Цивилизованные люди

Откуда они все взялись? — Не, ну вы только посмотрите, кто спустился… Мгновением назад Мэл сбивчиво, жарко и, наверное, отчаянно покраснев, каялась в том, что «нарушила приказ», «самовольно покинула место дислокации». Мгновением назад вдыхала скребущую горло мешанину из гари, испарины и мяты, будто самый прекрасный в целом мире запах. Ничего прекраснее и в самом деле не существовало — разве только нежность, что захлёстывала с головой. Та самая, одна на двоих, от неё подкашивались ноги и хотелось до смешного противоволожных вещей. Не рухнуть — и в то же время упасть в эти длинные руки. Не повиснуть дополнительным грузом — и раствориться в объятиях, рассыпаться на атомы, сделаться частью аромата. Кисло-сладкого, как сгоревший порох и оружейная смазка. Душного, тяжёлого — суточный пот по-другому не пахнет — но непременно с ледяной пряной ноткой, точно глотком свежего, морозного воздуха. Им никак не надышаться, как ни хватай его с судорожной рыбьей жадностью, только родные глаза блестят напротив арктической синевой, и каждый взгляд — живительный коктейль из кислородной маски. — Не, вы только посмотрите, кто явился. «Викинг» собственной персоной… осчастливил… — прошипели тем временем где-то поодаль. За спиной, в голове, или со всех сторон сразу, точно рожи на стенах зашевелили безгубыми чёрными ртами: — …осчастливил нас, будто грёбаный ангел! — шипение разорвалось от выкрика. Мэл застонала и против воли вцепилась в Алвина, во все его ремни и железяки — насколько хватало рук. Злой вибрирующий крик тем временем сходил на нет, но ещё толкался в черепе болючим эхом. — Ну да, блядь, конечно. Спустился он… Опять отсиделся! Вечно ты, «Викинг», отсиживаешься, пока кто-то кровь и дерьмо нюхает. Каким-то чудом Мэл соскользнула с импровизированной ступеньки. Уткнувшись в пыльную черноту на Алвиновой груди, всё равно зажмурилась — под веками заплясали кислотные, как здешние художества, круги. Смяла угодившую в ладони материю, от гнева кое-как ощутив, как на пальцах остаётся жирное — наверное, сажа пополам с грязью. Сквозь бронежилет, втыкаясь между позвонками, спину буравило чужое внимание, такое раскалённое, что казалось — только громадный, белый на красном глаз способен так смотреть. Откуда они все взялись? Вокруг что-то чересчур много народу. Всего несколько минут назад — не полчаса же они с Алвином тут торчат в обнимку! — поблизости ошивалась всего пара пиратов. Когда успела образоваться реденькая, но толпа, Мэл не поняла. Упустила момент, и теперь, то ли косясь вполглаза, то ли неуверенной ментальной ощупью выхватывала знакомых. Аризонцы прокоптились и намаялись до дрожи в коленках, но Мик только что отвесил напарнику тумака в плечо. Хейл в ответ весело оскалил зубы сквозь колышущиеся перед лицом ветки — ого, самодельная маскировка! Джош, как всегда, терзал рыжую бородку. У Мэл на миг зашлось от глупой радости сердце: не убила, не убила, живуч, чёртов шотландец. А чесаться пускай себе чешется, неважно, насколько громко и раздражающе. Кто там ещё? Конечно, пираты — и кто только надоумил самых здоровенных и дочерна загорелых разукрашивать потные хари. Краска поплыла, смешалась с грязью, придавая харям серый мертвецкий вид. Их хозяева и впрямь пошатывались, как зомби, но главаря слушали жадно, точно он сулил каждому порцию свежих мозгов здесь и сейчас. — Не хуёво устроился, амиго, совсем не хуёво… — скрипуче проворчал Ваас. Примолк на миг, скалясь и клокоча изнутри, потом потянул раскалённый воздух, будто надеясь ещё сильнее разогреть с его помощью злобу. — Чё застыл? Язык в жопе?! Ответить, блядь, не хер?! — зазвенело с новой силой, поднялось, и тут же отхлынуло прибойной волной. — Конечно, не хер. Вам, белым, лишь бы устроиться за чужой счёт… отсидеться, пока другие воюют… бабу там чужую под шумок заграбастать… Правда, уёбок?! Дерьмо, вот дерьмо, только этого не хватало. Местные отбросы, конечно, сплетничали по укурке от скуки не хуже бабского змеюшника. А значит, последней собаке архипелага известно: ведьма или нет, но была добычей главаря. Главарь делиться тем, что урвал, не привык, и охотно припечатал бы живую вещь клеймом. Вон же она, вещь, шалава, которую по случаю «заграбастал» нахальный швед. Мэл вдруг увидела себя со стороны. И не в объятиях Алвина, а не иначе как на помосте у шеста, не только без брони, но и без майки и штанов. Лицо Алвина замёрзло в гримасе, сам он мелко дрожал от усталости — почти незаметно, но Мэл всё равно испугалась. Когда этот придурок, дикий, злой, сумасшедший наконец замолчит?! — Да, Алвин, ты тот ещё хитрожопый белобрысый уёбок… медаль тебе за хитрожопость, — глумливо скривившись, подытожил Ваас. — Даже сейчас за бабу прячешься. О, конечно, она идеальна. Идеальна для слабаков, хлюпиков и нытиков — ей нравится с такими возиться! Опекать, вытирать сопли… Мэл успела задуматься, хватит ли у неё сил заткнуть одну поганую пасть с тем, чтобы на глазах у всей публики не свалиться в ещё один позорный обморок. Напряжение растекалось по спине и плечам, разрядами электричества проносилось в скрюченных пальцах, колотилось в голове, точно чёртова поварёшка в котелке с наёмничьей кашей. Больно. Каждое слово — один удар поварёшкой в черепную кость изнутри, каждый звук — миниатюрное сотрясение, пока задевает Алвина. — Так что задумайся, чего она так в тебя вцепилась. Может, ты тоже слюнтяй и тряпка? Не задохнуться бы в попытке сосредоточиться. Сделать усилие, склеить губы, с которых так и сыплются гадости, заморозить, парализовать язык. Не навсегда. Нет, больше никакого членовредительства — надо же, в конце концов, быть благодарной за спасение. — Тише, тише, успокойся… — колыхнулось в мозгу. Алвин, как всегда, чутко улавливал настроение, распознавал секундные помутнения разума и спонтанные порывы, от которых полшага до опасных глупостей. Его собственные эмоции заставили Мэл тряхнуть головой и по той же глупости чуть не оцарапать лоб о задубевший ремень рюкзака. Что это, досада? Капля раздражения — наверное, так могла бы реагировать, если бы умела, гранитная скала на не слишком сильный, но назойливый ветер. А ещё что-то похожее на сочувствие: будто рядом ворчал злой, кусачий, но измученный и глупый зверёныш. Мэл прерывисто и горячо выдохнула. Лицо снизу противно взмокло, будто его всё время закрывало что-то вроде собачьего намордника. Эхо Ваасовых воплей по-прежнему болтыхалось в голове чёртовой поварёшкой, но боль пугливо притихла, едва Алвин скользнул по напряжённому затылку ладонью. — Гроза пройдёт — скала устоит, — усмехнулся он мысленно. Почти бодро, почти весело, и Мэл вздрогнула: как она могла забыть. Эти двое никогда не общались иначе. Тигр рычал, бесился и царапал камень, который продолжал невозмутимо стоять. Сейчас камень оберегал не только себя — окутывал и Мэл холодной бронёй, что отражала злобные упрёки. Это было так кстати, в отличие от разболтанных нервишек отдельно взятой ведьмы. А Ваас вроде как притих. Растратил пыл или пережидал приступ боли в забитых гарью лёгких, когда в паузу вклинился другой голос: — Наша леди так стремится выслужиться и продемонстрировать свои таланты, что ей никто не указ. Бегает где вздумается, нарушает что хочет. Сумятицу вносит… а что, ценному сотруднику всё простится. Пауль. Или закоптился и перемазался куда меньше остальных, или уже умылся — когда только успел? Весь прямой и ладный, в лихо скособоченном над загорелым лбом берете. Зенки блёклые, почти как у Хойта — сколько же в них насмешки. Рот скривил, выцветшие брови изогнул саркастически, развёл руки — давайте, поддержите. Я ведь подпеваю вашему главарю, разве нет? Готов вместе с ним гнобить выскочек, и ведьму, и собственного командира — накосячили они, ох, накосячили, ату их, ату. Герр Штайн всяко лучше. Лучше Алвина Лунда, лучше грязного дикаря Монтенегро, но о последнем лучше молчать. Грязный дикарь ещё пригодится, скажет веское слово — вон и пасть как раз открывает. Вокруг странно потемнело, и без того душный воздух загустился и сделался липким, как бывает перед грозой. Мэл покосилась на небо — ни облачка, зато синева посерела, будто во время солнечного затмения. Вырвиглазные рисунки на стенах и те обесцветились до чёрно-белого монохрома и даже не думали шевелиться, точно затаились. Шуточки восприятия. Воздух не воздух — концентрат эмоций, уже не липкий и душный, а без малого кипяток. Миг — и точка кипения достигнута. Бурлящей массе тесно в размалёванных стенах, она вот-вот перехлестнёт через край, а то и разнесёт свою оболочку и всё вокруг, если не найдёт другого выхода. — Я чё-то не понял… — с расстановкой протянул Ваас. Нарочито медленно оглядел собравшихся — те притихли так, что тишина казалась осязаемой. Сморщил лоб, страшно задрал изуродованную левую бровь. Сейчас завопит, решила Мэл. В ушах на всякий случай на все лады запищало, внутренняя защита настроилась блокировать оба удара — звуковой и эмоциональный, надо же встретить достойно новую порцию гадостей. — Нет, я реально нихуя не понял, — Ваас пренебрежительно скривился и ткнул в сторону австрийца грязным пальцем. На мгновение картинно застыл. Качнул ирокезом, склонил голову набок, будто ящер с гребнем углядел в траве мелкую добычу. Пауль потерял контроль, изменился в лице — сообразил, что дал маху. Ваас только этого и ждал, чтобы зашипеть похлеще масла на раскалённой сковородке: — Тебе, хмырь, кто-то давал слово? А? Не слышу? Хайло кто-то позволял раскрывать? Или думаешь, кому-то не похуй на твоё мнение?! Припёрся на мой остров, чистенький. Даже, бля, после дерьма этого с китаёзами чистенький… ты не охуел, мудила? Или, может, ты сам бегал по джунглям и резал узкоглазых? Чё?! Не резал?! Так вот и захлопнись! Паулю хватало ума не отвечать, но физиономия с непривычки выдавала добрую половину мыслей. В конце концов австриец упрямо выпятил нижнюю челюсть и скроил безразличную мину. Получилось не очень, до ледяной маски командира тем более далеко: чёртов Лунд, ну почему именно ему Хойт отдал группу? Случайно зацепив эту мысль, Мэл зашипела, почти как Ваас. Поняла, что эмоции главаря больше не обжигают, прислушалась. — Захлопнись, раз обосрался. Вся ваша говённая группа спряталась за спиной у… Одной. Ебанутой. Дуры. Последняя капля. В странном отупении Мэл сообразила: её разбирает нешуточный, но беззвучный хохот. Поспешила уткнуться Алвину в грудь и тряслась, тряслась, словно надеялась вытрусить из памяти последние двое суток. Хотя бы их. Особенно страх, животный ужас лишиться самого дорогого, присоединить новую потерю к череде таких же кошмаров. Именно страх толкнул к пулемёту. От страха Мэл хохотала и цеплялась за чёрную рубашку, обдирая пальцы о заскорузлые ремни. Австрийцу не понять — у него амбиции. Чёрт знает, что понимал Ваас, сил копаться в его воспалённом мозгу не было, но почему-то думалось — намного больше, чем кажется. Иначе почему бы он вдруг свернул представление и рявкнул на своих, чтобы занимались делом. Собрание мигом рассосалось, и над пространством у помоста, где до боя с китайцами располагался «зрительный зал» из диванов, раскинулась оглушительная почти-тишина. Только в импровизированном лазарете под рукой у Бена кто-то вскрикнул и дёрнулся. Дока обдало тёплыми брызгами, Мэл ощутила их металлический привкус, а потом приторную сладость, когда стонущему и матерящемуся пациенту прямо в рот сунули зажжёный косяк. Универсальное здешнее болеутоляющее. Бенджи по-прежнему экономил фабричные лекарства, обходясь «подножными» средствами, и теперь Мэл готова была его понять. Хойт, чёртов скряга, о нуждах пиратов вспоминал не всегда, и Ваас крутился сам, чересчур гордый, чтобы просить. Это тоже стало ясно, а ещё почему-то до чёртиков горько. Так что у ведьмы всё неплохо. У ведьмы есть Алвин, к которому можно прижаться. Который обнимет покрепче, чтобы тут же всполошиться: — Эй, ты же сейчас растаешь! Быстро снимаем эту хреновину! К здешним бронежилетам, оказывается, вполне можно привыкнуть. Не особо и тяжело, только, зараза, до дурноты жарко — Мэл поняла это, когда под ловкими мужскими пальцами распались застёжки. Под обтянутые тканью пластины забрался воздух, и он казался прохладным до мгновенного озноба. А может, дело в Алвине, который запустил руки дальше и одним длинным жестом погладил Мэл по спине и животу. — Так и есть… мокрая насквозь… — это он, конечно, о футболке. Трикотаж облепил кожу так плотно, что, казалось, во сто крат увеличил её чувствительность. Почти болезненную, но о том, чтобы отстраниться, не было и речи. Когда Алвин скользнул пальцами выше, Мэл охнула. Грудь оказалась налитой, спина непроизвольно вздрагивала каждым мускулом по отдельности. Горло разрывалось от чего-то похожего на жадность — к каждому жесту или касанию, даже мимолётному. О, этот бритый затылок. Эти щёки и подбородок, влажные и до ужаса колючие — как же приятно вслепую тереться о них кончиком носа до тех пор, пока вместо щетины тебе не подставят губы. Спёкшиеся, сухие, царапучие — мягче их, кажется, не найти ничего на свете. С привкусом крови из трещинок, с вязкой от жажды слюной и общими на двоих рваными глотками горячего воздуха. С мутью в голове, тоже общей, удушливой, но сладкой — впервые за всё время на этих чёртовых островах. От неё подкашивались ноги. Острова тем временем продолжали наблюдать, прожигать спину раскалёнными взглядами, напоминать о себе. Острова даже говорили — прямо в голове, бормотали тихим и яростным голосом Вааса: — Сука, лицемерная сука. Со всеми языком треплет, лыбится. С химиком, нарком безмозглым. С бродягой африканским зубы скалит. Псина… кому угодно кишки вынет — эта псину обнимает. И Алвин, Алвин, Алвин… в чём разница? Бля, убил, что ли, меньше? Да как бы не так, труп на трупе, похлеще многих убийца и… нормальный… Нормальный!!! Только Ваас — грёбаное исчадие ада. Сука. Ваас спасал — Ваас исчадие ада. Мэл поперхнулась очередным общим вдоховыдохом. Замер и Алвин, покосился в сторону — тоже заметил Вааса. Тот, значит, не убрался восвояси и голодной акулой бродил поблизости. Донимал жгучим взглядом и такой же жгучей обидой, неприкаянно пялился, ещё сильнее распалял себя, но больше не приближался. — Всё хорошо. Он нам не царь и не бог. — Алвин растянул губы в улыбке. К этой улыбке, каждой трещинке и складочке вокруг тонких губ Мэл готова была прикладываться вечно. Голова опять шла кругом, дыхание смешалось, а тело под расстёгнутой бронёй жадно и крупно дрожало от непрерывного скольжения больших ладоней. — Сидели бы в клетке, я бы показал вам, кто здесь царь и бог… — мутной горячей волной долетело от Вааса. Как странно. Кажется, в душном мареве сокровенные мысли тоже сделались общими, словно площадь в поле зрения нарисованного белого глаза превратилась в особое ментальное пространство. Которое, кстати, нагревалось всё сильнее — нестерпимо, невозможно. На мгновение показалось, что на них с Алвином ополчилось само солнце — сейчас высушит дотла, оставив у бетонной глыбы две сплетённые в объятиях статуи. Ещё через миг Алвин уже стаскивал бронежилет и собирался взвалить его на себя довеском к собственной экипировке. — Эй! Я не позволю тебе тащить ещё и его! — Мэл сорвалась на дурашливый шёпот. — Дайте-ка сюда, герр командир. — Справлюсь. Это не обсуждается. — «Герр командир» потянул ношу к себе. Мэл упёрлась. Как родной, обняла броник, замотала головой: — Нет. Пожалуйста. Совсем не смешно, но этот несносный тип улыбался. Напускал притворной строгости, блестел глазищами из-под нахмуренных, перемазанных сажей бровей. Тут же сам понимал бесполезность всех попыток, качал головой и ухмылялся. Ни капли не смешно. Но за спиной думали иначе: покатывались от злого, отрывистого хохота, больше похожего на собачий лай. Иногда срывались на кашель, от которого свистело и клокотало в груди, душили его в себе, чтобы выдать новую порцию не слишком весёлого смеха. — Так и будете до вечера спорить, кто понесёт эту шнягу? — выдавил наконец Ваас. Мэл некстати припомнила эффект шоковой дубинки в руках у лаборантов из Сектора В. Разозлилась сама на себя, а чёртов главарь всё корчился в обезьяньих ужимках и хлопал себя ладонями по бёдрам. Грёбаный притворщик. Очередное представление стоило только того, чтобы отвернуться, и Мэл отвернулась. Надо ведь было, к тому же, окончательно отвоевать бронежилет, тем более что «герр командир» сдаваться не собирался. — Не обсуждается. Ты тут бегала, пока я «отсиживался». — Алвин до колючих синих щёлочек сузил глаза. Хохот заглох сразу, и Мэл поняла: Ваас не притворялся. Так же, как непритворно рычал сейчас, когда его укололи собственным словечком, будто носом ткнули во всю мерзость давешнего спектакля. Болезненно сократились мышцы, натянулась саднящая от гари кожа — надо же, как скривился. Нарочито не торопясь, подобрался ближе и процедил: — Потолковал я с нашим обожаемым боссом. Обожаемый босс велел передать, что гостить вам тут до завтрашнего полудня. И не просто гостить, а… — он гадко заухмылялся и очень похоже передразнил Хойта: — «Всецело помогать Ваасу». Поняли, придурки малахольные? Приготовьтесь пахать, у босса на всё свои резоны. Так что… не расслабляться! С тебя, «Викинг», два рыла в караул! Ваас выматерился для проформы и напоследок ткнул Алвина кулаком в плечо. Тот скроил непроницаемое лицо. Мэл тоже одарила главаря насколько возможно испепеляющим взглядом и, воспользовавшись заминкой, сгребла в охапку бронежилет. — Я понесу, — буркнула безапелляционно. Предотвращая дальнейшие споры, зашагала прочь — неважно куда, подальше бы от Вааса с его кислотно едкой злостью. Вслед летело ворчание, но его никто не слушал — хватало всего, что было сказано раньше. И только солнце, которое долго, но без особого успеха напоминало о себе, кажется, взялось за дело всерьёз. Духота. Спрятаться бы в тени, где можно хотя бы на время сбросить с плеч тяжесть. Смыть грязь, вдоволь напиться, немного остыть и двигать дальше. Должен ведь когда-нибудь закатиться этот сумасшедший день, значит, в конце концов понадобится место для ночлега, а уж вдвоём с Алвином ведьма как-нибудь дотянет не только до темноты, но и до завтрашнего полудня. Не возвращаться же в склад, нору вечно рычащего тигра. Господи, неужто укрытие? Бетонную стену заплели лианы, дальше забор, над которым свесило крону дерево, с другой стороны — полуразобранная шиферная будка. За ней уже не бетон — трава, невысокая, утоптанная, тёмная от густой тени. Почти благодать. Если бы не пират, что устроил посиделки на ящике, разложив перед собой какие-то обломки. Чёртово невезение. Чёртовы бандиты — нигде от них не укрыться, чуть что — бегом побегут докладывать главарю. Придётся искать дальше. Дать себе пару секунд на то, чтобы справиться с одышкой, утереть со лба жирный пот и, не сговариваясь, одновременно с Алвином развернуться. Пират поднял голову и неожиданно улыбнулся. Восприятие кольнула несильная, но противная боль — она вечно грызла чужое плечо, в которое когда-то посадили на винты искуственный сустав. — А, пани, — Горан улыбнулся ещё шире, до самых дёсен обнажив потемневшие от курева зубы. Выудил из травы нечто совсем разбитое, всё в путанице из ярких цветных проводов, поднял повыше. — Может, пани расскажет, где такому научилась? Места в закутке и вправду было мало, и, когда «ебанутый серб» потянулся к Мэл свободной рукой, Алвин вклинился между ними. Навис молча, похожий на уставшую грозовую тучу, отчего стало ещё теснее. — Всё в порядке… — тихо бросила Мэл. Покрепче обняла съезжающий в охапке бронежилет и сделала крохотный шажок к тому, что изучал Горан. Что там, электронные платы? Через тысячу лет музеи и частные коллекционеры оторвут такой раритет с руками, а здесь это просто мусор, его в конце-концов растопчут. Много, очень много мусора, обрывки проводов и шлейфов, осколки чего-то вроде пластмассы, россыпь гнутых лопастей. Отдельно — пузатая крестовина с дырой в боку, сквозь которую торчали внутренности из тех же проводов. «Дракон», как называл его любитель «бутончиков» и чешуйчатых змеев Мингли, больше не был страшным. Монстр разучился жужжать. От огненной начинки его только что избавил маньяк-пироман: аккуратно выкрутил детонатор из брикета взрывчатки, а сам брикет сунул в брезентовый мешок — пригодится. Мэл всё ещё улавливала, как бережно грубые мужские пальцы вращают тонкую стальную трубку, и знала — Горан при этом улыбался. Особой, застывшей улыбкой, которой побаивались случайные подручные-пираты, шушукаясь потом за спиной: ебанутый серб. — Не думала, что дроны уцелели… — тихо проговорила Мэл, уставившись в траву. Поверить в то, что эта бесполезная рухлядь чуть не убила Алвина, было теперь непросто. И только бегущий по спине противный холодок не давал обмануться. — Дрянь какая. — Дрянь, не дрянь, но пани как-то справилась. Сбить такой пиздец из пулемёта — это надо исхитриться. Вот я и спрашиваю: где пани такому научилась? Новое обращение одного из Ваасовых командиров до жути коробило, но приходилось терпеть. Серб умудрялся источать одновременно радушие и настороженность, это подкупало и в то же время нервировало. Настолько, что Мэл обнаружила вдруг, как сильно чешется левое плечо. Кое-как сдвинула бронежилет в правую подмышку, извернулась и впилась в кожу ногтями, конечно, замешкавшись с ответом. — Пани по специальности артиллерист, — как-то слишком уж холодно вставил Алвин. Холодом веяло от него самого, даже от позы, в которой он упирался плечом в бетонный угол. За позой скрывалось простое желание хоть ненадолго разгрузить плечи — Мэл чуяла это, и мучилась досадой и раскаянием. Как бы ни устал, Алвин теперь не бросит её надолго, особенно рядом с кем-то из пиратов, а она застыла, заворожённая взглядом одного из них, будто долбаный столб. А глаза и правда волчьи — с янтарной радужкой, в которой застыла капля огня. На огонь Горан смотрел чересчур часто, напрямую, без крайней необходимости не опуская век. Огонь убил бра́тана и покалечил самого Горана, но страх давно умер. Теперь пламя просыпалось по приказу «ебанутого серба», захлопывало расставленные им капканы и плясало, плясало вокруг вечно расширенных зрачков. — Артиллерист, значит. — Горан почесал в затылке. Уставился в одну, ведомую только ему точку, покачал головой. — С такими навыками не знать, что гильзы оставляют ожоги… — крутилось у него на языке. Мэл вздрогнула и зыркнула на собственный локоть, кожу над которым всё это время с остервенением чесала. Там проступали красноватые пятна. Вот оно, значит, в чём дело. — Я не думала о гильзах. К тому же… у нас их нет. — Теперь вздрогнул и вскинулся Горан, уставился на Мэл жёлтыми глазами, и она пояснила, хоть и не собиралась: — Штатное оружие импульсное под безгильзовый боеприпас. Остальное — экспонаты в музеях и частных колекциях, что не так уж и распространено. Удовлетворены, пан Горан? — Мэл не удержалась и вернула пирату его обращение. Оно повисло в воздухе нелепой заминкой. Кажется, кто-то и правда научился разговаривать с сумасшедшими. Или сам повредился рассудком, как и все, кто попал под влияние Вааса. — Вот оно как. Курац! — неожиданно весело выругался конкретно этот безумец. В избытке чувств хлопнул себя по коленям и, содрогаясь от смеха, нахлобучил на голову мятую кепку. Подцепил из травы мешок с огнём из драконьего брюха, — надо же, Мэл и впрямь удалось не задеть взрывчатку. — Пани разбила батарею и контроллер, зато детонатор цел, — смех оборвался, — а меня зовите «ебанутым сербом», я давно не пан. Кстати, здесь я закончил, так что, бре, не помешаю. — Погоди, — подал голос Алвин — ровно, без прежнего холода. Горан остановился. Блеснул жёлтыми глазами, но спокойно дождался, пока «этот длинный швед» отлепится от стены и приблизится. Когда Алвин сунул руку в закрытый карман на бедре, пират по-волчьи повёл носом. Толика нетерпения: ну что там ещё, быстрее бы добраться до возни с разбросанными по острову «сюрпризами». Натянутое любопытство. Ухмылка сквозь боль, что вечно дёргалась неугомонным фантомом на месте живого сустава. — Нам с ней… — Алвин движением головы указал на Мэл, — нужно где-то отдохнуть и переночевать. Так, чтобы не на проходном дворе, и неплохо бы спальное место. Вполуха слушая, как мужчины сговариваются насчёт обустройства ночлега, Мэл присела на ящик и уткнулась подбородком в бронежилет. Под ботинками хрустели обломки дронов. Впереди, у самого забора заканчивалась тень, и солнце вытягивало из травы зыбкие пасма испарений. Ещё сутки. Целые сутки на этом гадском островке, где почти каждый существует с протезом если не сустава, так души, где каждый — грёбаный сгусток фантомной боли и в то же время последний мерзавец. Ваас сказал: ведьме легко с ними болтать. Но Мэл казалось, что все эти Мингли, Гораны, Джеро, Паули и Бенджи выпили в сотни раз больше сил, чем стычка с китайцами, беготня по территории и пальба из пулемёта вместе взятые. Где-то там, на запад отсюда по дому на холме бродил Доктор Алек — всё ждал, когда вернётся его дочь. Где-то одна глупая тощая девчонка не по-детски играла в пиратов. Господи, сколько таких ещё будет? Тех, мимо кого придётся пройти, потому что здешние роли играются по-другому. Мэл поймала себя на том, что раскачивается на ящике вперёд-назад, медленно, будто заторможенный маятник. Заворчала тихонько, сделала над собой усилие, остановилась. Зыркнула на Алвина — не заметил ли? Всё в норме, не заметил. Как раз протянул «ебанутому сербу» маленький блестящий прямоугольник. Горан принял подношение — ещё бы, безотказная и недешёвая Zippo — взвесил на ладони, тронул большим пальцем. Щёлк — от прямоугольника откинулся другой, поменьше. Щёлк — и родился язычок пламени, отразился, заплясал в зрачках янтарных глаз. — До́бро, бре, — серб закивал, чудно́ смешивая брань и согласие на родном, ещё не забытом языке. С жадностью упрятал в кулаке огонёк — пригодится. Огонь всегда пригодится, проснётся и побежит весело по дорожке из пороха или бензина, вспыхнет искрой на кончике шнура, чтобы спустя секунды переродиться в сумасшедшей красоты цветок. Такие цветы даже в здешних дебрях не растут, но ничего, Горан поможет им распуститься, если будет нужно. — До́бро, пришлю, и носильщиков, и спальное место. Огненные цветы. Кажется, искривлённый, искорёженный разум очередного маньяка способен заворожить даже ведьму. Будто улавливая флюиды родственной души, Алвин чувствовал то же самое. По крайней мере, закуток, из которого вот-вот должна была уйти тень, они оба покинули в полном молчании. На площади перед складом несколько пиратов вновь разжигали костёр. Огонь принимался за дело нехотя. Его поили бензином и подкармливали резиной, и он наконец разгорался, с треском и свистом вгрызаясь в лысые покрышки, и отрыгивал в небо снопы искр вместе с жирным чёрным дымом. Ещё пара мгновений — и костёр с нескольких метров обдавал нешуточным жаром, вынуждая заложить приличную дугу и ускориться. Чтобы тут посторониться, пропуская потного пиратского трудягу, который толкал перед собой лязгающую ржавую тележку на одном колесе. Пират не спешил — с таким грузом торопиться некуда. Тележку догадались застелить, и края заляпанной тряпки свешивались из кузова вместе с руками и ногами, ничем не прикрытыми сверху. Прежде чем пройти мимо, Мэл успела разглядеть два невероятно скукоженных тела — будто манекены, которым в спешке пытались придать компактности. Подстроившись к ленивому шагу, груз без труда сопровождали мухи. Гудели над тёмными, густыми разводами крови. Жирными чёрными точками ползали по грязным, перекошенным лицам, между ресницами по распахнутым векам и глазным яблокам, копошились в блестящих, как лакрица, ранах… Чёрт, чёрт, долбаное воображение вдобавок к телепатии. Таких подробностей Мэл никак не рассмотрела бы — тележка, поскрипывая, уже тряслась за спиной, шлейфом оставляя после себя неповторимый душок. Горячий металл и посмертные испражнения, ядрёная смесь, которая, кажется, тут же прилепилась к коже. Ещё навязчивей желание смыть с себя хотя бы часть этого. Избавиться от назойливой картинки, где сплошные руки и ноги в сетке потёков безвольно вздрагивали, когда колесо наезжало на камни и пучки травы. — Пришли. — Улыбка Алвина, измученная, но до жути ласковая, моментально стёрла поганую картинку без остатка. Мэл с усилием улыбнулась в ответ. Действительно, пришли. Топали пару-тройку десятков метров, а такое чувство, будто много часов бежали кросс по пересечённой местности или тренировались на перегрузки при ускорении. Куда только пришли? К той же точке, с которой начался весь этот невозможный день — к белому глазу, намалёванному на красных воротах. Забавно. Нет, всё правильно, Горан сказал: идите к навесу у Ваасова склада, но всё равно забавно. Хотя бы потому, что здесь же каким-то чудом собралась группа в полном составе. Все скопом, один Пауль застыл на отшибе у пандуса — курил и истекал такой желчью, что у Мэл кулаки зачесались съездить по длинной, холёной австрийской роже. Кулаки и правда чесались, больше того, оказались сбитыми, и вообще, обеим рукам ниже локтя будто от стаи диких кошек досталось. Интересно, когда и где угораздило так исцарапаться? Мэл добросовестно пыталась вспомнить, чтобы хоть чем-то себя занять, пока Алвин выполнял обязанности командира. Распределял очерёдность, в которой бойцы усилят поредевший пиратский караул. Заместитель с кислой миной плевал в траву и пинал мелкие камни, пока не настал его черёд. Подслушивать Мэл честно не собиралась, ни одним из известных ей способов. Зато совершенно случайно зацепила вниманием Джоша, который в двух шагах искал под ногами прогалину без травы, чтобы затоптать окурок. — Вспомнил правила пожарной безопасности? — спросила осторожно. Улыбнулась, когда на неё подняли глаза, но натолкнулась на почти смешной обиженный прищур. — Эй, извини. Я правда не хотела… вот так. — Не хотела она. До сих пор желудок в хер свёрнут, — забубнил отрывисто Джош. Задрал голову, красноречиво ткнул пальцем в кадык, что ходил ходуном под рыжей шотландской бородой: — Вот тут всё скукожилось и стоит. Ведьма и есть ведьма, правду псих сказал… ещё и бешеная. Ебанутая! — Ну, если Ваас сказал, значит, так и есть, — Мэл состроила ухмылку, неверняка кислую, но беззлобную. — Дура, — Джош отмахнулся, но с места не сдвинулся — так и остался стоять рядом. Насупившись, с осязаемым предвкушением потянул пальцы к бороде. — Посторонись, чё встали! Носи вам тут гробы эти… охуели совсем! — рявкнули за спиной. Мэл оглянулась и ретировалась бочком: двое пиратов на полусогнутых волокли под навес громадный обшарпанный диван. Третий, обливаясь потом, но всё равно не выпуская изо рта зажжённую самокрутку, обеими руками тащил приличного объёма мятый бидон. Кажется, это называется «алюминиевый», подумала Мэл, слушая, как в бидоне плещется жидкость. Носильщики сипели от натуги, деятельные аризонцы бросились было помогать, но нарвались на «свали к ебеням, места мало». Сопровождал делегацию, конечно, Горан. Почти налегке, если не считать неразлучного автомата за спиной и нелепой штуковины из стекла и металла, которая оттягивала сербу здоровую руку. Керосинку, будто ответное огненное подношение, принял лично Алвин. Мэл заморгала, наблюдая, как он за всё про всё отваливает пиратам добрую половину приличной с виду пачки купюр. Не то, чтобы ведьма стала лучше разбираться в здешних деньгах, но чутьё подсказывало — за спальное место для них двоих снайпер расплатился из личного жалования. От этого по-прежнему было не по себе, хотя и не так сильно, раньше. Теперь Мэл чувствовала себя готовой не столько принимать заботу, сколько заботиться самой. Деньги не заткнули носильщикам рты. Брань, казалось, намертво повисла в и без того тяжёлом воздухе, даже когда пираты уто́пали прочь, но до эмоций Пауля даже ей было далеко. Чёрт, какая же мерзость. Хотелось вздёрнуть руку к горлу и рвануть несуществующий воротник. А ещё лучше затянуть удавку на источнике направленного на Алвина яда. Алвин снова чувствовал то же самое, что и Мэл. С каменным лицом и заледеневшими глазами он вернулся к австрийцу, который всем своим видом изображал безразличие на грани скуки. — Вижу, герр Пауль, вам пришлись по душе шуточки Вааса. Вероятно, в ближайшее время вы ими сполна насладитесь в новой компании. Которую мы с вами имели удовольствие наблюдать только что. Безразличие дало сбой. Длинное, тёмное от загара лицо перекосилось — Мэл готова была заморозить эту гримасу навсегда, но сдержалась. Сдержался и Пауль, дёрнул рукой к берету в нарочито картинном жесте. Алвин холодно кивнул, давая понять, что кривляния принял, но не оценил. Интересно, с каких пор из реальности стали выпадать целые куски? С каких пор люди, которые только что толпились вокруг, научились исчезать незаметно? Да что там: когда время научилось воровать само себя, схлопывая без остатка целые эпизоды? Капли воды, долетая до крышки бидона и обрастающих травой железяк, издавали меланхоличный звон. Ему вторили пальмы и горячий ветерок, заблудившийся в конструкциях вышки, а кроны мелколистых деревьев отзывались таким сонным шелестом, что отгремевший бой казался не больше чем ночным кошмаром. Если бы не тени усталости, которые никак не смывались с Алвинова лица, как бы тщательно он ни тёр их водой с мылом. Если бы не чёртовы ссадины — мыло щипало их так, что Мэл хотелось содрать руки в кровь. Лишь бы только вымыть грязь как можно глубже, желательно до самых костей. В какое-то мгновение они оба разом решили, что должны помогать друг другу. Сажа оттиралась плохо даже мылом, больше размазывалась, и Алвин, чтобы экономить воду, достал из кармашка рюкзака пару лоскутов чистой ветоши. Дела наконец пошли, пятна исчезали, в то время как грубые тряпицы пропитывались чернотой. По заголённым до локтей предплечьям Алвина скользили тонкие струйки. Такие же струйки нестерпимо щекотали кожу Мэл, но она терпела, без надобности гладя уже чистую, колючую мужскую щёку. — Хотела тебе кое-что сказать… — с поразительной робостью выдавила из себя за импровизированным обедом на скорую руку. Тушёнка из консервы была до безумия вкусной, галеты из сухого пайка и вовсе казались пищей богов. С чистой совестью под зверское урчание в животе можно делать вид, что хочешь вместе с юшкой слизать ложку до черенка и на закуску сожрать упаковку от галет. Только вот, если уж начала, придётся договорить: — Насчёт Пауля. Но ты уже и сам всё знаешь. Совсем паршиво. Мэл знала, как старательно Алвин среди здешней озверевшей, отбитой братии искал людей, чтобы сколотить мало-мальски нормальную группу. И теперь, не успев сплотиться, отряд разваливался на глазах, будто подтверждая непреложную истину: любая нормальность на Рук Айленде иллюзия. — Не обращай внимания, — Алвин улыбнулся так грустно, что у Мэл кольнуло под сердцем. Ласковый блеск синих глаз вызывал дрожь и озноб. За этот взгляд она — это тоже истина — готова была убивать. Поэтому оскалилась так, что стянутая от мыла кожа, казалось, сейчас лопнет: — Если он хоть чем-то осмелится тебе угрожать, я поджарю на завтрак его мозги. Заставляя пожалеть о злости, в собственном мозгу вяло толкнулась боль. Мэл поморщилась и, чтобы скрыть это, отвернулась и поднялась со своего места. Сполоснула из бидона ложку и пальцы, отряхнула воду и побрела под навес — надо же осмотреть свой приют на ближайшие сутки. Сейчас здесь ютился один сумрак, со всех сторон окружённый жгучим солнечным светом. Будто длинные лезвия, в зазоры и дыры втыкались лучи, а там, где кровля заканчивалась, свет лежал раскалёнными полотнами. Шифер, конечно, до жути нагрелся. Зато укутывал тенями пиратские граффити и худо-бедно прикрывал от солнцепёка. Что ж, хоть какие-то плюсы убежищу можно записать в актив. Сомнения вызывал только диван, когда-то, как водится, красный, а теперь протёртый до дыр и с заметными даже в тени пятнами. — У этой штуки была бурная жизнь… — усмехнулась Мэл, ощутив Алвина прямо за спиной. — Здесь у всех бурная жизнь. — Пригибаясь под низковатой для его габаритов кровлей, он пристроил рюкзак рядом с зачехлённой винтовкой, которую чуть раньше любовно определил на два уложенных рядышком плоских ящика. — Бурная жизнь, обширная история… — И чаще всего короткий век, — закончила Мэл, качая головой. В движении перед глазами размазались световые кляксы и белые точки. От сытости клонило в сон, но спальное место вызывало слишком много вопросов. — Как-то неудобно садиться после того, как энный пират драл на нём энную шлюху. — Да брось. Скрипучая кровать в крепости Хойта тоже не блистает безупречной репутацией. Потом на вшей проверим друг друга. — Явно решив показать пример, Алвин плюхнулся на сидение и закачался, от чего пружины в недрах дивана заскрежетали на всех лады. — И раздеваться здесь не стоит. Поджаривать Паулю мозги тем более не стоит. Не волнуйся, этим займётся Ваас: сначала мозги, а потом, если что, и пятки. Ваас… Он успел как-то забыться, и Мэл изумилась, ощутив укол вины. Перед всеми сразу, перед Ваасом, Джошем, Алвином, даже Беном. Зажмурилась — память подкинула горящие останки пулемёта, того самого, из которого она стреляла, в своём желании уничтожить совсем забыв, что за неё отвечает кто-то ещё. — Мэл… — Её обняли и потянули, чтобы усадить рядом на диван с подозрительной репутацией, бурной историей и, возможно, вшами. Противиться не было ни сил, ни желания, оставалось только сдаться. — Мэл, пообещай, что больше не будешь рисковать собой так, как сегодня. Для такой работы есть другие. Спорный вопрос. Не открывая глаз, Мэл замотала головой. Сегодняшний день показал совсем другое — в случае чего помощи можно и не дождаться. — Пожалуйста, ради меня. У тебя много других способностей… — К щекам приникли мужские ладони, большие, шершавые, удивительно прохладные. — Способностей? А хочешь… массаж? — Мэл вскинулась и разлепила веки. — Массаж? Минутка дурашливого недоверия. Шутливая возня и перебранка: «Ты?! Массаж?!» Пришлось объяснять, что массажу в рядах Флота учили всех и каждого — не беспокоить же во время длительных рейдов корабельных медиков по таким пустякам, как мышечные зажимы. Никто не разбирался, почему некоторым этот навык давался легче. Даже один рыжий пилот так ничего не заподозрил, когда под руками вечной напарницы и подруги в очередной раз провалился в глубокий, сладкий сон. — Чем ещё вы расслабляли друг друга в… длительных рейдах? — многозначительно ухмыляясь, Алвин покосился через плечо. Он и сам не понимал, когда успел повернуться к Мэл спиной, хотя секундой назад опирался на спинку дивана. — О, много чем. Крупные корабли оборудованы тиром, спортзалом и бассейном… — будто со стороны Мэл услышала свой низкий, ведьминский смех. Приподнялась на коленях и одним движением придвинулась к обтянутой чёрным спине. Слова рвались на кусочки. В осколки разбивались смешки, сливались в череду вдохов и выдохов, сознание то дело и застилало дымкой, жаркой и тут же прохладной. Около застёжек чёрной рубашки пальцы натыкались друг на друга. С рук на руки, как живые, перепрыгивали мурашки. Пыльная ткань походила на тяжёлый угольный панцирь и снималась с трудом, но совместные усилия наконец увенчались успехом. Грудь опять налилась, выперла сквозь футболку сосками, но стесняться в убежище было некого. Будто невзначай Мэл прижималась вырезом к спине Алвина над лопатками, пока руки, казалось, действовали сами по себе. Собирали, перераспределяли, вливали энергию. Кропотливая работа, быть может, и впрямь колдовство. Только какая разница, если и такого контакта уже мало, надо теснее. На мгновение сделалось тяжело. Руки будто сковало в запястьях множеством слоёв липкой паутины, по плечам, груди и ключицам мазнуло чем-то горячим. Мэл не упиралась — мягко надавила на путы, пока они не рассыпались, обижено звеня. Дьявольщина. Но к чёрту, всё совершенно неважно, когда на чьей-то бледной спине хочется обрисовать каждый мускул. А потом по очереди, с поясницы до самого затылка перецеловать выпирающие позвонки с тем, чтобы в конце концов совсем потерять дыхание. Алвин засыпал, медленно откидываясь назад, всё больше наваливаясь на Мэл. Потеснив приткнутый под боком бронежилет, она поудобнее пристроилась в уголке у подлокотника, выпростав ноги по обе стороны от самого драгоценного объекта её умений. — Спи, — шепнула мимо уха в бритый, колючий левый висок. Ткнулась туда же губами. Не совсем прояснившимся зрением уставилась на вход под навес. Перед глазами медленно таяло сплетение алых проводков, по которым дикими всполохами носилась злоба. А ещё — Мэл была в этом почти уверена — медленно выпрямлялась трава, притоптанная грубыми армейскими ботинками. Такими, как носил Ваас.