Цивилизованные люди

Он наведывался сюда далеко не впервые. Помеченный на карте значком Храма островок при всей скромности своего размера умудрялся вмещать крутой, поросший травой и кустарником холм, за которым от взглядов с противоположного берега пролива прятался удивительно пологий песчаный пляж. Здесь росли пальмы — и молодые, тоненькие побеги, и похожие на огромные зонты взрослые деревья. Редковатая, но удивительно дружная семья, что при любом порыве ветра принималась хором шелестеть резными листьями-опахалами. Между пальмами дневной свет и прозрачные тени вместе с бликами морской воды напоминали игру в калейдоскоп, посреди которой в минуты затишья после боёв немудрено было размечтаться. — Выгнать бы всех отсюда till helvetet¹ … Остаться только вдвоём… Слышишь? О, она слышала, ещё бы не слышать. Пару секунд назад герр мечтатель почти вслепую, кончиками пальцев нашёл чешуйчатый пальмовый ствол. Обрадовался потерявшейся было опоре и навалился на неё плечом. Перед глазами Алвина играли совсем не пальмовые светотени. Мэл невнятно заворчала, наблюдая свистопляску пятен самых кислотных форм и оттенков. Он старался разогнать пятна глубоким, ровным дыханием, — Мэл уловила усилие, которое, если честно, не очень-то помогало. Обморочные коготки всё сильнее скреблись у герра мечтателя в бедном его затылке. Пятна угрожающе темнели до вида сырой плесени, которая, казалось, напирала на Мэл сквозь эфир. Мэл знала, что это значит и давно уяснила алгоритм ответных действий. Да-да, именно алгоритм, похожий на тот, которым корабельный артиллерист реагировал на враждебный пеленг, но для ведьмы всё-таки новый. Не разрушать, не жечь, как раньше. Подпитывать ту неведомую, непостижимую батарейку, благодаря которой Алвин пока держался. Слава Богу, подзарядка до сих пор тоже работала. Слава Богу, приступы обходили Алвина стороной в бою, где в хаосе пуль и осколков время изворачивалось вопреки любым законам. Слава. Слава. Слава. Мэл готова была плевать через левое плечо, стучать по дереву, бить на полу поклоны, — в общем, совершать какие угодно глупости и суеверия, над которыми потешалась раньше. Глупость больше не глупость, если отгоняет страхи, а накопленные для любимого силы помогает держать при себе. Алвин дышал ровнее. По мере того, как боль вынимала мерзкие крючья из онемевшего затылка, прояснялся и вид на пляж под пальмами. — Тill helvetet.. — повторила Мэл. Шведское произношение ей всё ещё удавалось так себе, но, по крайней мере, получалось смешно. Герр командир фыркал в ответ — и любая обстановка разряжалась как по волшебству. — С тобой я согласна даже туда, лишь бы подальше отсюда. А ты… не слишком ли рискуешь, когда забредаешь так близко к этому… курорту? Она мысленно «указала» место, где ветки качались над самым прибоем, а краешек песка лизали волны. Алвин безошибочно уловил направление, которое притягивало совсем не сонной безмятежностью. Точнее, не только ей одной. Пираты держали под пальмами лодки. Обычные резиновые, в количестве двух штук, не бог весть какой транспорт, зато оснащённый моторами. Алвин сам видел — моторы рабочие, а лодки целы. Его так и подмывало стащить одну, как говорится, одолжить. Увести из-под носа без плана и подготовки. Чем внезапнее, тем лучше. — А что? Ракьят вроде притихли. Самое время рвать когти. Или ты не… — «Ты не»… — передразнила Мэл. К шуточкам, незаконченным или высказанным целиком, она почти привыкла. Только вот на беду какая-то сволочь в голове герра командира до сих пор зудела: куда ты лезешь, развалина, что ты можешь дать женщине… Бла-бла-бла. Мэл подавила ненормальную смесь эмоций, которую умел вызывать только Алвин. Раздражение, обида, и — бесконечная нежность, поглощающая ведьмину душу целиком. — Я всё слышу и я соскучилась. Проблема в другом. Ты уверен, что кого-нибудь из этих ушлёпков Хойт не осчастливил персональными инструкциями на твой счёт? — Думаешь, кому-то из ушлёпков велели меня шлёпнуть? — с ласковой насмешкой хмыкнули по другую сторону контакта. Алвину так хотелось говорить беззаботно, но он пожалел Мэл и посерьёзнел: — В смысле, пальнуть в затылок, если вдруг рыпнусь… «Не исключено. Зная Хойта…» Выводы напрашивались сами в мыслях уровнем куда глубже предназначенного для передачи, но отправить их Алвину Мэл не успела. Герр командир поморщился, слушая шум, с которым по пути к заветному пляжу кто-то приближался. Этот кто-то немилосердно шаркал, пинал сначала высокую траву на спуске с холма, потом загребал ногами песок. При этом, кажется, всё-таки крался, старался застукать врасплох, будто забыл молву о том, что швед таки снайпер квалифицированный, а не просто так примазался к винтовке. Зато я не забываю, но всё равно боюсь, констатировала Мэл сумрачно. Мало ли что взбредёт в прокуренную башку здешнему отморозку, кроме гипотетических инструкций величества. — Эй, ты, длинный! — отморозок прекратил шуршать и подал голос. «Длинный» даже не оглянулся и вообще отреагировал на окрик вопиющей наглостью — присел сначала на корточки, а потом и вовсе выпрямил длинные ноги одну за другой, пристраивая поджарый зад под пальмой. Покосился на цель прогулки. Лодки. Всего-то в паре метров. Мэл чувствовала, как сильно Алвина тянет проверить, не засосало ли их в песок. Выбрать одну на глазок, столкнуть в воду, — эх, до чего же чесались руки. Если бы только кого-то каждый раз не приносила нелёгкая. Транспорт оберегали до того недвусмысленно, что даже в случайном интересе могли заподозрить неслучайный. Придётся брать без осмотра ту, которая подвернётся в своё время. А размышлять, звать ли с собой аризонцев, лучше в менее подозрительном месте. Парни надёжные, при любом раскладе не выдадут, — почти аксиома, в истинности которой Алвин, а вслед за ним и Мэл не сомневались. Только вот по пути ли вечным искателям движухи окажется с командиром, когда тот напрямую пойдёт против всесильного босса. Загвоздка даже не в том, что до спасения чужой бабы обычно никому нет дела, особенно там, где каждый сам за себя. Герр командир до чёртиков не любил вести людей в неизвестность, без прикрытия и надёжных путей отхода. Сквозь врагов, которые в случае побега обступят со всех сторон. Этот шаркальщик первый без малого враг, мысленно скривился Алвин в сторону торчащего поодаль пирата. Тот переминался с ноги на ногу и сопел, с каждой секундой распаляясь на грёбаного невозмутимого шведа. Наконец пират ощерился совсем зверски, демонстрируя коричневые зубы и явно воспалённые дёсны. Алвин решил, что наблюдательнице у него голове ни к чему на это всё любоваться и отвернулся. Время близилось к полудню: рябь на воде превратилась в чешуйки и невозможным блеском грозилась расплавить глаза. У Алвина дёргалась и ныла раненая нога. Боль раздражала так же, как и явления обкуренных зомби в красных майках. И ведь каждый раз кого-то приносило. И каждый раз Алвин велел себе держаться, унимал сами собой тянущиеся к рукоятке пальцы, иначе выдернул бы из чехла нож и продырявил чью-то глотку. — Ты оглох, длинный? Какого хера тебя здесь носит?! — нежданный соглядатай в гневе забулькал слюной. Обоняние Алвина донесло до Мэл вонь пота и грязи бог весть какой давности, и, само собой, неповторимо мерзкую сладость марихуаны. Накатила тошнота, непонятно, чья, впрочем, у них двоих давно всё было общее. — Напомни, когда ты стал моим командиром? — Алвину до скачущих перед глазами бесенят хотелось обозвать пирата вонючкой. В конце концов, все показания носа подтверждали обидное прозвище, но перед «часом икс» ссориться с отребьем в красных майках было сродни идиотизму. Укурки и так заводились с пол-оборота, чтобы с пеной у рта разразиться угрозами в духе «выпущу кишки». Швед и сполочённая двойка его — именно его, это заметил бы и подслеповатый — бойцов, судя по всему, доводили Ваасовых горилл до точки кипения. Мэл не рисковала переключиться, но представляла себе, какой бардак творится в башке у застывшей рядом с Алвином одной конкретной обезьяны. Швед холодный, надменный, вечно смотрит свысока, будто главнее всех здешних командиров. Ещё умудряется даже после налётов, среди поднятых вверх дном песка и земли выглядеть опрятнее остальных. Всех, кроме парочки своих шестёрок, по-чистоплюйски не видит в упор. Сразу видно — шестёрок. В рот ему смотрят, ловят каждое слово. Умнее всех, что ли? И сунуться страшно — чересчур спокоен длинный чёрт, не психует даже посреди боя — дырявит и дырявит дикарские головы, будто присобаченная к винтовке машина смерти. Зашибёт и переступит с каменным лицом, без воплей и слюней. Тем и пугает, что без удовольствия, без огонька. Не мужик, а робот, только ржавчины не видать, тем и бесит ещё сильнее. О, Мэл сбилась со счёта, сколько раз выуживала подобное из бандитских голов. Вот и сейчас на перекошенной злостью роже рисовалась масса кровожадных хотелок. Поэтому герр командир взял себя в руки: — Я таки что-нибудь пропустил? Звонил Хойт, назначил тебя лично моим командиром? Что ж, не то чтобы совсем невинно, но, по крайней мере, без оскорблений. Да плевать. У Мэл сердце всё равно колотилось в горле, а поджилки тряслись, пока пират пучил глаза и вместо ответа костерил нарушителя матом. — Бьюсь об заклад: твой высокоинтеллектуальный собеседник мечтает отрезать тебе… уши и не только. Ну и аризонцам заодно, — с нервным смешком передала Мэл в пространство. — Бьюсь от заклад: от его башки мало что останется, если я «случайно» пальну туда из винтовки. И он прекрасно это знает, даром что идиот, — фыркнуло пространство в ответ. Тут же изогнулось, коснулось сознания успокаивающей лаской, защекотало щеку, будто ветерок, тот самый, что там, на укромном пляже, заигрывал с пальмами. — Не волнуйся. Они в курсе, насколько легко притопить любого из них. Никто не в состоянии проверить, кто стрелял или резал очередное мясо акулам на корм. «В том-то и дело, что никто не в состоянии проверить!» — хотела возмутиться Мэл, но подчинилась странному чувству, от которого кружилась голова. Так странно. Эфир будто притих, притаился и, не сопротивляясь, пересылал невесомые, умиротворяющие пассы двух разорванных расстоянием душ. Эфир подчинялся усилиям ведьмы. Алвина тоже слушался, будто родного, а Змея отодвигал в сторонку, держал опутанным, может быть даже спящим. Затишье навевало мысли о том, что ураган близко. Он обязан вызреть и разрешиться вот-вот, как разрешалась лихорадка выздоровлением или смертью, — Мэл понимала это умом и держалась изо всех сил, но тревога была сильнее. Всю полноту страхов в заевшем повторении будили и будили Алвиновы соседи. Пираты изнывали от скуки — и ожидания стычки, в которой рано или поздно наступит смерть. В удушливо-сладких облаках «дури» смазывались день и ночь, зато маячили головы на кольях в ошмётках бурой от крови кожи и лоскутах из маек того же цвета. Над островком, принесённые радиосвязью, метались слухи о пытках, в которых ракьят упражнялись на давних и надоевших врагах. Очевидцы говорили: там, за проливом, пленных из шайки Вааса вспарывали заживо, брюхо набивали колючей соломой или муравьями. Причин не доверять кривотолкам не было. Мэл по-хорошему понимала, от чего местные психи окончательно шалели, но плевать хотела на их тонкую душевную организацию, когда речь шла о безопасности Алвина. Руки прочь от герра командира! Тем более, он уже уходит, послушавшись не малосвязной ругани пирата, а бессловесной ведьминой мольбы. Алвин и правда поднялся, с виду неторопливо и вальяжно, будто сомлевший на солнцепёке кот. Еле-еле мазнул взглядом по пиратской физиономии, буро-багровой от загара и гнева, и отвернулся. — Чтоб тебя здесь больше не видели! Слышал, длинный?! — полетело вдогонку под скрежет песка. Алвин чуть заметно дёрнул плечом и, зная, что Мэл наблюдает, адресовал ей задорную ухмылку. Песок заскрипел громче, сама почва, кажется, тяжко заухала под грубыми ботинками, — это пирату сделалось невмоготу терпеть знаменитое шведское безразличие. — Осторожней… — предупреждающе ахнула Мэл, отправила следом толику силы. Чёрт знает, помогло ли. Наверное, пират собирался ткнуть равнодушного шведа в спину и тем самым то ли напомнить о своей персоне, то ли придать ускорение раздражающе долговязой фигуре. Герр командир лениво отклонился. — Нехер тебе делать около… — Остаток напутствия смялся под звук удара, с которым торопливое тело в красном плюхнулось ничком. Пират, очевидно, зачерпнул зубами песка, ненароком вдохнул и закашлялся, чем привлёк наконец к себе внимание. Алвин смотрел на возню под ногами едва ли полсекунды, потом нагнулся и смачно хлопнул тело ладонью промеж трясущихся лопаток. Дождался, пока незадачливый надзиратель продышится и соберёт себя в позу на четвереньках. — Ну вот. Я его спасаю, а он меня преследует и подозревает, — Алвин развёл руками, излучая насмешливое, но вполне добродушие. Умудряясь виртуозно материться сквозь плевки и кашель, пират снизу вверх глазел волком — мол, я бы тебе, если бы не всё вот это. Дурными бесцветными глазами он зыркнул сначала на собственное пузо в разводах прилипшего к поту песка, а потом на рассыпанные вокруг патроны для дробовика. Яркие красные цилиндры скорее всего вывалились из видавшего виды кустарного патронташа и теперь их надо было вернуть на место. Собрать — ползая в ногах у проклятого надутого шведа, что нависал над головой неприступной башней. Бедолагу перекосило, на чумазой физиономии отразился неповторимый спектр эмоций. — Тебе бы поменьше курить всякую дрянь, — с подчёркнутым сочувствием проговорил Алвин. — А то мерещится всякое и на ногах не стоишь. Сдавленное «пошёл ты» вместе с направлением, куда именно идти «длинному уроду» бросили Алвину следом. Мэл ждала продолжения и лихорадочно щупала пространство, собирая силы для упреждающего удара, если пирату вдруг приспичит что-нибудь выкинуть. Ничего так и не случилось. Должно быть, причиной тому был Мик, который встретил командира у подъёма на холм. Алвину не таясь прикрывали спину среди вроде бы своих же. И автоматы держали наготове, а то, как обе половинки беспокойного тандема показали себя в деле, по мнению Мэл должно было охладить голову даже самому горячему мстителю. Минуты тишины тянулись и тянулись. Алвина с аризонцами, похоже, оставили в покое, но сердце у Мэл не унималось. Оно, казалось, грохотало на всю казарму. И, конечно, подогревало болезненную тягу оставаться на связи. Смотреть, слушать, впитывать всё, вплоть до одуряюще горячих испарений. Промеж руин, хотя именно туда солнце палило с особой яростью, и в самое полуденное пекло туда-сюда шатались пираты. Так же яро камень отдавал жар, заставляя сторониться плит, остатков башенки и полуразваленных статуй. Эта самая похожая на початок кукурузы башенка и деревце у самого края площадки в определённый час смыкались в неплохую тень. Её-то и облюбовали аризонцы. Алвину в руки сунули флягу, дождались, пока напьётся и сполоснёт пригоршней тёплой воды разгорячённое лицо. Через герра командира улавливалось странное натянутое молчание. Пытаясь разобраться в его причине, Мэл накрутила концентрацию до предела. От руин пахну́ло, будто из печки. Ленивый, разморенный ветерок донёс порцию головокружения с тошнотно-сладким оттенком, наверное, от выстроенных на солнце штабелей с марихуаной. Пираты даже крохотный островок умудрились превратить в склад для «дури». Могли бы — доверху набили тюками и храмовое подземелье, если бы там в сырости и темноте не кишели змеи. Так со злостью подумала Мэл. От приторной вони всё сильнее мутило. Ведьмина тушка, похоже, сопротивлялась контакту — лишь бы избавиться от запахов и ощущений, которые он приносил. Мэл изо всех сил упиралась: а вдруг плохо Алвину, а не ей? А вдруг ему вот-вот потребуется подпитка. — Я в норме, — волной колыхнулось в гудящей голове. — Успокойся. Отдохни и не рискуй понапрасну. — С чего ты взял, что я рискую? — Мэл толкнула волну обратно. Поймала себя на том, что почти физически находится на островке. Вялится, понимаешь, под прямыми лучами солнца и кажется, вот-вот покроется волдырями. Чего, бишь, она хотела? Ах, да, разузнать, чего задумали аризонцы. Те приволокли цинки с патронами и деловито снаряжали магазины, будто демонстрируя, что командирская муштра не прошла даром. Вопросы, что мучили Мика и Хейла с трудом, но проступали в добела раскалённом воздухе. — Ты рискуешь. Я знаю. Чувствую, — Алвин не спрашивал — ставил перед фактом. Алвинов страх ледышкой съезжал по пищеводу в противную пустоту. Кое-кого хорошо бы срочно подбодрить и успокоить. Мэл слишком хорошо помнила, что с ним бывает, если позволить переживаниям разгуляться. Аризонцы, впрочем, тоже мучились. Что ещё оставалось натурам с шилом в одном месте, если назрела задачка, которую с букой-командиром не решить с наскока. — Вон как смотрит. Щас выдаст что-то этакое, с фирменным ледяным сарказмом, а потом заявит, мол, закрыт ваш вопрос, знайте своё место, охламоны… — как водится, Мик с Хейлом независимо друг от друга думали почти одно и то же. — Думаешь, что-то затевают? — заговорщически шепнул Алвин. Мэл в который раз поразилась: да как он это делает? То ли чувствует их связь до легчайших колебаний, то ли попросту фиксирует исподтишка каждую гримасу на хитрых рожах напротив. Владельцы хитрых рож и нахальных зенок тем временем рассовали магазины по подсумкам и подобрались поближе. Потом ещё ближе, как-то крадучись, бочком. В конце концов в унисон воровато огляделись и плюхнулись рядышком задницами наземь. — Мы тут подумали, герр командир… — начал Хейл, склоняясь к командирскому уху. — …подумали, что за вами глаз да глаз нужен, — подхватил Мик с другой стороны. — Куда бы вы ни собрались. — Вы ведь куда-то собираетесь, — констатировал Хейл, явно подражая безапелляционной командирской манере. Надо сказать, получалось. Придурочное выражение на физиономии сменилось холодной мрачной маской, вечный блеск в глазах показался Мэл до крайности серьёзным, а шёпот растерял глумливые нотки: — А мы не отпустим! — Одного не отпустим, — поправил Мик, заметив в облике командира перемену. Мгновением раньше её уловила Мэл: Алвин весь так и подобрался. Слава Богу, больше внутренне, удержавшись от того, чтобы выдать себя неосторожным жестом. Сжать кулак и костяшками ткнуть в ближайшее горло. Почти рефлекс, пока сознание под грохот сердца заполоняется страшной мыслью: предательство? Неужели и здесь, откуда не ждали? — Эй, тише! — не стерпела Мэл. Кто-то же, в конце концов, должен в этом дурдоме сохранять подобие рассудка. — Они не собираются стучать или шантажировать, успокойся. Вслед за словами сквозь пространство к цели ушёл умиротворяющий «укол». Нервы болезненно ныли, пульс выламывал ключицы. — Вы придурки. Сразу, напрямую, а не вокруг да около! — в сердцах теряя слова и умудряясь мысленно шипеть, напустилась Мэл на аризонцев. Те разом поникли, обалдело переглядываясь исподлобья. Впрочем, замешательства хватило ненадолго. Первым опомнился Хейл. — Мы хотели сказать… куда бы командир ни пошёл, мы пойдём тоже. Мэл уловила, как у Алвина поползли вверх брови. Это было почти больно для кожи на лбу под банданой и больно по-настоящему внутри, там, где расползлась проклятая опухоль. На Мэл накатила новая порция ощущений: господи, ну и пекло этот островок. Умыться потом, высохнуть, снова умыться так обильно, что прошибёт озноб. Чувствовать, как ноют раны, включая Алвинову ногу, что не собиралась униматься, ныла и дёргалась, дёргалась и ныла. Не жизнь, а сплошная лихорадка. Полубред, в котором Алвин умудрялся ехидно ухмыляться, скрывая чувство, что так и распирало его изнутри. Он чересчур уж привык прятать радость. Ещё бы не вдолбить себе намертво, мол, радоваться опасно, если любую светлую полосу в жизни в конце концов проглотят Змей и Бездна. — Вы в курсе, что я далеко иду? Очень далеко, в один конец, без… возвращения, — осведомился Алвин с расстановочкой, без малого ядовито. Ещё одна привычка, намёк чужакам убираться прочь от нелюдимого маньяка. Пускай уходят, — а что, и наплевать! Мэл знала, так он думал каких-то пару месяцев назад. А теперь не наплевать, рядом как-то вдруг не чужаки и убираться почему-то не желают. Скорее, испугались. И ещё много чего сделали и почувствовали, аж бестолковые обычно рожи приняли одинаковое чопорное выражение, а общий талант в любой ситуации находить слова куда-то улетучился. — Эй, командир, да ты никак на тот свет намылился? — Мэл транслировала это вместе с набором эмоций. Сделала так, чтобы Алвин ощутил всю их полноту. Через миг он потупился виновато: ну да, каюсь, вышло двусмысленно, но не со зла, не планировал я шутить над смертью. Хватит уже, нашутился. — Мисс Харт… издалека, — герр командир осторожно выделил последнее слово. — Это очень мягко говоря. Так вот, она зовёт меня с собой… — А я ей говорю — это я здесь мужик, усекла, шмара? И я решаю… — Мимо облюбованного троицей уголка, одинаково переваливаясь среди высокой травы, в дыму от косяков плыли два пирата. Алвин с аризонцами синхронно замолкли, когда из общего облака отпочковалось облако поменьше, по мере приближения приросло ногами в красно-бурых штанах, а через мгновение и чёрным блестящим торсом. В жарком мареве и дымных ошмётках лицо над торсом сливалось в сплошное пятно, на котором выделялся один только красный рот с такими же признаками воспаления, как и у недавнего пляжного знакомца. Вот так конструкция, подумала Мэл, на двоих с Алвином давясь отвращением. Из эфира выплыла картинка: замызганные пальцы сыплют в такую же грязную ладонь знакомые пилюли из залапанного до непрозрачности пузырька. Варево Доктора Э плюс «травка». Да они там совсем охренели без надзора Вааса! — А, это вы, чистоплюи… — прогундела «конструкция», выдохнув ещё дыма. Пошатнулась, нависла над Хейлом, чем заставила того опасливо отодвинуться от вероятной катастрофы. — Болтают — вы трётесь у лодок. Глючит парней, или правда трётесь, но вдруг чего… Из вонючего облака сверкнули белки глаз и зубы. Вне поля зрения кто-то из аризонцев, кажется, Мик, очень натурально изобразил, что его тошнит. — Да понятно, понятно, — миролюбиво ухмыльнулся Алвин. — Иначе — что? Кишки выпустишь? Или яйца — того, чик и прощайте. Или что там ещё, на выбор? — Бинго. Второй вариант, — Мэл нервно хихикнула. Гадливо отлепилась от чужеродного контакта с пиратским командиром. Это ведь тот самый командир, о котором долетали слухи, мол, велит на том берегу отстреливать всех подряд, включая заведомо мирных, правда? — Он, — мрачно подтвердил Алвин. Скомкал мысль о том, как бы сам, нынешний, изворачивался, если бы получал подобные приказы. Невзначай тронул рукоятку ножа. — Хорошо, что Ваас сам приказал не мешать мне отстреливать только повстанцев с оружием. Ваас? От изумления мысли у Мэл запрыгали, будто блохи, накормленные допингом. — Ваас сказал, руки у вас не из жопы. И в мочилове вы себя вроде как показали… Блядь… — Пиратский командир плохо контролировал язык и, кажется, от полноты чувств умудрился его прикусить. — Будьте паиньками, ладно, уроды? Иначе психану и накормлю вашими мудями акул. Он сплюнул куда-то в сторону Хейла. Тот отодвинулся — брезгливо, и, судя по дошедшему сквозь эфир отголоску, довольно резко. Настолько, что Алвин поднял ладонь в почти непроизвольном успокаивающем жесте. В самом деле, мало ли что в хлам обдолбанный псих примет за попытку напасть. — У вас паранойя, — констатировал Алвин. Его безмятежность перед бандитом, который, пошатываясь, удумал чистить ногти лезвием мачете, почти пугала. — Нам сказано бить повстанцев — мы бьём. А вы, fan, из-за курева и пилюль скоро друг друга с дикарями путать начнёте. Он удостоил пирата прямым взглядом, и Мэл успела рассмотреть: облако дыма рассеялось. Теперь в «конструкции» был полный комплект запчастей, включая свирепую физиономию с расплющенным носом и налитыми кровью глазами. Сейчас точно психанёт, всполошилась Мэл, — совсем как психует Ваас. Да что там, скорее всего хроническое помешательство с приступами буйства распространялось на всю шайку, но Алвин и аризонцы пугали спокойствием. Их страхи будто целиком и полностью перешли на долю Мэл. А может, так оно и было, поэтому ведьмины нервы и дрожали в тройном напряжении. Физиономия скорчилась, будто в рот ей сунули луковицу целиком, но эфир донёс не бешенство — скорее пьяную обиду. Досталось почему-то Мику и Хейлу — именно на них, точно стрелка компаса, поочерёдно указало остриём лезвие мачете. — Хочешь сказать, не эти спьяну переехали старика на южном острове? Значит, вы трое все из себя идеальные, а мы, блядь, полные придурки? Мэл с раздражением отметила, что её нервные смешки переродились-таки в икоту. Аризонцы тем временем сполна вернули себе дар речи и развлекались как умели. Умели, к слову, на отлично, куда там неотёсанному бандиту. — О да, о нашей кровожадности ходят легенды! — хором ржали эти двое, затеяв обычную свою потасовку. Обменяли для начала пинок на подзатыльник, и тут же замелькали ударами и блоками на скорости, выдающей у обоих приличный опыт рукопашного боя. Они всё больше воодушевлялись, не просто чувствуя — стараниями Мэл точно зная мысли друг друга. Ай да старикан, думали оба, ай да мастер сочинять страшилки. Надо бы поощрить старого пердуна «Нобелевской премией» местного разлива, то бишь подкинуть деньжат, — и пусть сочиняет дальше. Застывший в двух шагах от вакханалии головорез остался не у дел. Краем восприятия Мэл чуяла, как у пирата засвербело в затылке. Несчастный — ну как его сквозь смех не пожалеть! — перепутал руки и чуть было не почесался при помощи мачете. Содрал кусочек скальпа, сплюнул, закрепил клинок на поясе, запустил в волосы пятерню. Мик налетел задом на дерево, разбудил целый дождь из мелких веток и листьев. Отскочил, будто мячик, потряс головой, состроил неповторимую рожу и выдернул из чехла собственный нож. — Щас точно обкорнаю кое-кому уши! — провозгласил на весь островок с выражением, в котором смешались щенячий восторг и кровожадность вурдалака. — Отставить поножовщину! — чудом задавив смех, рявкнул Алвин. — Javla idioter!² Распугаете всех дикарей, подохнем со скуки! В случае с дикарями местный заправила явно предпочёл бы подохнуть со скуки, хмыкнула Мэл. Не удержалась, влезла в пиратскую башку поглубже. — Я говорил, говорил! Они только с виду чистенькие! Корчат из себя, а сами маньяки. Психи обдолбанные, и дурь у них своя, для чистоплюев, полные карманы… — толклось в бедном, распухшем от травки и пилюль мозгу. Его хозяин обхватил череп ладонями, покачался так, а потом крохотными шажками принялся отдаляться. Прочь, прочь от одинаковых с виду и одинаково буйных сумасшедших. И от их командира тоже прочь, к ёбаной матери, он похож на каменного идола, только не здешнего, не дикарского, а такого, будто его скинули с чёртова неба сраные пришельцы с планеты, на которой круглый год творится ледяной пиздец. Таких пришельцев пират видел в каком-то фильме, найденном на ограбленной яхте, и сдуру проникся. Хотя, может быть, киношная планета и не льдом была укрыта, а песком, но у жителей её были почти такие же глаза, как у шведа — синие и напрочь психанутые. Ну и столпотворение. Не мозг, а завалы из картинок и образов, всё рваное и в дикой мешанине. Хорошо, что источник мешанины убрался восвояси, подумала Мэл, почёсывая занывшую вдруг переносицу. Тыльную сторону ладони почему-то пекло. Ах да, Мэл ведь всё это время сидела, положив руки на стол — в квадрат, куда вовсю жарило солнце. Рядышком грелся паучок — он совсем пообвыкся и уже не пугался, не вставал в позу забияки при любом неосторожном жесте. Знал бы Алвин, чем она тут занята. Небось решил бы: кормить пауков и болтать с ними уже перебор, наглядная иллюстрация к Ваасовым монологам. Испугался бы, что взаперти она сходит с ума, и сорвался бы с места, рискуя получить пулю в спину. Как много скопилось на сердце. Разделить бы с кем-то разбухающие внутри мысли и чувства, но, похоже, нельзя, любая мелочь способна навредить дорогому человеку. На краю восприятия шумели аризонцы. Не то чтобы сильно мешали, но, судя по тому же солнцу, пора было заняться Итаном, а сил мистер носорог вытягивал немало. — Заткнитесь уже! — бросил по ту сторону связи Алвин, коротко и трескуче, будто сухую ветку переломил. Молчание наступило почти сразу, будто кто-то стоящий над ментальным эфиром щелчком рубильника отсёк раздражающие звуки. Мгновение-другое Мэл слушала только ветер, волны и далёкий стрёкот очередей. Далёкий стрёкот очередей. Виноватый мысленный шёпот — и пожатие плечами, такое же явственно виноватое, как если бы Мэл видела его глазами. — Прости. Если после всего ты не захочешь видеть этих двоих — я пойму. — Ерунда. — Мэл передала небрежный взмах рукой. — Собирайтесь втроём и валите оттуда. Только, пожалуйста, не лезьте на рожон. Иначе я с ума сойду. — Не лезть на рожон. Почему-то мне кажется, ты сама не слишком соблюдаешь это правило. Он сдёрнул бандану, которая по ощущениям превратилась в проволочный обруч, а по виду в просоленную тряпку, и утёр ею совершенно мокрые лоб и виски. Повисшая в эфире нервозность походила на тянучку, хоть бери и мни её руками. С этой дрянью надо что-то решать, не обращая внимания на подозрительный писк в ушах. Мэл отбросила мысль о том, что тройная связь даётся мозгу тяжелее, чем казалось. С Алвином надо было говорить, и она говорила, говорила, говорила. Успокаивала, шептала, ворковала. Готовилась даже приврать, если появится нужда. В какой-то момент всё вокруг исчезло, растворилось в привычной мгле. Яркими остались только два разума и диалог, похожий на обмен лазерными вспышками. — Твоя охрана. Что ты с ним будешь делать? — Не тот вопрос. Что я с ним уже делаю. — О том и речь. Играешь с очередным психом. — Справлюсь. — Sjalvklart!³? Ну конечно! Ты у нас ого-го. А я… недооцениваю твою мощь. — Не ёрничай. Я жду. Тащите сюда свои тощие зады. — Я видел, что наёмники делают с женщинами. А этого ты наверняка… — Раздражаю? Есть маленько. Но он не пристаёт. — Да ладно. Не верю. — Серьёзно. У него стоит только на жену. Которую он сам и убил, и теперь она приходит к нему в виде зомби. Долго ли они так сидели? Она на койке, упираясь локтями и грудью в стол, он под деревом, тень из-под которого почти уползла, — невыносимо далеко и будто бы рядом, едва не касаясь друг друга. Судя по солнцу, болтали всего ничего, но казалось, что вечно и вместе с тем страшно мало. Наконец Алвин окликнул аризонцев. Совещаться. У Мэл зверски трещал череп. Герр командир ведомым только ему способом почуял неладное и прямым приказом отправил штатную ведьму группы отдыхать. Забирай, мол, свою черепушку и возвращайтесь с ней через часок, на готовенький план. Алвин был в своём репертуаре, Мэл по привычке забыла обидеться, но и послушалась только отчасти. Она честно легла, прикрыла глаза и выделила на отдых время, за которое успела медленно досчитать до ста. Потом так же медленно, со всей осторожностью потянулась чутьём в коридор. Безобидные ниточки восприятия по пути сквозь поры бетона сами собой заострялись и наполнялись отравой, будто стрекательные клетки медуз. Итан спал сидя, плечами и затылком навалившись на стену. За последние сутки с небольшим он приобрёл свойство отрубаться быстро и наверняка, несмотря на любые неудобства. Вытертая до каркаса кушетка сама по себе была тем ещё неудобством. Раньше мистер носорог без конца ворчал, мол, поганая седушка отдавила ему зад и тот сделался плоским. С недавних пор задубевшие ягодицы и ноющая спина донимать перестали. Даже насекомые теперь лезли в лицо незаметно, без лишнего писка оставляли к пробуждению зудящие укусы. Усталость наваливалась плотной массой и походила на метры и тонны рыбацких сетей, из которых не освободиться. Сновидения в комплект не входили, — Мэл лично позаботилась, чтобы в отрубе Итан пялился в одну только темноту. О, материал для последней нашёлся легко и просто — в той самой отключке, в которой валялся пьяный муженёк, пока его жена замерзала. Итан думал, что не помнит ничего, но память, будто бортовой самописец, зафиксировала что-то вроде чёрных-чёрных помех, собранных из мириад таких же непроглядных синусоид. Мэл сняла с помех копию, только и всего, и включала каждый раз, когда Итан чувствовал себя тяжёлым и сонным. Вырубался он сам, да-да, сам, без помощи ведьминых «стрекал», всё легче после каждого сеанса «обработки». Кажется, в голове, приставленной к могучему телу, помаленьку перегорали какие-то контакты. Похоже на паралич — все мышцы вроде на месте, но мозг неспособен ими управлять. Эффект, который поначалу напугал даже Мэл: нет, её не устраивала бессильная колода под дверью. Нет-нет, не так быстро. Не теперь. Пока что «колода» должна просыпаться, вставать и поворачивать в замке ключ. Мэл плохо помнила тот самый первый раз, попытку нащупать контроль. Итан вроде отказывался подниматься. Сколько-то времени Мэл гасила панику и держалась за ускользающие "проводки". Потом, кажется, училась по очереди манипулировать бодрствованием и сном, по наитию и придуманным на ходу правилам. В какой-то момент даже подпитала тюремщику силы. Своего добилась — теперь Итан засыпал когда нужно и вскидывался как по будильнику, роль которого играли знакомые завывания. — Итан… Итан, впусти меня! Личину Илейн Мэл украла так же бессовестно, как и чёрные синусоиды помех. Слишком долго зомби ломилась в сознание, будто искушала её изучить, — пришлось пойти навстречу. Препарировать ментальную мертвечину, наверное, было не настолько гадко, как резать настоящий труп. Мэл успокаивала себя этой мыслью, пока буквально потрошила слепленный воспалённым мозгом образ. В конце концов напялила Илейн на себя, будто костюм, пустую оболочку. Вспомнила изломанное холодом лицо, рваную кожу, жёлтые кости, кашицу из мяса и заледеневшей крови. Вздрогнула мимоходом, но через долю мгновения прогнала все эмоции до единой. — Итан… Итан, впусти меня! Мне холодно, Итан! Итан всхлипывал спросонья. С полуоткрытыми глазами возился на кушетке. Отлеплялся от стены, тряс головой и раздирал наконец веки. Проклинал деревянные зад и спину. Набычившись, пытался игнорировать зов. — Итан, Итан, ради всего святого! Впусти меня, иначе пожалеешь, Итан! — Мэл усиливала нажим, в стиле Илейн чередуя мольбы с угрозами. Если не действовало сразу, отправляла сквозь стену бодрящий разряд. Пространство гремело железом. Не здешним — тем, что вместе с дверью и домом осталось в штате Мэн, среди сосен и гор, среди озёр, в одном из которых догнивал семейный трейлер. — Уф… — отдувался Итан. Мэл чётко слышала, с каким упорством он убеждает себя, что это проклятая ведьма здесь, в казарме, колотит в дверь комнаты. Громко, слишком громко, вот же стервозный характер у бабы. То ли просто бесится, то ли напрямую издевается. А может, и правда надо чего, скажем, приспичило по нужде. Надо проверить, иначе нажалуется Хойту. Тогда, в душевой, сука сказала, мол, будет теперь копить Итановы пригрешения для доклада. Будто он виноват, что она не Илейн. Чёртова дрянь, даже хер на неё не встаёт, ведьма и есть ведьма. Сквозь бетон и металл в комнату просачивалась тупая, болезненная обида. Она душила Итана изнутри: несправедливо, до чего же несправедливо! Жена шлюха не только не отпустила, даже когда подохла, — чёртова Илейн будто околдовала остальных баб. Обратила в брёвна и бесчувственные куклы, на таких и стояк-то просыпался через раз, и желание случалось всё реже. Когда-то с Илейн удовольствие было острым и захватывало целиком, лишало рассудка. После жены — Итан гнал от себя эти мысли, но они возвращались — нутро захватила вечная неудовлетворённость. Всё не то, всё не так. А ведь девки в клетках попадались что надо, на любой вкус. Только, похоже, и надобность, и вкус к самой жизни мало-помалу отваливались за компанию друг с другом, а виновата во всём, конечно, Илейн. Девки тоже виноваты, все до единой дуры и неумехи, ни одна не стоила былых страстей и не сумела их разбудить. А ведьма… ведьма совсем не человек и не баба, может статься, вообще робот, не зря у неё какая-то железяка в затылке. Мэл прятала усмешку и совсем чуть-чуть удивлялась себе. Итан страдал, это было не смешно, но не вызывало ни злости, ни сочувствия. Только деловой интерес к тому, насколько далеко человек зашёл, чтобы угробить себя. И как ещё извернуться ведьме, но довершить губительный процесс, вытянув максимум пользы. Итан наконец вставал и на негнущихся ногах преодолевал расстояние до двери. Открывать не торопился. Сначала с удивительной для настолько крупной фигуры внутренней дрожью прикладывал к двери ладонь. Бам, бам, бам! — дребезжало только в голове, а Итану казалось — под ладонью трясётся железо. По другую сторону полотна должна была стоять мертвячка. Ждать мужниного горла, в которое можно вцепиться. Ладонь нещадно мокла, прилипала к двери. Нет — примерзала, потому что проклятая железяка источала зверский холод. Нет-нет, быть того не может. Бред, воображение, духота, усталость, а ещё ведьма. Хочет к своему ёбарю шведу, вот и сходит с ума от злости. — Хватит стучать, сука… — Итан надавил на ладонь так, что свело мышцы, а кожу запекло, будто от сока дерева у́пас⁴. Сцепил зубы и зарычал, подвывая: — Хва-атит. Хва-атит. Хва-атит. Стук не прекратился, даже усилился. На самом деле стараниями Мэл Итан слышал собственный пульс на пределе громкости, — но кто ж в таком признается мистеру носорогу. Злость заставила потускнеть перед глазами коридорный свет. Ладонь сама собой отяжелела и скользнула вниз, огнём горящие пальцы зацепились за ключ. Мэл испугалась, что тот не выдержит носорожьей силы. С троекратным «дзынь» заскрежетал механизм — на редкость унылый звук, от которого словно что-то обрывалось внутри и под сердцем делалось пусто. Итан заторопился заглушить это зловещее чувство — неважно чем, хоть словом, хоть делом. Распахнул дверь, перевалился через порог — тяжело, словно объёмистый мешок. И застыл. Каждый раз застывал в корявой, почти смешной позе — до нелепости крупный, в одурении от того, что не застукал ведьму у порога с занесёнными для стука кулаками или ножкой от стула. О, Мэл сполна освоила самые непринуждённые позы для якобы-сна. И дышала так же ровно и глубоко, как если бы крепко спала, сама удивлялась открывшемуся умению отрешаться, анализировать свои и чужие переживания с самым что ни на есть хладнокровным расчётом. Расчёт подсказывал задвинуть подальше желание подшаманить до предела любимый Итанов глюк. Мистер носорог уже превратил комнатку в казарме в коридор собственного дома и теперь таращился на вовсю сверкающий на стенах иней. Сейчас появится Илейн, решил Итан. Должна появиться, вырасти из ниоткуда или отделиться от стены, такая же блестящая, как кристаллики льда, и ломанная-переломанная, будто били её головой о бетон. Должна — но не появилась. Хлоп — и Мэл заставила картинку исчезнуть. Совсем, будто по щелчку выключателя, до полного ничего. Итан уставился в темноту, хватая ртом воздух. Хлоп — картинка вернулась. Стол, окно, занавеска — всё привычное, такое, каким ему полагалось быть, даже койка с ведьмой, вроде как спящей. Спящей? Или отрубилась? А может, это она виновна в том, что творится в голове — там будто поселился паук размером с черепную коробку. Чудовище без конца скребло по костям лапками и жвалами, не иначе как поедало мозг, притупив чувствительность жертвы ядом-анестетиком. А ещё, кажется, оно плело паутину. Метры и метры сетей, которые вскорости заполнят голову целиком, выдавив всё остальное. Нет-нет, не может быть. Не то, не похоже. Никто не говорил, что ведьма такое умеет, никто и ни разу, правда? Все, кто с ней сталкивался или случался поблизости в один голос твердили: она вытаскивает наружу мысли и корёжит тело болью, похожей на электрошок. А глюки — в способности их наколдовывать ведьма не замечена, они так или иначе приходят сами, когда закинешься или зальёшь глаза. Ведьма, конечно, как есть лицемерка, недотрога и робот, но Илейн ещё больше не человек. Что Илейн такое — Итан даже не брался судить, определение «зомби» не передавало и тысячной доли потустороннего ужаса, который она приносила с собой. С её приходом кишки замерзали, будто их вывернули на ледяной пол в памятном коридоре. Ведьме до Илейн далеко — так, страшилки для лошков, возомнивших себя шпионами и диверсантами. К тому же голос и повадки жены-мертвячки Итан и спьяну не перепутал бы с чьими-то ещё. Илейн это, её вой, её чёрные пальцы-крючья и бугристое от выпирающих костей лицо. Её дрыганья сломанной марионетки, её злость, её нарочитая грубость. Когда-то Итан терял рассудок от сочетания изящной фигурки с лексиконом подзаборной бомжихи. Фигурка переродилась в проклятую мороженую мертвечину, не изменилось только одно: выражалась Илейн всё так же. — Ты оглох, Итан? Здесь холодно, тупая твоя башка! Выпусти меня, слышишь? Выпусти. Выпусти. Выпусти, мать твою! — А не пошла бы ты, шалава… — Итан тряхнул головой так яростно, что Мэл уловила хруст шейных позвонков. Чуть отпустила контроль — и с трудом удержалась от соблазна приоткрыть глаза. Судя по всему, физиономия мистера носорога сейчас выражала нечто забавное. Нет, оно точно не стоило того, чтобы выдать себя. Ещё чуточку отпустить. Чтобы в угловатой башке напротив наконец соединились контакты и впечатанные в них директивы. Хойт велел беречь эту суку. Вот так прям и сказал. Хойт будет в бешенстве, если ведьма подохнет. С медлительностью сомнамбулы Итан поднял руку. Остановился, когда в мозгу кольнуло воспоминание о том, что коснуться ведьмы может оказаться… неприятно? Или даже больно? Да-да, что-то похожее, но Итан не помнил точно, да и спорить с Хойтом было куда вреднее для здоровья, чем идти наперекор бабьим прихотям. Ничего с ней не станется, если он пощупает пульс. Если не совсем дура, должна понять: это для её же блага, а если чем недовольна — в другой раз задумается, как валяться без признаков жизни. — Ты достала валяться, сука, — последнюю стадию умозаключений Итан пробубнил вслух. Стряхнул оторопь, приложил пальцы к ведьминой шее. До царапин внутри сжатых украдкой кулаков Мэл хотелось расхохотаться, холодно и зло, — всё-таки Итан редкостный дуболом. Чурбан, олух, тупица, осёл, который сам в непоследнюю очередь страдает от того, что плевать на всех хотел. Дуболом плохо контролировал усилие и к тому же давненько не стриг ногти — видать, одолели другие заботы. Мэл приложила старание, стерпела болезненный нажим. Расслабилась. Выдержала паузу, будто актриса на сцене старинного театра. Как там говорил мистер Хойт? Прокачать актёрское мастерство? Как скажете, ваше величество. Слушаюсь, так точно, есть прокачать. — Эй… Какого?! — Мэл приподняла веки, нарочито кривясь на один глаз. Трепыхнулась, сымитировала неудачную попытку сесть, задвигала лопатками и локтями в якобы паническом рывке подальше от остолбеневшей около койки фигуры. Сделала вид, что с трудом перевела дух: прижав ладонь к груди, сглотнула мнимый комок, прокашлялась. — Ты… опять?! Знаешь, это уже!.. Пока Мэл в порыве вдохновения вжималась спиной в бетон и разыгрывала поиски способности говорить, Итана совсем скособочило. Огромный, почти квадратный, он как-то весь сгорбился и смотрелся без малого жалко, будто побитый столетиями и землетрясениями каменный колосс. Колосс на глиняных ногах. Мэл подавила улыбку и картинно приосанилась — мол, стерва пришла в себя. — Извини, конечно… но когда ты прекратишь ни с того ни с сего врываться? — осведомилась вкрадчиво и с ехидцей, но вместе с тем вежливо — не подкопаешься. Илейн так никогда не говорила. Расходившись, она превращалась в портового грузчика навеселе. Нет, ведьма не Илейн. Илейн не ведьма. Итан видел разницу, принимал её истинность, убеждал себя. Тут же вспоминал о телепатии и всё начиналось по-новой. Противоречия сталкивались острыми углами, клацали и скрежетали, будто шестерёнки в сломанном механизме. Зубцы цеплялись друг за друга, искрили. Искры доводили мозг до пожара. Сознание заволакивалось дымом. В дыму крутилось одно и то же. Вчера, сегодня, всегда. — Ты стучала. Когда ты, мать твою, прекратишь стучать! — сейчас Итан упёрся как-то вдруг, но вполне закономерно: носорог он и есть носорог. Живой танк, всегда напролом, в лобовую, сминая преграды, доводы, всё подряд. Зато Мэл расслабилась, по-деловому сложила на груди руки и разрешила себе наконец улыбнуться. Мягко-мягко, аж чересчур. — Ты что-то путаешь. Я бы стучала, если бы хотела лишний раз лицезреть твою физиономию. Но я не хочу, и это факт, поэтому… Извини. — Она пожала плечами. Итан побагровел, шумно потянул в себя воздух. Шестерёнки всё сталкивались, дым противоречий застилал глаза. Воздуху наконец сделалось тесно в могучей груди, карманы разгрузки встопорщились и, казалось, вот-вот оживут, чтобы стрелять на поражение потоками брани. — Чтоб тебя… — Вместо потоков получился пшик. Итан сдулся: крыть было нечем. Причин радоваться тюремщику у ведьмы не было, о чём она без обиняков сообщала при каждом удобном случае. — В этой комнате я рада видеть только герра Лунда. Помнишь? — Мэл закрепила эффект, разводя руками в снисходительном жесте. Итан то ли рыкнул, то ли хрюкнул, даже согнулся, будто его ткнули под рёбра. Злость не находила выхода, аргументы улетучивались, ругательства теряли смысл. Зато память была даже слишком ясной. Местами, которые повторялись с упрямством, помноженным к тому же на носорожью твердолобость. — Я помню, как велел тебе не шуметь. И отрубаться тоже прекращай. Достала. — Он с заметным усилием распрямился и выгнул грудь колесом, словно воплощение животного инстинкта казаться ещё больше при виде опасности. И правда большой. Шкаф, носорог, танк, только почему-то уже ни черта не страшный, разве что злит. И вместе с тем вдохновляет — хоть бранись весело и вслух в приливе азарта, которого в жизни не ощущала. Глаза, наверное, блестят, как у сумасшедшей, подумала Мэл и опустила веки. Скроила кислую рожу. Прислушалась к себе: подустала, конечно, но и это можно использовать, подкрутив так, чтобы выглядело полным изнеможением. — Я отключаюсь потому, что тут душно. Не отказалась бы прогуляться, — проговорила монотонно. Качнула головой, будто вдруг ослабела шея, встрепенулась и скроила почти просящую улыбку: — Выпусти, а? Иначе… …отключки не прекратятся. Окончание фразы замерло на кончике языка. Итана будто погладили по щеке электрической дубинкой, он вздрогнул весь целиком и налетел на угол стола. — Пшла ты! — зашипел, будто ошпаренный. С неожиданной прытью шарахнулся от стола к двери, врезался в неё с такой силой, что полотно застонало на всю казарму жалобным гонгом. Надо же, «выпусти» его торкает почти так же, как «впусти», усмехнулась Мэл, слушая, как скрежещет в скважине ключ. Механизм лязгал до чёртиков резко, словно выражая всё, что творилось у Итана внутри. Лютая злость — и обжигающий холодом ужас. Кажется, они вместе поднимали дыбом волоски на теле и заставляли волосы на голове шевелиться, в животе рождали необъятный провал, царапались в глазах и горле непрошеными слезами. Мэл давно заметила упрямство, с которым Итан презирал неполадки в работе сердца. Полный порядок, ничего нет, твердил обычно мистер носорог. Чаще всего и правда удавалось не замечать, да и проходило всё само и быстро. Сейчас в необъятной груди не осталось места от жара и тягучей боли, а пульс взбесился, гоняя кровь по сосудам тяжкими, будто молот, ударами. Когда Итан добрался до кушетки, его слёзы превратились в непроглядную пелену, а голову распирало так, что череп, казалось, расходился по швам под нарастающий гул в ушах. Нет, черепушка точно разрасталась до исполинских объёмов, чтобы уместить гигантскую мясорубку. Эта штука и создавала гул, методично перерабатывая мысли вместе с мозгом до состояния фарша. Адское месиво без намёка на хоть какой-то порядок сверкало вспышками образов и воспоминаний. Звуки тоже метались осколками и урывками, в которых кто-то орал, захлёбывался плачем, выл, молил о пощаде и проклинал. Там, среди наполненной болью какофонии с безнадёжным, но отчаянным упорством, под злые всхлипы боролась с насильником маленькая «мартышка» из деревушки, затерянной в амазонской сельве. В том же хаосе вертелась сцена на смятой койке, где корчилась в судорогах и рвоте сломанная, почерневшая орхидея-Лан. Недрогнувшей железной рукой и её продолжением — тяжёлым прутом из витой арматуры Итан ломал ноги охраннику Бэрри, тому самому, что позволил мастеру Лонгвею свести счёты с жизнью. Чтобы перебить кость, хватило единственного удара, нанесённого с носорожьей силой, но Итан приложился раза четыре — с оттяжкой, прикидывая в мыслях, сколько получится осколков. Работал, значит, на совесть, не обращая внимания на градом льющийся пот. Мэл утёрла собственный лоб и, задавив ростки эмоций, прищурилась в кажущуюся пустоту прямо перед собой. Сейчас вместо скудной обстановки казарменного закутка там обломками катастрофы крутилось содержимое Итанова сознания. Мэл сама усилием воображения придала картинке вид голоэкрана, по которому лёгкими касаниями можно было двигать светящиеся иконки — фрагменты воспоминаний. Многие из них Мэл уже с лёгкостью узнавала. Вот Итан подал представителю триад зажжённую паяльную лампу, и тот поднёс пышущую жаром струю к человеческому лицу. Вот за шиворот зашвырнул в ящик мистера коновала, захлопнул дверцу, с наслаждением задвинул солидный засов. Покойный ныне медик мигом забился внутри коробки смертников, а Итан всё ухмылялся, смакуя беспомощность. Как же он разочаровался, когда коновала велели выпустить… К чёрту, не то, даже не интересно, хоть и царапнуло душу где-то совсем глубоко. Мэл сдвинула лишние «иконки» в сторону и ухватила единственную, необходимую. В ней на пределе слышимости сквозь памятный пьяный сон и глухое битьё доносилось: — Впусти меня, Итан! Впусти! Впусти сейчас же! Мэл прибавила голосу Илейн громкости, дождалась, пока Итан вскинет руки к голове, потом пустила «запись» назойливым фоном. Закольцевать воспоминание было куда проще, чем в личине зомби надрываться самой. Нет, всё-таки она не на шутку вымоталась. Взмокла, будто крыса в канализации, натёрла лоб и виски, постоянно касаясь их огрубевшими ладонями. В башке прописались собственный шум и свои шепотки, не сейчас — настолько давно, что пора уж привыкнуть и смириться. Мэл и смирилась — научилась не обращать внимания. На всё, кроме чересчур знакомого шипения пополам с нечеловеческой насмешкой. — Пос-смотри на с-себя. Ж-шалко, ш-што не видит тебя с-сейчас-с тв-фой возлюбленный, герой-идиот. Ш-што бы он на это с-сказал? Он с-считает тебя ангелом, а ты? С-собралась с-судить и погубить человека, будто у такой, как ты, ес-сть на это право… Змей вздыбил острые чешуйки, каждая из которых могла соперничать размерами с гигантской секвойей, и фыркнул так, что у океанского дна зародилось новое течение. По крайней мере, Мэл видела всё именно так — в чёрно-рубиновом свечении ведьминого чутья и огоньках-приманках донных обитателей. Впрочем, зубастую и вечно голодную живность, которая кружила около господина, очевидно, в поисках остатков змеиных трапез, попросту снесло потоком. Змей уже не фыркал — покатывался со смеху, заставляя воду клокотать, волочить удильщиков и живоглотов во множестве завихрений. Метры и тонны ила поднялись и смешались с органическим «снегом». Образ помутнел, вызывая в памяти выражение «нулевая видимость», но всё равно бурлил, словно котёл, заполненный смесью мельчайших останков живых существ, минералами и солями. — Довольно, — с удивительным спокойствием Мэл состроила этому вареву полуулыбку-полуоскал. — Я никого не сужу и не собираюсь. Зато собираюсь отсюда выбраться, когда подойдёт срок. Не возражаешь? Эфир ответил возмущённым «бульк», словно захлебнулся. Бурление чуть поутихло, то ли отдалялось, то ли упёрлось в глухой ментальный барьер. Возникло дикое чувство: неужто сам Йорми пытается закрыться от маленькой, как букашка, ведьмы?! — Хорошо. Если тебе скучно, можешь забрать Итана, когда всё закончится. Ты вроде как любишь жертвы, правда? — Мэл ухмыльнулась, почуяв, как слова уткнулись в настоящую стену. Отрубились посторонние шумы. В отсутствие бешеной кавитации разбуженных Змеем придонных рек, без хаоса, в котором под выброс энергии в толще воды схлопывались пустоты, Мэл ощутила себя глухой. Даже испугалась. Во рту вмиг пересохло, язык приклеился к нёбу, рука сама собой потянулась к столу за бутылкой. Всё в порядке, звуки на месте. Придавленный пальцами пластик всё так же щёлкал, вода булькала, ветерок заставлял занавески шелестеть о раму. В коридоре Итан пытался совершить два действия — маловероятное и невозможное. Во-первых, устроиться на протёртой до каркаса кушетке хоть с каким-то комфортом. Во-вторых, прогнать из головы стук. Именно стук, потому что вопли как-то сами собой — ага, конечно — поутихли до монотонного, гнусавого зудения. С кушеткой так-сяк, но вышло — выработалась, видать, сноровка. Со стуком не ладилось совсем. Хоть ты лопни. Хоть разбей собственную башку о стенку за спиной. Мэл всего-то решила проверить контроль. Насколько марионетка послушна движению проводков. Бам-бам-бам — несуществующие кулаки били и били в оставшееся в прошлом железо. Итан застонал, задышал сквозь сомкнутые зубы. Продолжая подвывать, врезался затылком в бетон позади. В ушах зазвенело, на губах появился привкус крови, но удар повторился. — Илейн не стучит. Ведьма не стучит. Никто не стучит. Никто. Никто. Никто. — Донеслось через эфир. Похоже, герр носорог решил освоить самовнушение. Что ж, пускай твердит одно и то же, выпускает пар, охлаждает голову, иначе спечётся раньше срока. Да, время передышки, по крайней мере, для Итана. Мэл со всей аккуратностью отсоединилась, тщательно выставила защиту. Кстати, как дела у троицы на островке? Алвин грозился выдать результат совещания через часик при условии, что штатная ведьма группы отдохнёт. Судя по световому квадрату, который превратился в кривую трапецию и почти сполз на стену, прошло куда больше часа. Питомец ретировался из тени в гнёздышко — паучью квартиру, одну из многих среди трещин и пор в крошащемся бетоне. О трапезе на столе напоминали только остатки прозрачных крылышек. Мэл охнула от накатившего вдруг одиночества. Под сердцем кольнуло, заныло под грудью, комната расплылась перед глазами. Сознание само потянулось прочь. Через горы, пролив, аванпосты, мимо белого особняка на холме, над вспышками перестрелок. — Алвин… Связь протянулась мгновенно — прочнее, чем канат из мономолекулярных нитей. Мэл ощутила контакт вспышкой невыносимого тепла под диафрагмой. Подалась навстречу, хотя ближе, казалось, было уже невозможно. — Алвин… Пришёл отклик, достаточно сильный, но нестойкий, будто Алвина что-то отвлекало. Снова налёт, — решила Мэл под в один миг взвинтившееся до небес беспокойство. Заставила себя сосредоточиться. Потихоньку добавила чувствительности, подстраиваясь к слуховым и зрительным нервам герра командира. Звуки навалились первыми. Оглушила стрельба, настолько плотная, что от мысли «дикари занимают островок», будто влажные черви, зашевелились волосы на макушке. Мэл подавила ужас. Помогая себе гневом, настроила наконец картинку. Ни окуляра, ни перекрестья, — Алвин не смотрел в прицел. На миг вернулся страх — неужели всё, ближний бой, оборона, а дальше истребление? — потом в поле зрения попал плящущий пират. — Что за… — вырвалось в голос. Пират и впрямь отплясывал какую-то безумную джигу, похожую на все танцы самого неприличного толка одновременно и ни на один в отдельности. К выкрутасам в духе «я сношаю этот остров и весь мир впридачу» прилагался реквизит в виде уставленного в небо автомата. Между очередями определённо был интервал — Мэл высмотрела, как дёргаются мышцы под блестящей от пота кожей, но звуки над проливом сливались в сплошном стреляющем бедламе. Точка зрения сместилась, обнаружился ещё танцор. Потом ещё и ещё — кажется, весь «гарнизон» островка заразился манией палить из всех стволов, трепыхаясь, будто в конвульсиях. — Сдох, сдох! Этот мудила сдох! — доносилось отовсюду, когда паузы между очередями у разных стрелков всё-таки совмещались друг с другом. — Что. Чёрт. Возьми. У вас. Творится? — почти прорычала в эфир Мэл. — Прости. Себя с трудом слышу… — Алвин отозвался виновато — и с болючим пульсом в голове. Следы гнева улетучились. Мэл вскинулась помочь, но герр командир поднял руку, будто они сидели лицом к лицу: — Не надо, я в норме. Думаю, тебе силы сейчас нужнее. Прошу… В мире энергий и мыслей просьба сбрасывала оболочку сухости и лаконичности, превращалась едва ли не в мольбу. Мэл тяжко вздохнула и подчинилась, втянула готовые к вливанию «проводки». — Так что стряслось? — Герой Цитры убит. План Вааса… сработал. — В эфире толкнулось еле уловимое сомнение — Алвин слишком хорошо знал главаря. — Без понятия, правда это или опять какие-то игры, но для нас это шанс. Кажется, ведьмин разум туго переваривает новости, подумала Мэл. Под трескотню автоматов и зрелище, в котором оружие направлялось не только вверх, а вообще куда попало, немудрено было захлебнутся дурнотой. Факт, что никого из своих идиоты вроде не подстрелили, успокаивал слабо. В голове занимался шторм, по крайней мере, привычные шумы уже не колыхались мерным прибоем. — Для нас это шанс! — Алвин, конечно, почуял состояние Мэл и будто подставил плечо для поддержки, хотя сам был взвинчен до предела. — Послушай. Сейчас они устанут палить, пожалеют патроны. А праздник никто не отменял, — Белоснежка сдох, как же. Сама знаешь, как они празднуют. Угасятся так, что никто не поймёт, в какую сторону умотали три «чистоплюя». Словно в подтверждение отдающим горячкой словам стрельба на фоне заметно поредела. Под забористый мат и сальные шутки пираты придавали друг другу ускорение по пути к запасам пива и чего покрепче, не считая «дури» и пилюль, которых и без того под завязку носили при себе. Эти вояки всё ещё смотрели по сторонам, вслушивались, но рылись в подсумках, выуживали косяки и горсти таблеток, откупоривали бутылки. На «чистоплюев» особо не пялились. Никто не интересовался, с чего тройка профи не поддержала общее веселье. Профи есть профи. Отморозки, что с них взять, — поймалась чья-то мимолётная мыслишка. — Чтоб тебя… — Мэл отрывисто обругала сама себя. О чём она вообще думает. Можно сколько угодно трястись над тем, что Алвин пострадает, но он прав. Сейчас значит сейчас. Война есть война, другие вероятности при имеющихся вводных не лучше и не хуже. А сидение взаперти, похоже, превращает мозги в кисель. — Прости. Скучаю, на меня находит, — Мэл коснулась щеки Алвина сквозь изнанку мира. Передала образ собранности и деловитости, собралась сама. — Так что там у нас? — Всё не совсем так, как мы… — Алвин качнул головой в сторону невидимых аризонцев, — планировали. Совещались-то до того, как началось это jävla skit⁵. Но мы не мы, если не используем любое skit себе на пользу. Он даже подмигнул, зная: Мэл ощутит. Она вернула ласковую улыбку. Тревога никуда не девалась, разве что перенимала моду маскироваться за фальшивым бодрячком, но Мэл давно уяснила — из последнего тоже реально выдавить настоящий прилив энергии. Хорошо бы эффект длился подольше. — Броди мёртв. Повстанцев отловят, начнётся расправа. Такая, каких эти острова, fan, не видели. Какое-то время всем будет не до нас. Как раз доберёмся до портала относительно спокойно, — Алвиново воркование резко противоречило смыслу фраз. Мэл сделала вид, что поверила во всё, включая это «спокойно», — в конце концов, кому ещё доверять, кроме друг друга. Пираты между тем взаправду готовились расслабиться как следует, предвкушая и репетируя раздолье, которое вот-вот наступит без дикарей — той ещё занозы в заду. Кое-кто успел откупорить пиво и, ни грамма не стесняясь собственного дёрганого командира, запивал пилюли пенным напитком. По бородам и кадыкам катились белые хлопья. Пена у ртов окончательно придавала бравым воякам сходства с клиентами лечебницы для психованных наркоманов. Пиво было тёплым до тошноты, ею пространство щедро делилось с ведьмой, но празднующие, казалось, не чувствовали вкуса. — Как видишь, я не ошибся. Успокоилась? — Алвин усмехнулся с толикой шутливо-ласкового самодовольства. Он покинул занятое на время безумного салюта укрытие и нарочно прохаживался так, чтобы Мэл видела как можно больше. Под ботинками герра командира позвякивали гильзы. Судя по всему, патронов истратили прилично. Мэл скривилась, слушая, как кто-то из успевших порядочно накидаться затягивает песню — будто пилит стекло тупым ножом. — Убирайтесь оттуда, — согласилась без малого жалобно. В конце концов дождаться, пока «гарнизон» окончательно свалится в неравной борьбе с творчеством Дока Э, не так уж и тяжело. Тяжелее наблюдать за подготовкой и побегом, бесполезно шарахаясь между четырьмя стенами бетонной коробки. Впрочем, кто сказал, что штатная ведьма группы будет просто наблюдать? Выпитая вода облегчала духоту на считанные минуты и почти полностью выходила с потом. Его было так много, что впору собирать и пить по второму кругу. Липкость собственной кожи бесила до ненависти ко всему живому, и Мэл знала, куда применить это чувство. Она смяла пустую бутылку и швырнула её в угол. Та угодила в пакет с мусором, но сначала стукнулась о стену. В коридоре Итан вздрогнул так, будто сидел на электрическом стуле и только что получил разряд. — Илейн не стучит. Ведьма не стучит. Никто не стучит… — Огромная фигура закачалась взад-вперёд. В такт застонала повидавшая жизнь кушетка. — Впусти меня, Итан… Впусти, впусти… Мне холодно, Итан… — Мэл соединила нужные клеммы в квадратной голове. Кажется, у мистера носорога снова подскочило давление. В порочном круге далеко не новых симптомов Итан, случалось, тянулся за флягой. В ней плескался самый крепкий виски из возможных — градусов шестьдесят-семьдесят, максимальной выдержки. По-хорошему, та ещё отрава, если с башкой нелады, а вокруг душиловка. Чёртов суицидник, ругалась Мэл, стараясь, чтобы ни слова не улетело в эфир. Илейн сама не дура была прибухнуть, предостерегать от её имени так себе идея, — не поверят. Оставалось смириться, надеясь, что Итан протянет достаточно. Самой бы не двинуться умом, пока резиной тянулось время. Алвин велел ждать темноты; свет за окном комнатушки из рыжего сделался пурпурным, а потом вылинял до серости всех оттенков. Впрочем, короткие сумерки мигом отодвинулись, когда прожектора над периметром вспыхнули агрессивной желтизной. У Храма Камня заполошно мельтешило сразу несколько костерков. Видать, пилюли не на всех действовали одинаково, кому-то выделялись грёзы, а кому-то — аппетит, который не утолить было сухпайками и консервами. Более-менее ходячих потянуло охотиться. — Патроны, бля, больше не тратить, — напутствовал вояк их командир, который ещё стоял на ногах, но опасно кренился то влево, то вправо. Приказ на удивление пришёлся впрок. Для крупной дичи островок был чересчур мал, но жрать хотелось и охотники до вечера не дремали. Кому-то достало сноровки зашибить камнями несколько чаек, присевших в полосе прибоя. Другой счастливчик в паре метров от берега вытащил морскую черепаху и потом возбуждённо заикался, рассказывая, как еле-еле унёс зад от акулы. Самый, похоже, отбитый спустился в подземелье под башней и вернулся с болтающимися на руке тушками змей. С командирского позволения — есть же повод! — темнеющий воздух напитался запахами жареного мяса. Для Мэл ароматы отдавали неистребимой рыбной примесью. Невзначай припомнились рассказы о том, сколько в здешней живности паразитов. — Не волнуйся. Мы не будем это есть… — Алвин воспользовался двусторонней связью. Какое наитие подсказало ему, что Мэл и не думала уходить, было неведомо. Командирский нагоняй вертелся у любимого на языке, но вместо ворчать Алвин отсалютовал перед лицом бутылкой, адресуя жест совсем не аризонцам: — Пивом только разжились. Для вида, надо же быть как все. Он скользнул взглядом по Мику и Хейлу, которые с до крайности сосредоточенными лицами ковырялись ножами в консервах. По основаниям разрушенных статуй, зияющей сквозным входом башенке-пирамиде, кострам. Огни светили тем ярче, чем сильнее сгущался вечер, шипели, будто тысяча гадов, от каплющего мясного сока, а ещё рождали невыносимо чёрные и густые тени. Алвин задержал в поле зрения ближнюю тень на время, которого хватило, чтобы Мэл рассмотрела собранные вещи. Винтовка в чехле и рюкзаки. Остальное строго под рукой. Восток совсем потемнел. По мере того, как по небу будто расплывались чернила, какой-то садист накручивал нервы Мэл на невидимую лебёдку. Около убежища профи-чистоплюев — какое презрительное прозвище — давненько никто не маячил. Ничьи ноги не загребали по траве, не пинали незаметно укрытых в ней каменных обломков. Взгляд сместился на аризонцев. Те в унисон, как по команде, подхватили автоматы. Словно пловцы в воду, нырнули в тень за вещами. — Пора! — Алвин и не заметил, как шепнул это не вслух. Мэл транслировала команду парням, втихую отправив герру командиру заряд силы. Ещё через миг огни и руины остались за спиной. Всю и всяческую чёткость съела ночь, оставив беглецам густые силуэты деревьев и трав, фосфорическое море и цель — пляж с заветными лодками.