Цивилизованные люди

Пулемётчик отлично смотрелся в перекрестье прицела. В сетку поймались голова и плечи, трясущиеся в такт с дьявольской машинкой, что огнём и металлом переплёвывала пространство каньона. Очереди скороговоркой проносились в метре над головой, щербили камень, обдавали кислым на вкус дёрном. Или не дёрном, но рту всё равно кисло — аж челюсть свело. В паре шагов справа кто-то попеременно забористо матерился и отвечал противоположному берегу частыми сериями по три выстрела. На этом берегу пули с противным цокотом впивались в бочки. Хвала богам, настолько давно пустые, что даже бензиновые пары выветрились — нечему гореть или взрываться. — Блядь, прикончите кто-нибудь этих уё… — Окончание выкрика, что надвинулся вдруг сбоку, заглохло вслед за присвистом пули. Кто-то знакомый зашипел и заругался, но без воя или стонов — значит, задело всего чуть. Глаза засыпало пылью вдобавок к той грязи, что пристала ещё в шахте. Пыль мини-иглами впилась под веки, вызывая дикое жжение, которое только усиливали рефлекторные слёзы. Картинка в окуляре раздвоилась, сетка вместе с рисками превратилась в запутанную паутину, когда пулемёт на том берегу примолк. Сердце в ответ на паузу совершило злорадный кульбит: перезарядка. Будто сам собой взгляд прояснился и оскал вмиг высох на знойном воздухе. Пулемётчик менял короб. Без особой, видать, суеты, плюс-минус пару мгновений на то, чтобы сунуть ленту под крышку ствольной коробки. Башка, которую жёлтой блямбой обтягивал берет, чётко запуталась в прицельной сетке. Указательный палец плавно потянул за спусковой крючок. — God natt[1]. — Шёпот потерялся в раскате выстрела. По каньону с шелестом пророкотало эхо, совсем рядом кто-то выматерился смачно и радостно. Никакой радости. Алвин успел рассмотреть, как башка в прицеле перестала быть раздражающим жёлтым пятном, брызнула во все стороны ошмётками, словно перезрелый плод. Но злорадства больше не ощущал. Рядом с воодушевлением бранились: нет больше стрелка, подох пулемётчик, сейчас и остальных пригвоздим! Ни грамма веселья, разве что толика усталости. Взгляд с методичностью робота продолжал шарить по склону напротив, притянутый вспышками очередей. Helvete![2]! Как же долго! Помеха, заминка в поисках, когда на счету каждое мгновение. — Мэл, где ты? Мэл давно уяснила: звать ретроспективу бесполезно. Эпизод, в котором Алвин с механической точностью уничтожал пулемётчика и готовился проделать то же самое с его товарищами по засаде на противоположном берегу ущелья, прокручивался в сознании зацикленной записью. Кто там что говорил о бесконечном повторении одних и тех же действий? Как бишь это называется? А, Ваас? Нет, с памятью в этот раз определённо получше, даже сарказм на месте. При Мэл осталось её имя — никаких тебе Искр, электронов и прочих элементарных частиц, которыми пришлось бы себя называть ради удобства — чтобы хоть как-то обозначиться в пространстве. Пространство тоже не слишком изменилось, если не обращать внимание на навалившееся вдруг одиночество. И куда только они все подевались? Чёрные фигуры с рожами-овалами больше не нависали над Мэл пещерными цветами, не скалились плотоядно в лицо. Без них, тенями снующих рядом, было не то чтобы скучно, скорее чересчур уж пусто. Пустота обрывалась под сердцем, будто отвесный горный склон, а по дну пропасти мерно стучали нестерпимо горячие капли. Чтобы хоть как-то ориентироваться, Мэл вела счёт ударам и подозревала: тело, которое она в этот раз вроде как чувствовала, на самом деле лежит в совсем другом месте. В пустоте, не внутренней, а той, что вокруг, бродил тем временем некий отягощённый разумом фантом. И даже фантому было здесь очень неуютно. «Здесь» морщилось в камне, нагромождалось складками на стенах и нависающем потолке. Да, снова пещера. Та же, да не та, а словно живая. Жизнь или её иллюзия копошилась вокруг. Намёка на хоть какой-нибудь источник света Мэл не видела, пещерное нутро блестело само по себе, будто чешуя. Или скользкий эпителий, устилающий органы в громадном теле — этот вывод напрашивался как самый правдоподобный при том, что полутёмный лаз выказывал нехорошую привычку шевелиться. Тяжко вздрагивал под ногами пол. Ритмично и мерно, будто сокращаясь, ускользали из-под пальцев антрацитово-чёрные камни, из которых складывались стены. Да, Мэл честно старалась держаться одной — правой — стены. Добросовестно вела по ней ладонью, камень отзывался на касание отчётливыми тугими волнами. Не заблудишься тут, как же. Коридоров и ответвлений множество, всё ходит ходуном, словно некого монстра в спазмах тошнит тобой — вот-вот выблюет в такую же мрачную бездну, как у самого внутри, только куда огромнее. Спокойно, никакого монстра нет. Все они остались в кошмарах у Алвина во главе с Йормунгандом, Змеем, который движением одной только чешуйки способен устроить цунами. Вокруг не хтоническое чудище с изнанки, успокаивала себя Мэл, а самая обычная пещера. В пещере храм, это факт, не подлежащий сомнению. Только обломки колонн с пола кто-то прибрал, чтобы запутать ведьму ещё сильнее. Чёрта с два запутаете, без конца колотилось в сознании в унисон с гадкой пульсацией пола и стен. По камню намагниченным желе перетекали отблески света, поглощали ладонь до половины, потом отпускали с чавканьем — тихим, на грани слышимости. Мэл не успевала испугаться. А может, просто запомнила, о чём говорил один из выплывающих из темноты овалов перед тем, как начался этот вялый кошмар с хождениями по живым коридорам. Да уж, пугаться здесь следовало не стен. Овал, помнится, принесла на себе фигура в пыльном застиранном камуфляже, который пещерные тени делали серым. Мэл в этот момент настолько пришла в себя, что чувствовала шею, сумела повернуться и скосить глаза. Овал оказался тот самый, что ведал уколами и дозами для пленницы. Остальные звали его Борисом. Борис до крайности любил разглагольствовать о препаратах и о том, насколько они полезны в общении с женским полом. — …красотки бывают разные. «Чёрные, белые, красные», — так поют одни придурки на моей не в меру охуенной родине, прикинь, — Борис за компанию со словами выпускал изо рта сизый вонючий дым. Обычные сигареты, набитые табаком и химией, — когда наёмник торчал рядом в неуёмном желании загрузить болтовнёй свободные уши, Мэл казалось — вонь пропитывает насквозь даже камни, вплоть до кристаллических решёток и молекул. Чёртов смрад! Его хотелось соскрести с языка зубами, чем Мэл и занималась, пока Борис смаковал каждый звук с дымными клочьями заодно. — Не, ты только представь себе. Баба бабе рознь, — повествовал он с расстановкой, обстоятельно, будто закадычному дружку-собутыльнику, что успел уже «подогреться» и недостаточно бодро реагировал на рассказ. — Одна даст без разговоров. Другую заебёшься уламывать, — бледная ладонь указала тлеющим огоньком куда-то вперёд, в густой мрак. Овал повернулся к Мэл и в мгновение ока придвинулся вплотную: — Ты ведь из этих, вторых, правда? Как там тебя? Миноискатель? Он заткнулся, скаля и облизывая желтоватые зубы. К табачной вони примешался отдающий дрожжами перегар и ещё что-то едкое, аммиачное — последняя капля, от которой глотку подпёрла обжигающая масса. Лиам — так звали командира этой кодлы — накануне материл Бориса, чтобы тот не наливался пивом и не ссал по углам, а тем более не высовывался наружу. Воспоминание застряло в черепе вместе с болью — она крючком зацепилась за лоб над левой бровью. Мэл помнила, как поблагодарила собственное тело за умение выводить отраву ускоренными темпами, но вопреки здравому смыслу сцепила зубы, не позволяя рвоте вывалиться наружу. Блевать в присутствии врага казалось унизительным. Борис ухмылялся и будто в замедлении протягивал руку. Сквозь его физиономию, заросшую бледными усами и бородой, проступали черты из прошлого. Даже маленькие глазки, блестящие из-под чересчур лохматых бровей, зыркали с каким-то чересчур уж знакомым выражением. Ладонь Бориса зависла в воздухе так близко, что Мэл разглядела каждую складку вплоть до папиллярного рисунка. В узор забилась грязь пополам с потом — склизкий глянец, от которого стошнит, даже если взгляд не застилался воспоминаниями. Ухмылка во весь набор зубов, между которыми застряли остатки перекуса. Судя по мясному амбре — Борис подкреплялся консервами, прежде чем надумал потрындеть с пленницей. Тот, из воспоминаний, консервы не ел. В отличие от Бориса тонко резал дефицитный натуральный окорок, сворачивал ломти в трубочку и зажёвывал пастью, которая семнадцатилетней Мэл виделась широченной и усеянной зубами куда сильнее, чем положено человеку. В конце концов зубастый монстр отложил перепачканный жирными разводами нож и осклабился, причмокнув: — Вкуснота. А на десерт возьмём сладкий круассанчик. Не может ведь принцессочка папаши Харта не быть сладким круассанчиком, правда? Сюсюканье закончилось, когда тип переместился к Мэл на продавленный диван и сальной пятернёй цапнул за грудь — за китель, который любой курсант приучался содержать в идеальной чистоте. Через пару вдохов-выдохов, пока та — семнадцатилетняя — заложница боролась с животным ужасом, поросшие волосами до первого сгиба пальцы шарили по застёжкам, а ещё через миг — рвали неподатливую материю. Другая рука, твёрдая, будто арматура, норовила втиснуться промеж бёдер и облапать сквозь брюки лобок. Грёбаное наваждение, дежавю. Даже в хождениях по пустынным, но живым пещерам Мэл хорошо помнила момент, когда настоящее слилось с прошлым. Поганая лапа на груди меняла длину пальцев и очертания, но оказалась такой же волосатой до самых костяшек. Наверное, тошноту осадил бешеный выброс адреналина. Он же, разогнав кровь, помог пересилить колотьё, с которым в мышцах таяло онемение. Память напоследок выкинула ещё один номер: вместо того, старого типа Борис обернулся Сидом. В его руке, в автоматическом режиме по капле спуская лишний воздух, поблёскивал инъектор, а сам док чужим голосом тянул что-то вроде: — Ну конечно, ты такая же. Выёбистая, как принцесса, быть проще не твой метод. Но ничего, — он придвигался ближе некуда, размазываясь перед глазами, — для таких, как ты, у меня есть «Настья». Колотьё превращалось в жар, адреналин вскипал ненавистью. Фальшивый Сид разевал мутную пасть всего в сантиметре впереди, и Мэл, покачнувшись, со всей доступной силой врезалась лбом в широкую переносицу. Короткий противный хруст перекрыло воем и матом. Мэл отшвырнули прочь, впечатав затылком во что-то очень твёрдое. — Дер…жите её! Держи…те эту сук-у-у, бл… — взревели поодаль прерывистой сиреной, странно захлюпали, грязно бранясь: — Эта… ша-лава мне нос слома...ла… Последний возглас отозвался в Мэл яростной радостью, но насладиться этим чувством не дали. Навалились и смяли, кажется, сразу двумя тяжёлыми тушами, без конца зажимали и тёрли лицо то потными, скользкими ладонями, то жёсткой тканью, которую давно не стирали. Кто-то зацепил Мэл за левую руку пониже локтя и рванул, выворачивая плечо и связанное запястье, обжигая взмокшую кожу будто крапивой. Двигаться стало совсем невозможно, только глухо рычать в чью-то вонючую подмышку, пока игла не продырявит кожу. Ядовитое жало в этот раз воткнулось не в дельтовидную мышцу, а в вену в локтевой ямке. Мэл помнила, как вывернулась и завопила. Наверное, так сильно, что крик выдернул из тела душу и отправил её бродить по чёрным коридорам с живыми лоснящимися стенами. Мэл очень постаралась остаться сгустком информации, а не бессмысленным комком эмоций. Не то чтобы это сильно помогло, но многое больше не терялось. — Какого хера ты делаешь?! — шипели на Бориса сразу после того, как тот выдернул иглу. Мэл узнала предводителя, Лиама, ухватила даже исходящую от него ярость. — Какого хера, я спрашиваю?! Угробить её хочешь?! Борис бормотал оправдания, обвинял во всём пленницу — совсем-де без башни, набросилась первой. Мэл же чуяла злость, тайную, змеиную. Догадывалась: русский со сломанным носом ещё вернётся, но какой прок от знания, если в материальном мире ты не способна сдвинуться и на сантиметр. Зато способность чуять эмоции отшибло не полностью, и на том спасибо. Значит, можно попробовать уловить и мысли, из которых наверняка получится выудить где, что и как. Дать, наконец, подсказку Алвину. Мэл заучила эту логическую цепочку так хорошо, что не забыла до сих пор, хоть сама потерялась — без информации, без связи. Где-то там Алвин и парни из группы, при поддержке не замешанных в похищении ведьмы местных, расправлялись, видно, с подельниками Лиама и Бориса. Помочь Мэл не могла. Только иногда, когда виртуальные ноги подкашивались на склизком, колышущемся волнами полу, давала себе отдых и всё-таки видела. А ещё чаще слышала. Как стрекотали очереди, коротко цвикали пули, с рокочущим хрустом осыпались грунт и камни. Как матерились люди, глухо ревел огонь, пожирая древесину, до которой сумел дотянуться. Как звенело железо, лязгали вагонетки — так громко, что казалось: их вереница своим ходом, по чьей-то мистической воле без управления и рельс сейчас ворвётся в тоннель. Сомнёт, раздавит любого, кто окажется на пути. Наваждение, впрочем, рассеялось, едва грохот приблизился. Мэл тряхнула виртуальной головой и, словно переключив какой-то канал, добилась возвращения картинки. В кадре возникла трясущаяся грунтовка, потом человек, который по ней бежал, поспешно оглянулся куда-то вправо. Вместе с ним Мэл рассмотрела противоположный берег чуть дальше и ниже прежнего, и будто бы размытым. Сообразила: группа переместилась на дорогу над ущельем. Человека Мэл знала и только хотела позвать по имени, когда сознание само по себе надумало перепрыгнуть каньон. Прямо в чью-то башку — она поверх длинной трубы пялилась в прицел через реку. Сквозь чёртово стекло и квадратные клетки, шкалу и цифры Мэл узнала самую заметную фигуру — Алвина. Потом — скачками — остальных: блестящую лысину, две шустрые белёсые маковки, щёгольский берет и медные космы. Гранатомётчик, которого чудом пока не прикончили, с неожиданной злостью готовился вдавить спусковой крючок. Через долю мига реактивная струя вышвырнет гранату из трубы. Перебросит через ущелье и впечатает в дорогу между длинной фигурой в чёрном и рыжим подобием медведя. — Не смей! — в панике взревела виртуальная Мэл. Сейчас бы сбросить громоздкое «тело», вновь сделаться летучим сгустком разумного эфира и располовиниться на оба берега сразу. Провалиться из черепа стрелка в грудную клетку, проскользнуть в сердце, разорвать трепещущий комок мышц в клочья, брызги, ничто. Второй своей частью прикрыть Алвина и парней, хотя бы предупредить воплем: — Граната! Мэл таки заорала и оглохла. Потом, как и желалось, всё-таки ухнула в бушующий кровоток. Старательно представила себя чем-то вроде сростка ледяных иголок, длинных и толстых, будто шило. Очутившись в жерновах миокарда, расправила иглы — ни дать ни взять морозный дикобраз. Ментальный слух заложило писком, всё вокруг затряслось и просело. На каких-то полсекунды в поле зрения прыгнула картинка из прицела — и тоже сорвалась в ущелье. Прочь от Алвина. На тропу ниже по склону, где обреталась знакомая цепочка из ржавых вагонеток. Указательный палец на спусковом крючке прокололо конвульсией. Мэл успела заметить — или придумала себе, что заметила — тающий дымный след. Граната врезалась куда-то под ржавые рельсы, во все стороны брызнули камни и земля. Завыло, заскрежетало давно уставшее железо, и тут же вид потускнел. Потом заволокся багрянцем и погас совсем. Мэл нашла себя на прежнем месте — посреди узкого лаза с живыми стенами и полом. Невидимое свечение всё так же рассеивало мрак замкнутого пространства. Тоннель продолжал сокращаться длинными тугими волнами в одном направлении. А может, волны и в самом деле куда-то направляли её, будто застрявшее в потрохах инородное тело. Как и раньше, руки по локоть застряли в покрывающей камень студенистой жиже. В понимании Мэл эта штуковина, как и весь тоннель, должна была вонять на манер вывернутых наизнанку внутренностей, но ничего подобного не ощущалось. Несло самой обычной затхлостью, сырой пылью, раздавленным мхом, влагой и куревом. В этот раз каким-то сладковатым. Борис сменил табак на травку? Мэл принюхалась, замерев — насколько позволял ходуном ходящий пол. Дымом пахла как будто стена, в которой погрязли руки, больше того, сквозь неё отчётливо тянуло горячим — явно нагретым на солнце — воздухом. В каньоне, помнится, со всех сторон, с неба и от каждого камня давило таким же зноем. Алвин, наверное, всё ещё там, прочёсывает грёбаные катакомбы — Мэл ведь так и не сообщила ему, где находится. Это надо было срочно исправить. Мэл заторопилась и страшно разволновалась, на что виртуальное тело никак не отреагировало, зато всё вокруг затряслось, заухало в ускоренном ритме. Пещеру, судя по всему, тошнило. Между прочим, до чёртиков странное ощущение, но кажется, смысл хождений в замкнутой темноте прояснялся. Стены тоннеля проницаемы для звуков, запахов, раскалённых сквозняков. Так не пропустят ли они заодно некую заблудшую душу? Вместо того, чтобы с отвращением выдернуть руки, Мэл вдавила их в мерзко чавкающее вещество. Без намёка на боль закусила ненастоящую губу, налегла сильнее. Жижа поддавалась легко, вмиг обволокла глянцевой чернотой плечи, хищной рябью очертила лицо. К чёрту, всё равно это дерьмо липовое, сказала себе Мэл. Боднула жижу лбом и шагнула вперёд. Ничего сверхординарного не произошло. Стена расступилась, сомкнулась и заколыхалась вокруг, похожая одновременно на туманность и огромную голограмму. Крошечной частью разума Мэл ждала удушья, но и оно не наступало. Понятие направления исчезло, оставалось шагать туда, куда смотрят глаза, настоящие они или нет. Туда, куда вёл приторный травяной душок. Там могли поделиться информацией, хотят они того или нет. Рассказать ведьме, где лежит её тушка, в какой именно грёбаной пещере грёбаного острова. Так Мэл распаляла себя в движении, призрачными ладонями расталкивая туманные голограммы. Те расступались настолько податливо, что против воли давали надежду вот-вот выйти на свет. Настоящий, солнечный — не идиотское мерцание слизи, похожей на чёрный гной. Нетерпение подогревало злость. Злость подстёгивала шевелиться быстрее и грязной наёмничьей руганью понукать темноту: — Давай же, бля. Давай, дерьма кусок! Секунды тратились понапрасну. Мэл раздражалась, требовала результата, но оторопела, когда, сделав очередной шаг, выпала в белый от зноя день. День? Какой такой день, ведь совсем недавно был же вечер? Солнце, тем не менее, с самой верхотуры затапливало округу калёными лучами, от которых гудящую голову кое-как прикрывал тент. В поле зрения, время от времени застилаясь тающим дымом, вразвалочку бродила туда-сюда загорелая до черноты фигура в красной майке с принтом-черепом на всю грудь. Дополнял в своё время примелькавшийся образ АК с прикладом, обмотанным изолентой. Дальше виднелись до боли знакомые бетонный забор, пандус из арматуры, часть увитой лианами стены, а ещё — ба, словно родные! — парочка диванов-развалюх и краешек помоста для танцев голышом. Где-то совсем рядом забитый металлоломом склад, на воротах которого, красных, как флаги пиратов, намалёван белой краской огромный глаз. Не такой уж и всевидящий, если проглядел какого-то беглеца, мальчишку-мажора. Судя по ошеломляющим слухам. Прыжок на «остров Вааса», впрочем, ошеломлял сам по себе. Слишком далеко. Слишком не вовремя, о, как же некстати! И в чью же башку, позвольте спросить? — Мэл вскипятилась пуще прежнего, но тут же насторожилась: в теле внезапного носителя её злость будила странный, почти родственный резонанс. «Носитель» курил и таращился то прямо перед собой, то опускал мутноватый взгляд на бумажную карту. Комочки пепла от самокрутки местами пропалили карту насквозь, будто обозначая участки, уже охваченные войной, и те, которые вот-вот вспыхнут и затрещат стрельбой и взрывами. Край и без того видавшего виды листка без конца задирал ветерок, так настойчиво, что обнажал угол плоского ящика из-под ручных гранат. Сверху без конца хлопал тент. Человек с косяком раздражался, но слишком вяло, чтобы по обыкновению орать и материться. Нервно затягивался, демонстрируя пальцы в грязных обмотках и кожаные браслеты на запястьях. Ваас. Узнавание отразилось далёким заполошным уханьем пульса. Мэл хотела было попятиться — в конце концов, к чему ей быть здесь и сейчас! — но замешкалась. В согнутый Ваасов локоть щекотно тыкалось что-то прохладное и влажное. Где-то, как доложили пару минут назад, горел очередной аванпост, а долбаное «что-то» повизгивало, явно требовало внимания, и вообще достало. — Пшёл на хер, Зэмба! — потерял терпение Ваас. Ракурс сместился, и Мэл рассмотрела пса. Подняв пыль и клочья травы, тот поспешно отпрыгнул в сторону от короткого замаха, но не убежал, а засеменил у тента полукругом, не сводя с главаря преданного взгляда и помахивая тонким хвостом. — Толку с тебя, бесполезная псина! Пшёл, говорю, дерьма кусок! — Ваас зарычал не хуже собаки и замахнулся сильнее. — Эй, хватит пугать Зэмбу! — возмутилась Мэл. Виртуальному телу сделалось жарко, как если бы его переместили в парилку, в стены которой к тому же отбойным молотком колотился пульс. Мэл ошалела от грохота, но всем существом тянулась прикрыть беднягу питбуля от гнева взбалмошного бандита. Зэмба всё махал хвостом, распахнув пасть в типичной питбульей улыбке. Чужими глазами Мэл смотрела на большой розовый язык и пыталась заново представить, как этот инструмент собачьего расположения беспорядочно слюнявит ей щёки, нос, губы, подбородок. Представлять получалось плохо и Мэл заворчала на Вааса: — Что тебе сделал Зэмба? Чего ты орёшь на собаку, а? — Нихера он не сделал, — Ваас неожиданно отозвался, сварливо, но без воплей, даже тон понизил. — В том-то и дело, что нихера, а мог бы пойти отгрызть Белоснежке яйца. — С каких пор у Белоснежки выросли яйца? — под стать дурацкой ситуации у Мэл вырвался дурацкий смешок. Ваас со стуком подобрал челюсть. Будто пытаясь вытрясти замешательство, яростно помотал головой, повёл плечами. Вслушался, потянул в себя воздух — не воняет ли, мол, шпионом, из ближайших кустов пролезшим в мозг. Натолкнулся взглядом на караульного. Тот вытаращил красные от курева зенки — кто знает, чего ждать от взвинченного командира, зубодробительной шутки или яростной вспышки, вслед за которой в лоб вполне могла полететь пуля. Но Ваас не бесился, по крайней мере, в открытую. Тяжко дышал и, кажется, пытался выловить у себя в сознании частичку чужого. — Какого хера ты делаешь в моей голове? — осведомился наконец вкрадчиво. Узнал, выходит. Как раз в тот момент, когда Мэл металась в поисках выхода, костеря себя за ошибку. — Заблудилась, — брякнула зачем-то, злясь всё больше — путь обратно в тоннель даже не собирался нащупываться. В поле зрения контуры предметов вовсю распухали радугой, а сами предметы то росли до небес, то сдувались, будто стремились слиться с землёй, а потом и вовсе принялись оживать, принимая формы диковинных тварей с десятками конечностей и голов. — Заблудилась… — в один затяг прикончив самокрутку, повторил Ваас. Заторможенно помахал перед собой негнущейся ладонью, разгоняя остатки дыма и особо настойчивые видения. Вспомнил аванпосты, мальчика-мажора и ощерился в разноцветное пространство: — А теперь иди на хуй, глюк, я ещё не настолько накурен! — Сам иди! — обиделась Мэл. Она честно пыталась выйти вон из чужого бреда, как будто ей своего мало! Ей нужно к Алвину. Сначала подслушать, где зашхерились её похитители, а потом к Алвину. Только Вааса сейчас не хватало с его дикарско-наркоманскими замашками. И чужой трип в нагрузку к собственному, вынужденному тоже как-то без надобности. — Можно подумать, так хотелось к тебе угодить! — Эй! Ты реально, что ли, тут?! — Ваас подскочил так резко, что глюки сыпанули в стороны перепуганными мартышками. — Охереть! Новые способности?! — Я? Тут. Знать бы ещё, где конкретно… — отозвалась Мэл тоскливо. Злость стремительно таяла, вместо этого начинало мутить. Странное чувство — тошнота в виртуальном теле. Она не внутри — снаружи, её чувствуешь тем, что заменяет тебе кожу. Ловишь озноб, пока вокруг всё урчит и булькает, как хренова гнилая трясина. — Ты — у меня в голове! — фыркнул Ваас. Кажется, презрительно, но издевка едва улавливалась за нарастающим шумом. Тошнота тем временем пробурила оболочку виртуального тела и заползала внутрь. Мэл начинала чувствовать собственный пищевод — он изворачивался змеёй и заставлял по-змеиному шипеть. Звук каким-то чудом уловил Ваас. Насторожился, несмотря на сползающиеся обратно глюки: — А тушка твоя где? — У него в голове… повезло, надо же… — пробормотала «тушка» по-настоящему, пусть деревянным голосом и деревянными же губами. Невесть откуда навалился озноб, а может быть, жар, который словно лазером выпиливал каждую мышцу. Тошнота с новой силой упёрлась в наспех сжатые зубы, вынудив Мэл снова ругаться мысленно: — …повезло, надо же… Своего бардака мало! — Эй! Чё бубнишь? Ты не в себе? Блядь, ведьма! Чё творится у Хойта? До вас тоже добрался Белоснежка?! — напомнил о себе Ваас. Как раз в тот момент, когда раскалённый день перед глазами главаря для Мэл потускнел и начал закручиваться, сочиться пещерной темнотой. Будто кто-то палкой размешивал в светлой краске чёрную. — Белоснежка? — Изнутри в лоб упёрлась боль, колыхнулась, когда Мэл издала смешок. — Да хер знает, есть ли тут Белоснежка. Но подземелье и гномы в наличии. Сквозь картинку из форта и впрямь проступало подземелье похитителей. Мэл, которая мгновения назад рвалась из головы Вааса прочь, теперь отчаянно цеплялась за его разум. Кто бы мог подумать, что с пиратским главарём когда-нибудь покажется безопаснее. Даже когда он вот так кипятился, едва не срывался в крик, грозя расколоть напополам ведьмин череп: — Ты курнула там?! Какие, на хуй, гномы? Какие подземелья?! Пещера окончательно вытеснила Ваасовы владения. Или просто Мэл разлепила веки и боялась моргнуть, чтобы не потерять остатки контакта, но при этом злилась на непонятливость главаря — прокурил, мол, остатки мозгов. — Мутанты, мля. Гномы-мутанты, высокие, с бородатыми харями. — Объяснение, наверное, ни к чёрту не годилось, но и остановиться не получалось. — В форме наёмников… трындят и курят. А Белоснежку не встречала. Ни в каком виде. От злости Мэл ухитрилась подобрать под себя ноги и встать на колени на каменном полу. Так. Зад отсидела до состояния доски. Мочевой пузырь, казалось, вот-вот подопрёт уши — где-то там хлюпало его содержимое. Интересно. Если у Вааса белый день — а болтали они в реальном времени, Мэл это чувствовала, — значит, пещерный плен длился уже вторые сутки. Смерть от жажды для ценного товара не предполагалась. Мочевой переполнен несмотря на обилие пота. Судя по всему, её поили, но она ни черта об этом не помнила. От мыслительных усилий башка трещала всё сильнее, а может, виной всему была Ваасова обида: — Сука! Вы там с Алвином в крепости, что ли, тупо накурились?! Ну и пошли оба на хер, если так. Я думал, ты попала в пещеру реально, а тебя, похоже, вштырило тупо… О чём это он? Ах да, о гномах, но кто ему виноват, что Белоснежки лезут в больную голову только в комплекте с гномами. На хер так на хер, наверное, пора прощаться окончательно, но бесполезный разговор не прерывался. Ваас будто из-за стены на чём свет стоит бранил «Викинга». — Алвина здесь нет, — бросила за «стену» Мэл. Наваливалась усталость. Болючая пульсация, будто колотушкой, разбалтывала тошноту в животе и грудной клетке, и только болтовня с Ваасом как-то отвлекала. — Мы с группой выехали на задание утром… Видать, уже позапрошлым. — Значит, потерялась где-то «на природе», — уточнил Ваас. Мэл хотела пошутить в духе «гномы утащили, продвинутые оказались», лишь бы заполнить длинную паузу, за которую нутро чуть не вывернулось наизнанку, но смолчала. — Так ты в плену? — почти спокойно, методично допытывались из-за «стены». — У Хойта мятеж? Ваас — образчик рационализма? Кто бы мог подумать, что доведётся застать подобную перемену. Или в этом и заключался новый уровень бреда? — Думаю, Хойт в норме и очень зол. — Мэл решила взять с Вааса пример, и — о чудо — немного успокоилась. — «Гномы» шептались, мол, на «миноискатель» нашлись покупатели. Теперь доволен? — Хе, значит, похитили. — Удовольствия в ответ что-то не проявили. Наоборот, всполошились, тревожа «стену» и больную голову Мэл, хоть и пытались, по обыкновению, источать отраву: — Интересно, куда смотрел твой Небоскрёб? Не увидел опасности с долбаной высоты своего самомнения? — Оставь Алвина в покое, ему и так досталось. Он ищет, я знаю… я должна дать ему подсказку, должна… — забормотала себе под нос. В конце концов, чем ведьме может помочь Ваас? Злость и тошнота слились в клубок и отчаянно давили друг друга, пытаясь поделить власть над телом. Мэл подалась было вперёд, чтобы в случае чего не заблевать колени. Слабость толкнула её обратно. Голова пошла кругом; неизвестный безумец долил в своё месиво ещё серости и забил колотушкой по пещере и обломкам храма. — Где ты, чёртова ведьма? Ходячая неприятность! — возмущались по ту сторону «стены». — Сколько из-за тебя еще должно погибнуть… Вспоминай живо, чё видела по дороге! Мэл почти не слушала, не оскорблялась — не до этого. Кто бы мог подумать, что подниматься с задницы так тяжело. Ещё тяжелее припомнить, когда, почему и зачем руки тебе перевязали из-за спины вперёд. Ваас не останавливался, крыл и крыл ведьму. Вроде как даже с места вскочил. Бродил теперь под тентом, под ругань кромсая воздух ладонями. — Ходячая проблема! Откуда ты только взялась! — Сам же приволок… — Мэл хотела ухмыльнуться, но только выпустила рвоту. Едкая масса выплеснулась прямо на связанные запястья, затопив пространство горько-кислой вонью. От запаха сделалось ещё хуже — желудок, наверное, вывернулся наизнанку в прямом смысле и продолжал бешено сокращаться. В ушах скрёбся и верещал оркестр ножей и кастрюль. Но заглушить Вааса всё-таки не мог: — Оу, да кому-то там херово… Ну приволок, а ты будто не рада… со своим шведом. Лучше было прозябать в той стерильной тюрьме? Сучка неблагодарная. Не подыхай там, ок? Какого хрена я тебя вытаскивал из всего дерьма, в которое ты вечно влипаешь, чтобы ты там окочурилась? Мэл не ответила. Гадливо отряхивая рвоту, квёлой зверушкой завалилась вперёд. Ушибла кисти рук, может быть, даже сильно, а может, сознание само по себе помутилось, и от того, чтобы усвистать в глубину пещеры, его удерживал только Ваас. — Надо было употреблять, когда предлагали. Щас бы уже привыкла, — ворчал он с лающим, невесёлым смехом. Делал несколько дёрганых шагов молча, разворачивался, взмахивал руками — каждый жест и без визуального контакта отзывался в голове у Мэл миниатюрным взрывом. Что уж там говорить о воплях: — Да ну нахер! Соберись, ведьма! Мне западло, что тебя поймали какие-то мелкие уёбки, предатели Хойта. От меня-то ты сбежала! Так в чем теперь беда?! Колись, бля, в какой ты пещере! Колись, колись… Оглядеться бы. Так, спокойно. Рвота утихла, только нутро продолжало подскакивать лягушкой под самую глотку. Рядом по-прежнему никого — интересно, давно ли? Выползти из закутка у разбитой храмовой лестницы и поискать выход самой. Можно попробовать, сейчас, сейчас, встать хотя бы на четвереньки!.. Какой неустойчивый пол, совсем как в видениях. С трудом обретённое равновесие потерялось сразу. Ладони пекло — видать, обожгло желчью и желудочным соком. Рассеянная полутьма крупинками собиралась перед глазами. Ваас примолк. Мэл испугалась, что потеряла контакт. — Если бы я знала, в какой… — не надеясь на отклик, бросила в пространство. — Здесь… темно. Но так, наверное, и должно быть в пещере? — Темно… Смотря в какой… — хмыкнули из-за «стены». — На южном острове их не так много, — Ваас сощурился и впился пальцами в подбородок. Грёбаные детали, они так и пёрли сами по себе, мешая сосредоточиться. Воображение дорисовало, как грязные ногти воткнулись между щетинками эспаньолки. Ваас встрепенулся: — Давай, давай, бля, говори! — Здесь что-то вроде храма, — Мэл уловила шорох и примолкла, пытаясь ухватить что-то ещё сквозь дробь, которую сильнее и сильнее выбивали зубы. В конце концов нащупала чей-то пульс — он двоился или даже троился. Ну конечно, похитители никуда не делись. Пристроили ценный товар в укромном углу, а сами оцепили, мать её, территорию, запечатали входы и выходы. А товар никуда не денется, у товара мышцы по отдельности сокращаются как хотят, тушка целиком выкидывает фортели, а чутьё работает вкривь и вкось. Вот он, значит, какой эффект после «Настьи» в вену. И кто гарантирует, что укол не повторится, в то время как ведьминой тушке приспичило забыться на щербатых плитах. Отдохнуть, поспать без видений, кошмаров, глюков и ментальных вывертов. — Блядь! Не отключайся! Какой храм? Что ты еще видишь?! — один «выверт» оставался самым настырным. У Мэл не хватало сил отключиться. А может, прервать связь не позволял страх уснуть и не проснуться, который отступал перед хриплым голосом из-за «стены»: — Эй, ведьма? Ты уже подохла что ли? Мэл, нахер! Алё! В пещере есть просветы в потолке? — Храм внутри пещеры. Руины. Обломки на полу. Колонны… — сонно твердила она только для того, чтобы голос потише орал. Слова продавливали эфир, следом тянулись образы. Образам обрадуются за «стеной», Мэл была уверена — чёрт знает, почему, но механического упорства хватало пытаться, чтобы они дошли к адресату. — Темно здесь. Темень, тени. Гномы с рожами. Вода… будто бы плещется. И сквозняк. Мусор на полу шевелится… — Не загнись там… Мэл! Мэллори! Держись, бля… — Напутствие могло и присниться, прежде чем «стена» сделалась непроницаемой. Вместе с ним пришёл образ: Ваас сплюнул сквозь зубы последнее ругательство и схватился за чёрную коробку с антенной. Из коробки с треском вылетали помехи. Интересно, зачем ему понадобилась рация? Ладно, ответа всё равно не будет. Контакт оборвался. Хотелось спать, обняв угол храмовой лестницы. С этим желанием спорил до невозможности растянутый мочевой пузырь, но сон всё-таки побеждал. Весело, наверное, будет в конце концов подмочить себе репутацию. Может, лучше сдаться, не травить измученную тушку ещё больше, но самоконтроль пока упорствовал до пляски ослепительно-белых кругов перед глазами и приступов рокочущей глухоты. Похоже на то, как бурлит на глубине вода. А может, кто-то совсем рядом затеял бубнить, теребя пленницу за плечо и светя прямо в глаза до невозможности белым пятном. — Эй! Ты меня слышишь? Я сейчас притушу фонарь. И чтобы без глупостей — ты на мушке целых два раза. Кивни, если поняла. Поняла, как не понять. Голова сама мотнулась на ватной шее. Белое пятно потускнело, но продолжало выедать глаза. — Ты всё ещё на мушке, — напомнил маячащий за ним силуэт. Мэл узнала, нет, каким-то чудом нащупала Лиама. За границей света прятались ещё двое — от взглядов поверх оружейных стволов кожа мигом съёжилась ледяными мурашками. Ну, хоть Бориса вялое чутьё поблизости не улавливало, уже легче. — Будь хорошей девочкой, не буянь больше. Никто не заинтересован травить тебя уколами в вену. Лиам замолк. Молчала и Мэл; повисшая в воздухе пауза, казалось, прибавляла в весе с каждым мгновением. Господа похитители хотели барышей и в безопасность. Ну что ж, вполне понятное желание для торговцев живым товаром. — Ну-ну… — фыркнул наконец Лиам. — Не надо дуться. Каждый, как умеет, старается ради собственной выгоды, так? Почему бы не предположить, что на новом месте тебе будет лучше, чем у Хойта? — Скажи ещё: если буду умничкой и стану добросовестно работать, — Мэл вскинула голову, отчаянно скалясь на световую завесу и борясь с приступом дурноты. — А почему нет? — На Лиама чтение невысказанных мыслей впечатления не произвело. — Проявишь себя хорошо — всё получится. Только не мешай мне доставить тебя покупателю в целости и сохранности, ок? Или думаешь, кто-то придёт тебя спасать? Кто-то из твоих ёбарей, — он ненатурально хохотнул и некоторое время изображал веселье, — швед, или, может, Ваас? Да брось. Дикарь мамку родную продал бы, к тому же у него нехуёвые проблемы. А о шведе я позаботился… ну-ну, чего кулаки-то сжимаешь? — Пиздеть все горазды, — Мэл улыбнулась до трещин в уголках губ. Рот мгновенно запекло от слюны с остатками рвоты. Чужие мысли давались неохотно, но предводитель врал: от засады, которая должна была «позаботиться» о шведе, вестей не приходило. Как тут не улыбаться. — Какая ты грубая, по виду и не скажешь, — Лиам посерьёзнел так же искусственно, как и смеялся. — Ладно. Допускаю, ты даже нос Борису разбила за дело. Я приставать не стану, ты не в моём вкусе. Но вообще предлагаю держаться меня. Не обижу, если сама не нарвёшься. Всматриваться в потускневшую пелену стало невыносимо, и Мэл опустила веки. Под черепную коробку тупыми гвоздями втыкалась боль, но Лиам был слишком близко — грех не попытаться пролезть в разум главного похитителя. Сейчас-сейчас. Этот «добренький» тип как на духу выложит ведьме, где эта сраная пещера, как миленький выложит, даже не заподозрив, что проговорился. — Алвин, где ты? Пожалуйста, поспеши! — Сосредоточенность выжала из Мэл крик. Он врезался в ментальное пространство чересчур быстро. Пространство сжалось и хлестнуло в ответ отдачей. Очередной гвоздь вогнался в лоб над левой бровью слишком глубоко и резко. Мэл до крови прикусила язык, задавила стон, но предводитель держал ушки на макушке. — Зря ломаешься. Как думаешь, кто с тобой нянчился, пока ты походила на зомби? — Он добился-таки взгляда в упор и наконец отключил фонарь. Этакий жест доброй воли. Два других фонаря давали ровно столько рассеянного света, чтобы показать пленнице аккуратно выбритую, почти интеллигентную физиономию с застывшей на губах обезоруживающей улыбкой. — А? Пить давал, отхожее место обеспечил! Ты молодца, всё на автомате делала, но я-то тоже сестрой-сиделкой не нанимался. Вот и объяснились чудеса со связыванием рук, осоловело подумала Мэл. Понимание того, что кто-то чужой трогал её в полуотключке, возможно даже помогал с туалетом, разбудило новый приступ озноба и тошноты. Наверное, отреагировала Мэл чересчур уж очевидно, и Лиам понимающе ухмыльнулся: — Расслабься, деточка, я не Борис. Зуд в бубенцах с делом не путаю, к особо ценному товару лапы не тяну. Я вообще, как видишь, сущий ангел. Поэтому… — в его серой от тени ладони блеснуло лезвие, — предлагаю избавить тебя от верёвок. Ты приведёшь себя в порядок. Умоешься, сделаешь свои дела, перекусишь… Сделать дела будет неплохо, подумала Мэл. Остальные разглагольствования Лиама сливались в монотонное бу-бу-бу и булькали в черепе, что, казалось, заполнялся прямо из мочевого пузыря по закону сообщающихся сосудов. Сделать дела — а потом подумать о связи, авось шарики перестанут заходить за ролики и эфир прекратит баловаться гвоздями. На поверхность бурлящей в голове массы всплыла физиономия Вааса. Его хриплое карканье, его пальцы, до хруста сжавшие рацию. Картинка улетучилась. Глядя на Лиама в упор, Мэл осторожно кивнула, демонстрируя, что делать глупости не собирается. Остриё ножа, царапнув задубевшую кожу, просунулось под стянувшие запястья верёвки.