И миру будет дана вечная жизнь. Том I. Брешь

      Перед сном Адаар обдумывал ситуацию с Редклифом. Искательница в итоге пообещала Соласу заняться его вопросом после решения проблемы с еретиками – тем более, что это, похоже, было по пути. Что-то тут не давало васготу покоя. Он не разбирался в магии, да и не хотел, но все же ему представлялось немного странным, что случившееся с Редклифом относительно недавно и артефакт замшелых времен могут быть как-то связаны.       В любом случае, даже закрыв разрыв, проблему они не решат. Магия-то, сковавшая город, не исчезнет. И создавшие ее маги тоже. Есть вероятность, что эта магия – всего лишь ошибка очередного «слишком умного» саирабаза, который снова полез в то, в чем не разбирается, не предвидя последствий. Но, может быть, это сделали совершенно сознательно некие злоумышленники с какой-то недоброй целью. Возможно, взрыв, которым пугал Солас, все-таки произойдет. Насколько велико население Редклифа? И какой город может оказаться следующим?       И еще Адаара весьма насторожили слова полноватого эльфа о подкреплении для Великой Чародейки. Васгот опросил нескольких местных повменяемее, и они сказали, что ни полмесяца, ни месяц, ни даже два месяца назад никакой армии, тем более большой армии, тем более большой армии магов, во Внутренних землях не было. Пройти незамеченной мимо Перекрестка армия бы не смогла точно – основные дороги эрлинга пересекались как раз здесь, что и дало деревне название. Тот маг ошибся, приняв лживое видение за отголоски прошлого? Или это были отголоски слишком давнего прошлого, например, времен Мора?       Пока Адаар размышлял обо всем этом, пришел Вейл и рухнул на свою кровать, не раздеваясь.       – Вроде мешков с углем не таскаю, а упахался – сил нет, – мученически произнес человек. – Даже по бабам не хочется. Хотя видел тут ничего таких. И одна вроде бы и не против, глазки мне строила. Но некогда, представляешь? Надо хоть завтра, что ли, цветочков ей нарвать…       Каарасу не было интересно.       – А ты себе никого не присмотрел? – не отставал Вейл.       – Васготок я тут ни одной не видел, – ответил Адаар.       – Каких готок?       – Женщин моей расы. Мужчина – васгот, женщина – васготка, – все же объяснил он. Но зря старался: Вейл не собирался запоминать новое для него слово.       – Ах, кунарих! Ну да, я тоже тут их не видел. Да я и вообще ни разу их не видел. А они тоже… с рогами, все такое? Большие такие тоже?       – Угу.       – Ну… не повезло тебе.       С этим спорить было сложно. Каарас давно не занимался сексом, фактически, с тех пор, как покинул Вольную Марку. Он справлялся, конечно, своими силами, но уже скучал по физической близости. Впрочем, Вейл тут никак помочь не мог, поэтому Адаар не стал с ним делиться своими проблемами, просто лег и пожелал тому спокойной ночи.       Заснул он быстро. Но, как оказалось, ненадолго.       – Дитя мое, проснись, – Каарас дернулся от прикосновения маленькой сухой ладони и проснулся. Была глубокая ночь. На соседней кровати вовсю храпел Вейл.       – Мать Жизель? – прошептал васгот в ответ.       – Да. Оденься и выходи, только тихо. Я буду ждать тебя у входа.       Каарас зевнул, протер глаза. Как обычно в походах, он не снимал для сна нижнее белье, поэтому ему осталось только натянуть штаны и сапоги и надеть перевязь с малым мечом – на всякий случай. Впрочем, открыв полог палатки, он сообразил, что ночами пока очень холодно, и прихватил теплый плащ Вейла, чтобы быстро набросить на плечи.       – Что случилось?       – Слава Создателю, ничего, но я думаю, тебе стоит кое-что услышать. Пойдем.       Они тихо прошли сквозь лагерь (дежурящие перед спуском солдаты кивнули им), спустились вниз, к чьей-то заброшенной хижине. Вход в нее не просматривался ни от лагеря, ни от деревни. Священница постучала в дверь: раз, два раза и еще один раз.       Оттуда выглянул какой-то человек.       – Ох, Андрасте, а рогатого-то вы зачем притащили? – незнакомый мужской голос. Каарас попытался всмотреться, но было слишком темно.       – Сер Каарас – член совета Инквизиции, – отозвалась жрица.       – А также хренов громила, да? – усмехнулся незнакомец. – Ну да вы правы: доверяй, но проверяй. Заходите, преподобная мать. И ты заходи, как тебя, Карась? Заходи. Только дверь прикройте за собой.       «Рогач», «Силач», теперь вот еще «Карась». Оставалось радоваться, что рядом нет Тетраса, иначе с него сталось бы подцепить эту кличку. На всякий случай держа руку на эфесе меча, васгот, пригнув голову, чтобы не удариться рогами, нырнул в дверь. Человек чем-то заскрипел, потом зачиркал – и зажег тусклую дешевую свечу, прилепленную прямо к полу. Хижина осветилась изнутри. Она была разорена, на полу лежал толстый слой пыли. Окна были закрыты ставнями, так что огонек никто бы не увидел. Человек ухмыльнулся. Теперь Адаар узнал его: это был второй сектант, тот, который молчал на совете.       – Сесть тут особо негде, но… постоим, ага. Меня Луш звать, если что. В общем, вы весь бред, который нес тот дурак, не слушайте, Инквизиция. Это все просто… ну, чтобы пыль в глаза пустить.       – Распространение ереси – в любом случае грех, заблудшее дитя, а уж в своекорыстных целях – тем худший.       – Бросьте, преподобная мать. Тут не до грехов, выжить бы, а без красивой сказочки дураков не сплотить и не заставить защищаться, – человек развязно подмигнул. Куда и делась вся его надменность. – Вы чем сходу ругать нас еретиками, подумайте: у нас сто людей и нелюдей… ох ты ж… представителей других рас, гхм, – он опасливо покосился на Каараса, – без обид, Карась, лады? Я ничего против не имею ни ваших, ни каких еще. Так вот. Все здоровы, сыты, крыша над головой. Если чего, готовы отстоять наш дом, ну, крепость, с оружием – но сами в драку не лезем. Мирные мы, ага? Анаис хорошее дело делает, ну привирает слегка – но надо же как-то успокоить их всех, верно? Напела им про то, что надо молча каяться – ну и всего-то греха.       – Переходи к делу, – как никогда холодно произнесла жрица.       – Ага. И тут вылезла эта, мать ее, Брешь! – весьма экспрессивно воскликнул сектант. – Как чирей на жопе, простите мой орлейский. Народишко в панику ударился. Двое аж повесились. Ну что Анаис было делать, сказала: мол, не бойтесь, это добрый знак. Создатель, мол, скоро вас прямиком к себе за пазуху перенаправит через эту Брешь. Народишко утих, повеселел даже. Идиоты, конечно, но не всем же умными быть. И тут… разрыв, сука, прямо на складе нашем – хренак! И демоны оттуда такие, прыг – и троих сожрали, пока мы их не перебили. Анаис чуть не обоссалась от злости. Народишко, конечно, взвыл, засуетился, некоторые даже сбежали. Она, значит, и сказала: это, мол, испытание Создателя, а те трое в душе не верили и были наказаны за это. Ну большинство дураков это слопали, а те, кто не дураки, и так все понимали. Я, к примеру. Собрала нас Анаис: что, мол, делать будем. Слава Андрасте, среди умных людей маг у нас один был, отступник еще со времен Мора. Ну умный условно, вообще-то, с долийкой мутить – это не особо умно, я считаю… короче, этот Финн втихаря от дураков обвалил наш склад, будто бы он сам собой обвалился, с помощью какой-то хитрой магии. Разрыв за завалом остался, с половиной жратвы, конечно, но ничего, подтянули пояса. Анаис тут же речь толкнула: мол, Создатель смилостивился пока что, но если кто-то в душе не верит – демоны прокопаются и их тоже сожрут. Только проблема в том, что если они прокопаются – сожрут всех, не разбирая. Копают они, конечно, без смысла, наобум, но ведь и не устают же, падлы. Финн, не будь дурак, со своей бабой разрисованной на следующий же день ноги сделал, ищи его свищи. Поэтому, Инквизиция, Андрасте-пророчицей мы с Анаис вас умоляем – закройте эту дрянь. Мы что угодно для вас сделаем, вот вам святой огонь. У нас и маги есть, и лучники, и мечники, и деньги тоже есть, и жратва… только одна просьба – не выдавайте нас, ага? А то запаникуют, разбегутся… ну и подохнут все в этой мясорубке.       – Перед этим казнив вас с Анаис за ложь, так? – спросил Адаар.       Человек криво усмехнулся.       – И такое может быть. Меня вы и сейчас прирезать можете, я что, не понимаю? Может, мы и согрешили, ну… может, и заслужили смерть за ересь. Но разве мало народу уже померло? А мы все же… не такие мы плохие, Инквизиция. Детей у нас, сирот, двадцать с лишним, и, кстати, эльфенышей среди них пятеро. Куда бы они пошли, если бы не мы? Стариков, опять же, приютили, кто дополз… в общем, сдаемся на вашу милость, ага?       – А откуда у вас еда, деньги, оружие? – спросил Каарас, видя, что священница не горит желанием поддерживать беседу с еретиком. Большой рот матери Жизель был недовольно поджат, брови нахмурены.       – Ну так среди нас и богачей хватает, и дворян. А вы думали, мы мелко плаваем? Один лорд с собой двадцать солдат привел, они остальных научили уже… Толстосумы золота отсыпали немало; пока война еще начиналась только, закупились припасами… ну и по мелочам новички с собой приносили, кто что мог. Если бы не разрыв – мы бы еще год там спокойно бы прожили. А теперь, ну, еще за месяц демоны точно прокопаются. А то и раньше. Кто последний к нам пришел, слухи принесли про Вестницу Андрасте… а потом на дороге засели разбойники, ну и ой. А вчерась… или уже позавчерась? Эта баба пришла проситься. И оказывается, разбойников вы перебили и Вестница здесь! Ну тут уж будто и впрямь промысел Создателя, а? Анаис и послала меня к вам.       – Какие гарантии, что вы не предадите нас? – нарушила молчание священница.       – Да мы всё, как вы скажете, сделаем! Хотите – меня в заложники возьмите. Хотите – все выйдем из башни, оружие сложим. Что хотите! Край уже, преподобная мать.       – А Анаис? Сдастся нам, если мы потребуем этого? – все же спросила мать Жизель.       – Ради Андрасте, вы ее что, все-таки казнить хотите? – голос сектанта охрип.       Мать Жизель внимательно посмотрела на него.       – Если она и вправду спасла детей и стариков, пусть и ужасной ложью – ей не стоит опасаться смертной казни, – неторопливо произнесла она. – Но все же вы тяжело согрешили, обманывая доверчивых, перепуганных бедолаг. И не держи меня за дуру, заблудшее дитя – в первую очередь, чтобы нажиться на них.       Луш усмехнулся еще печальнее.       – Ну так… это тоже, – пробормотал он. – Каждый крутится как может. И это… они ж добровольно. Мы ж не убивали никого, не заставляли даже. Не в счет, что ли?       – Во всяком случае, голос совести в тебе еще говорит, и это внушает надежду, что ты не потерян. Решение Инквизиции и Вестницы Андрасте ты услышишь завтра. Если не сбежишь. Но помни, сбежав, ты продемонстрируешь лишь, что не был честен с нами. Выбор за тобой.       – Да чего уж бегать тут. Только это… Брешь… она правда… ее правда Вестница прикрыла? Не сама собой она уменьшилась? – вдруг человек с какой-то детской надеждой посмотрел в смуглое морщинистое лицо священницы. – Будьте и вы со мной честны, преподобная мать – есть шансы-то?       – Я не присутствовала при этом. Спроси у сера Каараса, Рыцаря Вестницы.       – Так чего… правда ли, Карась, брат? – почти прошептал человек, нервно стискивая рукой ворот.       – Правда, – солгал и не солгал Адаар. – Брешь была остановлена молитвой Вестницы Андрасте на моих глазах… и, я надеюсь, будет закрыта окончательно, – он сглотнул, понимая, что должен сейчас сыграть роль андрастианина, – если будет на то воля Создателя.       – Клянешься?       – Клянусь честью, – проговорил он пересохшими губами, заставляя себя не заморгать и не поежиться. Он притворялся не столько перед сектантом, сколько перед матерью Жизель. И не был уверен, что она поймается на эту ложь.       – Фух… честно – камень прям с души. Ну ладно, это… пойду досыпать тогда. И вам спокойной ночи, Инквизиция. Вы уж пожалуйста, помогите нам.       И сектант выскользнул за дверь.       Священница обратила пытливый взгляд на Каараса.       – И к чему склоняешься ты, дитя мое?       – Я совсем недавно стал андрастианином и не могу судить, насколько тяжело их преступление против веры, – осторожно ответил он. – Но если этот человек говорил сейчас правду, хотя бы по большей части… что ж, он – мошенник, но не грабитель, не насильник, не убийца. Лишние беспорядки Инквизиции сейчас не нужны, а они будут, если мы уличим главарей сектантов во лжи. Кто-то поверит им, кто-то – нам… кто-то разуверится во всем и впадет в отчаяние. Если бы решал я, я приказал бы принять максимальные предосторожности, выведя и разоружив сектантов, перед тем как закрывать разрыв. Позволил бы тем, кто в секте лишь скрывался от опасностей внешнего мира, выбрать что-нибудь получше, если у них хватит ума и храбрости больше не притворяться. Например, службу Инквизиции. Занял бы крепость нашими силами, чтобы потом передать ее местным властям. А главарям и фанатикам поручил бы какое-нибудь дело, которое может стать искуплением их лжи и их глупости соответственно. К примеру, присоединиться к нам для штурма Великолесской усадьбы. В авангарде. Если кто-то выживет – они могут быть прощены, но лучше – переданы местным властям.       Жрица выслушала его с огромным вниманием.       – Ты мудр и жесток, дитя мое, – проговорила она. – Прости мою откровенность, но не думаю, что ты счастлив, руководствуясь в жизни подобными соображениями.       Адаар обдумал ее слова.       – Что вы понимаете под счастьем, мать Жизель? – спросил он.       – Радость жизни. Что же еще? Сам этот твой вопрос говорит, что ты сейчас не испытываешь ее. Что гнетет тебя, дорогое дитя? Что за тяжесть на твоей душе?       Каарас промолчал. Он не хотел открывать душу священнице, в бога которой не верил. Тем более, что она была права – его сейчас тяготили неисполненный долг и вина. Но ее это не касалось.       Священница мягко улыбнулась.       – О, я не тороплю тебя. Но знай, ты можешь прийти ко мне в любое время, дитя мое, и рассказать мне все, что захочешь. Спокойной ночи.       Он остался в хижине один. Посидел какое-то время, даже ни о чем не думая. Потом затушил свечу и вышел под уже начавшее светлеть небо.

***

      Эвелина, пока это не произошло на самом деле, не верила, что сектанты сдаются. Но они выходили из Зимовахтенной башни – выходили безоружные, без вещей, молчаливые, и на лицах их она читала то решимость, то страх, то отчаяние, то недоверие. Это было потрясающее и ужасное зрелище – около сотни разумных, сдающихся на их милость. Да, Инквизиция не собиралась причинять им зла, но все равно это было жуткое ощущение – принимать на себя ответственность за сто с лишним живых душ.       Женщина в мантии проповедницы, почему-то не ферелденского, бело-желтого с багровым, а марчанского, серого с алым, образца подошла к ней. Похоже, она и правда была расстригой, и, видимо, не местной. Самое обычное, даже простоватое лицо, собранные в строгий пучок золотистые волосы. Женщина оглядела Эвелину, сера Каараса, высящегося за ее правым плечом. Ее лицо почти ничего не выражало, лишь круги под глазами и покрасневшие белки выдавали ее усталость и тревогу.       – Мое имя – Анаис, – проговорила она тоже почти без выражения, но так громко, что ее услышали, наверное, все сектанты. – Я – предводительница верных. Так закройте разрыв, Вестница Андрасте, докажите, что на вас благословение Создателя.       – Вы сможете взять пятерых свидетелей, Анаис, когда я пойду закрывать разрыв, – сказала Эвелина. – Но сначала Инквизиция разберет завал и очистит ваше убежище от демонов.       Ей не хотелось разговаривать с предводительницей столь неприятного культа сверх необходимого. Эвелина, конечно, знала, что любая ересь опасна, но, насколько она читала, некоторые были вполне безобидны. К примеру, поверье, что Андрасте была магом. На ее взгляд, это мало что меняло, ведь было сказано в Песни, что маги ничем не хуже иных детей Создателя, и тем не менее Церковь занимала очень жесткую позицию относительно этого поверья (скорее всего, потому, что оно было частью тевинтерской ереси, поощряющей рабство и магию крови). Или ересь Шартана – то же самое, ведь эльфы такие же дети Создателя, как люди. Или вот история десятилетней давности с попыткой открыть в Орзаммаре Церковь для гномов, с несколько иным уставом – на взгляд Эвелины, это было бы как раз исполнением главного завета Создателя, распространения Песни Света во все концы мира, но почему-то были резко против не только сами гномы, но и наземная Церковь. Вплоть до угроз Священным походом.       Но вот ересь «верных» совершенно не казалась ей безобидной. Радоваться концу света и тому, что миллионы умрут, а жалкая горстка спасется, по ее мнению, могли только очень эгоистичные, самовлюбленные и жестокие личности.       Анаис, к ее облегчению, не попыталась продолжить разговор и отошла к своим последователям. Вместо нее к Эвелине подошла монна Эллендра.       – Среди культистов моих друзей нет, – сказала она упавшим голосом.       – О, монна Эллендра, возможно, вы найдете их письма!       Чародейка вздохнула.       – Я… вы знаете, леди Тревельян, весь этот год добраться до места встречи было для меня целью… целью, которая удерживала меня от... от самоубийства, наверное. Я говорила себе, что должна выжить, чтобы попрощаться с друзьями – и продолжала жить, выживать, не опускала руки. Дальше этой цели я не смотрела, я ни на что не надеялась, и хотя никогда об этом специально не размышляла, похоже, считала, что… что потом лягу и помру. Это было каким-то странным видом отчаяния, таким тихим и спокойным.       – Ох, монна Эллендра…       – Я не стыжусь. Это помогло мне. Настоящая надежда отнимает куда больше сил, чем подобный… заменитель. Сейчас меньше чем за неделю я волновалась больше, чем за весь последний год. Я теперь действительно хочу увидеть друзей, а не использую мысль о них, чтобы не наложить на себя руки. И все же, хотя это тяжелее, это… это куда больше похоже на жизнь. Появилось будущее. Даже если я не найду друзей и писем от них. Но все же, я так бы хотела… хотя бы одно! Уже скоро все решится. Просто не нахожу себе места. Вы не против, пока там разбирают завал… я хотела бы чем-то отвлечься, чтобы не терзаться. Хотите, я расскажу вам про экспедицию, на которой перезнакомилась наша Книжная Дюжина? То древнее святилище расположено вон на том холме. Это алтарь Тирдды…       – Яркой Секиры? – подхватила Эвелина. – Я совсем недавно уже слышала про нее одну легенду.       – О, не сомневаюсь! По Внутренним землям разбросано множество алтарей Тирдды, есть теория, что в резьбе на них зашифровано местоположение ее могилы. Местные, особенно потомки авваров, чтят ее до сих пор. Конечно, это ересь, но это их история… Было задумано несколько экспедиций, сестра Доркас выбила у Церкви деньги на две, мы их успешно провели… а потом денег нам не дали, а потом… случилось все это. Круги распались… нас разбросало. Я не знаю, что с сестрой Доркас сейчас, надеюсь, она жива. Она еще хотела перевести подлинный авварский текст саги, но варвары не записывают свои легенды, и ей нужно было встречаться с их сказителями или хотя бы с их потомками. А каждый сказитель поет немного по-своему. Несколько отрывков были в разных версиях, она старалась установить более раннюю… Я даже помню один отрывок из середины саги, который она перевела первым, про предсмертные слова Тельма, неудачливого жениха Тирдды:

«"Север!.. Золотые шпили!.." Серебро – золой из печи. Лжец уходит в сон последний, Враньей стаей улетая».

      Чародейка декламировала стихи выразительно и плавно, ее низкий голос расцвел обертонами. Даже сер Каарас, кажется, заинтересовался.       – Этот стих отсылает к авварскому обряду захоронения мертвых – они отдают тела птицам и зверям. Вороны склевали плоть – и улетели, унося душу павшего в смерть. Так красиво сказано, не правда ли?       Эвелина помимо воли вспомнила трупы павших солдат Инквизиции, которых тоже отдали птицам и зверям, путь и не по обряду. Сказано-то красиво… а в реальности никакой красоты в этом нет.       – А что насчет хрустальной секиры, пылающей огнем? – вдруг спросил сер Каарас, сбивая Эвелину с мрачных мыслей. – Странное оружие, на мой взгляд.       – О, есть разные теории. Ну, с огнем все понятно – это стандартное рунное зачарование. В легендах обычно плохо соблюдается временная последовательность, поэтому скорее всего огненная секира Тирдды стала таковой лишь после встречи ее племени с гномами, которые поделились с авварами оружейными секретами в знак мира между их народами. Свадебный подарок принца Хендира, скорее всего. А вот почему именно хрусталь… может быть, так аввары образно называли металл с особым «призрачным», светлым блеском, вроде люстрина. А может быть, это просто ошибка раннего сказителя, перешедшая по наследству современникам, и секира была не хрустальная, а просто «блестящая», «сверкающая».       – Как интересно, монна Эллендра! Может быть, мы сумеем снова связаться с сестрой… Доркас, вы сказали? Она из Ферелдена?       – Я знаю только, что она родственница местных эрлов, Герринов. Троюродная кузина эрла Тегана или вроде того. Но служила в церкви Денерима, а не в Редклифе, там, конечно, обширнейшая библиотека… может быть, до сих пор там служит. Или о ней знает эрл. Мне было не до науки в последний год, как вы понимаете.       – Но вы хотели бы вновь встретиться с ней?       – Конечно. Хоть кто-то из прошлой жизни.       – Я помогу вам, чем смогу, монна.       – Спасибо, вы очень любезны, леди Тревельян.       Вскоре Искательница сообщила, что обвал разобран и демоны перебиты. К сожалению, в тесноте крепости сражаться было неудобно, и Инквизиция потеряла двоих солдат. В одном из мертвых, вынесенных под небо, Эвелина с ужасом узнала Роннела, того расторопного парня, что помог ей накормить Томми при первом знакомстве, а потом помогал с дровами. Демон разорвал бедняге горло, он был весь в крови. Эвелина утерла слезы. Преодолев страх перед мертвым – как резко пахла кровь! – девушка коснулась щеки покойника.       – «Благословенны…» – начала она и осеклась. Он погиб. Теперь Роннелу следовало читать лишь из «Погребальных Песней». Вздохнув, Эвелина прошептала: – «Все, что сотворил Создатель, держит Он в своей руке. Для Него оно бесценно и любимо». Да примет Он твою душу, Роннел. И твою, добрый человек, – второго она не помнила даже в лицо, но было бы нехорошо не помолиться и над ним.       Сектанты следовали за ними на почтительном расстоянии. Кроме нее, Искательницы и сера Каараса с Северином, в Зимовахтенную башню вошел мессир Солас – на всякий случай, вдруг сектанты все же замышляют недоброе. Пока трое андрастиан (если ее Рыцаря можно причислить к ним) будут закрывать разрыв, гном и эльф будут охранять их от всех возможных опасностей.       На удивление, в этот раз Эвелина не волновалась. Возможно, переживания последних дней слишком утомили ее, а возможно, она, наконец, начала привыкать к своей роли. Во всяком случае, сцену, отрепетированную в землях Деннета, а потом – и с еще одним разрывом рядом с Перекрестком, она разыграла с полнейшим равнодушием. Сектанты ахнули и упали на колени, кроме самой Анаис – она лишь отвесила глубокий поклон, когда Эвелина повернулась к ним. Когда все покинули крепость, Анаис обратилась с речью к своим последователям – и на колени попадала уже почти сотня разумных. Эвелину это раболепие уже не удивляло, но все еще пугало и расстраивало. Она хотела, чтобы это поскорее закончилось, но ей пришлось кратко сказать о том, что Создатель безмерно милостив и все будет хорошо. Анаис завела новую речь, что-то про Инквизицию, искупление, святое воинство… ее монотонный, громкий голос вызывал у Эвелины какую-то оторопь. Было почему-то сложно понять смысл речи «святой»: хотя все слова произносились более чем отчетливо – всё вместе сливалось в какую-то отупляющую литанию. Неудивительно, что у Анаис столько последователей даже при столь бредовой сути ее верований. Она была словно змея, гипнотизирующая птиц, чтобы съесть их. Хотя учитель естествознания Эвелины и уверял, что змеи на самом деле так не делают, это просто байка.       Наконец, Анаис закончила проповедь. Искательница подошла к ней и они заговорили о чем-то вполголоса, периодически указывая то на крепость, то на сектантов, постепенно поднимающихся с колен, то на солдат Инквизиции. К Анаис подошел мужчина, который приходил в Перекресток, тот, что молчал, и еще какая-то женщина, а к Искательнице – офицеры Инквизиции…       А к Эвелине подошла чародейка Эллендра.       – Я могу войти и поискать в тайнике? – спросила она.       – Да, конечно, – Эвелина приободрилась. – Мы проводим вас… можем подождать у входа, если хотите.       – О, я не против, если вы пойдете со мной. Там нет никаких тайн. Может быть, там вообще ничего нет, – она закусила губу. – Я должна ожидать и этого исхода.       Тайник оказался весьма недурно сделанным – ничем не примечательный камень в одной из стен вынимался из кладки, открывая нишу. Чародейка радостно вскрикнула, увидев там два сложенных листа бумаги. Схватив их, она развернула один, второй, снова вскрикнула, почти небрежно отбросила первое письмо обратно и жадно вчиталась во второе. Эвелина, обрадовавшаяся было за нее, вдруг поняла, что новости в письме плохие – улыбка сходила с губ монны Эллендры, лицо ее бледнело…       Наконец, медленно, словно через силу, чародейка подняла голову от строчек и прижала письмо к груди.       – Ох, Маттрин… – произнесла она с такой горечью, что Эвелина зажала рот рукой. Но глаза монны Эллендры оставались сухими. Она перевела взгляд на Эвелину и сказала почти спокойно: – Маттрин покончил с собой. Мы были любовниками. И друзьями. Он был храмовником… и очень хорошим человеком… его больше нет.       Эвелина не могла ничего сказать, да и понимала, что сейчас никакие слова не утешат эту женщину. Девушка лишь смотрела на чародейку, пытаясь не заплакать сама.       – У него была моя филактерия. Но он не решился разыскать меня с ее помощью, потому что… похоже, у него кончился лириум, а нового он не нашел. Он сходил с ума. Он боялся, что причинит мне боль. И, чтобы никому не навредить, он убил себя, перед этим разбив мою филактерию, чтобы никто не смог меня найти и казнить, как отступницу. Его тело там, на холме, где мы… где… – она глубоко вздохнула, закрыла глаза, замерла, словно боясь, что если она шевельнется, горе выплеснется и затопит ее.       Эвелина не очень понимала, при чем тут лириум, и едва вспомнила, что такое филактерия. Но это было сейчас неважным. Обнять ее, чтобы утешить? Или будет хуже?       – Я должна буду сходить к нему. Но сначала… – она медленно сложила письмо возлюбленного и спрятала его на груди. Потом взяла второе письмо. Пробежала глазами. На миг улыбка все же коснулась ее губ.       – А эти двое живы. Хотите прочесть?       – Но это же не для меня…       – Прочтите, пожалуйста. Там ничего личного. Просто… я хотела рассказать вам немного о Книжной Дюжине, а эти двое… они были вроде как заводилами у нас. Лучше, чем они сами о себе, я вам не расскажу. Письма нужно будет оставить здесь. Я напишу сейчас свое, процитирую там то, что Маттрин написал для всех… может быть, кто-то еще придет. Я не хочу верить, что выжили только мы трое.       Второе письмо было написано двумя разными почерками: нервным и летящим, и – почти каллиграфическим.       «Привет, Книжная Дюжина!       Мы с Амеллом живы и здоровы, хотим свалить отсюда куда-нибудь в теплые края. Я предлагаю Антиву, а он почему-то вцепился в Ривейн. Говорит, антиванское вино отвратительно. Сноб.       Сурана, как всегда, изощряется в низкопробном юморе. Я выбираю Ривейн, потому что там лояльнее всего относились к магам до войны, и, есть надежда, что и теперь нам найдется там место. Мы планируем уехать из порта Амарантайна – возможно, для начала в Вольную Марку, там примем окончательно решение. Не знаю, правда, как решится проблема с деньгами.       А я знаю, Амелл может поработать в местном борделе. Все, я уверен, так и набросятся на такого смазливого шема. Оторвут с руками.       А я думаю, скорее Сурана пойдет срезать кошельки у зевак, как и положено эльфинажной крысе. Но теперь серьезно: мы ждали тут почти месяц, и больше ждать не можем. Обстановка накаляется, нам пора уходить. Друзья мои, мы оба надеемся, что вы живы и найдете это письмо здесь. Если… когда война закончится, я предлагаю встретиться всем, кто сможет, во второй День Лета после ее официального завершения здесь же, у Зимовахтенной башни. Да пребудет с нами милость Создателя.       Искренне ваши,       Амелл и Сурана»       Эвелина, дочитав, передала письмо монне Эллендре. Та как раз дописала свое – она взяла с собой бумагу и дорожный набор для письма. Вложив в тайник оба письма, чародейка взглядом попросила сера Каараса поместить на место камень, и тот легко сделал это.       – Наверное, с ними было весело, – сказала Эвелина. – Хотя шутки у них довольно… смущающие.       – Да, – чародейка снова улыбнулась. – Все так. Я рада, что они живы… что хоть кто-то из моих друзей жив. Спасибо вам за все, Вестница Андрасте. Я так ничего и не сделала пока для Инквизиции, но, уверяю, я готова помочь. Как лекарь или как ученый. И я помогу, сегодня же готова приступить к работе. Только… ваши солдаты помогут мне предать огню тело Маттрина? Я думаю, там мало что осталось, письмо лежит тут полгода… но…       – Конечно же, монна! Я сейчас же поручу это кому-нибудь! Пойдемте.       Через час останки храмовника Маттрина возложили на погребальный костер вместе с павшими сегодня солдатами Инквизиции. И только тогда монна Эллендра заплакала.