***
Эвелина окончательно запуталась насчет магии крови. Так когда лорд Павус говорил, что он и большинство магов Тевинтера – не малефикары, он имел в виду не магию крови вообще, а ту, наиболее ужасную? То есть, получается, он – все-таки малефикар? И молодой лорд Алексиус тоже… Выходит, стереотипы не лгали: все или почти все маги Тевинтера – маги крови. Но значит ли это, что все они – негодяи, чудовища? В это Эвелина уже не могла верить. Все тевинтерцы, с которыми она познакомилась лично, производили впечатление совершенно нормальных людей. И объяснения пленных магов не казались оправданиями, попытками обелить себя, они, насколько она могла судить, искренне считали магию крови обычным делом. Более того, им казалось дикостью и варварством, что южане не применяют к ним ее! Но еще Эвелина знала, что нельзя считать что-то простительной вещью только из-за того, что это широко распространено. Много плохих вещей повсеместны – но это не делает их лучше. В итоге Эвелина решила обратиться за советом к мессиру Соласу. Тот слегка поморщился, услышав ее вопрос. – В подавляющем большинстве стран Тедаса магия крови вне закона, миледи. – Я спрашиваю скорее о допустимости… ну, в нравственном смысле. Я слышала, что магией крови можно творить не только зло. Это правда? Эльф чуть улыбнулся. – Это – правда. Но разве это важно? – Конечно! Я раньше думала, что ее нельзя обращать во благо, понимаете? И так все считают. Поэтому ее так боятся. И мне кажется… какой-нибудь маг… ведь можно представить мага, который по какой-то причине воспользовался не маной, а своей кровью, чтобы спасти кого-то или помочь кому-то… и его все равно осудят и накажут. Справедливо ли это? Я хочу понять… магия крови сама по себе – зло? Может, она дурно влияет на душу, склоняет к плохим поступкам? Она говорила путано, но мессир Солас понял ее мысль: – Магия крови – инструмент, миледи. Опаснее, чем некоторые иные, как топор опаснее ложки. Если кто-то озлоблен или напуган, конечно, лучше и для него, и для других, чтобы в его досягаемости была только ложка, а не топор… но если нужны дрова, чтобы растопить печь, ложка не поможет. Эта дилемма стара, как мир, миледи. Некоторые запрещают топоры, согласные мерзнуть, но быть в большей безопасности. Некоторые разрешают топоры и живут в тепле, но эти топоры чаще раскалывают им черепа. Что вы предпочитаете? Эвелине очень понравилась эта метафора. Мессир Солас отлично умел объяснять! – Может быть, нужно ввести что-то вроде экзамена на владение топорами? – подумав, предложила она. – И разрешать ими пользоваться только тем, кто докажет, что в критических ситуациях они не хватаются за топоры и не начинают убивать ими всех вокруг?.. Что-то вроде Истязаний, только второго уровня… – Вы думаете, если вы предложите это Церкви, к вам прислушаются? Я бы не советовал так рисковать, Вестница. Особенно вам. Эвелина вздохнула. – Я просто… считаю, что это могло бы помочь. – Да, это могло бы помочь, – кивнул мессир Солас. – И я уверен, это помогло бы, но также я уверен в том, что предлагать это… как и многие другие разумные, логичные, правильные вещи – бесполезно и опасно. Думаю, вам не понравится мое мнение, почему Церковь запрещает магию крови на самом деле, миледи… Она вздрогнула. – Я не… не стану обвинять вас, мессир, за него. Расскажите, пожалуйста. – Вся эта… шумиха вокруг магии крови, все эти пафосные запреты и страшные сказки о малефикарах, пожирающих младенцев, выгодны Церкви сразу по двум причинам. И обе они – контроль. Паства не была бы столь благодарна Церкви за то, что она контролирует магов, не будь простой народ в убеждении, что от мага до чудовища рукой подать… и для наглядности картины эта рука надрезана, чтобы пустить кровь и призвать демона. Это первая выгода. Маги, способные мыслить широко, ищущие новые знания, рано или поздно добираются и до магии крови, хотя бы чтобы просто понять, что это – и Церковь расправляется с ними, потому что им куда удобнее владеть магами предсказуемыми и послушными, не смеющими выходить за рамки. Это вторая выгода. О, как я и предполагал, мое мнение вам не понравилось. – Оно очень… цинично, мессир, – почти прошептала Эвелина. Да, ей было тяжело это слышать, ей хотелось броситься на защиту Церкви, но она обещала не обвинять мессира Соласа, и еще… как ни горько, его мнение действительно многое объясняло. Не только запрет насчет магии крови. Его слова оказались штрихом, превращающим смутную, но безобидную картину в четкое изображение чудовища… возможно, если провести другую линию, картина стала бы не менее четкой, оставшись безобидной – но Эвелина не могла ее провести сама. – У вас есть объяснение лучше? – маг поднял брови. Она покачала головой, вздохнув. – Мне жаль, что я расстроил вас, – и вот тут девушка подняла на эльфа взгляд, не услышав в его голосе искренности. Его серые глаза спокойно смотрели на нее. Да, конечно, ему не было жаль, просто формула вежливости. Мессир Солас не обязан жалеть ее только потому, что она выслушала его мнение, сама об этом попросив… Эвелина поблагодарила его за уделенное ей время и поспешила уйти. Ей было не по себе весь день. Даже Несса не смогла растормошить ее свежими сплетнями и высказываниями вроде «этот новый кунари на меня та-ак смотрел, чуть не облизывался, только шиш ему, страхолюдине». Неужели Церковь действительно лишь гналась за тем, чтобы все и всех контролировать, толкуя строки Песни Света о малефикарах привычным ей с детства образом? Эвелина повторяла про себя стансы Песни Преображений и не находила в них ни слова именно об использовании крови в качестве источника магии: «Злы и испорчены те, кто принял дар Его и обратил против детей Его. Да будут названы они малефикары, проклятые». Тут говорилось только о том, что магию нельзя обращать во зло другим, и малефикарами названы маги, которые совершают этот грех, без уточнения, пользуются они для этого кровью или маной! Как она могла не замечать этого раньше?! Эвелина не успела еще прийти в себя, как следующий день принес страшные новости. Разведчики наткнулись на заброшенный полуразвалившийся дом, в котором нашли гору разлагающихся трупов. Судя по степени разложения, тела лежали там не меньше полумесяца, а может, и дольше. Судя по ранам, все они были жестоко убиты. Некоторые тела выглядели так, будто их терзали дикие звери. Все мертвецы были в форменных плащах Инквизиции. Докладывающая совету разведчица плакала, описывая жуткую находку; ее напарника, молодого бородача, трясло от бессильной ярости. Их старшая, лейтенант Хардинг, веснушчатая миловидная гномка, кусала губы. Она сама не видела воочию этот кошмар, поэтому ей, наверное, было легче держать себя в руках. – Их просто свалили в кучу и оставили там, – голос разведчицы срывался. – Оставили гнить. Этот ужасный запах… будто старый сыр… И мерзкие белые черви, их так много! Ох, Андрасте… – Вы посчитали тела? – перебил ее сер Каарас. Его суровый тон, кажется, слегка привел женщину в чувство. – Д-да. Да, сер, мы… в итоге мы смогли подсчитать их. Их тридцать. Тридцать. Все те, кого – якобы? – взяли в плен сектанты. Все те, кому «Клинки Гессариана» обещали «даровать прощение», если Вестница Андрасте докажет свою избранность. Они все были убиты. Инквизиция опоздала прийти на помощь. – Нужно прикончить тварей, которые это сделали, – выпалил бородач, сжимая кулаки, – прикажите – и мы разыщем этих ублюдков, прокляни их Создатель! Из-под земли достанем, если надо! Сер Каллен был очень бледен. Сама Эвелина изо всех сил старалась не разрыдаться, но слезы все равно текли по щекам. Она не стала их вытирать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. – Мы найдем их. Но с этого момента одиночная и парная разведка на Штормовом берегу прекращается до особого распоряжения, – отрезал сер Каллен. – Мы уже потеряли тридцать солдат и рисковать не имеем права. Завтра рота начнет прочесывать побережье в боевом порядке. Все разведчики, вернувшиеся с донесением, остаются в лагере, и никаких эскапад, вам ясно, лейтенант Хардинг? – Ясно, сер, – гномка недовольно прищурилась, но возражать не стала. – А если придут новые распоряжения тайного канцлера? – Они же вам не в обход совета придут, лейтенант, – резко ответил командир Инквизиции. – Я отправлю ей ворона сразу после нашей беседы, так что сестра Лелиана будет в курсе ситуации. – Хорошо, сер. Но мы еще не закончили доклад. Рядом с телами была эта записка, – гномка протянула командиру Инквизиции лист, на котором с неуклюжей тщательностью было написано несколько строк. – Похоже, ее оставили там специально. Сер Каллен пробежал текст глазами, нахмурился и передал записку серу Каарасу. Васгот, прочитав, отдал лист Эвелине. Девушка с содроганием приняла послание от жестоких убийц: «Спорить – не наше дело. Они пришли на берег, чтобы занять его, и у нас был приказ. Мы – оружие, но не рука, которая его держит. Этому ты меня научил. Но если они достойны, пусть приходят с гербом милосердия. Клинки Гессариана их выслушают. Тебе же светит только изгнание – или чего похуже». Она ничего не поняла, кроме того, что солдат Инквизиции убили по чьему-то приказу просто за то, что они явились на берег. Но к кому обращался писавший? Что такое «герб милосердия»?.. Впрочем, важно ли это? Тридцать солдат Инквизиции убиты теми, кто лживо обещал пощадить их. Убиты жестоко и брошены без погребения. По сравнению с этими «Клинками Гессариана» сектанты Анаис были просто безобидными чудаками… Тем временем сер Каллен вызвал двух капралов. – Вы – соберите похоронную команду, дайте им охрану и привезите сюда наших мертвых, чтобы похоронить достойно. Разведчики покажут вам место. А вы, – обратился он ко второму, – обеспечьте достаточное количество дерева для погребальных костров на тридцать тел. Лейтенант Хардинг, пока вы не занимаетесь разведкой: вот список пропавших в спасательной миссии. Если разведчики не ошиблись в счете, значит, в живых никого не осталось. Поспрашивайте солдат, пусть попытаются опознать всех, кого возможно. Личные вещи каждого убитого, если они есть, мне под опись. Их нужно будет отослать родне погибших вместе с похоронками. Хотя… леди Тревельян, может быть, вы за это возьметесь?.. Эвелина тут же закивала, торопливо утерев глаза, пристыженная тем, что командиру Инквизиции пришлось просить ее об этом прямо. Она должна была сама предложить помощь с печальными хлопотами, а не впустую лить слезы! Ведь она духовный лидер Инквизиции, это ее долг. – Конечно, сер, похоронами займусь я. Когда солдаты отправились выполнять приказы и члены совета остались втроем, сер Каллен, тяжело вздохнув, произнес: – Да примет Создатель их души… Но я не понимаю, почему их убили. Вернее… зачем тогда нам послали то письмо, мол, их простят, если мы докажем избранность Вестницы? Если это была ловушка для леди Тревельян, то почему они не сожгли и не утопили трупы, хотя бы не сняли с них форменные плащи, а оставили их так, чтобы мы обнаружили их раньше, чем найдем самих сектантов? И эта записка… о чем в ней речь? Сер Каарас еще раз внимательно вчитался в странное послание. – Написано смутно, конечно. Насколько я понял, у сектантов какие-то внутренние распри. Адресат письма, этот самый «ты» – тот, кто отдал приказ об убийстве наших солдат. Он начальник автора письма, возможно, даже нынешний глава сектантов. Автор упрекает начальника за приказ, который, тем не менее, был выполнен, и грозит ему карами в случае, если «они» – то есть мы, Инквизиция – покажем, что мы «достойны». Если мы явимся к сектантам с «гербом милосердия», чем бы это ни было, адресат будет убит или изгнан. Да, похоже, речь идет о низложении их нынешнего лидера. – Про «герб милосердия» я тоже раньше не слышала, – сейчас, когда прошло первое потрясение, Эвелина кое-что сопоставила, поняла и могла объяснить васготу. – Но в андрастианском предании, сер Каарас, есть легенда о Мече милосердия – так назвали клинок, которым тевинтерский архонт Гессариан убил охваченную пламенем Андрасте, чтобы избавить Невесту Создателя от мук сожжения, на которые перед этим сам обрек ее. Меч милосердия впоследствии стал одним из священных символов нашей веры. Недаром именно он изображен на гербе Ордена Храмовников, а теперь и на гербе Инквизиции. Эти сектанты зовут себя «Клинки Гессариана» – то есть, они уподобляют себя Мечу милосердия, претендуя на святость. Очевидно, они полностью извратили нашу веру, так как считают себя при этом орудием кары для «слабых и порочных», если я правильно запомнила суть их ереси. Трактовка этого символа в андрастианстве совсем иная! Он прославляет силу добродетели милосердия, напоминая о слабости добродетели раскаяния. Раскаяние приходит слишком поздно, оно не отменяет и не исправляет совершенное зло. Гессариан уже не имел возможности спасти Андрасте в момент, когда раскаялся в том, что приказал сжечь ее. Сер Каарас и так слушал ее внимательно, но на этих словах он даже подался вперед, его фиолетовые глаза расширились. Эвелина подумала, что васгот, возможно, впервые услышал в догматах андрастианства то, с чем его сердце и ум совершенно согласны. Быть может, ее Рыцарь так сумеет примириться с навязанной ему верой?.. И она продолжила рассказ, воодушевленная: – Но при этом Гессариан не сокрушался бесплодно над страданиями Пророчицы, позволив ей гореть. Сжалившись над ее муками, он поднялся к костру и подарил Андрасте легкую смерть. Если он и заслужил прощение Создателя, то милосердием, а не раскаянием, реальным деянием, а не абстрактным сожалением о зле. Так и следует поступать всем андрастианам, вольно или невольно причинившим зло другому: действовать, чтобы облегчить чужую боль, а не бездействовать, коря себя за грех. Эвелина случайно бросила взгляд на сера Каллена и увидела, что он тоже слушает, затаив дыхание и не отрывая от нее глаз. Девушка вдруг осеклась, сообразив, что устроила целую проповедь на ровном месте, хотя изначально хотела лишь рассказать серу Каарасу кое-что об андрастианстве, чтобы васгот, плохо знакомый с теологией, понял, какой извращенной логикой руководствовались сектанты, назвавшись «Клинками Гессариана», и как с этим может быть связан таинственный «герб милосердия». – Э-э… простите, я немного увлеклась, кажется… Сер Каллен вздрогнул, словно пробудившись, и поспешно опустил взгляд. Бледность ушла с его лица. – Что вы, миледи, – произнес он тихо. Тут Эвелина осознала, что сер Каллен – храмовник, то есть, знает и предание, и символизм их веры не хуже ее. Она покраснела, смутившись. Получается, его волнение вызвано не рассказом о Мече милосердия?.. Или он просто задумался о чем-то своем, слушая ее? Неловкую ситуацию спас сер Каарас, напомнив о необходимости обсудить завтрашнюю военную операцию, так что Эвелина, мало что понимающая в стратегии и тактике, покинула совет и пошла на поиски монны Хардинг, решив помочь ей расспрашивать солдат.Глава тридцать пятая
14 августа 2018 г. в 08:15
Каарас с сером Калленом рассказали «Боевым быкам» свой план насчет атаки на тевинтерцев. Незнакомая Адаару долийская эльфийка из «Быков», блондинка с бледно-зеленым узором на лице, подумав, сообщила, что ползучая крапива растет также в Долах – то есть, на территории Орлея. Ферелденец Стежка возразил ей, что это не та ползучая крапива, что в Амарантайне, орлесианскую он прекрасно знает – вытяжка из ее листьев используется в сложных лекарствах для того, чтобы удерживать их в теле пациента подольше. И никаких антимагических свойств у нее нет.
– У нашей листья вот такие, сердечком, а у орлейской – вот такие и с зубчиками, как у обычной крапивы, – Стежка жестикулировал, стараясь объяснить. – И наша вообще безвкусная, а ихняя кисленькая такая. Ее в салаты еще кладут.
– О чем спорим? У нас ни той, ни другой нет, – сказал Крэм, вздохнув. – Глыба, может, ты?..
– Глянуть надо, – проворчал гном, – чего там, да как. Порошочки у меня с собой, тут все нормально… но глянуть надо.
Каарас теперь очень внимательно следил за давними знакомцами. Вдруг они тоже кунари – вернее, виддатари (принявшие учение Кун уже в сознательном возрасте)? Да, он знал Крэма, Глыбу и Стежку несколько лет, но не настолько хорошо, чтобы ручаться за них…
В итоге разведчики показали Глыбе пещеру, вернее, ближайший вход в нее – незаметно прокрасться так, чтобы видеть второй, можно было только с зельем скрытности.
– Хреново, – вынес вердикт вернувшийся сапер. – Будь это просто базальт, я бы что-нибудь скумекал, а это ж часть какого-то древнего тейга нашего. Чтобы ее встряхнуть, мне придется прямо перед носом у тевинтерцев рыться, да и порошка раза в три больше надо, чем у меня с собой. Не пойдет.
– А шлюпки поджечь так, чтобы не гасли даже от магии, можешь ведь? – спросил Глыбу Железный Бык.
– Это могу. Только мне нужен будет бочонок масла. Любого.
– Масло мы вам дадим, – кивнул командир Инквизиции, посоветовавшись с интендантом. – А что вы предлагаете использовать вместо антимагического состава? Моим храмовникам все равно нужно будет время, чтобы подобраться на расстояние подавления.
– Я предлагаю не мудрить, – ухмыльнулся Железный Бык. – Выйдет не особенно изящно, конечно, но, думаю, сработает, если хотя бы половина магов выскочит к шлюпкам тушить. Вас тут больше сотни – отхожие места, значит, уже не пустые стоят. Наберем в кули этого добра и забросаем тевинтерских чистоплюев погуще. Пока они отплевываются, тут ваши храмовники их и накроют. Тепленькими.
– И грязненькими, – передернула плечами долийка.
– Накормить шемов дерьмом? Отлично! – грубо воскликнула другая эльфийка, темноволосая и без татуировок.
– В итоге, подавление магии – на вас, а все остальное – на нас. Годится? – если бы Железный Бык не признался сам, что он кунари, Адаар не заподозрил бы его в этом. Даже зная правду, он не видел изъянов в его маске: роль тал-васгота тот играл идеально. А это означало, что называющий себя Железным Быком очень опасен. Надо будет приложить все усилия, чтобы убедить сестру Лелиану в том, что игра не стоит свеч.
– Что насчет тех, что останутся в пещере? – спросил Каарас.
– Да пусть там и сидят пока. Перебив половину и уничтожив их шлюпки, уже есть смысл вести с ними переговоры о сдаче. Я так понял, им как раз шлюпки охранять приказали? Ну так, провалив контракт, какой им смысл будет упираться – все равно же им наниматель не заплатит. Сдадутся как миленькие.
Так и порешили.
По приказу сера Каллена масло изъяли у поваров, тем самым несколько обеднив рацион роты. Выбрав себе место среди скал «попрочнее» и подальше от палаток, Глыба выгрузил туда весь свой скарб, который всюду возил с собой на огромном вьючном мерине по кличке Везучка, едва ли уступающем в стати Гиганту. Даже на памяти Каараса это была уже четвертая лошадь Глыбы – животные периодически калечились, а то и гибли, если, к примеру, из поклажи случайно выпадал и взрывался от удара об землю какой-нибудь из «порошочков» увлеченного подрывника. Везучка же умудрился дважды легко отделаться, поплатившись лишь сожженным хвостом и глухотой на одно ухо, за что и получил свою новую кличку (Каарас не запомнил из рассказа Глыбы, как мерина звали изначально). В таким образом основанной походной мастерской гном занялся приготовлением горючей смеси на основе масла, на что ему должно было понадобиться всего несколько часов. Нашелся у него и запас промасленных тонких бурдюков – для навозных бомб.
Остальные «Боевые быки» вставили в ноздри затычки из лоскутков, пропитанных чем-то ароматным, и с шутками и прибаутками отправились очищать отхожие места. Железный Бык тоже пошел с ними, не чураясь и такой работы.
Адаар и сер Каллен остались одни. Рыцарь-командор чуть смущенно усмехнулся:
– А он… широко мыслит. Мне бы в голову не пришло использовать нечистоты против магов. Сейчас чувствую себя просто… как он сказал?.. чистоплюем.
– Это далеко не так надежно, как антимагический состав, сер. Среди них могут быть и не брезгливые. И, если эти наемники действительно стоят дорого, среди них должны быть не брезгливые. Тем не менее, основной риск возьмут на себя карашоки Железного Быка, а не наши. Это приемлемо.
На следующее утро к операции все было готово. Пятеро храмовников засели в засаде, готовые действовать по сигналу. Залегли и «Быки» со своим командиром. Ночью темноволосая эльфийка и еще один лазутчик из «Быков» под зельем скрытности успешно вылили на шлюпки приготовленную Глыбой горючую смесь. Осталось только пустить зажигательные стрелы – и ждать реакции тевинтерцев на пожар. Некоторые «Быки» заняли позицию, откуда можно было метать с помощью пращей навозные бомбы. Снаряды получились выше похвал – круглые и тугие, будто мячи, они почти не пропускали запах, пока сохранялась цельность оболочки. Лопнуть же они могли даже от небольшого удара, так что швырять их следовало осторожно. К счастью, шлюпки невозможно было вытащить на берег совсем близко к пещере из-за торчащих скал, поэтому рядом с ними можно было притаиться незаметно для засевших в пещере тевинтерцев.
Когда все было готово, сер Каллен кивнул лучникам из «Быков» – и те тут же выпустили навесом каждый по нескольку горящих стрел. Полыхнуло мгновенно и сильно – горючая смесь Глыбы сработала отлично. Еще несколько секунд часовые тевинтерцев не замечали пожара, а потом из пещеры раздались крики. Вскоре оттуда выдвинулись, явно ожидая нападения, пятеро – три саирабаза и два бойца. Добежав до шлюпок, двое магов под защитой товарищей попытались потушить огонь – но не тут-то было. Ни сотворенная магией вода, ни волны Недремлющего моря, по воле тевинтерцев поднявшиеся ненормально высоко и нахлынувшие на шлюпки, не смогли даже чуть-чуть пригасить пламя. Если бы берег был песчаный, даже этот огонь удалось бы затушить, засыпав шлюпки песком полностью, но крупная галька такого шанса не давала.
Тевинтерцы снова закричали что-то на своем языке (похоже, звали на помощь товарищей), и продолжили бесплодные попытки справиться с пожаром. Еще одна группа выдвинулась из пещеры к ним – то есть, силы противника разделились примерно пополам. Не способные сбить пламя (а шлюпкам уже изрядно досталось) и не атакованные немедленно, тевинтерцы все же ослабили бдительность – и когда четверо магов из шести сосредоточились на каких-то чарах посложнее, настало время для атаки южан. Снаряды с нечистотами, крутясь, посыпались на врагов. Сбитые в воздухе магией и врезавшиеся в камни под ногами и щиты тевинтерцев навозные бомбы эффектно взрывались, расплескивая вонючее содержимое – и пока ошарашенные «чистоплюи» осознали, что прилетевшее к ним куда более омерзительно, чем опасно, храмовники уже преодолели нужное расстояние. Бок о бок с ними бежали в атаку «Быки». Волна подавления магии, незримо распространившись, на время лишила магов их способностей… и тут Каарас убедился, что тевинтерские саирабазы при всей их славе в чем-то куда беспомощнее южных. Они, судя по их недоуменным судорожным попыткам все же сотворить чары, впервые ощутили на себе подобное и не имели ни малейшего понятия, как себя вести. На шлюпки уже никто не обращал внимания – они продолжали пылать. Только через пару секунд, бездарно потеряв бесценное в бою время, тевинтерцы сообразили прибегнуть к магии крови, вытащив ножи и чиркая себя по предплечьям и ладоням – но было уже поздно. «Боевые быки» обрушились на них. К чести тевинтерских бойцов, они-то не впали в прострацию и защищались умело и отчаянно, пытаясь дать своим оплошавшим саирабазам нужное время – но силы были неравны. Огромная секира Железного Быка, вырвавшегося вперед, с легкостью сокрушила троих, разбив при этом два щита в щепки, а его карашоки, подоспев, моментально прикончили двух временно беспомощных магов. Подкрепления из пещеры не появилось. Один из оставшихся пока в живых магов упал на колени, отбросив посох и подняв руки – но сдаться ему не позволил его же товарищ, подскочив и отработанным движением перерезав ему глотку, чтобы атаковать южан усиленной магией крови. Ему это отчасти даже удалось: выплеснувшаяся кровь, повинуясь пассам малефикара, начала свиваться в воздухе в неровную дрожащую сеть… четыре храмовника (пятый замешкался) одновременно направили свою силу в его сторону, выложившись, видимо, полностью – и вьющаяся в пугающе потемневшем воздухе кровь бессильно пролилась на землю. Зарычав, малефикар тем же ножом полоснул себя, не сдаваясь – и был тут же убит Крэмом. Последний оставшийся в живых тевинтерский саирабаз бросился бежать, увидев, что магия крови тоже оказалась бессильна, и ему в затылок угодил камень, метко брошенный одним из «Быков». Оставшиеся в живых тевинтерские бойцы, один раненый, а второй невредимый, предпочли бросить оружие. Их взяли в плен и организованно отступили, оставив шлюпки догорать.
Это была чистая победа – никто из южан не погиб, лишь пара «Быков» получили легкие ранения. Крэм вызывался быть переводчиком на допросе, когда оказалось, что сдавшиеся тевинтерцы знают торговый на уровне «моя твоя не понимай», как назвал это юноша. Своему земляку тевинтерцы рассказали все довольно охотно, когда тот заверил, что с пленными обойдутся по Кодексу.
Рассказ Павуса полностью подтвердился – наемников подрядил на это дело «молодой господин Алексиус», и им было поручено охранять шлюпки и подходы к ним. Услышав, что на Штормовой берег явилась целая рота Инквизиции, наемники удивились – они не были в курсе планов магистра, не считали, что происходит что-то по-настоящему серьезное, и не думали, что ими заинтересуется миротворческая организация южан. Наниматели скормили им ту же легенду, что и магам Фионы – мол, едут в Ферелден с дипломатической миссией. Исчезновение всех остальных наемники сочли какой-то продвинутой магией скрытности. Рассказали и про бегство «одного напыщенного щеголя» практически сразу после высадки – так они описали Павуса. Но что было куда важнее, тевинтерцы объяснили, почему сидели в глухой обороне – с другого входа на них дважды нападали какие-то «сумасшедшие с псами-монстрами». Похоже, те же самые «ублюдки с собаками», от которых Серые Стражи спасли давешних рыбаков. И если самих «сумасшедших» тевинтерцы легко уничтожали магией, то псы оказались неожиданно серьезной проблемой. Чары на них почему-то действовали очень слабо, животные были безжалостны, бесстрашны и нападали на удивление разумно. По описанию псов стало ясно, что в распоряжении «сумасшедших» были не обычные собаки, а мабари.
Сер Каллен, отозвав Адаара в сторону, поделился с ним мнением, что помогало мабари не обращать внимания на магию.
– На псах наверняка был каддис, особая боевая раскраска. Если я правильно помню, еще авварское наследие, но за сотни лет мы это искусство развили так, как горцам и не снилось. В каждом регионе Ферелдена есть свои традиционные каддисы для мабари, есть авторские составы, стоящие огромных денег, а есть общеизвестные... В общем, эта штука может и защищать от чар, и укреплять шкуру, и придавать собаке сил. И даже все это вместе. Своего рода магия, которой может пользоваться каждый.
– Похоже на витаар, – Каарас нахмурился: ему пришла в голову неприятная мысль.
– Витаар?
– Это… составы для боевой раскраски, которые использует моя раса. Смешанные с нашей кровью разнообразные вещества. Тоже своего рода наследие предков. Для других рас это смертельный яд, но для нас они благотворны. Я раньше не думал об этом, но если эти каддисы подобны магии, то, выходит, витаар подобен магии крови?
Сер Каллен тоже нахмурился.
– Этот… витаар?.. может изготовить любой, кто знает рецепт? Или только маг?
– Кто угодно. Я их сам готовил и применял.
– Тогда это не магия, сер Каарас. Это алхимия, и в ней как таковой нет ничего предосудительного. Как и в каддисах. Я просто неудачно выразился, когда сравнил каддис с магией.
– И все же аналогия неприятная.
Пленные охотно шли на сотрудничество, как и предполагал Железный Бык. Впрочем, один из них, молодой парень, очень переживал, что испортил свой послужной список – он в первый раз провалил контракт и оказался в плену. Рана беспокоила его куда меньше. Второй, зрелый мужчина, с высоты своего опыта смотрел на произошедшее философски: то ты берешь в плен, то тебя, от этого никто не застрахован. По их словам, в пещере осталось четверо магов и четверо же бойцов. После коротких переговоров, которые вел через Крэма сер Каллен, сдались и остальные. Все они были люди, и все – мужчины, что показалось южанам несколько странным. Крэм объяснил, почему-то весьма эмоционально, что его земляки не особенно приветствуют женщин на поле боя – воевать не женское, мол, дело. И что в армии империи женщинам позволяется служить только на вспомогательных должностях, и тевинтерские наемничьи группы тоже разделяют это предубеждение.
Пленных разместили в клетки-телеги для конвоирования в Убежище. Магов поместили отдельно и связали им руки за спинами, что вызвало у тевинтерцев определенный протест. На их родине, как они объяснили через Крэма, в таких случаях применяли некую магию крови, не доставляющую пленнику никаких неудобств ровно до попытки поколдовать. На возражение южан насчет греха и из последующей дискуссии выяснилось, что в тевинтерском языке есть два понятия «магия крови», якобы слабо связанных между собой. Оказалось, малефикарами в Тевинтере считают только тех магов, что используют недобровольно полученную чужую кровь, что да, является серьезным преступлением. Поступок своего товарища, зарезавшего сдающегося, тевинтерцы однозначно осуждали. А вот использовать свою кровь или кровь, отданную добровольно, по их мнению, было можно – мол, это всего лишь одна из школ магии, ничем не хуже и не лучше других. На возражения о пагубности любой магии крови тевинтерцы только возводили очи горе, пожимали плечами и говорили, что южане просто не умеют ею пользоваться. Леди Тревельян, присутствующая при этом разговоре, расстроилась. Сам Каарас считал, что все эти сложные классификации – по большей части демагогия, и их используют, чтобы выставить хоть какую-то магию совершенно безопасной, что, очевидно, не так.
Сер Каллен несколько успокоил тевинтерцев, сообщив через Крэма, что в Убежище есть несколько предназначенных для магов камер, и им не придется постоянно быть связанными или в кандалах, ожидая, пока за них не пришлют выкуп, и пленные отбыли под конвоем небольшого отряда и двух храмовников.