Цивилизованные люди

— Когда-то, в середине двадцатого века и во второй его половине, именно переносные миномёты калибров… На площади перед складом работал миномёт. Казалось, уже целую вечность, которая разорвала канву времени и закрыла собой прореху, в ненасытном росте пожирая привычные секунды и минуты. Подчиняясь давлению, время искривилось. Сломалось, раздулось, сжалось — чёрт его знает. Мэл уловила момент, когда стрелок в первый раз склонился над планом местности и прицельными таблицами. Ощутила, как зашевелились его губы, и так крупные, широкие, а сейчас ещё распухшие от горького пепла. Воспалённые, покусанные — бормоча, Джеро облизывал их раздутым от жажды языком. Пить Джеро хотел ужасно, но терпел, пока считал в уме, длинным чёрным пальцем нетерпеливо спихнув с дрожащих листков огрызок карандаша. — …калибров пятьдесят — восемьдесят два миллиметра оказались практически незаменимым оружием в условиях закрытой, пересечённой и труднопроходимой местности при полном отсутствии ориентиров… — бормотала и Мэл. Конечно, не расчёты — что ей было считать? Теперь от ведьмы ничего не зависело, так сказал Ваас. Ведьма могла только оставаться на месте и повторять первое, что взбрело на ум и более-менее подходило к ситуации. Урок истории, заученный когда-то во сне. — Ценнейшее качество миномёта — малый вес при большом могуществе мины, дающей колоссальный эффект осколочного и фугасного действия у цели… — Мэл тоже дико хотела пить. Где-то тут, вроде, валялась фляга, перекладывалась с места на место вчера и прошлой ночью, вечно мешалась под локтем. Найти бы её сейчас, но как назло куда-то задевалась, а пол склада, щербатый и дырявый, походил на морской берег после цунами. Не пол, а зона аномальной гравитации. Или, скорее, искусственной — будто злой экспериментатор не спеша надавливал на рубильник и с холодным удовлетворением следил, как Мэл ворочается на досках, не в силах сдвинуться с места. Доски постукивали и скрипели, как-то чересчур уж громко. Уходили из-под локтей и скрюченных ладоней, разъезжались, выпуская наружу вездесущие зелёные ростки. — От прочих артиллерийских систем миномёт отличается не только малым весом, но и простотой устройства, несложностью в освоении, крутой траекторией (углы возвышения от сорока пяти до восьмидесяти пяти градусов), — твердила Мэл, уткнувшись носом в пучок раздавленной травы. Зубрёжка по памяти отвлекала. Помогала не потерять сознание с того самого мгновения, как зелёная труба на площади, дрогнув, плюнула в небо первой миной. Мэл уловила глухой удар. Не слухом — энергия отдачи ушла в опорную плиту, а оттуда — в почву и к распростёртому на досках непослушному телу. Тело отозвалось немедленно. Позвонки, кажется, заскрипели друг о друга, запульсировало и заныло внутри черепа. — …плита состоит из основного листа, к которому снизу приварены рёб… — Мэл запнулась на полуслове и застонала. Низкий рёв первой мины превратился в вынимающий душу свист. В самом конце полёта снаряд отвесно падал, чтобы врезаться в землю и поразить всё живое. Какого хрена, почему так громко? До островка, где засел оператор, не пара десятков метров, правда? Воздух внутри склада не гигантское полотно, которое рвётся на части с чудовищной силой. Грязным комьям вперемешку с камнями и щепками не место под крышей, но они всё летят и летят в лицо, а потом впиваются в ладони, которыми ты едва успел прикрыться. Почему, чёрт возьми, так раскалывается голова? В бешеной свистопляске над ней проносится горячий вихрь, что-то рикошетит от валунов и деревьев потолще, сечёт и перемалывает в труху ветки. Хочется сдавить виски и выть в унисон, кататься по земле, но инстинкт подсказывает вжаться в неё, кое-как защищая затылок. Земля вздрагивает снова. Потом ещё и ещё, воздух будто лопается по швам, пространство режут шальные куски металла. Временами наваливается глухота, в неё тут же иглами втыкается пронзительный писк, выталкивая на поверхность боль. — Мина — это невращающийся оперённый снаряд, предназначенный для стрельбы из миномёта… — Зубрёжка почему-то не работала так же хорошо, как раньше. Губы немели, особенно верхняя — туда будто жидкого азота вкололи. Лицо сделалось чужим, деревянным, что здорово отвлекало, даже раздражало не на шутку. В задранный к небу ствол опускался очередной снаряд. Какой по счёту? Четвёртый? Пятый? А может, уже десятый — проваливался в трубу, чтобы в самом низу наткнуться капсюлем на ударник. Отшатнувшись, стрелок пригибался, зажимая уши, за мгновение до того, как миномёт подбрасывало при выстреле. Джеро брался за новую мину. Его левую руку изнутри прокалывала молния, ветвилась по нервам от кисти до плеча, — перелом не давал о себе забыть. Чужая боль в довесок к собственной выламывала Мэл рёбра. Джеро тем временем и не думал останавливаться, обнимая здоровой рукой следующий снаряд. Воображение дорисовывало, как высокая гибкая фигура вьётся между ящиками с боеприпасами и миномётом, а белый рисунок на лоснящейся угольной коже будто сам по себе танцует дикий танец. Так, наверное, могла танцевать сама смерть, каждым движением поднимая взрывную волну — так часто, что волны сливались в единый, невероятно продолжительный удар. — Радиус действительного поражения лежащих целей… осколочной миной… не менее восемнадцати метров… — Новый удар застал Мэл врасплох, и она захлебнулась. Поперхнулась воздухом, который на вкус отдавал землёй и ещё какой-то кислятиной. Закашлялась, выталкивая из горла рваные выдохи вперемешку с руганью: — Блядь, какого чёрта? Постаралась перевести дух. Нет, Ваас прав. Сейчас она ничем не поможет — не хватит силёнок. К тому же Джеро прекрасно обходился. Только раз, в самом начале попросил подсказки. Корректировщик тогда отозвался знакомым холодным голосом, от которого у Мэл вздрогнуло нутро. Сейчас там дрожала только боль, не поймёшь толком, чья, но как-то утихомирить её не помешает. В стрельбе как раз наступила пауза. Или слух окончательно отказал, что, в общем-то, не особенно хорошо. — Большие углы возвышения и углы падения навесной траектории мины почти совершенно исключают наличие мёртвых пространств и… — помотав для прочистки сознания головой, забормотала Мэл. Запнулась — дышать было нечем. Глотку и рот будто песком забило, даже на зубах скрипело. Сплюнула — ни песчинки, да и откуда им взяться в складе, тем более целыми комьями? — …и обеспечивают возможность стрельбы из-за высоких укрытий и поражения целей в любой складке местности… — Пол затрясся, голос потерялся в раскатистом стоне земли и железа. Сверху посыпалось, заколотилось о сцепленные на затылке ладони — что-то такое же эфемерное, несуществующее, как и песок на губах секундами назад. Новый рокот уже не казался эфемерным. А чей-то далёкий вопль забился в мозгу и вовсе по-настоящему. Кричали про какой-то плот и баллоны с воздухом. Уже не щебетали по-птичьи — с болючими перерывами выплёвывали обрывки команд. Ругались: — Плот, Джун Куй тебя забери! Мать твою, Сяо, дёргай, дёргай за линь! Чёртовы китайцы, осенило Мэл, контакт с ними так и не прервался. Она едва изо всей силы не хлопнула себя по лбу, но сдержалась — это лишнее. И так всё понятно. От осколков, если повезёт, можно укрыться. Узкоглазые, как прыткие тараканы, успели забиться в какую-то щель и теперь выбирали момент, чтобы улизнуть с островка. Бежать, когда миномётчик остановится отдышаться. Должен остановиться, если он человек, а не демон Джун Куй. Джеро не демон, не смерть — просто очень давно научился нести гибель. Джеро падал от усталости — Мэл это знала. Вот он на миг замер у ящиков, согнулся, длинными руками упёрся в колени. Задрал верхнюю губу, оголил крупные зубы, зашипел — молния перекинулась на плечо и вгрызалась под лопатку. Сплюнул, сосредоточился, ухватился за мину. — Сяо, ты меня слышишь?! Дёргай за линь, надувай сраный плот! Сяо, ты шаби, баран, цхао ни ма, ёб твою мать! Сейчас опять накроет!  — вопили тем временем на островке. У кого-то никак не получалось сбросить паралич с конечностей, оставалось только подстёгивать напарника криком. Напарник был вполне жив — Мэл улавливала сердцебиение — но, кажется, не понимал, чего от него хотят. Контужен… Укол дикой, жестокой радости заставил Мэл оскалиться и тут же охнуть. Приступ головной боли притащил с собой видение: вокруг перепачканной в земле ладони обматывали верёвку. Рука совсем не слушалась, и верёвку в конце концов зажимали у запястья зубами, чтобы ловчее дёрнуть. В поле зрения раздувалось что-то вырвиглазно-оранжевое, шипело, пока все звуки не сожрал треск новых разрывов. В спасательный плот, а это, конечно, был он, посыпались земля и щебень. В чьей-то голове оглушительно звенело. Кто-то пытался кричать, но вместо слов выдавал неразборчивые слоги. Эти двое не должны уйти, подумала Мэл. За всё, что натворили оператор и его ушлый дружок — нельзя позволить им так запросто погрузиться в резиновое корыто и отчалить. Ведьма всё-таки поможет. Усталость, правда, не снимет, сил миномётчику не вольёт, точности не прибавит. Разорвёт даже лишнюю сейчас ментальную связь. Прости, Джеро, сейчас не до тебя со всеми кошмарами твоей памяти. Не до горящих хижин и перекошенных лиц, не до проданных сестёр и подлых шаманов, не до вечной войны. Не до сломанных костей, которым не видать покоя, не до ноющих, издёрганных мышц. Потом, всё потом. Сейчас — китайцы. Вон как матерятся, узкоглазые. Ценой, казалось, сумасшедшего усилия Мэл отгородилась от разума Джеро блоком. Таким же усилием оторвала от пола себя, уселась на гремящих досках, растопырила для устойчивости руки и ноги. В черепе застучало, будто что-то ломало его изнутри, стремилось выбраться на свет. Вверх по пищеводу жгучим шариком взметнулась тошнота, но после пары глубоких вдохов-выдохов скатилась обратно. — Сяо… во цао, вот дерьмо! Давай на плот, я не могу тебя тащить… — Себя дотащи, мразь!.. — прошипела Мэл. Шипение отразилось в мозгу неожиданно громким эхом. Под носом снова зачесалось, тревожа совсем деревянные губы, нервируя. Боясь потерять вертикальное положение в пространстве, Мэл торопливо утёрла лицо ладонью. Потеря концентрации пугала ещё сильнее, но всё обошлось — было бы желание, а с ним как раз порядок. Да, порядок. Без алых «проводков» и прыжков в серый туман чужое сердце пульсировало будто прямо между пальцами. Трепыхалось, пугливо замирало, в то время как его хозяин целовал землю, уткнув туда же беспокойного напарника. О, как же китаец, оказывается, умел материться, мешая родной язык с ненавистным вражеским, зажёвывая обрывки травы: — Во цао… я ебал… Этих пиратов всех… Ругань оборвалась — китаец пытался дышать. Мэл криво, без капли злорадства улыбнулась: сейчас ведьма не чувствовала боли. Ни своей, ни чужой. Только заполошное биение пульса, вспышки нервных импульсов, и ещё — как-то мельком, будто издалека — запах то ли пота, то ли паники, тяжёлый и резкий. Гадость какая. На мгновение вернулась тошнота, обожгла зев выбросом желчи. В памяти ледяным проколом возникло: «Вааса Хойт тоже когда-то впервые заставил мучить…» Не то, совсем не то. Как раз мучить Мэл не собиралась. Уничтожить. Обезвредить бандитскую гадину, будто раздавить ядовитого паука, заползшего в ботинок. Человеческое сердце. Горячий от беспорядочных электрических вспышек, живой — пока ещё — комок. Надавить посильнее — лопнет, брызнет остатками энергии, а потом и настоящей кровью из прорехи в мышечной ткани. Мэл и надавила — изо всех сил. С другой стороны контакта отзывались уже не хрипом — визгливо сипели, поднимая волны паники, впрочем, слишком слабые — так, жалкая рябь. Куда сильнее визжали на подлёте мины, рассыпались горячим ветром и осколками, грохоча так, что череп трещал по швам. Рвалось, кажется, всё ближе, всё плотнее. Джеро пристрелялся и теперь буквально перепахивал островок, вздымая кверху пласты почвы, каменное крошево, ошмётки растений. Мэл впитывала, ловила этот хаос глазами своих врагов — и оставалась к нему безучастной. В самом деле, ну что в этом такого. Готовый к отплытию плот подбросило в воздух, разметало горящими лоскутами. У кого-то из китайцев вырвался вопль отчаяния — о, контуженный пришёл-таки в себя. Сердце второго трепыхалось в коллапсе. Рот Мэл медленно заполнялся чем-то солёным и терпким, как поцелуй с железкой на морозе. Отчего-то сделалось зябко, будто разгорячённое тело из тропиков зашвырнули на снежную равнину. Ничего, терпимо. Замерзающими руками тоже можно работать, усилием воли обратив ментальные «пальцы» в чудовищные ледяные ножи. Лёд воткнулся в жалкий, дрожащий комок в человечьей груди. Электричество, высвободившись, вскипятило кровь и прожгло в миокарде сквозные дыры. — Получил? — без звука спросила Мэл. Улыбка давалась с трудом, казалось, разлепи рот — и вязкая горечь хлынет наружу, но уголки губ всё-таки приподнялись. Это последнее, крошечное усилие и столкнуло Мэл в темноту. Там и впрямь было холодно. Оглушающе, невероятно холодно при том, что воздух не двигался, а ещё черным-черно, будто в резервуаре с нефтью. Холод заползал в носоглотку и обжигал до кровавых пузырей — ощущение, единственное во Вселенной. Дышать вопреки ему — единственный живой в той же Вселенной рефлекс, первобытная реакция на новый раздражитель, который как-то просочился сквозь кромешный мрак. Если только чернильная темень сама не отрастила умение трогать лицо жертвы. Беспорядочно, настойчиво, мокро, чуть шершаво. То ли поцелуи, то ли проба на вкус — бездна голодна или хочет поиграть? Скоро ли ей наскучит елозить голову Мэл затылком по шаткой, стучащей поверхности, горячо выдыхать прямо в нос и губы, приминать щёки, которые, оказывается, совсем не деревянные — из плоти и крови. Интересно, как бездна питается? Кусает, вырывая мясо кусками? А может, на манер паука впрыснет под кожу фермент, тоже, конечно, чёрный, который переварит пищу изнутри? Темнота умела толкаться. Она явно принюхивалась, влажно тянула в себя запах вместе с микронами кожи, фыркала, тянула опять. Взвизгивала беспокойно — странная, очень странная, чего ей всё-таки надо? Мэл попыталась включить восприятие. Получилось плохо, но голова хотя бы нашлась на законном месте, монотонно гудела и даже кое-что считывала. Слишком простые эмоции. Нотки бесхитростного любопытства, нетерпение, нерастраченная жажда движения. Неугомонность, но послушание командам, брошенным снисходительно, грубовато, и в то же время ласково: — Тише, тише, Зэмба. Не слижи нганга до костей. Мэл узнала голос и встрепенулась, правда, только внутренне — сердце застучало быстрее, разгоняя замёрзшую в жилах кровь, выдавливая из горла невнятный стон. Никакая не темнота — существо по имени Зэмба мигом заметило признаки жизни. Бодро ткнулось под скулу, очевидно, шершавым носом. Потом в ход явно пошёл язык, этакая мясистая тряпица. «Тряпица» с беспорядочным напором прошлась по лбу и щекам, старательно обслюнявила подбородок и губы, защекотала шею между краями бронежилетного ворота. Вес бронепластин, до этого неощутимый, навалился на Мэл как-то весь и сразу, но проклятая щекотка оказалась в стократ сильнее. От неё пробивало на дурацкий смех, и такие же дурацкие, вялые попытки прикрыться руками. Зэмба, кажется, принял это за игру, и переключился на ладони и предплечья. Кожу там моментально запекло, но Мэл почти хохотала — до колик в животе и спазмов под грудиной, до заикания: — Х-хватит… — Тубо, Зэмба. Хватит, оставь! — в мягком, почти бархатном голосе прорезалась сталь. Пёс с сожалением взвизгнул, но оставил Мэл в покое. Шумный танец по доскам тут же прекратился, только эхо его тыкалось внутри черепа множеством крошечных шипов. Из-под опущенных век градом лились слёзы, вынуждая наконец проморгаться. — Нганга проснулась… Молодец, молодец Зэмба. — Обнаружив, что на него наконец смотрят, Джеро расплылся в ухмылке и потянулся куда-то в поглаживающем жесте. Под ласковой ладонью пёс заскулил. Мэл завозилась, силясь приподняться или хотя бы расширить поле зрения. — Зэмба, помоги. — Ухмылка стёрлась с чёрной физиономии, не то что чудной, пугающий рисунок. В плечо Мэл ткнулось что-то колючее, нырнуло под спешно поднятый локоть. Серая собачья голова с маленькими торчащими ушами настойчиво потёрлась складчатым лбом о подбородок. Мэл автоматически обхватила пса за холку. Под ладонями перекатились мускулы, и Зэмба подался назад, словно всю жизнь только и делал, что усаживал на трясущемся полу безвольные тела. — Молодец. Хороший, хороший парень, — чересчур бодро заулыбался Джеро, потянулся к спине питомца длинной рукой. Мэл едва скользнула взглядом по белым, будто известковым узорам на коже человека, а потом по морде «хорошего парня», избегая блестящих глаз, неожиданно голубых. Пёс сидел вплотную и часто дышал, капая слюной с высунутого языка. С места не двигался, только периодически зыркал на командира — давай, мол, приказывай. Джеро не спешил, скалил в улыбке зубы, крупные, ровные, но жёлтые от курева, и с каким-то особым удовольствием разглядывал и Мэл, и питомца. Она в свою очередь покосилась на широкую розовую пасть с пузырьками слюны вокруг здоровенных клыков. Наверное, стоило прикинуть силу, с которой эти челюсти сжимают и рвут жертву, и всё-таки испугаться, но страх почему-то не торопился приходить. Не успев опомниться, Мэл принялась оглаживать бока и шею Зэмбы. Под пальцами короткая шерсть отливала жидким серебром, и это зрелище, чёрт возьми, затмевало сейчас все красоты этого грёбаного архипелага. Зэмба вроде бы не возражал. Наоборот, вывалил язык ещё сильнее, и без того маленькие глаза превратил в блестящие щёлочки, а хвостом выбивал дробь по доскам. Мэл впервые не путала этот стук с бедламом в голове, угомонилась немного и тревога с её смутной грызнёй под ложечкой. — Отличный парень Зэмба… — склонив голову набок, весело констатировал пёсий воспитатель. — Говорят, из таких делают охуенных спасателей… где-то не здесь. Прости, нганга. — Да ладно, — Мэл фыркнула, получилось даже иронично. Беспокойство заворочалось сильнее — вокруг явно чего-то не хватало. Но пока внимание перетягивал на себя пёс, слюна которого подсыхала на щеках. — Это ведь питбуль? — Он. Здесь Зэмба порвёт и сожрёт любого с потрохами. Но ты, нганга ему, кажется, понравилась. Ещё бы, успела подумать Мэл, сейчас она пахнет не лучше любого пирата. Прислушалась к себе, пытаясь понять, что же всё-таки не так. Руки тем временем почти без участия сознания, монотонно чесали довольному псу шею и щёки. — Ваас велел проверить, как ты и где. Я пришёл. Джеро и Зэмба пришли… — так же монотонно произнесли рядом. Высоченный, весь в мертвецких узорах Джеро изо всех сил старался выглядеть успокаивающе. У него это почти получалось, вон, уселся вальяжно на пол, длиннющие руки мирно пристроил между коленей, выставив вперёд ладони в бинтах. Грязные тряпки, а не повязка. Среди пиратов — ничего удивительного, но какая-то ещё неправильность так и вопила о себе. Белые бинты, чёрные ладони, ствол миномёта. Снаряды взмывают в небо, с хищным рёвом сжирают десятки метров и отвесно срываются вниз, чтобы смешать всё живое с землёй… Перевязаны обе руки, сообразила вдруг Мэл. Аж зудит догадаться, зачем, если сломана одна левая, только голова совсем отупела. Череп изнутри похож на воздушный шар, в пустоте которого едва-едва проклюнулись вялые мысли. «Тихо-то как» — выплыло из пустоты. Под высокой крышей скрипели, покачиваясь, ржавые цепи с крюками. Невидимая живность шебуршала на косо подвешенном контейнере среди висячих лиан, возилась в ржавых сплетениях перекрытий и за стенами. Дыры в шифере пропускали в пространство склада пульсирующие волны птичьего гомона вперемешку с редкой перекличкой пиратов. И — ни единого выстрела. — Э, нганга… да ты не в себе, — протянул Джеро, вырастая над головой и закрывая свет. Наверное, Мэл чересчур долго сидела без движения, уставившись в одну точку с замершими на собачьей холке руками. Зэмба успел насторожиться, прекратил беспорядочно молотить хвостом и спрятал огромный язык внутри страшной пасти. Его воспитатель тоже притих и встревожился, насколько умел тревожиться огромный пират. — Бля, ну ты и красотка, — как-то слишком громко, возбуждённо хмыкнул он наконец. Завёл руку за спину, выудил алюминиевую флягу, большую и помятую. — Держи, умойся чуть. Тонкие струйки тянулись к локтям и адски щипали вдрызг исцарапанную кожу. Фляга опустела в момент, в ход пошло содержимое второй, найденной тут же, у перегородки. Сразу вспомнился Джош, рыжий, молчаливый и почти добродушный — как рьяно он вчера следил, чтобы «миноискатель» ни в чём не нуждалась. Опекал, кормил и поил, иногда развлекал болтовнёй. Выполнял приказ чуть лучше, чем надо — кажется, из уважения к командиру — великану, первоклассному снайперу с огромной винтовкой. К Алвину. Мэл вздрогнула и застыла, в нарастающем ознобе стуча зубами куда громче, чем Зэмба хвостом. Постаралась заострить восприятие — оно не отзывалось, не хватало только мигающей таблички «система перегружена». О том, что система пока существует, красноречиво зудела боль, скребясь под лобной костью будто бы острым коготком. Вода ни черта не помогала — то ли слишком тёплая, то ли наоборот, обжигающе ледяная, но Мэл терпела. Когда Алвин вернётся, он не должен увидеть её с лицом, перемазанным в крови. — Бой окончен, нганга! — В поле зрения возник Джеро, радостно вращая сплошь чернющими, без видимых зрачков глазами. — Ты ещё не поняла?! Сдохли желтопузые, кто не сдох — тому недолго осталось. А ты… — он возбуждённо хохотнул, согнутым пальцем вытер случайную слезу, — бля, ты не поверишь. Но выглядела ты так, будто грызла китаёзов зубами! И кровищу хлебала, хе-хе… — Верю… — Мэл зябко дёрнула плечами. Скривилась, наверное, до крайности кисло. Поискала, где бы аккуратно оставить флягу — эта ведь принадлежала Джошу. В складе царил полный разгром. Бедлам из разбросанных, битых ящиков, которые накануне служили «миноискателю» столом, рваных лиан, кусков ржавчины, жирных земляных комьев на остатках пола. Куда-то провалилась рация — наверное, в прямом смысле, меж валяющихся как попало досок. Под подошвами посреди оглушительной тишины хрустело — Мэл остановила себя на полушаге, чтобы не топтать белые квадратики Алвиновых мятных пастилок, как будто это ещё имело для них какой-то смысл. Неужели всё это учинила она, сцепившись сначала с охраной, а потом с Ваасом? — Ваас о тебе вспомнил, как только всё утихло, — как-то заискивающе сообщил Джеро в спину. — Пиздуй, говорит, посмотри, как там ведьма… Ведьма в общем-то чувствовала себя прекрасно. Сама добралась до ворот, без посторонней помощи переступила через порог-рельсу. Площадь перед складом перекосилась всего на миг и тут же встала на место — тоже как-то сама по себе. Кажется, миру надоело кружиться, деревья за забором прочно встали на свои места, фонарям незачем стало осыпаться с крыш и столбов. Вообще-то на первый взгляд мало что изменилось. Солнце, конечно, поднялось выше, раскалилось добела и теперь выпаривало отовсюду тяжёлую вонь гари. Дым рассеялся, но всё ещё витал вокруг невидимкой, до боли щекотал глотку всем, до кого доберётся. Внутри периметра гуляло эхо всеобщего, вездесущего кашля, но в пределах видимости бродило всего несколько пиратов. Двое, трое, может больше. Обязательное в их облике красное тряпьё размазалось на краю зрения пятнами, которые обрели форму, стоило пару раз моргнуть. Закинув автоматы за спины, пираты еле переставляли ноги и походили бы на ходячих мертвецов, если бы не подбирали время от времени из-под ног обломки и опасный мусор. Настоящих мертвецов поблизости не нашлось. Мэл шёпотом сказала за это спасибо неизвестно кому, и сразу вяло вспомнила Джоша вместе с — как его там — Чен… Ченсом? Что ж, этих она, по крайней мере, не придушила. Очухались, отдышались, выбрались из склада на своих двоих. Отправились воевать, а там уже дело техники и глупого везения. Мэл на удивление хорошо помнила, где остались самые невезучие — каждую смерть, которую успела уловить и осознать. Мини-кладбище из китайцев у ворот. Разбросанные по зарослям тела. Пират, у которого Мэл позаимствовала пулемёт, а спиной воспользовалась как стрелковым креслом. Ещё пулемётчик, оставшийся в огне и дыму на нижнем ярусе шахтёрской вышки. Вышка. На фоне слепящего неба — неуклюжая громадина, которой солнце в упор плавило сейчас уродливый ребристый бок. В самом низу шифер какая-то сила покорёжила и обожгла, чёрной сажей понаставила печатей. Верхний ярус чернее чёрного сам по себе, в частом плетении ржавых железяк не рассмотришь человеческую фигуру. Алвин, конечно, ещё наверху. Сейчас бы позвать его по рации, но куда там на четвереньках ползать по складу в её поисках. Наклоняться тоже противопоказано — голову при этом распирало изнутри, а в ушах шумело, будто кровь просилась на свободу и искала для этого ходы. В пищеводе ворочался обжигающий комок тошноты, но вяло, и выше пока не поднимался. Нет, ещё в один обморок падать нельзя. В остальном всё и правда прекрасно — с этой мыслью надо дождаться Алвина. А ещё не помешает согреться. Устроиться в сторонке, где точно не потревожат — лишь бы на солнце, от которого раньше тщательно пряталась. Бетон нагрелся просто замечательно — самое то даже сквозь грубые штаны. Мэл уселась на площадке перед складом, на самом краю, свесив ноги. Вышку отсюда было видно отлично, но пялиться в небо оказалось до невозможности больно. Оставалось только стучать зубами и терпеть всё и сразу: тяжесть бронежилета, глухую — без стрельбы — тишину, а ещё одуряющую пустоту. Бронежилет, конечно, можно бы и снять, но Алвину, наверное, это не понравится. — Алвин… — шёпотом позвала Мэл. Зачем-то поискала взглядом прямо перед собой, но нашла только Джеро, который наводил порядок у миномёта. Белый скелет, чуть потрёпанный и потёртый, но до сих пор чёткий, шевелился удивительно бодро, грязные бинты стирали границу между руками и серыми корпусами мин. Чёртов вояка. Беспокоит перелом, но повязка выдаёт уязвимое место — перевяжи и другую руку для симметрии в дикарском орнаменте. Враг не догадается, что тебе больно, устрашится намалёванной смерти и сам сделается слаб, задрожит, как последний трус. Простая, наивная, но действенная хитрость. Ещё хитрее домешать в здешнее курево порошка из «бешеной вишни» — припасённых ещё из дому семян белладонны. Всего каплю, чтобы утолить боль, глушить её днём и ночью, как дома делают это колдуны… Мэл хмыкнула: всё-таки хоть что-то она ещё чувствовала. Чтобы унять боль, Алвин не пользовался ни куревом, ни белладонной, но всё равно в чём-то походил на долговязого африканца. Да что там, оба до крайности упёрты, ни за что не попросят помощи. Только вот там, на вышке, скорее всего давно закончилась вода, и со всех сторон до одури раскалённое железо. А болезнь намного коварнее перелома. Колотьё под сердцем тоже подлая штука. Мэл скривилась и успела медленно досчитать до пяти, разглядывая мельтешащие чёрные точки. Когда чуть полегчало, ощутила, как в плечо ткнулось что-то влажное и прохладное. — Зэмба… — Двигать шеей было страшно, пришлось обернуться всем корпусом. Улыбка сама собой приклеилась к саднящим губам. Мэл тут же закусила их от усердия, глотая микроскопические медно-солёные капельки. Ну и пёс. Если не гладить против шерсти, на ощупь он почти шёлковый, а вообще к чёрту сравнения, кому они нужны. Это существо источало настолько простую и безыскусную радость, что даже растрёпанному ведьминому чутью боли не причиняло. — Зэмба, Зэмба… — бормотала Мэл, с осторожной лаской перебирая пальцами за маленькими торчащими ушами, — ты просто чудо, ты это знаешь? «Чудо» тоже улыбалось — по-своему, во всю зубастую пасть, масляно жмурилось и уходить, похоже, не собиралось, будто вплавилось в нагретую площадку. Скорее всего, ему просто велели не отходить от «нганга», но «нганга» было всё равно. Озноб отступал, остекленевшие нервы оттаивали, будто пёс напитывал их теплом через поверхность ладоней. Мэл даже на миг заподозрила себя в вампиризме — мало ли, чему ведьмино тело научилось на проклятых островах. Но Зэмба был в полном порядке, лучился удовольствием и не стеснялся мести хвостом пыльный бетон. — Твоё имя и правда значит «доверие»? — Мэл обнаружила, что псу нравится её тихое воркование. Откуда на самом деле взялось про имя, она и сама не помнила, но на всякий случай поискала глазами Джеро, как самый вероятный источник. Долговязый скелет уже не плясал у миномёта, исчез, оставив аккуратно прикрытые ящики и набросив на трубу брезент. Бродящего меж построек народу стало вроде как побольше, но пираты всё так же походили на зомби. Или на муравьёв, объевшихся белладонны, — промелькнула в мозгу вялая, но почти забавная мысль. Короткие шерстинки приклеивались к вспотевшим ладоням, втыкались в свежие царапины на предплечьях. От Зэмбы тоже пахло дымом, но Мэл казалось — её мозгу ничто не помешает медленно провалиться в сон. Самый обычный сон от усталости — вон и солнце заволокла тень, будто бы для того, чтобы не досаждать зноем. — Животных любишь больше, чем людей? — проворчала эта тень хрипло, и Мэл встрепенулась, против света прищурилась на знакомую фигуру. — Всё верно, сестрица. Всё. Слишком. Верно. Сон, конечно, улетучился моментально. Под болезненную пульсацию в голове Мэл молча наблюдала, как Ваас устраивается на краю площадки. Двигался он странно, будто кто-то с силой зажимал в его теле пружины, и он каждым жестом преодолевал их тугое сопротивление. Мэл отвернулась, но глаза украдкой всё равно скосила. На подрагивающие бронзовые мускулы, на грубое, будто каменное лицо, по которому ручьями стекал пот. Вся к мелких подпалинах красная майка потемнела, набухла от влаги и целиком походила на огромный сгусток венозной крови. К поту прилипли комочки грязи и сажи. А к ведьминому чутью, точно своей было мало, так и льнула чужая разбитость. Самая обычная, человеческая, куда только подевалась почти звериная выносливость. И голос — не рык и не шипение, кто бы мог подумать: людской, только надтреснутый, посаженный долгим криком, разодранный кашлем. — Ну чё, псина, щас будет тебе пожива. Мэл не выдержала, уставилась в упор. Зэмба уже не сидел изваянием — вытянулся на бетоне лёжа и повизгивал, пока Ваас грубо и порывисто трепал гладкую спину между лопатками. — Будет пожива… пробовал когда-нибудь китайчатину?! — спрашивал зло и весело, точно силком взвинчивал в себе бодрость. Косился — давай мол, ведьма, оцени, как я могу. Она в ответ щурилась, чувствуя, как резко похолодел пот, скользящий по телу под тяжестью брони, но молчала. Зэмба уже похрюкивал, поводя глазом в сторону Мэл, и она не выдержала — коснулась тёмной шерсти на мускулистой холке. Мгновеньем назад Ваас убрал оттуда пальцы. Осклабился, потревожив капли пота, шрам и — внезапно — кучу морщин: — Хуёво выглядишь, ведьма. Не меньше тысячи лет назад он это уже говорил, растянутый путами на белом столе так сильно, что все морщины разгладились, а вены выпирали сквозь кожу. Ненависть тогда сочилась сквозь поры — у них обоих. Сейчас от той ненависти Мэл чувствовала только хилый отголосок, но сдержать колкость всё-таки не успела: — Будто меня бульдозер переехал? О, конечно, Ваас помнил, как шипел на том же столе и про бульдозер, и про кучу мусора. Что было потом, тоже помнил, но почему-то не ощерился тигром, которому в морду больно тычут палкой. Зато панибратски смял за шиворот Зэмбу. — Не, ты слышал, псина? Как тебе нравится эта сучка? Нравится, да? Породистая. Кусачая… — ворчал, меся собачью шкуру заскорузлыми от грязи пальцами. А Мэл вдруг охнула — шерстинки кое-где слиплись бурыми пятнами. Чья-то боль ткнулась в спину тупой иглой вместе с ведьминой злостью: чёртова слепая дура, не заметила кровь раньше. — Эй… ты не ранен? — Боль скользнула к сердцу. Едва не рыча и обрывая с губ куски кожи, но стараясь не суетиться, Мэл принялась ощупывать Зэмбу уже в поисках повреждений. Отупевшее чутьё подсказывало, что пёс совершенно счастлив, а главарь наоборот, но внутри плескалось недоверие, пока в мозг не вклинилось злое, обиженное: — У последней собаки спросит — не ранен ли. Но не у Вааса. Грёбаная лицемерная тварь. — Твоя же кровища, дура. — Под ворчание вслух Мэл застонала. Следом выхватила из головы с ирокезом и шрамом сущую глупость, путаную и душную: — Кровь носом… неужто помирает «миноискатель»? Ваас спасал — она всё равно помирает… — Я в норме… — буркнула зло в ответ на всё и сразу. В ушах шумно бился пульс — наверное, от телепатии пока лучше бы удержаться, но эта штука слишком часто включалась самовольно. — Два раза — дура. Без меня бы вообще мозги у пулемёта разбросала. Возражения где-то потерялись. Ехидное «для Хойта же старался, он оценит» Мэл больно прикусила на кончике языка. Становилось жарко, наверное, злость всё-таки неплохо подогревала, к тому же Зэмба, кажется, подставил под пальцы горячий мягкий живот. «Доверие»… — …дохуя кругом суёшь свой короткий нос. Сидела бы, бля, работала «миноискателем». Сказал же — сам разберусь… — Ваас продолжал подогревать сам себя. Мэл зажмурилась, вогнала отросшие ногти в ладони, собираясь с духом. — Когда спустится Алвин? — спросила тихо, но вместе с тем упрямо. В конце концов, кому ещё, кроме Вааса с его вечным рычанием «я здесь командую» знать, когда вернутся с постов подчинённые. Спохватилась: сейчас он всё-таки вспыхнет, как излюбленная здесь горючая смесь в бутылке. Но ошиблась, в который уже раз. — Алвин… Кругом. Этот. Чёртов. Алвин… —  Его досада способна была вскипятить мозг, помогая себе оглушительным треском. Мэл еле удержалась, чтобы не сдавить пальцами виски, как вдруг поняла — трещит рация, которую Ваас сжимает в кулаке. Сквозь помехи прорывались слова, под каждое из которых черты главаря всё больше искривлялись злым оживлением. — Слышал, псина? — ощерился он, когда динамик наконец заглох. — Парочку желтопузых нашли живыми… всё-таки будет нам с тобой веселье.