Цивилизованные люди

За последний месяц болезнь хватала Алвина дважды. Мэл знала, что с эпохального момента заключения мира с триадой минули месяц, неделя и ещё одни сутки. Вычисления по фазам Луны на сей раз не пригодились. За точность следовало благодарить аризонцев, которые однажды приволокли откуда-то кипу раритетных журналов. Кто-то другой на месте Алвина тут же отправил бы хлам в здешнюю, вечно полыхающую изнутри бочку, но рачительный герр командир устроил макулатуре ревизию. Тот вечер намертво записался у Мэл на подкорку. Алвин, вкрай измотанный духотой и шастаньем с группой по острову, после душа и ужина на скорую руку принялся разбирать бумажные сокровища, жёлтые от времени и местами рассыпающиеся на отдельные листы. Мэл предпочла бы заняться чем-то другим, нет, не только и не столько сексом. Слишком уж углубились тени под синими глазами и на острых от худобы скулах у любимого Небоскрёба, а под усталое нытьё в его мышцах хотелось подвывать самой. Больше всего Мэл хотелось уложить его на обновлённую недавно койку, с которой больше не съезжал матрас, не новый, но приличный. Прикорнуть под боком, прижаться, погрузить герра командира в сон. Пока спит — основательно поработать с алыми проводками нервов, навести порядок в хаосе электрических вспышек. Мэл помнила и эти планы тоже, их выполнение не то что вошло в привычку — отработалось до автоматизма. Помнила, как решила дать Алвину время, прежде чем настоять на отдыхе — в бумажных гляделках улавливалась конкретная цель. К чести аризонцев, от пыли принесённое добро они протёрли. В едком белом свете лампы-трубки, под назойливый треск разрядов лицо Алвина то и дело озарялось улыбкой. Герр командир ненадолго задерживал взгляд на верхних страницах с фотографиями, с потускневшего глянца которых журнальные красотки рекламировали такие же журнальные, хоть и страшно древние с точки зрения Мэл платья. Она помнила, как собиралась задать язвительный, приправленный ревностью вопрос, да вдруг нащупала: в беловолосой голове каждый наряд по очереди представляется на ней, на ведьме. Результат примерки герру командиру явно нравился, ещё больше нравилось представлять, как очередная материя соскальзывает у Мэл с плеч. Не сдвинувшись с места, они оба тогда моментально взмокли. Пульс гулко, в унисон колотился в головах, болючими разрядами соскальзывал к паху. Во рту мгновенно пересохло — Мэл знала, что у Алвина тоже. — Бинго… — прошептал он тогда очень уж вдруг, выудив наконец из-под дамочек в платьях и листов с печатными столбцами первую таблицу с цифрами. Потом ещё и ещё. Журналы давным-давно перемешались внутренностями друг с другом, но герр командир не обращал на бардак внимание и методично откладывал находки в сторонку. Лукаво улыбаясь, косился на Мэл и, будто растягивая предвкушение, облизывал губы. — Сейчас-сейчас. Просто хочу, чтобы у нас с тобой был свой наглядный календарь. Календарь, вот оно что. Мэл помнила эту свою мысль, вспомнила и то, что календари некогда печатались на бумаге, а не существовали исключительно в памяти электронных носителей и висящих в воздухе проекций. Надо же, и свою недосягаемую жизнь через тысячу лет, одновременно будущее и прошлое, сейчас, впрочем, ни капли не важное, Мэл пока не забыла. Важен только Алвин. В тот вечер, под щелчки лампового стартёра, герр командир потратил ещё немного времени на ветхие страницы. Устелил столешницу вырванными разворотами и занялся их скрупулёзным изучением. Подперев кулаком подбородок, Мэл наблюдала за каждым жестом длинной даже в сидячем положении фигуры. Да что там — откровенно любовалась и могла бы продолжать в том же духе ещё долго, хотя в окно лезла чернильная темнота, рябью моргала от расставленных по забору прожекторов, а глаза то и дело застилались мутью. Календари, конечно, сплошь относились к двадцатому веку — какой-нибудь музей у Мэл «дома» оторвал бы раритет с руками и поместил под бронестекло, но Алвина в веке двадцать первом такие мелочи не смущали. Картинно изогнув светлые брови, он прищурился, будто заглядывал в окуляр прицела. — Так-так, вот он, попался всё-таки. — Состроив шутливо-хищную мину, подцепил наконец со стола листок, как нарочно самый обтрёпанный. — Я уж думал, облом, — Алвин покосился на Мэл и подмигнул так, что её волной окатил жар. Календарь измялся и обтрепался, но длинные пальцы, каждое движение которых казалось Мэл завораживающим, ловко расправили бумагу, сложив разорванный верх в витиеватое «1984»[1]. Число почему-то неприятно царапало, но кроме смутных ассоциаций с древними книжными страшилками ничего не припоминалось. Алвин тем временем подлечил место разрыва аккуратным отрезком прозрачного скотча. — Теперь у нас с тобой, — начал он почти торжественно, движением головы откинув с правой стороны лба длинные пряди и изо всех сил демонстрируя бодрость, едва ли не веселье, — нет необходимости по-дикарски делать зарубки на стенах. Мы ведь цивилизованные люди, должны завести себе календарь. Повезло нам, правда? Ах да, сообразила Мэл, високосный год. Две тысячи двенадцать минус двадцать восемь — получается тысяча девятьсот восемьдесят четыре, никакой мистики и страшных антиутопий. А теперь — хватит кое-кому сидеть сидьмя, пора бы устраиваться на сон грядущий. Под эти мысли она поднялась с облюбованного места, с противным скрежетом ножек по бетону сдвинула стул. Встала у Алвина за спиной, прижалась грудью к лопаткам. После длинной, неподвижной паузы — это тоже запомнилось в точности — скользнула ладонями по плечам и сцепила пальцы под выпирающими из-под рубахи ключицами. Затаив дыхание, ткнулась носом в затылок, приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать короткий ёжик волос ближе к макушке. — Повезло, повезло, — хмыкнула то ли ласково, то ли иронично. — А теперь, герр командир, на волне этого невероятного везения будьте любезны проследовать в кровать. — Незамедлительно — если миледи проследует туда со мной. Мгновением позже Алвин возвышался в комнатушке во весь рост. Не глядя, но с неизменной аккуратностью — задом — задвинул под столешницу стул и в следующий миг подхватил Мэл на руки. Для вида она пыталась протестовать, но бессовестный герр командир принял вид неумолимой ледяной скалы. Размывая усталость, из него сквозила сила, та же, с которой он таскал по островам огроменную винтовку весом в шестнадцать килограмм, а «миледи» с её едва ли пятьюдесятью казалась совсем несерьёзной нагрузкой на один миг. Дальше в памяти наблюдался подозрительный провал. Очнувшись, Мэл обнаружила себя в полумраке, голой, мокрой до корней волос и прижатой к такому же мокрому телу. «Тело» уловило движение под боком и, не открывая глаз, улыбнулось почти безумно. Придвинулось ещё ближе, хотя казалось, теснее уже невозможно, склонилось к шее, защекотало кожу губами и длинными прядями чудно́й стрижки. С Мэл бесконечно хорошо, бормотал он тогда, блаженно жмурясь на свет из окна. А в ней — ещё лучше, добавлял без стыда; Мэл чувствовала, как от несносных скабрезностей кровь приливает к лицу, но ни капли не обижалась. Всё казалось в порядке вещей, устоявшимся так же, как запахи пота и мяты у них в комнате, как отпечатки прожекторов на тёмных стенах. Как ветерок из открытой створки окна — потным телам он казался даже прохладным. Иллюзия, что им двоим ничто не угрожает, была тогда незыблемой и полной. Мэл долго чертила на белеющем в сумраке теле линии-невидимки, уже по привычке, на ощупь обозначая плотные, без капли лишнего жгуты мышц, и ей снова казалось: Алвин сильнее всего и всех — даже своей болезни. Мелькнула надежда: эта подлая сволочь отступила, уползла, провалилась в Бездну, откуда появилась. В предутренних сумерках иллюзия рассыпалась, как горстка пепла под грубой подошвой. Они оба так и не поняли, от чего проснулись. Из коридора доносилась возня, невнятная, но чересчур громкая для пауков или крыс. После того, как вместо скрипучей сетки на койку стараниями Алвина приделали основу поустойчивей, подслушивающих почему-то ещё сильнее тянуло приложиться к зазору между дверным полотном и проёмом. Вот и в тот раз под дверью кто-то топтался, переминался с ноги на ногу, будто пытался унять зуд в паху. Впрочем, кажется, у любопытного там и правда зудело, но он ни черта не видел и сердито сопел, ограничиваясь фантазиями, урывки которых и поймало сквозь сон ведьмино чутьё. Алвин с шипением втянул в себя воздух и резко сел — койка едва скрипнула. В коридоре насторожились, затаили дыхание. Сцепив челюсти, чтобы не заскрежетать ненароком зубами, злой как чёрт Алвин без единого лишнего звука выбрался из постели. До Мэл долетело его желание приоткрыть дверь и сказать наглецу «бу!». Это было почти смешно — Мэл помнила, как фыркнула и принялась полуощупью расправлять сбитую в гармошку простынь. Охочий до дармовой клубнички и таких же сенсаций наёмник почуял неладное и успел смыться, потревожив напоследок светотень в щели у пола. Герр командир разочарованно цокнул языком, мол, сорвалась развлекуха, а так хотелось щёлкнуть вуайериста по лбу. Мэл, конечно, залюбовалась белым обнажённым силуэтом — пока тот дефилировал обратно в кровать. Худой, но не костлявый — наоборот, образец статности без слишком уж острых углов. Будто алебастровый, с виду ледяной, но холод страшен другим, а ведьме, как всегда, захотелось прильнуть как можно теснее. Дыхание перехватило. Алвин задержался у стола в невинном желании хлебнуть из фляги воды. Благо, обновлённая койка не имела привычки штормить, и Мэл совсем не так невинно потянулась к белеющей в полумраке фигуре. И чуть было не ухнула вниз, в совершенно чёрную пропасть. На деле едва не упала с кровати, потому что вытянутая рука провалилась в пустоту. Вниз по пищеводу скользнул холод запоздалого предчувствия — из самых мерзких, которые ничего не помогут предотвратить, зато потащат в бессильные наблюдатели. В наблюдатели Мэл не собиралась. Правда, потратила пару мгновений на то, чтобы избавить мозг от чувства, словно по нему елозят щупальца, помимо присосок оснащённые ещё и зубцами или крючьями. Стискивая голову, Алвин согнулся, резко, будто получил под дых. Пытаясь удержаться на ногах, упёрся локтями в стол — зашуршали, разлетаясь во все стороны, страницы календарей. Потом подоспела Мэл, поднырнула под руку, подпёрла собой ту самую фигуру, с которой секунду назад не сводила глаз, пуская восторженные слюни. Теперь фигуру корёжило и ломало в конвульсиях. Мэл помнила, как взвыла в почти-ярости — убить бы, уничтожить болезнь, эту грёбаную суку, что засела у Алвина в голове, пробуравила метастазами здоровые клетки, но суке хоть бы хны было на ведьмины умения. В отличие от всего остального организма. Эта мысль вроде бы отрезвила, даже успокоила. Кое-как подтолкнув Алвина к кровати, Мэл пристроилась рядом вместо бортика, чтобы неподатливое долговязое тело, чего доброго, не свалилось в корчах. От души, до крови укусила себя за губу — это всегда помогало сосредоточиться. Чёрная завеса перед глазами поредела, превратилась в еле заметный туманный тюль. Вдох-выдох, вдох-выдох — щупальца с присосками и крючьями перестали шарить в черепной коробке, отлепились от мозга. Ведьмино тело выставило защитный барьер. С Алвином всё было по-прежнему. Он до хруста вцепился в запястья Мэл, вынудил встретиться с ним взглядом. — Только себе… не навреди, — велел — да-да, именно велел — сбивчиво, но связно. Теперь он ни с кем её не путал, сквозь пелену рефлекторных слёз видел только свою ведьму и, кажется, по буквам пытался впечатать слова ей в сознание. — Осто… осторожнее… Ну, он хотя бы не возражал — уяснил, что противиться бесполезно. Она всё равно это сделает. Всё равно сплетётся с ним нервами, пропустит сквозь себя взбесившийся поток электричества. Морщась от напряжения в позвоночнике и тяжести в груди и в черепе, вберёт избыточный потенциал, будто губка воду. Только бы не размокнуть, как губка, потому что главное впереди. Хаос больше не хаос, просто бурный поток, который нужно разбить на «рукава» и направить каждый в правильное русло. Алвин закрыл глаза и бормотал, то ли молился Йормунганду, то ли всё умолял Мэл не усердствовать во вред себе. Она не вслушивалась — вытеснила прочь из разума всё лишнее, сменила позу, чуть приподнявшись и прижав отяжелевшую белую голову к груди. До поры, когда полумрак сделался бледно-серым, а свет прожекторов за окном поблек и растерял желтизну, ведьма приводила в порядок своего герра командира. Процесс напоминал работу виртуального регулировщика или диспетчера, который разруливает движение на сложном участке пути, с той разницей, что компьютерная программа не умела потеть, трястись от напряжения и мучиться жаждой. Посветлело ещё немного — впору было пересчитывать поры, рытвины и трещины на бетоне ближайшей стены. Сработал будильник на командирских часах. — Fan! Надо же сверить календари! — Алвин привстал, резковато, но не забыв обнять Мэл за плечи. Свободной рукой огладил по щеке, за подбородок приподнял голову, заглянул в лицо. — Я сейчас… Мэл заставила себя кивнуть. Да, сейчас начнётся. Эта демонстрация преувеличенной бодрости тоже успела записаться на подкорку, и, похоже, каждый раз будет представать во всей красе. Нет, герр командир даже не шатался — перелез через Мэл и принялся хозяйничать в комнатушке. Для начала вырубил будильник, который тогда почему-то верещал особенно противно. Подобрал разлетевшиеся листы, сложил в общую стопку, а нужный календарь прилепил на скотч к дверному полотну со словами «к стене не пристанет — бетон дерьмо, осыпается». Мэл зажмурилась от вспыхнувшего вдруг света, хмыкнула и выбралась из постели. Не одному же герру командиру делать вид, что всё отлично. Впрочем, последствий ночного приступа Мэл тогда не уловила, как ни напрягала чутьё. Герр командир что-то подкрутил в часах и нацепил их на запястье. Он думал, зрелище «из одежды один ремешок на руке» позабавит Мэл, она с готовностью подыграла, но до сих пор подозревала: её тогдашняя улыбка получилась такой же натянутой, как и все остальные телодвижения. Впрочем, они оба в то утро, не сговариваясь вслух и едва обменявшись обрывками мыслей, играли в одну и ту же дурацкую игру. Игра называлась «всё отлично» — за исключением лёгкого и так же легко устранимого бардака в комнате. «Всё в порядке» отпечаталось на лице Алвина, когда он, уже полностью одетый, достал из кармана рубахи половинку карандаша, которой обычно чертил перед группой баллистические схемы. — …вывезти её отсюда. На всё про всё с подготовкой — сроку месяц, от силы два… — Под эти мысли он обвёл на календаре сегодняшнюю дату. Подобные мысли в течение месяца повторялись с завидным постоянством, так же, как и знакомства с людьми, которые так или иначе контактировали с Большой Землёй. Каждый новый контакт вслед за Алвином по-своему прощупывала Мэл, и… Мимо, всё мимо. Любой из Хойтовых снабженцев, связующих звеньев между архипелагом и внешним миром, не задумываясь, с потрохами выдаст боссу беглецов в надежде заработать себе бонус-другой. Задумавшись, Мэл проморгала, когда Алвин успел очутиться над рюкзаком. Пару мгновений пошуршав в его недрах, герр командир выложил на стол упаковку с ампулами и пару запечатанных шприцев. — Это для тебя. Пусть будет под рукой. На всякий случай, — сообщил сухо. Мэл и сама узнала давешнее обезболивающее. Принимать факт, что её снова может скрутить отдача, очень не хотелось, но Алвин был прав, две развалины под одной крышей это перебор. — Я люблю тебя, — едва не брякнула она в ответ, но вовремя прикусила язык. Попробуй, после минувшей ночи скажи герру командиру что-то этакое. Герр командир грёбаную сотню раз покарает себя за немощь и бессилие. «Зачем я ей такой нужен» водрузит вишенкой на пирог, который сам по себе та ещё горелая блевотина. Чтобы сгладить заминку, Мэл поспешно выхватила из упаковки оставшуюся от завтрака галету, отправила в рот. Печенюшка, как обычно, оказалась картон картоном, но лучше жевать её, чем выказать клокочущую в груди злость. Злость на себя и на грёбаную мразь, что засела у Алвина в голове. От приступа до приступа болезнь дремала неделю. Во второй раз не ждала ночи, атаковала, едва Мэл с Алвином, вернувшись из разъездов по острову, закрылись у себя в комнатушке. Это случилось вчера вечером. Первопричиной Мэл считала аризонцев: едва ли не перед самым припадком Алвина окликнули с КПП, рассказали о похождениях Мика и Хейла в их личное время. Для Рук Айленда история звучала скорее обыденно, чем занятно. Парни, мол, сшибли внедорожником местного жителя, какого-то замшелого старикана, остановились на месте инцидента и взяли жертву в оборот. Напинали бедолаге по и без того немалым травмам и ранам. Местному ничего не оставалось, кроме как привести бравых вояк здешнего «короля» к себе домой и выплатить «неустойку» то ли за беспокойство, то ли за задержку в пути. Дальше начиналось самое весёлое. Аризонцы, которые при командире прикидывались паиньками, разгромили-де старикану его убогую хибару, прикарманили всё мало-мальски ценное, и — тут в байке выплывали расхождения — может, со скуки перестреляли домашнюю живность вроде нескольких кур и свиней, может, позарились на жену хозяина, такую же престарелую. А может, всё вместе — в общем, те ещё извраты, кто бы мог подумать. В собственную историю сами рассказчики, караульные с КПП, верили безоговорочно, и у Алвина не верить не было ни единой причины. Здесь все делали что-то подобное, некоторые — время от времени, многие — каждый день, как по графику. Тех сердобольных, кого это волновало, отсеивал сам остров. Алвин сердобольным не был. Он просто пытался, изо всех сил пытался сколотить боеспособную единицу, а не оголтелую банду отморозков. Рук Айленд откровенно смеялся над любыми стараниями навести порядок, но герр командир упорно считал: выродкам в группе не место. Именно это он повторял у Мэл в голове, прежде чем болезнь снова укусила, исподтишка, будто подколодная змея. Вернее, сначала Алвин хорошенько разозлился. Побелел под цвет облаков, случайно затесавшихся на знойном небе, засверкал глазами, сжал в одну линию губы. Так бы и отправил аризонцев к новому командиру, которому наверняка плевать на разбой и мародёрство, сию секунду, если бы неразлучная парочка уже не убралась восвояси из-под ворот крепости. Через мгновение-другое и аризонцы, и ярость на них сделались далёкими и неважными. Мэл на себе дотащила Алвина от наскоро — не подсмотрел бы кто! — запертой двери до кровати, и до темноты снова перевоплотилась в грёбаного регулировщика энергетических потоков. Когда буря улеглась, Мэл без обиняков и церемоний велела Алвину лежать. Сцепив зубы и проклиная суку-болезнь и аризонцев заодно, принялась расшнуровывать герру командиру берцы. Руки дрожали, пальцы будто замёрзли и в спешке неловко соскальзывали, грозя распрощаться с ногтями. Глаза застилала злость. По щеке к подбородку сползала, омерзительно щекоча, слеза. Чтобы Алвин её не увидел, Мэл отвернулась. Стянула, наконец, ботинки — кто вообще назвал их тяжёлыми? Ни черта подобного, пулемёт в форте у Вааса был тяжелее, ещё тяжелее аккумуляторы для импульсных «стволов» у Мэл дома, и ничего, справлялась, хоть как выматывалась на тренировках и в боевых стычках. Только вот такое, как с Алвином, с ней впервые. Наверное, если бы аккумулятор умел чувствовать, он так же трясся бы после того, как его вполовину разрядили, от слабости пополам с минутным облегчением: и в этот раз получилось помочь. Она готова повторять это столько раз, сколько понадобится — приводить герра командира в порядок. Лишь бы он засыпал спокойно, без боли, во сне обнимал свою ведьму и размеренно дышал, улыбаясь нормальным снам. Лишь бы наяву был сильным и бодрым, и, встречаясь с Мэл взглядом, подмигивал блестящей синевой. Может быть, в этом ведьмино предназначение здесь, на острове? Поутру, впрочем, Мэл чувствовала своё предназначение в том, чтобы всыпать как следует аризонцам. Глубоко внутри задавленно пищала логика, подсказывала, мол, дорожные художества Мика и Хейла никак не связаны с припадком, и вообще все наёмники такое творят сплошь и рядом, а ведьма здесь никто и не имеет права… К чертям логику. О каком здравом смысле можно говорить здесь, в средоточии безумия? К тому же Мэл чувствовала себя обманутой наравне с Алвином. Жмурилась сердито на рассвет, который по обыкновению набросил розоватую пелену на всё вокруг, сгладил даже ржавчину на облупленных воротах. Обман, кругом обман. На этом грёбаном острове само солнце вводило в заблуждение, рисуя миражи сонной безмятежности. За створками восточных ворот, в дымке из розового света и пыли вяло кружили насекомые и топтались Алвиновы стрелки. Сэм Бекер, сложив на груди татуированные руки, подпирал поджарым задом капот своего пикапа и цепко вслушивался в громогласную болтовню аризонцев и Джоша. — Эй, ты видал, как она меня вчера уделала? Я б добрался до тебя, как пить дать добрался, если б не она, рыжий ты хрен. — Весело теребил шотландца Хейл. Флегматик Джош в ответ ухмылялся, как-то чересчур уж сдержанно — удивлялся, что кому-то понравилось схватить паралич в шаге от засады «противника». Плодотворная всё-таки вчера была тренировка, но Джош ещё с форта в обиде на ведьму. Как жаль, что сейчас обиженных прибавится — исходящий от командира холод не предвещал ничего хорошего. Честно говоря, Алвина Мэл прекрасно понимала. Но неожиданно для самой себя потянулась к сознанию всё того же Хейла, который притих, таращась снизу вверх на длинную, чёрную с белым фигуру. Старый джип нещадно мотает по ухабам. В днище дробно стучатся камни, гремит и лязгает железо — колымага, кажется, вот-вот рассыплется, оставляя на грунтовке цепочку из запчастей. Движок ревёт и подвывает, иногда чихает и отплёвывается, как живой. Наверное, даже железу не по вкусу пыль. Сто́ит в попытке сплюнуть её высунуться из кабины — башку тут же обсыплет ещё и песком, не спасут ни кепка с пологом, ни маска, ни очки. — Чё, наглотался?! — ржут с водительского сидения. — Предупреждали ж: не суй рожу туда, куда собака хрен не суёт. Мик придурок, сую ему в ответ кулак под нос, прикрытый шарфом: — Это я, по-твоему, тот кусок идиота, который не туда свернул? — Не-е-ет! — глухо хрюкают из-под шарфа. — Ты тот кусок идиота, который разучился читать карту! Смешно. Нет, реально смешно: заблудиться на острове, где и джунглей-то не осталось, одни проторенные дороги, скалы да шахты. Мангры у рек, пыль на холмах. Мой косяк, да, признаю, но в том, что тут всё одинаковое, я не виноват. И нехрен так ржать! От воя и грохота во все стороны разбегается живность, вроде как одичавшие собаки — видать, и правда научены не совать хрен, куда не положено. Джип взбирается в гору. Над дорогой, почти точно над головой нависает вышка. Лет ей, судя по всему, немало, вон, какая ржавая, на месте отвалившихся «рёбер» зияют щербины. Строили, однако, на совесть, если до сих пор не развалилась совсем, и уж явно не для того, для чего её нынче юзает босс. Радиовышка с приставкой «анти», вернее, с диапазонами в режиме «для своих». Это уже не очень смешно, хотя и умно. А ещё страшно: тут, пожалуй, сдохнешь, как сдох Марек, и никто об этом не узнает, потому что связь с внешним миром только для избранных. Для «шаманов» из Центра спутниковой связи, местечка, уставленного «тарелками», что твой обеденный стол. А «шаманы» подчиняются боссу… — Гляди-ка, чё там? — из-под повязки бубнит Мик, ещё и чавкает к тому же жвачкой, хренов бычара. Джип переваливает через подъём и как раз скатывается с пригорка, визжа и скрипя тормозами. На обочине, там, где грунтовка ещё чуть-чуть, и скатится под откос, ничком лежит тело. А может, и не совсем лежит, а копошится в пыли, мешая её с кровью, хватается за пучки вцепившейся в склон травы. Мик продолжает усиленно работать челюстями, но зыркает на меня поверх очков. В их зеркальных стёклах вижу собственный кивок, и тут же, зажёвывая матюки, напарничек ударяет по тормозам. Джип, кажись, идёт юзом, естественно, поднимая тучу пыли. Находка с обочины оказывается островитянином из мирняка, с виду старым и дряхлым, а там хрен его разберёт. По крайней мере, в грязных патлах вроде бы проглядывает седина. У деда нехило расквашена физиономия, больше всего кровищи явно из носа. Недостающие спереди зубы угадываются в пыльно-буром месиве на земле. — Эй, дед, чё у тебя? — спрашиваю для порядка, хотя картина, в общем, ясна. На грунтовке отпечатан тормозной след — ну и кренделя же кто-то выписывал. Уж я в этом разбираюсь, не зря в своё время крышевал уличные гонки. — Чего мычишь, а? Жертва ДТП уже не просто копошится — гиперактивным червяком отползает прочь от нас с Миком, того и гляди скатится по склону. Ползун, успехов на четверть метра. Левая нога нормально сгибается и отталкивается носком от грунта, правая тащится следом плетью. Понятно. Не сговариваясь, мы обступаем деда с двух сторон. — П-по-жалуйста. П-п-пожалуйста, господа, — лопочет старикан, впрочем, судя по голосу, не такой уж и старикан. Зенки тоже ни хрена не старческие, только рожа помятая, не считая юшки. В морщины на лбу и щеках набилась кровь пополам с грязью, но дёргается чувак вполне бодро. — Чё болит, мужик? — проникновенно вопрошает Мик над головой у ползуна, придерживает того за плечи, чтобы не рыпался дальше. Взгляд ползуна ошалело прыгает по нашей экипировке, моему автомату. От греха подальше закидываю «ствол» за спину. — Эй, ну ты чё, дед?! — обиженно бурчит напарник, удерживая жертву ДТП от полёта вниз по склону. После дурацкого рывка старый-не-старый идиот замирает на спине, вперив в небо блестящие зенки и дёргая кадыком. Я просовываю ладонь под до крайности пыльный затылок, другой рукой подношу к живописно красной роже флягу. — Ты похож на вурдалака, дед, — усаживаясь на корточки в изголовье ползуна, сообщает Мик. — На беззубого, мать его, вурдалака, — придурок покатывается со смеху и в конце концов падает на задницу, но тут же серьёзнеет и глубокомысленно замечает: — Судя по всему, правая нога сломана… Вместо ответа дед душераздирающе кашляет — ещё бы, во фляге не вода, а ром, самый ядрёный, под семьдесят оборотов. Я запоздало кошусь на выбитые зубы старикана и представляю, как должно печь у того во рту, но не раскаиваюсь: нормально, и дезинфекция, и анестезия. — Эй, дед, у тебя внутри чёт болит? — тыча себе большим пальцем в броник на груди, интересуется Мик. «Дед» мычит сквозь кашель, мотает головой и на всякий случай шарахается, тревожа больную ногу. Шарахается ещё раз, в другую сторону, когда видит у меня нож. — Не дёргайся! — приказываю. — Посмотрю, чего там у тебя. Бедняга неожиданно затихает, смаргивая слёзы и размазывая их тыльной стороной вдрызг изодранных ладоней. Когда под лезвием с треском распадается штанина, «дед» тихонько подвывает, скаля пеньки на месте выбитых зубов. — Таки перелом, дедуля! — с присвистом констатирует мой гениальный напарник. Иногда даже мне слабовато верится, что этот болван снайпер. К слову, когда он берётся за винтовку, природная дурь из его башки моментально испаряется, рот затыкается, а шило выскакивает из задницы, но вне работы Мик буквально невыносим. — Перелом, — подтверждаю. Затылок чешется, зараза, — запускаю пятерню под полог на кепке и с наслаждением перебираю мокрые волосы. Нога у «деда» выглядит паршиво. Лодыжка, хоть и раздулась уже, напоминает грёбаный зигзаг на дороге. — Ми-и-к… — зову задумчиво. — У нас в кузове найдутся доски? Вот же тёмный старикан, при слове «доски» опять истерит. Наверное, решил, что мы прямо тут его вздёрнем или распнём. Хотя так, видать, местный мирняк приучили, выработали, понимаешь, условный рефлекс. — Доски для шины? — Теперь и Мик сдвигает кепку на лоб и принимается скрести макушку. Выглядит он при этом ещё дурнее обычного, вон, как таращит глаза и язык наверняка высунул под маской. — Должны быть, — резюмирует, впрочем, вполне серьёзно, а жертве ДТП сообщает: — Не дрейфь, дедуля, шина — это такая повязка на ногу. — Так неси! Всё неси! — машу на напарника рукой. Тот бурчит что-то в духе «почему всегда я», но топает вразвалочку к нашей колымаге. — И аптечку тоже! — Бу-бу-бу! — отвечают со стороны джипа, но исправно лязгают железом, собирая всё нужное. — Сейчас, дед, вкатим тебе обезболивающее, — обещаю я, заглядывая в живописную рожу, кровь на которой начинает подсыхать. Рожа моментально куксится, будто копирует всех здешних идолов разом. Не, ну это уже перебор, думаю, и сжимаю деду руку — так, чтоб только внимание обратил. — Да не кривись ты, ща зафиксируем ногу и домой потарахтим. К тебе домой, не к нам же! Не поверил, вы только посмотрите. Из беззубого рта с шамканьем вырывается что-то про вурдалаков — ну спасибо, старый, конкретно отблагодарил. Следом летят торопливые извинения. Стягиваю вниз шарф-маску — дед должен видеть мою злорадную ухмылку. Мстительно втыкаю иглу шприца поглубже в замызганное бедро… Кое у кого сейчас рожи немногим лучше, чем у «дедули», усмехнулась Мэл, — чистые, но офигевшие. Хейл застыл напротив и отрешённо моргал, будто чувствовал, как содержимое его черепушки сканируют вдоль и поперёк. У Мика, как вчера, чесалась макушка и зудело между лопаток, словно герр командир, с виду мрачнее тучи и злее какого-нибудь ледяного великана, уже тыкал туда стволом пистолета, подгоняя шустрее покинуть группу. Неожиданно для самой себя Мэл подмигнула аризонцам. Те обдали её синхронным изумлением, и на сердце почему-то полегчало, даже плечи, которые со вчерашнего вечера так и норовили согнуться, сами собой распрямились. Теперь бы разгладить болезненную морщинку над переносицей у герра командира. — Можно тебя на минутку? — Мэл накрыла его запястье поверх манжеты, легонько пожала. Где-то за спиной скривился и закатил глаза Пауль. Джош насвистывал и чересчур живо интересовался баррикадой из мешков с песком. А вот герру Бекеру, похоже, по-настоящему любопытно. Мэл отбросила чувство, что их с Алвином изучают, в конце концов, здесь и сейчас никто не фантазировал себе всякие непотребства и не мечтал потеребить под них на досуге. Нет, дело было в том, что кое-кому по работе положено разбираться в людях и в их отношениях, но это потом, всё потом. Руку Алвин, конечно, не убрал — застыл и терпел пожатие, которое давно перестало быть лёгким. У Мэл занемели пальцы. Из сознания в сознание перетекали мысли и картинки, не поймёшь, чего больше, но ведьмина натура старалась, чтобы второго. В картинках — оно яснее. Картинки — дурацкое яркое кино, где двое, ведущие себя на манер весёлых идиотов, спасали — да-да, именно спасали — жертву наезда на одной из троп проклятого острова. Верхом абсурда выглядел финал. В нём весёлые идиоты выложили на обшарпанный стол в сколоченной из чего попало лачуге несколько пластин с таблетками, явно болеутоляющими. — На, дедуля, лечись. И да — ты больше похож на вурдалака! — Мик разражается хохотом, похожим на уханье совы, тычет пальцем в хозяина дома, который полулежит в подобии шезлонга. Откуда только шезлонг взялся в этом бараке. У «постели» хлопочет супружница «деда», такая же помятая с виду, полноватая тётка в не шибко чистых футболке и бриджах. При виде лекарств явно азиатские глаза тётки округляются, как у мультяшного кота. Смуглая и чумазая «миссис старикан» со следами возни в курятнике на одежде пытается оттереть с лица пот и грязь — так не стыдно приблизиться к «господам военным». Потом норовит бухнуться в ноги, лопоча что-то про отсутствие денег в уплату за помощь. Мик прекращает ржать, переглядывается со мной, обалдело хлопая дурными зенками. Бля, да мне тоже обидно. К тому же, от того, что перед тобой ползают на коленях, ощущения, оказывается, то ещё говно. Интересно, этих, которые в клетках, к такому тоже приучают? Чё-то рожа болит, надо бы сделать гримасу попроще. Отворачиваюсь, роюсь в кармане на штанах. Нащупываю «зелень», хватаю, сколько вмещается в кулак, мятым ворохом бросаю поверх блистеров с таблетками. — Колёса не жрать! Принимать не больше трёх за сутки, иначе пиздец! — лаю приказным тоном. Стенания на полу превращаются во всхлипы, через миг затыкаются совсем. Что ж, по крайней мере, мои слова не пропустят мимо ушей. А бабло… — я ухмыляюсь от души и как можно кровожаднее, — бабло вам за то, чтобы сочинили о нас двоих чё-то пострашнее. — Угумсь! — подхватывает Мик, сразу возвращаясь в привычный придурошный вид. — И позабористей, позабористей. Мол, переехали, поломали. Потом в хату ввалились и всё разнесли… ммм… Нам для репутации, угу! — Да уж, — не удержавшись, фыркнула Мэл, — у кого сейчас с репутацией полный порядок, так это у вас, господа. Вышло до крайности язвительно. Аризонцы смутились, одновременно, как по команде. Мешанина их эмоций не позволяла сразу откопать причину неловкости, но кажется, два балбеса, не сговариваясь, поняли, что произошло. Да-да, любезные господа отморозки, ведьма отмазала вас перед герром командиром. Такая вот чепуха. Пользуйтесь, пока не разучились поступать так, как поступили вчера, потом уже не понадобится. Герр Штайн вон, судя по всему, решил: вчерашняя байка правдива, и ведьме это по душе. Алвин задрал брови куда-то под край банданы и молчал, так и не убрав руку из-под пальцев Мэл. Маску на его лице ломала гримаса, подозрительно похожая на улыбку, по нервам растекалось облегчение, почти расслабленность вместо ноющей вечно боли. Расцеловать бы аризонцев за это, но нельзя, подобный порыв здесь никто не поймёт. — Вы черти! — выдал наконец Алвин с чувством, похожим на весёлую злость, и заухмылялся, почти как огромный сытый кот. Аризонцы переглянулись, как по нажатию невидимой кнопки, и так же синхронно подавили не свойственную им растерянность. Надо же, до чего я их довела, подумала Мэл, и всех остальных тоже. Джош в полнейшем недоумении терзал свою несчастную бороду, а вот Сэм, хоть и мало что понял, многое заподозрил. А ещё впервые по-настоящему испугался. Не самой ведьмы, а её телепатии, действие которой — он был почти уверен — только что довелось оценить воочию. — Надо бы съездить к «деду», ещё шороху навести, — уставившись на командира снизу вверх, подал голос скромняга Хейл. Его напарник так же нахально подбоченился и добавил в тон: — Давно мы не гоняли по оврагам свиней и престарелых дам. — Ni är så jävla dumma i huvudet![2] — вырвалось у Алвина. Мэл мимоходом поймала себя на мысли, что с тех пор, как они стали парой, герр командир всё чаще стал ругаться на родном языке. — Он обозвал вас придурками, — «перевела» с удовольствием, — ну, в общих чертах. — Мы такие. — Оба гордо выпятили колесом грудь. С видом полной безнадёжности Алвин махнул рукой: — Расслабились, fan! Ну-ка грузимся, в темпе! Босс велел сегодня проверить шахты. Разведка доложила о новом заговоре. Прорвавшийся на последней фразе сарказм в голосе командира потонул в шорохе шагов и лязге металла. Моментально поднялась осевшая было пыль, повисла в мареве, которое стремительно раскалялось с утренней розовой мягкости до кислотной дневной белизны. В шахтах, наверное, прохладнее — Мэл усилием угомонила неприятную грызню под ложечкой. В конце концов, задание Хойт дал ещё вчера вечером — совершенно рутинная проверка. Приказ совсем забылся за непредвиденными хлопотами, к тому же дело ведьмы маленькое — сканируй себе там, куда тебя доставит сопровождение. — Теперь мы не группа, а придаток для die Schlampe[3]. Замечательно. — Герр Пауль, оказывается, тоже вспоминал родной язык, по крайней мере, когда раздражался. Но в кузове пикапа австриец расположился молча, не занимая лишнего места, чинно пристроил между колен зачехлённую винтовку. Внедорожник гремел и дребезжал от возни аризонцев. Эти двое, как обычно, собирались на увеселительную прогулку. На месте водителя расположился по-прежнему недоумевающий Джош. — Scheisse[4]. Она же меня раскроет. Годы здесь — коту под хвост. — У Сэма Бекера ругаться по-немецки вошло в привычку, видимо, настолько давно, что укоренилось даже в мыслях. Мэл не выдержала и оглянулась через борт пикапа. Сэм невыносимо прямо сидел за баранкой своего авто. Над выбритой, блестящей на солнце головой одного из самых толковых, по словам самого Хойта, наёмников угрожающе торчал пулемёт. — Откуда она только взялась. Лучше бы совсем без неё… — Донеслось на волне чего-то, подозрительно похожего на панику и страх. Впрочем, на грубой, будто каменной физиономии агента ЦРУ так ничего и не дрогнуло. Сэм встретился с Мэл взглядом и отсалютовал, приложив к виску два пальца. И запоздало сообразил, что его мысли могли услышать. Трогаясь с места, пикап сильно дёрнулся взад-вперёд, и Мэл инстинктивно вцепилась в край скамейки.