***
Эвелина ни жива, ни мертва сидела в своей новой, по меркам деревни роскошной комнате на своей новой мягкой и широкой кровати. Эти покои явно принадлежали раньше старшей преподобной матери Убежища, вряд ли еще у кого-то могла быть такая комната в жилом крыле церкви. Девушке было очень неловко, что ради нее священницу переселили в менее подобающее ее сану жилище, но никто не стал слушать ее робких возражений. Из соседнего помещения до Эвелины доносился спор на повышенных тонах. Пожалуй, даже ссора. И предметом ссоры была именно она. И немного мессир Адаар. Девушка мучительно прислушивалась к голосам спорящих. Это была леди Пентагаст и некий «канцлер Родерик», которого она не видела в лицо, но судя по голосу, он был очень строгим и упрямым человеком. Иногда в разговор вступал сер Каллен, но его спокойный и довольно тихий голос Эвелина едва могла разобрать. Девушке было и обидно, и страшно, и стыдно выслушивать о себе то, что говорил этот самый канцлер Родерик. – В последний раз предлагаю вам, Искательница, одуматься! Вы и сестра Лелиана впали в ересь и смущаете ею умы честных андрастиан! Что за безумие выдать какую-то оствикскую девицу за вестницу самой Владычицы нашей?! Как вы посмели марать святое имя! Я как Верховный канцлер требую вашего покаяния. Вы обе должны снять с себя все полномочия и позволить моим людям отконвоировать вас для церковного суда в Вал Руайо, как и самозваную святую с проклятым безбожником. Я уверен, это они устроили взрыв – и будут казнены за это чудовищное преступление. – Вы – идиот, канцлер?! – рык леди Пентагаст был даже еще ниже, чем голос мужчины. – Вестница Андрасте на ваших глазах практически закрыла Брешь – или вы ослепли?! И вы хотите казнить ее за это? Какое чудо совершили вы, чтобы называть ее самозванкой и еретичкой? К тому же вы не имеете никаких полномочий приказывать что-то мне и даже сестре Лелиане. Вы всего лишь жалкий писака! А «ваши люди» – это, простите, кто? Пара дурачков, поверивших в то, что вы имеете право говорить за всю Церковь? Вчерашние рекруты? Я как Искательница вообще не подчиняюсь ордену храмовников, если вы забыли. Даже Божественным Рыцарям, не то что каким-то соплякам. Хотите меня арестовать – так обратитесь к Лорду-Искателю. Может быть, он вас послушает. – Жалкий писака, вот вы как заговорили? А вы – либо дура, либо сообщница злодеев! Она остановила Брешь – возможно, но что, если она ее сначала открыла? И как-то странно, что посланница самой блаженной Андрасте не смогла закрыть Брешь окончательно. Недостаточно сильно помолилась, быть может? А быть может, все проще, и она малефикар? Или этот кунари со светящейся демоническим светом рукой? – Вы совсем с ума сошли? Они даже не маги! В их крови нет ни капли лириума, любой Искатель подтвердит это. – Вы знаете не хуже меня, что «подзаборные маги» больше чем в половине случаев лириум в глаза не видели! – Глаза у лириума, – этак в пространство наигранно вздохнул сер Каллен, – боюсь, вы плоховато знакомы с предметом, канцлер. – Знаю лучше вас, – отрезала леди Пентагаст. – Знаю, что такие маги имеют на порядок меньше волшебной силы, чем употребляющие лириумные средства. По-вашему, она смогла открыть Брешь, не употребляя лириум? Тогда она феноменально могущественна и у нее есть все возможности убить всех нас на месте. Что же она этого не делает? – Кто станет превозносить ее как лжепророчицу, если она всех убьет? – парировал канцлер. – Не удивлюсь, если она подчинила ваши разумы своей богопротивной магией. Я отчасти даже надеюсь на это. Потому что если вы помогаете ей по своей воле – вы предательница Церкви и веры! – О, да! Конечно. Разум Искательницы, в принципе неподвластный магическому воздействию, она подчинила, а ваш разум – не смогла. Видимо, не удалось пробиться сквозь старческое слабоумие. Удивительно и очень правдоподобно, – сарказм в исполнении леди Пентагаст производил меньшее впечатление, чем гневная отповедь, но Эвелина все равно нервно хихикнула. Но потом зажала рот рукой. Конечно, она знала, что она не малефикар, не маг, и ничего плохого не делала. Но этот упрямый старик говорил убедительно. Ему могут поверить – те, кто раньше кричал ей «ведьма» и «убийца». – Итак, вы отказываетесь покаяться? – Мне не в чем каяться, – отрезала леди Пентагаст. – Ну конечно. Что ж, я уже отправил в Вал Руайо нескольких воронов. Церковь знает о вашем отступничестве, Искательница, и, уверен, они скоро примут необходимые меры. Меня вы, конечно же, тайком убьете – я действительно всего лишь «жалкий писака» и не смогу сопротивляться. Но я хотя бы не предатель, и умру честным человеком и андрастианином. Да смилуется Создатель над моей душой. Зовите своих палачей. Мне стыдно за вас. Еще неделю назад я считал вас благородной и добродетельной женщиной. – Ваши болезненные фантазии, канцлер, просто смешны, – теперь спокойный голос сера Каллена раздался совершенно отчетливо. – Если бы мы хотели арестовать вас или убить, мы бы давно это сделали, а не выслушивали бы ваши истерики уже который день. Громкий стук двери заставил Эвелину вздрогнуть. А сердитые неровные шаги – поежиться. Да, ее комнату охраняют, и этот канцлер Родерик не сможет ворваться сюда и наорать уже на нее лично, но все равно она боялась его. – Давно пора выставить его из Убежища! Он только мутит воду своими россказнями! – снова послышался голос леди Пентагаст. – Стоит нам его попытаться отконвоировать из деревни, он тут же заверещит, что мы его убиваем. Просто не обращайте внимания, Искательница. Народ верит в Вестницу, потому что она закрыла Брешь – пока они это помнят, слова одного старика на них не подействуют. К тому же в глазах простых обывателей Родерик всего лишь монах – не преподобная мать и даже не храмовник. Может, в орлесианской Церкви он и важная птица, но здесь, в Ферелдене… я слышал, местные уже зовут его за глаза «орлейским кликушей» и очень веселятся, слушая его призывы к покаянию. – Да уж, не любите вы орлесианцев, – уже спокойнее усмехнулась леди Пентагаст. – И, согласитесь, у нас есть на это причины. У ферелденцев долгая память – что на добро, что на зло. Эвелина раньше думала, что сер Каллен – марчанин. Так он ферелденец? Почему-то в Оствике ферелденцев считали едва ли не варварами, но, путешествуя с родней на Конклав, Эвелина пришла к выводу, что Ферелден – вполне нормальная андрастианская страна: в шкурах и с дубинами тут никто не ходит, и даже пресловутое засилье собак – явное преувеличение. Ни одного знаменитого мабари вживую Эвелина так пока и не увидела – хотя статуэток и лепнины с собаками действительно хватало. В ее дверь постучали. – Пожалуйста, входите! – отозвалась Эвелина, машинально расправляя кружева на юбке. Искательница и сер Каллен вошли к ней. – Как вы, миледи? – спросил храмовник. – Все хорошо, спасибо, – хотя она устала, перенервничала и была напугана, впитанные с молоком матери нормы этикета предписывали ей не нагружать своими проблемами собеседников. – Полагаю, вы слышали, что наговорил этот старый осел, – Искательница решительно пересекла комнату и налила себе из серебряного графина воды в стакан. – Не волнуйтесь, от него больше шума, чем вреда. Народ ликует… так что, пожалуй, вам стоит выйти к ним еще раз. Эвелина не смогла подавить вздох. – Быть может, леди Тревельян стоит отдохнуть, Искательница? Сегодня ей и так уже хватило. Правая рука ее святейшества оценивающе оглядела Эвелину. – Вы правы, сер Каллен. Я не подумала. Леди Тревельян, вам что-нибудь нужно? – Мессир Адаар очнулся? С ним все хорошо? – Он в порядке, завтра вы увидитесь с ним. – Хорошо. Я… я бы хотела знать, что будет дальше. – Сегодня вы отдохнете, а завтра утром мы соберем совет, и я сделаю одно важное объявление. У ее святейшества был один… план. Если бы на Конклаве не удалось помирить всех, Верховная жрица объявила бы о создании… вернее, воссоздании одной давно исчезнувшей организации. В которой могли бы объединить свои силы те, кто хочет мира: маги, храмовники, люди, эльфы, орлесианцы, ферелденцы… все. – Но она не успела, – прошептала Эвелина. – Она не успела. Значит, мы должны сделать это за нее. Девушка не смогла сдержать нервной дрожи, стиснула руки. – Этот канцлер Родерик… – она сбилась, – а что если Церковь правда назовет нас еретиками? Ведь в какой-то мере мы и есть… – Назад пути нет, Вестница Андрасте, – темные глаза леди Пентагаст строго уставились на Эвелину. – Церковь, вернее, то, что от нее осталось, казнит вас и Адаара, если вы явитесь на суд, что бы вы ни сказали и что бы ни совершили. Просто чтобы было на кого свалить ответственность за катастрофу. Все достойные кандидатки в преемницы ее святейшества Джустинии погибли вместе с ней. Многие амбициозные, но бесталанные священницы увидят в этом свой шанс – и готова спорить, уже сейчас грызутся за Солнечный трон или хотя бы за место у его ступеней. Использовать вас в качестве пугала для своей паствы они не побрезгуют. Но к счастью, среди жриц также есть мудрые и достойные женщины. Их немало; просто в дни хаоса голоса разума никогда не слышны так громко, как панические вопли. Им мы сможем доказать, что вовсе не посягаем на верховную власть, а просто хотим исправить произошедшее и завершить начатое Джустинией Пятой. Мы должны действовать быстро и прямо. Мы должны начать сразу помогать навести порядок там, где с этим не справляются местные власти. Здесь, в Ферелдене… во Внутренних землях, судя по всему, стало совсем плохо. Мы должны спасти мирных жителей от демонов, закрывая разрывы, от голода, наладив снабжение, и от отчаяния, дав им надежду. Последнее – на ваших плечах, леди Тревельян. – Я боюсь не справиться, – призналась Эвелина. – Я… ох, Андрасте… – Вы будете не одна, – сказал сер Каллен. – Да. Верно, – она зажмурилась, с силой выдохнула воздух. – Вы правы, а я веду себя как маленькая капризная девчонка. Я всю жизнь мечтала помогать людям… и не только людям, и вот мне представилась эта возможность, а я сижу и причитаю, что не справлюсь. Я готова, леди Пентагаст, сер Каллен. Я выйду сейчас к народу и скажу им… скажу им, что я в них верю. И что не подведу. И что сейчас мы все должны отдохнуть, а завтра начать работать. Это будет нормально? Искательница улыбнулась, кивая – и вдруг стала совсем не суровой, а очень милой. Эвелина неожиданно поняла, что леди Пентагаст совсем молодая, ей лет тридцать пять… – А потом, если можно, пусть ко мне позовут ту девушку, Нессу, которая мне прислуживала. Я хочу взять ее в горничные. И пусть снова приготовит ванну. А еще можно… можно я напишу родителям? Просто, что я жива? – Просто, что вы живы – несомненно, можно. Передадите письмо сестре Лелиане, она отправит ворона в Оствик. – Спасибо. Пойдемте? Эвелина посмотрелась в зеркало, проверяя, все ли в порядке с лицом, оправила платье и решительно двинулась к двери своей комнаты – а потом и к выходу из церкви. Стражники вытягивались на своих постах перед ней. Почти все радостно улыбались, в глазах горел восторг. Двое храмовников распахнули церковные врата, и внутрь плеснул свежий морозный воздух. Ясный день склонялся к вечеру, окрашивая снег в закатные теплые цвета. Перед церковью действительно так и не разошлась толпа, хотя триумфальное шествие Вестницы Андрасте было не меньше двух часов назад. Увидев Эвелину, люди закричали, захлопали в ладоши, в небо полетели шапки. – Вестница Андрасте! – Слава Вестнице! – Ура! – Благослови нас! Девушка едва не попятилась, увидев, что некоторые из выкрикивающих славословия – те самые люди и эльфы, что желали ей смерти буквально пару дней назад. Как это возможно?! Они что, забыли? Или им все равно, что кричать?.. – Тишина! – крикнула Искательница Кассандра. – Тихо! Вестница будет говорить… – Чего толкаешься! – Тш-ш! Все вы, замолчите, просят же… Эвелина, пока толпа утихала, сумела собраться. Она раскинула руки тем жестом, который с детства видела на иконах Андрасте: будто открываясь миру. – Друзья мои! Я не знаю, чем я заслужила милость Андрасте. Но она вывела меня из Тени, а значит, она увидела во мне что-то. Я сделаю все, чтобы не подвести ее. И чтобы не подвести вас! Милостью Создателя мы немножко исправили то, что свершилось. Кто-то посмел поднять руку на ее святейшество и сотни невинных, разорвать само небо! Если негодяи еще живы, их настигнет земное правосудие! Если они мертвы – сам Создатель будет судить их черные души. Моя двоюродная сестра… Джоанна, и два двоюродных брата, Аксель и Рикард, – она попыталась выровнять дыхание и не расплакаться, – погибли во взрыве! Они были хорошими людьми. И умерли. Я знаю, у большинства из вас там погибли родные, друзья, любимые. Мы оплачем их… и отомстим за них… и попытаемся все исправить. Навсегда закрыть Брешь, прекратить эту ужасную войну… мы сделаем это все вместе! Мы начнем прямо завтра! А сейчас… нам всем нужно отдохнуть. Сегодня был очень… долгий день. Миг над Убежищем еще плыла тишина и далекое горное эхо еще держало последнее отражение звонкого голоса Вестницы Андрасте. А потом толпа ликующе взревела, зааплодировала, закричала, заплакала и засмеялась, кто-то снова падал на колени… кто-то махал сорванными с плеч меховыми плащами, словно флагами… – Веди нас! – Вестница! – Мы с тобой! – Ура! В отдалении от толпы, в угрюмом одиночестве, стоял пожилой мужчина в облачении монаха. Он молчал, скрестив руки на груди, и хмуро смотрел на всеобщее ликование. А потом повернулся и двинулся прочь, к воротам, ведущим на тракт.Глава восьмая
6 сентября 2017 г. в 00:06
Адаара тайно провели в то же укрепление, где его держали в заключении – но отвели уже не в камеру, а в какую-то относительно приличную комнату. Сер Каллен попросил его пока не показываться непосвященным, и васгот заверил храмовника, что прекрасно все понимает и не намерен нарываться на проблемы. Ему принесли хорошей еды, вина, даже вернули его доспехи и отдали какой-то полуторный (с точки зрения людей – двуручный) меч. Похуже, чем его пропавший, но более-менее сносный. При этом храмовник из Старкхэвена все же остался с ним – не на посту, но явно с целью присмотреть за бывшим пленником. Сам сер Каллен поспешил куда-то по своим делам.
У Адаара ныл правый рог, которым он сильнее всего ударился о камень, упав тогда, когда закрывал разрыв под Брешью. Похоже, в роге появилась трещина. Надо будет попросить лекаря обработать ее и поискать где-нибудь металлические чехлы или хотя бы скобы, какие носил Кост, пока не решил спилить рога вообще, чтобы не тратить время на уход за ними. Но у того-то рога были проблемные, часто воспалялись и крошились. А Каарасу не хотелось лишаться своих – женщины всегда говорили, что они у него очень красивые. Но эту проблему можно было отложить.
Что ж, пора было обдумать результаты их вылазки. Можно сказать, он уже умеет закрывать разрывы, это хорошо. Но Брешь так и не исчезла, лишь уменьшилась и замерла, и колдовское клеймо никуда с его руки не делось – это плохо. Хотя оно уже совсем не болело и, по словам Соласа, его жизни более не угрожало. «Если только Брешь снова кто-нибудь не откроет», – как выразился маг. Но, по его мнению, преступник погиб во время взрыва, унеся с собой в могилу саму возможность это сделать.
Сам Адаар больше не был узником, но, с другой стороны, и полностью свободным не стал. Он понимал, что до полного решения проблемы с Брешью Церковь его никуда не отпустит. Он и не собирался манкировать этим долгом, он видел в нем единственный шанс искупить проваленный контракт – но чтобы люди ему доверились, он понимал, еще должно было пройти время.
А из леди Тревельян решили сделать святую. Очередная сказочка в череде прочих. Каарасу все это представлялось глупым и шитым белыми нитками, но люди и эльфы так доверчивы. А может, церковники правы, и андрастианам действительно нужна вера в чудо, чтобы не терять силы духа и надежды. По большому счету васготу было все равно.
Но хоть юная аристократка и будет святой героиней для всех непосвященных, по-настоящему разрывы, очевидно, будет закрывать он, если придется – а он предполагал, что да, придется, и не раз (Солас о чем-то таком упомянул, мол, разрывы при появлении Бреши наверняка открылись по всему южному Тедасу, а может, и до севера добрались). Тут Адаар видел определенные проблемы. Получится ли это делать втайне? А если разрыв окажется посреди какого-нибудь города? Впрочем, Лелиана, конечно, придумает что-нибудь.
Храмовник, к счастью, не приставал к нему со светской беседой, и Каарас успел все спокойно обмозговать до того, как к нему явилась Лелиана. Церковница попросила рыцаря-капитана оставить их, и тот удалился. Произнеся пару любезностей и заняв второе кресло, Левая рука приступила к делу:
– Нам нужно будет вас легализовать, мессир Адаар. – На этом васгот отметил, что его повысили до «мессира». Неплохо. – Вы, я так понимаю, не андрастианин?
– Нет.
– Жаль. И никогда не думали принять андрастианство?
– Нет. Насчет веры в высшие силы я совершенно солидарен со своими предками-кунари.
– Я уважаю вашу позицию, – гладко сказала человеческая женщина, не моргнув глазом. – Хотя убеждена, что Создатель любит и вас, и надеюсь, что рано или поздно вы придете к вере.
Каарас был совершенно уверен, что она это сказала просто чтобы соблюсти реноме служительницы Церкви. Когда и если они познакомятся получше, он надеялся уговорить Лелиану больше не тратить время на эти ритуальные танцы. Ему всегда претила пустая болтовня.
– Вы к чему-то клоните?
– Несомненно, – Лелиана побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. Похоже, не так уж часто она пользовалась луком: пальцы были изящными, ухоженными, без характерных мозолей. – А как вы смотрите на то, чтобы, м-м, сыграть роль… Рыцаря Вестницы? Уверовавшего в Создателя кунари?
– Васгота, если можно, – он хотел немного обдумать ее предложение, прежде чем отвечать, поэтому зацепился за неточность.
– Мои извинения, я имела в виду расу. Коссит, да, она на самом деле называется?
– Насколько я знаю, у нашей расы нет названия ни на кунлате, ни на общем. Как ни странно. Косситами были далекие предки кунари, как рассказывала мне мать… а после принятия Пути Кун раса перестала иметь для них значение. Мы, их потомки, не следующие их философии, называем себя «васготами», это означает «серые», по наиболее распространенному среди моих сородичей цвету кожи. Пожалуй, я бы назвал именно «васгот» определением расы, но кунари с этим не согласятся. Впрочем, и против слова «коссит» я ничего не имею.
– Боюсь, простой народ не в курсе этих тонкостей и называет вашу расу «кунари», не задумываясь об истинном значении слова.
– Да, я заметил, – сдержанно отозвался Адаар.
– Так что насчет моего предложения?
– Очевидно, я не в восторге, но, полагаю, особого выбора у меня нет?
– Н-ну, в целом, – протянула Лелиана, будто размышляя, – мы можем попытаться представить вас как Рыцаря Вестницы, не заостряя внимание на том, что вы безбожник, но…
– Кто-нибудь обязательно заострит его за вас, – он поморщился, коснулся правого рога.
– Боюсь, что да. И вообще, возможны проблемы с… населением. Я имею в виду, куда больше проблем – они, нет сомнения, возникнут и так. Есть и хорошая новость: я поговорила с Соласом, и он сказал, что это клеймо на вашей руке можно сделать практически незаметным… даже для магов. Он зайдет к вам позже.
– И применит ко мне магию?
– В присутствии храмовника, – Левая рука Верховной жрицы оценивающе посмотрела на него.
– Хорошо. Это приемлемо. Что до вашего предложения… я хотел бы понять, что именно мне придется делать и… вообще, каков план дальнейших действий Церкви?
– О, мессир Адаар, вы зрите в корень. Как вы понимаете, на ваши вопросы парой слов не ответить. Но основные цели все те же. Та, что имеет отношение непосредственно к вам: нам нужно полностью закрыть Брешь. Благодаря метке на вашей руке мы выиграли время; если верить нашим магам – много времени, около года, да и потом Брешь может так и не начать расти (тут мнения магов разделились). Но если преступник, устроивший взрыв, еще жив каким-то образом, или живы его сообщники, и если он не случайно создал Брешь, а именно ее появления и добивался, то сохраняется опасность, что Брешь попытаются открыть вновь.
– Вы, конечно, установили стражу вокруг руин?
– Да. Но, как вы помните, злоумышленник пробрался на Конклав, минуя куда более серьезную охрану, чем та, что мы сейчас способны выделить. В том числе ваш отряд, мессир Адаар.
Васгот склонил голову, принимая упрек.
– Итак, в общих чертах, у вас нет серьезных возражений?
– Есть, скорее, сложности. Я слишком мало знаю об андрастианстве и ни разу не пробовал силы в лицедействе. Я не уверен, что я способен убедительно сыграть какую-то роль, тем более Рыцаря Вестницы.
Лелиана улыбнулась:
– Об этом не беспокойтесь. Вам будет нужно по большей части просто не отрицать свою легенду. И, может быть, выучить пару строк из Песни Света.
– И, полагаю, облачиться в какие-нибудь куда более блестящие, чем прочные доспехи? – кисло осведомился Адаар.
– Вы удивительно проницательны для простого солдата удачи, мессир. Мне кажется, рыцарство было предопределено для вас самим Создателем.
На это Каарас промолчал, но фразу оценил: одновременно комплимент и выпад, вскользь высказанное подозрение и легкая угроза. Мать не зря учила его извлекать подобные смыслы из чужих слов. «Стоит полностью понять подобную фразу, а не только воспринять – и слова потеряют власть над тобой», – говорила она.
– Ночью мы тайно проведем вас в церковь Убежища, – продолжила Лелиана, не дождавшись ответа, – там мы уже приготовили вам покои. Еще нужно поискать вам подобающую лошадь… и да, попросить Харрита снять с вас мерку для доспехов. Еще нужен будет плащ…
– Мне также будет нужен короткий меч к полуторному. Человеческий одноручный подойдет. И я вообще хотел бы взглянуть, что есть в арсенале.
– Это уже после церемонии, которую тоже надо будет продумать. Ждите Соласа, Харрита и портниху, мессир Адаар. Быть может, вы нуждаетесь еще в чем-то?
– Пришлите мне лекаря, пожалуйста, у меня треснул рог, а это может обернуться плохо, если запустить.
– Конечно.
– Еще я хочу узнать, удался ли спектакль с леди Тревельян?
Лелиана на миг поджала губы.
– Думаю, даже в личных разговорах лучше забыть про слова вроде «спектакль» и «притворство». Леди Тревельян – истинная Вестница Андрасте, и ее явление народу было встречено с ликованием. Но, конечно, некоторые… глупцы посмели счесть ее еретичкой и лжепророчицей. К сожалению, среди них есть и весьма высокопоставленные члены Церкви, к примеру, Верховный канцлер Родерик, глашатай и личный секретарь покойной Верховной жрицы. Старый упрямец умудрился остаться в Убежище во время взрыва. Боюсь, отчасти из-за меня, я как раз согласовывала с ним расходы на наемников. Пока мы общаемся тут с вами, он громогласно настаивает на том, что мне с Кассандрой нужно покаяться в ереси, а леди Тревельян и вас необходимо арестовать и предать церковному суду в Вал Руайо. Надеюсь, Кассандра ограничится «бюрократом и штабной крысой» и не перейдет к рукоприкладству.
– Его позиция вполне понятна и оправдана, – пожал плечами Адаар.
– Есть много нюансов, – резко ответила церковница, – политических и тонких. Которые Родерик и ему подобные в своей твердолобости, которую они считают праведностью, предпочитают не видеть.
– И что вы планируете с ним сделать?
– С Верховным канцлером, к сожалению, мало что можно сделать. Он всего лишь монах, да, но его влияние благодаря занимаемой должности все еще достаточно велико. Пока ее святейшество была жива, многие старались улестить ее секретаря, чтобы добиться каких-то преференций, а ему хватило ума, чтобы расширить свое влияние и в церковной иерархии, и даже среди мирских власть имущих. До избрания новой Верховной жрицы, увы, многие сочтут именно его исполняющим обязанности главы Церкви, пусть он и мужчина. Если Кассандра была бы хоть капельку тщеславна или чуть менее упряма, ее высокое происхождение, слава героини Орлея и должность Правой руки затмили бы влияние Родерика, но… я так и не смогла заставить ее почаще появляться на публике, производя впечатление на народ, и на приемах, заводя нужные знакомства. Моя же должность предполагает определенную… скрытность. Боюсь, в последние лет пять я даже не пользовалась своим именем, и в Церкви сестру Соловья сейчас едва ли ассоциируют с Лелианой, героиней Пятого Мора…
– Полагаю, раз вы рассказываете мне все это, вы планируете для меня более… сложное дело, чем закрывать разрывы и грозно стоять за правым плечом леди Тревельян?
– У меня была возможность оценить ваш ум и практичность, мессир Адаар. Глупо и расточительно такого… васгота использовать как громилу-исполнителя, не правда ли? – очаровательно улыбнулась Лелиана. – Завтра утром я представлю вам одну даму, которая тоже будет посвящена во все подробности нашей… миссии. Мы вшестером должны будем сделать еще кое-что, что планировала – и не успела сделать ее святейшество.
Вшестером. Обе приближенные Верховной жрицы, он с леди Тревельян, видимо, сер Каллен и… некая дама? Каарас кивнул.
– Даже не полюбопытствуете, что именно? – несколько наигранно удивилась церковница.
– Полагаю, я все узнаю в свое время, – он спокойно взглянул в глаза человеческой женщины.
Наградой ему была еще одна сдержанная улыбка – словно тщательно отмеренная сумма для исполнителя некоторого деликатного поручения.
– И у меня, и у вас сегодня еще много дел. До вечера, мессир Адаар, – уже привычный в ее исполнении реверанс без собственно реверанса – и Каарас на какое-то время остался один.