Цивилизованные люди

— …пума. В детстве тебя чуть не уволок грёбаный горный лев. Это всё, что о тебе надо знать… Скажешь, не было такого? — добродушно бубнил поодаль первый голос. — Ну да, конечно. Из нас двоих только я косячил… — ворчал второй. — Может, напомнишь, какого придурка отлавливали всей округой по пути в резервацию? — В резервацию? — в голосе номер три оживление прорвалось из-под пересохшего скрежета. Эфир прорезала усталая заинтересованность; её Мэл чувствовала острее всего, что сейчас улавливалось восприятием. Совсем недавно почти разорванный, контакт с Алвином за последние дни, кажется, вышел на новый уровень. Такой как есть, измотанный, придавленный духотой и жарой, сам организм герра командира тянулся к Мэл сквозь пространство, чтобы корешок к корешку, отросток к отростку сплести её нервы со своими. Всем существом Мэл тянулась навстречу. К чёрту решётку и бетон. К чёрту расстояние, к дьяволу скалы. Акулье море, кишащие зубастой живностью чащи и реки, — туда же, к чертям и дьяволам в бездну. Волокна сплетались, прорастали друг в друге, сливались в новые, общие синапсы. Мэл не только чуяла это физически — видела каждый раз, едва настроившись и провалившись в особый ведьминский туман. Веточка к веточке, волокно к волокну, пока под ненасытную дрожь не выстроится новый слой рубиновой паутины. Невероятное творение то ли эфира, то ли природы, — Мэл понятия не имела, кого или чего именно, но точно знала — всё так, как должно быть. Естественно, несомненно, взаправдашне. Само собой, на происходящее снаружи это знание никак не влияло. Стоило поднять веки — взгляд мигом упирался в решётку. Приварили её на совесть — халтурить перед хозяином в гневе решился бы разве что клинический идиот. Пару вечеров назад, дождавшись сумерек, Мэл проверила-таки конструкцию на прочность. Стол к тому времени уже обретался на прежнем месте под окном, — после нападения коновала подпирать таким образом дверь казалось до смешного глупым. Мэл сбросила ботинки, взгромоздилась на столешницу. Выпрямилась, прислушалась во всех диапазонах, зачем-то воровато огляделась. Просунула в распахнутую створку руки, ухватила витые прутья, потрясла. На что рассчитывала — сама не поняла. Бетон, конечно, не крошился, железные штыри не выпадали, а прутья оставляли на пальцах грязно-рыжие полоски, но не поддавались. Разве что загудели как толстенные струны, когда Мэл для порядка тряхнула сильнее. Потом ещё сильнее, и, переведя дух — ещё, уже очистки совести ради. Спохватилась, прислушалась. За стенкой завозился Итан, засопел по-носорожьи, соображая, что такое происходит. Сморило несчастного, констатировала тогда Мэл без капли сочувствия. Впрочем, злости она чувствовала ещё меньше, даже на часового, который неласково рявкнул, подавив зевок: — Эй, ведьма. Какого хрена ты там делаешь? Мэл не удостоила его ответом. Затаив дыхание, слезла со стола и, поблагодарив обновлённую конструкцию койки и золотые руки Алвина заодно, без лишнего скрипа растянулась на постели. В коридоре Итан, ворчливо бранясь и отдуваясь, оторвал от насиженного места зад. Мэл чуяла, как гневно её часовой таращит заспанные зенки. Трясёт башкой, выдаёт сакраментальное «бля» и делает шаг к двери. Прежде чем в железное полотно упёрся огромный кулак, Мэл успела расправить смятую простынь, полуобнять подушку и закрыть глаза. Кажется, без особого шума, но попробуй, разбери за одуревшим пульсом, чего да как там на самом деле. Не выдать бы себя этим грохотом во всём теле, который казался куда громче, чем тарахтение решётки. Дышать ровнее, — велела себе Мэл, надеясь, что Итан по обыкновению не подойдёт слишком близко. Итан частенько видел вместо подопечной кое-что другое. Мэл уяснила для себя этот факт достаточно чётко для того, чтобы не вздрагивать каждый раз, когда пространство вдруг источало ледяной пар и выпускало из себя образ заиндевевшего женского трупа. Грохот улёгся, сквозь остаточное бурление крови проступил шорох подошвами о бетон. Мэл почти успокоилась и уже еле-еле сдерживала улыбку. Крадущийся танк — вполне себе нормально. А вот танк, в любую минуту готовый по-оленьи сигануть назад и дать дёру — уже нечто из ряда вон. Носорог, танк, олень. Вместо смешка Мэл вздохнула и старательно сыграла то самое пробуждение, которое вроде как происходит от ощущения чужого взгляда. Итан таращился во все глаза, пытаясь рассмотреть в сонной ведьме признаки нарушителя спокойствия или угрозу. Зрелище, видать, не вязалось с чем-то в угловатой голове. Честно говоря, в такую духоту мало кто смотрелся огурцом. Наёмники в большинстве бродили вялыми и пришибленными, оживляясь в беспокойстве только, когда приходили вести из-за пролива. Поговаривали, Белоснежка поклялся уничтожить Вааса и выкосить пиратов подчистую. Истребить красномаечную кодлу. Ещё болтали, мол, прыткий юнец на этом не остановится, потому что Цитра обязательно науськает новоиспечённого великого воина, будто цепного питбуля, и на окопавшегося на южном острове короля. Правильно, чего добру пропадать. Жрица не для того промыла мальчишке мозги, чтобы позволить ему пролёживать бока в окружённой огнями купели, которую Мэл видела когда-то в воспоминаниях главаря. Похожие картинки частенько являлись и сейчас. Цветы пламени в каменных чашах, живые лотосы на воде да замшелые, увитые лианами и корнями древние стены. Откуда оно бралось, почему таило в себе уверенность в том, что пресловутая Ваасова сестрица далеко не эталон справедливости и добродетели? Откуда, мать их, чьи это выводы? «Цитра хитрющая змея, умелый манипулятор и в общем-то стоит Хойта». О, у Мэл были подозрения, притом вполне конкретные. Они подкреплялись сочащейся сквозь эфир тоской, тёмной, тяжёлой, и тоже знакомой. По затаённому, глубинному, но явно старому опыту страшно было двинуться к этой тоске навстречу, но она всё равно притягивала, время от времени заставляя утробно подвывать. Забавно, но наёмники в крепости, под крылышком у заботливого босса тоже частенько подвывали. Кажется, им чудилась гарь от пожаров и вонь охваченных огнём живых и мёртвых тел, кровь из ран и увечий стягивала рты привкусом железа. Сбежавшие от трибунала военные преступники, тёртые солдаты удачи, — о, они все, оказывается, неплохо воображали. Примеряли на себя роль мяса — и не особо радовались этой роли. Дохнуть зазря никому не улыбалось, — этот факт уяснила себе Мэл, у которой было до чёртиков времени на то, чтобы вывернуть местный контингент ментальным нутром наружу. Армию Хойта так и распирало от страхов и слухов. Будто по закону сообщающихся сосудов, и то и другое подогревалось войной за проливом. Здешнее варево уже бурлило, ждали только, когда прорвёт. Да пошли они все. В первую очередь Итан, раз уж он ближе всех, хотя ему-то, казалось, почти плевать. — Пришьют Хойта — найду другого такого же мудилу. В мире полно мудил — денежных мешков. Таким всегда не помешает частная армия. Ну булыжник булыжником, без особой злости ругалась Мэл в ответ на подслушанные рассуждения. Иногда у неё появлялось чувство, что этот тугодум всерьёз считает себя неуязвимым. И пули дикарские его в случае чего не возьмут, и мачете затупятся, а то и сломаются о дублёную шкуру. И мальчишка этот, Джейсон-Белоснежка, даром что, видать, превращён болтовнёй и зельями жрицы чуть ли не в берсеркера — и тот раскатался бы в кровавый блин под натиском мистера танка. Честно говоря, эта масса правда внушала трепет — даже крадущейся, даже если наблюдать за ней сквозь опущенные ресницы. Живой квадратный монолит, он не снимал утыканной магазинами разгрузки ни внутри периметра, ни в казарме, на посту под дверью. В своей амуниции Итан и впрямь напоминал земной танк текущего столетия в динамической защите. Вот только в башне у танка творилось чёрт знает что. Обледеневшие стены, будто хреновы легендарные Симплегады, сдвигались и раздвигались как им вздумается, невидимый барабанщик выбивал на чём-то твёрдом то и дело меняющую интенсивность, но настойчивую дробь, а вместо пения сирен слышался скрип задубевших, мёртвых голосовых связок. — Итан… Итан, мать твою, впусти меня! Впусти сейчас же, здесь холодно! — Ничё-ничё. Если Хойту наступит кирдык — найду следующего Хойта, места я знаю, — повторял Итан не так чтобы слишком уж часто, но Мэл сразу заподозрила: её часовой занимается чем-то вроде самовнушения. Латает дыры в собственной мнимой непробиваемости, но их опять и опять прорывают скрюченные, мокрые от подтаявшего инея пальцы. Иногда Мэл так и подмывало сообщить ему, насколько серьёзно всё за проливом, и подкрепить рассказ парочкой вполне документальных картинок из пиратских голов. Для пущего эффекта показать «грядки» из кольев, где эти же головы вялились и гнили отдельно от тел, в обрубках из костей и мяса, комках копошащихся червей. Добавить ощущений, даже звуков и, само собой, ароматов. А потом спросить, как насчёт закончить так же. Сдержанность требовала таких усилий, что губы и язык жгло от прокусов, а залепленный пластырем порез на щеке тянуло от напряжения. Мэл заставляла себя молчать. Вспоминала, как в первый день заключения на полном серьёзе раздумывала выковырять стёкла и просочиться в одну из ячеек рамы. Давила смешки, думала. От мыслей шла кругом голова, а воздух, и без того тяжёлый и влажный, кажется, сгущался до консистенции желе. Думалось в таких условиях чаще всего очень со скрипом, но один вывод напросился сам собой ещё в тот ползущий к закату день, когда Итан хмурой глыбой молча отдувался в двух шагах от койки. — Опять отрубилась? Или дурака валяет, она ж чокнутая нахрен. Не, всё-таки отрубилась… так подохнет к чертям, а мне отвечать… — Какого хрена ты тут стучала? — вытянув в сторону койки квадратную шею и наконец решившись, пробубнил он вслух. От него исходили волны усталой нервозности, острый пивной перегар смешивался с запахом несвежего пота. Ядрёный коктейль, от которого Мэл задержала дыхание. Наверное, надолго и не один раз, поэтому в конце концов зевнула от нехватки кислорода. Сначала, конечно, ненарочно, а потом ещё разок — уже для закрепления эффекта. Не зря же Итан поверил. Видок у Мэл, судя по всему, был достаточно помятым, и часовой решил, что стук ему приснился. Или скорее очень рассчитывал обвинить в ложной тревоге реальных шумных соседей, только вот не особо получалось. Реальность снова и снова теряла чёткие контуры. В твердолобой голове намертво застрял совсем другой стук. — Итан! Впусти меня, Итан! Впусти сейчас же, слышишь! Мэл тогда насторожилась. За воплями мёртвой Илейн и её отчаянным битьём в невидимую дверь чудилось важное. Выход? Путь наружу, к Алвину? Ключ от тюрьмы? Может быть. Оставалось понять, в чём связь между зомби из башки часового и собственной свободой. Всего-то: коснуться чужого леденящего страха. Он тут же норовил закутать в кокон сотканной из инея, шелестящей паутины. Удушить, заморозить до костей. — Без понятия, кто у тебя там стучал, — процедила Мэл сквозь зубы, обдавая растерявшегося часового поистине королевским высокомерием. Приподнялась на локте и, надеясь, что выглядит достаточно сонной, криво оскалилась: — Сдурел, что ли? Итан не ответил, только выдвинул вперёд похожую на кирпич челюсть. Мэл уловила момент, когда маленькие светлые глазки часового рассмотрели у неё на щеке распаренные вмятины от подушки, и вознесла очередную хвалу невозможной духоте. Итан ещё больше растерялся, даже качнулся, как неустойчивая глыба во время оползня. — В следующий раз, когда решишь вот так сюда ворваться, сразу доставай пистолет. А то вдруг я спросонья в упыриху превращаюсь и кровь пью, — подначила глыбу Мэл. — Может, и превращаешься… — пророкотал Итан голосом местного танкового движка. Постоял ещё пару мгновений, покачался с пятки на носок, явно ожидая, не произойдёт ли ещё чего подозрительного, и наводя на мысли о ненадёжном валуне посреди урагана. Подозрительное так и не стряслось. Зато на невидимое солнце за окном наползла невидимая тень. Внезапное облачко заставило Итана измениться в лице. В комнате потемнело, в косом искусственном свете из коридора стены замерцали миллиардом песчинок. Будто слюда, замерцали даже паутинки под потолком, снять которые Мэл не хватало роста. Впрочем, картинка не требовала слишком много усилий, чтобы вообразить её своеобразно эстетичной. Насмотришься тут, пожалуй, на развороченные картечью животы, на культи после взрывов дикарских мин. Полюбуешься на гниющие, с трескающейся корочкой пузыри ожогов, подсмотришь, с каким каменным лицом меняет на них повязки падающий с ног Бен, и, пожалуй, сама захочешь подменить этот бред хотя бы вполовину надуманной красотой. Иней перед глазами Итана сверкал, что грёбаная алмазная россыпь, — красотища, закачаешься. Мэл сама засмотрелась бы от невыносимой тоски по снежному лесу посреди здешнего влажного зноя, но у Итановых видений был свой, давно накатанный сценарий. Рано или поздно там всегда появлялась она, Илейн. Каждый раз, без «прогулов» и исключений. В первые мгновения обманчиво спокойная, она напоминала причудливо-жуткую статую. Ею тоже впору было любоваться, хоть она, судя по всему, и правда была окончательно и бесповоротно мертва. Конечно, если больше некем и нечем, впору любоваться застывшей в вечной судороге, и потому гротескной фигурой. Или хотя бы инеем, покрывшим её подобно слою жидкого серебра, — распирало от досады Мэл. Впрочем, работа чокнутого скульптора без движения выдерживала совсем недолго. — Итан… Вот ты где, Итан! Ну-ка, впусти меня, кому говорю! — Илейн загребала воздух скрюченными ладонями. Всё пыталась достать мужа сквозь несуществующую преграду, под которой, видимо, подразумевалась дверь. «Дверь» пока явно держалась, зато лицо часового, обычно невыразительно-угловатое, казалось, вот-вот разломается и осыплется множеством черепков. — Итан… Итан, ты за это ответишь! В обледеневшей тушке просыпались невиданные сила и прыть. Илейн дёргалась, будто марионетка на ниточках пьяного кукловода, кривилась и косилась, как неисправная голограмма, но не отступала, теснила бывшего мужа. — Итан, Итан я здесь! Я ещё тут, Итан, чёртов ты болван! Не забыл про меня? Я выйду отсюда и, клянусь, я тебя засажу! На всю твою долбаную оставшуюся никчёмную жизнь!.. Слышишь меня, тупой солдафон? Положа руку на сердце, как солдафон солдафону Мэл Итану даже сочувствовала. В грёзы коновалу накануне она лично подбросила дурману и до упора добавила огоньку, здесь же и пальцем не шелохнула. Огромный часовой прекрасно справлялся сам. Как если бы танк сам срывал себе башню и выжигал электронную начинку, повинуясь пролезшему в бортовой компьютер вирусу. Сравнение дурацкое, но не такое уж далёкое от правды, если учесть, как сильно Мэл замерзала от выходок вируса-Илейн. У этой дамочки, когда ей случалось расходиться, видок был тот ещё, бррр. Зомби не чувствовала боли, не замечала, как страшно от кривляний трескается лицо. Губы, к примеру, расползались прорехами, в которых виднелась замёрзшая кристаллами кровянистая кашица. — И-итан! — выла мёртвая. Посреди эфирной изморози вместо пара из перекошенного рта сыпалось что-то вроде снежной пыли. Трещины углублялись, кашица таяла на жёлтых костях. Илейн и тут ничего не замечала, не успокаивалась даже, когда кожа со щёк и скул слезала пергаментными лоскутами, оголяя сине-багровое мясо. — Тебе это с рук не сойдёт, Итан! Впусти меня сейчас же! Богом клянусь, ты у меня сядешь! До конца своих дней сядешь, а я буду навещать тебя и смеяться. Впусти, впусти, впусти! Иначе ты меня не раз ещё вспомнишь… После этих слов, которые Илейн не забыла ещё ни разу, Итану делалось совсем туго. Реальную преграду он давно выбил бы кулаком с той же силой, с которой вышиб дух из коновала. Того, кто таился за дверью, будь там хоть человек, хоть голодный до мозгов настоящий зомби, Итан порвал бы голыми руками. Разнёс пулей башку, перерубил шею тесаком. На худой конец учинил бы тактическое отступление — попросту говоря, сбежал. Только вот убежать от себя не получалось ещё ни у кого в обозримой Вселенной. В моменты, когда обычно железобетонно-угрюмого часового накрывало особенно сильно, Мэл казалось, что тот с охотой вывернулся бы наизнанку, но таки выцарапал бы из себя навязчивый образ. Надо же. После неудачной попытки расшатать решётку Мэл искала способ заставить Итана забыть подозрительный шум, а нашла кое-что другое. Простой стук, женщина за запертой на замок дверью — и получай что-то вроде цепной реакции в непрошибаемой с виду башке. О да, это было открытие, мать его, под номером раз. И номер два на закуску — Итан, кажется, считал Мэл и покойную супружницу похожими внешне. По крайней мере, Илейн тоже была блондинкой, и также не вышла габаритами. Остальное дорисовывали глюки, и Мэл помнила, как в первый раз испугалась, не надумает ли Итан спасаться от зомби кулаками-кувалдами. Вырубить часового, хотя бы и в порядке самообороны, пока что значило только зазря раздраконить Хойта. Да-да, босса Мэл тоже не забывала ни на секунду. Нельзя, нельзя, — твердила уже дня три напролёт, хотя временами дурела то ли от вида трупа, машущего перед носом до черноты отмороженными руками, то ли от ужаса, которым затапливал комнату Итан. Приходилось встряхнуться самой, встряхнуть играющего в истукана часового. Придать ускорение, заставить убраться — и забрать свою осточертевшую супругу. — Эй. До завтрашнего утра собрался здесь торчать? — Надо будет — и до утра проторчу! Этот скупой, нехитрый диалог, кажется, входил у них в привычку. Вернувшись в чувство и заново обретя дар речи, часовой ещё пару-тройку секунд угловато озирался. Искал признаки инея и теней, — понимала Мэл. Чуть позже, после целого сериала из пойманных видений, сообразила: махать кулаками в своём ступоре Итан не способен. Пожалуй, этот факт стоило зафиксировать под номером три. А ещё в особую рамочку обвести важную деталь: похожие на сонный паралич грёзы отпускали часового не сразу. Он и сам понимал свою уязвимость в такие моменты, раздражался и не находил ничего лучше, кроме как обругать Мэл: — Правду сказала, упыриха ты и есть. Стерва, все вы стервы… Мэл принимала ворчание как должное. Не так-то просто было выбрать, с каким Итаном проще бороться. Мистический ужас у часового будто подключался к неким пространственным усилителям, как нарочно заставляя трещать ведьмин череп по швам. Этот треск явно нравился Йорми. Мэл нутром чуяла злорадное хихиканье, от которого лопалась земная кора, клокотали изнутри вроде бы спящие вулканы, сползали в море склоны обрывистых берегов. Завязывать с весельем подсказывал некий рефлекс, защищающий мозг от превращения в бессмысленное месиво. Чересчур заметно хрустя позвонками, Итан вертел головой — возвращал себя в адекватность. Мэл чуяла отголоски нового страха. О да, тут часовому припоминалось, как здесь же, в этой комнате корчились двое его собратьев. Испробовать на себе ведьмины штучки — нет уж, увольте. Могучая фигура буксовала, будто танк со сбитыми траками, в глубине маленьких светлых глаз выплясывал морок. — И как же тебя угораздило согласиться охранять упыриху? — Ёрничанье и сарказм действовали на Итана отрезвляюще. С ними проще бороться, считал он, чай, не зомби и не наведённые ведьмой корчи. Часовой выдыхал и скалил удивительно мелкие для здоровенной физиономии зубы. — А мне плевать. Босс говорит, что делать — всё делаю. В ящике кого поджарить или упыриху охранять — какая, к чёрту, разница, если платят. Мэл качала головой, ухмылялась. Наверное, они с Итаном пробовали друг друга на зуб в разных стилях и выражениях, но казалось — один и тот же разговор прокручивался множество раз. И заканчивался всегда одинаково: в иронии у Мэл было больше опыта, поэтому последнее слово каждый раз оставалось за ней. — На потеху боссу башку крокодилу в пасть тоже сунешь? — Ясно. В своём репертуаре. Он сдавался — лишь бы «баба-стерва» отвязалась — и даже считал себя победителем в этой игре в эмоциональные перетяжки. Мэл не возражала. Отпускала противника с пускай хлипким, но миром. Само собой, временным, потому что всё чаще на ум приходила мысль: другого пути на свободу, кроме как мимо, через, сквозь Итана, у ведьмы нет. Вроде бы всё правильно, но такая правильность оставляла после себя самый что ни на есть паршивый осадок. Ведь, как ни крути, после нападения коновала Итан мог и не выгораживать подопечную перед боссом. Заявить: сама, мол, виновата, довела мужика, стерва этакая. — Я увидел мисс Харт без сознания. Решил подстраховаться. Медик выглядел адекватным, кто знал, что он слетит с катушек, — сказал он вместо этого. Хойт поморщился, будто пытаясь нащупать во рту снова потерянный вкус. Оставлять на потом недокуренную сигару нельзя, слышала где-то Мэл, только и придётся, что выбросить, но Хойт без сожаления придавил в пепельнице коричневый цилиндрик. Вместе с остатками дыма его величество так и окутывала досада. В неё тоненькими, слабыми ниточками вплеталось что-то отдалённо похожее на чувство вины. Эта неправильная, малочеловеческая мешанина заставила босса оторвать зад от края стола и приблизиться к Мэл. Он обошёл её по кругу, наверное, не единожды, Мэл до сих пор не могла сказать точно. Сначала всё застелилось вниманием охраны — этими уколами взглядов сквозь прорези прицелов. Мэл велела себе держаться, что бы ни происходило, в конце концов, вряд ли будет хуже. Сосредоточилась на виде за окном: выезд, ворота, бетонные причал и мост, вялая лента реки цвета мутной зелени. Ближе к закату река окончательно приобретала оттенок перемазанного в болоте камуфляжа. Это наблюдение насмешило с оттенком горечи — мол, здесь даже реки одеваются в наёмничью форму — и вместе с тем успокоило. Мэл помнила, как в конце концов сравняла собственный пульс с мерными шагами его величества. Хойт описал последний полукруг и остановился точно напротив порезанной щеки. Склонив голову вбок, уставился цепко и вместе с тем брезгливо. Будто какой-то вандал порезал на любимом кресле кожаную обивку, и нужно было оценить ущерб этого вопиющего безобразия. Потом наказать виновника за порчу вещи так, чтобы остальные прудили в штаны от страха, прежде чем допустить подобное даже на уровне идеи. — Этот идиот мог её зарезать, — думал его величество с неповторимым выражением «меня окружают одни идиоты». — Что-то у нас тут в последнее время творится с контролем. Прут одни психи, поди успей их отсеять, когда на пороге господа из ЮАР и Белоснежка. Ну конечно, проблемы с контролем тут «у нас», а не у вас лично. Проблема не в том, что вы, босс, каждый божий день до усрачки пугаете ваших вояк за любую провинность. «Ящик по тебе плачет, ничтожество», — так вы говорили коновалу, разве нет? Теперь жалеете только, что ящик плакал зря, правда? Мэл тщательно загнала эту гневную эскападу туда, где её не услышал бы даже чёртов Мировой Змей. Хойт продолжал елозить взглядом по щеке, вызывая желание содрать и пластырь, и кожу с мышцами до кости. — Снимите пластырь, мисс Харт. Это была явная проверка на покорность. Смотри, мол, я ведь больше не злюсь, не велю заламывать руки и тыкать стволом в висок или спину. Я снова готов заделаться заботливым папочкой — само собой, если ты будешь хорошим миноискателем и перестанешь… искрить. О, Мэл показала себя паинькой. Чёртова липучка пристала, казалось, намертво. Мэл сорвала её, даже не шикнув. Вернула взгляд в прежнюю точку за окном и замерла, чувствуя, как по щеке растекаются жжение и влага. Опять кровоточит, с каким-то мазохистским удовольствием поняла Мэл. Нашла подтверждение в мыслях у Хойта, потянулась к резаному предплечью, вцепилась ногтями в краешек тамошней заплатки. — Достаточно, мисс Харт. — Его величество остановил Мэл жестом, чуть более поспешным, чем диктовала крокодилья натура. Испугался, значится, что вещь сама усугубит причинённый ей вред. Мэл отреагировала таким молниеносным послушанием, будто кто-то поставил её на паузу. Вытянула руки по швам. Нет уж, ваше крокодильство, она не допустит прежних ошибок. Больше не сорвётся, не подставит герра командира или кого другого. Даже Итана не подставит, как бы вам ни хотелось кем-то перекусить. — Вам следует более ответственно относиться к вашим обязанностям. — Хойт вполоборота окатил угрюмого часового пробирающим взглядом. — Мне бы очень не хотелось думать, что такой во всех отношениях перспективный служака на деле окажется… тупым и бесполезным. Итану аж свербело запыхтеть, но разыгрывать перед боссом вскипающий котелок было чревато. Мэл припоминала, как поневоле пожалела в тот момент часового. Итан привычно валил все возможные беды на баб и в мыслях костерил «ведьму-стерву». Вспоминал и стерву-жену, но в обычных воспоминаниях она не казалась жуткой. Скорее истеричной и чересчур любвеобильной для того, чтобы ей хватало одного мужчины. Который, к тому же, вечно мотался по денежным командировкам, зарабатывая умением убивать и калечить людей. — А что мне было делать, дорогуша? Тебя вечно носит по этой твоей… зе…сельве. Я женщина, мне ласка нужна. Да брось, это всего раз было. Интересно знать, кто из соседей это раздул. А ещё интересно, скольким туземкам ты сам присунул, а, милый? Ангелочек нашёлся… — Илейн оборонялась нападением без капли мистики. На смену потустороннему вою приходила то обыденная человеческая злость, то сарказм пополам с кокетством. А Итан, похоже, не осознавал, что при Хойте косится на подопечную с видом раздражённого носорога. Мэл могла бы изнутри стукнуть его «электрошоком», но сдержалась. Вместо этого незаметно, но чувствительно задела локтем. Часовой догадался, что не случайно, и, слава Богу, сделал лицо попроще. Хойт тоже провёл основательную работу над ошибками. Вместо с видом «утрись» швырять в миноискателя носовые платки велел одному из вертухаев распотрошить личную аптечку. Мэл вполне деликатно протянули кровоостанавливающую салфетку. Принять её, кротко опустив глаза, оказалось не так уж и сложно, ещё проще было разыгрывать усталость и подавленность чудом спасённой от психа. Собственно, и играть-то почти не приходилось. Думай, что говоришь, контролируй нервы да изображай согласие, а ещё лучше поддакивай, если можешь, в ответ на самые каверзные вопросы. — И как случилось, что мисс Харт потеряла сознание? — Мэл пропустила момент, когда Хойт в очередной раз очутился напротив. Встретилась с немигающим взглядом — ну один в один крокодильи зенки в манграх ночью. Ирония, их общая с Алвином привычка, удерживала Мэл в тонусе и помогала находить себя после каждого захода с потугами выбить её из колеи. Ай-ай-ай, босс, всего-то смутные подозрения, под которыми вы сами не очень-то видите почву? Вы и правда теряете контроль, быстрее, чем вам кажется. Набирая в лёгкие побольше воздуху для ответа, Мэл невольно моргнула. Наверное, дело было в слове «контроль» и в том, что чутьё за него уцепилось, но поднять веки пришлось не в кабинете его величества, а под открытым небом. Почти касаясь носков дорогих ботинок, у ног плескалась сонная вода. Кажется, близились сумерки, умирающий свет превращал водную гладь в матово-серую тень, которую лёгкий ветерок морщил метрами и метрами ряби. На излучину реки, озеро или пруд водоём походил мало, на морской залив ещё меньше. Тусклое жидкое покрывало чересчур ровными для природного насаждения рядами протыкали похожие на злаки растения. Кое-где светлели бугорки кочек, скорее всего островки, нарочно оставленные для отдыха рабочего люда. Рисовое поле, — само по себе возникло в голове. Может, выплыло из памяти Хойта — это ведь его долбаное недавнее прошлое, — а может, явилось из хитросплетений флотского образования. Как бы то ни было, в этом столетии рис выращивали именно так и, наверное, будут выращивать ещё некоторое время. Пока не научатся лепить сады и оранжереи хоть вверх тормашками на воздушных ярусах городских коммуникаций, а то и в отсеках космических кораблей. Тут, ясное дело, воздушных и космических коммуникаций не было и в помине. Только кустарные приспособления для полива, мостки да домишки на сваях — деревушка мирных земледельцев северного острова. Знание насчёт места действия тоже явилось само. Как и предчувствие: мирная жизнь здесь дотягивала последние минуты. Война уже была здесь. Её принёс Хойт — людям, которые всего-то выращивали зерно. Войну руки наёмников уложили под воду, под корни побегам риса, под похожую на жидкую бронзу закатную дорожку. Хойт считал, что придумал отличное наказание — и радовался бы, если бы не потерял над войной контроль. Обычно он сам развязывал войны и сам же их заканчивал. Тут же условия диктовали туземцы и какой-то мальчишка. Его величество подстраивался как мог — учитывая, что окружён идиотами. Хойт развернулся и отмерил от кромки воды несколько шагов. Мэл успела заметить поодаль вертолёт. Винт машины, кажется, только начал раскручиваться без звука, с какой-то угрожающей медлительностью. За спиной у босса обретались двое неотступных телохранителей с жёлтыми повязками наёмников. Тоже, видать, идиоты. Его величество вернулся взглядом на прежнее место, где возникли ещё два «идиота» в одинаково красных пиратских кепи с масками. Хорошо оснащённые, в броне, пираты тычками автоматных стволов расставляли пленных — затылками к Хойту, лицами к рисовым полям. Предчувствие истошными воплями приказывало бежать из видения прочь, но картинка не отпускала. «Не смотри, не смотри…» — после финального слабого писка предчувствие со щелчком выключилось. Вместо него в картинке прорезался звук, и на Мэл навалилась вся полнота ощущений. Хойт жестикулировал — свободной левой рукой и правой, отягощённой пистолетом-пулемётом. Впрочем, с этой машинкой, кажется, германского производства его величество обращался достаточно непринуждённо, и Мэл восхитилась бы, если бы чужими глазами не таращилась поверх ствола в беззащитные спины. При виде гражданской одежды Мэл замутило. Звуки, до этого разрозненные, теперь неумолимо складывались в слова. — Я хочу, чтобы было ясно, что любой, любой, кто помогает лесным дикарям, — на пределе ораторских способностей с нажимом вещал Хойт, — кончит так же, как эти люди. Его величество сделал паузу, короткую, но полную значимости. Солнечная дорожка на воде шевелилась; ветерок овевал разгорячённые лица, гнал на палачей и смертников испарения и рябь. Мэл не могла почуять, но знала, как сильно приговорённые хотят жить. — Я понятно говорю? Ты! — Хойт ткнул стволом в спину по центру, но все три согнутые фигуры в унисон зашевелились. Кажется, попытались переглянуться, но его величество хрипло каркнул: — Беги! И дал длинную очередь в небо. Пленные дёрнулись с места, будто их стегнули по лодыжкам бичом. Невидимые лопасти уже не звенели — с надсадным воем пластали воздух, давили испарения потоками поднятой пыли и гнали навстречу ряби настоящую волну. Смертники пробежали едва ли десяток шагов. Первым нашёл свою мину тот, что был слева. Брызгами огня, земли и воды под ним вздыбилось поле, как тряпичную куклу, швырнуло людское тело вверх ногами и в сторону. Крайний справа замер, обернулся на то, как умер товарищ — и исчез в ослепительном рыжем столбе. Мэл успела заметить, как перед падением смертник взмахнул руками, хотя сначала она сочла их связанными. Средний вырвался вперёд и под какофонию стрельбы и вертолётного лязга шлёпал по воде к ближайшему строению деревушки. Картинка развернулась на сто восемьдесят градусов, тут же качнулась обратно. Предоставив пиратам разбираться с беглецом, его величество бодро заскочил в салон вертолёта и придавал ускорение прикрывавшим ему спину караульным. Мэл успела уловить характерный жест, которым Хойт велел пилоту взлетать. Виски стиснуло, запищало в ушах, но последнее адово усилие выдавить из сознания паршивое кино принесло-таки результат. Ну спасибо, босс. Теперь лишний раз актёрствовать не придётся — Мэл чувствовала себя так, будто её тоже швыряло взрывной волной по рисовому полю, но так и не зашибло совсем. Хорошенько запомнилось сумасшедшее месиво эмоций и чувств, захлестнувшее всего-то на миг. Казнённые помогали повстанцам. Повстанцы, «лесные дикари», каждым своим телодвижением, самим существованием угрожали герру командиру и аризонцам, застрявшим на крохотном островке. Казнённые были мирными людьми, которых пираты и Хойт многолетними издевательствами вынудили искать пути к сопротивлению. В ушах заверещало громче. Логика буксовала, эмоции сталкивались, нагромождались и вообще вели себя хуже, чем литосферные плиты под брюхом у Йормунганда. Что ж, тем лучше, через силу сказала себе Мэл. Перестала сдерживаться, позволила усталости проступить сквозь выправку. Всего-то едва заметно нахмурилась, повела якобы затёкшим плечом. Синяки и порезы и правда ныли и к тому же чесались, поэтому можно было поморщиться, скроив перед этим ухмылку и расправив плечи уже в якобы попытке бодриться. Мозг работал будто бы сам по себе. Господин крокодил рассердиться не успел — значит, видение длилось всего ничего. Впечаталось в сознание мгновенным оттиском. Чем, бишь, изволило интересоваться ваше величество? Почему отрубилась? Надо же, какая забота. — Я сугубо северный житель, сэр. — Зафиксировав взгляд в прежней точке, Мэл сделала паузу и чуть приподняла уголки губ. — Здешняя жара и духота в комнате всё ещё иногда меня… роняют с ног. — Полагаю, скоро это пройдёт, — Хойт скроил озабоченную мину, конечно, фальшивую. Выбил на столешнице дробь пальцами — теми самыми, что сжимали ПП и спускали курок, посылая людей на мины. — Пройдёт, когда восстановятся силы, которые забрал… герр Лунд. А в моём обществе жара перестаёт донимать любого. Даже… нордических леди. Кажется, в этом месте он припомнил мечту о личной валькирии и даже едва заметно вздохнул. Его крокодильство раздражался от одного имени Алвина, чувство до зуда под ложечкой походило на ревность. Никто, никто не имел права тянуть руки к тому, что босс считал по праву своим. Что-то вроде здешнего закона, о котором Мэл предпочла бы никогда не слышать. Впрочем, тогда ей до жути захотелось в постылую комнатёнку. К паукам, мёртвым бабочкам и подушке, которая до сих пор пахла лакрицей и мятой. Хойт вроде бы не возражал. Велел Итану забрать подопечную восвояси — зализывать раны и отдыхать. Дождался, когда Мэл окажется на пороге и привлёк внимание небрежным взмахом руки. — Может быть, тебе интересно будет узнать, что герр Лунд отрабатывает свою вину перед тобой со всем возможным усердием. Как мне сообщили, его даже ранили. С мыслью «не переиграть бы» Мэл на всякий случай закрыла разум. Нащупала лопатками дверной проём и тщательно изобразила, что новость застала её врасплох. Как же вы, ваше крокодильство, достали своими проверками. Хотите знать, усвоила ли ведьма урок? О, будьте спокойны, ещё как усвоила. — Герр Лунд хороший снайпер, сэр, — Мэл оттолкнулась от проёма и бесстрастно улыбнулась. — Он не умеет плохо воевать. Хойт шагнул навстречу, придвинулся вплотную, качнулся вперёд. Кажется, перед этим он уколол взглядом охрану — будьте, мол, начеку. Но свой урок он тоже заучил. Ни капли раздражения не проступило сквозь камуфляж доброго папочки. — Чем раньше ты осознаешь, что герр Лунд тебя использовал, тем проще станет жить нам всем. Впрочем, я допускаю, — он вернул Мэл тонкую, как сам считал, улыбку и невзначай скользнул глазами по шее, где когда-то красовались следы Алвиновых поцелуев, — что он хорош кое в чём, чего тебе сейчас не хватает. Хойт насмешливо зыркнул на Итана, и Мэл чертыхнулась, незаметно прикусив изнутри нижнюю губу. В казарме не приходилось слишком уж напрягаться, чтобы из комнаты улавливать, как проходящие мимо дразнят буку часового. Швед, мол, был в куда лучшем положении, а ты, лошара, подпираешь стену. Итан обычно отшучивался, но тогда еле сдержал сопение. Босс отвернулся, а Итан уткнулся в порез на щеке Мэл взглядом исподлобья. — Ну давай, стерва, расскажи Хойту, какое я тупое мясо в сравнении с твоим ненаглядным. Мэл велела себе не закатывать глаза и тактично смолчала. Зато его величество развеселился собственному остроумию и зашёлся в беззвучном хохоте, почти не разжимая серых, как пепел, губ. Кивнуть в ответ то ли в согласии, то ли в отрицании, фыркнуть за компанию. Выражая готовность исполнять приказания, оттолкнуться лопатками от случайной опоры. Мэл помнила, как поймала себя на доведении этих действий до автоматизма. Его величество отсмеялся, склонился ближе, адресуя то, что собирался сказать, только Мэл и никому больше. — В ближайшее время меня не будет на месте. У Вааса родился какой-то грандиозный план насчёт «поймать Белоснежку», просит посодействовать. Лично посмотрю, что можно выделить для этой цели. Ну, в числе прочего. Можешь быть свободна, но поразмысли ещё, потом поговорим. «Выделить для этой цели». Конечно, чего поплоше и чего не жалко, по остаточному принципу. «Можешь быть свободна» — как будто это возможно! К тому же слабо верилось, что Ваас унизился до каких-либо просьб. Наверное, так же невыносимо представлять униженным большого кота вроде леопарда или тигра. Бред собачий. Помнится, Мэл до белых мушек перед глазами хотелось дать волю гневу, но она загнала его поглубже и очнулась уже шагающей по дороге в казарму. Ну, не то чтобы совсем очнулась — даже пропустила момент, когда Итан ввалился в комнату следом за ней. Встрепенулась, наткнувшись на необъятную грудь, всю в кармашках разгрузки. Почти увернулась, но Итан поймал за запястье, немилосердно задев залепленное пластырем предплечье. Сильно не давил, скорее вынуждал поднять глаза. Сквозь нарастающий шум крови в ушах Мэл уговаривала себя не доводить до стычки. — Ну? — осведомилась не слишком ласково. В самом деле, с чего бы ей смотреть на него ласково. Угрюмость за угрюмость, пускай знает, что не один он умеет делать морду шлакоблоком. — Хойт отказался возвращать сюда засов. — Итан повёл башкой в сторону двери. — В принципе, я с ним согласен. С тебя станется закрыться и подохнуть. Ах да, кажется, носорог с крокодилом успели о чём-то перешепнуться на пороге. — Всё? — Мэл смерила взглядом огромный кулак у себя под носом. Хватка сомкнулась плотнее — Итан явно мстил за Хойтовы шпильки. Мэл ощутила, как под электрическое покалывание немеет рука. Свело локоть, от него к плечу проскочил разряд. Наверное сработал какой-то рефлекс. Новый разряд налетел на что-то вроде вмиг опущенного щита, и весь в пучках невидимых, но физически ощутимых искр срикошетил обратно. В сжатые пальцы, похожие на обрезки толстой арматуры. — Дьявол!.. — Под сдавленный выкрик «арматурины» разжались. Пока Итан, как ошпаренный, тряс кистью и шипел, Мэл от греха подальше отскочила и отгородилась стулом. Впрочем, ещё некоторое время чёртового верзилу занимала только потерявшая чувствительность конечность. — Сейчас пройдёт, — отстранённо заявила со своего места Мэл. Ну ведь не соврала же — онемение и правда отпускало, зато нарастала… новая обида? Итан не переставал удивлять. Конечно, он ведь не сделал ничего предосудительного. А эта баба, эта стерва… — Тебе зубы жмут?! — рявкнул он наконец. Слишком резко распрямился, словил остаточный спазм, задёргал рукой. Готовая ко всему, Мэл не шевелилась — наблюдала. Впрочем, её наконец бесконтрольно накрывала усталость, которую скорее всего со стороны легко было принять за нечеловеческое спокойствие. — Ведьма. Сучка… — Не я это начала. — В знак примирения Мэл продемонстрировала открытые ладони. — Не вынуждай обороняться. Итан ещё разок взмахнул было рукой, но вовремя остановился, избегая тем самым нового прострела. Молодец, обучаем, про себя похвалила часового Мэл. Тот искренне не понимал, что сделал не так, и всё багровел под плотным слоем загара. — Не вынуждай… — бесцветно повторила Мэл. Итан выглядел так, будто собирался по меньшей мере лопнуть. Не только от злости — в квадратной башке вилось всё, что только что происходило у Хойта. В конце концов в квадратной башке всё-таки сложилось: объект велели сохранять неповреждённым. Приказ вступал в противоречие с обидой, и желание пободаться оказалось сильнее желания не видеть чёртову бабу. — Сука. Сука. Сука.. — Не вынужда-а-ай, — передразнил он. — Глядите-ка, бабёнка, которая пытала для Хойта пленных, строит из себя невинную овечку. Связанные китайцы тоже вынуждали тебя обороняться? — Именно. Китайцы напали первыми, их действия угрожали жизни герра Лунда. Да, чуть раньше, чем их пытали, но… не надо меня злить. Итан открыл рот, сразу же закрыл. Подвигал массивной челюстью, набычился, испытывая новый прилив эмоций. Зависть, снова чёртова зависть. Одному шведу чертовски везло, шведа любили и за его сохранность готовы были мучить и убивать. И умереть, кажется, тоже. Во время налёта на форт ведьма тоже была там, всё-таки припомнил Итан и сообразил, что дал маху. Вот и славно, давно бы так. — Ну не баба, а скат долбаный. — Он яростно потёр кисть, которая теперь скорее чесалась на уровне нервов и сухожилий, чем болела. — Вот и плыви отсюда. От греха и ската подальше. — Мэл изобразила весёлый оскал. Скалиться, чтобы спрятать настоящие чувства, подавить желания. Когда Итан вышел, Мэл поискала, чем бы запустить вслед. Взгляд упал на Итанову же флягу со спиртом. Мэл даже повертела её в руках, но поставила на место. Наверное, растратила остатки сдержанности на эти простые жесты. Как же сильно ей тогда хотелось орать, колотить кулаками куда придётся. Швырнуть стул, разломать на запчасти, да что там — в щепки и труху. Расколотить раму, оставить пару вмятин на с виду неуязвимом столе. Бить, бить, бить. Сбросить куда-то застрявшую перед глазами казнь. Вдребезги расколоть страх, что дикари отплатят за содеянное не Хойту — тем, кто дорог ведьме. Страх, конечно, не разобьётся и никуда не исчезнет, зато разрушение заберёт, наконец, силы на то, чтобы сходить с ума. Стул врезался с стену, раскладушка под звон пружин сдвинулась с места. В руки попала подушка, полетели перья, — ого, так в наволочке всё-таки не доска? Жар приливал к голове с такой силой, что ломило ключицы и слезились глаза. Будто пожары северного острова просочились прямо сюда, в замкнутую коробку из четырёх грёбаных серых стен, принесли гарь, копоть и вонь. Стены, вот оно! Правильно Мэл с самого начала показалось, что бить подушки — как-то слабовато. То ли дело пористый бетон. Неровный, с вкраплениями острых блестящих песчинок. Чешуйки мёртвых рыб на дне, под самым носом у Мирового Змея. Образ Йорми добавил Мэл злости, много, много злости. Кулак врезался в стену, малочувствильно, будто комнату обложили ватой. Раз, другой. — Эй, ты там совсем рехнулась? Какого хрена гремишь?! — прорвался со стороны чужой голос. Гневный? Раздражённый? Ведьмин определитель эмоций, будто какой-нибудь датчик, пытался настроиться сам. Его настойчивая, педантичная работа привела Мэл в чувство. Чёрт, чёрт, надо же было свезти кулак и заодно, кажется, заработать неслабый ушиб. Мэл обхватила пальцами левой руки ноющий локоть правой. Заставила себя разжать кулак. Прислушалась, стараясь не обращать внимание на новую боль. Итан стоял прямо под дверью. Держался за вставленный в замок ключ и не решался его повернуть. В мозгу часового, да и в пространстве вся картинка разворачивалась в странную цепь. Итан, рука, ключ, дверь. Паника. Так вот что это за чувство. Оно возникало каждый раз, когда Итан слышал стук. Тогда же являлась Илейн, брала стук в свои раздутые, почерневшие руки, превращала казарменный закуток в какой-то запертый с обеих сторон коридор. На время с изворотливостью истинной нежити заставляла мужа видеть её и только её вместо запертой в комнате вполне живой женщины. Стук, замок, женщина. Паника, нет, ужас, потусторонний холод с пробивающимся сквозь морозный сквозняк запахом тлена. Чёрт возьми, этот тип, подобие тяжёлого танка в динамической броне и с дробящими черепа кулаками вообще представляет себе, насколько слаб? Сейчас, сегодня, завтра, вчера, — каждый раз, когда Илейн тянула его к себе с потрохами, вгоняла в ступор, лишала разума. Он так и стоял под дверью в странной сцепке — ключ плюс будто примёрзшая к нему рука. Ушибленную руку у Мэл тоже сводило. Вспомнилось данное Алвину обещание беречь себя в целости. Выругавшись так развесисто, что даже Ваас, наверное, потребовал бы повторить под запись, Мэл всё-таки схватилась за Итанову флягу. Жжение, стянутость на содранном кулаке. Шипение сквозь зубы. В носоглотке засвербело от резкого спиртового духа. В замке с лязгом поворачивался ключ. Для отвода глаз Мэл пригоршней плеснула спирта на неприкрытый порез. Поспешно закрутила флягу и едва перевела дух, когда дверь приоткрылась. — Очумела? — осведомились из коридора на удивление сдержанно. А может, Итан всего миг назад вспомнил. Дверь не та, женщина тоже. Но до чего похожи, провались они пропадом. И тут же непохожи совсем. — Почему, почему ты не она? — искрой проскочило в эфире. — Слегка выпустила пар, — сообщила Мэл заслоняющей проём массивной тени. — Имущество босса не пострадало, расслабься. Никакое… имущество. Итан то ли фыркнул, то ли запыхтел, переваривая ведьмин сарказм. Если в природе существовало ментальное несварение, его симптомы должны выглядеть именно так, подумала Мэл. Впрочем, свой урок Итан тоже усвоил. Тот день до самого вечера был днём усвоенных уроков. — Не чуди, — Итан продолжал культивировать сдержанность. — Поняла? — Так точно, сэр, поняла. Теперь будьте добры покинуть периметр, — отчеканила Мэл, ощутимо налегая на дверь. Симптомы «несварения» усилились, но Итан подался назад. Просвет исчез, в замке заскрежетал ключ. Мэл приложила ладонь к полотну и, казалось, чувствовала, как от чужого молчаливого бешенства вибрирует железо. Впрочем, думать, анализировать Итан тоже пытался, правда, с одним и тем же результатом: — Похожи… И не похожи. Илейн уже хвостом бы вовсю крутила, она перед всеми крутила хвостом, а эта… Почему, почему ты не она?.. — Пошёл ты, дуболом, — себе под нос пробубнила Мэл. Жар схлынул, вместо него навалился нервный озноб. Стуча зубами, Мэл свернулась на койке и потянулась туда, где — она знала это точно — ей помогут успокоиться и согреться. — …в резервацию? — Алвин приподнялся, упираясь локтем в разбитую каменную плиту. Таких плит вокруг разбросало полным-полно — нет, не нынешней войной. Некоторые успели затянуться мхом, лианами и корнями, а то и зарасти дёрном так, чтобы еле угадываться посреди высокой травы. — Угу-м-ом, в резервацию-ом, — с набитым ртом дурашливо пробубнил Мик. Устроившись поодаль на пеньке от разрушенной почти до основания колонны, он что-то жевал и прихлёбывал из фляги. Чуть не поперхнулся под двумя скрестившимися на нём взглядами, задвигал челюстями быстрее, сглотнул. — А чего, сами у него спросите! Он ткнул в Хейла флягой и тут же её лишился. Мгновение назад Хейл сидел по-турецки на прогалине посреди травы, в следующую секунду за ногу сдёрнул напарника с его насеста. Шутливая потасовка закончилась свистом и бабахом прилетевшей в берег гранаты. Ещё через миг аризонцы и их командир похватали оружие и заняли оборону. Когда это происходило? Три, два дня назад, позавчера или прямо сегодня? На закате, утром, за пару часов, за минуту до сейчас? Чаще всего Мэл ловила себя на том, что ничего не понимает, просто тонет в захлёстывающих её волнах времени, которое больше не текло линейно. Этим течением к островку приносило повстанцев, на памяти Мэл пока не особенно часто. Алвин ловил в прицел очередную моторку, убеждался, что в ней вражеский десант и дырявил транспорт пониже ватерлинии. Раз, а то и дважды. Успевал сшибить вояку из особенно дерзких, кто взбирался на тонущей посудине повыше и грозился, целил по увенчанному Храмом бугорку суши. Мэл казалось, она замечает кровавые брызги, с которыми фигура валилась в воду. Паники, напротив, в Алвинов прицел не наблюдалось ни разу. Пули герра командира, аризонцев и пиратов находили добирающихся вплавь дикарей. О, туземцы плавали сноровисто и быстро, будто тюлени, но пули всё равно были быстрее. Прерывали размеренные гребки руками, топили в распухающих облаках крови. На кровь, конечно, собирались акулы. Мэл пыталась считать треугольные плавники, которые взбивали поверхность в пену цвета сырого мяса, но в конце концов сдавалась, не в силах протолкнуть застрявший в горле комок. — В резервации апачи держали ручного орла! Я собирался его погладить! А тебя, маменькин сынок, отправили в город, чтоб со мной не сбежал! — скалился Хейл. Вроде бы, как обычно, весело, но дёсны и зубы укрывала алая плёнка, а лицо было всё в мелкую крапинку из крови и земли. Нападение отбили, но Хейла приложило взрывной волной от очередной гранаты, и теперь он перекрикивал глухоту, торопясь дорассказать прерванную историю. Однажды лодки перестали подходить поодиночке. Ещё однажды и наверняка не в последний раз островок скоротечно накрыли откуда-то с противоположного берега не такого уж широкого пролива. Мэл помнила, как эхо разносило над водой отчаянный стрёкот очередей и рёв сирены в Доках Валсы. Помнила и моменты спокойствия, когда кто-то из аризонцев неизменно помогал Алвину обрабатывать рану. — Извини, командир, с пальчиками мисс Харт мои грабли не сравнятся. Но ты уж потерпи. — Неважно, кто из аризонцев брал на себя медицинские заботы — специально для Мэл каждый напускал на себя одинаковый вид ангельской скромности. Тоже помня о присутствии Мэл, Алвин избегал смотреть на шов. Она чувствовала пульсацию и жар, который распространялся на всё долговязое тело. Слушала шутки парней: бу-бу-бу, бу-бу-бу. Улавливала резкий запах лекарств и тупо-болезненные прикосновения. В какой-то момент обнаружила, что может слышать мысли всех троих разом и даже повторить «конференцию», которую когда-то провернула в присутствии Сэма. — Эй, вы, чистоплюи! Я слышал, вы с ведьмой разъезжали? Она вас как, по очереди обслуживала, или скопом шпёхали? — донеслось однажды от бредущего мимо пирата. Эту братию Алвин называл придурками за остаточный синдром хозяев положения, который не ко времени отвлекал и развязывал языки. Аризонцы неизменно оказывались куда языкатее. — Полегче долби, дятел! Ведьма тебя слышит. Обидится ещё, колданёт чё-нить — так и сдохнешь с невстающей писькой… — Ты… Ты чё там сказал, мудила? Язык вырвать?.. — Да топай уж, дятел, не то поплохеет. Может, и до «сдохнуть» недолго тебе осталось… Дальше аризонцы, как водится, учиняли пиратам словесное избиение младенцев. Мэл разбирал хохот. Обормотам в красных майках красноречия катастрофически не хватало, и в конце концов, будто разбрехавшихся дворняг, их матерным окриком отгонял собственный командир. — Э… долбоёбы, чё сказать… — перекрывая ругань, констатировали сквозь эфир. Независимо от того, кто из тандема говорил, с одинаковым смущением понижали мысленный голос и обращались к Мэл: — Не слушай…те их. Мозгов, как у медуз, и те давно прокурили. В последний момент они обязательно вспоминали, что субординацию в группе специальными приказами никто не отменял. Воровато оглядывались на Алвина и добавляли: — Мэм! Мэл хохотала, зная, что поводов для смеха остаётся всё меньше, поэтому пользовалась каждой секундой. Алвин тоже в конце концов начинал улыбаться, и это вымученное растяжение потрескавшихся губ делалось почти наградой. Улучив минутку, Мэл отключала от «конференции» остальных и устраивала Алвину что-то вроде ментального спа. Герр командир даже задрёмывал в призрачных объятиях, пока Мэл невесомо охлаждала обожжённое солнцем лицо, гладила мокрые волосы прямо под банданой. Украдкой утаскивала к себе часть напряжения и боли. — Что ты со мной делаешь?.. — шептал Алвин, притираясь щекой к замшелому камню, будто это была ласковая ладонь. Вздыхая, Мэл усиливала иллюзию и, казалось, сама превращалась в случайную плиту, чувствуя колючие касания мужской щетины. — Хочу забрать тебя с собой, — решилась во время одного из таких сеансов. — А есть куда? — донеслось после паузы, во время которой Алвин окончательно проснулся. Почуял, что разговор предстоит важный. Разом вспомнил тысячу и один план, где прятаться после побега и где прятать своё сокровище. — Теперь есть… Мэл рассказала о наушнике, точке назначения, портале. Уточнила, что нужна карта, которой не было под рукой, зато по памяти назвала ориентиры и координаты. — Знаю это место. — Пространство задрожало от Алвиновой настороженности. — Твои друзья из будущего либо полные идиоты, либо собрались тебя убить. Там такая же мясорубка, как и везде на северном острове. Отчего бы им не поднять задницы и не открыть портал где-то ещё? — Я не то чтобы специалист, но скорее всего дело в гравитационных полях и стабильной работе портала, — Мэл вздохнула, тем более невесело вслед заразительным шуточкам аризонцев. Сколько она перелопатила за и против после того, как сработал наушник, сообщать Алвину не хотелось. Обойдётся без ещё и этого груза. — Хотели бы убить, оставили бы всё как есть. — И то верно. — Алвин принял сидячее положение и огляделся. Затишье давило на нервы, явно готовясь прорваться очередной перестрелкой. Даже птицы перестали залетать на островок. Хотя птицы, возможно, просто боялись змей, в изобилии расплодившихся в нижних ярусах храма, который в подземелье был куда обширнее, чем развалины на поверхности. Если только дурочка Нари не перестреляла всех ползучих, пока лазала сюда молиться. Где она сейчас, эта полупрозрачная девчонка с не по росту большим автоматом? Не она ли умудрилась намолить все эти выверты времени и пространства, благодаря которым «белая госпожа» ещё дышит и надеется в противовес аппетитам ненасытного архипелага? Мэл хорошенько запомнила, как от затянувшейся тишины внутри всколыхнулся страх. Сомнений в том, что придёт и вытащит, Алвин не допускал ни на йоту. А вот согласится ли сам бежать на тысячу лет вперёд в незнакомый мир? Решится ли бросить могилу сына? И нужна ли самой Мэл свобода, безопасность, да сама жизнь без того, чтобы время от времени — как можно чаще — не пропускать сквозь пальцы длинные белые прядки из чудно́й причёски герра командира. — Ну… что ж. — Алвин откинулся на спину и прищурился в небо, где за безмятежно плывущими облаками все возможные боги всё это время прикидывались слепыми и глухими. Наверху по обыкновению не наблюдалось никаких ответов и подсказок, потому что искать их следовало в другом месте. — Здесь меня давно ничто не держит. К тому же я совсем не доверяю этим деятелям из будущего. Кто, кроме меня, тебя от них убережёт? Пожить с тобой подольше я бы тоже не отказался, но кто меня спрашивает. Поэтому будем жить, сколько осталось. Эту мысль Алвин хотел бы спрятать, но Мэл выхватила её под дикое колотьё в сердце. Смолчала, закусив губу, и удивлённо встрепенулась, когда ощутила ласковое касание. Сосредоточенно жмурясь, Алвин пытался скопировать её ментальные нежности и даже вовлекал Мэл в обмен, подобный тому, который они практиковали в постели. Да что там пытался — у него получалось, и довольно неплохо. Где-то на фоне последних, скрученных в неразборчивый узел дней в любую спокойную минуту дурачились аризонцы. Мэл понятия не имела, как они умудряются строить из себя болванов, и в то же время остаются в самом что ни на есть здравом рассудке, но похоже, они подспудно делились этим даром и с ней, и с командиром. А за железной дверью в коридоре казармы держался за рассудок Итан. Изо всех сил, правда, без особого успеха, потому что ведьмин смех всё больше доводил до белого каления. Так же заразительно, живо смеялась Илейн в день своей смерти. Эта стерва обнаглела настолько, что болтала с любовником прямо в ванной комнате, не удосужившись даже закрыться на щеколду. Зато потом почему-то не выглядела особенно довольной, когда за ней, мокрой и одетой только в долбаную тонкую сорочку на бретельках, захлопнулась дверь в холодный коридор.