Цивилизованные люди

— Ты больше не Лан… у тебя нет имени. Назовём тебя Пропащая… — с этими словами почтенный мастер Лонгвей брезгливо разжал пальцы и уронил опустевший шприц в пакет, подставленный шустрым Сяо. Рожу последний скривил при этом охренеть какую напуганную, кося одним глазом на девицу, что скорчилась у стены. Девица была красивая, но Сяо, похоже, струсил — вон, зенки выпучил, и в них так читалось — «перебор». Как всегда, чуть чего и обосрался, бздунишка. Себя Мингли считал не в пример смелее и бывшую Лан разглядывал не стесняясь. Чего стесняться, если зрелище что надо, обещало приличную компенсацию за труды. Маленькая сучка основательно побрыкалась и даже укусила Мингли за палец. Отплатить, конечно, хотелось тут же, но мастер велел потерпеть ещё немного, и терпение вот-вот должно было вознаградиться. Застёжки на шёлковой девкиной тунике оборвались, полностью заголив правую грудь, маленькую, но округлую. А при виде торчком стоящего, съёженного в мурашках коричневого соска рот Мингли против воли заполнился слюной. — Терпение вознаграждается… — Мингли вздрогнул от тычка в плечо. Мастер Лонгвей приходился ему двоюродным дядюшкой, но всё равно немного пугал манерой преподавать уроки. Особенно когда улыбался вот так, будто робот, монотонно качал круглой головой и повторял, тараща абсолютно кукольные глаза: — Терпение вознаграждается, племянник, помни это. В отличие от предательства. Впрочем, оно тоже… вознаграждается… Без вины виноватый по части упомянутого предательства, Мингли опустил глаза в пол. Сделал вид, что рисунок на циновке под ногами охренеть какой интересный, но всё равно вздрагивал от каждого из мерных щелчков чётками. Мингли себе в этом не признавался — он ведь смелый, как же, не то что Сяо — но эта штука его до чёртиков напрягала. Мингли случилось видеть, как мастер заталкивал чётки в горло одному стукачу, так плотно, что тот давился и выкашливал бусины обратно вместе с кровью. Хорошо, сейчас дядюшка задерживаться не собирался. Щёлкнул ещё пару раз для пущего педагогического эффекта, сунул чётки в карман дорогущих брюк и неспешно принялся расправлять рукава сорочки. Мингли завороженно следил, как циановая ткань скрывает драконов, вьющихся по дядюшкиной коже. С отлично прорисованной чешуёй легендарные змеи выглядели настолько натурально, что каждому настоящему бойцу непременно следовало наколоть таких же. Оскаленных, с выпученными глазищами — чтобы боялись враги. И в то же время спокойных, свившихся идеальными плавными кольцами — тогда те же враги и не подумают, что дракона можно вывести из себя пустяками. — Оставляю Пропащую вам, парни. Как следует покажите ей новое предназначение. Но смотрите, не перестарайтесь — её братец накопил много долгов. О сестрице совсем не заботился, каков негодник… — дядюшка сочувственно цокал языком. Кивал тоже сочувственно, из стороны в сторону, а не вперёд-назад, будто куклу завели по-иному. Так же кукольно, нарочито медленно проводил ладонью по короткому ёжику волос, сглаживая на макушке невидимые изъяны. — Теперь по счетам брата платить ей. Как управитесь — везите на попечение Матушки Джи. Мастер Лонгвей с лёгким хлопком выправил и без того безупречные полы сорочки. Кивнул напоследок подручным и под занудный перезвон колокольчиков исчез за дверью. За узорчатым дверным стеклом, будто смутные тени, шевелились силуэты прохожих. Это хорошо, что стекло непрозрачное, подумал Мингли. Будь оно прозрачным, пришлось бы сооружать занавеску, а так достаточно просто повернуть в замке ключ и для верности задвинуть щеколду. — Помоги мне… — По дядюшкиному примеру Мингли толкнул Сяо в плечо. Тот бестолково дёрнулся, цепляясь взглядом за оборванный вырез на девичьей одёжке. Кожа бывшей Лан бугрилась мурашками так, что прикрытый пока левый сосок выпирал сквозь узорчатый шёлк. — Ох ты ж… — выдохнул рядом Сяо, когда они вдвоём взвалили сгорбленное, но обмякшее тело на невысокий столик. Не отрывая от лампы под потолком булавочные головки зрачков, девица только вяло качнула головой. Глаза у неё совсем покраснели, как у какой-нибудь забулдыжки, но уродливей бывшая Лан от этого не стала. Аппетитная сучка. Вон и Сяо осмелел, заторопился, раскладывая безвольную тушку на скатерти, будто главное блюдо на застолье. — Стол-то выдержит? — усомнился Сяо почему-то шёпотом, но Мингли почти не слушал напарника. Скрипела древесина, натужное сопение пожирало остальные звуки, а на стол ещё нужно было взгромоздиться поудобнее. Хороша, очень, охренеть как хороша. Для притона Матушки Джи из девчонки получится украшение. Неважно, какой придурок прозвал «Чистой"[1] некрасивую раскрашенную тётку с манерами солдафона, но бордель та и впрямь содержала образцовый, с шалавами чистенькими и покладистыми. Бывшая Лан станет такой же, вон, как бесстыже раскинула ножки, стоило уложить её поудобнее. На обтянутой брючками промежности расползлось влажное пятно. Кто знает, о чём или о ком грезит под кайфом эта шлюшка, но сейчас самые смелые мечты станут реальностью. Мингли принялся дрыгать ногами, чтобы сбросить обувь — не глядя, потому что Сяо времени даром не терял — рывком управился со всеми застёжками разом. Позади что-то зазвенело — наверное, туфля угодила в утварь на соседней тумбе. Цитрусовая гарь вперемешку с тяжёлым лакричным духом опиата сразу же повисла в воздухе. Нет, запахи Мингли не волновали совсем. Скорее наоборот, возбуждали так же приятно, как и вкус девичьей кожи. Солёный, скорее всего, от пролитых слёз, его так приятно слизывать с гладких щёк и нежной шейки, запрокинув хорошенько девкину голову, чтобы не мешались волосы. Они тоже намокли и липли, как та ещё дрянь, но на аппетиты Мингли уже не влияли. Жаль только, Пропащая совсем не противилась, это добавило бы ситуации остроты. Только руку приподняла, будто попыталась наконец защитить глаза от яркого света, да залопотала на невнятном героиновом языке. Мингли в ответ ухмыльнулся и без церемоний сгрёб пальцами шлюшкину грудь, чтобы половчее приложиться ртом. Поодаль тяжко дышал Сяо, запустив пятерню в расстёгнутую ширинку. Мингли ухмылялся: наконец приятель осмелел, хорошо хоть вперёд старших по иерархии не лез, знал, что огребёт. Несподручно, в самом деле, выбираться из штанов лёжа и не глядя, ногти долго и больно застревали в молнии, но оторваться от своей добычи Мингли уже не мог. — Познакомить тебя с моим младшим дружком, Цветочек? — шепнул он девушке прямо в маленькое ушко, прикусил изящную кругленькую мочку и захихикал. Новое прозвище показалось гораздо забавнее дядюшкиной придумки. Да и подходило точнее — изящное личико не портилось даже безвольным выражением с опущенными уголками рта. Красотка, похожа на фруктовый леденец. И штанишки подобрала удобные — стянуть проще простого, умница. А вот промеж стройных бёдер всё-таки суховато, но ничего, какие проблемы. Всего-то обслюнить пальцы и поелозить Цветочку внутри «бутончика»… — Сво… лочь, — дыхания на ругань у Мэл не хватало. Сквозь зубы кое-как протолкнулось одно слово, все силы ушли в удар. Очевидно, уже не первый, потому что сжатую в кулак правую руку отчаянно саднило изнутри, будто её отсушили током. — Хуйло… ёбаное… — просилось наружу совсем пиратское, такое же грязное, как и картинка, что всё ещё пульсировала в мозгу. «Пропащая». «Цветочек». «Бутончик». Девочку в этом мерзком кино всё-таки вытошнило — насильники попытались перевернуть её на бок, а потом на живот, когда прежнее положение им надоело. Лан, видно, совсем не привыкла к той дряни, которую в тонкую вену влил почтенный «дядюшка Лонгвей», и этот вот ублюдочный Мингли долго матерился, вытирая едко пахнущую рвоту случайным куском материи. Мэл тоже замутило. Жгучий комок подступил к горлу, и плевать, если бы он вдруг запросился наружу, прямо на голову китайцу, застывшему в пыли в нелепой позе на четвереньках. Человек как человек. Вроде бы коротко стриженый, но с длинным пучком на макушке, завязанным в узел. Волоски-щетинки вокруг него слиплись в корочках из спёкшейся крови и грязи — вся башка в ссадинах, а губищи вовсе расквашены в буро-синюшный блин. Так вот ты какой, Мингли. На островке, значит, от сердечного приступа загнулся вечный твой приятель Сяо. Ведьма вытянула жизнь из первого, за кого смогла уцепиться. Времени выбирать не было, и ты выжил, чтобы тебя сцапали Ваасовы гориллы. Как тебе понравился каждый из пинков по чему попало, которыми тебя наградили по дороге? Оглушённый артобстрелом, с парализованными неведомой силой руками ты и защищаться-то не мог — не боец, а тряпка. Девочку по имени Лан тоже когда-то швырнули на стол беспомощной, и ты, Мингли, как последняя мразь, тыкал к неё свой грязный… — Мразь… — Мэл в очередной раз не хватило воздуха, и она остановилась, сообразив: все обвинения выплёвывала вслух, в промежутках между ударами. Вокруг столпились пираты. Пленников, кроме Мингли, притащили ещё двоих, они провоняли дымом, кровававыми соплями, потом, даже мочой — выедающий глаза аммиачный дух не спутать ни с чем другим. Он заставлял щуриться и, скалясь, дышать через рот. А ещё подстёгивал ненависть — о, пираты, конечно, умели истязать, но Мэл этого было мало. — Лаовай, белые собаки… — пользуясь паузой, Мингли зашевелил губами-оладьями. Закачался, пытаясь придать каплю достоинства скрюченной позе — даже пираты замерли и притихли. — Радуйтесь, шаби[2]… — он упорно смотрел мимо Мэл, шаря слезящимися, заплывшими глазами в поисках мужчин, — радуйтесь… стоит… ваша… вышка… Слово «вышка» подействовало, как пощёчина электрошоковой дубинкой. Мэл выдохнула полузвериный звук. Какой-то своей частью успела изумиться тому, что умеет то ли рычать, то ли выть дикой кошкой, и рванулась вперёд, метя китайцу в скулу. Промазала, угодила в переносицу — поняла по хрусту и мгновенно хлынувшей крови. Пираты вголос заржали — после тягучей паузы. Тёмно-красные крупные капли, временами превращаясь в короткие вязкие струйки, заливали пленнику руки, шею и грудь, сыпались на каменистый песчаник. Больно кололось знакомое внимание, обжигало под сердцем, и Мэл нехотя обернулась. Ваас, очевидно, всё это время торчал за спиной, и сейчас изумление на потной бронзовой физиономии медленно сменялось привычной самодовольной гримасой. — Да, выпусти своего демона, свою тьму. Это и есть настоящая ты… — главарь будто в точности знал, что его слышат, и ухмылялся ещё шире. Мингли хлюпал носом, но всё равно щерился, глотая кровь, что живописно затекала между зубами. Этот упырино-крысий оскал подогревал в Мэл ненависть. И вместе с тем вынуждал гордо выпрямиться, шагнуть вплотную и процедить еле слышно, холодно и вкрадчиво — на это нашлось наконец дыхание: — Ну что, дружок… Беспомощных девок иметь проще? Не то что здесь, наложить в штаны, потерять дружка и получить по роже вместо победы? Нет, к этому «дядюшка Лонгвей» с его драконами тебя не готовили. Правда? Доходило до Мингли, кажется, туго. Где там соображать быстрее, если враг говорит то, чего знать никак не должен, где уложить в гудящей голове не иначе как демоническую осведомлённость? Бедный китаец. Забыв сглотнуть, Мингли поперхнулся кровавым сгустком, закашлялся, засипел. В попытке сохранить остатки чести сплюнул, прицелившись на штанину «пиратской шлюхе». — Не попал, — Мэл скривилась, отшагнула назад. Чуть было не запнулась на следующем шаге: подавляя искры гадкого самодовольства, на восприятие наваливалась целая буря эмоций. Чужих, конечно, но не Ваасовой братии — смесь знакомого и забытого. Испуг, гадливость. Нотки разочарования, даже презрение, смешанное с чувством превосходства и какой-то детской обидой. В памяти сама собой возникла бледная от вечного страха темноглазая физиономия пиратского доктора. В поисках этой физиономиии Мэл принялась вертеть головой, но сначала наткнулась на Джеро. Тот присел на одно колено и придерживал Зэмбу, утробно ворчащего в сторону пленных. С оскаленных клыков клочьями срывалась слюна. Та самая, что так долго высыхала у Мэл на щеках и шее после того, как пёс сначала слизал оттуда кровь, а потом в порыве нежности отпечатывал один собачий «поцелуй» за другим. Мэл прошибло ознобом. Следующим, на кого упал взгляд, оказался Ваас — прищуренный в ожидании: давай, ведьма, объясняйся. Подтверждай догадки. Что ж, он командир и вправе этого требовать. А китайский ублюдок явно не тот, кого ведьма стала бы защищать от мести пиратского главаря. — Это оператор… — бросила зло. Остатки гнева, впрочем, быстро утекали. На их место возвращалась головная боль, назойливая, пульсирующая, а мышцы всё больше ныли по мере того, как сходил на нет, испаряясь вместе с потом, выброс адреналина. Мэл покосилась на Мингли. Сгорбившись, китаец стоял на коленях, руки сцепил за головой и молча сносил тычки стволом автомата в макушку, но всё равно скалил сплошь красные зубы, чем поднимал к себе новую волну отвращения. — Этот управлял дронами. Мечтал всех вас закопать… с останками свиней и собак. Мэл указала на Мингли подбородком, но Ваас уже догадался и сам. Повёл носом, будто принюхался, по-звериному трепеща крупными, резко очерченными ноздрями. Склонил голову набок. Тонкие, все в ожогах губы разъехались в похожей на рану ухмылке, шрам съёжился, и, кажется, грозил разорвать левую бровь пополам. Мэл услыхала, как в груди под красной майкой что-то клокочет, и решила было, что это кашель, когда главарь вдруг расхохотался. Не слишком громко, но все вокруг замолкли. Пираты в предвкушении очередной идеи от предводителя, каждую из которых, наверное, можно было считать своего рода садистким брендом. Пленные в предчувствиях: быстрой и безболезненной казнью, конечно, не обойдётся. Хохот метался эхом, отражался от стен и заборов, колыхался в воздухе, словно ложка в неостывшем мясном вареве, как вдруг оборвался. — Закопать… с останками свиней и собак… — протянул Ваас почти мечтательно, каким-то чудом, пока смеялся, оказавшись над сгорбленным Мингли. Склонился ещё ниже и продолжал проникновенно, прямо в ухо, покрытое коркой спёкшейся крови: — Да, чувак, башка у тебя варит как надо. Блядь, амиго, какая отличная идея… Он говорил что-то ещё, страшное, издевательское, нависал над пленным и одновременно косился в сторону Мэл, точно призывая насладиться угрозами. Краем сознания она следила, как меняется интонация, знакомая лет сто, не меньше. Слова то вибрировали натянутым полушёпотом, то поднимали, казалось, по всей округе стаи птиц. Внутри самой Мэл они что-то обрывали — прямо в центре груди раскалёнными каплями в пустоту. Как она вообще здесь оказалась? Какого чёрта забрела так далеко от вышки, на которую собралась сразу после ухода Вааса? Главаря вызвали по рации — это запомнилось чётко, вместе с его эмоциями — охренеть как здорово после боя отыграться на пленных. Веселье без капли настоящей радости, Мэл вовсе не собиралась к нему присоединяться. Несколько секунд тупо смотрела на удаляющихся двоих: человек в красной майке чуть прихрамывал, а пёс настороженно помахивал хвостом. Кажется, она сразу же уставилась на вышку — взгляд сам собой притянулся к застрявшему в железяках солнечному свету. В который раз ничего не разглядела, попыталась напрячь восприятие. Ментальное пространство трещало, точно пустой радиоэфир, пустота вспухала в голове воздушным шаром. Пугала единственной мыслью: Алвин не отвечает, потому что не может. Следом, будто петли кишечника из надреза, тянулись догадки одна страшнее другой. В этот момент самообладание совсем потерялось, просто рассыпалось на кусочки. Едва помня себя, Мэл спрыгнула с площадки в траву — напрямую, чтобы не терять времени на спуск. Ноги ослабели и подкосились, но падения никто не видел и не слышал, как забористо и вполне по-пиратски ругнулась «принцесса». План действий, если это можно было так назвать, сложился сразу. Попасть за забор, которым особо огорожена территория у вышки. Отыскать вход, какую-нибудь чёртову калитку, или выпросить помощи и перелезть, опираясь на чью-то спину и руки — неважно. Потом, конечно, вскарабкаться на самую верхнюю площадку и любым возможным способом помочь Алвину спуститься. Нормальный план. Забор из сетки стоял на блоках, увитых чем-то вроде плюща, из-под которого выглядывали отверстия вроде квадратных бойниц. Только вот ни калитки, ни другой лазейки в стене из железа, бетона и зелени не наблюдалось, сколько Мэл ни бродила, ладонями прикрываясь от палящего солнца. Какого хрена её занесло к тем самым пиратам, которые приволокли пленных, Мэл не знала. Наверное, ноги сами привели туда, где чутьё разглядело знакомых. Джеро, по крайней мере, точно не решился бы отказать нганга, и даже флягу для Алвина одолжил бы. Нет, присоединяться к мести, а тем более к бандитским развлечениям Мэл не собиралась. Куда там, если с каждым новым шагом паника наваливалась, захлёстывала всё сильнее, душила, ослепляла. Пока восприятию не вздумалось проявить инициативу и поймать ту мерзость из бритой китайской башки. «Пропащая», «Цветочки» и «Бутончики». Наверное, какая-то сила свыше решила испытать, крепки ли остатки ведьминой выдержки, подкинув продолжение тошного кино о раздавленной орхидее-Лан. Только «оператор» в этот раз оказался другим, помельче и погаже. Мэл и себя чувствовала сейчас допотопной камерой, которую схватили грязными руками, чтобы натыкать в очередную дрянь объективом. Камере проще, а ведьма пока что умела чувствовать. Обжигаться о чужие эмоции, вздрагивать от чужого испуга, проглатывать отвращение. Его, конечно, привезли совсем недавно — должен ведь кто-то латать раненых. Бенджи, как пренебрежительно называл доктора Ваас, застыл поодаль в обнимку с чемоданчиком, что заменял укладку с инструментами. Знакомый чемоданчик. И физиономия всё та же, перепуганная и бледная, несмотря на загар. А волосы-то, волосы — интересно, эти кудряшки всегда встают дыбом, если главарь бродит неподалёку? — Эй, Бенджи! С хера ты застрял, иди работай! — почти над ухом гаркнул Ваас. Док, будто подтверждая на практике каждую из мыслей о себе, испуганной зверушкой метнулся в сторону. Умудрился запнуться, потерял на миг равновесие и с размаху едва не врезался в Мэл. — Я думал, ты другая. А ты… ты такая же, как и они все… — Бен едва покосился на неё, плотно сомкнув губы. Сделал морду ящиком, уставился на поднятую ногами пыль. — Я всё слышала, — у Мэл вырвался горький смешок. Пыльные протуберанцы клубились, извивались и заставляли жалеть, что доктор не взбил их сам, пропахав землю носом. Господи, до чего мелочное желание. Особенно после того, как сама же остановила падение, механически ухватившись за скользкий от пота локоть. — Ну и ладно. Я особо и не скрывал, — проворчал Бенджи вслух. Его эмоции кололись под рёбрами, не слишком больно, но раздражающе и до жути обидно, свинцовой блямбой разливались во лбу над переносицей. По крайней мере, Мэл очень надеялась, что дело только в обиде. Не хватало, чтобы опять разболелась голова, в этот раз из-за смазливого интеллигента. Бенжди, Бенджи. Тёрся на здешних островах далеко не первый месяц, но всё ещё делал вид, что местная грязь к нему не пристаёт, даже гарь от пожаров не въедается в одежду. — Дурак ты, Бен. Разновидность «дурак образованный», — вырвалось у Мэл почти против воли. Чувствительно встряхнув дока, она разжала пальцы. Бен отвернулся и, задрав нос, попытался ретироваться с честью, когда незнакомый пират придал ему ускорение тумаком: — Шевелись, Гип! Тебя дожидаются дыры на штопку! «Гип» втянул голову в плечи. Опасливо зыркнул на Вааса и, не дожидаясь новых затрещин, зашагал прочь, обнимая чемодан. Мэл поджала губы, которые почему-то болезненно дёргались, и смотрела вслед. Под грудью распухало гадкое ощущение — из тех, что остаются после допущенной только что ошибки. Совсем рядом, за уплотнившейся стеной из пиратских спин заходился в рычании Зэмба. Гомон и хохот в облаках приторного дыма — будто первобытной бурей разгулялся сам хаос. В центре хаоса что-то коротко и хлёстко скомандовал Джеро — Мэл узнала его густой, бархатный голос с нотками стали и насмешки. Рычание на миг сорвалось в хриплый, яростный лай. Потом сменилось бешеным человеческим воплем. — Гун да! Пя́зэ… Во… цао![3] — орали на китайском. Через мгновение, впрочем, забыли слова и просто вскрикивали, когда пёс, низко ворча, прокусывал и рвал живое мясо. Тут же потерялся и голос — пленный всхлипывал и сипел что-то совсем нечленораздельное. Вопил не Мингли, а ближайший его товарищ, раненый к тому же в лодыжку. Ощутив, как Зэмба расширяет уже готовую рану и слизывает брызжущую кровь, Мэл наскоро прикрылась блоком, но всё равно слышала, как собачьи зубы скрежещут по скользкой кости. «Выпусти своего демона». Все демоны, кажется, и так уже освободились, чтобы виться вокруг, скрипеть костью о кость, захлёбываться терпкой тёплой жидкостью и хохотать, хохотать. Кривляться со стен разноцветными рожами, округлять безгубые рты, без конца орать. Давиться слезами боли до икоты и ломоты в груди, отбиваться друг от друга бесполезными взмахами, отползать, пробуя на вкус землю, траву и битое стекло. Одни демоны пинками возвращали другого под клыки своего ворчащего слуги. Мэл ощутила это тупой грызнёй в нервных окончаниях и сама зло зарычала, вторя псу. Сжала кулаки, воткнула ногти в ладони — так сильно, что перед глазами потемнело. Через короткий вдох, на ходу вернув себе зрение, уже шагала прочь от галдящей пиратской толпы. Цель маячила между спинами сопровождающих и держала путь к пролому в заборе, тому самому, который Алвин назвал «неучтённым входом». Бен, конечно, будет сам руководить переносом раненых в некий импровизированный госпиталь — в этом доку всецело доверяли. Не только со слов главаря, но и на собственном опыте знали: доктор слабак, хлюпик и нытик, но руки у него растут откуда надо. Что сказать, специалист, не чета коновалам-самоучкам, не зря ведь прозвали Гиппократом, хоть и сократили прозвище до издевательского «Гип». Мэл чихать хотела на любые качества Бенджи вместе взятые. Он здесь давно. Настолько, что наверняка знает все ходы и выходы, и путь на вышку тоже знает. И скажет, он сам или его конвой — Мэл готова была умолять и сыпать угрозами, лезть в головы и душить, лишь бы ей помогли снять Алвина с грёбаной верхотуры. Даже просить прощения — всё равно готова, не важно, за мордобой или обидное для интеллигента слово «дурак». Она и так потеряла контроль. Ослабила на привязи демона, того самого, которого так хотел видеть Ваас — и непростительно замешкалась, дав нечисти толику свободы. Нарушила данное самой себе обещание беречь Его — ходячий Айсберг, мистера Снежную Гору, такого как есть, пронзительно-синеглазого, длинного и сухощаво-мускулистого, с большими прохладными ладонями, пахнущими мятой. Так боялась его потерять, в итоге потеряла время. Теперь бежала, за ненормальным стуком сердца повторяя: только бы успеть, только бы… Принцесса и ведьма сама изо льда, молиться не научилась, поэтому и просьбу, и молитву придумала на бегу. Твердила то ли про себя, то ли шёпотом: — Пожалуйста, пожалуйста, только бы успеть. Алвин… где ты… Возвращайся. С чёртовой верхней площадки и много выше, из-за пелены жгучего света — ни слова, молчание. Паника достигла предела, молитва сбила дыхание, в боку кололо. Вес бронежилета, кажется, становился неподъёмным, но пальцы уже цеплялись за узкое, почти мальчишеское плечо. — Бен, подожди… — выдавила из себя чужим, каким-то старушечьим голосом. Доктор всё так же щеголял в красной майке, но до пирата по-прежнему не дотягивал. Чересчур субтильный среди высушенных солнцем мускулистых торсов, Бен к тому же по привычке старался казаться меньше. Но за надменную мину на смазливой физиономии всё равно цеплялся, будто за последнюю маску цивилизованности среди грязных дикарей. — Извинения приняты, — сухо бросил Бенджи после того, как Мэл, захлёбываясь и задыхаясь, разом выложила всё, что хотела сказать. По-девчоночьи надул и без того пухлые губы — о, раньше ведьма непременно съязвила бы по этому поводу, но сейчас нет времени. Да и силы тоже понадобятся. Давай же Бен, всего пару фраз. Объяснись, покажи, куда идти, а ведьма уж не заблудится, не маленькая. А если такой гордый, можешь представить себе направление молча. Ведьмина голова пускай и трещит, но крепкая, поймает что положено — не в первый раз. Ну же, Бен. Вон и помощники твои не возражают, только зыркают: мало ли, чего ждать от ведьмы, которая, оказывается, тоже ебанутая, под стать остальным. Да, конечно, как есть ебанутая. Дикая. Вон, руки сцепила на груди умоляюще, но при случае способна и в рожу вцепиться ломаными ногтями в зазубринах. В голове совсем помутилось, в горле сухо — неужели говорила без остановки? Ни черта не запомнила. Но и Бенджи в полном ступоре, физиономию вытянул и ресницами длинными, тоже девчоночьими — хлоп, хлоп. Мэл отчётливо уловила, как Бен потянул в себя воздух, чтобы всё-таки ответить. Вся обратилась в слух и зрение, до последней клеточки тела сделалась восприятием: ну же, давай! — Мэл… Мэл, где ты? Ответь… пожалуйста! Это «пожалуйста» отозвалось бешеным сердцебиением и ломотой в груди. Не слушая, что там вслед бормочет Бенджи, Мэл сорвалась с места и побежала. В спину сквозь бронежилет втыкались взгляды: «совсем ведьма рехнулась, ну, да на острове все такие». Плевать, на всё плевать. Алвин звал её, он жив, он в порядке. «Жив, жив!» — колотилось в голове, разрывало череп по швам. Больно до вмиг выступивших слёз, но Мэл дико радовалась боли, как никогда в жизни. Даже в медицинской капсуле, распятая трубками на белом столе не радовалась когда-то, после года беспомощного существования ощутив, наконец, спину и ноги. — Скоро ты сможешь ходить… — твердили тогда все вокруг и улыбались приклеенными улыбками, зная — идти ей не к кому и некуда. Рича и Лэнса больше не было. За пульт артиллериста не пустят — выкинули, будто вконец рваную ветошь. Вспышки ракетного огня и отблеск экранов, выпуклая на ощупь кнопка спуска не отвлекут больше от всего, что грызёт ведьму. Ведьма, и её почти съеденная душа — похожая на тонкую, тающую изнутри ледышку. Сейчас ведьме было куда бежать, и она бежала. Благодарила кого-то далёкого за то, что способна переставлять ноги, а значит, может искать и двигаться навстречу. Туда, откуда звали — пускай площадь перед воротами с намалёванным глазом ожила и норовит завертеть грёбаной воронкой весь остров. На мгновение Мэл потерялась в этой воронке. Заметалась, крутнулась на подошвах, наверное, чересчур резко — в голове помертвело, перед глазами мигнул свет. — Вот ты где… — выдохнули прямо над головой. Мигание и полумрак превратились в абсолютную черноту — форменной рубашки, в которую Мэл уткнулась лицом. Материя пропиталась потом и пылью, заскорузла и затвердела, мятный аромат потерялся где-то за горелой вонью, а прикосновения размазывались жирными следами копоти. Плевать. Слёзы застряли в горле и выламывали грудную клетку, не желая проливаться. Мэл тёрлась и тёрлась о жёсткие складки сухими щеками, в надежде скрыть, что задыхается. Натыкалась на лямки и ремни от винтовочного чехла и рюкзака, смутно чувствовала вес экипировки у Алвина на плечах, но не могла отстраниться. Не хотела, не позволяли. Гладили плечи, спину и затылок, осторожно, но как-то судорожно — даже пальцы дрожали. — Как же я боялся… — стучало прямо в мозгу вместе с до крайности гулким пульсом. Остатки паники упорно съедали окончание фразы, но Мэл знала его до последнего звука. Общее, одно на двоих, хоть и ни разу не высказанное вслух: «как я боялся тебя потерять». И объятия, объятия то плотные и жадные, то бережные — не сделать бы больно. Только невесомой ощупью искать травмы и раны, а лучше убедиться, что их нет. Как по команде, одновременно отстраниться, с одинаковой жадностью вглядеться друг другу в лицо. Мэл не помнила аккуратиста-Алвина таким серым и прокопчёным, в чёрных потёках и мазках на щеках и под носом, но помешать ей сейчас не могла вся грязь этого грёбаного архипелага разом. Посреди сплошной чумазости синие глаза блестели ещё ярче обычного. Именно от их пристального, цепкого, пусть и тревожного взгляда кружилась голова. Мэл верила, что дело в этом, а сладковатая духота оружейной смазки вместе с чёртовой пороховой горечью тут совсем ни при чём. Грязь, так много грязи, а пепел горький — от него смешно защипало губы, когда Алвин осторожно тронул их кончиками пальцев, тоже, кажется, чёрными. Сизо-серая, вся в поту и пыли перчатка царапнула задубевшим швом, пальцы больно задели то место на щеке, куда пришлась оплеуха Вааса. Глаза Алвина сузились, превратились в щёлочки, сквозящие синевой. Как же Мэл выдержала без неё всё это время, все эти ненормальные минуты и часы, слившиеся в до смерти душные сутки? — Почему… почему так долго?.. — буркнула сдавленно, не сдержав то ли обиды, то ли горечи. Спрятала лицо в чёрных складках. Почти истерически хмыкнула и задрожала так, что пришлось подобрать стучащую челюсть. — Ну-ну. — Алвин коснулся затылка Мэл, наткнулся на нейроакселератор, эту неуместную здесь штуковину. Замер на мгновение, потом принялся ворошить волосы, аккуратно, будто трогал что-то хрупкое. — Надо ведь было убедиться, что вокруг никого. Ни одного злого, коварного китаёза. А кому ещё видно лучше, чем мне? Это до чёртиков напоминало попытку уговаривать капризного ребёнка и пробуждало нервный смех. Мэл и захихикала было и тряслась без звука всё сильнее до тех пор, пока не принялась всхлипывать. Ну конечно, кому ещё видно лучше. Кто со своей винтовкой крайний — для Хойта, для пиратов, при этом каждый считает, что загорать на вышке — раз плюнуть с верхотуры. Идиоты, чёртовы идиоты, сраные обдолбыши и укурки, которым на всё начхать, кроме глюков от наркоты, вседозволенности и доступа к бабам. Ведьме не начхать. Ведьма обещала и будет заботиться — одна за всех. Перехватит сведённые усталостью ладони, по очереди прижмётся к ним щеками. Быстро осмотрится — вот эта бетонная штуковина с самого начала мешалась у ног, но сейчас пригодится вместо ступеньки для коротышки. — Куда?! Упадёшь! — Какое смешное предостережение. На кривой и комковатой, утыканной петлями арматуры глыбе, конечно, пришлось побалансировать, но это не проблема, когда тебя к тому же быстро обхватили длинными руками. Только не наваливаться, не добавлять тяжести. Огладить покрытую чёрной тканью голову, зацепить пальцами узел. Он чертовски затянулся и скользил, никак не желая поддаваться, но Мэл оказалась во сто крат упорнее. Загрубевшим краем бандана выдавила на бледном лбу болезненные красные полосы. Вместе с обозначенными грязью морщинками их хотелось тут же все до одной перецеловать, но сначала пришлось привести в порядок волосы, растрёпанные и тёмные от пота. Его капельки блестели даже в русых бровях. Алвин устал, казалось, каждой клеточкой своего большого тела, но крепко держал Мэл за талию и улыбался, прикрыв покрасневшие веки. Мэл готова была до бесконечности смотреть, как на них пульсируют тоненькие жилки. К жилкам тоже хотелось прикоснуться губами — с почти ненормальной тягой, будто это странное действие помогло бы отбросить наконец все страхи. Те самые, общие на двоих — они, похоже, ослабели. И только страх неосторожным движением нарушить хрупкое равновесие оставался самым стойким. Алвин пошевелился первым. Продолжая придерживать Мэл одной рукой, другой потянулся куда-то в сплетение ремней на груди. Выудил предмет, раскрашенный знакомыми камуфляжными пятнами, развернул. — Хотел объявить выговор за беготню по жаре без головного убора. Но по дороге мне рассказали о твоих… подвигах, и я передумал. Мэл приняла кепку и скомкала её в кулаке. Не удержалась и куснула себя за губу. Сколько же он искал? Таскал на себе винтовку и амуницию, бродил, заглядывал в каждый угол и спрашивал, спрашивал, пока одна чёртова идиотка била морду китайцу и слушала пиратское ржание. Дура. Тупая, эгоистичная, бессовестная дура, которая к тому же разучилась себя контролировать. — Прости. Я нарушила приказ и самовольно покинула место дислокации. — Мэл уткнулась носом Алвину в плечо. Кажется, просто малодушно спряталась — от ласкового взгляда синих глаз невыносимо ныло под сердцем.