Цивилизованные люди

До начала вахты остаётся совсем немного. Бортовой хронометр отсчитывает время непреклонно и размеренно, приближая момент, когда воздух в отсеках всколыхнёт сирена. Десять минут на пересменку, к началу которой артиллерист должен быть готов занять своё место за стрелковым пультом. Десять минут. До этого коротенького отрезка — ещё полчаса, в течение которых Мэл очень хотелось бы чувствовать себя спокойнее. Куда там. Привычная перед боевым дежурством сосредоточенность рассыпается в космическую пыль. Кровь приливает к щекам, тело окутывает жаром, будто на борту неисправны климат-контроль и системы жизнеобеспечения. Спина под комбинезоном успевает вымокнуть, ладони так и тянет обтереть о штаны. — Вы меня преследуете, пилот Рейд? — у Мэл вырывается смешок, нервозный и вместе с тем — против воли — шутливо-ласковый. Взмокшие пальцы правой руки приходится сжать в кулак за спиной. Левая намертво вцепляется в дверцу шкафчика — открытую, чтобы перегородить Ричу дорогу, но чёрт возьми, как же хочется потянуться, встать на цыпочки и коснуться чисто выбритых, чуть запавших щёк. Со дня выпуска, после единственной пьяной ночи в одной койке в пустой казарме они не виделись девять лет и почти полные одиннадцать месяцев. Мэл сама так захотела. Обивала пороги, написала чёртову кучу заявлений, заделалась заправским бюрократом, но добилась того, чтобы их с Ричем не распределили вместе, в одну и ту же команду, на один и тот же корабль. В довершение, будто ставя точку даже в курсантской дружбе, уговорила кадровиков поставить пилота Рейда перед фактом: артиллерист Мэллори Харт не желает служить с ним в паре. Словно стену выстроила. Глухую, непреодолимую, размером в половину обозримой галактики. Нашёл всё-таки. Скольких же сил ей стоило его защитить, спрятать от папочкиной службы безопасности, с неусыпным участием которой старина Мейсон решал семейные проблемы. Одной жизни, загубленной только потому, что кто-то неучтённый посмел обратить на «принцессу» внимание, Мэл достаточно с головой. Когда-то, в свои восемнадцать, в точности в день рождения она решила одним махом рассеять мучившие её страхи. Не то чтобы в гадливости ко всему, что связано с мужчинами, после похищения было что-то удивительное. Наоборот, Мэл с до зевоты скучной логикой понимала: не каждый встречный мужик обязательно насильник и отморозок. Она боялась себя и проснувшейся тогда силы. Она решила доказать — тоже себе, папочка обойдётся! — что человеческого в ней больше, чем ведьминского. Всё прошло очень неплохо. И продолжалось бы — не реши отец, что парень, которого «принцесса» империи Харт в день восемнадцатилетия пустила в свою постель, непременно должен исчезнуть. Как ещё заставить молчать человека, который вполне может со временем разнюхать секрет о дочери-мутанте? Мэл прочитала всё это в голове у папаши Харта, однажды, во время короткой увольнительной, которую провела дома, где её не ждали. Радоваться сестре мог только Лэнс, но он был в отъезде. Они остались наедине, с отцом, с его мыслями, грехами, убийствами. Мэл и сама не знала, как удержалась и не придушила старика Мейсона к чёртовой бабушке. Мэл не хотела, не собиралась допускать, чтобы он проделал то же самое с Ричем. Мэл пыталась защитить своего рыжего пилота — поэтому почти десять лет держалась как можно дальше, на звёздных расстояниях. — Вы меня избегаете, артиллерист Харт? А то как же, конечно избегаю, пилот Рейд. Мэл молчит и ловит себя на том, что улыбается. Наверняка очень глупо улыбается, позволив между тем окончательно загнать себя в угол между шеренгой шкафчиков и переборкой. За прошедшие годы Рич сильно повзрослел. И дело даже не в том, что у его семьи нет средств на «генфриз» — рыжий пилот в любом случае больше не мальчишка. Взрослый мужчина, у которого накопилось очень много вопросов. — Я просто хотел знать, в чём я перед тобой провинился. Чем обидел? Вопрос, в общем-то, резонный. Мэл даже знает ответ, но слова застывают в горле намертво, будто залитые герметиком для корабельной обшивки. Только блуждающая улыбка кривит губы. А пальцы уже вовсю тянутся к огненной шевелюре: пилот Рейд, может, и возмужал, но держать причёску в порядке так и не научился. Первые всхлипы ревуна заставляют вздрогнуть, но словно толкают их с Ричем друг к другу. Мэл путается в торчком стоящих рыжих кудряшках и почти мечтает, как приведёт их в порядок. Рич трогает губами её губы, сначала осторожно, потом впивается по-настоящему. — Давай… давай потом поговорим. После дежурства… — Мэл кое-как вставляет эти рваные выдохи в паузу между набравшими силу воплями сирены. Ревун, кажется, охрип. Мэл тоже теряет голос и замолкает, пока Рич в последний раз касается её губ и отстраняется. — Окей. Давай… потом. — На его лице застывает кислая гримаса. Мэл помнит, что всё так и было, помнит толпящиеся в голове у Рича мысли, которые он так и не высказал. Сущие глупости о том, что все девчонки, которых он цеплял за прошедшие десять лет, каким-то чудом походили на «вредину Харт»… О, Мэл прекрасно это помнила, проблема крылась в другом. Мэл точно знала, что на лице Рича, когда он улыбался, проступали морщинки, что выбрит он был идеально, — но хоть убей, не могла вспомнить самого лица. Одно только чёртово размытое пятно, а вокруг — буйные рыжие вихры, будто солнечная корона. Единственной голограмме — коллективному «фото» курса натикало уже одиннадцать — плюс-минус тысяча — лет, и без неё Мэл сейчас не представляла, как выглядел живой Рич. Зато умирающий и мёртвый — сколько угодно. Кашляющий кровавыми сгустками, обглоданный огнём и с глазами мутными, как битое стекло. Это зрелище будило застарелый ужас, который, кажется, вот-вот вопьётся в генотип и обретёт способность передаваться по наследству. Ужас потери, даже всего лишь вероятной. Ноги от него подкашивались, но в то же время не могли оторваться от пола, будто поплыли от жары и вросли в пол. О, в кабинете у мистера Хойта просто до безумия жарко. Солнце затапливало всё пространство рассеянными, но горячими лучами, абсолютно игнорируя полуприкрытые жалюзи. Отлично видную отсюда реку словно расплавили, смешав её с грязной болотной зеленцой. Мэл казалось, что она тонет в этой снулой, почти стоячей жиже, захлёбывается в тёплой гнилой воде. Мутный Хойтов взгляд до чёртиков похож на эту воду — будто плёнкой подёрнут. Этой мутью он раз за разом мерил Алвина, который непростительно возвышался над всесильным боссом и с такой же непростительной невозмутимостью, не мигая, смотрел прямо перед собой. Нет-нет, в этом кабинете полагалось испытывать хоть толику страха — пусть этот страх никак не проявится внешне, только затаится в глубине глаз. И уж совсем нельзя рассчитывать на «спасибо» — как бы идеально ты ни выполнил работу, сколько пота и крови ни положил. Совсем как у старика Мейсона. Тот тоже не имел привычки благодарить, зато ни разу не упустил случая указать человеку на его место. Просто так, для порядка. О, «папочка» Хойт тоже до трясучки обожал порядок. До чужой трясучки. Для этого он готов был даже демонстрировать заботу, от которой хотелось поскорее отделаться — будто вынырнуть из тины, из крокодильей пасти. Хойт и кружил вокруг неторопливо и сонно, как выжидающий крокодил. Только каблуки стучали по полу мерно, словно корабельный хронометр из прошлого обрёл голос. Зачем-то задержав дыхание и, кажется, покачиваясь на волнах прущего из окон зноя, Мэл как можно сильнее прижала к себе исцарапанные руки. Подавила желание и вовсе сунуть их за спину, вытянула по швам, чётко понимая, что опоздала. Предплечья до самых локтей, как нарочно, дико зачесались. — Покажи, Мэл, не прячься. Ведь виновата не ты. А тот, кто не слишком берег ценный предмет… сотрудника… — сладко проворковал Хойт, приправил всё многозначительной паузой, от которой мигом запершило в горле. Блёклым рыбьим глазом покосился на Алвина: ну что там «непробиваемый швед»? Швед скрипнул зубами — неслышно, Мэл ощутила это нервами. А ещё блеснул глазищами, благоразумно прикрыв веки, но свирепо. Липкий, густой воздух явственно дрожал. Мэл боролась с желанием рвануться вперёд и закрыть Алвина собой — даже под коленками засвербело. В конце концов удалось уговорить себя обойтись без нелепых телодвижений. За спиной у мистера Хойта неотступно торчали двое в плотных масках на половину лица, щурили заплывающие потом зенки и ждали. Даже не сигнала — слабого намёка. Алвин пострадает в любом случае, вздумай ведьма кобениться. Хотя бы потому, что он не настолько ценный предмет… сотрудник. Мэл сделала над собой усилие — задавила прущую наружу ярость. Тяжело задавила: кабинет перекосился и расплылся, унеся куда-то в сторону невыразительную узкую рожу «папочки Волкера». Вместо неё из воздуха перед глазами соткался Ваас. Наверное, Хойт когда-то разговаривал с дикарём-новобранцем таким же елейным тоном, из-под которого так и сочилась угроза. Мэл придавила и эту мысль тоже, успев кое-что для себя уяснить. Ваас предупреждал её. Злыми словами, мясной ямой, ворохом внутренностей на песке. Горящей землёй, последним шагом, который собирался предпринять. — Это ты зря… без этого здесь спечёшься… — Мы все здесь в крови, до единого. Винтики в механизме Хойтовой власти… — …дальше — хуже, дальше всегда хуже, стоит только начать. Сейчас китайцы. Потом свежее мясо на продажу… — Здесь каждый получает по заслугам. Не смертью, так жизнью. Вот, получается, в чём был смысл представления. Сердце тоскливо сжалось. Ваас подёрнулся рябью и растворился, вместо него Мэл в упор уставилась на пистолет-пулемёт в руках у ближайшего наёмника. Матовый отблеск на чёрном. Флажок предохранителя на режиме автоогня, указательный палец вдоль спусковой скобы. Грубый такой палец, с трещинками и въевшейся в них грязью, с чёрным обрамлением вокруг ногтя. Интересно, с Ваасом впервые болтали в такой же «уютной» и «домашней» обстановке? Каким он стоял перед Хойтом? Потерянным и разбитым? Прятался ли под руганью и злостью, рычал зверем, которого побитым вышвырнули из родных джунглей одни, а другие вот-вот нацепят ошейник и посадят на цепь? — Мэл… Прекрати, пожалуйста. Я сам разберусь… — На волне досады, даже раздражения донеслось от Алвина. Ах да, как же она могла забыть о том, что научилась транслировать мысли?.. Оставила без внимания свою новую сторону, которую, судя по всему, ещё обуздывать и обуздывать — непростительный просчёт. Сотый, тысячный — сколько раз она уже теряла контроль, позволяла себе целиком провалиться в ощущения, а субъективному времени — растянуться до невозможности. Слава Богу, в объективной реальности, с того мгновения, как Хойт задал вопрос, натикало совсем немного секунд. Мэл и правда помянула Бога — у кого только набралась? Потом чертыхнулась, обругав свой «внутренний хронометр» — сломался он, что ли, зараза?! — и вытянула перед боссом руки. Тот склонил голову на бок, совсем как подслеповатый варан, и с чуть заметной ледяной ухмылкой цепко оглядел предплечья, расчерченные вдоль и поперёк. Царапины, как назло, так и зашлись зудом. Вдобавок перехватило дыхание, сдавило горло, словно кто-то уже набросил на него невидимый ошейник, такой же, как у Вааса. — Будь на «миноискателе» на пару царапин больше, кое-кто, возможно, очень скоро прогулялся бы по минному полю, — проворковал Хойт ещё слаще. Стылые огоньки рыбьих глаз прилипли к лицу «непробиваемого шведа». А Алвин-то не на шутку зол, но до нереальности неподвижен, и только Мэл вместе с ним чувствовала, как спину его скребут ледяные мурашки. У наёмников из охраны чесались изнутри указательные пальцы, украдкой оглаживали нагретый металл у спусковой скобы. Духота нарастала с каждым мгновением, выдавливала из всех присутствующих накопленные запахи. Честно говоря, то ещё амбре. Мэл почти понимала этих вояк, которым остро хотелось, чтобы кто-то из прибывших затеял бучу. Вот хотя бы «Небоскрёб» — ведьма хлипковата. Тогда можно будет со спокойной совестью размяться. — Разрешите, сэр? — Мэл не узнала собственный голос, но именно он, отдающий машинными обертонами, мистеру Хойту больше всего нравился. Босс даже удостоил «миноискатель» косым взглядом и поощрил медленным кивком. Мэл проглотила царапучую жажду и заставила мышцы лица застыть. Все, кроме тех, которые нужны для того, чтобы шевелить губами. — Я самовольно нарушила приказ Вааса и применила силу, чтобы покинуть… отведённое мне укрытие. Возникли непредвиденные обстоятельства, сэр. Китайцы применили средства, которых мы не ожидали… Китайцы... Второй отряд, который свалился пиратам на головы, как невозможный в тропиках снег. «Драконы», надсадно жужжащие над фортом. Алвин на вышке. От страха его потерять заново подкашивались ноги, Мэл словно балансировала на тросе над пропастью и говорила, говорила. Кратко и чётко, без эмоций, как когда-то учили, вдалбливали без конца букву устава. У Хойта не было никакого устава, просто в его логове не до переживаний. Только не тонуть в них, не позволять им захлестывать с головой. — Достаточно! — Хойт поднял руку — будто дрессировщик скомандовал собаке «сидеть». Мэл замолкла, целиком обратившись в чутьё. Босс вполне удовлетворён докладом. В то же время немного зол и куда сильнее озадачен — кажется, не только прытью «узкоглазых». Дело в самом «миноискателе» — ну-ка, ну-ка, ещё пару секунд на сканирование! — Квадрокоптеры, значит… — по узкому лицу скользнула рябь, но взгляд так и остался по-рыбьи безучастным, — очень интересно… А ты что скажешь? — Хойт всё-таки повернулся к Алвину, барственно, вальяжно. К нему, огромному, чёрному, пыльному. До смерти уставшему, пропахшему сгоревшим порохом и резиново-трупной копотью. — Группа отработала на «отлично», сэр. Все, без исключения, — не двинув бровью, отчеканил Алвин, — вместе с… Ваасом и его людьми. А вот она… — он сделал чересчур уж многозначительную паузу и на сей раз поднял в сторону Мэл правую бровь, — она перегрелась и перенапряглась. В прямом смысле, сэр, у неё температура. Это звучало даже обидно. Не без толики актёрства, но чересчур уж холодно и колко, и Мэл поджала губы, прикусила незаметно нижнюю изнутри. Больно. Но боль, по крайней мере, хоть как-то скрасила раздражение от блеска цепочки на Хойтовой шее. Нельзя раздражаться, нельзя. Отец не признавал цепочек, зато однажды вслух признался в убийстве — едва ли не смеясь, и Мэл сдавила-таки его тощую аристократическую шею, только чтобы заткнулся. У Хойта шея такая же тощая. Но всегда приходится помнить об указательных пальцах, лежащих вдоль спусковых скоб. — Мэл… спокойнее… — мысленным стоном предостерёг Алвин. — Я разве не спокойна?.. — под чувствительный укол совести, но всё равно зло Мэл перебросила ответ. — Свободны! — Хойт небрежно взмахнул рукой, сухой и смуглой, на которой блестели часы, в любой реальности наверняка дорогущие. Его потные вояки едва перевели дух и заметно расслабились, но внимательно следили за тем, как босс устраивается в огромном кресле, а швед с ведьмой поворачиваются спиной. У кого-то из наёмников промелькнула скучающая мысль о том, что пальнуть в спину было бы очень интересно. Скрипело старое кресло; в объятиях его потёртой кожи полагалось немилосердно потеть, а одежде липнуть к телу, но на костюмчике босса Мэл не чувствовала ни единого влажного пятнышка. Чёртов ходячий мертвец, выругалась она. Дохлый кукловод, окружённый марионетками, вроде живыми, но только с виду. Старик Харт тоже, помнится, любил кукол, полностью послушных, но сообразительных, когда надо. Злость на удивление отрезвила, придала сил. — Кстати… — Голос Хойта остановил Мэл с Алвином сразу за дверным проёмом — будто и впрямь натянулись нити кукловода. — Почему в голове нашего любезного гостя не было ничего о квадрокоптерах? Он что, правда думал застать «миноискатель» врасплох? Этим? Мэл наградила самой гадкой своей улыбочкой коридорных охранников, что всё это время маячили за раскрытым настежь кабинетом. Стёрла гримасу и обернулась — постаравшись, чтобы лицо окаменело. — Мастер Лонгвей ничего не знал, сэр. Полагаю, его… хозяева не сочли нужным сообщить ему, что дроны используют во время налёта. — И… какую же должность занимает наш гость у себя дома? — Руки Хойта с сигарой и блестящим инструментом для её обрезки на мгновение застыли над пепельницей. С металлическим щелчком кончик сигары отвалился, поневоле наведя на мысль, что так же может отвалиться, к примеру, чей-то палец. Завтра, осознала Мэл. Завтра мастер Лонгвей, которого пока щадили, вполне может лишиться не только пальцев — так же, как его племянник Мингли остался без головы. Из которой, кстати, «миноискатель» выудила много интересного, пока это было возможно. На пару с дружком Сяо насилуя Лан, Мингли думал о том, что помогать дядюшке сдавать очередной экзамен на должность «красного шеста» временами довольно приятно и весело. Сколько ещё таких «цветочков» попадётся на пути, а там и до испытаний на «управителя» недалеко. — Гостя должны были вот-вот сделать руководителем боевого отдела, — удивительно легко подавив на сей раз эмоции, произнесла Мэл сухо. А вот босс, оказывается, иногда умел вспылить. Вон, аж привстал и выпрямился над столом, и кресло, это кожаное чудище, гадко завизжало колёсиками по полу. — Вот, значит, какие у них переговоры… — В бесстрастном голосе угрозы слышалось едва ли не больше, чем в Ваасовых воплях. Мэл зафиксировала в памяти тысячное сходство «папочки» Хойта с папочкой Хартом. Сжала в карманах кулаки и потопала по лестнице вслед за Алвином, насупившись и уставившись под ноги. В холле на первом этаже пришлось лавировать между штабелями товара и бодро снующими наёмниками. Мэл умудрилась ни на кого не посмотреть и чудом избегала столкновений, пока ни выбралась на высокое крыльцо, навес над которым казался последним оплотом тени. По лестнице за ним прицельно било солнце. Впрочем, померещилось или нет, но у самой кромки неба, в прогалине между обрамляющими реку горами на западе сгрудились грозовые облака. Может быть, именно поэтому сегодня было как-то особенно душно. Даже жаростойкие аризонцы наконец выдохлись и в ожидании командира уселись под навесом по краям бетонного вазона, в котором торчали не слишком бодрые растения. Под окном, вытянув ноги, кунял Джош, рискуя уронить и извалять в пыли съехавшую на нос кепку. Не сиделось на месте только Паулю; с до крайности мрачной физиономией он мерил шагами крыльцо, туда-сюда, будто подражая маятникам-пальмам. При виде Алвина аризонцы вскочили. Джош заслышал шум и спросонья стукнулся затылком, но уже через мгновение стоял в довольно стройном подобии шеренги. Только австриец застыл вполоборота там, где остановился. Парой ленивых жестов вытер виски, поправил лихо скособоченный берет. После похожих на бурю эмоций Вааса этот бунт, что изо всех сил старался демонстрировать герр Штайн, вызывал только нервный смех, но Мэл велела себе не обманываться. — Рядовой Пауль! Смирно! — тихо, но хлёстко велел Алвин. Будто отвесил лёгкую, и вместе с тем отрезвляющую оплеуху. Джош подавил желание почесаться и ещё сильнее расправил плечи. Мик прекратил непроизвольно скалиться, фильтруя сквозь зубы горячий воздух. Алвин с каким-то особым свирепым спокойствием дожидался, пока Пауль соизволит присоединиться к остальным и выпрямится. Мэл очень старалась чувствовать то же самое, но, честно говоря, охотно проделала бы с чёрствым австрийским сухарём что-то этакое, ведьминское. Кажется, Пауль это улавливал, но Мэл было плевать. Только вот Небоскрёб наверняка рассердится, преврати она герра Штайна в подобие соляного столба хоть на пару мгновений. Небоскрёб, повторила Мэл про себя со смесью обиды и нежности. Первое, перевешивая чашу весов, никак не могло примириться со вторым: несносный Небоскрёб запрещал себя спасать. — Вольно. Свободны. — Мэл ощутила, каким чудом Алвин сдержал усталый жест. Никакой, мол, усталости. Вот он, снайпер-командир, высокий, худой и чёрный, как сама смерть, с винтовкой, почти такой же длинной, как коса, и такой же эффективной. Вот он, почти не человек. Между ним и остальными — невидимый барьер, и только ведьме видно, как источила человеческое тело болезнь. Мэл считала своим неотъемлемым правом это видеть. Остальные, и аризонцы, и Джош — это было удивительно, и поднималось в груди странным тёплым чувством — принимали Алвина таким как есть, жёстким и отчуждённым. И даже заметную привязанность командира к ведьме не обзывали «еблей» и не считали слабостью. Все, кроме Пауля. Мик с Хейлом обрадовались простой команде «вольно», как дети. Хейл растёр по физиономии пыль и пот такой же грязной ладонью. Мик, воровато оглянувшись, сунул руку в вазон, выудил один из едва ли десятка чахлых цветочков и заткнул за ухо. Джош опять чесался; Мэл так и подмывало посоветовать ему сбрить бороду, но присутствие Пауля так и елозило по нервам. Ещё через пару секунд парни зашагали вниз по лестнице. Бледный от злости австриец навьючил на себя поклажу и хотел было топать следом за колышушимися рюкзаками аризонцев, но рядом как-то незаметно сгустком черноты вырос «чёртов швед». — Почему вы не подчиняетесь приказам, герр Пауль? — тише, чем вполголоса осведомился Алвин. Едва подобрав бронежилет, который всё время доклада был на попечении у Джоша, Мэл замерла и обратилась в чутьё и слух. — Считаю, что командир чересчур мягкосердечен к отдельным… членам группы. Которые к тому же даже не бойцы. Грозой, кажется, повеяло ещё сильнее. В одуряющей духоте утих даже ветер, остановив наконец маятниковые взмахи пальм. — У Хойта, герр Пауль, своё мнение насчёт её эффективности. И вы кажется забыли, — голос Алвина вдруг взвился — почти как у Вааса, если бы не походил на свист ледяного вихря, — что приказы здесь отдаю я! Впрочем… — под метания эха Алвин ухмыльнулся, — теперь мне понятно, что привело вас сюда, в «жопу мира». Амбиции плюс непослушание, так ведь? Какая же тяжкая штука ненависть. Под шипение воздуха сквозь зубы Мэл уловила её тугой волной — ого, а Пауля-то, похоже, задели за живое! Бледность проступила сквозь темноту загара, губы, и без того тонкие, сложились в едва заметную линию. Заметались выцветшие, как у Хойта, глаза. — Если ещё какой-нибудь квадрокоптер спикирует на голову лично к вам — я не стану его останавливать, так и быть, — Мэл инстинктивно парировала воткнувшийся в неё кинжальный взгляд. Как его перекосило, и не скажешь, что сухарь. Мэл вспомнила вдруг, как безразличной камуфляжной фигурой, с аптечкой у ног Пауль стоял над умирающим Мареком, и подавила желание сплюнуть австрийцу на ботинки. — Пойдём. Давай предоставим герру Паулю время. — Алвин тронул Мэл за локоть, нечаянно задев царапины. Кожу запекло огнём, но куда немилосердней докучала мелочная злоба Пауля. Намёк на то, что командир скорее посоветуется с ведьмой, чем обратится к заместителю, взбесил австрийца окончательно. Его липкий, похожий на плевок ядом в спину взгляд хотелось немедля смыть с себя вместе с грязью и сажей. Эту грязь, кажется, можно снимать слоями и считать по ним время, как по годовым кольцам у деревьев. С одеждой Алвина та же история; пыль, должно быть, весила тонну, давила к земле. Вытрусить бы её, вымыть, выстирать. Только он ведь наверняка скажет, что справится сам. С этой навязчивой мыслью Мэл встрепенулась, когда позади с лязгом закрылась дверь. Стало как-то очень уж тихо. За время отсутствия жильцов их с Алвином комнатушка припала пылью, обросла паутиной и казалась совсем серой, будто древняя усыпальница. В тенётах по углам темнели высохшие трупики мотыльков. Алвин снова думал о смерти. О Мэл, которую ему во что бы то ни стало надо спасать, а ещё о запретах. Вот прямо сейчас взять и со всей суровостью запретить ей вставать на его защиту. Ещё лучше извернуться, исхитриться сделать так, чтобы ею больше не рисковали, ни за что подпускали к пулемётам и вообще берегли пуще реликвии, сделанной из антикварного фарфора. Интересно, как он себе это представляет? Затхлый, застоявшийся воздух тяжело колыхнулся, когда Алвин откинул верхние створки рамы. Горячий сквозняк тут же протянулся от окна к щели под дверью, но комнатка всё равно неистребимо провоняла тленом и смертью. Источник запаха, конечно, таился в углу на ящике, в страшном ссохшемся свёртке, в который превратилась за трое суток рубашка, измазанная кровью Марека. Ах да, перед командировкой им ведь не дали времени даже привести в порядок вещи. Мэл поймала себя на том, что дышит сквозь зубы. Мэл хотела вымыться. Если бы это ещё помогло. — Пойдём в душ… — полушёпотом, будто опасался потревожить, проговорил Алвин. Сам он успел устроить в укромном углу свою драгоценную винтовку, разложить кое-что из рюкзака и достать два сменных комплекта одежды. Нянька нянькой, ворчала про себя Мэл по дороге в душевую, уткнувшись глазами под ноги. Пару раз, впрочем, покосилась в небо — его заволокло дымкой, похожей на силовую сеть, но прохладнее от этого не стало. В душевой пахло прибитой сырой пылью, плесенью и — совсем немного, но чувствительно — прошибало аммиачной резкостью мочи. Не глядя Мэл ощутила, как поморщился Алвин. — Как всегда. Одна грязная горилла испортит воздух всем остальным… — подумал он устало. Следующей мыслью, конечно, перескочил на Пауля. Мэл так и тянулась помочь, но ей запретили вмешиваться. Ничего-ничего, запрет вполне можно обойти, надо только выждать, сказала она себе и послушно встала под душ первой. Напор оказался слабоватым, и Мэл заторопилась, мечтая о том, чтобы жёсткое, неподатливое мыло хоть чуточку лучше пенилось. Та, что есть, пена отдавала ягодами, точнее, искусственной на них пародией, но измотанный мозг так и норовил провалиться в полусонные мечты. Голыми руками — в царапучие кусты малины. Землянику горстями, и чтобы руки перепачкались не кровью — соком, который тяжело потом вымыть из складочек и трещинок кожи. Да брось, оборвала себя Мэл. Когда это она ступала на твёрдую землю за созревшими под солнцем ягодами, слишком давно это было, если было вообще. Алвин вон тоже любил ягоды, когда-то в прошлом. Сейчас бы набрать полные горсти и поднести ему — пусть собирает губами, щекоча ласково кожу. Мэл вздрогнула, спрятала внутри непроизвольный стон, чувствуя, как по спине и бёдрам сыпанули мурашки. Хватит, пожалуй. Хорош плескаться, а то вода, чего доброго, ещё вытечет вся до капли. И мечтать, наверное, хватит. Алвин вон сейчас не подсматривал как-то особенно подчёркнуто. Сквозь тонкую перегородку Мэл улавливала что-то вроде потаённого страха. Как-то так люди боятся неосторожным, грубым движением сломать что-то хрупкое. А ещё всеми силами не хотят походить на тех, кто хватается за это хрупкое грязными лапами. Это что ещё такое, Алвин? Это кто здесь фарфоровая ваза, антикварный экспонат? Это… Выяснить, разобраться сию же минуту. Одеться, шустрее! Разрываясь от странной, пугающей мешанины эмоций, приблизиться к перегородке. Она не сплошная — из отдельных листов и щелей между ними. Узких просветов, сквозь которые так плохо видно. Бледные, сухощаво-мускулистые плечи с красно-синими следами от ремней. Чуть угловатые, но складные линии ягодиц и бёдер, длинные и худые, но крепкие ноги в чуть заметных светлых волосках. В них путались и поблёскивали капельки, собирались тонкими струйками. Стекали между выпуклыми мышцами по животу — Мэл вздрагивала, ощущая, как они щекочут чужую кожу. Ах да, напор ведь слабый. Алвину приходилось ловить воду, постоянно поворачиваясь. Капли дробились, превращались сначала в брызги, потом — в бледных косых лучах из окошек под потолком — в золотистые искры. Ещё мгновение — и фигура Алвина показалась золотой целиком. И тут Мэл осознала, что подсматривает сама. За мужчиной в душе, вот ведь дожилась — даже сопливой девчонкой такого не делала. Звонкая капель за перегородкой прервалась. Вода ещё хлюпала и гремела в сливе под полом, когда Мэл перестала дышать и зажмурилась. Простояла так пару секунд и, борясь с чувством, что ведёт себя до невозможности глупо, утёрла ладонью вымытое до скрипа лицо, которое успело покрыться свежей испариной. Как там она оправдывала всё то, что делала перед Алвином раньше? Все эти наскоро отведённые взгляды, в то время как внутри каждый раз будто срывалось вниз что-то горячее. Все эти ночи в одежде, насквозь пропитанной потом, и это неловкое молчание невпопад. Вы меня избегаете, артиллерист Харт? Какого чёрта, она ведь никогда не была по-настоящему скромной. Да, избегала, потому что страшно. Потому что новая смерть — причиной которой она, ведьма, станет — снова примется выжирать изнутри, а бегать и прятаться, как оказалось — настоящее искусство. Попробуйте, повторите! А как иначе хотя бы на йоту почувствовать, что делаешь всё правильно, безупречно, в то время как по природе своей до мозга костей неправильная. Урод, мутант. Мэл зажмурилась ещё сильнее, до боли в глазных яблоках. Притихший звон в глубине слива раздражал нервы, а может, где-то далеко, в небе над океаном, рокотала, надвигаясь, гроза. За перегородкой чуть слышно шелестели по влажному полу шаги. Нет, не шаги снайпера в поисках места для засады. Скорее уж попытка не спугнуть кого-то маленького и дикого. Эй, это он снова о ней? Всё-таки застукал и застыл напротив, разглядывая так, будто впервые видит. У самого скулы порозовели, и умывание или солнечные ожоги ни при чём. А вот торс расчерчен полосами — Алвин всегда мылся тщательно, до красноты. Вокруг бёдер плотно обёрнуто полотенце, а глаза зашлись таким блеском, как никогда не сверкало здешнее ослепительное море. Опять пялюсь, подумала Мэл с обречённым смешком — будто покорилась неизбежному. А вот Алвин в этот раз почему-то не шутил. Как там было, «стыдится пусть тот, кто подглядывает»? Хотя, какая к чёрту разница, после всего, что они вдвоём пережили, особенно за последние дни. — Мэл… — Алвин на миг опустил взгляд в пол, на свои большие стопы, под которыми блестела вода. Широко шагнул из проёма за перегородку, потянулся к скамейке и сел, чтобы заново не испачкать ноги, на заранее брошенное на сиденье полотенце. Мэл, закусив губу, ждала продолжения, хотя знала уже каждое слово. — Зря ты вклинилась между мной и Хойтом. Это… был мужской разговор. Хотя нет, не то. Испытание! Хойт испытывает меня с тех пор, как я прибыл на остров. Да и… Это я должен защищать тебя. А не ты меня! Мужской разговор, значит. Если только Хойта можно представить мужчиной, а не воплощением бесполой силы, в которой нет ничего человеческого, один холодный, математический расчёт. Не зря же «его величество» тянулся к огню, яркому и непостижимому, будто стремился согреться, но на выходе всё равно получал разрушительную силу, что билась внутри железного ящика, обгладывая жертву. Такую же силу, как та, что когда-то пожирала мёртвое лицо пилота Рейда. Отец тогда, в казённой палате госпиталя сказал: ему жаль. Лгал, конечно. В случае скандала он бы попросту откупился от родителей Рича, как если бы требовалось оплатить неустойку за испорченную вещь. Нет — запугал бы, или того хуже — заставил замолчать навсегда. У Хойта всё даже проще. Мэл до смерти боялась того, что он может сделать Алвину, если тот станет ему неугоден. Мэл в ужасе слепла, её преследовал огонь, тянул рыжие щупальца из железного окошка, обдавая вонью горелого мяса. Алвин оделся быстро, но тщательно. Выжидающе поднял взгляд — мол, что скажешь? Алвин хотел, чтобы она обещала не защищать его — вот прямо сию секунду и обещала. Не трогать Пауля, Хойта, любого, кто скалится за спиной у «длинного шведа». Мэл хмыкнула и поджала губы. Развернулась к выходу, наверное, резко — подошвы мерзко завизжали по полу. Алвин позади не издавал ни звука. Без единого окрика следовал по пятам длинной чёрной тенью. Снаружи солнце проглядывало сквозь дыры в облачной пелене, и тень ложилась под ноги, укрывала Мэл от палящих лучей и взглядов встречных наёмников. Молчание продолжалось и в комнатушке за закрытой дверью. Пытаясь справиться с бардаком в голове, Мэл принялась ворошить постель. А что, полезное занятие. Подушка вон усыпана мусором: высохшими тельцами бабочек — остатками паучьих трапез и какой-то трухой с оконной рамы. Руки, правда, тряслись всё сильнее. Да что там, дрожало само нутро, мелко-мелко, будто в предвкушении. Мэл не была уверена, что это чувство принадлежит только ей. Оно просило выхода — любого, слов, а ещё лучше действий. — Нам нужно осмотреть тебя, Мэл. Убедиться, что всё в порядке, — подал, наконец, голос Алвин. Слишком просто, слишком буднично, по-деловому. Сам всё это время подпирал стену и наблюдал, пожирал глазищами, доводя до мурашек. Господи, сколько можно, молчаливо взмолилась Мэл. Отрывисто выдохнула, понимая, что забывает дышать нормально, а ещё дико устала. Устала бояться. Мэл завела руки за плечи и сгребла футболку за горловину. Этот местный трикотаж на здешней жаре прилипал даже к чистому телу болючей присоской, тревожил ноющие мышцы и позвоночник. Мэл дотянула до затылка и остановилась. Поморщилась — ну-ка, ещё разок, сквозь колючую боль между лопатками. Что такое боль, если голова как в дурмане, под коленками поселилась слабость, а под солнечным сплетением раздулось что-то горячее и в то же время сладкое. Сладкое, будто мятная пастилка совсем недавно растаяла на языке. Мэл пропустила момент, когда Алвин пришёл на помощь. В полукруге из его рук сделалось тесно, а в груди ещё теснее — до ломоты. Перед глазами поплыло. Футболка мигом исчезла, будто испарилась, и вот уже крупная, чуть шершавая ладонь гладила Мэл по голой спине. Странный это был осмотр, самый странный из всех, что Мэл испытывала за всю жизнь. Слишком медленный, осторожный, будто танец на тропе над обрывом. И в то же время жадный. Мэл чувствовала эту жадность каждым миллиметром тела — под неё хотелось хватать и прижимать к себе, но Алвин держался. Закусив губу, прятал сверкающий взгляд и трясся изнутри, будто айсберг, что давно подтаял и вот-вот осыплется в океан по частям. Грудь Алвин потрогал куда осторожнее, чем в форте перед галдящей толпой пиратов. Мэл подавилась вдохом, когда длинные пальцы одновременно скользнули вниз по животу и спине, под пояс штанов. Миг — и штаны упали на пол. Из них, и из в момент расшнурованных ботинок Мэл вышагнула механически, не глядя, когда Алвин сомкнул руки на талии и приподнял, заставив уткнуться носом в ямку ему над ключицей. — Прости, у Хойта я сорвалась. Впредь буду осмотрительнее. — Глупо, наверное, шептать обещания, стоя в одних трусах посреди комнаты, но прорвавшееся вдруг чувство вины оказалось сильнее здравого смысла. А может, причиной всему был сам Алвин, он склонился ещё ниже и сдержанно, но беспорядочно трогал губами макушку, виски, лоб, затылок. Кожа на месте касаний горела огнём, волосы ощутимо топорщились во все стороны. Волоски на руках, будто наэлектризованные, тоже встали дыбом. — А я подумал, что ты мне не доверяешь… — выдохнул Алвин как будто издалека, утробно и сипло. А может, где-то намного дальше, выше гор, под самым солнцем зарокотал сердито гром в глубине тяжёлых серых туч. Ну всё, хватит. Терпение улетучилось вместе со свистом воздуха сквозь зубы. Алвин так старательно оглаживал на Мэл дыбом стоящие волосы, словно в этом была цель осмотра. — Я… тебя люблю… — Мэл вытолкнула из себя это, будто сломав последний барьер. — Выражать чувства, правда, ни черта не умею, полный, так сказать, профан. Поэтому… Получается то, что получается, хотела продолжить она, но в горле заскребло. Решимости, тем не менее, только прибавилось. Пользуясь заминкой, Мэл нащупала на чёрной рубашке чёрный же бегунок. Потянула вниз, стараясь не шататься от накатившего восторга, почти эйфории. Алвин ошалело молчал. Мэл ощутила, как на мгновение ослабели его руки и воспользовалась пространством для манёвра, чтобы расстегнуть «молнию» совсем. Запустила пальцы под ремень, ощутила, как дрогнули мышцы, как от точки касания разбежались горячие искры. Искры по нервам находили друг друга, собирались вместе, наливались тяжестью в самом низу живота. Мэл ощущала то же самое — невыносимую истому, которая к тому же ударяла в голову — неслабыми волнами, похлеще любого алкоголя. Что она там пила когда-то на выпускном? Ерунда какая, детский компот. Лихорадка сегодня утром — тоже младенческий лепет. Совсем пьяная, с пылающей головой Мэл вцепилась в пряжку ремня. Вздрогнула, когда Алвин прохладными ладонями накрыл её трясущиеся как у наркоманки пальцы. — Что… — подняла взгляд и осеклась. Льющийся из окна свет почему-то сделался серым, как пепел, но глазищи на бледном лице сверкали ярче каких-нибудь сапфиров. Не глядя, Мэл высвободила руки и снова нащупала ремень. — Чего смотришь, надо и тебя проверить. Не я же одна спала на том ужасном диване с его отвратительной репутацией! Прозвучало на редкость нахально, даже грубо, но Мэл было плевать. Наглость хозяйки придала сноровки рукам, и кончик ремня легко выскочил из пряжки. То и дело прижимаясь щекой к груди Алвина, Мэл управилась и с застёжкой штанов. Господи, до чего же жарко. И сердце замерло в груди, будто перед шагом в пропасть, а Мэл ведь всего-то приложила ладонь к низу Алвинова живота. Горячо. Ещё горячее в паху, куда Алвин сам сдвинул её руку. Когда очнулся от изумления. Мэл услышала, как он подобрал челюсть, через мгновение его с головой накрыла радость. Ещё миг — и сама голова пошла кругом. Громко стукнулась обо что-то пряжка — это Алвин отбросил штаны прочь, каким-то чудом успев ещё раньше избавиться от берцев. Выпрямляясь, опрокинул Мэл в сложенных на манер колыбели руках, зарылся лицом на груди, целуя беспорядочно, но бережно. Вся дрожа, Мэл запустила пальцы в его причудливую стрижку. Нежность лихорадочно требовала выхода, но не находила, пока Алвин не усадил Мэл на край стола и не заскользил губами по животу. — Погоди… — пробормотала она с присвистом. Кажется, напугала, но всего на миг — страх толком не успел сформироваться. Тут же исправилась, обняв ладонями обращённое к ней лицо. — Давно хотела кое-что сделать. Закрой, пожалуйста, глаза. Алвин послушался. Выпрямился и замер в ожидании, даже не глядя продолжая придерживать Мэл, пока она взбиралась на столе на колени. Повинуясь давнишнему желанию, она принялась целовать опущенные подрагивающие веки. Потом брови, скулы, впалые щёки. Каждую морщинку, даже поросшую колючей щетиной. Каждую тень, что посмела залечь глубже, чем следует — может, так она растворится. И эти складочки на губах — в них застыл мятный аромат, которым Мэл никак не могла напиться. У Алвина, впрочем, на этот счёт имелось своё мнение. Через пару шумных выдохов он принялся возвращать Мэл поцелуи. Потом потянул с неё давно прилипшие трусы. С этого момента комнатушка вместе с её серой обстановкой совсем растворилась. Только над казармой, над крепостью Хойта и южным островом целиком разверзлось наконец небо, чтобы упасть проливным дождём на сожжённую солнцем, пропитанную кровью землю. Краешком сознания Мэл чуяла, как полощут стекло потоки воды, барабанят по железному отливу. Сквозь приоткрытую створку долетали брызги, обжигали разгорячённую спину. Алвин решил эту проблему по-своему. Приподнял Мэл над столом и перенёс к стенке, кажется, противоположной окну. Мэл, впрочем, была не уверена. Обратившись в клубок ощущений и инстинктов, обхватила мужскую фигуру руками и ногами. Открылась, впустила в себя, подчинилась ритму, древнее которого в мире ничего не было. От этого ритма бросались врассыпную мысли. Ему вторили раскаты грома, в него вплетался грохот потоков, но нарушить его таинство не в силах было ничто. Алвин, похоже, считал это таинство по-настоящему священным. Совсем не тем, чем занимались пираты и наёмники с местными девицами — не механическим, не грязным. Мэл соглашалась без слов и выполняла ритуал любви, будто в танце двигая бёдрами и прислушиваясь к горячей пульсации внутри. От этой пульсации заново вымокла вымытая только что голова. Сплетённые под стенкой тела будто искупались под ливнем, как все и вся, кто оказался снаружи. По влаге скользили губы — Алвин ловил их и прикусывал слегка, бережно, но чувствительно, точно пытаясь надолго запечатлеть каждое мгновение. Мэл не помнила, как они очутились на койке. Гроза укатилась прочь и ворчала откуда-то издалека. Сетка скрипела, наверное, на всю казарму, но звук гармонировал с ритмом, а на остальное было плевать. Хватит, достаточно страхов. Они с Алвином боялись одного и того же, но кого хоть раз выручал подобный страх? К тому же койка куда прочнее шаткого стола, надёжность которого они тоже проверили — а как же иначе? Ритуалам, наверное, полагалось разгонять призраки прошлого. И у Алвина, и у Мэл таковых было предостаточно, но все поблекли и съёжились, растеряли подобия лиц. Кто такая Ингер, королева с короной из золотых волос? Каким был Рич, парень с непослушными рыжими вихрами? Кто все остальные, что после них осталось? Одна только боль, слабый отголосок или сплошная мука. Но разве это важно, если надо творить ритуал? До самого его завершения. До тех пор, пока пока перед глазами не закружится низкий потолок, а два тела не содрогнутся от одной на двоих волны, самой горячей из всех, похожей на финальный аккорд ритуала. Мэл, казалось, сгорела в этом аккорде заживо и заново возродилась — заполненной изнутри до краёв. Постель насквозь пропиталась потом. В объятьях, которые никак не размыкались, будто срослись, под усталый скрип сетки шумно и натужно дышал Алвин. В его глазах умирали звёзды. Мэл хотелось разжечь их снова и поддерживать огонь, отдавая себя без остатка, без конца отгоняя смерть, но сил не осталось ни капли. По крайней мере, до утра. Вон, за окном, в особенно чистом после тропического ливня сумеречном небе, уже подмигивали островам Рук Айленд звёзды самые настоящие.