И миру будет дана вечная жизнь. Том I. Брешь

      Утром Каарас проснулся в весьма бодром расположении духа. Вчера уже знакомый ему лекарь, хоть и ворчал, что в рогах он понимает меньше, чем наг в апельсинах, весьма ловко обработал трещину в его роге и наложил бинт; не менее лысый и ворчливый кузнец обещал вместе с доспехами сковать ему «нарожники, не в смысле, что на рожу, ну ты понял»; а Солас под присмотром храмовника действительно сумел сделать невидимым колдовское клеймо на его ладони, но, к определенной досаде Адаара, всего на неделю-другую. Подвергаться воздействию магии каждые десять дней или около того васгот совершенно не желал, но, с другой стороны, так он хотя бы сможет появляться на публике.       Покои, отведенные ему в церкви, оказались недурны. Кровать – слишком короткую для него и с неудобным изголовьем – ему обещали заменить на что-то более подходящее чуть позже, но в целом ему было не привыкать. Мало кто в южном Тедасе учитывал существование васготов и делал для них особую мебель, так что Каарас давно приучился спать на обычных кроватях ногами к изголовью, на боку и свернувшись.       Как только Адаар встал и начал одеваться, как к нему, постучавшись, явился гном. Довольно смуглый, чернявый, насколько Каарас разбирался в гномах – примерно его ровесник. Он был облачен в неполный облегченный доспех, но не вооружен. Гном запрокинул голову, чтобы разглядеть лицо васгота.       – Ага, – сказал он, – оригинально. Здравия, так сказать, желаю.       – Доброе утро. Чем обязан?       – Меня Северин зовут. Прислали к тебе вроде как денщиком. Это у них юмор такой, да?       – Сложно сказать, – Каарас присел на кровать, чтобы хоть отчасти сравняться ростом с посетителем – когда он стоял, гном едва доставал ему до пояса. – Денщиком?       – Ну оруженосцем, может. Тебя вроде в рыцари посвящать собрались. Мне, честно говоря, и не по возрасту, и не по чину что в денщики, что в оруженосцы, но они сказали, что дело такой секретности могут поручить только мне.       Адаар чуть подумал. Очевидно, этот парень предпочитает простоту в общении, и изощряться с ним в вежливости смысла не имеет.       – А ты откуда и кто вообще?       – Хе. Это смотря как считать. Вообще – из Орзаммара, из касты воинов. Кстати, был самым юным чемпионом арены в свое время. Могу автограф дать. Ну а как последний Мор был, сдуру на поверхность ушел. Хотел было Серым Стражем стать, но отговорили. Да и Мор уже кончился к тому времени. Глупо вышло, в общем. Ну и чего делать, в наемники пошел. Теперь я, соответственно, бескастовый небогляд… наземник, то бишь. А с Лелианой, ну красоткой этой рыжей, я как раз познакомился еще в Орзаммаре. Она ж с Серыми Стражами тогда была, ну которые герои. По старой памяти она и работку мне предложила: Конклав охранять. А я опять опоздал, представляешь? Только уже не на Мор, а на взрыв. Ирония, мать ее, судьбы. Ну теперь вот к тебе приписали. Только я не понимаю, как я тебе буду помогать доспехи надевать, я ж так высоко не подпрыгну. Ну ладно, про меня поговорили, а ты кто будешь?       – Меня зовут Каарас Адаар, я васгот, если ты в курсе, кто это…       – Неа.       – Такой кунари, который не кунари, – Адаар уставился в хитрые глазки гнома, чтобы оценить его реакцию.       – Вона как, – Северин никак не показал, поставило ли его в тупик такое объяснение.       – Тоже наемник, из Вало-кас.       – Че-т слышал о ваших, – произнес гном, и Адаар так и не понял, хотя бы хорошее или плохое тот слышал, и заинтересовало ли его это хоть на гран.       – Тоже могу дать автограф, – почему-то этот гном разбудил в Каарасе обычно несвойственное ему желание поддеть собеседника. Держался Северин с дружелюбной, но грубоватой развязностью, вполне обычной для солдата удачи в разговоре с коллегой, и тем не менее, тут было что-то еще. Он – ставленник Лелианы, а значит, в нем может оказаться двойное дно. Денщик-соглядатай? Умно, в духе Бен-Хазрат. Адаар сделал в уме заметку получше присмотреться к новоявленному оруженосцу и не очень откровенничать с ним.       – Потом как-нибудь, – Северин усмехнулся. – Ну ладно, раз я гном, который не гном, а ты кунари, который не кунари – мы, небось, поладим. Тебе надо чего сейчас?       – Позавтракать бы не мешало.       – Дельная мысль. Пойду пну кого-нибудь, чтобы принесли. Еще чего-то?       – Кровать чтобы сменили до вечера. Не влезаю на нее, и рога некуда пристроить.       – Ага, ладно. Тяжко тебе с ними вообще? Выглядят здорово, спору нет, но мешаются, небось, как сволочи.       – Да я привык.       – Ясно. Ну жди, схожу насчет пожрать.       Гном удалился, и на удивление быстро после его отбытия какой-то эльф-слуга принес поднос с сытным горячим завтраком. Адаар подумал было, что еду ему принесли без всякого участия Северина, но почти сразу же после эльфа тот заглянул в дверь, увидев поднос, сказал «ага», спросил, «принести ли бухла» – Каарас отказался, так как ему предстояло важное совещание, обещанное Лелианой – и, сообщив, что сейчас и насчет кровати решит вопрос, снова исчез. Расторопный малый…       Воздав должное еде, Адаар отставил грязную посуду и стал ждать визита Лелианы или Искательницы. Ждать пришлось недолго; правда, зашел за ним сер Каллен и пригласил за собой. Не то чтобы Адаар частенько бывал в андрастианских церквях, но эта была, кажется, какой-то нетипичной. Вместо алтарной части была просто большая комната, куда и привел его рыцарь-командор. На столе в центре была разложена и приколота по углам большая и подробная карта Южного Тедаса – от Земель Коркари до Вольной Марки с юга на север, и от Орлея до Ферелдена с запада на восток. Насколько знал Адаар, такие карты стоили целое состояние.       В комнате уже находились Искательница в своей обыденной форме и леди Тревельян, одетая уже несколько попроще, чем в памятную вылазку.       – Мессир Адаар! Здравствуйте! – звонко воскликнула девушка, посветлев лицом. – Как вы?       – Доброе утро. Все хорошо, леди Тревельян, – он поклонился.       – Леди Пентагаст сказала, что я должна буду посвятить вас в рыцари. Я не уверена, что имею на это право…       – Имеете, – отрезала Искательница, – как Вестница Андрасте. И зовите меня Искательница Кассандра. Так будет лучше.       – Простите. Конечно. Но для меня это будет большая честь, мессир Адаар, – закончила леди Тревельян. – Ой, у вас что-то с рогом? Вы ранены? Тот демон…       – Небольшая трещина, не обращайте внимания.       – Я не знаю, уместно ли спрашивать… васготов… о рогах, если честно, – она покраснела. – Извините, если это было бестактно.       Каарас был тронут, что юная Тревельян запомнила, как правильно его называть.       – Полагаю, так же уместно, как спрашивать людей об их прическах. Рога для нас примерно то же самое. Ничего интимного, ничего… сакрального, – он слегка сомневался в этом слове. Все-таки он не был широко образован, хотя мать сделала все, что было в ее силах.       – При всем уважении, нам сейчас не до рогов, – прервала их беседу Искательница. – Я слышу, Лелиана и Жозефина уже идут.       И впрямь, вскоре в комнату вошла Лелиана в сопровождении еще одной человеческой женщины. Очевидно, это и была та дама, о которой Лелиана говорила ему. Примерно возраста Искательницы и тоже брюнетка, в остальном вновь прибывшая была совсем не похожа на Правую руку. Невысокая и смуглая, миловидная, очевидно не бравшая никогда в руки ничего тяжелее кинжала, да и то скорее для забавы. Одета она была в непривычно яркий, почти кричащий сине-золотой наряд, что-то вроде короткого, хоть и закрытого, платья, но не с юбкой, а с пышными шароварами. Похоже, эта дама была родом откуда-то с севера, из теплых краев. Увидев Адаара, она повела себя так, словно каждый день встречала васготов: чуть улыбнулась и слегка кивнула, тот же жест был адресован и остальным.       – Итак, все в сборе, – сказала Лелиана. – Позвольте представить вам мою близкую подругу леди Жозефину Монтилье, в недавнем прошлом полномочного посла королевского двора Антивы в Орлее. Искательницу Кассандру ты уже знаешь, это – леди Эвелина Тревельян из Оствика, та самая Вестница Андрасте, сер Каллен Резерфорд, в недавнем прошлом рыцарь-командор Киркволла, и мессир Каарас Адаар, наемник из группы Вало-кас.       – Рада знакомству, – леди Монтилье изящно отвела правую ножку назад, чуть разводя руками, но тоже даже не обозначила приседание. Это было несколько иное подобие реверанса, чем Каарас привык видеть в исполнении Лелианы, но в нем чувствовалась та же школа.       Леди Тревельян ответила антиванке книксеном, сер Каллен – уважительным поклоном; Адаар отвесил такой же, ориентируясь на храмовника, как на предположительно лучше знакомого с этикетом высшей знати, чем он сам.       – Кассандра, твое слово.       Искательница вздрогнула, несколько нервно сделала шаг в сторону и взяла обеими руками с небольшой этажерки толстый том в переплете с церковной символикой. С силой опустила его прямо поверх карты на большом столе.       – Это, – сказала она, – не оглашенный, но полностью готовый и заверенный личной подписью и печатью ее святейшества последний эдикт Верховной жрицы Джустинии Пятой. И я, ее Правая рука, сейчас объявляю согласно ее воле возрождение Инквизиции.       Судя по лицам собравшихся, все, кроме него самого и леди Тревельян, были в курсе существования этого эдикта. Каарасу вообще ничего не говорило слово «Инквизиция», а вот новоявленная Вестница Андрасте хмурилась так, будто пыталась что-то припомнить.       – Старая Инквизиция была основана еще до того, как появилась Церковь. Мужчины и женщины доброй воли со всего Тедаса объединились под ее знаменами, чтобы восстановить порядок в хаосе, что творился в те дни, – пояснила Лелиана, заметив их замешательство.       – Во времена Второго Мора старая Инквизиция была полностью реформирована, войдя в состав новосозданной Церкви как орден храмовников и как Искатели Истины, – продолжила Искательница, машинально показывая при последних словах на себя. – Но в нынешнем кризисе и храмовники, и Искатели… утратили стержень, – она произнесла эти слова будто через силу, ноздри ее гневно раздулись. – Немногие остались верны ее святейшеству. Из Искателей, фактически, только я. В общем, – она глубоко вздохнула, – Церкви… Церкви больше нет.       – Но как… ведь… – леди Тревельян в смятении не могла подобрать слов.       – Нет единой Церкви, – пояснил сер Каллен. – Нет Верховной жрицы. Нет Владычиц церкви, погибших вместе с ней. Нет святой армии: большая часть храмовников дезертировала с начала войны с магами. Те, кто хоть отчасти помнят свой долг, влились в ту или иную городскую стражу, в армию тех или иных правителей или в ополчение, но многие сбились в настоящие бандитские шайки или вступили в разные безумные секты.       – В Вал Руайо и других столицах стран южного Тедаса остались лишь преподобные матери ряда соборов, фактически, ничем не выше старшей жрицы любой деревенской церквушки вроде этой, – продолжила Искательница. – Не имевшие никакой реальной власти вплоть до момента, когда произошел взрыв. Здесь – я и Лелиана, Правая и Левая рука ее святейшества, имевшие практически неограниченные полномочия… вплоть до того же самого момента. Но мы обе не входим в клир, даже Лелиана всего лишь святая сестра, не священница. Так что считать Церковью сейчас? Их – или нас? Кто должен принимать важные решения, пока не выберут новую Верховную жрицу?       – Важные решения должен принимать тот, кто способен на это, – сестра Лелиана подняла руку, умело привлекая внимание, и указала ею на томик с эдиктом. – Инквизиция. Полностью законная в эти дни смуты организация. Не присягающая ни одному из правителей, не подчиняющаяся даже Церкви. Этот нюанс Джустиния Пятая подчеркнула особо в своем эдикте. Каждый и каждая может прийти под знамена Инквизиции. Все, кто хочет помочь восстановить мир, будь они людьми, эльфами, гномами или косситами, – ей, похоже, это слово нравилось больше, чем «васгот», – дворянами или простолюдинами, магами или нет… и первыми под знамена Инквизиции встанем мы вшестером.       – Я принимаю на себя обязанности гаранта исполнения воли покойной Джустинии Пятой, – сказала Искательница. – Я буду лично отвечать за то, чтобы Инквизиция служила именно делу мира и ничему иному. Наши задачи: окончательно закрыть Брешь; остановить войну между магами и храмовниками; найти и покарать ответственных за взрыв на Конклаве, если они еще живы. Именно в таком порядке, не более и не менее. Тем самым я оставляю за собой право наложить вето на любое решение совета Инквизиции, членами которого станете вы все.       Адаар был польщен тем, что в совет наряду с высшим дворянством и церковниками так легко записали и его самого. Конечно, это только потому, что ему досталась колдовская метка на руке – кто бы ни принимал решения, на ком бы ни была ответственность, разрывы (и, видимо, саму Брешь) способен закрыть только лично он, это было довольно очевидно. Несомненно, было бы безумием таскать его в цепях от разрыва к разрыву и силой заставлять закрывать их на глазах и так уже перепуганных и озлобленных обывателей. Но люди, к их чести, и не попытались торговаться с ним о его правах, сразу оказав самое высокое доверие – такой жест был и стратегически оправдан, и истинно благороден.       – Вы, леди Тревельян, Вестница Андрасте, станете нашим духовным лидером, той, что ведет всех за собой, как вела своих сподвижников сама Владычица наша, – снова вступила Лелиана. – Я буду тайным канцлером Инквизиции…       – Главой шпионов, – вдруг, озорно улыбаясь, пояснила Искательница, и Лелиана обратила к ней утомленно-укоризненный взгляд. – Сер Каллен будет главнокомандующим нашей армии. Леди Монтилье – нашим послом, вернее, главным дипломатом, так как ее резиденция будет в нашей ставке. Вы, Адаар, будете для всех непосвященных Рыцарем Вестницы, ее доверенным телохранителем, а на самом деле вы будете, м-м…       – Закрывателем разрывов и, в итоге, Бреши, – сформулировал за нее Адаар.       Искательница несколько смущенно кашлянула.       – Фактически, да. Но также и полноправным членом совета.       – Благодарю за доверие, – искренне ответил он, прижав ладонь к сердцу.       – Мы сегодня же объявим о создании Инквизиции здесь, в Убежище, и разошлем воронов во все страны южного Тедаса. И да поможет нам Создатель.

***

      Уже два дня как Эвелина была членом новосозданной (или воссозданной) Инквизиции. Раньше она разве что слышала это название: что-то из древней истории, полулегендарное. По ее просьбе леди Пентагаст, вернее, Искательница Кассандра, рассказала ей чуть больше, но даже она знала не так уж много. Старая Инквизиция была основана после победы над Первым Мором, и, как считалось, занималась в основном защитой мирных жителей от магов крови и призванных ими демонов: в общем, тем, чем в современности до недавнего времени занимались храмовники. Вроде бы туда принимали представителей всех рас, по некоторым источникам – даже магов, но это неточно. Четыреста лет Инквизиция была сама по себе, но во время Второго Мора влилась в андрастианскую Церковь, примерно в то же время и получившую официальный статус. Старой Инквизиции было легче в том отношении, что никакой Бреши тогда не было, но зато нынешняя война магов с храмовниками по сравнению с творившимся в те времена была просто безобидной возней. Эвелина даже боялась представить себе ужасы прошлого, если Искательница не преувеличивала.       На сегодняшний день была назначена церемония посвящения мессира Адаара в рыцари. Эвелина думала, что васгот будет спрашивать у нее об андрастианстве, которое собирается принять перед посвящением, но вчера он был занят то примерками с кузнецом и портнихой, то какими-то переговорами с сестрой Лелианой. Девушка была бы рада за него, что он пришел к Создателю, но ее грызло опасение, что он на самом деле не уверовал. Неужели этому благородному васготу придется пойти на такую ужасную, циничную ложь – притвориться верующим? Впрочем, как она может осуждать? Чем она лучше? Даже хуже… притворяется Вестницей Андрасте.       Еретичка. Лжепророчица.       Это очень грызло Эвелину, как она ни уговаривала себя, что это для благого дела, что ей пришлось. Она молилась, много молилась, потому что ей почти нечем было больше заняться – но будто в пустоту. Неужели Создатель отвернулся от нее? Или просто ее нечистая совесть не дает ее молитвам подняться к Нему?       Она не могла исповедаться преподобной матери – никто из местных священниц, даже старшая, милая пожилая женщина, которую ради нее выставили из собственных покоев, не был посвящен в тайну… и, похоже – и от этого на душе девушки было еще тяжелее – все они искренне верили в Вестницу Андрасте. Почти все в Убежище искренне верили в нее.       Как бы она хотела поговорить с матерью Перпетуей! Она так добра и мудра, она, возможно, смогла бы помочь Эвелине преодолеть это смятение и выбрать наилучший путь… но мать Перпетуя была далеко, в Оствике, и, возможно, даже о катастрофе на Конклаве еще не знала.       Немного утешила девушку вчерашняя верховая прогулка по окрестностям Убежища на той же белой лошади, вернее, как оказалось, белом мерине, смирном и изящном. Звали благородное животное Каленхадом, в честь какого-то древнего ферелденского правителя. Раньше Каленхад принадлежал самой Верховной жрице, а теперь его, похоже, насовсем отдали Вестнице Андрасте. Эвелину сопровождала верхом на лошади попроще Искательница Кассандра, и вот тогда-то и рассказала ей об истории Инквизиции. Каким-то чудом их не сопровождало пол-Убежища. Впрочем, понятно, каким чудом: авторитетом и командным рыком Искательницы, которая, когда восторженная толпа снова начала собираться, рявкнула, чтобы все занялись делом, а не отвлекали Вестницу от благочестивых размышлений.       Несса тоже неплохо рассеивала тоску своей госпожи болтовней. Новая горничная, как с некоторым смущением слишком поздно поняла Эвелина, оказалась большой охальницей. И если вчера она лишь назвала сера Каллена «сладким», то сегодня…       – Утречком развешиваю простыни, миледи – мимо идет этот Солас. Задумчивый такой, в этих своих лосинах в обтяжечку. Миледи! Какая у него попа! – Несса закатила глаза в восторге. – Такой красоты давно не видела. Так бы и ухватила, не будь он магом!       – Несса! Ты что!       – Красавец, видит Андрасте, а как двигается… будто танцор. Вот если бы еще не лысина эта его, и не кислая мина… и не магия… магам ведь нельзя жениться, да?       – Я не знаю. Нельзя, да. Несса, ну… нехорошо так обсуждать за глаза.       – Мужчин – можно, – с абсолютной убежденностью сказала та, энергично подметая пол.       – Никого нехорошо.       – А вам что, никто не нравится, миледи? – заговорщицки понизила голос эльфийка. – Даже самую капельку-чуточку?       – Несса, я… планировала посвятить жизнь Церкви, вообще-то.       – Ну вот вы и Вестница Андрасте. Посвятили еще как. Но это же не значит, что вам нельзя влюбиться. У Андрасте, кстати, муж был.       – И предал ее потом, – буркнула Эвелина. Слова служанки против ее воли запали ей в голову. Теперь ей самой хотелось внимательнее рассмотреть мессира Соласа. Странно, до слов Нессы ей бы в голову не пришло вообще подумать о нем в этом ключе.       – Ну, это потому, что все мужики козлы, – не менее убежденно и даже почти радостно сказала Несса.       – Ты какая-то нелогичная. Зачем же ты советуешь мне в них влюбляться, если они все… козлы, как ты говоришь.       – Потому что любовь зла – полюбишь и козла, – Несса хихикнула.       Закончив подметать, она вытряхнула совок прямо в окно, протерла руки передником и критически осмотрела комнату, убеждаясь, что все в порядке.       – Вы сегодня будете этого кунари в андрастианство принимать, да? Слухи ходят…       – О чем ты говоришь. Я не могу никого «принимать в андрастианство», я не преподобная мать. Я буду посвящать мессира Адаара в рыцари. И он васгот, а не кунари.       – Да кунари чистокровный. Рога же.       Эвелина вздохнула.       – А тебя это не смущает? – спросила она.       – Рога-то? Меня смущает, что он меня в полтора раза выше и втрое шире. Переломит – не заметит. Представляю, что у него там за дракон в штанах, хи-хи. А так он тоже красавчик, хоть и с рогами. Глаза, конечно, странные, но я слышала, даже у эльфов иногда такие бывают. Лиловые.       Эвелина на этом подумала, что ее родня была совершенно права, не говоря скабрезности в ее присутствии. Ей было очень неловко выслушивать такое. Хотя, возможно, с непривычки. Она никогда не видела обнаженным взрослого мужчину, даже человека (только на рисунках), не говоря уже о васготе… о Создатель, ну какая разница. Под одеждой все голые, как говорила ее старая нянюшка, ничего в этом нет особенного, чтобы об этом специально думать.       – Ох Несса, ну я же не об этом совсем! Я о том, не смущает ли тебя, что мессир Адаар будет рыцарем… Рыцарем Вестницы?       – Ну, вы – Вестница, так? Кого следует, того в рыцари и посвящаете. На вас же милость Андрасте, миледи. Неправильно вы не сделаете, – она без всякой надобности разгладила покрывало на кровати.       Эвелина подавила вздох. Хотелось бы ей самой в это верить.       Горничная помогла Эвелине вновь облачиться в одеяния Вестницы, причесаться и накраситься, после чего девушка отослала ее. Ей хотелось хоть словом перекинуться с мессиром Адааром до церемонии, поэтому она попыталась снова постучаться к нему.       – Войдите, – раздался его низкий голос, и она открыла дверь.       Комната васгота раньше, похоже, принадлежала местному старшему храмовнику: на стене висели декоративные храмовничьи щиты-подсвечники и икона Андрасте. Мессир Адаар сидел за столом и внимательно читал что-то с листа. Увидев, что к нему явилась леди Тревельян, он учтиво встал и поклонился.       – Здравствуйте, мессир Адаар. Я не помешала?       – Я учил символ веры, – отозвался он, как ей показалось, неохотно. – Сегодня я принимаю андрастианство, как вы знаете.       Эвелина колебалась. С ее стороны было бы ужасно бестактно спрашивать, уверовал ли васгот на самом деле. Это, в конце концов, только между ним и Создателем, совсем не ее дело. Но если это тоже спектакль, и если необходимость лгать его мучает так же, как ее… он нуждается в поддержке.       – И проходите акколаду, – она попыталась ободряюще улыбнуться ему.       – Простите?       – Посвящение в рыцари, – быстро объяснила она, досадуя на себя. Нашла время блистать классическим образованием! И получилось так, будто она специально ткнула мессиру Адаару в глаза его невежеством. – Надеюсь, я ничего не напутаю. Я еще никого не посвящала в рыцари, конечно.       – Уверен, вы все сделаете правильно, – спокойно сказал васгот.       Эвелина вздохнула.       – Мне кажется, мы все сейчас делаем неправильно, – все же сказала она. – Мое осияние* Вечным огнем было таким… праздничным, таким светлым. Я запомнила его на всю жизнь, хотя была совсем маленькой. Конечно же, мои родители заказали полную церемонию. За неделю до осияния я познакомилась со своей первой духовницей, матерью Сареллой, и каждый день подготовки был особенным. Она рассказывала мне о вере и Церкви, показывала всякие интересные вещи… А вам придется пройти сокращенную церемонию с незнакомой вам жрицей, как-то наспех и… ох, мессир Адаар, я лишь надеюсь, что это все не сильно гнетет вас. Вам и так досталось слишком много, эта непонятная метка на руке… – девушка невольно посмотрела на левую руку мессира Адаара, но ничего там не увидела. А видела ли она метку в тот день, когда Искательница Кассандра объявила о создании Инквизиции? Эвелина не обратила внимания, пораженная масштабностью последней задумки Джустинии Пятой. – А… она что, исчезла?!       Васгот качнул головой:       – Нет. Тот маг, Солас, скрыл ее своей магией. Чтобы не смущать народ.       – Она вас не беспокоит?       – Она не болит. Но я… конечно же, обеспокоен самим ее наличием. Это… нечто чуждое, неизвестное, несомненно, крайне опасное. Даже маги не понимают, что это такое. Что-то связанное с Тенью, с разрывами, с Брешью. Но что именно? Откуда? На что оно еще способно? И я не могу от нее избавиться. Да и не должен избавляться, пока не закрою Брешь окончательно. Я надеюсь, что после этого метка тоже исчезнет. Но…       – Я буду молиться вместе с вами об этом! – выпалила Эвелина, и только увидев, как чуть сошлись на переносице черные брови васгота и как крепко он стиснул челюсти, поняла, что могла бы и промолчать. Да, похоже, он не пришел к вере по велению сердца, это такой же пустой спектакль, как и явление Вестницы Андрасте. Какой же грех они все совершают, силой принуждая столь достойного и храброго мужчину вверить Создателю свою душу! Он мог бы обратиться в веру сам, по своей воле – может, через год, может, через десять лет, но добровольно, а вот теперь этого никогда не случится, андрастианство для него навсегда будет оковами, ложью, насилием… бедный мессир Адаар!       Эвелина почувствовала, как в глазах копятся слезы, но плакать было нельзя – потечет тушь, а времени до церемонии оставалось не так много.       – Это ужасно, что мы заставляем вас пойти на это, – она порывисто шагнула к васготу, стискивая на груди руки. – Прошу, мессир Адаар, поверьте, Песнь Света строго порицает насильное обращение в нашу веру, и, конечно, Правая и Левая рука ее святейшества никогда бы не поступили так, если бы не боялись самого худшего, если бы был другой выход… я искренне прошу у вас простить меня, что не противлюсь этому, как следовало бы андрастианке, более того, что участвую в этом. Пожалуйста, мессир Адаар, если вы будете столь великодушны…       Она осеклась, увидев неподдельное изумление в расширившихся фиолетовых глазах. Он словно ждал от нее чего-то совсем иного… о Андрасте, а если она все не так поняла?..       – Леди Тревельян… миледи… вы ни в чем не виноваты передо мной, – проговорил он, и в его голосе она тоже услышала смятение. – Я иду на это сознательно, и пусть я не уверовал… не беспокойтесь за меня. Я должен так поступить, и церковницы тут ни при чем. Я должен помочь исправить то, что не смог предотвратить.       Он понурил голову при последних словах. Неужели мессир Адаар чувствует себя виноватым в катастрофе? Но он же пытался помочь ее святейшеству, как и она сама, если верить тому видению! Эвелина скорбела, но не чувствовала вины за смерть всех присутствовавших на Конклаве, среди которых она не оказалась лишь чудом. Мать Перпетуя говорила, что такая вина ложна и разрушительна – ее причиной всегда является либо гордыня, либо глубокая скорбь души. Выживший в кораблекрушении или чем-то подобном, который предается самообвинению, втайне считает себя либо слишком важным, способным справиться с любой бедой и спасти всех, либо недостойным жизни.       Но такое нельзя говорить вот так, прямо в лицо. Не наспех, не сейчас… она и так уже слишком много раз ляпала, прежде чем подумать… из-за нее уже чуть не поругались сер Каллен с сестрой Лелианой и мессиром Соласом. А сейчас она может глубоко ранить мессира Адаара…       Неловкое молчание повисло между ними. Васгот отвернулся, кусая губы и тяжело дыша – возможно, он тоже жалел о сказанном.       – Андрастианин или нет, в моих глазах, мессир Адаар, вы все равно настоящий рыцарь, – сказала Эвелина, нервно сглотнув.       – Для меня будет честью быть посвященным в рыцарство вашей рукой, миледи, – хрипло проговорил васгот.       – Вы очень добры.       Он снова странно посмотрел на нее. Потом улыбнулся – и, хотя это было совсем неуместно сейчас, Эвелина вдруг вспомнила слова Нессы и поняла, что да, он красив. Чем-то васгот странно напомнил ей сейчас леди Пентагаст: не изящество, но соразмерность и сила в чертах лица, красота не цветка, а стали… или веридия, с его оливковой кожей… смутившись, девушка поспешила распрощаться и покинуть комнату мессира Адаара.       До церемонии оставалось меньше часа.