Цивилизованные люди

— Мне приснился странный сон. Хотя… не странный… — В расслабленном поначалу «голосе» с каждым новым мыслезвуком всё сильнее прорезалась досада. Мыслезвуки — этот термин Мэл изобрела вроде бы недавно. Так она чувствовала: само пространство, похоже, по собственным законам раскладывало информацию на мельчайшие частицы. Этот факт трудно усваивался разумом, зато воображение вполне справлялось с картинкой, похожей на столбцы цифрового кода. На галактики молекул. На облака электронов, атомные ядра, протоны и нейтроны, бог знает, что ещё в порядке бесконечного уменьшения. Частицы долетали до ведьмы. Упруго захлёстывали мозг и переключали его в режим преобразователя. Преобразователь гудел от напряжения — порой такого, что с накрепко сжатых зубов слущивалась эмаль, — но работал. Упорядочивал завихрения и потоки. Превращал вереницы кодов в слова. Выстраивал осмысленные фразы, а фразы окрашивал такими оттенками эмоций, которых не уловишь органами человечьего слуха. — …не то чтобы странный. Мерзкий, так точнее, fan… — Алвин брезгливо скривился. Уловив сокращение деревянных, будто ритуальная маска, мимических мышц, поморщилась и Мэл. Как же ныло это лицо, избитое накануне колючими волнами. Ныло и придавленное к неудобной скамейке тоскливой тяжестью тело, — его хотелось лечить поцелуями, миллиметр за миллиметром, только для начала захватить безраздельно, в полную ведьминскую власть. Дело за малым, да. Вместо поцелуев оставалось раздражаться самой и впитывать настолько же возбуждённую передачу. Дурацкие руки. Ноги, спина. Jävla шишка на jävla затылке… Ладно, с этим позже. Потерпит до попытки размяться, а пока есть проблемы насущнее. Сквозь изнанку мира вслед за собственным гневом герр командир тянулся к Мэл. — Снилось, что приходил Хойт. Почти… приставал к тебе. За малым в койку не тащил. — А… это, — Мэл вскинула руку — то ли к нервно зачесавшейся переносице, то ли по привычке прикрывая ядовитый смешок, будто его кто-то увидит. — Это было забавно… — Забавно?! Свечи, свечи, свечи. На кой чёрт их такая прорва, неужто нельзя поменьше? И без них не продохнёшь, а уж с ними — с утроенной силой взмокнешь, просто на них взглянув. Десятки копошащихся огоньков раскалили воздух до изжелта-белого подобия тумана. Марево вздулось половиной пузыря, впрочем, выше распадалось на прозрачные, но удивительным образом видимые волнистые струйки, чтобы совсем потеряться в тени у потолка. Картинка походила на подъём с дневной стороны планеты в верхние слои атмосферы, а оттуда — в вечную ночь космоса, подмигивающую звёздами. Почти красиво. Вот только «но» закрадывалось чересчур много, во главе с самым существенным: вместо планетного ландшафта в средоточии света громоздилась ванна. Обычная ванна. Нет, определённо новее той, которую в своё время раздобыли аризонцы, но в общем-то ничем не примечательный кусок… Вроде железа, чугун, так? Выкрашенный вроде эмалью, или как там она называлась. С виду гладкой, не сколотой, хотя для Мэл до сих пор и до конца жизни милее битое, ещё больше ободранное в старании отчистить грязь подношение Мика и Хейла. Видение стояло на ножках, оформленных в виде звериных лап, и во всё белое нутро пузырилось такой же белой пеной, над которой витал навязчивый аромат. Фантазёру хватило таланта на что-то цветочное, но тяжёлое, дурманно-сладкое и немного пряное. Наверное, так его крокодильство представлял себе флёр страсти, могущий, будто остатки восковой свечи, размягчить женскую волю, хотя самой Мэл казалось, что запах в связке с одуряющей духотой попросту вырубают не хуже удара увесистой дубиной. Эротичнее некуда, чего уж. В центре похабного безобразия Мэл, конечно, обнаружила себя, окутанную паром и пеной. Последняя, правда, едва прикрывала грудь и лопалась на пошло торчащих сосках, оставляя похожие на соты следы. Алвин будто снега в рот набрал, обледеневшего, колючего. С трудом, совсем чуть разлепил сведённые челюсти и сплюнул сквозь зубы: — Как мило, fan… Мэл эфемерной прохладой коснулась его нахмуренного лба, огладила виски и скулы, очертила губы. Ласки действовали как-то слабовато. Приходилось здорово напрягаться, чтобы фигура, в паутинках эфира звенящая, словно огромная пружина, хоть немного расслабилась, откинулась обратно на спальное место. Кушетка, к слову, и правда была дьявольски жёсткой — её скелет, местами совсем голый, отпечатался на спине и плечах герра командира. Мэл сокрушённо цокнула языком. Алвин сопротивлялся, сбрасывая истому, разрывая оковы ведьминой нежности. Наконец, когда нежность показалась Мэл почти насилием, вынудил отпустить и тут же уселся, неловко вытянув длинные ноги. — Ну знаешь… — прошипел с неповторимой брезгливостью в мысленном голосе, — можешь сколько угодно убеждать меня, что вот это вот была полная skitsnack, с которой ты легко справишься сама, но… это же Хойт. — Это Хойт… — подтвердила Мэл. — И он здорово ошалел, когда я усадила его в ту же ванну. — Ты… что сделала? — герр командир в свою очередь тоже немного обалдел. Раскрыв рот, уставился на солнечный луч, пробуравивший мутное окно хижины. — Ну… одного, конечно, — хохотнула Мэл, — много ему чести купаться со мной. Усадила по принципу «сам отмокай». Только он один хрен ни черта не понял. Принял за чистую монету, мол, когда-нибудь проревусь — и в самом деле захочу его вместе с пеной, свечами и грёбаным патефоном. — И патефон был? — Алвин подобрал челюсть и скорчил гримасу. О, ну само собой, что за вопрос. Этот раритет в фантазии Хойта исправно вращал взлелеянный кусок винила, безудержно, будто вулканическую лаву, извергая из ослепительно-медного раструба: — Пам-пам пам-пара-пам-пам пам-пара-пам-пам пам-пара-пам!!! Огоньки испуганно дёргались в такт дирижёрским жестам Хойта-видения. Наяву его величество шевелил губами, напевая звучащий в голове мотив: — Пам-пам пам-пара-пам-пам пам-пара-пам-пам пам-пара-пам!!! Мэл припоминала, как, пытаясь отвлечься, принялась отсчитывать секунды. Добралась, кажется, до тридцати и перекрыла «Валькириям» звуковой канал. Сделалось полегче, на самую малость — будто ведающий эфиром прикрутил громкость, но ни черта не мог поделать с неотвязным мотивом. — Пам-пам пам-пара-пам-пам… — Чёрт, не годится. Нельзя же так открыто радоваться, — прикрываясь маскировочной сетью имени герра Вагнера, одёргивал себя его величество где-то в сокрытых, исподних мыслях. Мэл потянулась туда же и выудила ещё что-то в духе «всё должно выглядеть натурально», «она не должна ничего прочитать» и «рыбка сама приплывёт в сеть». О ситуации, в которой похабные картинки покажутся «натуральными», не говоря уже о том, чтобы получить самую возможность исполниться, раздумывать не хотелось. Надо отдать его величеству должное: он подозревал-таки, что рискует бездарно спалиться перед вроде как скорбящей телепаткой, если не сумеет настроиться на нужный лад. Спохватился, конечно, поздновато, вернее понадеялся на безудержное телепаткино горе, — зря, ой как зря, ну а как иначе, если мнишь себя гениальным тактиком, стратегом и как минимум великим душеведом в одном лице. — Боги, как ты это выдержала? — Алвин закусил губу, буравя задумчиво-яростным взглядом стекло, в которое несмотря на пыль и грязь с такой же яростью стучался очередной островной день, наполненный зноем даже более жестоким, чем предыдущий. Как выдержала? Мэл сжала виски кончиками пальцев — тот напор, с которым Хойт настраивался изображать сочувствие, до сих пор давал о себе знать стуком тысяч молоточков внутри черепной коробки. Любезностям с его крокодильством пришлось отдать остаток ночи и набирающую яркости рань. Солнце между тем уже вовсю карабкалось ввысь, меняя рассветный багрянец на пыльно-розовое утро. По солнцу Мэл, оказывается, давно приноровилась более-менее точно прикидывать время. Хойт отчалил примерно час или чуть больше назад, оставив телепатке целый ворох разрозненных картинок. Не только фантазий. Ещё воспоминаний, в том числе, кажется, из крокодильего детства. Был же он когда-то мальчишкой, верно? Как бы ни казалось в порыве эмоций, что его величество какого есть сплели из жёсткой проволоки и кусков резины, а после вдохнули в похожую на ящера статую то ли некромантскую, то ли машинную пародию на жизнь, Хойт всё же вырос в такое из ребёнка… Бывали времена, когда будущий островной король с лихорадочной быстротой нырял под стол. Вздрагивал от резкого, как пощёчина, окрика, потом от громкого треска. Отцовский кулак врезался в столешницу над головой, а в полуобмороке чудилось — прямо в макушку, так сильны были грохот и страх. Нет, родитель не колотил сына кулаками. За ногу выдёргивал из укрытия, чтобы изо всей пьяной дури отходить ремнём с увесистой пряжкой, которая оставляла чертовски болючие кровоподтёки. На пряжке красовалась гравировка — шахтёрский знак. По виду точно шахтёрский, к тому же сам Хойт перед новобранцами каждый раз талдычил, что отец — с каким же ядом произносилось это слово — был шахтёром. — Ммм, и что теперь? Пожалеем его величество? — настолько же ядовито осведомился Алвин. — Чуть позже он мечтал, что я разделю его пироманию. Примусь коллекционировать жжёные шкурки, — спины одного китайца ему уже мало. В общем, возьмусь за ум и заделаюсь примерной валькирией… — как-то слишком сухо констатировала Мэл. — Дело… кхем… даже не в этом. Кажется, папашины побои — единственное, что вызывает в нашем драгоценном боссе… отголоски человеческого. Мэл замолкла — надо же, мысленный голос тоже способен прерываться, когда воздух из груди вытесняется раздувающимся, будто шарик, гневом. Гнев беспокоил и Алвина, но тот помалкивал, словно опасался лопнувшей паузой вконец перепугать притихших хозяев. Старики вновь косились на гостя с опаской. Сидит, мол, этакое длинное изваяние, уставилось в одну точку немигающим диким взглядом. Длинным же пальцем тычет в сторону видимого только ему собеседника, шевелит губами, гримасничает и сверкает глазищами, то с маньяческой яростью, то буквально лучится теплотой и нежностью. Тут же застывает совсем без движения, словно копирует местных идолов, которые, кажется, тоже вечно вслушиваются во что-то в темноте зарослей и развалин. Жуть жуткая. При помощи Мэл Алвин увидел себя со стороны и не то чтобы смутился — чтобы этот бесстыжий вдруг научился смущаться? — но рассудил, что имиджу опасного психа здесь не место. Не в этой хижине, не перед дедом же с его жёнушкой, господи. Парочка, похоже, мирно собирала на стол как раз перед тем, как гость проснулся и принялся вести себя на манер обитающего в собственном мире беглеца из дурдома. На буйных, обдолбанных, странных и попросту садистов старики, похоже, насмотрелись вдоволь, поэтому Алвин не удивился бы, побросай оба нехитрую снедь и отпрыгни прочь, куда не дотянутся руки долговязого пришельца. Ей богу, даже tio Луис сиганул бы не хуже кузнечика — и даже нога в негнущемся лубке не стала бы помехой. Как ни в чём не бывало, но при этом не забывая обходиться без резких движений, Алвин принялся разминать шею и плечи. Мэл транслировала ему общие настроения. Герр командир по устоявшейся уже привычке принимал информацию к сведению — со смехом и внутренним стоном досады одновременно. — Всегда по утрам болтаю сам с собой… — наконец громко констатировал в пространство, обращаясь ко всем сразу и ни к кому по отдельности. — И веду себя, en komplett dåre, как полный болван. Но… к вечеру обычно исправляюсь, — пообещал он, старательно хлопая ресницами. Безотказное оружие, которому даже ведьма так и не нашла, чего бы противопоставить, да и не слишком добросовестно искала, усмехнулась Мэл. Люди неподготовленные тем более терялись. За редкими исключениями, которым, похоже, терять уже было особо нечего. — Дело как бы к полудню… — почти добродушно, но с не по-девичьи ворчливыми нотками отозвалось «исключение». Эбби, похоже, осваивала местную кулинарию и прямо сейчас месила тесто для хозяйских лепёшек, от усердия перепачкав мукой чересчур серьёзную мордашку. — Вот я и говорю: чем ближе к закату, тем больше я адекватен… — Алвин скопировал русалкину серьёзность. Осмотрелся — в хижине не хватало одного постояльца. Эбби с неожиданной цепкостью проследила взгляд: — Сэм проверяет окрестности. Не в первый раз уже… — сообщила с долей упрёка в сторону некоторых, дрыхнущих допоздна. Спохватилась, вспомнив о приключениях, с которыми гость, по словам того же герра Бекера, добирался до хижины. Шмыгнула носом, утёрлась тыльной стороной ладони, ещё сильнее выбелившись мукой. — Полагаю, Сэм как всегда осторожен, — Алвин проговорил это как аксиому. Эбби заработала руками так яростно, что тесто жалобно зачавкало, а стол застучал ножками об пол и боковиной о стену. Рыжая, похоже, боролась с собой. На Мэл вдруг во всей полноте накатило понимание: девчонку тянет к герру Бекеру гораздо сильнее, чем — всего-то — к спасителю и покровителю. Бросить того, кто тебе дорог, разгребать нешуточный замес, а самой бежать без оглядки, пускай прочь от творящихся на островах ужасов, но с двумя незнакомцами, — да, как бы тут и в самом деле не разорваться. Впрочем, Эбс всё-таки решилась. Настолько, что даже переоделась в походное, — предусмотрительный Сэм раздобыл подходящий девичьей фигурке и не мозолящий глаза камуфляж. Похожие на факел волосы упрятались под банданой, а может, и вовсе отведали ножниц. Решимости в расставании с роскошной шевелюрой Мэл уже не удивилась бы — уж больно лихорадочно блестели у рыжей глаза, — но проверять подозрение не стала, рационально рассудив, что силы можно потратить и с большей пользой. — Эта твоя «крокодилица»… — шмыгнув носом, нарушила паузу Эбби. — Ты по ней очень скучаешь? На сей раз Алвин таки замялся, хоть и всего на мгновение. Потом приложил руку к груди: — Скучаю. Она всегда — тут. — Скорее — тут… — Мэл фыркнула в эфир и красноречиво постучала себя по лбу. — И там тоже… — и не подумав обидеться, очень серьёзно подтвердил Алвин. — Но меня всё устраивает. Вообще девчонке палец в рот не клади. Думаю, не испугается, если ты вдруг подашь голос у неё в голове. — Ещё не время… — Мэл прекрасно знала, что Алвин почувствует грустную улыбку и истолкует её как надо. Наблюдать за Эбби исподволь было не то чтобы интереснее, чем опробовать телепатический разговор. Вслед за любимым командиром Мэл почти не сомневалась: посуровевшая за время мытарств на архипелаге рыжая не оробеет перед ведьмой, только вот дальше назревала проблема посерьёзнее. И Сэму, и его подопечной предстояло узнать, что попутчики побегут вовсе не под крылышко известной Конторы, как договаривались раньше. Совсем пустяковое новенькое обстоятельство, которое как минимум означало: если девчонка всё-таки с беглецами, она никогда не попадёт домой. Больше того, очутится настолько далеко, насколько и во сне вряд ли видела. — Считаешь, это самое страшное? — Мэл ощутила, как Алвин задрал бровь. За ширмой сарказма тут же уловился отголосок едва ли не нервного тика. Крепость Хойта, периметр, под завязку набитый наёмниками. Обученными, хладнокровными, хорошо оснащёнными, вооружёнными до зубов. Перед внутренним взором у Мэл нарисовался даже миномёт, который здесь прописали около западных ворот и в случае чего легко простреливали бы прилегающие дороги. Плечи съёжились от мгновенного озноба — будто кто льда за шиворот сыпнул. Почему-то припомнился остров в Атлантике, клочок суши площадью меньше километра, в эти времена ещё кишащий невозможно ядовитыми ямкоголовыми гадами. Мэл рассмотрела и другое. Как к центральным воротам Хойтова логова в открытую подъезжал знакомый пикап с пулемётом. Сэм бодро топал через парадный вход, делая вид, что явился официально и по делу. Невзначай сворачивал в сторону казармы. Переваливаясь на неровностях грунтовки, с востока к периметру тем временем катилось авто без дверей. Когда до восточного въезда оставалось чуть больше сотни метров, кузов машины вспыхивал. Заблокировав руль и педаль газа, из разгорающегося костра выпрыгивала долговязая фигура. На приличной скорости костёр врезался в железные створки. Они содрогались и стонали, и тут же в кабине, тоже охваченной пламенем, снопами разбрасывая искры, невыносимо оранжевым на фоне ночи чудовищным цветком распускался взрыв. Перед приоткрытой дверью в комнату пленницы герр Бекер, удивительно ловким движением миновав бронежилет и ремень, снизу вверх втыкал нож в поясницу похожему на шкаф караульному. Снаружи вовсю рокотало пламя и уже стрекотали автоматы… — Не годится… — У Мэл адски зачесалась переносица. Зуд утолялся кое-как, но у Алвина на волне тревоги на язык просились возражения, и Мэл поспешила объясниться, смягчив голос до ласковой вкрадчивости: — Вернее, сойдёт только в качестве о-о-очень запасного плана. — Да что… — герр командир и сам понимал, что задумка, мягко говоря, шумная, если не сказать экстремальная. Перемежаясь с проклятиями, идеи тяжкими кувалдами толклись в мозгу. Каждая так или иначе предполагала проникновение внутрь периметра, грохот за забором и прорыв к воротам. Даже если этапы операции один за другим пройдут как по маслу, преследования никто не отменял. От крепости до аэродрома рукой подать. Вывести из строя связь — дело более затратное, чем хотелось бы, в то время как на команду и подъём вертолёта уйдёт едва ли пара минут. Мэл и Алвин, они оба представили это одновременно. Груда железа нависает над вихляющей колымагой, громыхание винтов и потоки воздуха вынуждают беглецов пригибаться, пыль липнет к лобовому стеклу и застилает глаза. Вертолёт разворачивается бортом, а потом… потом под рыжие всполохи во всеобщую какофонию вплетается лязгающий голос ДШК. До боли наморщив лоб, Мэл лихорадочно пыталась вспомнить, видела ли на островных вертолётах узлы-подвески с ракетами или гондолы с авиапушками. — Не забивай голову. Я… — Алвин встряхнулся, когда что-то лопочущая на своём хозяйка едва ли не силой впихнула ему в ладонь кружку с каким-то варевом. Приняв не слишком внушающий доверие напиток, от которого поднимался горьковато-терпкий пар, герр командир вернулся к эфирному разговору: — Я не видел ни ракет, ни турелей. По-хорошему, это, конечно, не гарантирует, что их здесь нет. Да в общем-то… хватит с нас и пулемётов. Он сжал пальцами кружку и решительным движением опрокинул в рот половину сомнительного содержимого. Напиток оказался не таким уж горьким, определённо пряным и, что удивительно, в пару мгновений разбудил до сих пор спящий аппетит. Урчание в животе соперничало с рёвом разъярённого медведя. Через миг Алвин жевал, похоже, вечернюю лепёшку, потому что свежие ещё не испеклись, и тут же заедал её вполне сегодняшней похлёбкой, ещё горячей, спешно дуя в ложку с горкой разваренных бобов. Где-то на фоне позднего завтрака Эбби хихикала над манерами гостя за столом. Мэл призадумалась, не припомнить ли девчонке этот смех при встрече, но Алвину совсем не казалось, что командирский авторитет хоть сколько-то нарушен. Уф, — Мэл перевела дух, не слишком разобрав, с чего вдруг так взвинтилась. Оберегать своё сокровище дело понятное, но Эбби ничего плохого не сделала. Разве что Хойт разбередил ведьмины нервы, душу, злость, тревоги и страхи сильнее, чем Мэл себе — и Алвину — готова была признаться. — Я… понимаю твои чувства. Не в моих правилах настолько просто прощать провинившихся, но… герр Лунд объективно хорош. Был… — его величество взял скорбную паузу в своём неумолчном вранье. Усилием вызвал в памяти собственную детскую дрожь под глухое, тяжёлое «бум» над макушкой, деревянный треск и сдавленное гневом отцовское «иди сюда, маленький ублюдок». Только так ублюдок давно выросший и заматеревший мог заставить себя демонстрировать эмоции и даже их ощущать. А ещё говорить настолько убедительно, чтобы не просто внушать другим, но и самому себе верить. О, его величество сполна освоил умение проникаться крутостью собственной лжи. Мэл припомнила речи Хойта в пещерном порту так чётко, что ощутила привкус гари и услышала вопли из железного ящика. — И парней подобрал… профи что надо… Жаль, что так вышло. Я… собирался их вернуть. Даже вертолёт выслал… но было поздно. Мэл припоминала также, как резко в тот момент спрятала за ладонями выражение лица, которое могло её выдать. Хойту жест показался натуральным. Тем более, глаза после темноты никак не могли привыкнуть к свету поганых трубок и отчаянно слезились. Слёзы Мэл и не думала утирать. Наоборот, намеревалась через пару-тройку минут разразиться настоящим водопадом. Благо его величество этому только способствовал, когда закатил в комнатке то ли импровизированные поминки, то ли глобальное успокоение ведьминой нервной системы вкупе с игрой в заботу — при участии почти традиционной бутылки виски. Мэл безропотно позволила себя усадить, так же покорно, играя в деревянность движений, осушила стакан, в который Хойт плеснул добрые две трети. Вкуса не почувствовала, жара и так было предостаточно, зато хмель добавил куражу для пущего актёрства. — Вертолёт кружил над морем больше часа, но… экипаж видел только огонь и обломки… — Хойт тем временем тоже вовсю театральничал. Даже затянул типичную паузу и воспользовался ответным молчанием, чтобы пристроить ладонь у жертвы на запястье. Проще простого — всего-то смотреть прямо. Мэл прогнала внутреннюю дрожь и терпела, хотя казалось, что руку придавило к столу горящей головешкой. — Так-то лучше… — Проскочило сквозь эфир. — Теперь, когда на горизонте нет ни Вааса, ни шведа, из девочки можно лепить что угодно… Стекло звякнуло о стекло, мягко плеснулась в стакане янтарная жидкость. Мэл продолжала прикидываться куклой. Играть в живые куклы его величество любил — настолько, что не удержался от извращённой нежности и сместил поглаживающие пальцы внутрь ведьминой ладони, одновременно сноровисто управляясь с бутылкой. Нет, он не забыл, что перед ним ведьма. Скорее в порыве эгоизма понадеялся на собственное хитроумие — и на глубину чужого горя, которого на самом деле не понимал. И на охрану, куда ж без неё. Хойтовы псы-на-невидимых-цепях застыли у проёма распахнутой двери и сверлили, сверлили глазами гадкую мизансцену: вдруг боссу подурнеет. Так инструктировал его величество. На всякий случай, а в остальном и мысли не допускал, что где-то ошибается. Впрочем, взгляды один чёрт тыкались промеж ведьминых лопаток, твёрдые, словно стволы штурмовых винтовок. Был ещё Итан, разум которого медленно, но верно добирался до точки кипения. Под столом Мэл стиснула в кулак свободную руку. Не оттого, что все вертухаи скопом чересчур уж донимали, скорее впившиеся в ладонь отросшие ногти отрезвляли в желании ухмыляться злорадно очередному открытию. Выходит, о финальном эпизоде вылета «винтозадые», как назвал их Сэм, благополучно смолчали. Засунул бы Хойт в железный ящик пилотов Сонни и Расти с придурошным пулемётчиком Микки-minge, или решил бы, что за малым не утопленный аппарат есть недостаточное для казни пригрешение, — чёрт знает, главным было другое. Хойт понятия не имел, что ведьма хоть как-то вмешивалась в происходящее над проливом. Больше того, не представлял, насколько далеко простирается её власть, хоть, конечно, удостоверился в умении поддерживать более-менее дальнюю связь. Сами летуны, помнится, заподозрили в инциденте происки Цитры с её сонмищем духов-прародителей. Его величество решил пойти по тому же пути. А именно целиком и полностью спихнуть вину за гибель ведьминого шведа сотоварищи на дикарей повстанцев. Сам же — о боги, вот так спектакль — перед глазами скорбящей дамы занял позицию едва ли не пострадавшей стороны. — Дикари наносят огромный ущерб моему бизнесу… — Хойт склонил голову, умудряясь при этом буравить Мэл мертвенными искрами зрачков. Вблизи его веки походили на пергамент, а на нездорового цвета белках чересчур уж явственно выделялась сеточка сосудов, наводя на мысль о проблемах со здоровьем и самочувствием, но куда там — его величество не то что не собирался хворать — готовился сожрать всех и вся, подмять в пароксизме неуёмной жадности. Кого-то он мне напоминает, подытожила Мэл. Поймала себя на том, что впервые вспомнила отца без ярости — холодно, с отстранённой иронией. Впрочем, тут же вздрогнула: теперь поползновения Хойта ощущались ещё более гадкими. — Эти туземцы… Они всегда упорно сопротивлялись цивилизации. А теперь… убивают моих лучших людей, — его величество старательно выделил голосом последнюю фразу. Подался к Мэл, сжал её пальцы, глядя особенно проникновенно, — чтоб уж наверняка прогнать сомнения по поводу того, кого именно считает «лучшими людьми». — Знаешь, я видел, как ты мстила китайцам. Только за то, что они подвергли герра Лунда опасности. Сейчас уничтожить дикарей для меня вопрос не только репутации, поэтому я… с тобой. — Меня сейчас стошнит… — как-то сдавленно донеслось с Алвиновой стороны контакта. Герр командир и впрямь, будто его мутило, сначала глубоко вдохнул, потом сцепил зубы. Только после этого наклонился и продолжил зашнуровывать ботинки. Подкрепившись, он воспринимал картинки куда острее, чем спросонья. Казалось, только привычные, монотонные манипуляции для приведения себя в мало-мальский порядок помогают Алвину не сатанеть, в то время как даже мысль, что он сам напросился, когда уговорил Мэл показать ему всё, уже не успокаивала. — И ты ещё талдычишь, что я не должен ухватиться за первый попавшийся план… Взбивая в эфире гулкое эхо, Алвиново сердце, по мнению Мэл, нарушало все возможные ритмы, а шнурки, кажется, трещали в длинных пальцах. Мэл не выдержала, погладила эфемерной ладонью по нахмуренному командирскому лбу. Могла бы — и пот бы смахнула. — Успокойся. Он не собирался меня тут же, не сходя с места… валить и трахать. Ему приспичило завести единомышленницу… ну, и любовницу в качестве бонуса. И, возможно, телепатку на племя… Ну что за выражения? — заслышав пару особенно забористых «этажей» на смеси двух языков, фыркнула Мэл. — А что… об армии телепатских карапузов-берсерков он тоже мечтал… мельком, на далёкую перспективу. Нет, я не издеваюсь. Это Хойта… несло и распирало. — Кто бы говорил. «Валить и трахать». Леди называется… — Эфир передал гримасу, скептически-насмешливую, но пульс от разбуженной ею нежности зашкалил уже у Мэл. — Он… так и назвал меня: его смертоносной леди… — пожаловалась она. Во всей полноте ощутила вдруг, насколько всё-таки устала. Вид сквозь пыльное окно всё больше расплывался, двоилась рама. Мэл зажмурилась, остервенело надавила кончиками пальцев на веки. Перед глазами завертелись кислотно-многоцветные кольца, пятна и точки. Хотелось пить. Браниться, вкладываясь без остатка в злость, тоже хотелось. Первое легко было исправить бутылкой с водой. Второе никуда не годилось. Требовалось угомониться самой и убедить Алвина не пороть горячку. Герр командир в жажде деятельности добрался до оставшегося при нём оружия. С замиранием сердца готовился открыть чехол винтовки, оценить ущерб и масштабы работ по исправлению. Тут же подсчитывал в уме, за какое время управится. При всей любви к боевой подруге сейчас перспектива убить на чистку и смазку сколько-то долгих часов не на шутку раздражала. Мэл тяжко вздохнула, собралась с силами и «заговорила». О том, как Хойт наконец отпустил её руку. О том, что делал и о чём болтал дальше, — как о доказательстве пока сомнительного для герра командира тезиса «пороть горячку не стоит, стоит прислушаться к ведьме». Которая, похоже, начинала понимать, на что способна. И даже относиться к собственному дару с той же трепетной нежностью, с которой герр снайпер смотрел на свою винтовку. А Хойт… Хойт в новом эпизоде безумного ситкома подливал жертве — как он в эйфории перспектив полагал — грядущего перевоспитания виски. Смахивал со стола высохшие слюдяные крылышки — всё, что осталось от последней трапезы восьмилапого ведьминого гостя. Морщился, но вряд ли на чуть заметный беспорядок. — Ваас… — он произнёс это имя со смесью брезгливости и пренебрежения, — наконец соизволил позаботиться об этом мальчишке, Броди. Теперь, когда дикарская шлюха… кхем… жрица осталась без так называемого великого воина, восстание проще будет… Его величество сжал кулак — так, что хрустнули побелевшие суставы. Намеревался патетически спросить, поможет ли такая талантливая «девочка» раздавить мятеж, когда сверлящая содержимое стакана деланно неподвижным взглядом Мэл встрепенулась. — Броди… убит, сэр? — Он поверил? — спросил Алвин. Тут же хмыкнул скептически: — И что нам всё это даёт? — Он не просто поверил… — Мэл непринуждённо пожала плечами. — Чуть не лопнул от восторга, когда решил, что я толком ничего не видела, не знаю, и могла только иногда чувствовать тебя. А значит, мною можно вертеть, как величеству заблагорассудится. Внушать, что во всём виновны повстанцы, то есть они заслуживают сдохнуть в конвейере ведьминой мести в жутких корчах, а он единственная надежда, опора и, ясное дело, источник заботы… — Вот оно как… — герр командир начинал понимать, куда клонит его ведьма, но всё ещё внутренне сопротивлялся. Дёрнулся, когда хозяйка дома сунула под локоть отрез чистой ткани — подстелить под винтовку. С опаской покосилась на грозный предмет и ретировалась. Алвин продолжал пялиться прямо перед собой, принадлежности и флаконы с оружейным маслом из запасов Сэма расплывались перед глазами. Мэл чувствовала силу — и почти боль, с которой Алвиновы пальцы сминают клочок ветоши. Алвин злился — на то, с какой лёгкостью Хойт сливал даже верных ему людей. Это бессмысленное по своей сути чувство, которое Мэл, впрочем, разделяла, в первую очередь касалось почему-то Вааса. Уж Ваас то мог найти себе лучшее применение вместо того, чтобы прозябать зверем на поводке у пришлого царька-захватчика, — упорно сидело в мозгу. Вместо терпеть понукания, насмешки, и наконец сделаться ненужным и отправиться в утиль по прихоти босса. «…и как тебя за это отблагодарили?! Выбросили на свалку?!» — прокаркали в голове у Мэл хриплым голосом главаря. Сейчас, после невозможно долгих месяцев на этих потерянных для неба островах она не совсем понимала, к ней ли обращался Ваас в их первую встречу на станции. А может, сам с собой болтал в полубреду. — Неплохо, правда? — Хойт привлёк внимание звоном стекла о стекло и цокнул языком. Последний звук навёл Мэл на мысль, что босс таки подшофе, хотя неподготовленный наблюдатель в жизни не догадался бы. Для ведьмы хмель вился на поверхности. Величеству хотелось сменить позу и расслабиться, и чтоб в голове приятно кружилось, а рядом было жаркое тело помощницы, которая сделает хорошо своему королю, а через минуту без тени жалости и сомнений уничтожит его врага. Мэл ощутила, как упорно Хойт гонит от себя этот образ — рановато, мол, — но картинка упёрлась и продолжала развязывать язык. — Получше пойла, которым угощал тебя Ваас? Ну… тогда, после боя в форте, — его величество умудрился подмигнуть, сохранив при этом каменное выражение лица. — Я… не пила то, что приносил Ваас. Сэр, — Мэл машинально ответила правду. Наткнулась на скабрезно-понимающую — кто бы сомневался — ухмылку, но сквозь неё, как сквозь прозрачную плёнку, видела другое. Много чего видела. После того же боя, помнится, потрёпанная ведьма и спустившийся из-под небес снайпер самозабвенно целовались, пока где-то рядом пошатывался и бормотал пришибленный шотландец, а двое в костюмах кустов размахивали ветками и толкали друг дружку локтями. Под сердцем сделалось как-то особенно тоскливо и зло. Обжигающий глоток застрял в глотке. Перехватило дыхание, выступила новая порция слёз. Требовалось всего-то моргнуть, чтоб они потекли по щекам. — Да ладно, девочка. Нет ничего зазорного в том, чтобы прицепиться к надёжному человеку и платить ему за защиту любовью и лас… — Хойт сообразил, что перегибает, и оборвал измышления на полуслове. — Герр Лунд тогда… отправил Вааса прочь… сэр… — изо всех сил демонстрируя, что говорит с трудом, пояснила Мэл. — Ясно, девочка, дикарей ты не любишь. Предпочитаешь чистеньких, цивилизованных и культурных… на том со временем и сойдёмся… — Хойт в порыве радостного умиления планами — и конечно же любимым собой — чуть не расплылся в отнюдь не мысленной улыбке. Спохватился, скривил рот. — Видел бы свою рожу… — прикрывшись на всякий случай блоком, подумала в тот момент Мэл. — Герр Лунд, как ни крути, тщательно относился к своим обязанностям… — Хойт скорбно, как он сам считал, закивал. Но невидимый хмель так и толкал его величество на доступное ему подобие остроумной игривости: — А ты, как мне рассказали, вознаграждала его в числе прочего воистину волшебным массажем. — Jävla skit! Он правда считает, что до хрена соблазнитель? — хмыкнул Алвин. О, как же он презирал сейчас Хойта за нелепые донжуанские ужимки и эмоциональную глухоту. Как сам тянулся к Мэл, утешал, пытался повторить эфемерную ведьмину ласку и ответить похожим касанием. Остро, до пробоев под сердцем жалел, что не может пока коснуться по-настоящему. Но хотя бы не рвался больше в бой по наспех скроенному плану-самоубийству. Мэл не слишком скрывала вздох облегчения. А Хойт… Хойт был бы смешон, если забыть о железных ящиках и прочих милых пристрастиях в этом духе. — Он из кожи вон лез показать, что покровителя круче него телепатке здесь и теперь не найти… — Мэл буднично пожала плечами. — Заодно не удержался похвастать, мол, у него в каждой дырке от сортира есть глаза и уши. — Грубиянка… — с нежностью проворчал герр командир. — Ладно. Что предлагаешь взамен «самоубийству»? Краем глаза он поймал осуждающий взгляд трудяги Эбби. Сообразил, что снова со стороны кажется безнадёжно зависшим, на сей раз над винтовкой, с почти вынутым магазином в ладони. Встряхнулся, зашевелился. Собираясь с мыслями и формулировками, Мэл с завороженным восторгом следила за той работой-священнодействием, при которой детали и узлы занимают на чистой ткани строго отведённые места. Мэл могла бы поклясться, что в прошлый раз всё лежало так же. Даже с учётом смены места, обстановки и даже другого, чтоб его, лоскута. — Сегодня после полудня Хойт прихватит самых способных из своих дуболомов и отбудет в порт принимать партию новобранцев. Может, после заскочит с инспекцией ещё куда, как вариант, на аэродром. А может, залипнет по крайней мере ещё на сутки в компании ящиков, костей и клеток, — всё, как он любит. В эфире, распространяя особую дрожь, растекался командирский скепсис. В стремлении рассеять его физически ощутимые волны Мэл заторопилась: — То есть над душой у меня никто зудеть не будет. Подберу к «замку» «отмычку» — и ждите меня потихоньку… снаружи. Сжав губы в тонкую линию, Алвин сосредоточенно извлекал из трубы-станины ствол, затворную раму, пружину. Следов ржавчины виднелось не так чтобы много, но герр командир щурился на каждый, как на личного врага. Косился на упаковку стальной «ваты» и флаконы оружейного масла, предвкушая, насколько сильно придётся попотеть. — Я… справлюсь, Алвин. Без шума и взрывов. «Замочек» фактически готов, дожать осталось совсем чуть. Мэл никогда не любила и не умела подолгу болтать и собственные таланты к развёрнутым по правилам ораторского искусства речам оценивала примерно на трояк с минусом по десятибалльной шкале, но теперь подбирала нужные слова по какому-то чудесному наитию. Наконец магия ведьминой уверенности затронула и герра командира. — Просто доверься мне. Ладно? — Fan… Ты ведь и её спасти умудрилась… — он указал подбородком на идеальный парад деталей, — не только меня. Да, видимо, я должен довериться. Кто, кроме тебя, способен на чудо. Как-то смялась мысль о том, что подобного комплимента за всю жизнь не получала ни дочь, ни ученица, ни курсант, ни артиллерист или, тем более, ведьма или наследница корпорации Харт. Сделалось куда теплее, чем от виски, но совсем по-другому, похоже и непохоже на ту эйфорию, которой так хотелось поддатому Хойту. Мэл попыталась сосредоточиться. Поняла, что совсем — хвала ускоренному метаболизму — трезва, но веки сами собой вспомнили, что перед визитом величества собирались слипнуться надолго. — Сволочь! Jävla galning совсем не дал тебе поспать! — возмутился чувствительный герр командир. Прямому приказу отправляться наконец в кровать Мэл не сопротивлялась. Аккуратно «выключив» контакту передачу изображения и звука, через минуту устроилась в по-быстрому приведённой в порядок постели. Вспомнила взгляды, которыми в сторону последней пару раз покосился Хойт. Брр. Какая пошлость. И вообще, здешние маньяки сегодня будто сговорились установить, кто напоследок обскачет остальных по части гадства и мерзости. Швед не успел подохнуть — эта уже с боссом любезничает. Что не так с этими шлюхами? Сучара. Сучара. Сучара. Такая же блядь, как Илейн. Корчила из себя недотрогу… Шмара. Всего-то белая шмара с большой земли! Милость Хойта? За что ей опять милость Хойта? Что в ней такого? Почему, почему, стерве всегда лучше всех? Хойт просто идиот. Одаривает предательницу… швед ведь дезертир! И эта сука была с ним заодно, как пить дать была! Илейн… Илейн… Ну почему все бабы такие как ты, чёртова ты дохлая дрянь. Погоди, сука. Если ты обычная блядь, значит, с тобой можно как с блядью. Итан дошёл до кондиции ровно в ту пару мгновений, когда спина Хойта, а потом и квадратные спины телохранителей перестали маячить в парадном проёме казармы. Швырнуть ведьму на койку и поступить так же, как в джунглях с приглянувшимися аборигенками, а может, переломать предмету ненависти побольше костей, — Мэл так и не определила точно, чего и в какой последовательности хотелось слетевшему с катушек носорогу. Кажется, всего сразу, лишь бы ведьма не «задирала нос», не «каталась как сыр в масле» и не думала, что у неё «всё схвачено с боссом». За что? Почему стерве всегда фарт? Что в ней такого?.. Вишенкой на торте Итановых желаний значился хруст «тонкой ведьминой шейки». Хотя в следующий момент потерявшая связь с мозгом туша ощущала шевеление в штанах, — и, войдя в раж, смутно удивлялась, ведь в последнее время признаки жизни промеж ног радовали даже реже, чем через раз. Слова пропали. Под утробный животный рёв Итан ринулся к окутанной багровым туманом цели. Туман, похоже, превратился в стену: на что-то же Итан налетел с разбегу лбом! Твёрдо, до чего же твёрдо, — удар высек видимые искры. Следующий походил на встречу затылка с окованной железом битой, — Итан знал в этом толк, отхватывал пару раз в потасовках от противников, которые кое-что умели. Не то чтобы умельцы из баров и прочих тошниловок добивались особого результата, но Итану было с чем сравнивать. Сейчас у него голове, прямо внутри, мать её, черепушки, будто граната рванула. Боль мигом охватила Итанову гордость — массивный загривок, и тут же накинула электрическую сеть на весь мозг. Ещё секунда — и черепная коробка стала походить на котелок, в котором булькает чёртова каша. По позвоночному столбу тем временем сверху вниз скользило что-то жуткое, не иначе как сгусток абсолютного холода. Вспомнился наркоз у дантиста, с той разницей, что на сей раз «челюсть с гнилым зубом» выросла до полуметра и ползла по спине к заднице, а оттуда, раздвоившись, кажется, к пяткам. Итан рассвирепел. Не так уж чтоб сразу, всё-таки недаром его считали толстокожим, а пройденные когда-либо тесты на темперамент в унисон выдавали вердикт: преимущественно флегматик. Нет, сначала «преимущественно флегматик» обнаружил, что от всего тела мало-мальски чувствует одну только голову. Остальное не подчинялось командам, зато ныло так, будто его на совесть продёрнули током. Нервы завязывались узлами и, кажется, вибрировали в невыносимом инфразвуке. Итан хотел взвыть, но только всхлипнул и всей своей недюжинной силой вложился в единственный шаг. Не схватить стерву, так раздавить собственным весом. Мэл, как и всё остальное, подслушала это намерение и только ухмыльнулась, зная, что носорог ослеп. При его габаритах, да в тесной комнатушке проблема в общем-то невелика, если только жертва не надумает выскочить в коридор. Вот только жертва сама по себе та ещё проблема. Мэл в коридор не собиралась, больше того, притворила дверь — ни к чему стирать грязное бельё за порогом. Итан и впрямь превратился в громадную кучу замызганных тряпок — запутался в ногах и грузно повалился вперёд. Рухнул бы ничком, но рывок за нужные проводки помог коленям аккуратно подогнуться. Ну что, мистер Хойт, не только вы здесь кукловод, верно? — без злорадства, да вообще без ярких эмоций спросила в пространство Мэл. В ответ эфир сморщился и задрожал, — будто сама Вселенная иронично хохотнула. Мэл поймала этот «хохот», будто энергетическую волну, чтобы надёжнее опутать застывшее в полуметре коленопреклонное тело. Всё, кроме глаз. Зрение, наоборот, вернулось к Итану через миг. Ещё пару мгновений парализованный громила привыкал к тому, что голова больше не болит оглушительно, а причудливо подвывает, будто тарелка-ханг в руках музыканта-недоучки. К радости быть зрячим Итан тоже привыкал. Впрочем, радости он по понятным причинам не чувствовал, а выразить крайнюю ненависть мог только бешеным вращением белками. Казалось, таким невероятным образом он пытается повторить движение, которым набрасывают лассо, и целью для петли, конечно же, была ведьмина фигура. Зацепить по-ковбойски, притянуть, потом раздавить. Мэл «притянулась» сама, вскользь заглянула в дико выпученные зенки. Итану новое положение пришлось не по нутру — ведьма ведь не вышла ростом, а теперь глумливо и равнодушно пялилась сверху вниз. На него-то, Здоровяка, Носорога, «охотника из амазонских джунглей»… Мелкая, мелкая дрянь. Гадина, змея, жало бы тебе вырвать. Надо же, новые комплименты, бесстрастно констатировала Мэл. В ответ склонилась так близко, что защекотала макушкой Итановы губы, сомкнутые против носорожьей воли. Коснулась кобуры, провела пальцами по рукоятке пистолета. Итану нравились мощные пушки с массивной рукояткой, удобно ложащейся в крупную ладонь. Нынешняя модель была идеальна — и в качестве оружия, и как без малого возбуждающий в эротическом смысле пугач для слабонервных. Или орудие казни. Теперь идеал трогала чёртова ведьма. Бабам лучше трогать не оружие, а совсем другие… инструменты, — это Итан считал почти аксиомой, но ведьме на его аксиомы было плевать. — Выбить тебе мозги из твоего же пистолета? — выпрямившись, поинтересовалась Мэл. Тон получился восхитительно деловым, без тени намеренного издевательства. И, кажется, именно поэтому пугал ещё сильнее. Итан умудрился заёрзать всем нутром, внешне оставаясь всё тем же истуканом с живыми глазами. Последние, судя по всему, готовились вывалиться из орбит и мячиками запрыгать по полу. Поверженный Носорог подозревал то же самое, ощущая выламывающее глазницы давление и отчаянно формулируя связные слова из разрозненных слогов и звуков. — Может ведь застрелить… — Мысль наконец срослась, одарив Итана новой порцией отчаяния. — Бровью не поведёт. И никто не помешает. А Хойт… Хойту она правду скажет: я же… убить её хотел. — Неплохо для тугодума, — Мэл позволила себе улыбку и тут же её погасила: — А если вспомнить, чего ты хотел до «убить»… я уже говорила, что у меня к подобному особое отношение? Мэл взяла многозначительную паузу, прислушиваясь к всё более мучительным спазмам, которые одолевали Итанов мочевой пузырь. Сам Итан, чуя, что рискует оскандалиться перед ненавистной ведьмой, принялся подвывать на одной ноте, утробно и зло. — С другой стороны, мне бы не хотелось… огорчать босса… — Мэл приправила смешок тщательно настроенным цинизмом. Её вело особое вдохновение, побуждая находить нужные слова — и дёргать исподволь за кое-какие нити. — Босс у нас и без того весь в заботах. А потому я, пожалуй, позволю тебе уй… Вернувшаяся чувствительность накрыла Итана как-то всего целиком, с пяток по самую макушку. Волосы по всему телу встали дыбом, будто иглы дикобраза. Зрение, впрочем, снова помутилось, но Итан сосредоточился на том, чтобы подняться из унизительного положения. Ему удалось как следует опереть правую ногу на всю стопу и даже стерпеть мгновенную атаку из тысяч и тысяч раскалённых микрошипов. О, он встал бы и, видит небо, попробовал отомстить — именно эта идея на целую секунду затопила мерзко пульсирующее сознание. Ещё на мгновение Итан со всей чёткостью уловил звуки из коридора. Там, кажется, кто-то боролся с позывами расстаться с не до конца переваренным ужином — преждевременно, через оба из предусмотренных природой отверстия сразу. Совсем как прошлой ночью, когда из-за внезапной слабости до нужника не добежали сразу двое. Простое отравление. Обычное дело, в такой зной даже свежая и качественная пища рискует быстро превратиться в несъедобную, токсичную дрянь. Пострадавшие отправились в лазарет зажирать страдание пилюлями, остальные были вроде как в норме, и только Итан мусолил застрявшую мысль: — Что за, мать её, чертовщина творится в этой грёбаной сумасшедшей казарме? В коридоре вроде утихло. Итан навёл резкость, готовый лицом к лицу встретиться с десятки раз проклятой телепаткой, но вместо ведьмы наткнулся на Илейн. Дражайшая супруга почти не изменилась. Всё так же бугрилась разошедшимися на стыках костями, а лопнувшая челюсть искажала сладостную некогда улыбку до жуткого кривого оскала. Багровая сукровица по-прежнему просилась наружу из разрывов на коже. Задубевший силуэт перекосило в плечах из-за ноги, свёрнутой внутрь в голеностопе, и руки теперь казались разной длины. Последнее, впрочем, только помогало Илейн ловчее тянуться к мужу совершенно чёрными, усохшими до истончённости пальцами-крючьями. — И-итан… — Труп разинул рот, продемонстрировав скукоженные до корней зубов, шишковатые дёсна, потом сложил трубочкой губы в ошмётках кожи с мясом и затянул едва не на инфразвуке: — Скуча-а-л по мне, ми-лый?! Мой дика-арь из амазонских джу-унглей… Взмах мертвецкой руки едва не оставил на щеке и носу царапины от остатков некогда шикарного маникюра. Об Итанов блок когда-то ломались не только чужие пальцы, но и кулаки и даже стулья, но сейчас бравый Здоровяк сумел только слабо отшатнуться, от чего позорно завалился на бок. Руки снова не поднимались. С ужасающей силой вернулся паралич, навалился без малого полным сходством с давлением рухнувшего шкафа. О да, мебель на Итана тоже роняли. Он всегда выбирался из завалов с непринуждённой лёгкостью, но сейчас сумел только с присвистом выпустить сквозь зубы воздух. — Скуча-а-л ведь… — Тварь ухмыльнулась половиной рта — той, которая более-менее уцелела. Другая часть мертвецкой личины оставалась бы неподвижной, но разрывы расширились от натяжения, и масса из крови со льдом полезла на свет. Иней с Илейн тоже сползал — целыми лоскутами — и места проталин гадко лоснились, будто набухшие от мокрой гнили овощи. — Я знаю, скучал. Но ты не бойся, ми-и-лый. Я лучше тебя знаю, что тебе нужно, потому не отпущу-у… Итана замутило сильнее прежнего, хотя особой брезгливости он вроде за собой никогда не замечал. Помочь себе глубоким дыханием никак не выходило, получалось только моргать. Очередной взмах веками судорожно затянулся, глаза едва не закатились в обморочное положение, но Итан невозможным усилием вернул их обратно. — Как так случилось, что ты захотел другую, а, милый? — В потустороннем вое проклюнулись жалобные, плаксивые нотки. Илейн задрала бровь с подвижной стороны, от чего поплывшая сукровица корявой кляксой ляпнула на иссиня-бледную ключицу, а левый глаз как-то опасно подался вниз под собственным весом, будто собирался и вовсе выпасть. — И не просто захотел — даже твой дружок зашевелился. Как так? Разве я больше… Утробный всхлип Итана на миг заглушил разглагольствования мертвячки. Илейн клацнула корявой челюстью, покосилась одновременно на мужа и на всю обстановку разом. Пародируя, очевидно, прежнюю обворожительную походку, покачала бёдрами. Комнатку огласил костяной стук. Чудовищно тяжёлый булыжник наливался у Итана в самом низу живота. — Неужели я тебя больше не завожу? — надув ошмётки когда-то пышных губ, обиделась зомби. — Ну конечно, посмотри, во что я из-за тебя превратилась! Останешься тут красоткой, когда любимый муженёк так с тобой обошёлся… Невозможно острый запах озёрной тины заставил Итана поперхнуться. От сырости продрало горло, и тут же потускнел свет. Нет, дело было не в лампах, трубки вполне себе работали, но так, будто их погрузили в давно не чищенный аквариум. Ещё миг — и вода, мутноватая, с мельчайшими клочками илистой взвеси, вдавила Итану щёки, залепила рот и нос, забурлила в ушах. Итан обнаружил, что способен двигаться. Инстинктивно, словно крыльями, взмахнул руками с единственной мыслью: всплыть, подняться под самый потолок, где, возможно, остался воздух. Чуть приподнявшись над полом и чувствуя упругие завихрения воды, Итан воспрянул было духом, когда мощный рывок за лодыжки вернул изрядно измотанное тело вниз. Может, я и правда в озере? — Итана до мельчайших косточек пробрало холодом. Оказавшись на четвереньках, как никогда раньше потерянный Здоровяк зашарил вокруг себя. Идея с озером отпала сразу — под пальцами нащупывался обычный бетон, пористый, шероховатый, даже без ила — когда бы тому успеть нарасти. К тому же прозрачности хватало, чтобы рассмотреть угол стола и стул. С воздухом, тем не менее, дело обстояло всё хуже, лёгкие распирало и жгло, будто кислотой, а вода настойчиво просилась в рот. — Что та-акое, И-тан? — Илейн, которая пропала было из виду, когда комната превратилась в омут, материализовалась прямо перед Итановым носом. — Видишь теперь, чего мне перепало по твоей милости, грёбаный муженёк? Вниз смотри, мать твою! Вниз смотри, легко сказать, как же, когда бурление в чёрной от спёкшейся крови мертвецкой пасти, словно магнитом, притягивало взгляд. Совсем замёрзнув от идей, какую кару нежить придумает ему за неподчинение, Итан всё-таки уставился в пол. Теперь бетон колышущейся щёткой покрывали невесть откуда взявшиеся водоросли. Окружив Итана, они вытягивались в длинные пасма, похожие то ли на расплетённую пеньку, то ли на волосы утопленницы, и напрочь опутывали ноги от подошв ботинок до самого паха. Удушье становилось невыносимым. Итан с огромным трудом протиснул под водоросли пальцы, но путы, казалось, только затягивались, сквозь плотную ткань штанов впивались прямо в мясо, передавливали кровоток. Тонкие волоски, похоже, прочнее проволоки и паракорда вместе взятых, — прокомментировало Итаново сознание, прежде чем кто-то опустил условный рубильник. Лампы-трубки сначала раскалились до невозможно яркой белизны. Потом потускнели и совсем померкли, оставив на сетчатке похожий на негатив след всего, на что мгновение назад смотрели глаза. Негатив, впрочем, тоже оказался испорчен подпалинами, вращающимися по самым безумным орбитам. Давление наконец разжало Итану зубы. Вода хлынула в горло, разрывая гортань, трахею и бронхи, а лёгкие превращая в булькающие бурдюки. Вытолкнуть вторжение было нечем, да и сил уже не осталось ни на что, кроме немого крика: — Заткнись! Оставь меня в покое! Слышишь, тварь?! Ты давно сдохла… — окончание вопля смялось исчезающим клочком. Из темноты выплыло лицо Илейн — одно только оно, без всего остального. Теперь его исчертили линии надрезов, а мясо, местами наполовину отставшее от кости, тормошили клешнями раки, но чёрный рот всё ещё извергал слова. — Я всего-то просила, чтобы ты меня впустил. Открыл, дьявол тебя задери, долбаную дверь! А ты что сделал, а, придурок?! Думал, после всего я дам тебе свободу?! — нежить отквасила нижнюю губу. Туда немедленно вцепилась рыба, потянула лоскут вымоченной, бескровной уже плоти, что не мешало зомби дразниться: — Оставь меня в покое, бла-бла-бла… Нет уж, козлина! Не будет тебе свободы, пока не повернёшь херов ключ! Пока не повернёшь ключ! Фраза нагретым сверлом ввинтилась Итану в висок. Картинка-негатив лопнула, а может, лопнули глазные яблоки, потому что темнота переродилась в абсолютный чернильный мрак. Напоследок впрочем, мелькнуло подозрение, что какой-то озёрной дряни наскучило обгладывать труп, и теперь дрянь пробовала на зуб или клешни пока ещё живые Итановы лодыжки. Было больно, но как-то туповато, будто сквозь начинающий действовать укол анестетика. Ощущения ускользали и таяли, все, кроме одного — камня внизу живота, который набряк настолько, что грозился отдавить изнутри яйца. Наконец под камнем случился спазм, столь же мучительный, сколь и молниеносный. Что-то, похоже, лопнуло, и почти сразу в паху полегчало, в то время как по внутренней стороне бёдер растекалась горячая влага. Сознание — о, оно не иначе как чудом ещё оставалось при Итане — заполнилось треском и шорохом. Сдохнуть внутри сраного испорченного радио — в этом Итан усматривал особую обиду, с первопричиной которой, впрочем, всё равно ничего не мог поделать. Приходилось слушать, слушать и слушать одни и те же монотонные помехи и вспоминать все бредни, которые тут и там рассказывали о клинической смерти всякие там свидетели последней. Ни один из трепачей, к примеру, среди фонарей в конце тоннеля и неземного блаженства не упоминал о ледяном насмешливом голосе, который вдруг проклёвывался сквозь шумы. — Эй! Я не так уж сильно тебя долбанула. Не прикидывайся! Вставай, будь любезен, и топай уже отсюда! Голос стал чётче некуда, в нём не слышалось ни капли инфернальности. Фон состоял из обычных звуков казарменного коридора и периметра крепости: стуков, смешков, забористого мата. Всё это накатами разбавляли волны визга и стука механизмов из мастерских и ангаров. С добрым утром, мать вашу. Босс любит ранних пташек, впахивающих на благо королевства, едва забрезжит рассвет. — Ты издеваешься? — осведомился голос. Итана мутило, как если бы он и вправду наглотался воды, но блевать явно было нечем. Приходилось терпеть жгучую, горькую от желчи отрыжку, слушать и узнавать. — Если уберёшься сейчас и мне не придётся вытирать за тобой лужи, я, так и быть, скрою твои выходки от Хойта. Чёртова ведьма, — сомнений наконец не осталось, одно носорожье упрямство. Оно же, по сути, бессмысленное, мешало Итану поднять веки, хотя сквозь них пробивался знакомый белёсый свет люминесцентных трубок. Эти сволочи как и раньше щёлкали будто прямо по мозгам, которые, кажется, заржавели всеми своими дурацкими шестерёнками. Промеж ног было мокро, штаны противно льнули к бёдрам и с едким щипанием, похоже, обдирали кожу. Итана до мурашек пробрала гадливость к себе и собственному унижению, а прорезавшийся нюх, кажется, решил доконать тошнотным запашком. О, Мэл сполна разделяла последнее чувство. Признаться, в тот момент вместе с отвращением её разбирал истерический хохот, и пришлось потрудиться, загоняя его туда, откуда он будет незаметен. Потом она, кажется, всё-таки простимулировала пробуждение лёгким разрядом. — Просыпайся уже, бога ради… Итан дёрнулся всей огромной тушей, будто тронул оголённый провод. Зашипел кипятком на льду, зашёлся кашлем. Наконец прозрел, уставился на ведьму мутными, воспалёнными зенками безо всякого выражения. Выражение, впрочем, скрывалось куда глубже взгляда. Вконец пришибленный мозг всё же анализировал картинку и сделал самый неожиданный вывод из возможных. Ведьма показалась Итану очень… красивой. Так хороша могла быть ваза из тончайшего фарфора, которую тем не менее приобрели против твоей воли и против воли же постоянной помехой подсовывают под локоть. Подобную штуковину Итан давно — и намеренно — разбил бы вдребезги, а черепки растоптал в пыль. Впрочем, теперь он вполне осознал причины, которыми руководствовался Хойт. Кто бы мог подумать: босс оказался любителем сладенького с острой, а то и ядовитой начинкой. Следом между приступами тяжкого, наизнанку выворачивающего кашля Итана накрыло и другое понимание. Да-да, дорогуша, про себя ухмыльнулась Мэл, так ты ещё в жизни не лажал. Одно дело насиловать и убивать «расходный материал» в джунглях, совсем другое — напрямую нарушить контракт. Позариться на ту, на кого местное величество положил глаз, как на будущую личную вещь особой ценности — это надо умудриться. А уж порываться эту самую вещь поломать — проступок, ведущий прямиком в ящик. Игнорирование прямого приказа «беречь». И никто не примет состояние аффекта вместо смягчающего обстоятельства. Дошло, надо же, — Мэл позволила себе в этот раз улыбнуться не мысленно, хотя от кашля уже всерьёз звенело в ушах. Появился соблазн подёргать за проводки, но Мэл сдержалась: слишком резкое прекращение приступа даже тугодуму показалось бы подозрительным. Терпение, только терпение, теперь оно наивысшая добродетель. Наконец тугодуму полегчало. Он подобрал слюни, приложил ладонь к ноющей груди и с присвистом задышал, старательно избегая ведьминого взгляда. — С пробуждением, — сухо сказала Мэл. — А теперь, будь добр, уходи. Итан опешил, будто услышал это требование впервые. Выдвинул челюсть, сузил глаза. Могучая грудь, ещё более широкая в разгрузочном жилете, ходила ходуном на манер архаичных кузнечных мехов, внутри которых у тому же скрипело и хлюпало. Итан словно заново учился говорить, но тон вышел внезапно ироничным: — Так просто? После всего — просто… отпустишь? — Видишь ли… — сознательно скопировав Хойта, Мэл развела руками, — полагаю, твои услуги как… кхем… телохранителя скоро не понадобятся. Тебя избавят от забот о мерзкой ведьме, и мы с тобой разойдёмся… мирно. Последнее слово Мэл подчеркнула, чтобы оно звучало ещё более инородно. Вон, даже толстокожий Итан поперхнулся. Побагровел, еле протолкнул застрявший в горле колючий комок, но уже примирился. Как не примириться, если остатки рассудка всё-таки против подыхать из-за какой-то там девки. — Да не дуйся ты, сам виноват, — в этот раз Мэл срисовала оскал, который у Хойта считался улыбкой. — А я, вопреки расхожему мнению, не настолько сильно люблю солдатню-гриль, чтобы всех и каждого отправлять в духовку. Багровая физиономия в прямом смысле сдулась — опала в области щёк. Посопев, Итан протянул руку, неуверенно подержал её на весу и всё-таки дотянулся до стола. Вставал долго, возился всем грузным, растерявшим сноровку телом. Примерялся, держат ли ноги. Явно опасался отрывать пятки от пола, сомневался в прочности бетона и в том, не обвалится ли тот в тартарары. Дошаркал наконец до двери. Тяжело упёрся ладонью в край стены у откоса. Повёл плечами, проверяя, точно ли на них ничего не давит. — Не любит она… — проворчал, скосив глаз. Накопил даже не сил — скорее наглости. Повысил голос, не слишком умело придавая ему сарказма: — Ничего, привыкнешь! Я охотно понаблюдаю, как недотрога ляжет под Хойта! Ты уже на него похожа! Сука. Чёртова подстилка, даром что упыриха. Мэл помнила, как расхохоталась в необъятную спину. В замке скрежетал ключ, удалялись шаркающие шаги, — а Мэл давилась смехом, балансируя на грани злого веселья и усталой истерики. Что ж, ведьмину тушку словно собрали заново после того, как пропустили сквозь пресс, голова готова была отрубиться в том же месте, где подпирало стену всё остальное, но представление того стоило. Итан укрепился в мысли, что к локальному зомбиапокалипсису ведьма не имеет отношения. Жёнушка являлась, когда ей вздумается, а телепатка… она и вправду владела убойным электрошоком, но бесовских глюков не насылала. У Хойта губа, в общем-то, не дура, какой бы бесящей тварью ведьма ни была, нехотя признал Итан. Илейн же как есть настоящий страх, ужас, от которого все жидкости в теле смерзались, а с ведьмой вполне можно примириться до тех пор, пока босс окончательно не превратит её в постельную принадлежность с периодической функцией энергетической пушки. Вот так, мухи отдельно, котлеты отдельно. Итан даже мимоходом загордился тем, что после встряски такой силы сохранил способность мыслить логически и сдерживать в угоду разуму первобытное желание рвать и метать. В конце концов, подглядывать, как гордую фифу превращают в безвольный гибрид оружия и шалавы, — тоже своего рода удовольствие. Мэл хихикнула в подушку: Итан до чёртиков забавно себя успокаивал, ну да оно и ничего, главное — у него получалось. Справедливости ради, ведьме с её электрошоком тоже не чуждо было самоуспокоение. Как же, например, хорошо, что безобразную сцену в исполнении психованного носорога не видел Алвин. Герр командир в компании с вернувшимся из разведки герром шпионом не ломились бездумно в ворота крепости под пули Хойтовых головорезов, и это ещё лучше. Мэл уснула, и всё равно смотрела телепатический сон, который происходил на самом деле. Мэл впервые за долгое время находила видение успокаивающим. В хижине витал лакричный запах оружейной смазки. Полностью собранная винтовка отдыхала в заботливо высушенном чехле на скамье. На холстине расположились детали помельче — Алвин колдовал над пистолетом-пулемётом. Мэл чувствовала и видела, как герр командир буквально светится от удовлетворения: оружие было в порядке, а в проблемах не скрывалось ничего такого, что не решалось бы кропотливым и нежным уходом. Да-да, нежным. Часть нежности долетала до Мэл, оглаживала лоб, виски и веки, посреди липкой от духоты грёзы одаривала прохладой. Алвин каким-то манером догадывался, что у него получается быть активным звеном контакта и не только принимать, но и передавать эфирные волны. Герр командир украдкой улыбался, шевелил губами, чуть слышно рассказывая затворной раме, над которой как раз работал, кому та обязана тем, что не ржавеет на дне. Сэм, наоборот, выглядел мрачновато. Не потому, что раздражался от нежностей с оттенком сумасшествия, — их на удивление оказалось легко понять и принять. Они смущали, будто до крайности странное подглядывание изнутри за чем-то глубоко интимным, но вместе с тем укрепляли в мысли насчёт справедливости принятых решений. Правильная услуга правильным людям. Нет, герр Бекер не обиделся даже, когда весь так и светящийся швед в ответ на «давай, помогу с пистолетом» рассеянно буркнул «управлюсь сам», тут всё тоже было понятно. Доверие доверием, но и Сэм бы так сделал. Куда сложнее стало, когда швед изложил подробности нового плана. Их Сэм переваривал уже с десяток минут, всё больше супил густые брови и поблёскивал из-под них глазами, словно двумя прицелами. Из логова Хойта никто из сидящих там взаперти раньше в одиночку не сбегал. Ни на транспорте, ни на своих двоих, совсем никак. Окей, у боевой телепатки в сравнении с любым другим потенциальным беглецом куча преимуществ и козырей в рукаве, да и Сэм не имел никаких предубеждений к способностям женского пола, но в шпионской душе всё равно скреблись не то чтобы кошки, а как минимум пара-тройка леопардов. Герр Бекер и сам до конца не понимал, чем, собственно, недоволен. Мисс Харт не раз удивляла умениями, особенно за последние без малого сутки. В том, чтоб не поднимать шума, тоже были свои резоны, но Сэм всё равно сердито уставился на поблёскивающие на холстине ствол и возвратную пружину от ПП, будто детали были в чём-то виноваты. Швед невозмутимо полировал и смазывал металл, и так же с виду бесстрастно ждал решения, но досада Сэма, наверное, чересчур уж осязаемо кружила около стола. — Брось, Сэм. Ты ведь шпион, неужели всегда решал проблемы диверсиями? Никогда никому не доверял потихушничать изнутри, м? Он боится передать контроль кому-то другому, сквозь сон подумала Мэл. Боится сидеть сложа руки — или на жопе ровно, оба выражения в понимании Сэма одинаково подходили к ситуации, когда намеренно или случайно ответственность перекладывалась на кого-то другого. Страх бездействовать, пока работу выполняет кто-то ещё, был так силён, что боль свинцовой пластиной надавила шпиону лоб над переносицей. — Scheisse… То ли подействовали аргументы Алвина, то ли Мэл нечаянно забросила свои выводы в эфир, но в голове у герра Бекера что-то сложилось. — Gut. Допустим, твоя кусачая крокодилица изловчится и выйдет сама. Тогда нам нужно место для рандеву… такое, куда она мигом дотопает пешком и не засветится. И чтобы нам по пути не подставить наши Ärsche…