Цивилизованные люди

Так много страха. Он был слишком близко — жался вплотную, присасывался к коже стаей пиявок. Воплощённый целиком в силуэт концентрированной черноты, страх гладил Мэл по щекам липкими пальцами, пахнущими то ли кровью, то ли нагретым металлом, то ли сгоревшим порохом, а может, сразу всем вместе. Эти пальцы заметно дрожали. Страху не хватало места внутри чёрной фигуры, и он метался в пространстве, просачивался к Мэл в череп и заполошно бормотал что-то вроде: — Не засыпай! Пожалуйста, только не засыпай, Мэл! Её и вправду до жути клонило в сон, какой-то особенный, глубокий на грани комы. Жутковатый морок вцепился в мозг сразу после удара, которым Мэл за всё хорошее наградила Лиама. А ведь неплохо она приложила этого притворщика. Пара-тройка мучительных спазмов в животе. И образы, что пополам с яростью исходили от Алвина. Алвинов гнев запомнился чересчур хорошо и до сих пор дёргал нервы фантомными импульсами, но страх оказался куда сильнее любой злости. Он рос, распухал с каждым мгновением, пока Алвин ощупывал, осматривал тело, внутри которого Мэл себя не очень-то ощущала. Поняла только, что кто-то освободил телу руки — перерезал верёвки на запястьях. Наверное, это был Сэм, и когда только успел, — застряла в голове сонная мысль. Мэл помнила, как наткнулась взглядом на аризонцев. Чёрт знает, откуда они взялись, но свет их фонарей вмиг затопил пещеру целиком, загнал по углам и трещинам тени, высветил каменные складки наверху и грязную пустоту на месте барельефов. Секундой раньше — или чёрт знает когда ещё — плиты ощупал рубиновый луч, ни дать ни взять натянутый «проводок» на знакомой схеме. — Опустите… — прошипел Алвин — будто ледяной ветер зашуршал по стенам. Фонари аризонцев и ЛЦУ Пауля мигом упёрлись в пол, но Мэл, кажется, всё-таки вытошнило от боли, пробуждённой невыносимой яркостью. С памятью делалось всё хуже. Вспышки, урывки. Лица. Разные. У Мика и Хейла почему-то сероватые, чутьё подсказывало: не только белёсый фонарный свет тому виной. Не свет заставлял Сэма Бекера кривиться, как от зубной боли. Герр шпион успел стянуть ПНВ, и блестящий из-под низких бровей взгляд то и дело соскальзывал на Мэл, что полувисела-полулежала в руках у командира. Кроме страха и гнева, эмоции дифференцировались очень нехотя, наверное, какой-то из чёртовых ведьминских датчиков здорово барахлил. Да что там, сбоили они все и разом. А герр шпион всё-таки думал: женщина перед ним — да, именно женщина, не ведьма! — выглядит просто ужасно. Что они тут с ней делали, Scheisse, уроды, — крутилось в агентской голове, серо-зелёной от краски, в бурых пятнах от кровавых брызг. Сэм, кажется, тоже злился. На похитителей ли, на себя — не уцепиться, не разобрать. Даже вроде бы сплюнул, зыркнув куда-то вниз, кажется, в ту сторону, где притих Лиам, с недавних пор безобидный: — Легко отделался, Arschloch[1]. Алвин в этот миг целовал Мэл в висок, судорожно, жарко, но каким-то чудом проследил взгляд и бросил через плечо, словно выплюнул обледеневший снежный комок: — Полагаю, голова этого типа сгодится в качестве трофея для мистера Хойта. Займитесь, герр Бекер. После этих слов Сэм пропал из поля зрения. Мэл поплыла к выходу из зала, вместе с ней поплыл свет, с опозданием захрустели на полу обломки. Мэл помнила, как прижималась к плечу Алвина щекой, пыталась обнять за шею, но руки соскальзывали в такт каждому шагу. Время растянулось, тянулся и коридор. Казалось, кто-то невидимый достраивает стены, кладёт и кладёт новые плиты, копирует пятна мха, монументальные сплетения гигантских корней и обломки колонн, размножает пролёты галерей. Этот кто-то будто сейчас и здесь создавал исполинский гиперкуб, по которому впору было бродить, пока не сгинешь в бесконечном повторении одинаковых коридоров. Мэл помнила, как не на шутку испугалась. Как хотела сообщить о многомерной ловушке Алвину, но при попытке шевельнуть губами череп затрещал в висках. Потянулась было ментально, надеясь на плёвое расстояние в несколько сантиметров, и, конечно, напросилась на приступ тошноты. Скорчилась, чуть не сверзившись с высоты Алвинова роста. В животе огнём пекло, словно лава растекалась. Движение замерло, а ведь оно и без того казалось нескончаемым из-за вереницы препятствий, через которые Алвин перешагивал со своей ношей. Наверняка страшно тяжёлой, думала Мэл, выгибаясь от рези под рёбрами. Ругала себя, собственное тело — за то, что не способна помочь, только мешает. Подмечала заминки, едва забыв, вспоминала грёбаный гиперкуб. Цепенела от страха. Алвин тоже боялся, только чего-то другого. Страх торопил, подстёгивал преодолевать преграды, которые скорее всего были обломками древнего камня и мёртвыми телами. Группа, наверное, всё-таки двигалась быстро, что бы там ни говорили поломанные ведьмины ощущения. Резь усиливалась, жар и колотьё расползались по мышцам, с хрустом выламывали суставы, буравили каждую кость в длину. — Тише, тише, — прямо над головой упрашивал Алвин то ли саму Мэл, то ли её бунтующий организм. Наверное, дурацкие корчи здорово мешали идти, и она честно пыталась их утихомирить. Получалось только смотреть вперёд и вверх, где посреди отдающего кровью сумрака блестели родные глазищи. — Всё хорошо, я здесь. Сейчас, сейчас мы тебе поможем. Так хотелось ему верить. Тем более выше, за очертаниями мнимо бесстрастного лица уже не громоздились каменные складки пещеры — там подмигивали звёзды. Настоящие, хоть бы настоящие. И никакого гиперкуба-ловушки нет в помине, зато реальна ночь, что смотрелась в маленькое озерцо россыпями сверкающих точек. Реален спуск к дороге, а под спуском реальны две колымаги в желтоватом облаке из выхлопных газов и света фар. В кузове пикапа Мэл вытошнило ещё раз, — дурацкая память точно измывалась, если решила фиксировать время от приступа до приступа. Блевать было почти нечем, но Мэл помнила, как испугалась, что испачкает Алвина, который собирался везти её на руках, будто ребёнка. Чьи-то ладони предупредительно ткнули под нижнюю челюсть что-то вроде пакета. Выплюнув в него невозможно горький сгусток, Мэл рассмотрела перед собой косматую рыжую кляксу. Посреди кляксы, впрочем, угадывался перечёркнутый свежим рубцом лоб, а говорила она голосом Джоша: — Что… это с… ней? — Дрянью какой-то накачали. — Внутренне Алвин напоминал зажатую пружину, но почему-то забыл рассердиться вслух. Зато клякса тряхнула рыжими космами, размазалась в воздухе и уплыла в сторону, ворча обозлённым волкодавом что-то о козлах, которым не мешало бы оторвать головы. — Сделано уже, ja!.. — «успокоил» шотландца невидимый Сэм. Ответное бу-бу-бу утонуло, когда взревели перед стартом моторы, захлопали дверцы. Зачем так шумно, господи, думала Мэл, вздрагивая невпопад рёву и лязгу. Ну не движки двух старых пикапов, а десяток космических маневровых в пределах атмосферы. Хотелось взмолиться, чтобы прикрутили звук — все невозможно резкие звуки в окружающем мире, — но никто не сумел бы выполнить это желание. До крайности глупое, если разобраться. Только Алвин, кажется, что-то уловил. Обхватил ещё плотнее, положил головой к себе на грудь, зажал уши. — Всё, всё хорошо. Две-три минуты, почти приехали, — прошептал то ли вслух, то ли мысленно. Мэл постаралась согласно кивнуть и никуда не завалилась только благодаря крепости объятий. Стало как будто легче. Резь улеглась и напоминала о себе редкими спазмами в диафрагме. Было то жарко, то холодно, но в общем терпимо. В ногах и руках, будто подопытные лягушки под напряжением, подёргивались мышцы. Одна, другая — никакой системы. Мэл хотела уловить порядок хотя бы в биении пульса, но и сердце колотилось как ему вздумается, безо всякого ритма, и явно грозилось довести до глухоты всю округу. Наверху звёзды размножались делением. По крайней мере, для Мэл они выглядели колониями микробов на дисплее анализатора и так же росли в количестве, а потом расползались, оставляя за собой дорожки из света. Ещё мгновение, вспышка боли в голове — и свет, уже наземный, окружил полукольцом, потом накрыл сверху желтоватым пузырём. «Десять космических маневровых» теперь ворчали словно из-за преграды. Где-то рядом громыхнуло железо. Движение смягчилось, — Мэл снова несли на руках, плавно, усыпляюще. — Несите её в контору! — рявкнул кто-то чересчур громко, всколыхнул звуковую волну. Череп отреагировал треском — будто внутри лопнул туго натянутый воздушный шарик. Алвин вроде бы скрипнул зубами и бросил в ответ крикуну что-то злое, но слова оттеснила прочь накатившая сонливость. Спать. Дайте же, наконец, уснуть, оставьте в покое, взмолилась Мэл, не размыкая губ из страха в очередной раз выблевать и подавиться. Хватит светить прямо в глаза множеством круглых ламп, довольно топать, как стадо грёбаных буйволов, уже вроде бы по лестнице. Пустите в грёзу, где белым днем Алвин едет куда-то в подпрыгивающем на ухабах внедорожнике Сэма Бекера. Вглядывается тревожно вперёд, до онемения в ладони сжимает рацию. Та принимается пищать и кряхтеть. Алвин отвечает на вызов и сначала морщится от вкрадчивого Ваасова шипения. — Слышь, Викинг… ты там небось сейчас мотаешься по всему острову, ищешь свою стерву. А я вот знаю, — динамик разражается очередью хриплых смешков, — где припрятали твоё ебанутое сокровище. Вот думаю… сказать тебе, растяпа херов, или перетопчешься? На мучительном вдохе Алвин успевает пару раз до крови прокусить губу. Потом рывком выдыхает в микрофон: — Говори. В ответ неожиданно не возражают, не срываются в обычные рассуждения и насмешки. Динамик хрипит про гору в районе аванпоста «Ферма Упрямого Кида», про сквозную пещеру, один из входов в которую — портал в заброшенный храм. Почти не дыша, Алвин впитывает информацию и всё с ожесточением кусает губы. В мозгу теснятся догадки — откуда, где, что и как? — но время поджимает. Под визг тормозов пикап закладывает крутой разворот. На обочине отпечатывается похожая на морду крокодила угрожающая тень пулемёта. После короткой паузы динамик презрительно фыркает: — Проебал, бля, Викинг хвалёный. Лучше бы мне оставил. Я своего никому не отдаю, у меня бы не утащили, — Ваас то ли рычит, то ли хохочет, только как-то горько: — А ты шевелись, принц диснеевский. Твоя принцесса сказала: эти гномы её заебали. Кто знает, может, даже в прямом смысле, они вроде не то что этот мажор Белоснежка… Связь обрывается, — рация пронзительно пищит сигналом отбоя. У Алвина бешено колотится сердце, ужас шевелит волосы на затылке под узлом банданы. От ужаса у самой Мэл на руках поднимались дыбом волоски — между ними, кажется, мини-молниями проскальзывало электричество. Напротив висела рожа Бориса. Мёртвая такая рожа с полуотлепленным пластырем на носу и ножом, торчащим из глазницы. Мэл подавилась вскриком. Рожа склонилась ближе, вот бы по ней засветить, вогнать нож ещё глубже, но кулак сжиматься отказался. Мэл отмахнулась от жуткого видения скрюченной пятернёй, всеми ногтями сразу проехалась мертвецу со лба до самого перекошенного рта. Труп выронил прямо на Мэл что-то похожее на шприц и отвесил бы оплеуху в ответ, но занесённую руку перехватили. Ещё миг — и с отчётливым хрустом завернули за спину, придав фигуре сходство с буквой G. В глазах и носу свербело от тяжёлого, резкого спиртового духа. По вене в локтевом сгибе правой руки вниз и вверх расползался может, жар, а может, холод. Кровь вихрем шумела в голове. Пульс выламывал ключицы и распирал горло, но ритм как будто сделался чётче, даже чуть замедлился. Над фигурой, сверкая оскалом на всё ещё выкрашенном лице, возвышался Алвин. Мертвец глухо, но вполне бодро матерился — аж эхо поднял. Защищаться вроде было без надобности, если бы не остаток ненависти, что побуждал биться до последнего. Пока дохлятина не ляжет туда, где ей полагалось лежать — во мрак, к Змею. Пока не истлеет, не рассыплется голыми белыми костьми. — Блядь, не меня держите, а эту ненормальную! — взревел-таки согнутый труп, когда Мэл ещё раз достала его иззубренными отросшими ногтями по щеке. Голос оказался незнакомым. Совсем. Физиономия ни капли не походила на Бориса. Из глазниц не торчали ножи. Все повреждения, кроме свежих, сочащихся кровью полос, растаяли грёбаным миражом. Но от царапин на роже не умирают, правда ведь? Только бранятся и брыкаются, пытаясь вывернуться из хватки шведа-небоскрёба. Роняют табурет с ещё одним шприцем и каким-то устройством из манжета, трубки и циферблата. Следом на пол полетел стетоскоп — этот блестящий раритет Мэл уже видела раньше в чемоданчике одного местного хирурга. Пол тоже, кстати, казался знакомым. Как и полоски жалюзи — сквозь них виднелось посветлевшее небо, похожее на воду средней глубины. Ах да, контора. Окна на три стены из четырёх, тумбы с образцами «товара», невозможно древний граммофон. Его труба — жёлтый металл с отражением лампы, распухшим до размера звезды на грани взрыва сверхновой. Ослепляет, чтоб его. — Оглобли убери! — вякнул наконец наёмничий доктор. Чёрта с два Алвин послушался бы, но за спиной у него процедили с нарочитой расстановкой: — Вон. Заберите его отсюда и определите в ящик. Сердце у Мэл подпрыгнуло, как психованный казуар, притихший было пульс чуть не раскурочил верхние рёбра. Алвин? Алвина — в ящик? Паника отключила даже проблески чутья, живот будто сосулькой проткнуло, огромной, размером с хорошее копьё. Горло сомкнулось, не давая вдохнуть, лампа-звезда почернела. Лба, а потом висков, пылающих, будто в огне того самого ящика, коснулись прохладные пальцы. Пахли они тоже прохладой — наверное, ими совсем недавно брали пачку с пастилками, надеясь хотя бы мятой выдавить солоновато-медную кровяную вонь. Мэл ухватила Алвина за ладонь, даже на ощупь заскорузлую, но свободную от ещё больше отвердевшей перчатки. Дико захотелось пить. Через миг желание исполнилось — голову приподняли, придержали под затылок, а к губам поднесли флягу. Рот заполнился слюной с отчётливым вкусом химии и желчи, — Мэл затошнило после двух крошечных глотков, но в груди растекалось облегчение. Алвин никуда не делся. Он здесь, с ней, молча гладил по голове, не забирая вторую ладонь, в которую Мэл намертво вцепилась. А вот медик исчез. После него остался запах животного ужаса — да, теперь ведьма ни с чем не спутала бы то, о чём когда-то талдычил Ваас: страх воняет совершенно по-особому. Злорадство воняло едва ли не хуже — именно его след повис в воздухе после ухода конвоя с новоиспечённым смертником. Тут что, каждый с удовольствием пялится, когда в ящике запекают кого-то другого? Нет, лучше об этом сейчас не думать. Лучше вообще не думать, иначе сквозь трещины в черепе вытечет мозг и заляпает-таки кожаный диван разлюбезного босса. Диван, впрочем, заботливо прикрыли. Чем-то вроде дряхлой простыни, из тех, что не жалко испортить замызганной тушкой «миноискателя». — И откуда они только лезут на мой остров, такие жопорукие доктора, — нарушил трескучую тишину невидимый пока хозяин конторы. — Ничего. Распоряжусь поискать кого получше. — Сэр… — Алвин развернулся вполоборота и показал наконец босса во всей красе. Тот подпирал тощим задом громадный конторский стол и разглядывал подавшего голос шведа с кажущейся бесстрастностью, достойной комодского дракона. — Сэр, я уже говорил. Она напугана и не подпустит незнакомца. Каждый раз будет таким, как этот. Напугана? Мэл хотела возмутиться, но не смогла. У препарата, который успел ввести горе-медик, эффект оказался неплохим, но чересчур коротким. Сердце теряло пойманный недавно ритм. Мышцы больно, беспорядочно дёргались, коже было липко и холодно. Алвин продолжал говорить, но голову Мэл будто плёнкой обмотали, а для верности обложили ещё и ватой. Вслушиваться стало невмоготу, пришлось отпустить спасительную ладонь и откинуться на спину. Кабинет Хойта сделался серым-серым, точно наполнился дымом и пеплом. В этом дыму его местное величество расхаживал туда-сюда, вальяжно жестикулировал перед молчаливым и прямым, как корабельная сосна, слушателем. Впрочем, ещё чуть раньше босс, кажется, кликнул кого-то из-за раскрытой настежь двери и отдал какой-то приказ. Что ж, по крайней мере, Алвину никто не угрожал. В это Мэл хотела верить, верила — и не могла перестать щупать пространство почти вслепую, будто сбитый с толку датчик. В конце концов датчики перегрелись один за другим, система зависла и потребовала перезагрузки. Мистер Хойт походил то ли на ходячий рисунок из битых пикселей, то ли на пропущенный сквозь измельчитель, изрезанный полосками лист бумаги. Алвин был вне поля зрения, но ощущался рядом изменением плотности воздуха. — …ты меня слышишь? — спросило «изменение плотности». Мэл постаралась кивнуть. А вот девушка из видения, которое заполоняло разум, кивать, похоже, не могла. — Эй… ты меня слышишь? В её клетке из стеблей бамбука обрывался дощатый настил и вместо половины пола грудой громоздились черепа и кости. Мясо на них давно сгнило и только кое-где лепилось чёрными волокнами. Иногда волокна вроде как оживали и принимались ползать, высовываться из глазниц, проскальзывать по челюстям промеж зубов. Зрелище для сумасшедших. Или тех, кто на грани. Многоножки, догадалась Мэл. В мертвечине плодились личинки, на них и охотились извивающиеся твари, при виде которых мужику-то впору трястись в омерзении, не то что нежной белокожей девице. Девице, похоже, всё равно. Её лицо закрывают волосы, когда-то, наверное, пушистые, цвета солнечной меди, а теперь грязные, путаные, рваные. Пакля паклей, сквозь которую только глаза и блестят лихорадочно, будто у загнанного в угол зверёныша. — Не бойся. Да не трясись ты так… Scheisse! — упрашивают зверёныша голосом Сэма Бекера. Герр шпион, похоже, клокочет от негодования, но умело сдерживается, чтобы ещё сильнее не напугать трясущееся без остановки существо. — Никто тебя больше не обидит, ja… Девчонка не верит слишком явно, даже озирается рывками, всем телом. На её коже, той самой, нежной и белой, проступают синяки. Множество синяков там, где успели ухватиться похотливые двуногие кобели. У Сэма болят кулаки, стёсанные только что о чужие подбородки, скулы, зубы. — Ты за это отфетиш-шь… уфидимся еш-щё… — шепелявят поодаль. Герр Бекер переводит взгляд на источник звука. «Источник» шлёпает разбитыми губами, силится выдать что-то ещё и в конце концов выплёвывает вместе с зубом в пузырях крови: — Мы тебе припомним, как за шлюху фпрягаться… — Твои дружки сдристнули и бросили тебя одного, ja? — Сэм флегматично ухмыляется. — И что с вами делать? Может, выдать Хойту? Он развлечётся, посадит в ящик, поддаст огоньку… В ответ летят почти нечленораздельные проклятия. На доски рядом с дрожащей рабыней плюхается ещё один окровавленный зуб. Неудачливый насильник наконец встаёт из унизительной позы на одном колене и делает пару шагов навстречу, сильно припадая на правую ногу. Сэм молча ждёт, но угрозы продолжают сыпаться с расстояния. Рука противника бесполезно елозит по набедренной кобуре. Пустой, потому что пистолет Сэм позаимствовал ещё в потасовке. Остальные, кажется, наслышаны о лысом бородатом типе, которого Хойт повысил, как говорят, за один только немецкий акцент. Смылись быстрее ветра, оставив дорожки кровавых пятен из расквашенных носов и приятеля, ослабшего случайно на одну ногу. Смачный пинок по голени, так, чтобы наверняка получился вывих. Сэм ни капли не жалел. Но и стукачом тоже не был, это удар по репутации, лишнее внимание и враги, что агенту ни к чему. К тому же, на самом деле, на свете мало людей, которым с чистой совестью пожелаешь гореть в любимом ящике мистера Хойта. На скуле у молодчика огромной печатью расплывается синюшный кровоподтёк, а оскал щербат, как у бродячего алкаша. — Слушай сюда. Я, так уж и быть, — начинает Сэм, изображая раздумья, — делаю вид, что ни сном ни духом о вашей… деятельности, — он понижает голос, — о том, что вы чуть было толпой не попортили товар. Ja? А вы… die Arschlöcher[2], не приближаетесь к ней больше. Weit alles klar[3]? Рыжая пигалица за бамбуковыми стеблями издаёт громкий всхлип. Так хочется обернуться, сказать что-то ободряющее, но пока надо играть роль, к тому же хромого типа нельзя выпускать из виду. — «Стфол» ферни, — с присвистом требует тип. Сэм хмыкает, достаёт чужое оружие из-за пояса. Нарочито медленно выщёлкивает магазин, прячет в подсумок на разгрузке. Выбрасывает из патронника патрон. Рукояткой вперёд протягивает пистолет хозяину. — Эй! Ты чё?! — хромой запоздало возмущается, дёргано подаётся вперёд. Сэм пожимает плечами: — На всякий случай, ja? В остальном — сделка. Помнишь? Иначе — ящик. Капут. И остальным передай! В ящик тип не хочет. Хватает временно бесполезное оружие и ретируется, оставив после себя вонь злости и страха. — Как тебя зовут? — понизив голос и усердно смягчив обычный свирепый вид, Сэм заглядывает сквозь решётку. Этот вопрос он задавал десятки раз, вот так же шепча в пространстве огромного морского грота, что служит мистеру Хойту чем-то вроде укрытого от посторонних глаз порта. Десятки раз озирался, выхватывал на фоне прожекторных лучей силуэты караульных — не косятся ли, сукины дети, не подслушивают ли, с Хойта станется и к стенам приделать уши. — Ну, не молчи… я не такой уж Mistkerl[4], каким выгляжу… — Эбби… — бормочут из-под завесы волос. Вот и молодец, вот и умничка, даже всхлипывает реже и не так громко. Храбрая девочка, боевая русалка, успела-таки расцарапать одному из молодчиков рожу. Да и вообще на её месте не каждая сохранит способность говорить, а она вон шевелит старательно губами, в то время как в глубине глаз тает ужас: — Меня зовут Эбби. Осталось узнать, откуда она, такая храбрая, сюда угодила. И фамилию, — тогда будет что внести в список, который заберут из тайника проверенные люди. Тогда, может быть, для неё появится надежда. Сэму хочется этого куда больше, чем раньше, после целой череды таких же потерянных рабынь. Уж больно знакомый у русалки выговор. Можно сказать, родом из собственного полузабытого детства. — Эбби родом из Техаса… — сквозь сон повторила Мэл, будто заучивая за Сэмом на память, но на самом деле и не забывала. Эбби и Эмили, рыжие сёстры-близняшки. Эмили держал в клетке Ваас, Эбби считалась погибшей. Выпавшей в ночь за борт лодки к кишащим в здешних водах акулам-быкам. Вот оно, значит, как обернулось. Спаслась — всё равно что погибла, если не хуже. И только присутствие герра шпиона делало грёзу не такой мрачной. Сэм, кстати, где-то поблизости. Может, даже в коридоре у кабинета, беспокойно ждал чего-то. То подпирал стену, то принимался бродить туда-сюда, устало отдуваясь в нарастающей духоте. Мэл спросила бы его слишком о многом, ещё за большее поблагодарила бы, но ей самой было слишком душно. Грудная клетка, кажется, весила слишком много для ноющих мышц. Каждое усилие отзывалось прострелом между лопатками. Кислорода не хватало всё заметнее, удушье вытесняло случайные ментальные картинки шевелящейся темнотой. Вдох — и спину прошибло сильнее всего, так, что Мэл проснулась, вскинулась, словно подброшенная катапультой. Свет рассыпался пузырями — будто воздух в глубине. К лицу приложилось что-то плотное, чуть влажное, накрыло рот и нос. Паника на миг взвинтилась до предела, взорвалась в мозгу голосом Лиама: утопить, утопить. Потом предмет чуть слышно зашипел, и Мэл наконец удалось вдохнуть. Спокойно. Лиам собирался топить мёртвое тело. Здесь, кажется, дела обстояли по-другому. — Дыши, дыши… — твердили над головой, будто читали заклинание. Уговаривать Мэл было не нужно, и она пила воздух мелкими глотками, чувствуя спиной и затылком плотную, почти удобную опору. Что-то шипело, кажется, не прямо в ушах, а где-то рядом. Ещё в шаге забывал дышать Алвин. Рвался, кажется, помогать, но ему загородили дорогу, а для Мэл сбивчиво бормотали: — Это кислород. Сейчас станет легче, ты только дыши. А ты не мешай! — брякнули наконец и Алвину, но тут же испугались, вздрогнули. Задели при этом, наверное, какой-то клапан, потому что кислород зашипел в маску раза в два быстрее. В спешке прикрутили. Какой знакомый всеобъемлющий испуг. Отпечаток сознания тоже знакомый — даже не глядя легче лёгкого представить чёрные кудряшки дыбом и суматошно блестящие чёрные глаза. Мэл всё-таки заставила себя посмотреть, но в первое мгновение не увидела ничего. Полосатый от жалюзи дневной свет, казалось, проколол глаза до самого мозга. Проморгаться удалось через пару мгновений, когда Бен уже снимал с Мэл маску, через которую, видать, и подавался кислород из штуковины, похожей на тощую подушку. Да и сам пиратский доктор как-то отощал со дня их последней встречи после боя у Вааса в форте. Осунулся, бедняга, даже загар на смуглой коже отливал серостью, красная майка совсем выцвела и обвисла мешком. Бенджи что-то почувствовал. Поднял глаза, уставился на Мэл, скорчил строгую мину. — Давление у тебя… дерьмо, — выдал со всей важностью, на которую только был способен, — ниже плинтуса. Пульс тоже не фонтан, с такой аритмией я бы кулаками не махал, — он рывком оглянулся на Алвина. Тот сложил на груди руки. Умыться он так и не успел, скорее всего неотступно дежурил тут, у дивана, поэтому вдвойне пугал беднягу Гипа глазами, сверкающими на физиономии болотного оттенка. В лечении «ценного сотрудника» назрела нехорошая заминка. Которая привлекла внимание хозяина кабинета. — Герр Лунд не слишком-то добросовестно бережёт ценного сотрудника, — констатировал невидимый за спинкой кресла Хойт. Скорее ядовито, чем угрожающе, но Мэл накрыло давешней паникой, а от паники прорезался голос: — Сэр… Герр Лунд никак не мог предотвратить… Заказчики… ваши враги из ЮАР. — ЮАР? — Кресло взвизгнуло и развернулось, демонстрируя босса во всей красе. — Ну-ка, ну-ка… Раздражающий блеск металла на шее, нетерпеливый стук по подлокотнику. Блёклые мертвецкие зенки, которые, казалось, пригвождали Мэл хребтом к дивану. Больно, чтоб его. Но его величество подался вперёд, всей жилистой своей фигурой требуя ответа. — Они намеревались меня… купить. Чтобы… использовать против вас, очевидно… — Имена! — В шипении из кресла проступили нотки жадности. В голове у Мэл гуляло эхо. Болтовня вытягивала остатки сил, веки тяжелели, но нужно было собраться. Лишь бы только он не вздумал больше придираться к Алвину, а тем более угрожать. О ком там думал добренький Лиам, когда толковал о покупателях? Называл же их как-то у себя в башке, Мэл точно помнила. Одно имя чёрта с два выговоришь с первого раза, но надо постараться. Второе вроде как попроще. — Тийго… Ван Вейберк. Ари… Ари Раске. Если я правильно… — Всё-таки правильно, чересчур уж резко подскочил мистер Хойт под жалобный скрип кресла. Скрюченной вараньей лапой сцапал со стола пачку сигарет, — наверное, новости были не из тех, под которые можно смаковать сигару. От сигаретной вони Мэл точно стошнило бы. Одна эта мысль заставила нутро скрутиться узлом, башка заныла во лбу и висках, но босс, зыркнув на диван с «устройством», протопал к самому дальнему окну. Распахнул створку, щёлкнул зажигалкой, затянулся. Надо же, какая забота о ценном сотруднике. А ещё его величество, оказывается, здорово умел материться, — Ваас обзавидуется, если вдруг услышит. Впрочем, до Хойта отголоски происходящего за проливом тоже, судя по всему, докатились. Там разгуливал некий Белоснежка, бунтовали дикари, а местному королю явно было что терять. Включая голову. Кстати, о головах… Мэл обнаружила, что зацепилась взглядом за тот же столик, где недавно красовалась башка Мингли. Вот же… Хотела, называется, отвлечься от боли, бесконечного глодания и подёргиваний в позвоночнике, смотрела куда попало, и на тебе, высмотрела. А вот Бенджи в нескольких сантиметрах от распухшей Лиамовой рожи, у кровавой клеёнки строчил и строчил что-то карандашом на листке бумаги, будто каждый день этим занимался по соседству с подобными сувенирами и трофеями. — Вот, сэр. — Док поставил последний росчерк и выпрямился, протянув бумагу Хойту. Листок заметно подрагивал, и Мэл даже с кривым чутьём была уверена, что сквозняк тут ни при чём. Хойт уставился сквозь пространство кабинета неподвижным змеиным взглядом. Бенджи сделал над собой слишком видимое усилие, хотя явно до жути хотел по привычке втянуть голову в плечи. — Здесь список препаратов и расходных материалов, которые понадобятся для… мисс. Сэр. Бумага повисла в воздухе. Хойт закутался в сигаретный дым и, конечно, не двигался с места. Мэл ощутила укол жалости: бедняга Гип совсем стушевался и не ждал ничего хорошего, о чём буквально вопил в диапазоне эмоций. Грёбаный ведьмин череп снова трещал по швам. — Давай сюда, коновал. — Змеиные глаза так и ужалили дока сквозь сизую пелену. По-детски крупные губы Бенджи дрогнули от обиды, но негнущиеся ноги уже сами собой несли выполнять команду, будто деревянного солдатика. Мистер Хойт разглядывал Мэл с тем же выражением, с каким она сама когда-то на службе принимала на борт новый комплект ракет. Жадность и механический расчёт: хочешь, почувствуй себя оружием, хочешь — оборудованием, а хочешь — всем вместе. Сделалось совсем гадко, и Мэл закрыла глаза. Его величество принялся изучать список, по перекрытиям грохотали шаги, что-то со скрипом везли по полу, а Мэл всё не решалась смотреть. Очнулась от запаха спирта и настойчивого трения о локтевой сгиб чем-то мокрым. Уставилась в кудрявую макушку, склонённую на уровне лица. Кудряшки двоились и ползли во все стороны, будто крошечные змейки. Медуза Горгона, мать его. — Принесли твои капельницы, — прогундела макушка обиженно, будто в немилости босса к «коновалу» была хоть капля ведьминой вины. — Быстро принесли, надо сказать. А вот это уже явный упрёк. Бен поднял голову, и Мэл скорчила ему рожу. С удовольствием отметила, что мышцы лица пришли в норму, хоть и болели, точно недавно избавились от до чёртиков надавившей маски. Мэл скосила глаза. Около дивана обнаружилась длинная стойка, когда-то белая, а теперь в пятнах облезшей краски. Пятна тоже двоились и ползали. На верху конструкции красовались крючья, то ли четыре, то ли штук двенадцать, и прозрачных пакетов там висело, может, один, а может, с десяток. Из пакета спускалась такая же прозрачная трубка. Наверное, одна, но кто знает. Трубка заканчивалась иглой. — Только не дерись. Это всего лишь глюкоза… — почти примирительно буркнул Бен и ужалил Мэл этой иглой всё в тот же локтевой сгиб. Щёлкнул чем-то белым на трубке, и вниз по ней из пакета скользнула жидкость, похожая на кристальную воду. С чистой на вид тряпицы, которой Алвин касался лба, висков и щёк Мэл, тоже стекала вода. Высыхала почти вмиг, оставляя перед глазами туманное марево, напоминая о почти забытом ощущении чистоты. Мэл потянулась за любимой ласковой ладонью, поймала за кончики пальцев. — Я сначала решил, что сюда ракьят добрались, — выдал вдруг Бенджи, разрушив мгновение безопасности и неги. — Ну, вид у тебя просто… А потом… ну откуда у дикарей медицинский наркоз? — он пожал плечами. — У меня в этом деле таки есть кое-какой опыт. Что это был за препарат, не скажешь? «Настья», «кет» — всё, что Мэл наскребла в памяти для ответа на вопрос. Бенджи задрал брови до самой шевелюры, вытаращил глаза и цокнул языком. Потом сунул под нос пустой шприц с просьбой показать дозу. Мэл отмерила пальцами нужное количество делений. Обрадовалась тому, что руки, вроде, слушаются лучше, а вот глаза у Бена сделались совсем круглыми. — У тебя довольно… нестандартная реакция. Между прочим. — Что такое? Давай, коновал, как на духу. Каково состояние… мисс Харт? — Его величество нарисовался в поле зрения слишком уж шустро. Вперился в Мэл, будто пытаясь понять, не рассыплется ли «устройство» прямо сейчас на запчасти. На беднягу Гипа совсем не глядел, но тот вскочил, чуть не опрокинув табурет. Вытянулся по стойке смирно — где только нахватался — и затараторил как заведённый: — Сэр… Мисс Харт нужен покой, сэр, но думаю, сэр, кому-то другому на её месте было бы гораздо хуже. Сэр, — Бен подавился воздухом, выпрямился ещё сильнее, став похожим на куклу на шарнирах. Его величеству, как заправскому кукловоду, нравились люди-марионетки, и док это, кажется, улавливал непостижимым инстинктом. — Думаю, сэр, у кого-то другого исход вероятнее всего был бы летальным… Но она, сэр… — Мутант, чего уж… — вырвалось у Мэл. Бенджи заткнулся. Если бы он только знал, как больно бьёт по нервам этой вечной своей паникой. Цепочка на шее его величества норовила изогнуться, выпростать лапки и поползти по кругу, будто сколопендра-уроборос. Мертвецкие глаза на узкой физиономии размножились до четырёх с каждой стороны. Теперь-то Хойт точно уследит за своей валькирией. Миноискателем, детектором лжи, приспособлением для пыток и прожарки чужих мозгов. Затошнило, хоть и куда слабее прежнего. Мэл опустила веки. Бенджи затараторил с новой силой: сэр, сэр. Пациентке-де нужен покой, уход и полутёмное тихое помещение с минимумом посторонних, а значит, контора не годится. Алвин даже обрадовался. Готов был сию секунду схватить Мэл на руки и с крейсерской скоростью помчать в казарму. За плотно закрытой дверью оборудовать в комнате полутёмное гнёздышко, а там не только скрупулёзно наблюдать за действиями трясущегося Бенджи, но и так же тщательно выполнять докторские предписания. Мэл разделила бы его радость, но почему-то отрубилась, едва Гип вытащил из вены иглу. В отключке кружилась и куда-то плыла в безумном аттракционе с крутыми спусками и подъёмами. Кто-то из плывущих рядом мчал в своей памяти по длинной дороге на фоне зелёных гор, похоже, в одном из местных авто, которые сами по себе тоже тот ещё аттракцион. Другое авто виднелось убегающим белым пятном, но расстояние сокращалось, в то время как гонка делалась всё быстрее. Догоняющий едва ли не плакал злыми слезами и всё вдавливал педаль газа: догнать, остановить, вернуть. В конце концов дорога заворачивалась вправо, впереди за отбойником — Мэл откуда-то знала, как называется это заграждение — маячил обрыв. Белое пятно не вписывалось в поворот, ломало отбойник и падало, падало. Бесконечно долго катилось по склону, ударялось о валуны, рассыпалось. В конце концов вспыхивало, окутывалось ярко-рыжим с чёрной каймой горячим колером. Теперь он плакал по-настоящему, безо всяких «едва». Остановив машину на самом краю обрыва, выбрался на обочину и порывался пуститься в невозможный спуск с риском свернуть шею, но тут догнали его самого. Ударили в спину, заломили руки. Назвали убийцей. Убийцей по имени Джош. И он тоже здесь, поблизости. Скорее всего прямо за дверью, бродит неприкаянно, трясёт контуженной башкой и мучается прошлым. Эту картинку Мэл тоже зафиксировала, и только потом проснулась. В их с Алвином комнатушке, которую успели занавесить до густого полумрака, оставив полоску света из окна. В углу напротив красовалась выкрученная люминесцентная трубка, значит, вечером включат только одну лампу из двух. И когда они столько всего успели? Неужто она так долго спала? У стола Бенджи шуршал упаковками лекарств. Еле слышно, но вполне достаточно, чтобы Алвин решил: док её разбудил. — Что? Что, милая? Что-то нужно? — Синие глазищи так и мерцали с уже чисто вымытого лица. Вымытого. Чисто. О, теперь Мэл вспомнила, чего хочет больше всего. Содрать с себя грязь двух последних суток, хотя бы даже ногтями вместе с зудящей кожей, с памятью о лапах чужаков вроде Бориса. Перед глазами почему-то встала Эбби. Как она выдержала то, что с ней чуть было не сотворили, и как всё сложилось дальше? Сэм не был похож на человека, который бросает слова на ветер. И там, в пещере под горой, как напарник Алвина Сэм больше чем полностью доказал свою надёжность. Кажется, эти факты будили в Мэл какую-то слабую, но упрямую надежду, которую всё равно пока не было сил обдумать как следует. Мышцы бунтовали при каждой попытке их напрячь, разум то и дело норовил устроить себе очередную перезагрузку, а вместе мозг и тело почти маньячески мечтали о воде и мыле. — Вымыться. Срочно. Если Гип сейчас откажет, она вцепится в него зубами, не то что засветит по физиономии.