Цивилизованные люди

Мэл знала, что он придёт. На восьми мохнатых ногах просеменит по расчищенной столешнице, доберётся до одинокой половинки журнального листа ровно по центру, примет позицию исследователя. Мэл сама заготовила для него угощение. Прижала бьющуюся у стекла букашку краем занавески, сломала отливающие радугой, похожие на слюду крылышки, но крошечное тельце оставила целым. Положила слабо шевелящую лапками и остатками прозрачных перепонок жертву перед гостем, точно перед чудовищным божеством. Чудовище размером едва ли в полтора сантиметра. Из всех ему подобных, попадающих в комнатушку-тюрьму снаружи, как раз таких монстриков Алвин называл относительно безопасными. Впрочем, в первое явление на столе Мэл чуть не оставила от ворсистого гостя мокрое место. Не то чтобы забыла инструкции герра командира, просто готова была на всякий случай обороняться от любого пришельца из членистоногих без разбору. Нервы, будь они неладны. — Ну, что ты. Угощайся, — Мэл улыбнулась замершему посреди стола сгустку мохнатости и лап. Сумасшествие, конечно — болтать с пауком, будто бы он поймёт и ответит. Всё, что ворсистое, почти плюшевое — чёрт знает, где подслушалось это слово — создание способно было уловить, это похожие на сбивчивый шёпот трепыхания покалеченной букашки на листке бумаги. А вот смотрел паук и правда вроде бы прямо на Мэл. Таращился бусинками глаз, самые крупные из которых блестели слишком заметным глянцем, чтобы их не разглядеть. В первую встречу, сдержав рефлекторный порыв прихлопнуть мелкого наглеца, Мэл свернула в полоску страничку из журнала и поднесла к непрошеному гостю. Ближе, ближе. Паук на удивление не удирал, но и бузить не спешил, даже когда бумага ткнулась ему едва ли не в хелицеры. — Экий ты… шерстистый… Гость задрал передние пары лап в явно воинственной позе, но остался на месте. У Мэл внутри будто дрогнула какая-то до предела натянутая струна. Ослабела, провисла, заставила опустить руку. Медленно, со всей возможной осторожностью, — точно на столе сидел не паук, а вооружённый противник с пальцем на спусковом крючке. — А ты симпатичный… — переведя дух, Мэл зачем-то улыбнулась. Кажется, и правда разглядела вдруг в крохотном монстре нечто, автоматически приравнивающее его к тварям безоговорочно милым. Наверное, инопланетное подобие щенка или котёнка могло быть именно таким — о восьми лапах, не считая ногощупалец, с восемью глазами, похожими на круглые капельки блестящей чёрной смолы. Не то чтобы Мэл имела сколько-нибудь внятные представления о ксенобиологии, но замкнутая коробка из бетона фантазировать не мешала. В какой-то момент стало понятно: паучка привлекает солнечный свет, ложащийся на столешницу кособоким параллелограммом строго в определённое время. Будь у Мэл часы — она бы не удержалась, принялась сверять их по солнцу и визитам мохнатого. Жаль, Алвин не оставил запасных. Всё завертелось чересчур быстро для того, чтобы успеть оставить что-то материальное. Всё натянулось до предела. Наверное, Бездна обзавелась собственной лебёдкой, на которую мотала и мотала волокна ведьминых нервов. Так думала Мэл, когда становилось совсем невмоготу. Когда комнатушка словно превращалась в потерявший герметичность космический модуль, и воздух, похоже, усвистывал к чертям в пустоту. Почти непрерывной связи с герром командиром и аризонцами — как того же воздуха — не хватало сильнее и сильнее. Привадив пунктуального питомца, Мэл до комка в горле мечтала о командирских часах — само собой, в комплекте с герром командиром. Паучок оставался внутри всё больше косящего параллелограмма до тех пор, пока солнце окончательно не уползало за угол казармы. Мэл прерывисто вздыхала — пыталась сглотнуть намертво застрявший комок и не подавиться его протыкающими горло и грудь невидимыми отростками. В правое плечо снова ударял отголосок отдачи от Алвиновой винтовки. У Храма Камня разгоралась очередная стычка, эфир доносил до чутья эхо разрывов и очередей. Пространство будто хватало Мэл за руку и дёргало за собой, к островку, где вздымалась земля, а шальные пули чиркали едва ли не по лицу. Пираты цеплялись за клочок суши и всё ждали, когда же во главе десанта соизволит явиться предводитель восстания собственной персоной. Джейсон-Белоснежка. Мэл не понимала, что чувствует к нему сама — пока он оставался набором звуков. Именем, фамилией, прозвищем. Последнее придумал Ваас, Ваасовы же эмоции, казалось, тянули к Мэл щупальца через пролив. Эмоции не состояли из одной только ненависти. Что-то куда более сложное физически душило, напоминая о Бездне и рождённых ею тварях. Гигантский спрут, слуга самого Йормунганда. Удушливые объятия и чернильное облако, застилающее глаза. Адский коктейль, в котором заметно горчило изумление. Чему удивлялся Ваас, Мэл до конца не разобрала, точнее, никак не могла упорядочить хаос. От него, будто ошмётки от взрыва, отлетали образы и понятия. «Детское личико» и «мальчик-мажор» с одной стороны. «Великий воин», слышащий голос острова и джунглей, победно сметающий врагов лагерь за лагерем, аванпост за аванпостом, — с другой. Мальчишка живым и относительно целым преодолевал все испытания. Мальчишка вынуждал Хойта метаться в разъездах, лично подсчитывать расходы на Ваасов план. Отсутствие величества в крепости само по себе придавало Мэл моральных сил, уже за это Джейсона хотелось поблагодарить. Или удавить, если пожалует убивать Алвина и аризонцев, — будь чёртов Джей хоть сто раз освободителем несчастных угнетённых дикарей. И хоть тысячу раз защитником мирных жителей архипелага, которых годами направо и налево терроризировали пираты и солдатня. А ненависть… разве для «удавить» она обязательна? Алвин встретил бы новоиспечённого воина безо всякой ненависти, но и без сожаления — тоже задавил бы, устранил стоящую на пути преграду. Мэл, если понадобится, так же устранит Итана. До недавних пор Мэл была не уверена, что оценивает часового со всей полнотой холодности и расчёта. Всё изменилось двое суток назад, — Итан и сам не догадывался, насколько помог вытравить остатки человечного к себе отношения. — Представляешь, он заморозил собственную жену… — до боли подперев подбородок кулаком и оттого периодически прикусывая язык, напряжённым шёпотом однажды сообщила она мохнолапому гостю. — Выкинул её на мороз, в закрытый коридор без… отоп… климат-контроля. Только что после душа, почти без… од… голую… От тихого возмущения Мэл путалась всё в тех же словах и понятиях. Дожилась, болтаю с пауком, — дёргано хихикала тут же, и сразу, как безумная, благодарила за внимательного слушателя саму тишину. Итан уставал сидеть и бродил туда-сюда, слушая невнятные шорохи за дверью. Он считал, что Мэл говорит «сама с собой» и смеётся ему назло. Впрочем, она уже сомневалась, а не так ли это в самом деле. Чёртов, чёртов носорог. Дуболом, скотина, удумал выгонять своих зомби при помощи Мэл. С носорожьим упорством пытался разменять мёртвое на живое. Позапрошлым вечером вода в душе отдавала такой затхлостью, что казалось, ещё чуть — и понесёт гнилым, мёртвым болотом. Мэл сжимала губы и берегла нос — скорее инстинктивно, чем опасаясь заразы. Воду можно было ругать сколько угодно, но без неё, какая ни есть, пришлось бы совсем туго. Поганая жара. Мыло, больше мыла, лишь бы телесные испарения, напоминающие липкую плёнку, смылись прочь сквозь решётку в полу. Смыть бы ещё Итана с его поганым вытеснением. Да-да, Мэл сначала не поверила собственному чутью. Мистер носорог, навалившись на дверь с другой стороны, изо всей дурной своей силы рисовал в голове пошлые картинки. Живое против мёртвого. Живое — здесь и сейчас. Мёртвому — место в прошлом. — А не пошла бы ты, Илейн… Ты давно сдохла, разве нет?! Так вот и держи свой дохлый зад в аду, а у меня тут живая. Смотри, какая… Словом, Итан вышибал клин клином, старался в поте лица. Внушал себе, что видит, и на какое-то время действительно увидел. Свет затекал в душевую сквозь мутные окошки под самым потолком и всегда до крайности чудно́ рассеивался в частичках висящего в воздухе пара. Когда рядом был Алвин, на волне нежности Мэл казалось, что пар светится сам по себе, то белым, червонным или жёлтым золотом, то призрачными вспышками миниатюрных радуг. Когда рядом был Алвин, всё сущее становилось хоть немного, но красивее. У Итана нагретая влага приобретала свойства маслянистой плёнки. По крайней мере, фигура стоящей под струями женщины блестела, будто намазанная маслом. Мэл едва-едва, рваными выдохами заставляла себя вдыхать запах мыла. Даже мыло изменилось, когда Алвин оказался далеко. Грубые, еле пенящиеся бруски совсем потеряли ягодное очарование и царапали слизистую изнутри ядрёными искусственными ароматизаторами. Снаружи Итан пытался унюхать что-то своё, дурманящее и, похоже, эротическое. У него почти получалось. Наверное, Илейн пользовалась специальным маслом после душа, решила Мэл. Итан, похоже, до сих пор помнил, как оно пахло, дразнило знойной экзотической сладостью. Падающие сверху струйки разбрызгивались при столкновении с кожей. Женщина-фантазия — Мэл не могла, да и отказывалась считать себя ею — никуда не спешила. Медленно, будто позируя перед объективом, оглаживала себя, поворачиваясь под густой капелью. У женщины не было лица, точнее, оно терялось за плотным облаком испарений. Итан добросовестно пытался рассеять дымку и продавить в ней ведьмины черты, неплохо, как он считал, изученные за время почти неотступного дежурства под гадской дверью. — Смотри, смотри, Илейн… Видишь? Видишь, знаю. Как тебе? Ничё такая, правда? Самое главное, не мертвечина, расшевелить — огонь баба будет… Огонь… Чувствуя, как рёбра всё сильнее подпирает слепок из досады и злости, Мэл, будто гусеницу, смахнула с шеи зудящий там клочок грубой, тяжёлой пены. Илейн явно мылась чем-то помягче. Итан сам не понимал, что избавиться от жены не удаётся. Она засела в мозгу на уровне обонятельных образов, в то время как часовой рановато радовался успехам. Фантазии, очевидно, полагалось с редкостной пошлостью ласкать себя. Сейчас-сейчас, — Итан даже причмокнул, предвкушая картинку целиком. Дверь затрещала, когда на неё навалилась массивная фигура, и у Мэл заколотилось сердце: вот чёрт! Чёрт, чёрт… Итан досадливо пошевелил нижней челюстью и чуть сместился, чтобы опираться о стену. Прикрыл глаза. Видение неестественно виляло бёдрами и гладило себя по груди и животу, то и дело соскальзывая ладонью к лобку. Понятное дело, вместо фигуры, которую никогда не видел без одежды, упёртый носорог тоже воображал что-то своё. Скорее всего это Илейн, решила Мэл, подавляя тихую ярость. Илейн, до поры до времени укрывшаяся ведьминой личиной, — а Итан уж себе возомнил. Обрадовался, засопел, фантазёр-любитель. — Хороша, правда? Не хуже тебя, дохлятина… Он сунул руку в боковой карман форменных штанов. Большой такой карман, глубокий, широкий. Да ладно, в отвращении скривилась Мэл, неужто шары гонять собрался? — Хороша… Может статься, мы с ней сговоримся. Как на это смотришь, а, Илейн? Что, если сговоримся, как ты сговаривалась с каждым встречным?! Сосать ты тогда будешь, дорогуша. Сосать хуи в аду у таких же дохляков… Он добрался внутри кармана до подпирающего застёжку штанов бугра. Желание сделать так, чтобы бугор отвердел и зашевелился, было сильным, но кто спрашивал носорога, чего он хочет? Видение, которое Итан рьяно призывал, синхронно сунуло пальцы в промежность и изогнулось. Господи, ну кто учил этого дуболома воображать? Ваасовы фантазии выглядели шлюхами, но отплясывали живее всех живых. А этот представлял куклу-марионетку на сломанных шарнирах и рваных нитках. — Ты видел когда-нибудь, чтобы кто-то заставлял себя воображать? — шёпотом вопрошала Мэл у снова забредшего на солнышко паучка. — Вот так, силком, из-под палки… Бред, правда? На миг ей казалось — мохнатый кивает, точнее, кланяется, сначала приподняв две пары передних лапок, потом разом их опустив. Мэл хихикала то ли над совпадением, то ли шуточками самой Бездны. Улавливая тупую злость из-за стены, подсовывала визитёру угощение. Паук завершал дело быстро — чуть шевельнув хелицерами, впрыскивал насекомому яд. Сложно не сдаться, когда внутренности превращаются в суп, хотя человеческому взгляду такой итог для букашки-инвалида мог на секунду показаться милосердием. Хищнику, которому Мэл не могла отказать в обаянии, приходилось ждать, но терпения у мохнатого было хоть отбавляй. — Научи меня так же, а, чудо… — шептала Мэл гостю. Научи впрыскивать яд и ждать, пока мозги у врага не станут бульоном. Научи, как вцепиться, но не выдать себя, не насторожить. Терпению такому же научи… В комнате, которая казалась до жути пустой, будто Мэл сама витала здесь привидением, отголоски шёпота разносились таким же шелестом, как трепыхания бабочек в паутине. Нечто страшно горячее шевелилось где-то в области солнечного сплетения. Нет, всё-таки она дала маху, когда сочла Итана нормальным. Любые симптомы нормальности помахали ручкой и свалили навсегда в тот вечер, когда чёртов шкаф ввалился в наполненную тёплым туманом душевую. Долгожданное возбуждение никак не являлось. Нет, сначала вроде как под пятернёй в кармане что-то слабенько шелохнулось. Итан даже поплыл на волнах духоты в ожидании томительной, но сладкой тяжести в паху. Вот, вот. Сейчас, да. Он ведь пока что хозяин в собственной голове, неужели не заставит фантазию подчиняться. Фантазия всё равно что покладистая шлюшка, достаточно команды в полслова — и оттопырит зад, будто кошка в течке. Видение и правда отклячило зад и даже — вот дьявол — раздвинуло ягодицы ладонями. А потом заговорило со своим создателем, — и точно не голосом Мэл. — И-итан… Эй, Итан, я не против помириться. Слышишь… — зомби, оказывается, умела не только выть и целиться в глотку скрюченными пальцами, словно когтями. Не оборачиваясь и качая бёдрами, Илейн почти мурлыкала — соблазнительно и призывно. — Слышишь меня? Я уже не в обиде… И ты бросай дуться, амазонский ты мой охотник. Ну-ну, бука, я тебя жду… «Жду». «Иди сюда». Голос вибрировал страстью — наверное, именно такие тона писаки-мистики когда-то приписывали пресловутому вампирскому зову. — Нет, ты это видел… — косясь на восьмилапого пришельца, бормотала Мэл. Подпирающие нижнюю челюсть костяшки пальцев причиняли боль, терпеть которую помогал, похоже, приступ мазохизма. — Они грызлись, потом выносили на помойку горы битого хлама. Потом страстно мирились. В койке, ванной, на столах в кухне. Это было у них вроде как хобби. Нормальные, а? Ответное молчание казалось Мэл благом — будто кто-то там, свыше, наконец протёр глаза и прислал ведьме возможность отвести душу. — Правильно, малыш, совсем того, чокнутые… — Мэл не удержалась и тронула пальцем пушистое тельце там, где предполагала спинку. Отдёрнула руку, хотя нападать и кусаться «малыш» вроде как не собирался. В этой комнате раздавили множество кусачих и ядовитых членистоногих, но мысль даже из неосторожности навредить этому гостю почему-то до чёртиков претила. — Ты лопай, лопай, солнцепоклонник… «Солнцепоклонник» лопал и грелся в ярко-жёлтом квадрате. За несколько часов столешница прилично раскалялась. За стеной против всякого желания хозяина раскалялись мозги мистера носорога. Когда-то, в их с женой лучшие годы, Итан распалялся совсем по-другому. О, Илейн в такие моменты знала, что делает. Повиляв после ссоры задом и пропев «иди сюда», завлекала к пахнущему знойными цветами телу. Да-да, именно так она это и обставляла — примирение как допуск к телу. А Итан и не противился, больше того — сходил по бешеному траху с ума. В любом уголке дома, во всех позах. Зависимость — Мэл её чувствовала. Эта штука так и не улетучилась с тех пор, как Илейн надумала сдохнуть. Назло надумала — Итан всерьёз так считал — а ведь так удобно было держать дома под боком красивую бабу и жарить её до умопомрачения, нагуляв в командировках нешуточный аппетит. О да, зависимость от ссор и примирений, и аппетит просто сумасшедший… — Чокнутые… — бормотала Мэл в такт видениям, которые раз за разом вываливал на неё расходившийся Итан. Нет, страсть дело понятное, а вот хобби крушить дом и драться, чтобы потом в приступе вожделения наброситься на жену, — уже как-то из ряда вон. — Иди сюда, Илейн… Я оттрахаю тебя так, как ни один из твоих ёбарей не потянет… Сколько из этих «ёбарей» существовало на самом деле, а скольких он выдумал? Впрочем, кому какое дело, пока ревность не вышла за рамки и не привела к убийству. Под непрерывным потоком информации логика буксовала. Иногда Мэл казалось: самый что ни на есть отчётливый план как поступить с Итаном выстраивается сам собой. Куда чаще любая чёткость рушилась в Бездну, планы вместе с хладнокровием приходилось собирать по кусочкам. О да, хладнокровие. Оно почти улетучилось в тот вечер, когда Итан, пошатываясь, ввалился в будку душевой. — Иле-э-э-эйн, опять отмываешься после хахалей своих? Думаешь, я не чую их запах? Он пропитал весь дом, мой дом!!! Мэл как раз потянулась закрутить вентиль — и замерла с рукой на весу. На миг сделалось так светло, что сквозь повисшие на ресницах капли в глаза пробралась резь. Прежде чем Мэл зажмурилась, в душевой потемнело от заслонившего проём громадного силуэта. — Какого?.. — Мэл смахнула с лица воду. Вопрос остался без ответа, а силуэт между тем надвигался. Ещё мгновение — и чутьё отмело возникшее было подозрение, что Итан напился. Не больше, чем обычной дневной дозой пива. Между тем штормило его не по-детски. Шлёп, шлёп, — тяжёлые шаги здоровенными ботинками поднимали в воздух фонтанчики брызг. На форменных штанах цвета хаки оседали тёмные пятна. Капли из душа долетали до широченного торса, рисуя на камуфляже разгрузки новые пятна. Нет, точно не бухой, — окончательно убедился ментальный сканер. По крайней мере, не в прямом смысле, — Итан и не думал опорожнять за дверью флягу-другую вискаря. Да ладно, неужели так бывает? Залиться давно в прошлом — и опьянеть здесь и сейчас. Вот так глюки, всем глюкам глюки. Мэл нервно хихикнула. Страх опалил нутро и, подскочив вверх плотной массой, разорвался в затылке грязной бомбой из мириад горячих иголок. Мэл задавила его, принудительно разбудив досаду и злость. Какого. Чёрта. Только танка с сорванной башней Мэл для полного счастья недоставало. Помылась, что называется. Впрочем, сделав ещё шаг, Итан замер, давая Мэл время рассмотреть. Он приехал во второй половине дня. Это врезалось в память косыми лучами солнца, что с юго-запада дотягивались до парадной двери, бросали на крыльцо коврик из тени и высвечивали рыжеватые звёзды на снегу, который намело под навес. Снег под ботинками не хрустел — громко хрупал, будто снежинки были сделаны из гранита. Оно и понятно — термометр на крыльце залепило узорами инея, о собачьем холоде трындело радио в салоне такси. «…по всей территории штата Мэн установилась морозная погода. Ночью нынешние минус восемнадцать могут опуститься до минус двадцати пяти, к рассвету любого припозднившегося гуляку за зад ухватят злые минус двадцать семь. Берегите зады, не гуляйте на рассвете!» Итан радовался, что поездка закончилась — иначе он так же бодро разнёс бы идиотский развесёлый прогноз вместе с магнитолой. Итан был… нетрезв — всю дорогу отмечал удачное, без единой царапины, завершение командировки. Итан никогда не любил местное радио, но в конце концов решил не портить себе возвращение домой и даже одарил таксиста чаевыми двойного размера, чем в принципе заморачивался до крайности редко. Итан называл свою работу по найму именно так — «командировки». Крайне деликатное занятие, после которого, в отличие от официальных вояк, не заявишься домой в форме при параде, ну да невелика потеря. Бабло куда приличнее, чем у официальных, а ещё адреналин и ощущение власти с лихвой компенсировали мелкие неудобства. Власть, адреналин и ждущая дома жена, — что ещё надо солдату удачи, «охотнику из джунглей». Белая дверь помимо замка оказалась заперта на внутренний засов. Этот факт распалил Итана ровно настолько, насколько это возможно для человека, приговорившего накануне половину бутылки отличного виски. Итан всегда праздновал прибытие. От виски предвкушение насчёт того, как соблазнительно Илейн разляжется на кухонном столе с раздвинутыми ногами, разгоралось ещё сильнее. Ключ от задней двери нашёлся на привычном месте. Под вазоном, в котором летом красовалась шапка из дурацких розовых цветочков, а сейчас горкой слежался снег. Воспоминания о цветочках разбудили подпирающее диафрагму раздражение. Гражданская одежда — тоже дурацкая, но что поделаешь — раздражающе окутывала, обтягивала тело снаружи. Прежде чем войти, Итан сквозь зубы выдохнул. Облако пара противно прилепилось к озябшему лицу. Дом встретил хозяина плеском воды в душевой и надрывными трелями телефона. Итан сам не понял, почему попёр прямиком на эти настойчивые звуки, — как есть обутый, в тёплой парке, не снимая тяжело нагруженного рюкзака. Сотовый нашёлся на тумбе у двери. Он подпрыгивал, вращался от вибрации, норовил доползти до края и свалиться. Чёрт знает, на кой Итан схватил трубку, — несмотря на чуйку «звонок сулит проблемы». Звонить по-хорошему могли из салона красоты, где Илейн делала местным дамочкам маникюр, и тогда дела шли бы своим чередом. Но на экране высвечивалось не «работа». Что ещё за, мать его, сантехник? И у каких-таких сантехников в правилах фирмы предписано звать клиенток «детка» и умильно-тошнотным тоном сообщать «я соскучился»? Будто в дешёвом пореве, где не заморачивались мало-мальским сюжетом, попросту снимали трах во всех позах. За какие-то два удара сердца Итану припомнилось: однажды Илейн уже попалась. Вернее, её поймали на горячем бдительные соседи, щёлкнули сучку, когда та прыгала на любовнике на переднем сидении авто. В тот раз сучка даже не оправдывалась — просто заявила, мол, соскучилась по члену, в то время как мужа носило чёрт-те где… — Де-этка, ну где ты?.. — раздражающе капризно вопросила трубка. — Почему молчишь? Я скучаю… мне мало твоих фоток, хочу тебя в живую. В живую… Итан сообразил, что не дышит. С каждой секундой в голове всё сильнее закручивался шторм — спиртовые пары вольготно бушевали посреди растущего недостатка кислорода. Через мгновение Итан опомнился и, так и не произнеся ни слова, оборвал амурный экспромт «сантехника» нажатием на сброс. Перед глазами окончательно помутилось, как если бы лицо застелило туманом. Итан ощупью скинул рюкзак и выудил оттуда виски. Кажется, осушил оставшуюся половину залпом. Куда девал опустевшую бутылку — ни черта не помнил. Смутно припоминал, как вслепую нашарил дверную ручку. Илейн, даже провинившись, никогда не запиралась. Зачем? Ведь Итан, как баран на верёвочке, в любом случае явится за страстным примирением. Он всегда являлся, жадный до миниатюрного, но наделённого всеми нужными выпуклостями тела. Он жить не мог без того, чтобы как следует не помять эти выпуклости, не вдохнуть аромат кожи, который, кажется, сам по себе способен был довести до пика возбуждения. Она знала, что он никуда не денется. Думала: держит его крепче некуда на поводке, пускай и очень длинном. Сука. Сука. Сука. Голая, мокрая сука, она успела выбраться из кабинки и теперь любовалась собой в зеркале, пританцовывая и извиваясь, будто заправская стриптизёрша. Намылась, тварь, для своего ёбаря… — О, Итан! Мой дикий охотник из амазонских джунглей! — Илейн разглядела мужа в отражении. Изобразила радость, а может, и в самом деле обрадовалась, кто её, шалаву, разберёт. Итану стало наплевать. Ещё мгновение жена строила зеркалу глазки, потом взвизгнула, когда её без церемоний ухватили за плечо: — Эй, ты че… — Плечо, само собой, оказалось скользким. Итан на миг выпустил добычу. Всё вокруг шло какой-то странной рябью, в воздухе скапливалась мгла, меняя привычные очертания на зыбкое нечто. Широкая ванна с джакузи. Душевая кабина. Запотевшее зеркало, блестящий хром и матовое калёное стекло. Всё в дорожках воды. Купленное лично, для этой вот потаскухи. Знакомое. Но почти неузнаваемое. — И-итан, ты охренел?! — Визг Илейн на секунду перешёл в ультразвук. Сомкнув пальцы на тонком запястье и не заботясь о поворотах, углах и порогах, Итан выдернул жену из ванной. Илейн за что-то зацепилась, то ли ухватила с вешалки блядский прозрачный халатик, то ли упиралась. С тем же успехом она могла сопротивляться военному тягачу. Если бы только тягач умел глухо материться сквозь зубы. — Эй, я, конечно, соскучилась! — Теперь она упиралась ногами, но отчаянно скользила, оставляя мокрые следы. — Но можно ли полегче, милый?! Эти капризно-истеричные нотки, это вечное противоречие агрессивного тона и ласковых слов. Враньё, одно враньё. Итан поперхнулся злобой и комком желчи. Рывком, не выпуская запястья жены остановился, пропустил мимо ушей новый вскрик, в котором прорезалась боль. — Милый?! — вырвалось у Итана сквозь ругань, которую он уже не силах был контролировать. — С «сантехником» своим милуйся, блядина!.. Однажды он вывихнул жене руку, как раз в тот день, когда ему показали её упражнения на переднем сидении авто, снятые на телефон. Десять лет. Это случилось десять лет назад — выяснение отношений вышло из-под контроля. В тот день Итан под давлением мольб, упрёков и слёз смягчился и сам отвёз Илейн в больницу. После они помирились, так же бурно и страстно, как мирились и раньше, и потом, до поганого сегодня. Тогда они даже смеялись вдвоём — тому, как Илейн шикает, если задеть ненароком повязку. Теперь ему хотелось переломать стерву всю, до последней тоненькой косточки, а потом к чёртовой матери открутить голову. Но откуда-то из душного, пахнущего спиртами морока явилась идея получше. Нет-нет, ломать значит огрести неприятностей. Таких, что любые житейские проблемы покажутся цветочками. Там, где следует, сразу припомнят и старую травму жены, и тот тупой эпизод на охоте, когда в погоне за оленем Итана занесло в заповедник. Давно он, кстати, не выслеживал лосей и оленей в родных сосновых лесах — из-за командировок не совпадал по времени с сезонами охоты. Дома Итан неукоснительно соблюдал закон, хотя Илейн всегда любила оленину и чихала на времена года и какие-то там сезоны. Наверное, её хахаль тот ещё олень, но это неважно, совсем неважно. Итан и знать не хотел, как выглядит «сантехник», иначе с желанием пристрелить ублюдка, словно очередное парнокопытное, будет не совладать. Просто убрать с глаз долой шлюху. Для её же блага убрать, подальше от соблазна до хруста провернуть шею, будто цыплёнку. — Итан… Итан, я всё объясню… — задавленно проблеяла Илейн после очередного удара об угол. Кажется, сучка наконец догадалась, что к чему. Тем лучше, тем лучше. Мысли адски путались, но решение наконец вызрело подобием клокочущего изнутри нарыва. Сформировалось как раз в нужном месте в прихожей. — Нечего тут объяснять. — Итан сделался мрачен и пьяно-безразличен. Желание материться улетучилось. Спокойствие навалилось, будто бетонная плита, дышать под которой можно только еле-еле, хрипло и рвано. За утробными хрипами спрятался визг дверных петель. Из коридора, отделяющего прихожую от парадного входа, пахнуло леденящим холодом. — Вали к своим хахалям! Вали из моего дома! Она всё-таки успела напялить свой блядский халатик, — отметила та часть мозга, которая пока ещё способна была соображать. Эта же часть зафиксировала мокрые, слипшиеся волосы, вмиг покрывшуюся мурашками кожу и иней. Проклятущий иней, блеснувший всеми оттенками синего в белёсом свете ламп из прихожей, прежде чем дверь захлопнулась перед носом у метнувшейся к ней Илейн. Замок щёлкнул так же, как щёлкает затвор, когда закончились патроны. Сука. Прежде чем вынужденно переступила порог, так повисла на руке, что у Итана разболелось травмированное в командировке запястье. Он потёр больное место и развернулся — в гостиную к домашнему бару, добавить. Да, ещё виски. То, чего Итану сейчас так не хватало. — Итан! Тут холодно! — Под пару глухих ударов донеслось из коридора, коснулось ознобом бритого затылка. Нет. Знобит, небось, от недопития, сказал он себе, сейчас он быстро поправит свои дела. Из коридора продолжали стучать и вопить, но слова сливались в невнятный сумбур, в который Итан не собирался вникать. — И-итан!!! — Вали. Катись к своему грёбаному сантехнику, пускай тебя согреет. — Взгляд бесцельно метнулся по прихожей. На верхней полке обувного стеллажа, рядом с дурацкой вазочкой с сухими цветами и такой же идиотской картинкой с какой-то абстракцией лежала связка ключей. Ключи те самые, которыми открывались обе двери, отрезавшие голую, мокрую женщину в покрытом инеем коридоре от возможности спастись и выжить. Мэл содрогнулась, представив, как стопы Илейн примерзали к задубевшему полу. Как волосы вмиг превратились в сосульки. Как остывающее тело продёрнули первые судороги, а руки и ноги едва не вывернулись из суставов от ломоты. У кого и когда она выловила подобные ощущения? Мэл не помнила, но тот человек явно выжил, раз уж сумел поневоле рассказать обо всём телепату. От Илейн остались слабеющие удары и невнятные вопли, которые позже переродились в навязчивую дьявольщину для её мужа-убийцы. Пока Итан пил из горла, не считая сначала глотков, а потом и бутылок, Мэл сквозь его замкнутую в бесконечном цикле память слушала звуки агонии. Всё тише, всё беспомощнее. В конце концов убитый доказанными в полном объёме — как сам считал — изменами муженёк отрубился. Во сне ему было жарко, в то время как Илейн засыпала в последний раз в паутине из ледяных видений. Впрочем, Итан несколько раз просыпался. Битьё из коридора сливалось с уханьем пульса, которое само по себе угрожало к чертям собачьим расколоть череп. — И-итан… — сквозь стены доносились шепотки, похожие на помехи в радиоэфире. Итану даже шёпот казался криком, позднее, судя по всему, окрепшим до инфернального воя. — Чё ты орёшь, бл… Почему не идёшь к своему хахалю… — бубнил Итан себе под нос, искренне не понимая — какого чёрта? Какого чёрта она не уходит и почему продолжает стенать. В какой-то момент он решил: стерва не уходит назло, чтобы причинить бедной голове обманутого мужа ещё больше страданий. Как будто он мало от неё натерпелся. Как интересно, подумала тогда Мэл. В рёбра изнутри упиралось негодование, но разум оставался достаточно ясным для того, чтобы не рыпаться и не провоцировать тушу, зависшую рядом, похоже, в приступе лунатизма. Дверь давно захлопнулась, будто повторяя за той, которую Итан захлопнул полгода назад. Мэл до чёртиков хотелось пошевелиться, хоть как-то прикрыть наготу, но кто знает, какие винтики закрутятся в мозгу у чокнутого танка при малейшем движении напротив. Похоже, я на него как-то влияю, — Мэл подавила ухмылку, до предела накручивая условный ментальный сканер. Досмотреть было жизненно необходимо, она чувствовала. Ниточка событий успела выскользнуть и прежде чем нащупалась вновь, Мэл пришлось перебрать кое-что, пахнущее не лучше, чем измены Илейн. Ай-да Итан, ай-да образец верности. И при живой жене, и после её до хрена скоропостижной смерти не отказывал себе в самых экзотических шлюхах. Ну а что, не любил же он их, просто трахал… Хватит эмоций. Мэл перевела дух и отмотала чужую память до момента, на котором остановилась. Собрав всё хладнокровие, перемотала ещё. Когда там наш оскорблённый соизволил протрезвиться? Видать, поздним утром следующего дня, — собрал себя по кусочкам и, еле поднимая ноги, пошаркал бороться с сушняком. По пути к водопою — Мэл не могла совладать с сарказмом — Итану пришлось пересечь прихожую. А может, он заблудился с похмелья, — трудно судить, но с кем не бывает. Понятно было одно — его застопорила тишина. Невесть по какой причине посреди залитого красноватым зимним солнцем пространства чего-то не хватало. Внутри головы тяжко, будто многотонный пресс, молотил пульс. Как сумасшедшая, бурлила кровь. В мозг с тупым нытьём воткнулась не слишком внятная мысль. Она обдала смутным холодком и через силу толкнула к обувному стеллажу. Итан споткнулся, чудом удержался на ногах, но через миг уже пялился на верхнюю полку, в серединку между картинкой и вазочкой с сухостоем. Сначала ни черта не видел — наверное, глаза отказывались работать. Потом проморгался, поперхнулся вдохом и гадкой на вкус слюной. Остатки хмеля испарились так же быстро, как в космосе сквозь пробоину утекает воздух. Наверное, в другой ситуации Мэл посмеялась бы над тем, как Итан, этот человек-булыжник, подбирает заклинившую челюсть. Всё ещё не веря в то, что сотворил, он взял ключи. Они казались то ли раскалёнными, то ли ледяными. Нет, нет, не может быть. Сейчас дверь откроется и коридор окажется пуст. Или нет, не пуст, но Илейн там в порядке, обязательно в порядке, что ей вообще сделается, этой тощей шлюховатой ведьме. Не к месту Итану припомнилось: однажды на Хэллоуин Илейн вырядилась в костюм киношной ведьмы Эльвиры¹. Напялила высоченный чёрный парик, обтянулась платьем, в декольте которого можно было провалиться, будто в Большой каньон. Так бы и выскочила из тряпки через сраный вырез перед первым мало-мальски смазливым кобелём, если бы не шла под ручку с законным мужем. Ничего, ничего, сейчас, уговаривал себя Итан, трясущимися руками поворачивая ключ. Сейчас она метнётся навстречу, набросится с упрёками. Когда наорётся, примется оправдываться и упрекать, умолять, красноречиво указывая блядскими глазами вниз, на завязки блядского халата. В общем, прикинется в конце концов пай-девочкой, которая не на шутку соскучилась по утомлённому опасностями контрактнику. — Ни хрена не помогли ему уговоры… Сечёшь? — доверительно шепталась Мэл с пауком. Оглядывалась на дверь, содрогалась от озноба, потому что дальнейшие воспоминания мистера носорога отдавали совсем уже лютым сюрреализмом со всеми оттенками маньячины. Найти жену мёртвой, осознать факты, пережить неверие и внутренний протест. Разменять «я этого не хотел!» на «она сама виновата!», сделать изумительный в своей логике вывод. — Эта сука сдохла мне назло! Дальше всякая логика ползла по наклонной. Даже спустя двое суток после инцидента в душевой, хорошенько рассмотрев воспоминания часового и так и этак, Мэл отказывалась понимать и принимать то, что видит. Как принять решение человека, который, едва поколебавшись, идёт за инструментами, которыми разделывал оленьи туши? А может, Итану в самом деле было до крайности паршиво, и колебался он долго, но защитные рефлексы ведьминого чутья всё смяли, ужали, как сжимает информацию компьютер, чтобы работать без сбоев. Наверное, Итан до посинения сидел на пороге в замёрзший коридор. Тепло из дома ускользало в стылое пространство видимыми только на свету пластами, касалось стен, наслаивалось там новыми кристаллами инея. Пар, иней, — они казались Итану живыми. Он сам тоже был жив, иначе не задубел бы так, что потекло из носа, а ноги превратились в онемевшие колоды. Яйца подморозил, гад, констатировала Мэл, пытаясь злостью отбросить ступор. За половину дня немудрено отморозить хозяйство, сидя на высоте порога от ледяного пола, в нескольких сантиметрах от скрюченного ледяного тела. Раскачиваться на окоченевшем заду и каждым движением причинять себе боль. Хвататься за голову. Разговаривать с трупом. — Ты назло? Ты это назло, да? — Всё из-за твоего «сантехника». Из-за твоего грёбаного «сантехника»! Всего-то две реплики, сменяющие друг друга, — весь «разговор». Труп, понятное дело, не отвечал, — для Илейн не пришло ещё время войти в образ и заделаться до хрена болтливой зомби. В какой-то момент у Итана промелькнула идея не просто поговорить — быть услышанным. Кем, где? Душевед или священник отпадали. Смешно, тупо, тошно, к тому же, свидетелей тоже придётся валить, а на кой чёрт оно надо? Что делать? Сдаться? Сдаться, больше некуда. — Илейн, Илейн, что ты натворила?.. Она молчала, зато иней на ней начинал подтаивать там, где до него доставал тёплый воздух из дома. Глядя на пятнистую синеву тела, которое любил — не мог не любить — Итан схватился за дверную коробку. Да, сдаться, куда ещё. Уж там-то, у копов, выслушают вдоль и поперёк, а под вытекающее нутро подставят ведро, говорил себе он. Он поднялся с самой чёткой за последние часы целью: добраться до телефона. На ногах-колодах с абсолютно нечувствительными стопами и негнущимися коленями Итан в порыве сознательности и горя добрёл куда нужно. Только вот номер почему-то сам собой набрался какой-то не тот. К копам уж точно не имел ни малейшего отношения, зато вёл прямиком к вербовщику, комплектовавшему личную армию для некого островного короля. — Есть у меня контакт, на случай, если будут проблемы… — На маскировке соседа по привалу в такт словам качаются зелёные пряди сельвы. Уставшему, будто псина, Итану курить, а ещё снять вонючие ботинки хочется куда сильнее, чем вникать в чей-то трындёж. Но курить и мусорить запрещено под страхом пули в башку. А сосед, кажется, бубнит что-то полезное. Зелёные пряди душной сельвы качаются сильнее, когда Итан лезет в кармашек разгрузки за огрызком карандаша и обтрёпанным мини-блокнотом. — Давай свой контакт… — Проснувшаяся заинтересованность маскируется зевком. — Рехнулся… Правда? — задавала Мэл пауку отстранённо-риторический вопрос. Легонько дула на спинку, улыбалась тому, как гость задирал лапки. Пауки слушают ворсинками на теле, вспоминала вдруг. Это она понимала. Логику Итана тоже понимала, каким бы бредом ни виделось чьё-то желание добровольно приехать сюда, во владения его крокодильства. — И не из такого дерьма выплывали… — бормотал Итан по дороге к брошенному в коридоре у душевой рюкзаку. Там в аккуратно свёрнутой разгрузке ждал своего часа тот самый мини-блокнот с заветным номером. Нужная страница нашлась сразу, будто и правда ждала. Вербовщик тоже явно не выпускал из рук сотовый. «Контакт на случай, если будут проблемы…» — Хойт Волкер, значит… Тропики, снова… — пробубнил Итан после того, как контакт нажал отбой. Цель сделалась ещё чётче. Прибыть к пункту сбора, а там новый контракт дело, можно сказать, решённое, вояки с опытом завсегда нарасхват. Всё привычно, по накатанной. С той разницей, что раньше дома ждала Илейн. Может, скучала, а может, и нет, главное — он сам скучал по тому, как подомнёт под себя её миниатюрное податливое тело. Или она взберётся сверху, будто на гору, и они вместе сделают им обоим хорошо, — этот вариант Итану нравился даже больше. Тело больше не было податливым. Итану казалось, он тащит по коридору сухую корягу. Коридор вёл в пристройку с доступом изнутри дома, — по ходу дела улавливала Мэл, слушая, как Илейн с деревянным стуком задевает руками-ветками углы. Итан боялся, что рискует отломать и растерять по дороге пальцы-сучки́, отбить чёрные пятки, разбросать кусочки ушей. Эти аккуратные ушки, которые он, бывало, прикусывал во время траха, тоже почернели и походили на прошлогодние гнилые листья, задубевшие под ударами мороза. Да что там, она вся почернела разводами, а ещё незадолго до смерти в агонии царапала себя длинными ногтями. Внутри царапин виднелась не кровь — что-то вроде кристаллизованной кашицы, которая где-то просела, где-то просилась наружу. В пристройке Мэл опознала гараж. По крайней мере, здесь обреталось что-то похожее на пикап, не в пример островным колымагам ухоженный и явно приспособленный для холодного климата. Пространства в гараже хватало и на что-то вроде прицепа, в котором можно жить… как бишь он называется? Дом на колёсах, он же трейлер, вспомнила Мэл. Судя по всему, отдыхать мистер носорог привык активно. Тоска по горам и поросшим соснами склонам жгла Итану нутро. Набить пикап всем, что нужно для охоты. Комплект карабинов, ножи и даже сверхсовременный охотничий лук, которым Итан обзавёлся год назад и страшно гордился. Самое-то — завалить лося с лесом рогов на башке. Только сначала брякнуть старому знакомцу лесному гиду — где нынче видали самых рослых самцов. Чем больше, тем лучше. Так, что там, ничего не забыл? Патроны, аптечка, жратва, вода. Комплект снаряги для гор. Оранжевый жилет оттенка вырвиглаз. Лицензии… Всё, что положено законопослушному гражданину. Дома Итан любил свой статус законопослушного гражданина. Бегать по джунглям, жечь дома непокорных туземцев, иметь смуглых туземок, — это всё работа. Там подобное делает каждый, кто подписался на войну за деньги. Потому что дикари понимают только по-дикарски, а к отсутствию законов каждый приспосабливается как может. Море дыма и огня, в котором тонут островки крыш то ли из соломы, то ли из тростника. До чёртиков интересно, оказывается, запулить в сарай в самом центре деревни зажигательную гранату. Зрелищно. Экий, однако, фейерверк, и как забавно мечутся в нём кажущиеся ненастоящими фигурки. То там, то здесь. Срезать их, будто в тире, кинжальным огнём тоже чертовски забавно, нервы щекочет азартом, а вместо игрушечного приза босс скоро подвалит деньжат. — Кто тут у нас… нас… нас…?! — несётся промеж деревьев гогот, отражается от нависшей над крайней хижиной скалы. Здесь заканчивается то, что согласно вводной называется «базой бунтовщиков». На деле деревня деревней, если не считать баррикад из мешков и пары пулемётов за ними. «Бунтовщики» стащили у босса некий контейнер. Пока деревня относительно цела, в поисках груза её прочёсывают парни из отряда. Есть время перекурить. Или поискать способ расслабиться получше. До хрена удачно, что за мешками и утлым забором кроме мужиков-недовояк ныкались бабы. В хижине под скалой Итан как раз надыбал нечто мелкое, бронзовокожее, похожее на обезьянку, ради смеха одетую в короткие, но мешковатые штанишки и рубаху с узлом под грудью. От груди, впрочем, одно название, но от вида гибкой фигурки рот наполняется слюной, а низ живота наливается томительной тяжестью. — Кто тут у нас?! Никак мартышка?! — сквозь хохот осведомляется Итан, вытаскивая находку на всеобщее обозрение. У «обезьянки» чумазые коленки и руки, но кого это волнует посреди пота, грязи, крови. Вокруг тоже хохочут, подначивают нестройным хором: давай, мол, трахни мартышку, Здоровяк. Итан за шкирку зашвыривает жертву обратно в хижину. В голове мелькает что-то насчёт того, что баба смахивает на подростка. Крошечная капелька сомнений даёт малявке время рвануться к соломенному проёму, заменяющему окно. Трещит дурацкая рубаха, в пятерне остаётся лоскут. Итан ловит «мартышку» за патлы, в которых, кажется, виднеется седая прядь. Этот факт глушит проблески совести. Следом почти полностью отключается голова, тело на рефлексах находит то, что в этой убогой хижине заменяет кровать. Швыряет туда жертву лицом вниз, наваливается сверху. Сопротивление настолько же слабо, как и полузадушенный писк, сдерживать трепыхания хватает одной руки. Расстегнуть ремень, а затем штаны удаётся вмиг. С треском рвутся остатки обезьяньей одёжки, оголяя спину, на которой выпирает хребет и ходуном ходят острые лопатки. А задница ничего, вполне круглая, констатирует внутри Итана тот дикарь, что здесь, на «работе», подменяет собой цивилизованного, уважающего законы человека. Дикарь просовывает жертве лапищу под живот, приподнимает гибкое тельце соблазнительным задом кверху, вынуждает развести ноги и вжимается промеж них налитым жаром и тяжестью пахом… — Грёбаный пазл… — рычала Мэл, путаясь в картинках. Какой эпизод из Итанова прошлого привиделся ей позапрошлым вечером, какой вчера, какой сегодня, она опять-таки не понимала. Разобраться и не пыталась, — на кой чёрт, если почти привыкла, пора уж смириться с бардаком в голове. Внутри ворочалось — нет, уже не досада или ненависть, скорее ледяное бесчувствие. Пустота там, где могло быть сострадание. Хорошо. Просто отлично. Мэл не бралась решать, заслужил ли человек за стеной только пустоты, но и жалости точно не место в том, что должно произойти совсем скоро. В день, час, минуту, когда поблизости появится некто длинный с длинной винтовкой, измученный и любимый. — Ты тоже не умеешь складывать такие пазлы, да? — сменив рык на ласковый тон, Мэл улыбалась паучку. — Да ты лопай, лопай. Даст бог, я тоже скоро поживлюсь здоровенной мясистой мухой… Она подсовывала гостю угощение. Паучок принимался за очередную полуживую букашку, а Мэл не уставала удивляться тому, как быстро малявка сообразил, что здесь его кормят. Два хищника с большой вероятностью примирятся друг с другом, — при условии, что им нечего делить. А Мэл окончательно примирилась с собой, и временами ловила себя на том, что хочет сожрать Итана со всеми ментальными потрохами не только из необходимости. Потроха, конечно, отдавали тухлятиной, но Мэл надеялась, что выработала устойчивость к вони. Что, если не устойчивость, помогло позавчера сдержаться и не прихлопнуть к чёртовой матери сдуревшего амбала. О, тогда она даже дала амбалу время помечтать. Телефон не звонил. Или звонил, но Илейн вызывали в салон, а «сантехника» не существовало в помине. Илейн скучала, в самом деле скучала до дрожи и спазмов, до сладких прострелов внизу живота. Ждала Итана, ни капли не притворялась и с порога бросилась на шею. А может, сантехник был просто сантехник, звонил насчёт сломанного гидромассажа — строго по делу, не проронив ни слова в духе сценария для дешёвой порнухи. Или Итан в нужный момент сумел загнать дикаря туда, где тому полагалось оставаться — в сельву. А цивилизованный, законопослушный человек и его жена обо всём мирно договорились, чтобы через минуту праздновать встречу со всеми возможными пылом и страстью. Итан сдержался, сдержался. А Илейн вовсе не была такой шлюхой. Они помирились, собрали вещи и поехали в отпуск. Дом на колёсах, горные дороги, кемпинг в сосновом лесу на берегу озера. Несбыточные мечты вели себя, будто микробы под микроскопом — расползались, сливались, менялись местами, делились, множились, копошились. Росли, росли. В это же время в давно минувшей реальности Итан, как последний дикарь, разделывал мороженый труп жены. На плёнке, в гараже. Ручной электрической пилой с зазубренным жужжащим диском. Итан нацепил очки, здоровенные, как половина линзы космического шлема, но быстро в них ослеп. Нет, кроваво-ледяных брызг было не особенно много, но изнутри защиту застилали слёзы. Да-да, мистер дуболом именно что всплакнул. Заглушил пилу — кому будет нужен безрукий вояка у господина Хойта — оголил физиономию. На подбородке и губах подсыхало что-то, вызывающее озноб. Страшно, до спазмов в горле, воняло палёной костью. На плёнке в похожих на ржавчину пятнах, разводах и сгустках лежали результаты недоделанной работы. Большой обрубок, конечности отдельно. Рядышком, как у заправского маньяка-расчленителя, загодя раскрытые мусорные мешки. — Видишь, до чего ты меня довела, Илейн… Разве это нормально? Разве это то, что я всегда хотел делать с этим телом? Всё твой сантехник… где только нашла этого мудака. Сука ты, сука… — пробормотал Итан, поднимая башку к потолку и смаргивая слёзы. Вместо того, что осталось от красотки Илейн, в поле зрения Мэл попала стена, увешанная местными инструментами. Этими штуками, в отличие от Итановой пилы, скорее всего копались только во внутренностях пикапа или чинили что-то по дому, но, глядя на них, Мэл опомнилась. Поняла, что не хочет видеть продолжения, которое неизбежно наступит через пару секунд. Довольно. Итан довёл дело до конца, этого знания Мэл хватало, чтобы закрыться хотя бы от визуальных деталей. Избавиться от звуков и ощущений было куда сложнее. Подвывание пилы волнами резонировало в ушах, во время спадов обнажая уже ни разу не подозрительный хруст. Благодаря звукам и обрывкам мыслей внутри бедлама, в который превратился разум Итана, Мэл знала. Многое из того, что предпочла бы не знать, от чего в другое время закрылась бы полностью. От того, как Итан завязал голову Илейн в отдельный пакет. Потом вспомнил о копах и криминалистах, хлопнул себя по лбу замызганной ладонью. Развернул упаковку, выложил жуткий кругляш обратно и принялся уродовать и без того изувеченное лицо, выбивая зубы. Потом на корточках ползал над плёнкой, собирал улики, которые в комплекте с челюстями опознал бы дантист. Дальше на очереди оказались пальцы, Итан отнял их и сложил в сторонке — избавиться отдельно. Мэл впитывала знание, — и тот холод, который оно порождало. Холода было чересчур много для того, чтобы против воли им не заразиться. В конце концов у Итана замёрзли даже слёзы. Он сложил плоды трудов своих, плёнку и пилу в фургон-прицеп. Отмылся. Переоделся; грязное отправил к остальному в фургон, убедился, что в душевой и вообще в доме не осталось следов. Перевёл дух. Включил компьютер, влез в любимую соцсеть Илейн. «Вау, любимый муж дома! Да здравствует поход! Да здравствуют горные лыжи! Кемпинг, солнце, снег и… Не ищите нас! Оставляйте сообщения с контактами, мы сами с вами свяжемся, когда вернёмся!» Бла-бла-бла. Итан сам не знал, поверит ли кто в подобный жизнерадостный бред, но пост отправил. Первые лайки и пожелания удачи от друзей, большинства из которых Итан не знал, закапали довольно быстро. Итан хмыкнул и засобирался в дорогу. Тогда в душевой Мэл тоже засобиралась. Для начала — одеться, пока Итан её и правда не видел. В упор таращил носорожьи зенки, но не замечал. Заметишь тут, провалившись разумом в прошлое. В проклятый день. Вернее, уже вечер, сотни раз проклятый за то, что в нагрузку к остальному принёс с собой метель. Сжимая баранку и сверля глазами лобовое стекло, которое ветер стегал снежными пасмами, Итан костерил себя за медлительность. И молился, молился чтобы по дороге не попались патрульные из особо заботливых. «Сэр, видимость почти нулевая, в горах опасно». «Куда направляетесь, сэр?» «Сэр, вынужден попросить вас повернуть обратно». Под натужный рёв мотора и подвывания ветра Итан представлял себе встречу с патрулём. Вот в белой пелене впереди на дороге возникали силуэты — авто в раздражающем мельтешении мигалки и квадратные от зимних курток фигуры. Фигуры давали отмашку тормозить. Велели выйти из пикапа. Слово за слово — звучал приказ открыть фургон. Итан подчинится, непременно подчинится, неуловимо просовывая руку в широкий карман парки. Нащупает рукоятку пистолета. Щелчок предохранителя спрячется в бесновании метели, хрусте снега — и тёплой подкладке. Вынимать оружие Итан не станет — пальнёт прямо сквозь куртку прежде, чем кто-то из не в меру заботливых копов заподозрит, что простая проверка пошла как-то не так. Мэл натянула футболку и трусы на мокрое тело — настолько второпях, что, кажется, содрала кое-где кожу. Итан всё так же не реагировал. Она взялась за штаны, замерла вдруг, в отвращении хмыкнув. Надо же, она и не заметила, когда вернулась картинка. То ли чужие глюки оказались сильнее ведьминого блока, то ли Мэл сама, оказывается, хотела досмотреть. Патрульных Итан так и не встретил — полицейским повезло, вмешались небо или метель, в зависимости от того, в кого или что сильнее веришь. Для Мэл та непогода из Итановой памяти стёрла границы реальности, а время перемолола в снежную кашу под колёсами. Дорога смялась, будто лента в чьём-то исполинском кулаке, и привела пикап с прицепом на вершину утёса, под которым огромной серой блямбой простиралось заледеневшее озеро. Итан смерил взглядом высоту, которая в снежной мути казалась бездонной и внушала к себе как минимум уважение. Передвигаться по утёсу пропасть вынуждала уважительно крадучись, что Итан и делал, пробираясь к боковой двери фургона. Дом на колёсах кренился и шатался, адреналин бурлил в Итане по сей день при одном воспоминании об этой качке. Бросало то в жар, то в холод, без разницы от температуры за бортом. Итан собрался с духом и раскрыл в трейлере все окна. Потом разорвал мешки, разворошил останки Илейн по полу. Выбрался наружу, захлопнул дверь, поёжился, зыркнув с обрыва. Мэл поёжилась следом — слишком знакомое чувство. Пустота внутри. Такая же огромная, как пропасть на расстоянии в полтора шага от Итана. Средоточие темноты и страха, колючей ледяной пыли, с виду невесомой, но если её вдыхать — в глотку будто заталкивают сосульку. Итан рывком схватил воздуха, подавился, закашлялся. Выдернул откуда-то из парки фонарик, включил, зажал в зубах. С механизмом прицепа возился дольше, чем хотел — снег мгновенно смерзался между кожей и металлом слоем прочнее иного клея. Наконец Итан управился, выпрямился со стоном — надо же, успел окоченеть всего за несколько минут. Больше изнутри, чем извне, — так показалось Мэл. Ещё пару мгновений Итан дышал, дышал, дышал. Прояснял голову? Накапливал силы? Пустоты оказалось куда больше, чем сил, но и дурной, дикой мощи в нём всегда было предостаточно. Если надо вызволить увязший в грязи драндулет — не ищи тягач, зови Здоровяка… он же Носорог. Поговорки, подобные этой, рано или поздно под аплодисменты рождались в любом отряде, куда Итана забрасывала судьба. Здесь, на утёсе, аплодировать могла только пурга, и под её хлёсткое сопровождение Итан налёг на трейлер плечом. Пару мгновений, кажется, ничего не происходило. У Итана почернело в глазах, язык скукожился от привкуса металла, а мышцы во всём теле мучительно заныли. Наконец заскрежетала, кажется, вся скала целиком. Трейлер сдвинулся с места сначала едва ли на фут, покачался на краю будто в недоумении, к чему бы ему нырять в пустоту — и загрохотал вниз, обрушивая следом комья снега и камни. Итан запоздало испугался, что лёд на озере окажется слишком прочным. Видимость сжиралась метелью, приходилось до прострелов в черепе напрягать глаза. Наконец пропасть отозвалась куда громче, чем на одной ноте гремел в голове пульс. Повинуясь то ли какому порыву, то ли толкнувшему в спину ветру, Итан распластался у кромки обрыва на животе и свесил руку с фонариком вниз. Пару мгновений снежная мгла отказывалась расступаться. Итан успел выматерить хвалёный фонарь с заявленной дальностью в километр и заподозрить себя в слепоте. Морщил застывшее лицо. Вслушивался в заунывные стоны и треск внизу, не верил ушам. Подумывал встать и сменить батарейку, когда снежный занавес наконец расступился. Лёд всё-таки разломался, словно кто-то в огромном куске белой материи выдрал внушительный клок. Дыра, по краям которой нефтяной чернотой отблёскивала вода, поглощала дом на колёсах медленно, но неотвратимо. Глубины под утёсом было метров двадцать с лишком, Итан и сам не помнил, в каком путеводителе это вычитал. Морозы простоят ещё пару дней, до оттепели пролом успеет затянуть льдом. По весне за «мясную начинку» трейлера примутся рыбы и раки. Никто никогда ничего не найдёт, сказал себе Итан. А если найдут — то только утонувший дом на колёсах, а хозяев объявят пропавшими без вести. В лицо Итану ветер сыпанул снега. Пришлось зажмуриться хорошенько, переждать ледяную резь, проморгаться. Удержаться от прощального взгляда было невозможно. На поверхности блестящей чёрной дыры виднелась одна только крыша. Итан попытался выжать из себя облегчённый вздох — полагалось же в такой ситуации облегчение! — как вдруг уловил нечто нереальное. Снежные вихри над полыньёй уплотнились, сложились во что-то вроде женской фигуры. Один в один Илейн — миниатюрная, окутанная прозрачной пеленой, похожей на блядский халатик. Итан оглушил сопением самого себя и вытаращился в блестящую мириадами ледяных кристаллов темноту. Фигура и не думала исчезать. Итан таращился с таким упорством, что в конце концов рассмотрел у наваждения множество то ли трещин, то ли швов. Словно Илейн, будто монстр Франкенштейна, там, на дне собралась из кусочков, на которые её разрезал муж, и теперь тянула руки к Итановой шее. Значит, личная зомби появилась уже тогда, на утёсе, и с тех пор шла по пятам — то ежедневно и еженощно, то позволяя коротко передохнуть. В тот поздний вечер, когда преследование только начиналось, над обрывом бешено верещали тормоза. Рискуя сверзиться следом за домом на колёсах, Итан издевался над педалями и движком пикапа, но торопился убраться прочь от ледяной могилы. Ужас толкал в спину, царапал мёртвым взглядом затылок и не отпускал, несмотря дрянную погоду, самоубийственную скорость и глупую надежду всё-таки оторваться. Ну что, оторвался, мудила? От себя не оторвёшься, ну, по крайней мере, пока не подохнешь. Мэл помнила собственное злорадство, которое буквально распирало её к тому времени, когда долбаное кино о прошлом мистера носорога закончилось. Вернее, она сама помогла глюкам завершиться. Подписала «конец» и запустила титры. Для начала замершего столбом сновидца на совесть прохватило разрядом изнутри. Итан затрясся, будто в припадке, полуосмысленно выкатил зенки и, кажется, что-то наконец заподозрил. С квадратной физиономии долетевшая из душа вода стекала плотной капелью. Разгрузка и футболка спереди сплошь намокли. Итан всё ещё ни черта не замечал вокруг, кроме смутного мельтешения светотени. Одна из теней, наверное, до чёртиков напомнила жену — ещё живую и только что после мытья. — Иле-э-йн! От хахалей своих отмываешься, Иле-эйн?! — утробно взвыл он под плеск воды. Не иначе кино заело и запустилось заново. Чертыхнувшись, Мэл выскользнула из-под лапищи, норовившей ухватить за плечо. Метнулась под дождь из разбрызгивателя, схватилась за вентиль. Мэл всегда казалось, что эта штука скрежещет, будто тысячи долбаных мучеников в долбаном аду вопят сорванными голосами. Железяка не подвела и в тот раз — заверещала, как оголтелая. Звук походил на стоны, с которыми от удара дома на колёсах ломался озёрный лёд. Итану будто оплеуху отвесили. Мэл подкрепила эффект ещё одним электрошоком, заставив слетевшее с катушек тело резко затормозить на мокром полу. Итан опасно накренился всей своей массой. Дёргано выпрямился и, кажется, наконец проснулся. Попробуй не проснуться, когда тебя изнутри ломает и корчит, мышцы сокращаются, как им вздумается, а по нервам гуляет то ли огонь, то ли лёд. Впрочем, разряд длился едва ли пару секунд. За это время Итан успел нашарить склизкую стену, подпереть её плечом и выдохнуть: — Ты… охренела! Да уж, не спросил, а констатировал факт. Мэл только хмыкнула — охренеешь тут, посмотрев такое! — усилием подавила вполне понятную дрожь перед убийцей-расчленителем и старательно изобразила нагловатый прищур: — Ты сюда вломился. Махал руками. Называл меня «Илейн». Плевать, кто это такая. Плевать, какой дрянью ты закинулся, но одного обдолбыша мне хватило с головой. Кстати, его тоже впустил ты. В то время, как тебе полагалось стоять снаружи. И… что мне было делать, скажи на милость? «Сказать на милость» у Итана не получилось. Остатки спазмов превращали и без того шумное дыхание в хрип, под аккомпанемент которого в дурной голове происходила нешуточная борьба. Так хотелось придушить ведьму. Так хотелось и в самом деле понять, какого чёрта тело отдельно от разума забыло в этой грёбаной душевой. Из талантов ведьмы он помнил только мерзкую привычку рыться в голове и не менее дрянную способность биться током. Умение конструировать глюки никто не упоминал ни разу — ни в одном из чёртовой кучи слухов. Мэл не улавливала и тени подозрения в свою сторону, но всё равно прощупала мистера носорога вдоль и поперёк. Ничего, кроме испуга — он подпирал глотку комком и напитывал слабостью мышцы. Те самые носорожьи мускулы, при помощи которых Итан столкнул с обрыва целый трейлер. Хорошо, очень хорошо. В точке, где страх и непонимание достигали кипения, Итан обычно начинал беситься, будто оправдывая поговорку о бронированных своих собратьях. Как там? «У носорога плохое зрение, но при его размерах и силе это не его проблемы». Уф. Мэл ощутила себя высохшей и заново вспотевшей, хоть мойся ещё разок. — Носорог не привык прятать эмоции. А нам с тобой не привыкать… — ухмылялась она привычному уже питомцу, кажется, тысячу раз после той сумасшедшей сцены в душевой. — Впрочем, у тебя эмоций нет совсем. Даже завидно. Мэл и правда завидовала. Как не завидовать — при том, что у неё самой игра в спокойствие отнимала столько сил. — Как думаешь, Хойту по душе лунатики, которые спят на посту и творят невесть что? Ладно, извини, если не вовремя разбудила. — Нет, после этих слов Итан не перестал распаляться, но, по крайней мере, попытался взять себя в руки. Не то чтобы попытка прошла гладко. Из глубины носорожьей памяти выплыла ещё одна картинка, наверное, последняя капля той кислоты, в которой Мэл должна была растворить даже возможность сочувствия и сожалений. Картинку сопровождали мысли, целый монолог. До крайности неумелый, слабенький щит, которым Итан скорее затыкал сквозящие дыры в сознании, чем прикрывался от стервозной ведьмы. — Испугалась? Не хочешь быть шлюхой? Не хочешь, у тебя же швед с большой пушкой. Думаешь, тебя от шлюх что-то отличает, кроме запретов Хойта? Куда там. Все вы одинаковые, что островные потаскухи, что недотроги с большой земли. Только у островных «букет» покруче. Немудрено после групповух… О да, Итан её пугал — мол, сама знаешь, зачем вообще заходят к голой бабе. Мэл махнула на этот выпендрёж рукой, зато хорошенько запомнила новую серию «кино». В ней Итан натягивал штаны около смятой, не слишком чистой постели. Там среди пятен, заломов и складок корчилось существо, которое Мэл вроде как знала — и в то же время никак не могла узнать. У существа было худенькое тельце с едва-едва сохранившимися женскими очертаниями. Тусклые волосы когда-то скорее всего чернели как смоль, но в памяти Итана походили на воронье гнездо. Он, впрочем, на проститутку еле косился, — она его раздражала. Не стоила потраченных денег, чересчур уж заморыш, да и трахалась, как деревянная кукла, даром что экзотический косоглазый экземпляр. К тому же, едва Итан с неё слез, «экземпляр» наглоталась пилюль Доктора Э. Обычное среди местных шлюх дело, разве что целая горсть «лекарства» казалась перебором. Но какое Итану дело до шлюхи и её предпочтений. Когда девицу выгнуло дугой на замызганной койке, Итан перелез на пол и принялся одеваться. Мятые купюры швырнул едва ли не в посиневшее лицо — на покрытых язвами губах как раз проступила пена. Мэл узнала девушку, когда та в неосознанном и жутком танце принялась колотить стопами по изножью кровати. Итан одевался медленно и лениво — задержался к моменту, когда Орхидею-Лан стало безудержно рвать пеной посреди совсем безостановочных конвульсий. Мистер носорог в отвращении отвернулся. Влез в ботинки. Собрал вещички. Уже на пороге, услышав за спиной сначала сипение, потом подозрительную тишину, подумал: — Никак сдохла. Надо сваливать, иначе припашут выносить. Пускай сами месят блевотину, раз не в состоянии укомплектовать штат нормальными блядями. «Укомплектовать штат». Ах ты ж… Значит, Лан больше нет. Мэл могла полагаться только на то, что так нехотя видел Итан, но почему-то была уверена. С одной стороны, китаянка отмучилась, но этот вывод не приносил облегчения. Если Итан сдохнет так же — легче тоже скорее всего не станет никому, но по-другому уже нельзя. Мэл хорошенько запомнила увиденное и вот уже два дня прокручивала перед глазами. Странно, но эта паскудная дрянь помогала бороться с усталостью. Не застревать в отчаянии от мысли, каково герру командиру на его островке, в окружении прибоя из огня и врагов. Солнечный квадрат сжался до полоски, уполз со стола и отпечатался на бетоне стены. Семенивший вслед за светом паучок засобирался восвояси, а значит, наступало время для вечерней обработки мистера носорога. Мэл вдохнула поглубже. С удовольствием отметила, что вместо духоты тянет в себя холодок сосредоточенности. Сплавляет его в ледяную иглу, которая через миг воткнётся в мозг человеку за стеной. Человек растерянно моргнёт и вместо коридора казармы увидит прихожую брошенного полгода назад дома. Дверь в комнату ведьмы неуловимо превратится в преграду, в которую всем телом бьётся замерзающая женщина. Мэл устроилась на кровати поудобнее и, скроив мину побезмятежней, закрыла глаза. В чужом черепе под нарастающий резонанс пульсировали стук и зов: — Итан! Итан, впусти меня! Впусти… Впусти-и-и!