Цивилизованные люди

— Что? Убедился, какой из меня ангел? — Мэл коснулась Алвиновых висков. Короткие серебристые волоски там потемнели и слиплись от пота. Мэл принялась старательно и при этом невесомо разглаживать их кончиками пальцев. — Убедился, да? — В чём именно я должен был убедиться? — фыркнули в ответ. Насмешка упряталась за теплом и лаской. Над ухом выдохнули коротко и до ужаса глухо: — Ну-ка, ну-ка? Да, конечно, косить под дурака куда проще, чем сказать прямо: ведьма была отвратительна и в очередной раз превзошла в этом сама себя. Врать во спасение вроде как милосерднее, чем говорить горькую правду, но неужели он решил, что в состоянии обмануть телепата? Сосредоточившись, чтобы нащупать хоть самую малость сквозь шелест ментальных помех, ведьма в который раз за сегодняшний день вогнала себя в состояние живого радара. Помехи — это усталость, день был невозможно длинным. Но уж обману-то не скрыться, не ускользнуть: эй, давай, покажись! Ничего. Мэл поёрзала на столе, на который её пару мгновений назад усадили — будто это нелепое движение могло помочь с настройкой на нужную волну. Ничего, ни обмана, ни подвоха. Чёрт возьми, нашла у кого искать! Это же Алвин, её Алвин. Он не станет гадливо кривить губы, не отвернётся, не оттолкнёт. Шарахаться в страхе перед нездешней силой — тоже не о нём. Он придвинется поближе, и, бросив осторожный взгляд в сторону двери — не вломится ли кто в неурочный час? — прижмёт к себе по бокам обтянутые чёрным бёдра Мэл. Погладит так, что от низа живота к горлу промчится бешеный табун раскалённых мурашек. Придвинется вплотную, до невыносимой тесноты, головокружительной и душной… Мэл почти привыкла к его объятиям. Осталось выбросить остатки скрытности и взаимного лукавства, — Алвин, кажется, справлялся с этим лучше, ведьма пока отставала. — Не хочешь снять? — он чуть отстранился и тронул трикотажную складку у Мэл под подбородком. Похожая на подшлемник скафандра маска обтягивала голову и лицо целиком, для рта и глаз оставив прорези, которые ни черта не помогали с вентиляцией. Зато плотное вязанное полотно скрадывало звуки, от чего Мэл чувствовала себя будто в неисправном шлеме, без охлаждения и подачи кислорода. Инстинктивно боялась задохнуться. А может, причина острой нехватки воздуха была не в маске и не в инстинктах. Чёрт, до чего же жарко. Снять, конечно, снять — Мэл наклонила голову, позволив Алвину стянуть штуковину, которую Хойт выдал ведьме перед явлением китайского посольства. Перед гостями боссу вздумалось упрятать свою «валькирию» под чёрный трикотаж. Смысла в этом Мэл видела не больше, чем в битье лбом о бетонный забор: как будто в крепости неотлучно обитала ещё хотя бы одна женщина. Но «его величеству», конечно, виднее, любые разногласия заканчивались в железном ящике. Почти как сегодня. Вонь горелого мяса не успела выветриться из лёгких, щипала язык и нёбо. Внутри черепа не стихал треск пламени, не умолкали вопли. Вчера Мэл пыталась спасти человека, но сегодня его послали на смерть. Часового, что сторожил подвальную камеру, в которой дожидался приезда «братьев» мастер Шао Лонгвей. Ведьму привели в подвал прошлым утром, словно какого-нибудь коронера, призванного засвидетельствовать кончину. Неудачливый посланник в позе эмбриона скорчился на замызганном, в трещинах полу. Мэл чётко запомнила багровую лужицу, что натекла из приоткрытого кривого рта и теперь густела на крошащемся бетоне. Помнила, как зачем-то отвернулась и оглядела знакомую уже обстановку. Обшарпанный, но крепкий стул. Железная койка с голой, облепленной ржавчиной сеткой. Страшно грязный, расколотый унитаз, из недр которого, конечно, мутным глазом пялилась в тёмный потолок вонючая жижа. Башка, помнится, в один момент пошла кругом. Кружилась и сейчас, только Алвин и не давал сверзиться со столешницы, что кренилась то вправо, то влево, словно шаткая палуба деревянного корабля. — Вот, так-то лучше, — Алвин ласково улыбнулся, обозначив морщинки вокруг губ. Покачав головой, одной рукой ловко свернул снятую маску, сунул в набедренный карман. С мгновение в упор смотрел на Мэл, потом обеими ладонями пригладил ей волосы, наверняка стоящие дыбом. — Моя Рапунцель. Ещё насмехается. Мэл фыркнула и сжатыми кулаками ткнула негодника под ключицы. Последовал ещё один смешок, куда громче и глумливее предыдущих. Руки Мэл перехватили в запястьях. Морщинки у любимых губ разгладились, но в глубине синих глаз тлело мрачное понимание. Всё ясно, отвлекающий манёвр — уловилось наконец. Ангел смерти уводил, нет, утаскивал свою ведьму прочь от разбитости и мрачных мыслей. Пытался, по крайней мере. Безволосая Рапунцель, Рапунцель наоборот. Разум на миг застелила злость. Похожая на каморку комнатка, в которой Хойт велел ждать распоряжений, затуманилась и поплыла перед глазами вместе с заваленным наркотой соседним столом, парой стульев и окном в щербатых жалюзи. Рукава Алвиновой рубахи скомкались в пальцах. До боли свело фаланги. — Ну-ну. Ты всё правильно сделала, от начала до конца. Правильно? — Как это произошло? — через плечо бросает Хойт караульному. Тот переминается с ноги на ногу, зажав левым предплечьем цевьё ПП, старается не шуметь и не будить лихо, но всё равно непрерывно звякает чем-то в карманах, ремнях и складках камуфляжа. А ещё изо всех сил сдерживает натужное сопение. — Он сам, сэр, — выдавливает нехотя, косясь на то, как «его величество» складывает на груди руки и принимается нетерпеливо постукивать пальцами по рукавам. — Отвернулся к стене и долго сидел, чё-то рассматривал. Потом, — наёмник сплюнул, чтобы спрятать так и прущий наружу страх, — откусил себе язык и задохнулся. Захлебнулся… кровью… Мистера Хойта забавляют путаные уточнения, веселит явный испуг человека с оружием — перед тем, в чьём распоряжении с виду только голые руки. Босс, как всегда, вежлив и внешне почти беспечен, но в зрачках так и сквозит колючий ледяной блеск. Хойт склоняет голову на бок и втыкается стылым взглядом в мёртвое тело у своих ног. Несостоявшийся «красный шест» грязен и жалок. Рубаха и штаны тоном темнее превратились в половую тряпку, а лицо сделалось цвета ткани — «циановый, китайский синий». Ладони китайца кажутся маленькими и жалкими — ни дать ни взять куриные лапки. На физиономии Хойта проступает было гримаса, смесь брезгливости с издёвкой. О, в другое время он пошутил бы над трупом врага, а миг спустя велел бы утилизировать «падаль» в покрышках. Но сейчас на узком, пергаментно-коричневом лице проступает озабоченность. Как же, как же. Босс собирался заключить мир, и живой, относительно целый посол должен был послужить жестом доброй воли. А тут — такой облом. Потерпевший неудачу парламентёр самоубился, но поди объясни «братьям»-триадам, что это его собственный выбор. Или ему всё-таки помогли?.. У босса вараний нюх, а страх так и вьётся в спёртом воздухе. Мельчайшие капли под завязку напичканного гормонами пота. Мэл, кажется, сама чувствует этот запах, хоть от здешней вони кругом идёт голова и дышать приходится через рот. — Он сам, босс. — Обнимая удивительно бесполезный ПП, караульный с трудом удерживает себя на месте. Ему до чёртиков хочется попятиться прочь от немигающего мёртвого взгляда. Мышцы ног подёргиваются: ну же, ну, шаг назад. — Пырился в стену, ковырял пальцем, а потом… С места, где Мэл тогда стояла, нужную стену было видно прекрасно. Там, примерно на уровне груди невысокого китайца по бетону нацарапали иероглиф. Сначала осторожно. Потом с остервенением, с мясом вырывая ногти и подкрашивая знак кровью. На паука иероглиф больше не походил. Скорее на перекладину, с которой свесились чьи-то ноги. Си, четвёрка, «бытовое» начертание. Смерть. — Что скажешь? — Хойт через плечо покосился на Мэл. В свете подвальных ламп его глаза поблёскивали, словно рыбья чешуя. А что сказать? Что мастер Шао Лонгвей улучил момент и шёпотом змея-искусителя подозвал часового по фамилии, которую от кого-то успел услышать? — Эй, как тебя… белый… Бэрри… да, Бэрри!.. Секрет особой проникновенности шёпота, конечно, в распухшем языке и зияющих кавернах на месте передних зубов. Бэрри смутно догадывается об этом, но всё равно делает шаг к решётке. Останавливается на дистанции вытянутой руки. Китаёз, говорят, прыткий. С него станется сцапать за грудки и приложить лбом о перекладину. Собственного лба Бэрри жалко. Бэрри выставляет перед собой ствол ПП — так, чтобы из-за решётки до него не дотянулись руками — и замирает в ожидании, неприятно балансируя подошвами на краю выбитой в бетоне ямы. Под тяжестью бронежилета вдоль спины вниз тянется струйка пота. Паршивое ощущение. Будто муравьи растянулись вереницей и решили забраться в задницу. — Ну! — торопит притихшего пленника Бэрри. Тот кривит страшно распухшую рожу — словно бесформенный нарост гриба-паразита вдруг научился ухмыляться. — Я тут подумал… — мастер Шао Лонгвей делает паузу и с трудом оглядывается всем побитым телом на потолок и стены. Где-то там среди уродливых бугров, облепившей углы плесени, бурых пятен и потёков затаились глаза и уши. Хитёр бобёр, восхищается наёмник, даже в охране не каждый в курсе, где расположены камеры, а этот догадался об их существовании. Бэрри задвигает ПП на ремне за спину, поправляет закрывающий половину лица шарф — от «бобра» нестерпимо несёт потом и мочой. — Ну? Чего хотел-то? — голос звучит более, чем враждебно. Не нарочно — Бэрри всего-то старается пореже вдыхать через нос, поэтому угрюмо гундосит сквозь ткань: — Говори, или я пошёл. — Много потеряешь, лаовай, если уйдёшь, — шёпот делается почти неслышным. Китаец пытается удержать лицо в тени, но Бэрри видит, как тянутся в подобии улыбки раскатанные в блин губы: — Как часто тебе предлагают вознаграждение за то, чтобы… ничего не делать? Совсем… ничего. Бэрри нервно облизывается под шарфом. Быстро сглатывает — кадык дёргается так резко, что болит горло: — Чего надо? — Как это произошло? — Самоубийство в чистом виде, сэр, — Мэл даже бровью не повела. На самом деле с Бэрри поделились адресом и кодом ячейки камеры хранения в аэропорту крупного города. Лонгвей посулил часовому банковскую карту с приличной суммой на счету. За то, что тот не сдвинется с места, когда пленный подавится собственным языком и будет кататься по полу, синея и хрипя, за то, что Бэрри поднимет тревогу только тогда, когда всё будет кончено. Ни звука. Обо всём этом она не произнесла ни звука, обошлась полуправдой. Уловила, как под шарфом подобрали челюсть, хорошо хоть не с громким стуком. Вояке хватило ума и выдержки не таращиться на ведьму, как на невозможное диво. Где-то там, глубоко в наёмничьем сознании из-под нешуточного удивления пробивалось что-то вроде благодарности. Неуклюжей и бесполезной. Мэл до сих пор не понимала своего порыва выгородить Бэрри. Какого, собственно, чёрта? Он нанялся к мистеру Хойту убийцей. Вместе со всеми терроризировал горстку местных мирных людей — отнимал последнее, расправлялся с несогласными или, как остальные, просто развлекался. Пользовался девчонками — не только «товаром» из клеток, но и любой, которая приглянется, не спрашивая, хотят они или нет. Нет, Мэл не лезла к Бэрри в мозги — не глубже, чем потребовал Хойт, — но была почти уверена, что права. Они тут все такие. Бо́льшая часть заслуживает по пуле в лоб, но железный ящик — это уже перебор. Чересчур — для кого угодно. — Определите мастера Лонгвея в место попрохладнее. — Хойт отвернулся от мертвеца, будто того уже не существовало — испарился под потолком, впитался в бетон на полу. Мэл с лёгкостью уловила, что в её полуправду поверили, но это не имело никакого значения. — А этого, — босс слегка качнул головой в сторону Бэрри, — заприте прямо здесь. Пусть подумает, нужны ли ему глаза и для чего. Глаза, уши, телепатия — спустя сутки, сегодня утром Мэл готова была от всего этого отказаться. Отключить совсем, хотя бы на время. У босса на всё свои резоны, не так уж, наверное, давно сказал Ваас. — Ты всё сделала правильно… — повторил Алвин, притягивая Мэл к себе. Уткнулся горячими губами в висок, скользнул со скулы на щёку, нырнул под подбородок, мягким давлением заставляя откинуться назад. Мэл и откинулась, словно на качелях. Голова кружилась ещё сильнее, но отвращение к себе вместе с усталостью уже были ни при чём. Вжикнула молния рубашки, вместе с пальцами Алвина упёрлась в жёсткий верх брони. Спохватившись, Алвин принялся за застёжки бронежилета, одновременно прихватывая ртом кожу на шее Мэл. Хорошее лекарство от приступов нервной дрожи и бесконечной грызни под сердцем. Тревога и совесть, эти две до крайности зубастые дамы, похоже, испугались мятного дыхания и обволакивающей нежности. Не убрались совсем, но с ворчанием спрятались поглубже. Вчера мастер Шао Лонгвей выбрал умереть. Сегодня утром прибыли послы, и вместо пленного «брата» мистер Хойт предъявил им Бэрри. За сутки караульный оброс и выглядел самым настоящим арестантом, серым от страха, с заострившимся, как у мертвеца, лицом, чёрными тенями в каждой складке кожи. Всё это особенно безжалостно высвечивало жгучее солнце на открытом пространстве между фасадом конторы и парадным въездом в крепость. При виде закопчённой, с решетчатым окошком железной коробки вчерашний наёмник пошатнулся. Эту «духовку» для проштрафившихся «цыплят» из соображений профилактики в действии показывали каждому новобранцу едва ли не у порога в царство мистера Хойта и сегодня приволокли сюда, не иначе как с первыми лучами рассвета. Из китайской делегации Мэл не запомнила никого, по крайней мере, внешне. На редкость мордатые азиаты в костюмах в облипку — чёрных в тонкую белую полоску, — будто в форме. Все при алых с золотом галстуках, чуть приспущенных в честь жары. Даже солнечные очки словно сошли с одного конвейера. Ведьмино чутьё включилось само по себе, почти без участия хозяйки просканировало каждого гостя. Поблуждав в иерархии триад всего несколько минут, Мэл решила, что мозги у неё вот-вот вспухнут от числовых кодов, основанных на древней «Книге перемен»[1]. Грёбаные шифровальщики. Любой телепат взмокнет, пока разберётся в том, кого в этот раз принесло беседовать с Хойтом по душам. Во главе делегации никак сам «управитель», тот самый, несостоявшийся супруг кузины Шао Лонгвея. С ним двое рангом пониже, личные стражи и советники «четыреста тридцать восьмого»[2]. Мэл помнила, как условным жестом отсигналила Хойту, мол, всё окей, с этими можно толковать по делу. Солнце к тому времени, казалось, пропалило в чёрном трикотаже балаклавы немаленькую дыру и принялось за плавить волосы, но весь жар был впереди. — Мистер Бэрри проявил некоторую… беспечность, и мастера Шао Лонгвея с нами больше нет. Видимо, мастеру Шао Лонгвею ответственности было не занимать, в этом разница между ним и мистером Бэрри. Который, увы, «недоглядел», когда ваш «брат» вознамерился покинуть этот мир! — Голос Хойта эхом метался над периметром. О, «его величество» проявил себя просто образцом гостеприимства и предупредительности. Делегаты тоже были паиньками. Сдали всё оружие, — Мэл лично прошерстила на этот предмет каждую круглую голову. Охрану оставили на аэродроме под надзором местного гарнизона — целее будут. Мэл внутренне застонала, когда Бэрри сшибли наземь. Свои же, дружки-наёмники. Долго не били — витыми прутьями арматуры переломали ноги, пнули пару раз по рёбрам и угомонились. Пыль и обрывки травы осели на землю, смешались с каплями крови из расквашенного носа. Алвин, которого с винтовкой определили на второй этаж КПП, в этот момент тоже устало прикрыл глаза — это Мэл ощутила со всей чёткостью. Притянутое чернотой солнце нестерпимо жгло кожу сквозь мелкие дырочки в вязке трикотажа. Голова то ли оплывала потом, будто свеча воском, то ли варилась в собственном соку. — …мне подумалось, гости захотят поступить с мистером Бэрри по справедливости. Тому, кто должным образом не пользуются своим зрением, глаза, видимо, не нужны… — донеслось от Хойта. Мэл, помнится, выругалась и велела себе не отвлекаться на Алвина, как бы ни хотелось. «Его величество», грёбаный хитрый варан, копировал манеры послов. Улыбался и кивал. Следил за движениями — не обнимал силком весь мир, как во время речи перед новобранцами, а тщательно отмерял каждый жест. Играл в радушного хозяина. Гости должны во что бы то ни стало уехать довольными — и не создавать больше проблем. Триады, к его счастью, проблемами тоже были сыты по горло. Для Бэрри обе стороны отвели роль козла отпущения. Его голова, будто на разболтанной пружине, качалась из стороны в сторону. Бывшего караульного привязали напротив крыльца, к одинокой рослой пальме. Подвесили за руки, продев верёвки в скобы, закреплённые заранее на изуродованном совсем недавно стволе. С утра постарались, — скрипнула зубами Мэл. Подготовились. Бэрри тем временем перехватили верёвкой поперёк туловища так, что он не мог бы пошевелиться, даже если бы очень захотел. Пальма покачивала верхушкой и что-то вяло шептала, будто сокрушалась. Жаловалась, мол, поранили, продырявили, изрезали, пустили сок, древесную её кровь. Человеку у подножия ствола кровь пускать не собирались — замыслили другое. «Поступать по справедливости» вышел сам «четыреста тридцать восьмой». Его крупное, чуть бугристое лицо с расплющенным, наверняка когда-то ломаным носом не выражало совсем ничего. Впрочем, физиономии двух других были совершенно такими же, словно гостей вывели в одной пробирке специально для нужд банды, одинаково безэмоциональными. Потом управитель внёс различия — снял солнечные и нацепил тонкие, в золотой оправе очки. В них второй после главаря человек в триаде казался безобидным интеллигентом. Когда ему предложили длинные, по локоть, рабочие перчатки, чтобы уберечь рукава костюмчика в облипку, управитель подслеповато прищурил и без того узкие глазки и коротко поклонился, кивая и улыбаясь. Поодаль тем временем готовили предмет, который, разгораясь, завывал как реактивный движок. Паяльная лампа. Мэл помнила эту штуку по гроту Вааса и уловила: сейчас доведётся наконец увидеть, как её здесь применяют. Для чего, говорите, придумано нехитрое устройство с бензиновым резервуаром и форсункой? Уж наверное не для того, что приготовили для Бэрри. Чтобы не дёргался зря, поперёк лба и шеи бывшему караульному перебросили ещё две верёвки. Придавили к стволу так, что потерявший было сознание Бэрри очнулся, разлепил веки. Струя перегретого газа лизнула глазницу. Мгновением назад Мэл укуталась в кокон ментальной глухоты. Он, как водится, был гораздо слабее боли и непрерывно вибрировал от её тупых, но настойчивых тычков и ударов, но Мэл всё равно благодарила ведьмин организм за этот почти-рефлекс. Ведьма могла это вытерпеть. Не подавать виду, что ноги дрожат под коленями — «валькирия» ведь не человек, она сделана изо льда, титана и космических сплавов. Только вот зрительный сенсор удумал барахлить, хотя глаза закрывать тоже нельзя. Невыносимая вспышка, огненная муть. Будто бумажную, жар растворил тонкую кожицу века, вгрызся в роговицу и склеру. Глазное яблоко лопнуло и вскипело, а пламя всё грызло его и грызло, сначала до пузырящейся сукровицы, потом до чёрной спёкшейся корки. До хруста и скрежета натягивалась верёвка, врезалась в лоб, сдавливая череп. Бешеным всполохом отозвался зрительный нерв. Боль, казалось, курочила глазницу вместе с лобной костью, дотягивалась до височно-теменного шва, ломала, ломала. Нерв умирал под огненное эхо — ржавые молнии в клубящейся черноте. Мэл почувствовала ржавчину на вкус, подавилась ею, закусила губу. Чужая боль, будто вывернувшись наизнанку, вытолкнула на поверхность знакомые картинки, которые мигом заполонили всё восприятие целиком. Сломанная взрывной волной противоударная рамка пилотского кресла. То, что должно защищать, превратилось в зазубренное остриё. Продырявило лёгкий скафандр, воткнулось пилоту под грудину, прошло насквозь, едва миновав позвоночник. Пилот без конца кашляет, выталкивает изо рта кровь и слюну — пузырями и сгустками, вязкими тягучими пасмами. На правом запястье скафандра заполошно мигает алый сигнал медицинского датчика, бросает отблески на искорёженные стены, окрашивает капельки зарождающегося противопожарного дождя. …Пилот неподвижен, бессильно свесился влево — туда мёртвое тело толкнул последний крен агонизирующей канонерки. Малый боевой корабль сотрясается, вместе с ним трясётся и мертвец, будто его то и дело кусает хищный зверь. Зверь рядом, рыжий и косматый, он навис над пилотом и слизывает кожу и плоть с правой половины лица. Зверь до черноты обгрыз веко и прокусил глаз — вязкая стекловидная жидкость вытекла и застыла неподвижной блестящей слезой. Рич был уже мёртв, когда за него принялся огонь. Бэрри ещё жив и даже в сознании, на самой его границе — едва не оглушил телепата воплем. Не понять только, вслух ли орал, но в башке у Мэл звенело знатно. Ноги тряслись под коленями — того и гляди подкосятся, а между позвонками будто гвозди застряли, судя по скрежету в затылке тоже ржавые. Спокойно. Попытка выровнять дыхание привела к тому, что перед глазами на миг сгустилась алая муть. В ней на грани чувствительности скрипели верёвки — сначала натянутые до предела, потом ослабленные, вялые. Бэрри почти отвязали, когда эфир для Мэл взорвался шепотками, от которых расходилось странное эхо, словно личность наёмника расслоилась и каждый слой говорил отдельно. — Эй, ведьма… Здесь… Ты здесь? Выручить… вчера пыталась… спасибо! Добей, а! Добей сейчас, слышишь?! Человек… ты? Или сука злая, как говорят… Шёпот слился в подобие белого шума, потом опять проступили слова — разрозненные, случайные, безо всякого смысла. Так рвано, наверное, могли перекликаться души в аду — если бы ад действительно существовал. — Помоги… — выплыло из этой мешанины. Словно голос тонущего, далеко-далеко. Разрезанные путы опали. Бэрри чуть было не рухнул лицом вниз продолжением пальмовой тени, но бывшие дружки подхватили караульного под мышки. Направление, в котором его развернули, могло быть только одно — к железному, мать его, ящику, похожему то ли на духовку в преисподней, то ли на ванну, где под решетчатым верхом совершают омовение бензином и огнём. — Помоги… Слышишь?.. Мэл слышала — ещё бы не слышать, пока не совсем глухая. Во рту только напрочь высохло. В КПП Алвин скрипел зубами, чувствуя отголоски её состояние. — Прости. Я должна. — Перебросила ему Мэл. Будто гранату без чеки. Будто раскалённый уголь. Сердце тем временем окутывалось льдом, в левое подвздошье воткнулось что-то вроде здоровенной острой сосульки. Сосульками поменьше, но такими же острыми вытянулись, казалось, кончики пальцев. Дверца «духовки» с подвываниями распахнулась, застонали десятки раз прокалённые огнём петли. Через мгновение Бэрри, который, причиняя себе ещё большую боль, инстинктивно перебирал сломанными ногами, швырнули бы внутрь ящика. Словно подыхающего пса в последнюю для него будку. С пальцев ведьмы сорвались ледяные лезвия. С недавних пор Мэл представляла свою силу именно так: острия, протыкающие чужое сердце. Миокард беспомощно трепыхался, покрывался кровящими прорехами. В сплетениях сердечных нервов носилось что-то, со стороны похожее на отдалённую грозу. Два дюжих мужика забуксовали, почти запнулись, как по команде. Их ноша отяжелела, запуталась в погрузневших ногах и обмякла марионеткой, у которой порвались нити. Мистер Хойт любит управлять марионетками. Настолько, что даже отработавшие своё куклы становились участниками последнего шоу. Как та, кто обладает скрытой властью отсекать нити, урезать жутким спектаклям финал, Мэл, наверное, должна была улыбаться, но где там. Заскорузлые прорези маски царапали нежную кожу под глазами. Хвала солнцу и зною — слёзы высыхали в один миг, их никто не видел. На втором этаже КПП Алвин почесал о резиновый наглазник прицела зазудевший вдруг лоб. Господин управитель, задрав домиком несуществующие брови, прятал в карман очки в золотой оправе. — Мисс Харт. Что произошло? — сухо, будто табачные листья сигары под «гильотиной», прошелестел Хойт. Невозмутимые доселе китайцы завертели одинаково крупными и круглыми головами: любопытно же, что за бабе здешний хозяин задаёт до крайности странный вопрос. Баба в маске. У бабы неживой, механический голос, точно под чёрным трикотажем спрятан речевой синтезатор. — Инфаркт от болевого шока, сэр. — Прорезь для губ противно вымокла от пота, но Мэл собрала всё терпение, заставляя себя не морщиться. Нормально, всё нормально. Лишь бы снова не вылез наружу дрянной рефлекс — слёзы как отголосок чужой боли. — Кого только сюда не заносит. Даже таких… слабаков. От ненависти, разбуженной насмешкой Хойта над мертвецом, у Мэл до сих пор двоилось перед глазами. Благо, теперь держал Алвин, а то бы, чего доброго, свалилась, как пьяная, под стол. Мятная прохлада, точно морские волны, обволакивала, баюкала отходящий от напряжения разум. Глаза Алвина мерцали, манили синим омутом, в котором ноющее тело ждал покой, а не удушье и гибель. — Ты всё сделала правильно. — Тёплые губы защекотали ухо. — Думаешь? — Положив подбородок Алвину на плечо, Мэл зажала зубами указательный палец. Сдавила сильнее, ещё и ещё, пока не свело дёсны, не заныла мучительно фаланга. Отпустила. Сведённой в судороге ладонью погладила бритый Алвинов затылок. Знал бы, о чём думала. Как мечтала передушить китайцев, потом Хойта, грезила бесполезно и глупо, пока довольные результатом переговоров гости топали к воротам, пока усаживались в добротный по такому случаю внедорожник. Пока убирались к чертям в аэропорт, оставив Мэл наедине с бесплодной злостью. Дать ей волю значило распрощаться и с Алвином, и с мечтой о побеге. Всё яснее некуда. Только вот перед глазами застрял управитель с паяльной лампой. Катился бы в преисподнюю, вслед за Лонгвеем, но нет — посольство укатилось всего лишь на аэродром. — Видел теперь, какой я ангел? — Вопрос, на который Алвин так и не ответил, перерастал, кажется, в навязчивую идею. Первый признак любимого Ваасом безумия. — Ангел, ангел… — Алвин ласково боднул Мэл в лоб. Пробравшись ладонью под расстёгнутый бронежилет, принялся гладить до крайности напряжённую спину. — Какой Рай — такие и ангелы. Как ты мне сама говорила? Удар милосердия? Да, что-то такое она говорила совсем недавно, но сейчас сил хватило только кивнуть и плотно прижаться. Подбородок воткнулся в мужское плечо — наверное, больно, но Алвин терпел. Вдоль позвоночника под его большими ладонями растекалось блаженное тепло, прогоняло адскую смесь зажатости и боли. К шее то и дело прижимались царапучие губы. Жаркое дыхание высушивало пот, поднимало дыбом волоски на затылке. Сегодня от Алвина не пахло порохом и гарью, этими спутниками смерти. Одной только мятой, аромат которой Мэл готова была пить и пить, как свежесть после грозы. Сидеть бы так до бесконечности долго. Столешница до чёртиков твёрдая, задница занемела, но плевать. Мэл размякла в полукольце Алвиновых рук и готова была уснуть, когда к объятьям добавились поцелуи. Не дремало только чутьё, ловило приближение чужака, который вот-вот разорвёт сплетённый на двоих уютный кокон. В коридоре замерли тяжёлые шаги. Скрипнули подошвы. Противно заблеяли дверные петли, в проём просунулась зелёная, будто у лешего, физиономия. Наёмник и походил бы один в один на вылезшее из полутьмы лесное чудище, если бы только чудища таскали с собой ПП и рассовывали по карманам пятнистого одеяния чёртову кучу магазинов. Мэл рассмотрела всё это мельком. В следующий миг Алвин заслонил её от чужого взгляда, чуть насмешливого, но больше любопытного. Что там ведьма, не раздета ли? Небоскрёб, небось, уже вовсю мнёт сиськи, говорят, он каждую свободную минуту суёт ей за пазуху свои ручищи. Что там за сиськи-то, есть за что подержаться? Сучка всё в форме да в форме, не зыркни на неё лишний раз. Небоскрёб один хрен отморожен на всю голову, если присовывает такой… Ох уж этот пошлый интерес. Он тянулся из приоткрытого проёма, будто настырные щупальца оголодавшего спрута, которые так и подмывало обрубить. Щупальца натыкались на широкую спину Алвина, бесполезно скользили по непроницаемо-чёрной фигуре. Разочарованно дрожали. Небоскрёб, жадная сволочь. Весь обзор закрыл, урод долговязый. — Эй, вы… кхе-кхем! — вслух наёмник прокашлялся, явно приводя в порядок севший от сосредоточенности голос. — Дуйте к боссу, мухой! — Мухой можешь сам дуть. А мы пойдем, как ходят люди, — не оборачиваясь, будто за спиной совсем не на кого было смотреть, бросил Алвин. Впрочем, вполне миролюбиво — не придерёшься. Мэл надеялась, что теперь страдающий любопытством посыльный уберётся восвояси, но чёрта с два. Он стоял и таращился на то, как невозмутимый «долговязый урод» приводит в порядок ведьмин бронежилет, ссаживает со стола её саму, непринуждённо и бережно. Потом с такой же лёгкостью и лаской берётся за длиннющую зачехлённую винтовку. Откровенно маялся бедняга и тогда, когда «эти странные двое» потеснили его в двери и протопали мимо. Ещё бы не маяться, если целый рой неудобных вопросов распирает изнутри голову, царапается в горле, дёргает за кончик языка. Вот-вот прорвётся, как прорывается волдырь с гноем на ране, стоит зацепить засохшую корку. Невыносимые терзания. Будто кто-то ухватил прямо за нервы и решил доконать ведьму зудом — в довершение ко всему, что ей пришлось вытерпеть сегодня. — Спросили бы, если хочется, мистер Кэмпбелл, — не выдержала Мэл. Не обернулась, но задержала шаг, ожидая, пока нарыв всё-таки лопнет. Поддела, что называется, присохшую кожицу. Изумление достигло предела, слилось с любопытством и выплеснулось, наконец, наружу. — Как ты поладил с такой стервой, а? — выпалил посыльный, едва подобрав челюсть. Обращался он, конечно, к Алвину — вот ещё, разговаривать с бабой, их тут пачками имеют вдоль и поперёк, главное, чтобы всё на месте было. — Она ж сущая ведьма… — он заговорщически понизил тон и подался вперёд, мол, пшла вон, баба, у нас тут мужской разговор. Мэл подавила смешок, когда Алвин сверху вниз покосился на лезущую под локоть помеху — так, наверное, кит мог бы смотреть на рыбу-прилипалу, что назойливо трётся под боком. — А я сам тот ещё стервец. Спроси у тех, кого она, — Алвин за ремень чехла приподнял на плече винтовку, — лишила головы. А ей, — невозможно блестя глазами, он кивнул на Мэл, — как раз такие нравятся. Стервецы с большими пушками, в этом секрет. В общем, тебе не светит, расслабься. — Иди ты… — «мистер Кэмпбелл» постарался фыркнуть как можно пренебрежительнее. Получилось довольно жалко, и наёмник скособочил рот, словно оправдывая значение собственной фамилии[3]. Теперь бы как-то затереть на лице следы веселья. Босс не должен видеть, что у его «валькирии» появился повод для смеха. Беззлобную улыбку оставить в коридоре, ей на замену прилепить ледяную гримасу, тем более, за закрытыми дверями чувствовалось присутствие того, кого Мэл хотела видеть ещё меньше Хойта. Створки распахнулись, выпустив из кабинета знакомую сухую фигуру в камуфляже, который казался подобранным под цвет лица. При виде командира австриец прищурился и скупо козырнул двумя пальцами ото лба, не прикрытого сейчас краем берета. Берет зажат в кулаке. Каков, однако, герр Штайн подхалим. — Не закрывайте дверь, герр Пауль, — донеслось из кабинета. — Мы ждём ещё кое-кого. По тёмной, выстроенной на манер колодца лестнице и правда кто-то поднимался. Этот кто-то нёс в себе смутно знакомый ментальный отпечаток, знакомую окраску эмоций и мыслей. Пауль, с откровенной насмешкой козырнув ещё раз, нахлобучил берет и потопал в сторону лестницы. Через мгновение скрылся в «колодце». Мэл выпустила было вслед одну из чувствительных нитей восприятия — надо же, в конце концов, прощупать, какого чёрта австриец в обход непосредственного начальства уже второй раз за последние дни делает у Хойта. Как в тумане улавливалось: всё гораздо сложнее плоских наёмничьих шуток в духе «босс любит узкие жопки больше разработанных». Обрывки мыслей, пойманные мимоходом, подсказывали, что в снайперской группе под командованием Алвина Лунда прописался одобренный «его величеством» шпион. Хотелось бы, чёрт возьми, поконкретнее. Но незнакомец, с которым разминулся на ступеньках герр Штайн, заполонял восприятие целиком. Клетка. Ржавчина на клёпанных полосках железа, голых досок хватило на половину пола. Пленник рядом сидит прямо на изрытой земле, из которой торчат черепа, а девчонку берегут, чтобы продать подороже. Девчонке, видно, и так здорово досталось — сбилась в комок, плотно обняла колени и спряталась больше за путанной рыжей гривой, чем за рваньём, в котором её схватили пираты Вааса. Улучить момент, узнать имя, фамилию, дату рождения. Внести в списки пропавших, иначе продадут без вести, без шанса на возвращение. Так это же Сэм! Чтобы не вскрикнуть, Мэл чуть было не выхватила зубами приличный кусок нижней губы. Чудом удержалась. Отлично же это выглядело бы под немигающим Хойтовым взглядом в упор. — Заходите, не стесняйтесь. Всё прошло настолько отлично, что вам позволено не стесняться. Позволено даже получить вознаграждение… за проделанную работу. — Хойт так и лучился сытым благодушием, которое со стороны выглядело до крайности иррациональным. И бесило так же, как и очередная, приготовленная «его величеством» подачка: увесистая пачка банкнот и светящаяся янтарём бутылка на столе. Мэл распирало если не радостью, то настолько же иррациональным предвкушением. Сэм, конечно Сэм. Одинокий наёмник, который разъезжает на пикапе с пулемётом и запросто заявляется к боссу на приём. Человек, собирающий и передающий куда-то сведения о рабах. Целыми списками. Тайком от Хойта. Дурацкое предвкушение, наверное, проснулось от грызни, затеянной совестью. Рыжая рабыня когда-то сидела в клетке у Вааса, ведьма пялилась сквозь бамбуковые прутья и ничем не помогла. Эмили, так звали девушку. Разве её до сих пор не продали? А может в пещере у Хойта Сэм смотрел на вторую близняшку, Эбби? Размышлял, как бы изловчиться и поговорить… — …Сэм! Давай, присоединяйся, ты как всегда кстати! — Радушные возгласы Хойта заставили Мэл проморгаться. Усилием стряхнув морок сосредоточенности, она в упор уставилась на вошедшего. Эта физиономия мелькнула в зеркале заднего вида в день, когда умер Марек. Грубые, нарочито неприятные черты, которые словно кто высек из камня долотом. Глаза едва прорезаны в складках век под низкими надбровными дугами. В уголок левого глаза протянул длинные лапки чёрный паук — как живой, из самых ядовитых. На татуировку остриём смотрит зачехлённый на плече здоровенный армейский нож. Лысый массивный череп. Узкая бородка, будто специально прилепленная для того, чтобы ещё больше утяжелить нижнюю челюсть. Красавец, саркастически резюмировала про себя Мэл. Такое чувство, что скульптору пригрезился самый топорный образ из всех возможных, а может, и вовсе надоело обтачивать материал. Оставил как есть, на то, что получилось, нацепил камуфляж, бронежилет. — Знакомься, Сэм… Хочу предложить тебе на некоторое время войти в состав группы герра Лунда. Как на это смотришь? — Хойт откинулся на спинку кресла, с наслаждением разглядывая своих псов в новом комплекте. Мэл скрипнула зубами. Что это, второй соглядатай в компанию к Паулю? Очень похоже на то. Сделалось ещё жарче, чем было. Злость снова застилала глаза. — …наслышан, очень наслышан, ja. — Протянутая в её сторону рука заставила Мэл очнуться. Сэм, очевидно, сначала поприветствовал Алвина, а теперь улыбался ведьме, без отвращения или страха, и резко, с заметным акцентом выделял слоги, отчего речь походила на металлический лязг. — Слава мэм её опережает. — Ну ещё бы, герр Бекер. — Сделав над собой усилие, Мэл пожала ладонь в тонкой тактической перчатке. Всё предплечье выше было испещрено татуировками, которые, что и говорить, дополняли образ до крайности плохого парня. Плохого — и единственного из всех, кто, не считая Алвина и его ребят, решился поздороваться с «миноискателем». Эта мысль застряла у Мэл в голове, совершенно выбивая из колеи.