Цивилизованные люди

— Зач-чем приш-шёл? Она моя, отдай её. Отдай… Отдай. Алвин точно знал, куда идти. Тепловизор выдавал чёрно-бело-серую картинку, болели уставшие глаза, но ошибиться в направлении было невозможно. Впереди в слабой пульсации света шарахались тени, а значит, именно там умирал севший фонарик, о котором говорила Мэл. Там же перекатывал по полу обломки кто-то ещё. Враг — в шаге от неё, родного, любимого человека, единственного, кто остался у Алвина на все миры и Бездну вместе взятые. — Отда-а-ай… Ты всё равно её не спас-сё-ш-шь… — По пещерным коридорам скользило шипение. Будто отравляющий газ, оно сочилось из трещин, едким туманом дрожало в гигантских корнях, застилало обзор и заползало в горло с явным намерением если не удушить насмерть, то уж по крайней мере задержать. У Алвина отяжелели ноги. Казалось, подошвы всё сильнее вязли в камне, что сделался вдруг топким, как гибрид трясины и полузастывшего бетона. Пистолет-пулемёт тоже прибавил в весе, оттягивал руки, едва не выламывая запястья и пальцы. — Ос-ставь. Отда-а-й. — Шипение почти осязаемо коснулось потных щёк под маской ПНВ. Словно змея проскользнула по коже. По коридорной облицовке зашуршал то ли сквозняк, то ли сотни невидимых гадов с их шершавыми брюшками. — Отдай, она-а моя-а… Ос-ставь! — О чём ты? — Ядовитая дымка, кажется, добралась до лёгких, но ужас и что-то вроде возмущения заставляли балансировать на пике бодрости. Алвин плотнее стиснул ПП и шагнул вперёд, к мельканию сумеречных светотеней в нужном проёме. — О чём ты, fan?! Я ведь молился тебе! Просил дать мне сил, чтобы спасти её! Так что ты теперь несёшь, Jävlar[1], а, Змей?! До проёма осталось всего-то полметра, но воздух вокруг превратился в подобие густого желе или мазута. Алвин изо всех сил упёрся в нежданную преграду и не слышал уже ничего. Ни собственных шагов, ни шорохов, ни шумного прежде дыхания, когда затянувшаяся пауза буквально взорвалась. — Ш-ш-то я несу?! — Шипение рассыпалось сотнями, тысячами, миллионами шепотков, точно по стенам разом, стаей пронеслись гигантские многоножки: — Ты ещё спраш-ш-шиваеш-шь, ш-то я несу, с-смертный?! Ты ведь с-сам принос-сил мне ж-шертвы, много кровавых ж-шертв, раз-све не так? — Приносил, fan, — продавил Алвин сквозь зубы. Преграда из воздуха давлению сопротивлялась, норовила упруго выдворить обратно в коридор, но Алвин уже достиг проёма и останавливаться не собирался. — Приносил, как же. Всё ответов просил. Понял свою ошибку, вместо ответов попросил помощи, так где она, Tamejfan[2]?! — Помощ-щь? — Шепотки обернулись хохотом, похожим на битьё по металлу осколков гранатного взрыва. — Какую тебе ещ-щё помощ-щь, с-смертный?! Визг и скрежет достигли предела, будто чокнутый звукорежиссёр до упора вывернул рубильник. Щелчок — и наступила полная глухота. Ещё один — и со всех сторон застрекотала стрельба. Мэл прекрасно понимала, что очутилась в очередном Алвиновом кошмаре — и ничего не могла поделать, кроме как смотреть. Каждое движение, каждый жест переживать вдвоём — без права поддержать. Всего-то призрак — вот кем была она здесь. Может быть, в кошмаре решалось, что с нею будет дальше, но разве дано призраку вмешиваться? Пули отскакивали от каменных стен, впивались в живые корневища. Те, казалось, стонали от боли, извивались, пытаясь избавиться от чужеродного металла, но пули продолжали сыпаться. Пули выбивали из камня искры. Так много искр, что зрелище походило на безумную свистопляску частиц в момент перехода межзвёздного корабля из нормального пространства в гипер. А звуки — они закрутились вихрем из обрывков очередей, хрипов, хруста, с которым лезвия пластали хрящи людских гортаней. Коридорные тени не просто мельтешили — замахивались, вынуждали блокировать призрачные удары, отступать, рискуя потерять равновесие на очередном обломке. Заставляли спускать курок, посылать в темноту пулю за пулей. Закончилось всё внезапно. Переход совершился. Искры-рикошеты растворились в полусвете, очереди захлебнулись и умолкли, осколками рассыпалось эхо последнего хруста. Остались только тени, но их шипящий повелитель сделал их до времени немыми и беспомощными. Алвин поднял ПП, уставив зрачок ствола на чёткую цель. Посреди храмового зала в средоточии пыли, руин и полумёртвого света застыл враг. Лиам. Алвин знал это имя от Мэл и убивал его ублюдочного хозяина почти так же, как убил в реальности — уже много раз, чтобы встретить в следующем же кошмаре, поставленном на повтор. В каждом повторе, впрочем, неуловимо менялся сам момент убийства. Сейчас, например, Лиам был уже мёртв. Только вот дыра промеж глаз не мешала ему прикрываться заложницей и держать её горло всё в том же опасном захвате. Мэл. Такая маленькая, измученная, едва ли не полупрозрачная, будто плоть её наполовину растворилась в пещерной темени. Разожми труп поганые свои лапы — так и упала бы, сложилась переломанной куклой. Труп не отпускал. Только зубы щерил в оскале — не человеческие, змеиные. Сверкая бельмами цвета разбавленного молока, всё крепче сжимал скрюченные, мёртвые пальцы на бледной шее. Алвин молчал. Зачем говорить, если ему предопределено убить то, что вроде как уже убито. Придётся шагнуть навстречу, чтобы с омерзением рассмотреть, как сквозь человечью кожу на мёртвом лице пробивается змеиная чешуя. Это, конечно, был не сам Йормунганд, даже не его воплощение. Отпрыск, змеёныш-недоросток, захвативший мёртвое тело. А может, и вовсе морок, только слишком уж густой, осязаемый, вон, уже и когти выпустил, чёрные, заострённые, вогнал их в тонкую белую кожу, которую Алвин несчётное количество раз осыпал поцелуями. — Явилс-ся, да? — Труп не разжимал кривых одинаковых зубов, но шипение колыхалось в полумраке, ползло по стенам, шуршало в каменной крошке и пыльных комках. Явилс-с-с-ся?! — Оно переросло в свист, распухло до размеров зала — и черепной коробки, едва не проломив изнутри голову. Хмыкнуло, потом загрохотало ехидно: — Ты идиот. Ж-шертв было много, а она — пос-с-следняя. Главная! С-спас-сибо, ш-што привёл её ко мне! — Я не приводил! — Алвин обнаружил, что вместо ПП сжимает нож. Тот самый, с мутным лезвием и рукояткой из старой китовой кости, но вид его придавал сил, как если бы клинок соткали из небесных молний. — Не приводил, не позволю, не отдам! Он не помнил, как очутился к врагу вплотную и чуть справа, как умудрился вспороть бок, на котором и одежды-то не было, одна чешуя. Подхватил из разжавшейся хватки Мэл. Увернулся с драгоценной ношей от взмаха кривых драконьих когтей. В коротком ответном выпаде всадил нож в мерзкое брюхо. Чешуйчатая броня не остановила удар, не уберегла и мертвецкие потроха, что валом запросились наружу из разреза наискосок. Лиам-не-Лиам, полузмей-полуваран замер посреди поднятых в воздух пыльных клочьев, уставившись на собственные кишки. Полумёртвый свет подмигивал Алвину из сквозной дыры в вараньей черепушке. Змеиная морда не выражала эмоций. Падать этот дважды труп не собирался; мокрый ком внутренностей в каком-то сонном замедлении разворачивался в склизко блестящие ленты. На полу их тут же пудрой облепляла каменная пыль. Змееваран продолжал ухмыляться. — Ж-шервы! Помни о ж-шертвах, которые ты мне обещ-щал, с-смертный! — зашипели хором пещера и храм, колонны, пустоты на месте барельефов. Под Алвином содрогнулся пол. Облицовка вздыбилась, выпуская жидкую черноту, которая вмиг поглотила по щиколотку ноги, намертво приковав к месту. Мэл исчезла из рук. Не упала, не выскользнула — улетучилась, растворилась, будто развеянный сквозняком дым. Сердце куда-то провалилось, оставив на законном месте тянущую болезненную пустоту и страх, равный страху смерти. Остался нож, — но что нож, если руки окаменели. Бесчувственное женское тело материализовалось в лапах у полузмея. Трубки кишок ожили, затрясли драной брыжейкой и в следующих миг с голодным чавканьем взметнулись вверх. Ещё миг — и они целиком обвили тонкую фигуру Мэл, скрыли от глаз и её, и чешуйчатого похитителя. Когда чудовищные потроха, извиваясь, разрослись как на дрожжах и заполонили пещеру целиком, Алвин попытался проснуться. Мэл понятия не имела, долго ли пыталась ему помочь. Игнорируя сидящую в вене иглу, тяжеленной рукой дотянулась до ладони, что свешивалась со стола, пока Алвин беспокойно грезил. Ухватилась — и трясла, трясла. Он так устал, что отключался на ходу, стоя, сидя на стуле вплотную к постели Мэл. Просыпаясь, напяливал на себя бодрость, хотя догадывался: не он один смотрит один и тот же кошмар с Лиамом-рептилией и голосом Йормунганда. Каждый повтор углублял морщины, сгущал тёмные пятна на бледном лице, но, открывая глаза, Алвин улыбался с одинаковым упрямством. — Что… Что случилось, милая? — Он и сейчас вскинулся с видом «у меня точно всё в порядке». Ну задремал человек, с кем не бывает, и не его, застрявшего в пещере с чудовищами и мертвецами, отчаянно будили, тащили на свет за запястье. И вообще, не он тут пострадавший, а она, Мэл. Это ведь она пластом провалялась под капельницей день, потом ночь напролёт и ещё половину дня. — Эй, прекрати дёргать! — Вот и Гип подоспел. Только что дрых без задних ног на облюбованном местечке напротив койки, кудрявую башку запрокинул затылком на стену и разве что не похрапывал. Зато вскочил с такой скоростью, будто напоролся задом на одну из своих иголок. — Прекрати, говорю! Мэл притихла — когда ощутила пожатие Алвиновых пальцев. Сердце колотилось оголтелым набатом. Бенджи одурело пялился, всей своей фигурой выражая обычный уже вопрос. — Да что с вами такое, ребята? Док скосил глаза на трубку капельницы. Препарата, желтоватый колер которого вызывал у Мэл неприятные ассоциации, в трубке оставалось на рваный пунктир. Пакет наверху штатива сдулся. — Чёрт! — Бен щёлкнул зажимом. — Успел… — усмехнулся блёкло, с запоздалым испугом оглянулся на «шведа», но тот уже вернул себе обычную невозмутимость. Мэл чувствовала: сильнее всего Алвина тянет склониться над ней, погладить по волосам, омыть пылающее лицо тряпицей, смоченной в самой чистой воде, которую только нашли на острове. Алвин терпел. Чтобы не нервировать Гипа, прикрыл оглашенно блестящие глаза и следил, как док отклеивает пластырь, прижимает место укола ватным тампоном и вынимает иглу. Пиратская майка Бенджи потемнела от пота. Кудряшки смешно приклеились ко лбу, с мимикой всё было ещё хлеще. Верх сосредоточенности. — Язык спрячь, — вырвалось у Мэл полушёпотом. — Да… мам, — эхом отозвался Бен. Спохватился, нацепил маску серьёзности, поджал губы. Похоже, мистер талантливый хирург мальчишкой неслабо огребал от матери за неэстетичную привычку высовывать язык. Мэл не выдержала и фыркнула. На своём месте покатывался от почти беззвучного смеха Алвин, и, честно говоря, только за эту перемену в своём обожаемом снайпере Мэл готова была расцеловать Бенджи в обе щёки. — Ну вот, у нас уже и ребёнок появился, — не выдержал и Алвин. У Бена побагровели даже уши. Нечленораздельно возмущаясь, док заставил Мэл зажать ватный тампон, а сам принялся сворачивать опустевшую систему. Под шуршание пакета с отходами лечения Мэл уловила отголосок виноватой улыбки. Значит, до Бенджи всё-таки дошло, что никто и не думал его обижать. Он потихоньку справлялся с собой и безотчётным ужасом перед «Небоскрёбом», ледяным убийцей с винтовкой. Странная пара «убийца плюс ведьма» в интеллигентском мозгу теперь осторожно именовалась не иначе как «приличные, цивилизованные люди». Да, к Мэл возвращалось нормальное чутьё. Вкрай задолбавшая рвота унялась, с прошлого вечера приступы не возвращались. Сканировать пространство по собственной воле теперь ничто не мешало. К примеру, не глядя определить, что улыбка с лица Алвина давно сползла. Некоторые слова неплохо бы негласно запретить к произнесению, подумала Мэл. Сердце кололо. То ли от досады, то ли от боли, с которой Алвин смотрел на нечто нематериальное прямо перед собой. Призрак, при виде которого нутро будто вынимали наружу, для начала хорошенько заморозив. Ребёнок, уже знакомый, светловолосый и синеглазый, в отца. Алвин походил на ледяную статую с жутким неподвижным взглядом, — Мэл знала это и едва выдерживала то, что ломало «статуе» грудную клетку. В ментальном эфире дрожала натянутая пустота, пока её не разворошил голос, одинокий и до невозможности усталый. — Я понял. Ты просто всех забираешь. Так ведь, Йорми? Сначала Йохана, теперь вот… — Эфир всколыхнулся от холодной злости: — Чёртов я змеепоклонник… Стеклянные глаза, яростная бледная маска. Бенджи вспомнил о страхах перед «не знающим пощады» шведом и на всякий случай посторонился. — Эй, он тебя не съест! — Мэл стремилась прежде всего вернуть в чувство Алвина, а потом уже обнадёжить Бена. Кажется, подействовало. «Статуя» моргнула, встряхнулась. — Н-надеюсь, что не съест. Н-надеюсь, вампиров з-здесь нет, — доктор заикался, к тому же шутил до крайности неуклюже, но Мэл ему об этом не сказала. Она видела, как призрак Йохана распался в солнечных лучах, что затекали в комнату сквозь промежуток между занавесками. — Съем или нет — зависит от результатов лечения, — Алвин вполне задорно оскалился и для убедительности щёлкнул зубами. — Да ну вас. — Бенджи насупился и втянул голову в плечи. Мэл поймала себя на том, что дико устала кататься на эмоциональных качелях и охотно провалилась бы в очередной сон, но только хорошо бы без кошмаров. А Гип всё не унимался: — А тебя, если ещё будешь так трястись, заставлю дышать кислородом! — Она не будет, — пообещал за Мэл Алвин. Скрипнули о пол ножки стула. Не глядя Мэл знала: без грамма стеснения Алвин опустился на колени у кровати, потому что «Небоскрёбам» с их ростом так удобнее. Просунутая под затылок рука мягче любой подушки, а в объятиях, даже таких вот, однобоких, уюта больше, чем где бы то ни было на этом и том свете. Бережные, но беспорядочные поцелуи в макушку, виски, кончик носа, щёки и шею всё равно что касания ветерка. Веки вмиг отяжелели. Мерное покачивание наводило Мэл на мысли о колыбели. Сделалось будто бы даже прохладнее, по крайней мере, отступила обычная для коробки из бетона духота. «Ветерок» всё оставлял на лице невесомые поцелуи. Мэл упрямо пыталась целовать в ответ и пару раз вслепую ткнулась в колючую щёку. Сообразила, что сон сильнее желаний и сдалась. Совсем рядом кто-то бесконечно изумлялся, качал головой. Раздирая вымокшие кудряшки, яростно скрёб в затылке, таращил глаза, хлопал ресницами и думал, думал, стараясь не заговорить вслух: — Швед стал совсем другим. И телепатка больше не сущая ведьма на помеле… — Я тебе припомню ведьму… И вчерашнее… тоже припомню… — сквозь сон пробормотала Мэл. Между прочим, без капли угрозы, — разве можно всерьёз злиться, когда тебе настолько спокойно, — но трусишка Гип так весь и сжался. Глупый, глупый мальчик Гип. Как самозабвенно он командовал посыльными, что несли и несли в комнатушку то бутилированную воду, то запасы лекарств, то фрукты. Аппетит у Мэл просыпался с трудом, организм пока плохо выводил жидкость, зато наблюдать за Бенджи было тем ещё развлечением. — Ставьте там! Кладите туда! Да не топочите так, мисс Харт отдыхает!.. «Мисс Харт отдыхает». Мэл улыбнулась, сунулась носом в пахнущую чистотой и мятой материю, поёрзала по ней щекой. Алвин сомкнул объятия-колыбель крепче. Герру командиру повезло сходить в душ ещё вчера, — подумалось с дремотной завистью. Насчёт Мэл Бенджи упёрся, сделал морду ящиком и задрал нос. — Я бы не рекомендовал. Горячая вода и текущее состояние чреваты обмороком. Она не хотела злиться, так получилось. На постель, конечно, накинули ту же простынь, которой застилали в конторе драгоценный Хойтов диван, и на куске замызганной материи Мэл чувствовала себя ещё грязней. — А ты преображаешься, когда на горизонте нет Вааса, — Мэл тогда прошипела это в сердцах, умом понимая, что доктор, в общем-то, прав. Бену будто оплеуху отвесили, разом сбив авторитетную мину. Мэл быстро раскаялась и мучилась до сих пор, но вчера её буквально несло. Чересчур уж мерзким казался прилипший к телу форменный комплект. Вонял он ещё хуже чем выглядел, отдавал кислой горечью и аммиаком, рвотой и мочой. Не то чтобы открытие тянуло на сенсацию, но передёргивало от него до сих пор, крупной гадливой дрожью с отголосками тошноты. Не в меру интеллигентному чистоплюю с томиком стихов в саквояже, ясное дело, невдомёк, что значит уличить себя в полной потере самоконтроля. Так вчера сказала Мэл, хорошо хоть не брякнула в полный голос, а пробурчала под нос. Дальше, помнится, собралась то ли с силами, то ли со злостью, и попыталась сесть на кровати. — Упадёшь. — Услыхала, едва проморгавшись после короткого обморока. Держал её, конечно, Алвин, гладил, как маленькую, по волосам, грустно и ласково повторял прямо в ухо: — Упадёшь, Мэл. После инцидента с обмороком герр командир, конечно, встал на сторону Бена. Тут же, впрочем, придумал альтернативу походу в душевую и со словами «сами справимся» выставил дока из комнатёнки. Видеть во сне то, что уже случилось, и всё понимать — не признак ли сумасшествия? Вот что интересно… — спросила Мэл сама себя, но так и не проснулась. Грёзы тем временем шли своим чередом. Бенджи, потупившись, исчезал за дверью. Удивительно, но он всё понял. Для Мэл это оказалось бесконечно важным — чтобы кто-то, кроме и без того всепонимающего Алвина тоже понял: дело не в прихоти, а в той слабости, которую стыдно показывать даже доктору. Корка на ране — так Мэл обозвала про себя форму, покрытую гадкими пятнами, стоящую колом. И содрала её с себя, будто струп, стянула с Алвиновой помощью, ожидая увидеть вместо тела не иначе как сплошной гнойник — настолько грязной себя чувствовала. Алвин помог поудобнее устроиться на койке. А потом увидел синяки. Мэл не сразу уловила, почему он замер. Обильно смоченная в чистой воде тряпица роняла гулкие капли в металлический таз, когда Алвин дёрнулся, будто от пощёчины, и ухватил воздух ртом. — Ты теперь совсем хрустальная… — проговорил, касаясь губами макушки. Сдавил тряпицу в кулаке и под звонкое журчание шепнул совсем тихо: — Хрустальная принцесса… Хрустальная, как же. Разве хрусталь мог дрыхнуть, потеть и чувствовать, как его опять и опять протирают влажной тканью. Лоб, виски, шею, плечи, грудь, живот. Мокрый лоскут был тёплым, прохладнее становилось совсем чуть, и даже чистый комплект одежды не спасал от желания вымыться по-настоящему — вожделения, от которого даже во сне тянуло шипеть и подвывать. Синяки болели, пекли и дёргались, будто вот-вот оживут, вырвут из-под кожи лапки и расползутся кто куда, как огромные фиолетово-бурые мокрицы. Бенджамина синяки тоже впечатлили. Видавшему виды хирургу нипочём было строчить назначение рядом с отрубленной головой, но при виде отметин на спине и боках у пациентки док разом припомнил все затрещины, полученные от Вааса и его бандитов. — Если уж такую ценность, как телепатка, так отделали… — подумал Бен, с трудом проталкивая застрявший в горле комок. — Совсем отбитые… Все они тут отбитые. — Тебя что, би…ли? — спросил вслух по-школярски нерешительно, едва не проглотив конец фразы. — Ладно, сам вижу. И вот походил же он тогда на человека понимающего, а не бездумную машину со стеклянными глазами, которая на автомате, будто вещи, штопала пиратские тушки. Мэл, помнится, улучила момент и в который уже раз попросила разрешения отправиться в душ. Бенджи вмиг превратился в напыщенного Гипа и вместо нормальной, человеческой помывки учинил пациентке осмотр в деталях. Нет, Мэл опять-таки на него не рассердилась. Скорее впала бы в ненависть к собственной коже и слипшимся грязной плёнкой волосам, если бы не Алвин с его нежностью-спасением. Нежность не затмевали даже кошмары. Мэл чувствовала, как Алвин старается переживать их сам, не делать общими для двоих, но получалось из рук вон плохо. В этот раз Мэл тоже просыпалась тяжело. Поёрзала онемевшим затылком по твёрдому — не постель, а сплошные комья, пропитанные влагой и отдающие несвежим потом. Чуть-чуть разлепила веки, моргнула. С недавних пор резкость наводилась куда лучше, но не в полумраке. В щель между занавесками втыкались уже не раскалённые солнечные лучи, а целый пласт блёклой желтизны от прожекторов. Алвин нашёлся на прежнем месте в той же позе — длинные пряди серебрились на тёмной древесине столешницы. — Проснулась? — Он выпрямился, стоило Мэл скрипнуть кроватью, будто и не досматривал только что очередной кошмар с заполняющими пещеру потрохами. — Долго спала. Герр доктор весь испереживался. Герр доктор щёлкнул выключателем и под треск внутри белой трубки принялся готовить очередную капельницу. Мэл тяжело глотала воду из бутылки, которую поднёс к губам Алвин. Горло распирало изнутри, живот раздуло. Мерзко, мерзко, мерзко. Куда гаже было мочиться в ведро. Бена, конечно, вежливо попросили вон, но Мэл успокаивала себя только тем, что Алвину куда легче придерживать её здесь, чем каждый раз таскать на руках в уборную при душевой. После унизительной процедуры хотелось тихо расплакаться от беспомощности. В вертикальном положении голова всё ещё зверски кружилась, ноги подкашивались. Ради Алвина Мэл бодрилась, внушала себе и ему мысль «сегодня лучше, чем вчера». Он не верил и ни на йоту не ослаблял бдительности. Как сам держался — Мэл уже не понимала. Подозревала, что пропустила половину его обмороков наяву и кусала губы, сжимаясь от страха при виде глубоких теней под синими глазами. Сами глаза подёрнулись мутной плёнкой; Алвин каким-то инстинктом понимал это и старался не встречаться ни с кем взглядом. Мэл послушалась докторского совета вместе с молчаливой Алвиновой мольбой и сжевала немного сваренной на воде рисовой каши с парой-тройкой кусочков фрукта вроде манго. Полночному вливанию, казалось, не будет конца. К ночи жара спала, но духота напиталась запахами спирта, лекарств и придавливала Мэл к давно несвежей простыне. У койки, твёрдо решив больше не засыпать, хлопотал мокрый как мышь Бен. Под щелчки в лампе Мэл считала секунды и пыталась следить за тем, как худеет пакет на штативе. Веки слипались, но нужно было слушать строгого доктора и держаться, пока препарат не перекочует в вены без остатка. Лекарства, лекарства, лекарства. Ещё немного, и они вытеснят кровь, заменят лимфу, слюну, межклеточную жидкость. Алвин выбрался из-за стола — распаковать спайку бутилированной воды. Наклонился и пошатнулся; длинный силуэт в чёрном для Мэл опасно раздвоился. Сердце забулькало лишней жидкостью где-то в животе. Бенджи округлил глаза. Понять дока было проще простого: ну кто бы поверил, что великан-швед хоть на миг покажется слабым, он же не человек вовсе, так, машина для убийства. «Машина для убийства» выпрямился, рванул плотный полиэтилен с душераздирающим хрустом. Бен вздрогнул, и тут-то на его дикий взгляд обратили внимание. — Не трясись. Я в норме, — Алвин пожал плечами с максимальным безразличием. Мэл рассмотрела крупные капли испарины на бледном до серости лбу и обругала себя эгоисткой и сволочью. — Ну да, конечно. За дурака держите? — В Бенджи, похоже, взыграла профессиональная гордость. Уже неплохо. Верное средство против кое-чьего невозможного упрямства. — Бен… Герр доктор! — позвала Мэл. Бен мигом очутился рядом. Бегло ощупал пульс, проверил иглу в вене, потянулся к зажиму — не слишком ли быстро капает? Мэл выпятила челюсть, мотнула головой. — Я в порядке. Герр доктор, будьте добры убедить герра командира принять горизонтальное положение! Он третьи сутки не спит. Целое мгновение Бен состоял целиком из испуга. Потом задрал-таки нос от важности — да-да, у медика есть власть даже над жутковатым шведом. — Герр Алвин, состояние мисс Харт стабильно. Если вы упадете от усталости, лучше ей не станет. Удивительное дело, но сейчас Мэл готова была расцеловать Бенджи за пресловутый «режим Гипа». Алвин ухмыльнулся и безропотно принялся готовиться ко сну на забытой за месяц с лишним раскладушке. Бен сдулся и с видом усталого муравья-трудяги избавил Мэл от иглы и трубки. В воздухе повисли спиртовые пары, — от них одних, наверное, впору было опьянеть и отрубиться, но мешало неотложное дело. Щелчок выключателем погрузил комнату в выедающий глаза полумрак. Бенджи возился на стуле под стенкой. У стола высоченный силуэт расстёгивал рубашку; бледная кожа и беловолосая голова, казалось, светились в отблесках из окна. — Алвин… — шепнула Мэл силуэту. Тот без звука оказался у койки, по привычке опустился на колени. — Да, милая… От него веяло изнурённостью, ошеломляющей, оставляющей привкус меди на корне языка. — Алвин, послушай меня… — Мэл нырнула под распахнутые полы рубашки, сцепила руки на чуть влажной спине и, чувствуя, как подрагивают под пальцами мышцы, зашептала. Чёрт знает, о чём. Вроде бы уверяла, что спасена и никуда не денется, а если чудовища из кошмаров станут шипеть другое — в Бездну и первых, и вторые. Мэл всегда с ним, пускай помнит об этом и не верит ни прямоходящим змееваранам, ни самому Йормунганду. Который, как оказалось, тоже тот ещё враль. Мэл едва заметила, как шёпот достиг исступления. Если бы могла, она обвила бы Алвина и ногами тоже — и ни за что не отпустила, заставила улечься рядом. А слабость — к чёртовой бабушке слабость, пройдёт, всё пройдёт, почти уже прошло. Под стенкой откашлялся Бенджи, деликатно или язвительно — не разберёшь. — Кажется, вы собирались спать. Мэл нехотя разжала хватку, в которой, кажется, пыталась срастись с Алвином кожа к коже. Напоследок он прижался-таки губами к её губам, отпустил. Клюнул носом под скулу. Мэл в ответ тернулась о щетину лбом. — Мы будем спать, — пообещала за двоих. — Герру командиру нужно спать. Алвин долго и со скрипом укладывался — успел отвыкнуть от раскладушки. Бен мялся под стенкой, донимая Мэл замешательством на грани испуга. — Боишься выходить? — Нет. Мэм, — выдал из темноты ироничный и храбрый Гип, которому на самом деле очень не хотелось в коридор, к наёмникам. Они ведь скорей всего один в один похожи на «отморозков, что чуть не угробили телепатку» — иначе на острове Хойта быть не могло. — За дверью дежурит Джош, — без тени насмешки проговорил всепонимающий Алвин. — Ты его помнишь, рыжий такой, похож на помесь медведя с волкодавом. Держись с ним рядом, никто не прицепится. Джош… Он-то что тут забыл со своей контузией, подумала Мэл. Глаза устали высматривать белое в чёрных тенях и закрылись, уловив напоследок полоску света из коридора. Скрипнули петли — полоска исчезла. Где-то под сердцем грызлась совесть. Джош, Бен, Алвин. Поддержать, помочь, исправить. Какого, ну какого чёрта ведьма такая слабая и должна выбирать, кого подпитать хоть толикой силы. Какого чёрта должна сомневаться, что этой толики хватит хотя бы на одного. Алвин смотрел в потолок. Ноздреватый, выщербленный бетон слишком походил на глубоководный грунт и напоминал о кошмарах. Ими нельзя делиться, но Мэл всё равно подсмотрит, и они обязательно навредят выздоровлению, — эта мысль почти осязаемо висела в духоте и мучила, мучила, подпитывая чувство вины и вечную занудную боль. Мэл сосредоточилась и попыталась выделить из нервов хоть каплю энергии. Перед глазами промелькнула и рассыпалась алая паутинка-схема. В голове сразу же зашумело, койка под спиной принялась закручиваться вокруг невидимой оси, но передача всё-таки произошла. Алвин прикрыл глаза и вроде бы задышал ровнее. По крайней мере, Мэл очень надеялась, что чувствует правильно и не выдаёт желаемое за действительное. Где-то поблизости в казарме Бен устраивался на продавленном топчане. Ворочался, считал боками выпирающие деревянные рёбра, ругался, косясь на нечаянного своего телохранителя. В конце концов обозвал Джоша угрюмцем — тот и правда всё время молчал, раскачиваясь взад-вперёд в такт гудению в контуженной голове. Большего Мэл о Джоше уловить не сумела. Бенджи наконец улёгся лицом к стене — так не беспокоил пробивающийся сквозь веки свет. — Странные они. И снайпер, и Мэл. Вроде не злые… — донеслось сквозь пространство и бетон. — Не отмороженные точно. Может, даже помогли бы… В чём именно Бенджи хотел помощи, Мэл так и не нащупала. Усталость взяла своё, сварила за день в котле зноя, духоты, треволнений. Вздрагивая, всхлипывая и посапывая, док погружался в дремоту. Рядом с ним на стуле всё качался маятником Джош. — Вот бы Хойт оставил меня при них. — Бен зачем-то напоследок вспомнил о синяках, всех сразу, виденных на Мэл и полученных самолично. Вздрогнул особенно сильно и вырубился окончательно, уже без мыслей и видений. Хойт… Хойт. Ненавистное имя так и вертелось в полусонном мозгу, тревожило застрявшей занозой. Алвину почти ничего не снилось. Кошмары толклись где-то за пеленой черноты, но себя почти не проявляли, оставаясь невнятными, тупыми. Будто боялись. Обещания ли гнать их вон, или той крохи энергии, которой поделилась с любимым ведьма, — кто разберёт. Саму ведьму пелена не укрыла. После давешних хождений по живым коридорам Мэл меньше всего хотелось бродить во сне ещё где-то. Тем более мерить шагами кабинет в конторе на пару с Хойтом. — Тийго… старый идиот. И Раске… тогда уже песок сыпался, сейчас небось совсем развалина, а туда же, — бормотал его величество без звука, прямо в голове. До одури доводила тишина. Мэл назвала бы её полной, если бы не мерные, будто тиканье хронометра, шаги да трескотня в световых трубках. Неживые, механические звуки. Сам Хойт, казалось, даже не дышал, будто настоящий мертвец, зато невероятным образом выпускал из себя целые облака дыма. Нынешней ночью босс курил сигары. Растягивал, смаковал, но всё понапрасну: беспокойство не улетучивалось, наоборот — изнутри и снаружи липло к поджарой фигуре в щёгольском светлом костюме. Сигарный дым преследовал Мэл. Преследовали и шаги — цок, цок ботинками из кожи какого-то несчастного крокодила. Где-то Мэл слышала, что крокодилов ради кожи обдирают живьём — после всего-то парализующего удара железным прутом по позвоночнику. От этой мысли даже сквозь сон тягуче заныла спина. Да что там, рядом с Хойтом любой почувствует себя кандидатом на свежевание. — Думаете, если дикари взбунтовались, и вы меня под шумок достанете? Что, достали? Нет, ведьму вы не получите. Она ещё мозги ваши трухлявые для меня поджарит. Ни на шаг её больше не отпущу, никуда ни на шаг. Где вы найдёте такое оружие? Тийго и Раске… Рухлядь вы и есть рухлядь, давно вам на свалку пора. Мэл слишком хорошо помнила, что именно Тийго и Раске обязана нынешним состоянием, но от идеи «поджарить им мозги» делалось душно и тоскливо. Будто пришлось застыть на дороге в огненную яму Вааса. Каждая пытка, каждое убийство — шаг по этой дороге в пекло, откуда возврата уже не будет. Нет, теперь ведьме ещё меньше, чем раньше хотелось мучить и убивать ради островного царька, помешанного пиромана. Мэл тут же испугалась, что Хойт её услышит. Постаралась закрыться, но не выходило — сигарный дым окутывал сизым коконом, мешал разомкнуть контакт, затекал, кажется, внутрь нервов. В конце концов Мэл оборвала всё на живую, будто обрезала над пропастью стропы, и упала в полную темноту. Щель между занавесками буравили солнечные лучи. Рассыпа́лись куда попало; один, самый вёрткий, добрался до руки Мэл и жёг в локтевом сгибе, будто расширял оставшиеся после капельниц проколы. Шея затекла зверски. Мэл зашипела, перевернулась на бок. — Привет… — Наверное, Алвин сидел на прежнем своём месте уже давно. Больше того, успел чисто выбриться, умыться, и вообще выглядел здоровее. Мэл поверила в это не сразу. Закусив губу, смотрела и смотрела на снежно-белые пряди, морщинку над переносицей, складочки вокруг рта. Заглянула в синие-синие глаза. Вчерашней мути не увидела. Для верности напрягла чутьё. — Привет. — Оставшееся после кошмара тошное чувство шевельнулось под грудью и растворилось. Значит, всё-таки выспался. — А у нас для тебя сюрприз, — он улыбнулся, ласково, солнечно — складочек вокруг губ вмиг стало больше. Встал, шагнул к двери, отодвинул засов. — Джош! В проёме возникла кудлатая рыжая башка с царапиной на лбу: — Всё для помывки г-готово, г-герр к-командир! Башка засунулась обратно в коридор, оставив в пустоте отпечаток той улыбки, которую называют «лыбой». Мэл ответила тем же. Потом дала твёрдое обещание разобраться, наконец, с грёбаной контузией, которая тяжким грузом мучила шотландца. Совсем не дело, когда так сильно болит голова. Когда двоится в глазах, постоянно тошнит, а мышцы лица деревенеют. Бедняга рыжий. Ему бы тоже отлежаться, а не бродить по коридорам неприкаянным медведем-шатуном. Наверное, Мэл здорово зависла. Вздрогнула, когда по голым плечам скользнула большая, чуть влажная ладонь, забралась под бретельки майки. — Ты не рада? Тут тебе и форму принесли. Новенькую, свежую. За формой, конечно, гоняли тоже Джоша, контуженного и несчастного. Мэл покачала головой, протянула к Алвину руки: — Ну что ты. Конечно, рада. Только знаешь… не надо меня нести. — Ну не надо — так не надо, — неожиданно согласился Алвин. На его волосы падало световое пятно, делало их ослепительными. От силы, с которой он зацепил её за подмышки и приподнял, у Мэл перехватило дыхание. Как раньше, он проверял берцы на живность, обувал Мэл, как ребёнку завязывал шнурки. Она чувствовала себя пьяной, но по-хорошему надеялась, что это признак выздоровления. — Не обращай ни на кого внимание, — на выходе из комнатёнки шепнул Алвин. Управился с замком и важно, будто принцессе на официальном приёме, подал Мэл руку. На ступеньках казармы «принцессу» ослепило солнце. С ним соревновалась включенная днём и ночью вывеска наёмничьего магазинчика. Чересчур много ультрафиолета и просто едкого фиолетового, мельтешащих зелёных пятен, душных запахов перегретой растительности и земли. День обещал быть жарким, настолько, что от духоты уже сейчас закладывало уши. Главное нигде не запнуться, подумала Мэл и с этого мгновения старалась повыше поднимать ноги. Признаться было непросто, но всё-таки Алвин тащил её, как поводырь слепую, обхватывал за талию и спасал от падения, когда случалось зацепить носком ботинка траву. Следом со свёртком одежды брёл Джош. Под душевой обнаружился караул из сразу двух до крайности знакомых непоседливых тушек. Аризонцы гоняли мух в тени постройки, но при виде процессии расплылись в улыбках во весь набор зубов на фоне дочерна загорелых физиономий. — Ну наконец-то, герр командир! — Мэл настолько запуталась в чувствах, что не разобралась, кто из двоих это сказал. Второй толкнул первого, получил тычок в ответ, потом оба синхронно вытянулись. — Мы это… старались, обидно ж. Мик — в этот раз аризонцев удалось различить — вдруг подмигнул Мэл. — Старайтесь дальше, — бросил Алвин сухо, но, толкая дверь, спрятал улыбку. От его эмоций веяло чем-то новым: беда обошла стороной. Безмятежность. Облегчение. Радость. Слишком много пронизанной светом дымки и странного здесь аромата. Неужели хвоя? Позади, отрезав поток света, плотно закрылась дверь. На скамье для переодевания остался свёрток с новой формой. — Угодно ли Венере пожаловать в морскую пену? — Алвин широким жестом указал на почти монументальное сооружение посреди душевой. Свободной рукой прижал Мэл к себе и чуть отклонился, заглядывая в лицо. Наверное, в этой ванне долгое время разводили цемент, пока нынешним утром не приволокли её сюда. Можно сказать, повысили, — усмехнулась Мэл. Как могли отмыли, вычистили, подпёрли кирпичами, будто водрузили на постамент. — Нравится? — Придерживая Мэл за плечи, Алвин тыкался губами в макушку. В грязные, слипшиеся волосы — Мэл вздрагивала от брезгливости к самой себе, а герру командиру хоть бы хны. Хвоей отдавала покрывающая воду шапка из пены. Можжевельник, это обязательно должен быть можжевельник — застряло в мозгу. Впрочем, что летучая ведьма-артиллерист понимала в земных ароматах. Пена вполне могла пахнуть какой-нибудь елью или бог весть чем ещё. — Её нести бы из бассейна с джакузи в самом-самом мягком халате в спальню. А не водить под конвоем к этому убожеству, — подумал Алвин. Мэл развернулась в его руках, приподнялась на цыпочках и уткнулась носом в ямочку между ключицами. Подобрала губами капельки пота, хмыкнула, больше всего желая, чтобы накативший жар испарил муторное чувство обоюдной вины. — У нас на флоте не было джакузи. — Мэл потянулась выше и поцеловала упрямо выдвинутый подбородок. — Поможешь раздеться? С раздеванием управились быстро. Алвин умудрялся не отпускать ни на миг, хотя Мэл вполне уверенно стояла на ногах и даже бортик перешагнула почти сама. По крайней мере, ей очень хотелось думать, что беспомощность больше не вернётся. Вода оказалась не горячей — в самый раз. Погрузившись по грудь, Мэл набрала полную ладонь пены и принялась следить за пузырьками. Они переливались радугой, схлопывались, рождались заново и улетали, если на них подуть, всё такими же разноцветными. Зрелище почему-то завораживало, а взгляд со стороны окутывал нежностью. Мэл опустила руку и откинулась назад, опустив веки. На губах застыла улыбка, скорее всего глуповато-счастливая. Снаружи, кажется, в тени куста и стены щебетала какая-то птаха. Лопаясь, чуть слышно шелестели пузырьки. Подзабытый покой накатывал сонными волнами — будто и впрямь море, купель для Венеры. — Где вы взяли пену? — Спросишь у тех чертей за дверью. — Облегчение в Алвиновом вздохе теперь улавливалось чётче некуда. — С Джошем в тройке работали. Мэл улыбнулась ещё шире. Кромка пены тепло щекотала кожу. Шевелиться не хотелось, да и не было сил, но с лёгким плеском в ногах сама колыхнулась вода. Возникло чувство, что пора открыть глаза. Мэл подчинилась ему и не прогадала. Алвин времени даром не терял. Разделся до трусов и теперь деловито натирал с виду новенькую мочалку розовым куском мыла. Странно, но ягодный аромат не казался Мэл таким искусственным, как раньше. На порозовевшей Алвиновой коже серебрились капельки влаги. Волосы тоже напитались сыростью, длинные пряди облепили правую щёку и потемнели, от чего ещё ярче блестели синевой глаза. Он казался худее прежнего, а может, так оно и было. Худоба обрисовывала каждый мускул, все до единого впадинки, бугорки. На плечах виднелись тонкие цепочки синяков, ниже — пятна крупнее и цветистей. Чёртова тяжеленная экипировка. Чёртовы камни, в хаосе туннельного взрыва они сыпались куда попало, били, секли по живому. Спину кое-как прикрывал рюкзак. Алвин же защищал винтовку, на ходу стащив её с плеч и укрыв собой. Мэл рассмотрела это слишком явственно и вздрогнула, вспомнив, что было дальше. Группа откапывалась из завала. С потолка шахты срывались новые и новые камни, иногда откалывались целые глыбы. Между лопатками у Мэл всё съёжилось от мурашек. Алвин решил, что с мочалки достаточно и замер. Мэл закусила губу, углядев, как перекатились под кожей бицепсы, заметила ещё синяки и без звука ругнулась. Тут же признала: даже побитым герр Айсберг до жути притягателен. Неуловимой грацией, с которой долговязая фигура вмиг переместилась от одного края ванны к другому. — Я хочу тебя вымыть. Полностью. Сам. Пожалуйста. Он что же, думал, она станет возражать? Мурашки расползались всё дальше. Руки сами собой зацепили подставленную шею. Алвин обхватил Мэл под лопатками и поставил на ноги. В ванну хлопьями посыпалась пена, грудь щекотали то ли струйки воды, то ли пристальный взгляд в упор. Тряхнув головой, Алвин преодолел затянувшуюся паузу. Завёл руку с мочалкой за спину Мэл и принялся натирать ягодицы. Медленно-медленно поднялся к пояснице. Он будто и впрямь отмывал пятнышки с хрусталя или статуи из тонкого льда. На синяках останавливался, вдыхал сквозь зубы и оглаживал кожу по кругу. Мэл цеплялась за него повисшей на дереве мартышкой, нарочно щекотала лицо в коротком ёжике волос над левым виском, зарывалась носом в длинные пряди справа. Охнула, когда мочалка скользнула промеж ног. На миг сделалось больно, дожно быть, там остались следы от гадких лап Бориса, но теперь боль и синяки ровным счётом ничего не значили. Алвин убрал мочалку и провёл пальцами по внутренней поверхности бёдер. Хмыкнул, сполоснул руку от пены и двинулся выше, выше. В глазах потемнело. Мэл едва успела плотнее обнять Алвина за плечи, но и так не упала бы — держали её крепко. Грудь налилась; Алвин прижался к ней щекой и, затаив дыхание, вверх-вниз водил пальцами по промежности и лобку, пробуждая мучительно-сладкие волны внизу живота. Мэл сама путалась в выдохах и вдохах. Взгляд мутнел и то прыгал лягушкой по мокрой душевой, то возвращался к плечам и макушке Алвина. Он отыскал синяки у Мэл на рёбрах и почти невесомо касался только что отмытой кожи губами. Мэл приседала, изворачивалась, исхитрялась целовать в ответ. Шею, ключицы, грудную клетку. Достала даже сухой, мускулистый живот, под которым чересчур уж топорщились трусы. Как по команде столкнулись взгляды. Щёки у Мэл буквально горели, полыхали и места поцелуев. Алвин дышал тяжко, прерывисто; сквозь обычную бледность проступил румянец, а пульс колотился на две головы сразу. — Мы… в этой штуке вдвоём не поместимся… — он кивнул на ванну и косовато улыбнулся. Мэл физически ощутила, как между распаренными телами ниточкой проскользнуло чувство, в котором безошибочно угадывалась новая вина. Давно же её, гадины, не было, подумала Мэл ядовито. Осмотрелась, всё так же опираясь на жилистые мужские плечи. Тяжко вздохнула: — Не поместимся. — Давай мыть голову? Мэл кивнула и позволила себя усадить. Алвин пропал за спиной; на макушку полилась ещё тёплая вода, потом что-то щёлкнуло так, что плечи сами собой вздрогнули. — Это шампунь. Аризонцы достали. Пахнет приятно. — Вина выросла в размерах и продолжала расти, размахивая по душевой невидимыми щупальцами-протуберанцами. Совсем как монстр из Алвинова кошмара размахивал собственными потрохами. Шампунь, конечно, из вещей туристов — людей, которые волей мистера Хойта сами стали вещами. С душевой будто спадала пелена. Солнце переместилось и уже не забиралось в окошки под потолком, не вызолачивало пар, не играло мимолётными радугами. Сбрасывая иллюзию, наружу вылезали ржавчина, плесень и плохо отмытая грязь. На трубке ближайшего душа светлел налёт, на плитке под сливом темнели пятна, похожие на кровь и дерьмо сразу. Шампунь и правда пах приятно — смесью ванили и цитрусов. От Алвиновых пальцев, массирующих кожу под волосами, по затылку и спине мурашки бросались врассыпную. Плескалась вода, щекотала уши и шею. Пена давно стухла и болталась по серой поверхности такими же грязно-серыми клочьями. — Прости меня… — ткнувшись губами к Мэл в висок, после жутковатой молчаливой паузы шепнул Алвин. — Прости, прости, прости. За то, что позволил тебя похитить. За то, что так долго искал, так долго спасал. За всё прости, за душ этот тоже. Мэл развернулась и зажала Алвину рот — на всякий случай, чтобы мысленное вдруг не вылетело наружу. Склонив голову, упёрлась лбом в лоб. Подалась вперёд, боднула. — Я соскучилась. Нет, вина, это проклятие для них обоих, не рассыпалась мгновенно, как по волшебству. Единственное волшебство здесь пара невозможно синих глаз, в которых промелькнула тень вымученной улыбки. — Я тоже. Поспешим, да? Вместо ответа Мэл запечатала поцелуем любимые тонкие губы. Дальнейшее с трудом поддавалось осознаванию. Алвин ополаскивал, вынимал из ванны, вытирал. Потом одевал; Мэл то ли помогала, то ли мешала. Натягивал сам свою чёрную форму, которая давно уже не выглядела, как прежде, непробиваемой бронёй. В конце концов, пропустив мимо ушей протесты, поднял Мэл на руки. Наверное, она и вправду ослабела, но скорее расслабилась, провалилась в сладкую истому предвкушения. На обратном пути не замечала никого и ничего. Разве что Бенджи. Он сунулся в комнату следом с явным намерением взять пациентку в оборот, но та, кажется, намертво повисла на шее у герра командира. — Ну вот, они уже и любятся… — шустро выметаясь за дверь, думал Бен. — Значит, скоро мои услуги не понадобятся. Мэл знала, что док улыбается и — вот уж неожиданно — рад. В какой-то неуловимый момент она вообще знала и чувствовала слишком много, да что там — целиком состояла из эмоций и обрывков информации, без остатка впитывала эту часть мира. — …опять к Ваасу… — Бен подпирал стену в коридоре. С его лица медленно сходила улыбка, в мыслях кто-то орал, что-то взрывалось, поднималась в небо земля. — Чёрт, чёрт! Почему нельзя остаться с ними? В группе у шведа не помешал бы медик… Швед… В какой-то момент Мэл осознала, что они с Алвином снова оголились. Прочь с койки полетела успевшая осточертеть скомканная грязная простынь — спутник последних двух дней. Мэл позволила себе упасть на постель спиной. Следом упал Алвин, навис, опираясь на локти и с неподражаемым лукавством блестя глазами. Спрятал лицо в ложбинке у Мэл между грудей. Обрисовал губами два полукруга, по очереди прихватил соски, страшно щекоча кончиками длинных прядей. Мэл то ли хихикнула, то ли охнула исступлёно, чувствуя, как окружающий мир ускользает, теряется в том, чем занято тело. Потерялись Бен, Джош, аризонцы. Страх перед задумками мистера Хойта тоже промелькнул и распался в мучительном, невыносимом упоении. В животе у Мэл тягуче заурчало именно в тот миг, когда Алвин рисовал языком узоры на коже пониже пупка. Голодуха, чтоб её. Проснулась. Алвин поднял затуманенные глаза. — Может, сначала поешь? — выразил немой вопрос, прекрасно зная, какой ответ получит. Улыбнулся бесстыже. — Не отвлекайтесь, герр командир… После этих слов улетучились и разум, и память. Всё смялось, пропиталось жидкостями двух тел, как видавшая виды постель. Перед глазами плясали вспышки и сгущалась муть. Кажется, Мэл исполнила своё желание обвить Алвина руками и ногами, вновь вымокшая кожа скользила, но кольцо объятий не размыкалось, а содрогалось в наконец пойманном ритме. Когда влажная и горячая Мэл, заполнившись до остатка и отдав две трети себя наконец очнулась, Алвин изливал в ладонь семя. Дежа вю какое-то. — Этого можно не делать. Я ведь говорила: лишняя предосторожность. — Зацепившись локтем за складку на постели, Мэл подтянулась к Алвинову бедру, прижалась щекой к бархатной от волосков коже. Алвин вытер руку куском ветоши и с поистине снайперской точностью забросил тряпку в пакет к использованным шприцам и капельницам. Понять бы, о чём он сейчас думает, но чутьё, кажется, перегрелось от удовольствия и благополучно отрубилось. — Могу я узнать, почему… лишняя? — Алвин наконец тронул Мэл за плечо, побуждая откинуться на спину и заглянуть в глаза. — Контрацептив длительного действия. Вживляется согласно флотскому контракту. Мой своё отлетал было, но его заменили после… — И это значит, что где бы то ни было здесь… на Земле… — Он сдвинул брови, будто обдумывая непостижимое. Заиграл желваками, в то время как к горлу подступали спазмы.— На этой Земле ты не забеременеешь, даже если… захочешь? Вот теперь они прорвались — досада, разочарование. Заклубились, заклокотали, хоть Алвин по привычке не подавал виду, замер ледяным идолом на горячей ещё постели. — В будущее, её надо в будущее!.. — Искрой проскочила отчаянная мысль. Дрогнула на плече у Мэл крупная ладонь. Досада перерождалась во что-то такое, от чего в комнатёнке становилось темнее и, кажется, прохладнее. — Да что дети… Её бы вывезти с острова для начала. А потом… потом меня не будет. У Мэл оборвалось сердце. Накатил озноб, сильный, до судорог. Лежать стало невмоготу, сидеть без движения тоже, а обнимать неподвижный, будто мраморный торс не слишком-то помогало. Алвин снова видел перед собой погибшего сына, но не его одного. В безумном мелькании вспышек и образов ему являлись Йохан и другой светловолосый мальчик — то порознь, то вместе. «Вместе» было особенно странно. Убитое дитя играло с нерождённым, незачатым, невозможным чуть меньше, чем полностью. В абсолютном Нигде рассыпалось в мелкие осколки и кружилось всё, что осталось от мира. Она встала на колени, дотянулась до Алвинова виска, приложилась губами к бешено пульсирующей там жилке. Алвин встрепенулся, в одно движение забрал обе ладони Мэл к себе в кулаки. — Сэм… С ним мы поговорим о побеге… — произнёс чуть слышно. Осколки зависли, дрогнули и сложились наконец в решение.