Цивилизованные люди

Где-то стучал пулемёт. Слишком близко, казалось, шагни на полметра вперёд, высунься из зарослей — и нос к носу уткнёшься в раскалённый ствол. Может статься, повезёт. Удачно подгадаешь, когда чёртова машинка заглохнет, будто подавившись, на последнем патроне в ленте, а пулемётчик отвлечётся на перезарядку. Иначе кранты, полоснёт наотмашь, плотно — если у стрелка руки из нужного места. Если успеешь — услышишь, как звенят, рассыпаясь, гильзы, — прежде чем мир вокруг погаснет и схлопнется навсегда. Для Мэл и звенело, и колотушкой билось в голове — басовито на фоне сухого треска автоматных очередей. Больше того, казалось, в коротких, как выдох, паузах, в навалившейся вдруг тишине слышно, как течёт и течёт песок сквозь прорехи в мешках: ш-ш-ш, ш-ш-ш. Баррикады спасали не совсем и не всех. Отчётливо пахло кровью, свежей и не очень, — железо, соль, тошная сладость скотобойни. Травой тоже пахло. Не только марихуаной, но и просто зеленью, растоптанной, испаряющей на последнем издыхании соки. Испарения щекотали и без того раздражённую носоглотку, добравшись до Мэл даже через пролив. Гарь донимала ещё сильнее. Она отдавала бензином, пластмассой, жжёными тряпками и жареным мясом. Человечиной — Мэл знала это точно. Уже случилось в оголтелых прыжках по чужим мозгам рассмотреть, как пули воспламеняют пиратов, увешанных бутылками с коктейлем Молотова. Джунгли северного острова полыхали. Даже Хойт, который называл себя их хозяином, плохо представлял, насколько жарко. Мэл же хватило пары «сеансов связи», чтобы прочувствовать и усвоить. Людские тела падали, срезанные очередями, так же легко, как листья и ветки. Грохотали разрывы, то громче, то тише. Казалось, со временем можно было выучиться определять на слух, что именно рвануло. Ручная граната или выстрел из РПГ? Фабричная мина или самодельное устройство? Тик-так, тик-так. Какой именно раритет? Какому случайному носителю ведьминого сознания не повезёт именно сейчас? Под кем земля взбрыкнёт, взметнётся камнями и комьями, сшибёт человечишку с ног. Кого накроет огнём и градом осколков. Кого изорвёт, поломает, чьё нутро раздавит волной. Даже ведьму разрывы поначалу заставали врасплох. Кому-то будто хотелось сбросить Мэл к чертям в бездну. Этот кто-то снизу налегал выгнутой спиной на тонкий слой земной коры, вровень со стенами поднимал дурацкий пол проклятой казармы. Пару раз Мэл и находила себя на полу. Морду вниз, пальцы сцепить на затылке. Тушкой вжаться в бетон, слиться с ним, чтоб и задница из укрытия не выпирала. Так писали в инструкциях, кажется, веками. Как говорили здесь: прикинуться ветошью. Да неважно, лишь бы не зацепило. Пожалуйста, пожалуйста, пусть воющий поток пронесётся мимо. Может, и пронесётся. Но чужие мысли всё равно протолкнутся в голову паническим потоком. — А-а-а! — хлестнёт по черепу изнутри. Вопль оборвётся всхлипами. Очередной пират запричитает, проглатывая мат: нога, мол, нога, её нет больше. Одни обрывки, обломки да упругие струйки крови, с которыми утекали силы и сама жизнь. А запахи всё-таки чувствовались острее всего остального, выхватывались из пространства прежде, чем чужая боль хлестнёт по ментальным щитам. Однажды Мэл запоздала с блокировкой и чуть не обмякла на ватных ногах прямо посередине комнаты. Кое-как дотянулась до спинки стула, ухватилась, в секундной панике припомнив паралич. Как выставляла защиту, уже не поняла. Очнулась в позе эмбриона на постели. Подушка едва заметно, точно очень издалека, пахла мятой и лакрицей. — Алвин… Промеж глаз будто гвоздь вколотили. Наверное, поэтому привычный «пеленг» давался тяжело, а связь, которая совсем недавно казалась прочнее некуда, давала сбой за сбоем. Ведьмино сознание словно нарочно мотало по северному острову, как багровую тряпку Ваасова флага на воняющем пожарами и мертвечиной ветру. Приторную гнильцу приносило с новых и новых полян, усаженных кольями с новыми и новыми пиратскими головами. Поляны разрастались до чудовищных подобий грибниц из пещеры под домом Доктора Э и сшибали с ног не хуже состряпанных стариком пилюль. — Алвин… — звала Мэл с периодичностью активного радара в авторежиме. Впрочем, первые сутки то ли ареста, то плена прошли чёрт его знает, но, кажется, в горячке. И уверенности в том, что хоть одна передача достигла самого желанного на целом свете адресата не было никакой. Интересно, сколько раз в тот день Мэл так или иначе отрубалась? Сколько раз теряла связь с внешним миром? По дороге к месту заключения точно как-то держалась, даже не шипела на адски сноровистый болевой, которым руку заломили назад. К тому же никому не улыбалось рвать жилы, затаскивая упёртую ведьму на ступеньки, и у казармы захват разжался. — Топай! — Толкнули в поясницу. Мэл вытерпела и это, украдкой разминая онемевшие кисть и предплечье. Руку, конечно, прошибло целым пучком электрических разрядов. До чёртиков приспичило отплатить конвоиру таким же пучком, прицельно отправленным куда-нибудь в солнечное сплетение. Мэл помнила, как, сцепив зубы, велела себе успокоиться. Знала: главный сюрприз ждёт впереди. Собственно, ни хрена это был не сюрприз — настежь распахнутая дверь в их с Алвином убежище. В комнатушке хозяйничали двое, навьючивались вещами герра командира. — Место, сучка! — В спину снова толкнули, вынудили по-быстрому перешагнуть порог. Кто-то по-дурацки хрюкнул — то ли конвоир был в восторге от собственного остроумия, то ли собачью шутку оценили в коридоре. Мэл плевать хотела и на шутки, и на шутников. Выходить из себя тоже не собиралась, но перегревшемуся мозгу скорее всего хватило бы и меньшего повода. Вроде бы она тогда решила: Алвина грабят с позволения Хойта, — скорее всего потому, что провинившемуся снайперу его вещи больше не понадобятся. Ничего не надо только мертвецам — жуткая логическая цепочка сомкнулась в мозгу, который, казалось, и так варился на медленном огне. Впрочем, сначала одному из мародёров помешал самодельный Алвинов календарь. Та самая страница, которую однажды вечером герр командир откопал в стопке древних журналов и заявил: «Мы ведь цивилизованные люди, должны завести себе такое». Наёмник сдёрнул листок с дверного полотна, смял в обтянутом перчаткой кулаке. — Чё за дерьмо? Швед точно ёбнутый, собирает всякую дрянь, — проговорил лениво, без перерыва чавкая чем-то, по ощущениям упругим и липким. Терпение лопнуло. Хотя нет, этому типу Мэл всего-то запечатала немытую пасть, будто его же жвачкой заклеила. По-настоящему сорвалась секундой позже, и дружку трепача досталось куда сильнее. Придурок, какого чёрта его понесло в заветный угол, где герр командир в чистоте и порядке хранил винтовку? Перчатки деятель носил почти такие же, как Алвин. Мэл успела рассмотреть лоснящуюся от грязи материю и сизые пальцы с обведёнными чернотой ногтями. Запомнилась волна протеста: нет-нет, этими пальцами нельзя касаться чехла. Открывать замки и лапать её саму, тяжёлую, мощную «косу смерти» — тем более. Мэл не позволит. Ни шагу, ни полшага больше. Мгновение смазалось. Куда угодил невидимый удар, Мэл так и не поняла. В падении наёмник зацепил стол. Посыпались утварь и снедь: фляга, котелок, пара бутылок с питьевой водой, упаковки галет. Будто в ноги вместо костей и мышц ему натолкали ваты, тип завалился между сдвинутым столом и раскладушкой. Задёргался, затрясся. Ну точно лабораторная лягушка, распятая на электродах. Мэл ухмыльнулась, без капли злорадства, скорее с усталой горечью: на продолжительный «эксперимент» ведьминых сил явно не хватит. Краем глаза уловила движение. Кажется, второго мародёра осенило, в ком причина из ниоткуда свалившихся на них с напарником немоты и членовредительства. — М-м-м… — Парализованный рот по-прежнему не разлеплялся. Эта досадная мелочь, понятное дело, до икоты пугала даже здорового мужика. Чужой страх дал ведьме мгновение — увернуться от широкого взмаха руками и швырнуть в мародёра попавшийся под локоть стул. Наёмник замычал с особой яростью и отбросил стул прочь. Несчастная мебель угодила в стену над койкой и с неожиданным грохотом осыпалась на постель щепками и «запчастями». В пространстве разливалось намерение то ли зашибить, то ли удавить ведьму — зависело от того, с какого боку выйдет добраться до неё скрюченными пальцами. Конвоир куда-то подевался — отлить, что ли, пошёл. На полу захрипели особенно сильно и вдруг угомонились, обмякли. У немого челюсть отвисла бы, если б вообще слушалась, да ни хрена подобного. Страшно, сволочь? Так и есть, страшно — непонятно, что и откуда. Напарник, может, вообще подох, а полная неизвестность такая штука, от которой бывает ступор. И возникает заминка, в течение которой у ведьмы появляется чуточку времени. — Рядом прилечь хочешь? Могу устроить! — зашипела Мэл, собирая силы для импульса, который наверняка стал бы последним перед её собственной отключкой. Вырубаться на милость врагам ой как не хотелось. Но Мэл тогда и правда не видела разницы между беспомощной тушкой и истуканом, который безропотно прощает бесчинства в их с Алвином гнёздышке. Гнев её вёл, только он, ничего больше. Во власти гнева и эмоции, которую здесь — и много где ещё — называли универсально-нецензурным словом «ахуй», вернувшийся конвоир сунулся в комнату с пистолетом. — Ты чего, шалава?! Колено прострелить?! Не то чтобы он застал Мэл совсем уж врасплох. Жаль, сила с каждым мгновением тяжелела, будто резервуар для её хранения заполнялся балластом, и в неповоротливости своей отказывалась перенаправляться. Злость схлынула. Мэл качнуло назад, к стене — прислониться, снять нагрузку с нечувствительных ног. Собственный организм каждой клеточкой намекал хозяйке: на сегодня «чудес» хватит. Руки налились свинцом и тряслись, как с перепою. Пришлось напрячься, чтобы продемонстрировать человеку с оружием традиционный в таких случаях жест. Конвойный выкатил зенки — не ожидал, видать, что ведьма так просто сдастся. Что ж, по крайней мере, стрелять на поражение ему всё-таки не велели. — С этим что? — конвойный дёрнул башкой в сторону лежащего в отрубе мародёра. Или не мародёра? Мэл уже сомневалась, улавливала в эфире отголосок истинного положения вещей. — М. М-мы-а! — напомнил о себе «немой», силясь выдавить хоть что-то внятное. У конвоира отвисла челюсть. Пистолет в его руке качнулся и просел стволом вниз, будто тоже резко прибавил в весе. — Да что за дерьмо тут творится?! — Если бы я знала… — пробормотала Мэл. Поддаться бы усталости, подчинить всё тело подгибающимся ногам и сползти по стене. Вместо этого пришлось до звона трясти головой, приводя себя в чувство. Вроде помогло. Прояснившийся разум ехидно осведомился, мол, ничего не забыла, ведьма? Мэл в досаде прикусила губу. Нащупала проводки контроля, рывком вернула «немому» дар речи. — …сука, шалава! Выродок! Откуда… Мэл устало прикрыла веки. Ощутила, как между ней и сжимающим кулаки мародёром-не-мародёром вклинился конвойный. Выставил свободный кулак, упёрся товарищу в бронежилет на груди. Бум, бум — колотились в черепе матерные обертоны. Дребезжали стёкла — наверное, разболтались в рассохшейся раме. У не-мародёра — именно «не», Мэл уже разобралась — руки чесались пристрелить ведьму-чудовище. Выродок. Выродок. Выродок. Трижды, пятьсот, миллионы раз монстр, — пускай. Главное, вещи предназначались герру командиру. Крокодилья правда южного острова всё-таки в том, что в горящем ящике любые вещи никому не нужны и не помогут. Это значило: в мертвецы Алвина пока не определили. Хотя бы формально. — …Хойт велел тащить барахло шведу лично в руки. В его грёбаные длинные грабли. А эта сявка пришибла Роджа, так просто, даже не моргнула! — бывший немой захлёбывался словами. Мэл его понимала: снова контролировать отказавшие было мышцы — великий, как ни крути, дар. Но орать-то зачем? — Живой твой Родж, — проворчала Мэл. Дважды стукнулась затылком о стену — может, выйдет сосредоточиться настолько, чтобы подключиться к любимому командиру. Эфир, как назло, отзывался одной руганью о ведьмах, чудищах и уродах. Мэл вздохнула, поморщилась и процедила сквозь зубы: — Очухается… Скоро, плюс-минус пара минут. — Так не пойдёт, — вмешался конвойный. Жестом остановил не-мародёра — тот неожиданно подчинился и прекратил цепляться за торчащую из кобуры рукоятку. — Возвращай всё, как было. Иначе… Многозначительное «иначе» вызвало в памяти физиономию его величества. Когда Мэл уводили, Хойт был так зол, что готов был закрыть глаза, даже если его кодла вздумает учинить ведьме групповое надругательство. Крокодил, впрочем, как и полагалось чешуйчатому и толстокожему, тут же взял злость под контроль. — Сама напросилась. Пускай натерпится страху, потом решу, как с нею быть. Что ж, Хойт прав, довольно страшно. От скольких ведьма успеет отбиться? Кого-то обездвижит, кому-то обеспечит инфаркт или удавит насмерть. Одному, двоим, троим? Дальше, предположим, исхитрится одолжить у кого-нибудь пистолет или чего посерьёзнее… По затылку побежали мурашки. Воображение услужливо подкинуло парочку кадров из видео, которые Мэл тем утром сама же подсмотрела в голове у Сэма Бекера. Наёмничьи операторы нарочно выбирали самые пошлые ракурсы, в тошнотворном кино так и мелькали голые зады, спины, гениталии. Потные туши наваливались на хрупкие девичьи тела, дрыгались, сопели. Лучше уж сразу пулю в башку. Сделалось до ужаса душно — не воздух, а прокисший тёплый кисель. Мэл вслепую рванула с горла несуществующий воротник, когда её сцапали за запястье и чувствительно тряхнули. — Давай, делай всё как было. Я знаю, ты можешь! Видел, как ты приводила в чувство этого вашего рыжего. Рыжий… Джош. Ласково-дурацкое чувство, от которого под сердцем вмиг теплело, оказывается, тоже могло быть до чёртиков тоскливым. Могло и вытягивать прочь из тела душу — туда, где на солнцепёке перед Хойтом выстроились парни из группы Алвина Лунда. На босса шотландец не смотрел. Вместе с Джошем Мэл пару мгновений изучала невероятно интересные камешки и пучок травы у носков пыльных ботинок. В груди плескалось… отвращение? — …скормил варанам штатного водителя группы. В форте… увлёкся охотой на китайцев… — его величество сделал очередную многозначительную паузу и развёл руками, будто приглашая остальных оценить масштабы пригрешений командира. Пространство заверещало расстроенным радио. Связь отрубилась, но Мэл и так поняла: сейчас Алвину вменят в вину беготню «ценного сотрудника» к пулемёту. Сделать козлом отпущения, разжаловать, но вручить личные вещи, оружие, боеприпасы. Исходных данных для решения задачки «что крокодил приготовил для Алвина» вроде бы хватало. Но ведьмин мозг, кажется, тогда всерьёз завис и требовал перезагрузки. — Эй, ты оглохла? — конвойный напомнил о себе, сцапав Мэл за вырез майки. — Здесь нет твоего грёбаного шведа. И этих твоих… штучек, подозреваю, на всех не хватит. Иначе тебя не похитили бы, и юшка бы из носа не текла. А раз не хватит — учись договариваться с нами. И делай, что говорят. Сообразительный, чтоб его. Мэл скривилась было, но тут же передумала: каждая гримаса отзывалась в черепе горячей пульсацией. Ладно. Решение напрашивалось само собой: прислушаться к конвойному, тем более, он каким-то чудом умел выражаться без воплей и мата. Редкий талант в здешних краях. — Сделаю. Если уберёшь… — Мэл подняла веки и красноречиво указала глазами вниз, на мощное запястье. Потом уставилась в упор на физиономию с массивной нижней челюстью. Он целиком, кажется, складывался из квадратов и прямоугольников: руки, плечи, торс. Высокий, почти как Алвин. Только герр командир лёгкий и жилистый, будто снежный барс, а этот в утыканной магазинами разгрузке похож на помесь танка с носорогом. Танк-с-носорогом проследил за ведьминым взглядом и выпятил челюсть-квадрат. Мэл уловила иронию, такую же угловатую, как и всё остальное. А ещё имя, короткое, резкое. — Мне нужно сосредоточиться. Итан. Отпечаток смятого, неловкого изумления. Итан сморщил лоб, будто припоминая, с кем имеет дело. Всё правильно, с ведьмой. Которую он вполне мог бы приподнять за горло на высоту вытянутой руки, — именно такое желание уловила Мэл. Картинка промелькнула и растаяла. Танк-носорог Итан хмыкнул, качнул головой и разжал пальцы. — Валяй, сосредотачивайся. Только смотри у меня. — Он повертел у Мэл перед носом пистолетом. Остальное запомнилось на удивление хорошо. Пульс угомонился и выровнялся настолько, чтобы точь-в-точь попадать в секунды. Вернуть в мир условно живых прилёгший на полу мешок оказалось легче лёгкого. «Мешку» и самому надоело валяться, он задёргал пальцами и задрыгал ногами прежде, чем ведьма уколола его бодрящим импульсом. Э, мужик, как же тебя мутит. Даже на грани между отключкой и явью, хренов ты сновидец. Адреналинчику не желаете, сэр? Нет? А зря, впрочем, ваше слово ничего и не значит. Всё равно комок мышц в вашей груди через миг перестанет беспомощно трепыхаться. Ещё через секунду-другую стряхнёт с себя вялость, потом забьётся ровнее. Мэл поймала себя на тех же шуточках, которыми баловалась наедине с Алвином. Им обоим ирония всегда помогала балансировать на тонкой линии между присутствием духа и отчаянием. Прогоняла, хоть и на время, тоску, мирила с необходимостью ждать. — Было бы чего ж-шдать… С с-сегодняш-шнего утра ж-шдать уж-ше неч-шего. Ты не думала об этом, ценное ус-стройс-ство? — Мэл помнила, как в голову просочилось издевательское шипение. Оно походило на вкрадчивые увещевания Хойта и на мерзкое веселье Йорми одновременно. Мэл огрызнулась без слов и так же молча принялась подтрунивать над «сэром», который один в один смахивал на алкоголика спросонья. Весь в рваных упаковках и раздавленных крошках галет, с отвисшей губой и слюнями по углам рта, встрёпанный, одурелый. Он, похоже, неспособен был даже взъяриться на ведьму. Отходняки — они такие, констатировала Мэл без капли сочувствия. Спохватилась: и как теперь эта трясущаяся развалина потащит Алвину вещи? Винтовку, самое главное, винтовку. А ещё патроны, кое-какой запас герр командир всегда держал при себе. Ещё один импульс. Шальной взгляд — мол, чё так резко похорошело? Ясное дело, «мешок» ни черта не понял, а через пять минут забудет совсем. Ничего-ничего — Мэл так же молча ухмыльнулась. Можешь недоумевать, что и откуда, чесать в затылке, неопределённого колера бандану, но пользуйся. До поры до времени держи подарочек от ведьмы. Где бы только самой ведьме разжиться силами? Сознание металось, как оголтелое. Всё остальное до невозможности устало. Выручал бетон за спиной; Мэл навалилась на него и наблюдала, как уносят рюкзак, винтовку, боеприпасы. В какой-то момент осталась одна. После возни и гама сделалось до жути тихо, только шуршала крыльями, билась о стекло попавшая в плен бабочка, да дребезжал за стеной казарменный холодильник. Что-то я забыла сделать… — мысли еле шевелились в голове неповоротливыми тюленями. Всегда делала одним, доведённым до автоматизма движением. Почти рефлексом, который сейчас почему-то не сработал. Ах, да. Закрыться на засов, отгородиться от остальной казармы листом железа. Будто нырнуть в глубину внутри привязанной к шаткому тросу клетке, у которой тут же соберутся акулы, станут бродить, сужая круги. Засова на месте не оказалось. Толстые болты, на которых он держался, выкрутили, расцарапав отвёрткой чёрную краску и оставив на месте конструкции четыре отверстия. Широкие — комнатка, должно быть, как на ладони из коридора. Понятно. Как не понять: крокодилье величество решил быть последовательным в тактике запугивания не-валькирии и лишил строптивую даже иллюзии безопасности. Как сумела, Мэл заострила чутьё: крепость кишмя кишела двуногими акулами. Сколько из них выбрало для себя хобби ломать пленниц до состояния по первому требованию раздвигающих ноги рабынь? Кто просто трахал всё, что движется, и коллекционировал об этом видеоотчёты? Неохота разбираться, не сейчас. Иначе приспичит кого-нибудь придушить, потратить силы, которые в любой момент могли пригодиться герру командиру. А до него неплохо бы ещё докричаться. Он всё ещё был где-то здесь, в крепости. Мэл чуяла присутствие в течение пары часов, которые, судя по всему, ушли на разбор полётов, подготовку к ссылке и отправку. Иногда даже казалось: нащупался контакт и вот-вот получится обменяться сообщениями. Чтобы не отрубиться, пока сквозь эфир тянутся проводки связи, Мэл занялась уборкой. Не-мародёры жутко намусорили и вообще учинили разгром. Растоптали галеты, разбросали всё, что мешало копошиться в чужих вещах, перевернули на бок раскладушку, клочьями нарвали бумаги. За железкой, которая из мало-мальски значимой преграды превратилась в ничто, шуршали и топали свободные от дежурства вояки. Колотили вечно перекошенной дверцей холодильника, шатались туда-сюда по коридору. Наконец в ком-то проснулось любопытство. Отверстия от болтов тут же заслонила объёмистая тень в камуфляжной раскраске. — Проваливай. Оно того не стоит, — пророкотало за дверью. Вроде добродушно, но на самом деле Итан стоял как вкопанный — пятнистая спина плотно закрывала обзор. — Да ладно, зырить на неё никто не запрещал… — отозвался любопытный почти заискивающе, но Мэл чуяла: сунулся бы, не будь часового. — Проваливай, говорю, — с миролюбием танка, греющего движок перед стартом, проворчал Итан. — Не на что там смотреть. Баба как баба, ещё и дурная ведьма к тому же. — Совсем дурная? — любопытный в досаде понизил голос. — Наглухо, — подтвердил Итан. — Отмороженная, только что двоих ни за хрен собачий чуть не удавила. — З-засада. — Любопытный почесал в затылке. Из этих, озабоченных, — нащупала Мэл. Тех, кто не пропускал ни единой возможности сунуть куда-нибудь своего дружка, тех, кто при случае вмиг выстраивал в башке простой до тупости, но действенный план в духе а может, толпой её, а? — Засада будет, если о твоих хождениях прознает Хойт. — Мэл ощутила, как Итан лениво перекатился с носков на пятки и обратно. — Босса беспокоят Броди и дикари, а эта баба умеет поджаривать мозги. Она ему нужна. Отгадай, куда он тебя отправит. Если. Вдруг. Что. Насмешка, с которой огромный хмурый собрат отчеканил последние слова, заметно охладила любопытному пыл. В ящик этот субъект не хотел, а новоиспечённый часовой, похоже, умел наблюдать, и к тому же быстро смекал. — А у пиратов, говорят, дела совсем задница, — заговорщически протянул Итан, будто бы невзначай наваливаясь на дверное полотно. — Повстанцы имеют пиратов во всех позах на каждом шагу. Подумай, не отымеют ли и тебя, если Хойт по доброте душевной заменит ящик командировкой за пролив? — Это у Хойта-то душевная доброта? — хохотнул любопытный. Почесался тут и там, откровенно разрываясь между замешательством и едва прикрытым испугом. Наконец непрошеный гость решил, что часовой, пожалуй, прав, и ведьма того не стоит. Тем более дурная, которая без шуток умеет поджаривать мозги. Наверное, Итан заслуживал чего-то вроде восхищения. Гибрид танка с носорогом показал себя тем ещё дипломатом — надо же, каков переговорщик. Не совсем отбитый, может статься, почти адекватный — подсказывало чутьё. Разум одной своей половинкой соглашался: а что, выводы не самые бестолковые. В конце концов, Хойт даже в приступе злости оставался крокодилом. С присущим рептилии хладнокровием помнил, что устройство ещё может пригодиться, и не заменил бы Алвина полным дуболомом. Второй, до крайности дотошной половинкой разум подсказывал: будь часовой хоть сотню раз уравновешенным — живому организму не по силам торчать под комнатой вечно. Значит, расслабляться нельзя. Ах да, эмоции тоже протестовали. Против чужака за дверью, против битком набитых врагами казармы и крепости, против… Шевелись, ведьма, оборвала себя Мэл. Брось подпирать стену или бесполезно мерить шагами пол. Давай, сделай хоть что-то! Вон, возьми хотя бы стол — не бог весть какая тяжесть, утащишь. Громоздкая деревяшка, конечно, не заменит засов, но даст ведьме пару-тройку секунд на то, чтобы подготовить достойную встречу. Если вдруг найдутся желающие на неё напроситься. — Эй, ведьма! Ты… там чего? — Пространство замерцало ускоренным пульсом. Дверь чуть подалась, уткнулась в тесно придвинутый стол. Чужое сердце заколотилось сильнее. Мэл затаилась, пользуясь тем, что в узкий просвет её не рассмотреть. — Ты чего там делаешь? — возмутился Итан, налегая на полотно. Дверь загремела, просвет расширился, впустил физиономию с квадратным подбородком и крепкие жилистые руки. Да уж, жидковата преграда, тем более, если взяться за неё серьёзно. На затылке, как у испуганной кошки, волосы встали дыбом. Мэл не выдержала и чертыхнулась. Вслух — сообразила с опозданием. — Эй. Я задал вопрос! — гаркнул Итан по-настоящему. Оправдывая новенькое прозвище, навалился так, что ножки стола с противным скрежетом поехали по бетону. — Чем ты, чтоб тебя, там занимаешься?! — Искусственную преграду строю. Чтобы такие, как ты, не совались… — огрызнулась Мэл ворчливо. Спину холодили мурашки. Наладить связь с Алвином и вместе с тем отбиваться от примороженной на голову солдатни. Задачка бодрила до трясучки под ложечкой, и то ли ещё будет. Столу там теперь законное место, — сквозь дрожь нервного озноба подытожила Мэл. Хорошо бы ещё заставить танк сдать назад за «ворота». — Дура, — фыркнул танк. Не исчез, но оставил дверь в покое. — Дура, не дура… — Мэл обогнула стол и остановилась напротив проёма, — но никого из вас сюда не пущу. Вышло серьёзно, даже проникновенно. Физиономия в проёме скособочила квадратную челюсть. — Морить тебя голодом Хойт не велел. Тебе в этом смысле дурить тем более не позволит — если надо, силой прикажет кормить. В душ, по нужде выходить тоже понадобится. В общем… — челюсть встала на место, — со мной тебе точно придётся примириться. Мэл утробно зарычала и затворила наконец дверь, которую, впрочем, уже никто не держал. — Да не боись, на место шведа не претендую, больно надо. Только фокусы свои брось, — донеслось из коридора глухо. — Иначе получишь часовым совсем отбитого типа, потому что никто больше не согласится. — Вы разве не все тут отбитые? — не выдержала Мэл, прижавшись к железке ухом. Уловила, как Итан втянул голову в плечи, будто закрываясь краями бронированной шкуры. Носорог он и есть носорог. — Заткнись, дура… — пробубнил носорог. Смутной тенью из эфира выхватилось: когда-то Итан частенько говорил эту фразу. И повторял до сих пор на автомате, если голос какой-нибудь «бабы» чересчур досаждал. — Ты в таком же духе болтала с Ваасом? И как он тебя сразу не пристрелил? — Ваасу, в отличие от местных, хватало ума не лезть к ведьме, — само собой буркнулось под нос, но за дверью услышали. Ну да, ну да. У носорогов и со слухом, и с обонянием вроде как полный порядок. — Я не Ваас, и пикироваться с тобой не собираюсь, — всё так же глухо, будто и правда сквозь толстый панцирь, отрезал Итан. Мэл почуяла, как он повернулся к двери спиной. Спохватился, зыркнул через плечо и процедил сквозь зубы: — Не создавай проблем, и я позабочусь, чтобы проблем не было у тебя. — Я это уже слышала… совсем недавно… — В Мэл проклюнулась ярость. Ноги, наоборот, наконец отказали, вынудили тяжело опуститься на край подвернувшейся посреди беготни туда-сюда кровати. Перед глазами мельтешили рожи, целая череда рож. Лиам. Он тоже гундел о проблемах, едва ли не слово в слово. Борис, пьяная харя и загребущие лапы. Их безликие, похожие на пещерных демонов подручные, смотрящие вокруг исключительно сквозь прорезь прицела. Мистер коновал. Тип, который ввалился тогда в душевую. Его предприимчивый дружок. Да сколько их вообще было, сколько случилось бы ещё, отморозков, не верящих в ведьм и в то, что двое выстроили себе островок, на котором оберегают друг друга. Зеленомордая сволочь из охраны его величества. Приклад, нацеленный Алвину в печень. Разломали островок, по камешку растащили. Остатки вот-вот захлестнёт, смоет волной. Тяга оберегать никуда не делась, только кое-кто, угрожая разорвать связующую нить, вцепился в неё чешуйчатой лапой и донельзя уплотнил заслоны из отморозков. — Я слышала это. — Злость обволакивала, заставляла сжимать кулаки и рычать, рычать в голос, наплевав на то, что за дверью предпочитали не слышать. — В пещере, где меня готовили к продаже, а когда не срослось, решили невзначай удавить. Как думаешь, я тебе верю? Вы сами, сами нарываетесь… — Заткнись, дура. Просто заткнись… — не раскрывая рта, бубнили в ответ из коридора. Итан до чёртиков хотел заткнуть уши, но казалось: ведьмин голос впитывается сквозь ворот бронежилета в кожу на загривке. Втягивать голову в плечи уже не помогало, приходилось в безнадёжной тоске талдычить мысленно: — Заткнись. Заткнись. Как же вы, стервы, любите клевать мозги. — Я и сейчас тебя слышу… — почти на манер Йорми прошипела Мэл, ухмыляясь. — Стерва чует каждый твой жест, слышит каждую грёбаную мысль… Прикинь? Даже то, как сокращаются твои мышцы. Носорог застонал, раздул ноздри. Зашевелил челюстью, сцепил зубы, чтобы не выпустить ни слова. Поток мысленных стенаний тоже прервался. Итан не двигался с места, будто врос подошвами в бетон. Хватит, пожалуй, не перегнуть бы, — прервала себя и Мэл. Чувство, что мгновением назад она всё делала правильно и благодаря игре на чужих нервах вот-вот нащупает что-то полезное, никуда не делось — продолжало зудеть под рёбрами. Дать себе передышку и приняться за носорога снова. Койка и спина притягивались друг к другу какой-то собственной гравитацией, затылок перевешивал всё остальное, а веки слипались. — Наконец-то ты заткнулась… — донеслось из коридора. Танк-носорог даже думать умудрялся на редкость угрюмо. Плюхнувшись назад как есть поперёк постели, Мэл ухмыльнулась ноздреватому серому потолку. — Заткнулась, почти… — пробормотала вслух. Итан напрягся до предела, не привык, бедолага, что его мысли как на ладони. — В конце концов мне есть чем заняться. А ты наслаждайся… тишиной. Унылый ты носорог. — Шутишь, да? — Массивная фигура за дверью окаменела целиком, но даже в мыслях голос Итана наполнялся утробным рёвом: — Одна дура тоже считала, что я шуток не понимаю. Ну как, тварь, понравилась тебе моя последняя шутка? Он всё повторял и повторял этот вопрос заевшей записью. Разговаривал, похоже, уже не с ведьмой — обращался к кому-то из собственной прошлой жизни. Мэл поставила себе галочку выяснить, с кем именно, и что там у мистера носорога за пунктик насчёт «стервозных дур», которым лишь бы «клевать мозги». Надо же, в конце концов, знать врага в лицо, а ещё лучше всю подноготную. Ваас говорил, близким лучше всех известно, куда нужно ударить. Значит, в каком-то смысле придётся стать к мистеру носорогу поближе. Например, вывернуть носорожьи извилины наизнанку — не сразу, помаленьку. Ладно, с этим потом, всё потом. Господи, где же там герр комадир?.. От постели всё так же пахло Алвином — лакричной сладостью оружейного масла и острой, холодной мятой. Чётче всего аромат отпечатался на подушке. Мэл притянула её к себе и смяла в охапке, уткнувшись подбородком и носом. — Алвин… — потянулась мысленным шёпотом в пространство. Оно, казалось, тоже тряслось от усталости, нервов и в ментальной тошноте норовило вытолкнуть инородный разум обратно. — Не признало? — Мэл кисло усмехнулась в потолок. Тот в ответ угрожающе просел, всеми рытвинами и кратерами старого бетона надвинувшись на ведьму. Она зажмурилась, пытаясь справиться с чувством, похожим на бесконтрольное вращение в невесомости. Никакого сна, только сосредоточенность. Мэл помнила приказ, который отдала себе в тот медленно ползущий к вечеру день. Будто в насмешку над случившейся в конторе катастрофой эфир сделался неподатливым для мысленных проводков. — Алвин, отзовись. Ты ещё здесь? Или где-то ещё? Ну же, пожалуйста? Отзовись… Отзовись! — раз за разом, стараясь выдерживать интервал, затерянным в темноте маячком повторяла Мэл. Вместо того, чтобы пропустить сигнал, темнота уплотнялась. Впрочем, в её глухую завесу с другой стороны будто бы стучался ответный зов. Нет, без будто и без бы — абсолютно точно. Иначе и быть не могло: Алвин пробивался настречу, Мэл чуяла его какой-то особой струной глубоко внутри, но разъёмы невидимого контакта никак не соединялись. В настройки каждый раз вклинивался навязчивый голос Хойта. Судя по всему, сразу после катастрофы на широком крыльце конторы босс расходился от всей крокодильей души. — …скормил варанам штатного водителя группы. В форте… увлёкся охотой на китайцев и забыл о том, что ценного сотрудника приказано охранять, — величество сделал многозначительную паузу, в которую тут же вклинился громкий от возмущения шёпот: — В потасовке теперь положено раздваиваться и быть в двух местах сразу? Охереть, бля… Мэл узнала Хейла по характерному отпечатку сознания, такому же чудно́му, как сам аризонец, половинка неугомонного тандема. Вторая половинка нашлась тут же, когда Хейл вместе с невидимой соседкой по разуму, скользнув взглядом по стенам, крышам и забору в колючке, скосил глаза налево по шеренге. В ответ напарнику Мик сделал круглые глаза и зашевелил губами. Кажется, без звука матерился. — Само собой, господа наёмники, — в двух местах сразу, — почти пропел Хойт тоном, от которого даже призрачный наблюдатель вроде Мэл покрывался мурашками. — Вам доверили охрану ценного сотрудника. И… как же вы справились с этой ролью? Величество лениво повёл рукой. Уже знакомый вертухай, тот самый, который замахивался на герра командира прикладом, выступил вперёд с чёрным прямоугольником в руках. — Что ещё за… — пробормотал Мик. Мэл вдруг обрадовалась: аризонцы и Джош в наличии, значит, и Алвин поблизости, позови — и наконец дозовёшься. Тут же осеклась, обругав себя идиоткой. Над площадкой, где выстроились бойцы группы, невыносимым жаром растекались солнечные лучи. Мэл же, приподнимая иногда веки, утыкалась в полумрак вокруг и черноту в углу над кроватью. Ближе к центру комнаты на потолке отпечатались квадраты света из окна, в них по-прежнему виднелись рытвины и кратеры старого бетона. Значит, ведьма снова смотрела дурацкую ретроспективу. Досадно. Но никак не получается оторваться. Замызганными пальцами вертухай тыкал в чёрный прямоугольник. Зеркальный глянец оживал, расцветал картинкой и приглушенной трескотнёй. Вертухай медленно прохаживался вдоль шеренги, тыкал картинку под нос каждому из парней. Останавливался, касанием перематывал запись к началу, запускал снова. Перед зелено-полосатой мордой вертухая Хейл подавлял желание почесать в затылке. Да вообще как следует почесаться тут и там, — то ли нервишки шалили, что, в общем-то, и немудрено на смотре у крокодила-пиромана, то ли наскучило торчать так долго грёбаной статуей в эпицентре солнцепёка. Шило в заднице — оно такое, — пользуясь тем, что в ретроспективе её не слышно, фыркнула Мэл. Даже посреди видений смешок отдавал горечью и чем-то вроде дружеской нежности. Где же сейчас вы со своим командиром. Где, где? Ведьма должна за вами присматривать… — Это кто ж тогда в форте заморочился с камерой? — думал Хейл, пялясь в экран. Мэл знала ответ на вопрос. На весь архипелаг единственный такой режиссёр с оператором в одном лице. Небось лично присобачил какой-нибудь здешний гаджет в окошке, выходящем точно на площадь у ворот. Ваас не мог не запечатлеть для истории расстрел китайцев из пулемёта. Судя по всему, камера торчала как раз из размалёванной постройки справа от «парадного» входа. Смотреть на саму себя сверху, в записи, да ещё и чужими глазами было до крайности дико. Это так я туда шла? — изумилась Мэл, следя за пьяными рывками субтильной на фоне суетящихся в огне и дыму пиратов фигуры. Где-то неподалёку без передышки гремели взрывы, и после каждого «ух» или всплеска стрельбы фигуру шатало упругими порывами ветра. Горячего, помнила Мэл. До хрена горячего, — помнил и Хейл, сдерживаясь, чтобы не впиться пальцами в спусковую скобу автомата. Грёбаные китаёзы, будто обезьяны, так и плясали перед глазами. Вертухай застыл над душой, босс с угрожающе-вежливой миной пялился с высоты пары ступенек. Хейл искренне — Мэл это чувствовала — не понимал, чего хотят от него и остальных. — Чё за бредятина здесь творится? Укурились? Давно зады под пули не подставляли? — Да-да, господа наёмники, на моём острове надо быть расторопнее. Если требует дело… — не сдерживая яда, тянул Хойт, — раздваиваться, но не допускать, чтобы охраняемое лицо бегало без прикрытия. Хейл вернул смартфон вертухаю, но никак не мог вернуть на законное место задранные до предела брови. Аж лоб разболелся, чтоб его. Рядом Мик на чём свет стоит костерил кого-то — почти без звука, но выдавал себя, с чувством шлёпая губами. Хренов демагог, обругала Мэл Хойта. Сейчас заявит, что печётся о сохранности до чёрта важного специалиста, и только поэтому обвиняет остальных вместе с командиром. — Мы здесь давно уяснили, что талантов у мисс Харт много… — демагог явно наслаждался ролью прокурора, — но сбивать из пулемёта дроны явно не её работа. Не так ли, герр Лунд? Фамилия Алвина резанула где-то под сердцем. Мэл вскинулась, наверное, чересчур резко — и застонала от прострела в спине. Уставилась в клубящуюся перед лицом черноту. В голове тоже клубилось, ворочалось что-то вроде жирного дыма от горящих покрышек. За его завесой копошилась мысль о том, что ведьма с её чутьём упускают важное. Зато Хойт перед открытыми глазами заслонял даже ночную темень. — …у герра Лунда проблемы с планированием, зато прыти хоть отбавляй. Скрыл от нас свою болезнь, но даже явный брачок не помешал ему соблазнить ценного сотрудника и красть её способности. Которые иначе она расходовала бы на защиту нашего с вами бизнеса! — …nonsense! — явно на шотландский манер пробормотали где-то за Миком. Слух у Хойта тоже был крокодильим, а блёклый глаз вмиг выцепил в шеренге Джоша. Мэл застонала. Ретроспектива мигнула, очевидно, перемоталась, потому что через секунду Хойт уже вещал торжественно, ни на кого не глядя: — …по справедливости: бывали моменты, когда вы показывали себя на уровне. А уж прыти вашего командира просто грех не найти применения. Вот и проявит её… на северном острове. Ваасу как раз не помешает подмога, — пусть не жалуется, что ему её не присылают… Что-то взвыло, сначала фоном, потом затрещало, засвистело, запищало на все лады, заглушив прокурорский трёп Хойта совсем. Похоже, где-то по ту сторону настоящего, не ретроспективного контакта загорелись боеприпасы, решила Мэл. За пару мгновений в комнату, запертую снаружи на ключ в три оборота, сквозь эфир перекинувшись через пролив и горный хребет, пробрались типичные запахи войны. Гарь, гарь, гарь, горько-кислая смесь. Под её продирающее горло сопровождение Хойт среди бела дня без звука разевал рот. Потом день вместе с деревянной физиономией босса свернулся в белую полоску, превратился в такую же белую точку. Точка без остатка втянулась в черноту. Совсем как на экране допотопного телевизора из коллекции Вааса. Ночь на северном острове тут и там распускалась рыжими цветами, целыми полянами огненных орхидей. Никакого перерыва на сон. Внутрь головы сунули маленький, но тяжёлый булыжник — он давил, но пока терпимо. Не возился, не будил подобные взрывам вспышки, не утыкался в кости раздутым пузырём. — Притих. Приструнила его милая прошлым утром. А вот джунгли не притихли. Там умирали, возрождались, охотились и становились пищей, истекали кровью и жадно её лакали, продырявив шкуру клыками. Там шуршали, взвизгивали, пищали, шипели, вопили. Рычали, ревели, лаяли. Подёргивали ушами посреди чуткого сна. Спасались. Нападали. Или расступались перед двуногими, которые шли поливать почву и сочную зелень кровью в количестве много большем, чем пролилось бы при естественном порядке вещей. В джунглях стонали в агонии — или не успевали пикнуть, прежде чем испускали дух под раскатистый гул выстрела и вторящее ему эхо. Впрочем, гул, эхо и даже отдача воспринимались тупо и глухо. Всё в мире снова, как пару месяцев назад, опуталось толстым слоем невидимой ваты. Лежал в черепе булыжник-опухоль, тело совершало привычные действия. Где оно, обострение чувств, в котором жилось — да, именно жилось и хотелось жить — последние два месяца до прошедшего утра? Отобрали всё, заперли вместе с родным, милым человеком, выставили на пути стену тропического леса. Заросли и днём-то выглядели стеной. В темноте, в прицеле с ночной насадкой джунгли превращались в ядовито-зелёный занавес. Сквозь него пробирались призраки, тоже зелёные, но в несколько тонов светлее. Призраки виделись частью стены — кирпичиками, которые нужно выбивать. Похоже на игру в дженгу¹ с переписанными в пользу войны правилами. Избавиться от завесы, разрушить, если не полностью, то пробить себе проход. Туда, где ждут. Туда, где смысл и последних месяцев, и всей жизни целиком. Вон он, явился, очередной «кирпичик». Зашевелился посреди фосфорической зелени, похожей отрыжку не иначе как самого Йормунганда. Как влитой, поместился в прицельной сетке… — Алвин… Если бы вместо подушки Мэл сжимала чью-то шею — наверное, сломала бы голыми руками. Миг — и темнота всколыхнулась отголоском выстрела, озарилась короткой вспышкой в сердцевине пламегасителя. Мэл поперхнулась вскриком. Прикусила ладонь, оборвала передачу на уровне возможности её отправить. На всякий случай затаила дыхание — будто кто-то мог услышать его там, в средоточии зарослей на северном острове. Если Алвину придётся сменить позицию — нет ничего страшнее, чем его отвлечь. Одна мысль о том, чтобы неосторожным радостным воплем подставить любимого под огонь дикарей вызывала у Мэл панический ужас. Затаиться, срочно. Руку зажать в зубах — пускай онемеет. И челюсти пусть сведёт, а перед глазами завертятся фейерверки, не имеющие отношения к стычкам за проливом. Уши пусть тоже заложит, пищит, верещит — лишь бы самой не пикнуть вслух или мыслью. А связь пускай не теряется. Рядом с Алвином, в его голове, у него под сердцем — и безголосой сущностью неплохо. Удар. Ещё удар. Не очередь, не разрывы, — другое. На стрельбу, если честно, непохоже совсем, даже ту, что стрекочет в гуще самого жаркого боя. Чересчур беспорядочно, тяжко, но монотонно. Колотили в дверь, кулаками, ботинками, — едва поняла Мэл, давясь то ли волнением, то ли воздухом ради сохранения тишины. В мозгу щёлкнул какой-то тумблер. Контакт с Алвином разорвался, зато вернулся целиком и полностью слух. Бам, бам, бам — под натиском мистера носорога гремело железо. — Сука, сука… ты там сдохла или молчишь мне назло? — Итан, оказывается, умел шептать пополам с без малого носорожьим рёвом. Как вдруг заткнулся, гневно икнул. Прекратил греметь. В замке трижды повернулся ключ. Взвизгнули петли, заскребли по бетону ножки стола. В комнату из коридора сунулся косой прямоугольник света. Его тут же перекрыла громоздкая тень. Итан налёг на дверь сильнее, распахнул шире, пока стол не упёрся в стену. Помещение чётко разделилось на блёкло-серую и густо-чёрную части. Замерев, Мэл уловила желание ослепить, а не просто разогнать черноту. Зажмурилась за пару мгновений до того, как гневно сопящий часовой нашарил фонарик и щёлкнул кнопкой. Невозможно белый, на пределе мощности луч ударил в лицо, даже сквозь веки резанул глаза. — Какого… — Сонное бормотание получилось на удивление натуральным. Беспорядочно тереть лоб и щёки, щуриться, вроде как наугад закрываться ладонью и зевать тоже удавалось без проблем. Итан поверил, опустил фонарик в пол. Скривился от того, как быстро убравшаяся было темнота натекла обратно. Или от всплеска эмоций, от которого воздух вставал поперёк глотки? Мэл насторожилась: какая странная мешанина. На первый взгляд главный в ней гнев, на уровне образов похожий на распухающую колонию дрожжей, но, ковырни поглубже — упрёшься в без малого ужас. Да ладно. Не темноты же он боится, этот здоровенный, квадратный солдат удачи. Или всё-таки темноты? Точнее, слабо освещённых, сумрачных коробок из стен, пола и потолка. Иней. На стенах иней, полотнища искристого блеска. Пол тоже искрится — сплошняком от стены до стены. Тени. Даже пар, втекающий в тамбур из дома, отбрасывает тень, а вообще их много, очень много — отпечатков темноты посреди морозного сияния. Самый плотный сгусток скукожился полусидя в правом углу. Забился между стенами поглубже — явно надеялся согреться. В луче фонарика у сгустка женское лицо — бледнющее, с синими губами. Иней посеребрил его полностью, тронул даже глаза, превратив ресницы в частокол белых иголок. — Илейн? — Итан трогает жену за плечо, встряхивает по привычке сильно. Как есть полусидя, тело валится вперёд окоченевшей статуей, заставив Итана отшагнуть. Резиновый, негибкий от холода половичок завёрнут и путается под ногами. Должно быть, жена пыталась набросить его поверх домашнего платья с короткими рукавами, но видать, не помогло. — Блядь, Илейн… Илейн, ты назло мне сдохла, что ли?! Ни хрена себе, прошлое. Мэл ощерилась на столбом застывшего часового. Прекратила разыгрывать заспанность, потянулась и села на постели. Может быть, Илейн сейчас оживёт? Такая вот, как есть, ледяная, распахнёт ресницы-иголки, вместе с облаком пара уронит с губ частички инея и опровергнет неприятности, в которых сама же виновата. А может, не оживёт, но всё равно встанет. Разогнётся со скрипом, протянет к горлу Итана задубевшие пальцы и просипит: — Впусти, впусти меня. — Соскучился? — грубо осведомилась Мэл. — Сука, дрянь замороженная. И сюда добралась… — донеслось из головы Итана. Невпопад? Или мистеру угрюмому носорогу на месте ведьмы пригрезился кто-то другой? И ужас пополам с забитым под плинтус чувством вины ничего общего не имел с «фокусами миноискателя». — Эй… — Мэл подумала, что может спокойно протопать мимо Итана в распахнутую дверь. Даже шевельнулась в непроизвольном порыве. Спустила на пол стопы, когда часовой наконец встряхнулся, заморгал и выдернул себя из ступора. — Если не хочешь, чтобы я врывался без стука, — выдавил из себя медленно, кажется, тоже пытаясь утрамбовать произошедшее в голове, — изволь подавать признаки жизни каждые час-полтора. Напоследок Итан врубил верхний свет и с угрюмой цепкостью ощупал комнату взглядом. Мэл успела заинтересоваться, почему мистер носорог не вспомнил о выключателе сразу, а схватился за фонарик. Наверное, это часть шизы, решила в конце концов. Дала себе слово разобраться: знание уязвимых мест врага никогда не было лишним. Но сначала — стабильный канал связи с герром командиром, хорошо бы и с остальными тоже. Интересно, сколько раз за ту грёбаную ночь, да и за целые сутки она талдычила про связь? Твердила на ходу, повторяла, когда обнаруживала себя не спящей, а странно оцепеневшей на границе бодрствования и сна. В конце концов поняла: ради того, чтобы сохранить силы, придётся уснуть. Без Алвина, его дыхания, без прилипания кожей к коже. Без долговязого тела, которым Мэл любовалась в полумраке и при свете, без случайных и не очень переплетений руками и ногами. Спать — с застрявшей мыслью обо всём, что творится за проливом. Мэл потрясла головой — глаза всё-таки слипались. Итан давно отчалил, до упора провернув в замочной скважине ключ. Ноги еле переставлялись, но без подпорки под дверью Мэл чувствовала себя голой на витрине. Управившись со столом, вспотев и окончательно вымотавшись, сонно оглядела комнату. На глаза попался результат дневной уборки — мусорный мешок, на поверхности которого среди вороха бумажек узнавалась скомканная страница журнала. Мэл расправила календарь на столе. Карандаш остался при Алвине, запасной унесли с вещами, зато на полу отыскался раздавленный грифель. Было явно заполночь, а значит, кружками можно обвести как уже вчерашнюю, так и новую дату заключения. После неловких художеств остатки грифеля, на удивление, не рассыпались. Уцелевший кусочек Мэл приспособила в желобке на месте отколовшейся от рамы щепки — за неимением часов пригодится вести учёт дням и ночам. Сон навалился сразу, стоило выключить свет и устроиться навзничь на жутко пустой кровати. Разум, кажется, снова отправился гулять среди вспышек и разрывов, в то время как тело сделалось неподъёмным. Впрочем, на рассвете тяжесть слетела в один миг. За трясущимися стёклами что-то гудело, щёлкало и во все стороны рассыпало искры, отблески которых пульсировали на стенах. Мэл понадобилась пара секунд, чтобы понять, в чём дело. А может, ответ прилетел из голов работников, которых с утра пораньше прислали забрать окно ведьминой комнаты решёткой.