не сквозь рёбра — напрямую в грудные пластины бронежилета. Эта одёжка становилась всё тяжелее. Позвоночник дрожал от болючей усталости, шея затекла и настойчиво требовала разминки. Хотелось слепо нашарить рядом с собой флягу и пить, пить, пить, но Мэл, упрямо выпятив нижнюю челюсть, зацепилась пятернёй за ячейки сетки и поднялась на ноги. Отёкшее от жары тело слушалось плохо. Ящики, на которых «миноискателю» оставили карту и рацию, представлялись этому телу нешуточной преградой, но оно справилось и уже через несколько мгновений стояло на бетонной площадке за воротами склада. — Вся дурь у него в черепушке… — одними губами повторила Мэл. Сложила ладони козырьком, прищурилась на вышку. Неизвестно зачем, кажется, издёрганному чутью мало было ловить чуть ускоренный сердечный ритм и дыхание, которое снайперу пока удавалось держать под контролем. Смотреть. Выбираться наружу и пялиться в ослепительное верхотурье — это святое. Пусть там не видно хоть сотню раз нихрена. — Сколько натикало? — не глядя, бросать через плечо уже в который раз. Зачем лишние телодвижения, и так понятно — охрана выбралась из склада по пятам. Два сердца с натугой стучали с расстояния пары шагов за спиной. У приставленного Ваасом пирата часов не водилось. Это поначалу показалось Мэл странным: в самом деле, почему до сих пор не позаимствовал? Не отнял, ткнув в затылок стволом автомата, у живого, не сдёрнул с трупа. Потом стало понятно — здесь вообще не носили часов. То ли потому, что вещи пленных, будущих рабов или мертвецов оседали у главаря и командиров, а потом раздавались каждому грабителю по заслугам, то ли следить за точным временем пиратам совсем без надобности. Некоторые неплохо ориентировались по солнцу и теням, вон как этот тип с облезлой пародией на шикарный Ваасов ирокез. Но тип притормаживал, каждый раз вспоминая запрет болтать с ведьмой без крайней нужды, и сквозь дым самокрутки долго пытался определить, наступила уже та самая «крайняя нужда», или нет. — Без четверти шестнадцать… — Джош опережал пирата всегда, даже если тот собирался ответить. Флягу для Мэл наполнял тоже шотландец, — чёрт знает, каким чутьём Алвин угадал в нём такое рвение, а может, остатки неравнодушия. Алвин. «Настоящий маньяк» едва ли не с полудня торчал на вышке в паутине из горячей арматуры, обливался потом, с которым выходили скупые глотки воды. Боролся с одышкой, когда у сердца случались сбои, моргал склеенными ресницами, чтобы навести резкость. Прикладывался то к биноклю, то к прицелу. Благо, с вышки видать далеко, тем более, сквозь оптику — при желании можно акульи плавники сосчитать в море, если это занятие успокоит. Так, кажется, той ночью, когда попался китайский посол, говорил Хойт, прежде чем отпустить Мэл и Алвина в их общую клетушку. Его величество опять думал, что ведьма не осмелится подслушивать, и отозвал командира снайперской группы в сторонку. — Говорят, ты из своей винтовки можешь морских деликатесов в воде настрелять прямо сверху. Акульего супа мне и без тебя доставят. Только имей в виду: я жду, что ты выполнишь свои обязанности в полном объёме. Организуешь безопасность ценного сотрудника — раз. Группа под твоим руководством покажет класс — два. Сам, хвалёными своими ручонками настреляешь мне узкоглазых — три. Слышишь? Иначе никак. Мэл тогда нарочно отвернулась, чтобы никто не видел её оскала, в то время как Хойт медленно загибал пятнистые от табака длинные пальцы. Сейчас вдруг затошнило, то ли от воспоминаний, то ли от неприкрытой злости: здешние подонки ещё смели трепаться, что Алвину лучше всех. Сама уже путалась, кто из них двоих сильнее боится — она за телохранителя или телохранитель за неё. Скорее всего, страх давно уже спутался, смешался, и вырос, будто катышек снега, в огромный ком. Холодный, плотный, живой, он всё тыкался изнутри, вжимая грудь в пластины брони. — Сукины дети… — имея в виду всех и сразу, чуть слышно прошипела Мэл. Когда-то так ругался Рич — чересчур энергичного рыжего пилота бесили затишья на вахте и в патруле. Джоша, тоже рыжего, но флегматика, пустое ожидание выводило из себя не меньше. — Сукины… — зачем-то с остервенением дёрнув себя за бороду, подтвердил шотландец. Улыбнулся, — Мэл с изумлением скосила глаза на вмиг подобревшую физиономию в волосьях медного оттенка. Джош заухмылялся хищно, указав подбородком прямо перед собой: — Видала, какой сюрприз приволокли для узкоглазых? Рыжая борода встопорщилась в сторону группки пиратов на открытом пространстве перед костром. Нелепые диваны оттуда стащили в одну кучу, сразу превратив тень у бетонной стены в свалку мебельной рухляди. Костёр притушили, но фигуры в красном всё равно казались чертями, с ужимками и кривляньями пляшущими в плотной знойной дымке не иначе как из самого ада. Центром пляски была труба, которую установили на круглую плиту и подпорку в виде двуноги. Трубу навели почти в зенит, что-то равняли, по очереди пялились в присобаченный сбоку прицел. Мэл ухмыльнулась в ответ, выпрямилась, заложила руки за спину, неожиданно для себя с долей самодовольства: ведьма просекла «сюрприз» ещё в лодке, на которой его сюда привезли. Знал бы ты это, рыжий. Слышал бы мысли пиратов, подстёгнутых приказами главаря. Глухую ругань прямо в голове, когда под жгучими лучами солнца на берег тяжело опускались вьюки с деталями и ящики с минами. У трубы священнодействовал Джеро. Его чёрный торс в раскалённых лучах ослеплял блеском, будто пиратский командир чем-то смазал кожу. Белые татуировки с расстояния сливались в рисунок почти-человеческого скелета и плясали, кажется, отдельно от хозяина. Скелет приседал у прицела. Подкручивал что-то на двуноге, от чего труба заметно меняла угол наклона. Вьющиеся рядом алые черти тем временем колдовали над минами в лотке — судя по всему, вкручивали взрыватели. Наконец фосфорическому «костяку» бережно, как антикварную вазу, подали мину. Тот опустил её в провал ствола и пригнулся, сложился пополам, насколько позволял немалый рост. Остальные шарахнулись в стороны и, следуя примеру командира, заткнули уши. Плюнув огнём и дымом, трубка раскатисто громыхнула, будто гавкнула. Пристреливались совсем недалеко, куда-то в воды пролива, поэтому уже через половину выдоха по ушам и нервам резанул отдалённый, но явственный свист подлёта. — Знаешь, что это? — довольно осклабился Джош. Его почему-то распирало от гордости, точно он имел какое-то отношение к выстрелу. Мэл хмыкнула, зыркнула в последний раз на вышку и развернулась к воротам своего вынужденного штаба. Устроилась за импровизированным столом, затылком упёрлась в тряскую сетку. — Знаю. Миномёт. Примитивное артиллерийское орудие, — отчеканила глухо и зло, сразу отбив желание спрашивать дальше. Да и что, в самом деле, тут рассказывать? На кой чёрт наёмнику сказки о мире, где уроки истории преподают в гипнотических снах? О мире, где хранят чертежи всего, чем люди когда-то убивали друг друга — конечно, ведь из старого можно создать новое, лучше, эффективней. На кой, разве только смеха ради. Покрасоваться, понаблюдать, как отвиснет нижняя челюсть в рыжих волосьях. Чёрт возьми, где шатаются эти китайцы, пока Алвин задыхается среди раскалённого ржавого железа?! Броня повисла на груди свинцовой плитой, и Мэл тоже начала задыхаться. Велела себе успокоиться. Глотнула жалкие капли слюны. С опущенными веками, вслепую зашарила в поисках фляги, и тут же встрепенулась от присутствия рядом ещё кого-то, кроме своей охраны. — Привет тебе, нганга. Ваас велел проверить, как ты тут, — густо пробасили рядом. Сердце ёкнуло: в голосе улавливалась улыбка, в эмоциях — неожиданная искренность. Пришлось открыть глаза, чтобы в этом убедиться. Джеро сидел на корточках, но всё равно огромной фигурой поглощал свет, будто массивная чёрная дыра. Если только чёрная дыра умеет ухмыляться во весь рот, сверкать крупными зубами и хитро блестеть белками глаз. Эта — умела. К тому же лучилась благодушием, видать, миномёт оказался интересной игрушкой. — Мило со стороны Вааса, — буркнула Мэл. Неожиданно для себя спохватилась, но ничего не могла с собой поделать. Злость всё ещё колыхалась внутри, норовя вылиться на тех, кто, строго говоря, её пока не заслужил: — Мне нужно работать. Можешь доложить Ваасу, что приказ выполнил. Я в норме. — Грубая ты, нганга. — Улыбка растянулась вдвое шире, целиком оголив неожиданно бледные дёсна. Не меняя позы, Джеро повёл плечами, чем заставил охрану сильно потесниться, и только потом плюхнулся рядом прямо на остатки пола. — Грубая… не доверяешь, что ли? — Того нганга, о котором говорил, ты ведь сам сжёг, верно? И было тебе всего одиннадцать, — Мэл сама удивилась своей бесстрастности. Злость оседала, пока на чёрной физиономии, похожей на грубую поделку из камня, вместо улыбки медленно проступала детская обида. — Он был плохой человек. — Плохой. Сначала целительствовал, потом захотел денег. Много денег от белых людей, — Мэл оскалилась так, что заболели мышцы лица. По-хорошему, ведьму сейчас могли послать — и будут правы, если так и сделают. Только вот слова всё равно лились сами собой, медленно и тихо: — Я слышу, как он орёт. До сих пор, у тебя в голове. Твои односельчане завалили выход в его хижине. Ты первый ткнул факелом в кровлю. Пауза. Молчание. Широкие ноздри раздулись — белая краска на переносице пошла мелкими трещинками. Крупные губы дрогнули, вывернулись в гримасе ярости — не теперешней, застарелой. Мэл только челюсть подобрала, уловив: ведьму всё ещё не собираются послать. — Он продал белым мою сестру. Успел продать ещё четырёх детей, здоровых, весёлых. Накачал порошком зомби и продал… под видом лечения. Больше их никто не видел. Ебливая продажная тварь. А ты… — Джеро вдруг повысил монотонный до этого голос: — Ты другая, я вижу. — Настолько другая, что сжечь меня собирался Ваас. — Мэл отразила улыбку, которая снова заиграла на чёрном лице. — «Смотрите в оба, придурки, не перепутайте. Шлюхи голые, ведьма одетая. Беречь её, но не трогать». Так о тебе Ваас сказал. Так что сама думай. — Вааса не поймёт даже шаман, — Мэл подавила смешок и посерьёзнела. С первого слова этой нелепой беседы дико хотелось спросить, чем же всё-таки делишки сожжённого нганга отличались от нынешних занятий самого Джеро. Передумала. Прикусила язык, едва поняла: это всё месть, неразборчивая, растянутая до бесконечности, пока человек дышит. Такая же, как у Горана. Серб уничтожил тех, кто забрал жизнь его бра́тана, их же собственным средством, и больше не смог остановиться. Сотни адских игрушек вышли из-под ловких рук, и совсем неважно, сколько за них платили, сколько жизней забрали с их помощью. Джеро мстил похоже. Теперь он продавал белых людей, таких как те, которые продали его сестру. Ломал их жизни, запивая привкус крови сладким дурманом курева. Ещё был Алвин. Когда-то страшно давно он сказал Мэл, что пришёл сюда убивать, а её глупая нежность никому не поможет. Потом, в тот же невероятно длинный и страшный день сообщил: «Я здесь в поисках Бездны». Бездна — это такое место, где наверняка ответят на множество вопросов. Зачем отняли сына? За что наказали смертельной болезнью, которая медленно точит, но одним ударом способна превратить сильное тело в убогую рухлядь на попечении у врачей. Он и бежал от врачей, чтобы спросить: зачем, за что? Каждая пробитая голова — будто точка в знаке вопроса. Каждый мертвец — ещё одна ступенька вниз. К тем, кто наконец услышит и будет отвечать, в холод и темноту. Джеро притих, изучая что-то на рассохшихся досках, но в мозгу у него плясало пламя и метались вопли. У Горана мучительно ныло плечо, в котором на винтах сидел сустав из металла, в то время как губы кривила ухмылка, довольная и сумасшедшая. И только Алвин совсем не думал ни о Бездне, ни о вопросах, ни о ненависти. Мэл точно знала: минуту назад он в бинокль смотрел вниз, на ворота этого самого склада. Потом, конечно, вернулся к винтовке. С мыслью «быстрее бы началось и закончилось». И ни слова о каких-то там «ступеньках». — А ты знаешь, что твой швед тоже шаманит? — спросил вдруг чёрный командир, почему-то избегая поднимать на Мэл глаза-угольки. — Песни поёт непонятные над старой костью, никто не знает, что за знак на ней намалёван. Вокруг тоже кости. Застукали его над этим однажды, — в полумраке складского угла вспыхнула ослепительная улыбка. — Сам не видел, рассказали — колдун он, как есть колдун. И не курит небось поэтому… В ответ Мэл качала головой, чувствуя, как в мозгу клубится туман — нет, она не знала, не слышала, не видела. Не думал Алвин о колдовстве. Ни разу с тех пор, как Хойт поселил их в одной комнате три на два метра, где возведённые в квадрат кошмары буквально метались, отражаясь от стен и потолка. Не было такого — Мэл ловила всё, что память её телохранителя выносила на поверхность. Копать глубже было слишком больно и тяжело, к тому же неправильно. В складе заметно потемнело, то ли раскалённое солнце упряталось за тучами, то ли близился вечер. Джеро говорил что-то ещё, будто нарочно вгоняя ведьму в ступор: огромному бандиту, чёрному головорезу прямодушие и простота давались проще, чем большинству «цивилизованных людей». Разговор поддерживался легко, слово за слово — никому не хотелось ставить точку первым. Пират с неопрятной стрижкой задремал поодаль, смешно разинув рот, над которым гудела, точно вертолёт при заходе на посадку, жирная чёрная муха. Мэл и захихикала, зная, что её поддержат. И тут вздрогнула от едкого, тяжёлого взгляда прямо в висок. Явился, как всегда вовремя. Бесполезно чувствовать его заранее — он уже здесь, оскалил рот, а глаза выпучил, будто в бесконечном изумлении. — Вы только гляньте, чёртово отребье, принцесса у нас слушает Джеро! — Ваас сделал паузу, точно приглашая толкущуюся в проёме свиту негодовать вместе с ним. О, он и правда негодовал, страшно морщил лоб, точно боль в натянутом шраме способна была заглушить бурю эмоций: — Серьезно, блядь? Серьезно? Не-не-не, это уже нарушение правил игры, сучка. Все вы играете в долбаные игры. Но какого хера, какого, я спрашиваю, ты нарушаешь правила? Хочешь, чтобы этот урод в дредах получил от меня за твою «великую милость»? Я, блядь, могу! Он получит… Мэл сама не поняла, как оказалась на ногах. Наверное, сработал инстинкт: не оставлять главарю шанса на выгодное положение в пространстве, не оказаться уязвимой перед нависшей фигурой. «Какая к чёрту «великая милость», что мелет этот сумасшедший?» — колотилось в голове, в то время как Ваас захлебнулся рычанием и заткнулся. Вслух, но не мысленно: — Ну вот, видишь, Мэл, ты опять все испортила! Ты умеешь только портить, поганить и уничтожать. Почему? Потому что ты ведьма. «Мэл»… Она обескураженно моргнула: впервые ведь назвал по имени. И эта странная эмоция, ни дать ни взять наивная обида — ему, главному, сильнейшему, хитрейшему снова предпочли другого. С другим, видите ли, болтали, мило улыбались, не шипели, не скалились, не посылали по матерным адресам. А ему, "царю и богу", наверняка ответят такой же злостью, огрызнутся или примутся юлить и оправдываться, — о, как он ждал этого, чтобы обрушиться с новой силой. Чёрта с два. Сердце у Мэл колотилось где-то под горлом, сильно, до ломоты в ключицах. Следующий шаг походил на движение по минному полю, один вдох невпопад и небо смешается с землёй. На деле всего лишь пришлось под давлением жгучего взгляда выбраться из отгороженного ящиками угла. — Правильно. Именно поэтому я сейчас знаешь чем занимаюсь? — плавно, как перед носом у дикого хищника, Мэл указала на своё «рабочее место» с картой, рацией, флягой и кепкой, аккуратно сложенной по примеру Алвиновой банданы. — Слушаю. Каждого из твоих людей слушаю. Знаешь, зачем? Так я вижу всё, что здесь происходит. И будет происходить, когда придут китайцы. Кажется, упоминание врага переключило что-то в бритой, испещрённой шрамами голове. Огоньки в глубине мутных, болотного цвета глаз приугасли. Нездоровые, будто присыпанные угольной пылью веки сомкнулись в прищуре. — Так слушай, а не болтай с ними, — прошипел Ваас, подаваясь вперёд. Так близко, что Мэл видела, как ходуном ходит кадык под кожей в катышках из грязи и пота. В такт каждому слову, что с натугой цедил главарь: — Ты — миноискатель Хойта, только и всего. Запомни уже это и заткнись. — Я помню, — фыркнула, не сдержавшись. От напряжённой, зажатой позы между лопатками проснулась неприятная грызня, и Мэл повела плечами, насколько позволял бронежилет. Тут же поняла: футболка под ним насквозь вымокла и прилепилась к коже, как присоска. Мерзкое ощущение, которое тут же потребовало выхода: — Скажи своим людям, что ведьма хочет сожрать их мозги, поэтому убалтывает. Спорю, после этого ко мне ни один не подойдёт. — Болтай-болтай, ведьма. Тебе Хойт мозги выест раньше, — то ли презрительно, то ли снисходительно проворчал главарь. С деланной ленцой развернулся к выходу. Мэл успела заметить, как шустро за створку ворот втянулось лоснящееся чёрное лицо в белых узорах. Джеро разумно опасался показываться на глаза главарю. У неё самой под сердцем будто шило застряло — хреново, очень хреново. Давно пора уяснить: от Вааса слова нормального не услышишь. Одно дерьмо, которое, впрочем, обычно оказывалось правдой, хоть и вывернутой наизнанку. Такого же дерьма боялся Алвин. «Ведьма не выдержит, скиснет, спечётся». К чёрту. Есть у ведьмы одна идея. — Не любишь оставаться в долгу, да? Хойт сказал дело делать. Карта мне нужна. С отметками троп, которые минировал Горан! — тихо, но на одном дыхании выпалила в обтянутую красным спину. Успела заметить, как сонно и обалдело хлопает зенками её плохо стриженный охранник, когда воздух с новой силой зазвенел от ярости. Под грубыми подошвами берцев сухо громыхнули отстатки пола, — Ваас передумал уходить. Мэл отшатнулась было, но всё равно оказалась пойманной липкими от пота, но жутко сильными пальцами. Рывок за запястье — и она едва не влетела носом главарю в грудь. Инстинктивно сжала кулак и упёрлась им в напряжённые мышцы под красной майкой, чтобы хоть как-то сохранить дистанцию. — Сбежать под шумок решила? — вкрадчиво и угрожающе-сладко осведомился Ваас. Вместе с горячим дыханием прямо в ухо и совсем мокрую шею на Мэл навалился запах этого тела, знакомый, но уже слегка забытый. Приторный дух курева, пороховая гарь, вонь покрышек, прогорклый пот и привкус крови разной степени свежести. Убойная смесь. В горле запершило, тем сильнее, чем выразительней рисовались на красной материи самые разные пятна, от проступившей соли до бурых брызг. Вдох-выдох. Только держать себя под контролем. Боль в запястье игнорировать. Зубы не щерить, рожу посерьёзнее — в конце концов, идея не шуточная, может пригодиться. — Руку пусти! Я покажу… — вскинув голову, потребовала Мэл. Уставилась прямо в мутно-зелёные глаза, позволила всмотреться в свои: на, гляди, изучай. Ломай театрально свои поганые брови, съёживай шрам. Криви рот, показывай клыки, глухо ворчи, как леопард над добычей. А вот этого не надо. Ты ведь не станешь и правда, будто в безумном танце, дёргать за локоть, хватать в охапку и впиваться в губы. Прокусывать их до крови тоже не станешь. Пальцы-тиски разжались. Рука занемела до локтя, но Мэл скроила каменное лицо и деловито склонилась над картой. Всё просто. Карта уже поделена на квадраты. Имя каждого квадрата — пересечение горизонтали и вертикали, одна буква и одна цифра. Готовый ориентир. Фиксируешь ментальным прицелом местонахождение противника. Сверяешься с местностью, которую изучала чужими глазами, локализуешь ориентиры. Оглашаешь в динамик рации нужный квадрат, а там пускай разбираются, зачищают. Загоняют на «сюрпризы» под ногами, осыпают «подарками» с неба — ведьме только и надо, что делать своё дело внимательно и аккуратно. Ведьму на удивление слушали. Из-за створки ворот в мгновения, когда Ваас не смотрел в ту сторону, высовывалась любопытная физиономия Джеро. Чёрный командир, кажется, идею оценил. Ваас же с мрачным видом тёр эспаньолку, но не перебивал, только в голове клокотало: — Без нее всегда справлялись. Хойт навязал эту блядь, носись с ней, как с хрустальной… Не обидно ни капли. Только душно очень — кажется, Ваасу тоже. Он как раз пытался кругом успеть, раздавал приказы, следил за выполнением, прежде чем в поисках одного из командиров заглянул в этот склад. Ваас зверел от ожидания и находил себе всё новые и новые дела. Ваас тоже хотел, чтобы всё побыстрее решилось. — Как-то так… — она жестом поставила воображаемую точку. — Твои командиры… — Мэл хотела сказать «психи», но передумала, — способные, думаю, им понравится. Ваас ухмыльнулся, явно уловив под «способными» подвох. Резким взмахом руки велел плохо стриженному пирату идти следом. Задержался у проёма, полного потускневшего света, через плечо смерил Мэл взглядом и процедил сквозь зубы, будто сдерживая плевок: — Спать собралась в броне? Хойту не нужен миноискатель в собственном соку. Да и мне тоже. Блядь, да ты мне вообще не нужна, без тебя управимся! Одни херовы проблемы от таких «приборов»… С уходом Вааса тишина казалась полной, если не считать возни под самой крышей. Это ожил верхний ярус, словно местная живность разом осмелела — зашуршала, затрещала, зачирикала. Чушь, конечно. Просто наступал вечер. Солнце завалилось за горные пики, крыши и деревья, небо уже не напоминало раскалённую печь. Насекомые покинули укрытия, в которых прятались днём, чтобы не высушить свои хрупкие тельца, но теперь за этими тельцами охотились птицы. Спать… Кто вообще собирался спать, вон, где-то далеко в море, на пределе слышимости стрекочет лодочный мотор. Кажется, это сюда, надо бы напрячься ещё немного. Что тут у нас? Жара, волдыри на причинном месте, «больно ссать». «Закинуться бы». «Шмары в Бэдтауне лыка не вяжут…» Ваасовы выблядки. В лодке вперемешку поддоны с белыми тюками и неотёсанные оружейные ящики. Последний на сегодня груз. Скорее всего так, вряд ли кто-то разъезжает с товаром и боеприпасами ночью. — Всё окей, свои… — Мэл поднесла к губам коробочку рации. Та всхлипнула в ответ, затрещала громче обычного, потом разразилась бормотанием — «принято». Одним из последних отозвался Алвин, как всегда отчётливо, но за каждым звуком тянулась усталость. Наливала тяжестью мышцы. Раздражающе звенела и щёлкала внутри белых световых трубок. Расползалась, пряталась в тенях, что становились всё чернее и гуще. Самая тёмная тень возникла в проёме, превратилась в пирата-посыльного. Он наклонился над ящиками — разложить поверх старой новую карту. Так старался, что Мэл автоматически брякнула «спасибо», чем заслужила шальной взгляд с донельзя суженными зрачками. Ясно. И совершенно неважно. Главное, Ваас откликнулся, и по его приказу карту испещрили кривыми метками в виде красных крестиков. Надо постараться их запомнить, благо, профессиональную память из Мэл пока не вышибли. Вот сейчас, сейчас. Минуту-две потратить на изучение, пока метнувшийся от ворот Джош деловито расправит рядом с картой зелёный лист, с которого сразу потянулся пар с ароматом пищи. — Предлагали обезьянью жратву — бананы. Но ты за день выпила столько воды, что как бы фрукты не того… — развёл руками шотландец. Пальцы у него были грязными, с траурными ободками вокруг ногтей, но желудок Мэл всё равно требовательно заурчал при виде крупных, обжаренных с двух сторон рыбных ломтей. К чёрту всех, и Вааса туда же, с его «хрустальной принцессой». «Принцесса» проголодалась, и не так спесива, как он думает. А вот бронежилет придётся снять — тут главарь прав. В этой штуке, да в нагретом за день складе даже ночью можно схлопотать тепловой удар. «Где же Алвин?..» — деревянно стукнула в мозгу одна-единственная мысль. Еда и простые манипуляции с совсем вдруг неподъёмным бронежилетом вымотали Мэл окончательно. Она долго сидела без движения и тупо пялилась на то, как за огромными складскими окнами, полускрытыми безумными конструкциями из железа, сгущается чернильная темнота. «Алвин…» Мэл ощутила его рядом, но только и смогла, что слегка приподнять веки. Доски под ящиком, заменяющим сидение, чуть пошатнулись, когда снайпер устроился рядом. Сгрёб пятернёй бандану, отёр сначала виски и лоб. Замер, после паузы принялся за щёки, которые, казалось, провалились глубокими серыми складками. Мэл диким усилием держала глаза открытыми, пока светловолосая голова не превратились в размытое пятно. Ночь тоже размывалась пятнами, калейдоскопом темноты и света, что сочился сквозь пронизанную капиллярами кожу. Свет пульсировал красным, кровавый, как майка Вааса. Мэл кукожилась на жёсткой ребристой седушке, искала опору в сетке, запуская пальцы в ячейки. Почти просыпалась. Кислотно-белый отблеск трубок бил по глазам, заставлял жмуриться и прятать лицо. В такие моменты длинная мужская рука обвивала плотнее, обнимала за что придётся. Мэл не возражала. Ощупью находила крупную ладонь, изо всех сил цеплялась, царапаясь о жёсткие швы перчатки. Кошмары в эту ночь не приходили даже к Алвину. Мэл то проваливалась в кромешный мрак, то выныривала из него, кто знает, как часто. В очередной раз разлепила веки, когда чернильное небо снаружи побледнело, прорезавшись аметистовыми прожилками. За тонкими стенами шевелилась удивительная почти-тишина, комкалась полузвуками и смутной тревогой. Всего однажды в полудрёму прокралось видение почётче. Рожи на стенах стёрлись, ребристый шифер обратился в гладкие плиты, поверх которых свисали лианы. Кто-то, чьими глазами смотрела Мэл, цеплялся за эти лианы тонкими руками. Спускался, как по канату, в подземелье. Бросал взгляд наверх — там рисовался квадрат неба, явно рассветного. Вокруг же смыкался такой мрак, что казалось, ещё немного — накроет с головой и утащит ещё глубже и ниже. Туда, откуда страшно шипели на все лады невидимые гады. Вспыхивал свет, круглым пятном выхватывал остатки узоров, трещины и длинные побеги. На полу угрожающее шевелились и блестели чешуйчатые тела. Первые выстрелы разносились по колодцу эхом, которое тут же превращалось в гулкое стаккато. Луч фонарика подпрыгивал в такт отдаче, высвечивая на стенах всё новые детали старинной резьбы. Гильзы рассыпались по полу, со звонким «бульк» уходили под воду. После того, как очереди смолкли, картинка принялась мигать. По камню шуршали подошвы, луч фонарика то и дело опускался вниз, на тяжёлые ботинки, тощие лодыжки и дохлых змей, похожих на рваные верёвки в красной краске. Потом одна за другой зажглись свечи. Трепет огоньков оживил резные лица, наполнил пустые глаза чёрной глубиной. — …защитите белую госпожу… — горячо шептал явно девичий голос. Тонкие пальцы, исцарапанные и грязные, ломали хлеб, раскладывали кусочки на чём-то вроде алтаря. — Нари… — просипела Мэл. Вскинулась, схватилась за горло — там, казалось, застряли чужие тревожные слова. А может, тревогой, уже совсем не смутной, звенело всё окружающее пространство. Дрожало под музыку, то самое мерзкое вяканье, в такт которому любили кайфовать пираты. — Какого… — Нет, эта какофония не была предутренним кошмаром. Ваасову крепость действительно сотрясали басы. Мэл не опомнилась, как вскочила, задев уголок карты. Едва успела поймать и зажать в ладони новый на рабочем месте предмет — пачку мятных пастилок. — Алвин… — Взгляд заметался по складу. Снайпера внутри не оказалось. Ну конечно, он ушёл с рассветом, вон, солнце отпечаталось у входа широкой розовой полосой. Нет, не розовой — цвета разбавленной сукровицы. — Ки-та-ё-зы… — страшным шёпотом, по слогам прошипел Джош, прижимаясь спиной к створке ворот и вцепившись в автомат. Музыка, казалось, долбила напрямую мозг. Мэл изо всех сил пыталась её не слышать, а ещё стряхнуть остатки сна вместе с молитвой Нари. Девочка решила не тянуть с исполнением обещания, и, судя по всему, как раз вовремя. Шотландца буквально колотило, то ли от боевого мандража, то ли от ненормального веселья. Не разберёшь, но нервам от всего вместе доставалось знатно. Взгляд невпопад упал на пирата с небрежной стрижкой — тот сжимал оружие так, что жилы на руках готовы были порвать кожу. Ченс, пирата звали Ченс. Вот же имечко на этих пропащих островах. — Они уже в форте. Всё, как ты говорила: прибыли с грузом. По всей форме, прикинь, с закосом под сопровождение. Но Вааса-то… Фраза заканчивалась чем-то вроде «не пальцем делали», но Мэл уже почти не слушала. Неужели она ошиблась? Неужели китайцы настолько тупы, что влезли в капкан и почти позволили его захлопнуть, неужели… Вааса распирало от самодовольства. Там, снаружи пахло кровью, свежей, невероятно сильно для звериного нюха главаря, — она пропитала одежду, которую диверсанты сняли с убитых пиратов. О, убивали китайцы сноровисто, красное тряпьё осталось целым, но подсохшие брызги и потёки выдавали с головой — стоило только присмотреться намётанным на такое глазом. К тому же кто и когда помнил, чтобы в разношёрстной пиратской компании так сплочённо кучковались молчаливые азиаты? Красное. Крови и правда много, хоть кожу старательно оттёрли. Чёрное. Ваас косился на коробочку рации, вертел её в пальцах, знакомо обмотанных пластырем. Когда-то белым, сейчас грязным и обтрёпанным. Белое. Тоже не слишком целое, но хотя бы чистое. Полотнище хлопало на ветру и вдруг опало, повисло на деревянной мачте. Чьи-то руки в рисованой драконьей чешуе бросили канат и, задрав у борта моток рыбацкой сети, выдернули из-под него АК. Намного новее тех, с которыми щеголяли пираты. Жёлтое и зелёное. Так выглядел с моря этот может обрыв, а может, рукотворная насыпь. Берег с узкой жёлтой полосой под невысоким, но отвесным склоном надвигался, пока под плоским днищем не заверещал песок. Люди с оружием покинули лодку до того, как она полностью остановилась. Мэл ухватилась за рацию мгновением раньше.