И миру будет дана вечная жизнь. Том I. Брешь

      Королева Ферелдена так и не выразила желание пообщаться с Адааром лично, но ее визит не продлился долго, поэтому совет собрали еще днем. Выяснилось, что гипотезу Соласа подтвердили остальные маги: да, они все сейчас находились в аномальной реальности. Насколько понял Каарас, для всего остального мира Редклиф был снова окружен барьером – с того момента, как магистр вернулся в прошлое, попытавшись с помощью перемещений во времени похитить Вестницу Андрасте и ее Рыцаря.       – Вы... вы хотите сказать, мессир, что мы... ненастоящие? – леди Монтилье зябко обхватила плечи руками. Она была в бело-зеленом платье, в каком Каарас не раз видел ее в Орлее. – Настоящие мы – там, за барьером? И что с нами будет, когда он исчезнет?       – Нет причин волноваться, миледи, – улыбнулся эльф, – с нами ничего не случится. Эта реальность пребудет вовеки, как и все прочие.       – Но за барьером, когда он возник, действительно появились наши двойники? Или все же мы – их двойники? – тихо уточнила леди Тревельян. Она тоже не стала переодеваться после визита ферелденской королевы и была сейчас в новом, с иголочки наряде Вестницы Андрасте. И Кассандра все еще была в парадных доспехах. Это придавало совету необычно торжественный вид.       – Ах, миледи, вы все еще мыслите в линейном времени. Никто не появился, тут нет оригиналов и копий, и барьер тут ни при чем. Каждого из нас всегда было множество миллионов. Например, вы в какой-то далекой от нас реальности не поехали на Конклав, остались в Оствике и до сих пор живете там. В какой-то, боюсь, вы погибли во взрыве вместе с остальными несчастными. Не сомневаюсь, в ряде реальностей метка – на вашей руке, что существенно упрощает дело для Инквизиции. Может быть, в какой-то совсем недостижимой от настоящего момента реальности у ваших родителей родилась не девочка, а мальчик. И так для каждого из нас. Миллиарды миров и судеб. Все возможные варианты во всех возможных сочетаниях.       – Но что-то из этого должно быть действительно настоящим! Какой тогда смысл, если есть все варианты реальности, если они все равно есть, что бы мы ни делали? – Кассандра требовательно уставилась на саирабаза. – По вашей логике, даже если мы закроем Брешь, все равно останутся тысячи тысяч миров, где мы не смогли ее закрыть, а если не закроем – все равно где-то будут тысячи тысяч миров, где нам все удалось. Так какой тогда смысл?!       Лицо Соласа не изменило выражения.       – Смысл, Искательница, каждый выбирает сам. Уверен, где-то есть реальности, где Инквизиция была распущена, потому что ее совет решил, что в ней нет никакого смысла. Вы хотите попасть в такую?       – Может быть, если мы будем стараться все исправить… то реальностей, где мы закроем Брешь и все будет хорошо, станет больше? – юная Тревельян часто моргала. – Хотя бы на одну. И мир в целом станет лучше. И смысл именно в том, чтобы выбирать правильные пути и не ходить по дурным.       – Я, к добру или к худу, живу в этой реальности, – подал голос Павус. – Не сказать, чтобы я от нее в восторге, в ней могло бы быть побольше хорошего вина и поменьше дыр в небе, но… она настоящая для меня. Даже если эта теория о множественности миров – правда, то что с того? Она слишком умозрительна. То есть, конечно, замечательно, что в каких-то реальностях я уже архонт Тевинтера и веду страну к процветанию, и крайне прискорбно, что в каких-то меня зарезал случайный собутыльник и мои бренные кости гниют в безвестной канаве… но я вот сейчас говорю это, и для меня это просто слова. Я не верю в это в глубине души. Никто из нас не верит. Мы мыслим в линейном времени, да – но не все еще, а по своей природе. Какая разница, что там в параллельных мирах. Мы – здесь и сейчас.       Солас усмехнулся.       – Не могу не согласиться. Поэтому оставим теорию и сведем задачу к конкретной: как сделать, чтобы те реальности, в которых окажемся эти мы, оказались такими, в которых будет достигнута конечная цель.       – Только расскажите сначала, почему барьер возник и как может быть снят, – сказал Каарас.       – Правильный вопрос, – одобрительно кивнул ему саирабаз. – Я попытаюсь объяснить. Барьер возник из-за временного парадокса. В нашей реальности магистр пару недель назад уплыл вместе со своей небольшой армией и сотней южан. А в параллельной реальности он не смог покинуть Редклиф, очевидно, из-за нашего вмешательства – мы вскоре или вытащим его из прошлого, чтобы предать суду, или убьем, в общем, как-то помешаем ему уплыть. Пока мы не сделали этого, две реальности существуют в особом спутанном состоянии – в них магистр одновременно уплыл из Редклифа и остался в нем. Эта спутанность и создает вокруг городка и замка барьер – весь остальной мир не может узнать, что происходит внутри. Когда мы попытаемся изъять магистра в настоящее, реальности разделятся и барьер падет. В одной реальности, нашей, попытка сорвется, магистр останется уплывшим куда-то восвояси. Увы, этого не изменить. Но во второй – попытка удастся, и все будут уверены, что он никуда и не уплывал.       Это было очень сложно понять. Каарас напрягал свой разум изо всех сил: даже если он по своей природе и неспособен «мыслить в нелинейном времени» – его долг был преодолеть свою ограниченность. Но он не мог. То, что говорил Солас, никак не получалось осознать полностью, увязать в единую систему. Адаару не хватало какой-то базы, какой-то давно усвоенной информации, каких-то умственных привычек. Или он просто слишком глуп. Оставалось лишь запомнить как можно больше из этого разговора, чтобы потом еще раз и еще раз пытаться осмыслить все это.       – Пока я сам не запутался окончательно, попытаюсь объяснить еще проще, – вмешался Павус. – Для нас все будет выглядеть так: мы прыгнем в прошлое, поймаем старого ублюдка перед отплытием и вытащим его сюда, в наше время. И в этот момент – пуф! – перенесемся в реальность, где никто, кроме нас самих, не будет помнить, что магистр куда-то уплывал, что он пытался похитить Вестницу Андрасте и все такое… те, кто был внутри замка и городка, будут помнить, что он просто взял и исчез, а для всех остальных Редклиф просто на какое-то время снова оказался окружен барьером. В итоге магистр у нас в руках, зло повержено и добродетель торжествует.       – Что ж, такая перспектива мне по нраву, лорд Павус. Жду не дождусь возможности отправить урода под суд.       Судя по мрачному огню в глазах, Искательница к тому же намеревалась до суда хорошенько отделать преступника. Каарас хорошо понимал ее чувства. Безумец-саирабаз, предавший весь мир, свою родину, собственного сына… что за наказание могло бы искупить его преступления? Заразить его скверной? Вырастить на нем красный лириум? Усмирить его и сделать из его черепа ту волшебную дрянь, «окулярум»? Было бы справедливо, если бы он испытал на себе хоть что-то из того, на что неоднократно обрекал других. Но суд Ферелдена вряд ли приговорит его к чему-то подобному. Если судебная практика этой страны не сильно отличалась от марчанской, перед повешеньем магистра максимум вздернут на дыбу. Тут Каарас вспомнил, что однажды он уже свернул шею этому старикашке… но это не было казнью, тогда васгот просто спасал жизни себе и своим спутникам. А преступникам все же следует умирать на плахе, чтобы их смерть служила утешением для жертв и их близких и предостережением для иных злодеев.       Оставалось выработать план собственно поимки магистра, но все уже устали, поэтому совет был распущен до завтрашнего утра. Леди Монтилье попросила Каараса задержаться – ей требовалась какая-то помощь, и они вскоре остались в шатре совета одни.       – Я хотела бы кое-что спросить у вас, сер Каарас, – леди посол казалась несколько смущенной, – кое-что личное. Я веду обширную переписку с… в том числе, весьма любопытными особами, которые могут быть полезны Инквизиции. Многих интересует ваша персона. Рыцарь Вестницы – васгот. Это само по себе интригует. Боюсь, в некоторых случаях это не вполне здоровый интерес… ой, нет-нет, ничего сверх приличий, сер, я несколько неловко выразилась. Но люди мало знают о вашем народе. Если мы ничего не расскажем о вас сами, могут пойти самые дикие и нелепые слухи.       – Что именно вы хотите узнать, миледи?       – Немного о вашей семье… может быть, любимая книга… какое-то необычное увлечение. Любите ли вы музицировать. Или рисовать. Может быть, увлекаетесь коллекционированием? Всякие глупости, сер. Все, что угодно.       Согласно традициям кунари ради обретения гармонии каждому рекомендовалось найти себе «занятие для души» – из тех, что не противоречат Кун, конечно. Мать однажды рассказала Каарасу, что отец до побега проводил досуг, делая деревянные головоломки для старших детей. На свободе он ни разу не притронулся к чему-то подобному и не завел иного увлечения. Когда Каарас спросил отца о причинах, тот ответил, что теперь он ничего не обязан делать для проклятой гармонии, так как он свободный тал-васгот. Вообще в их семье слово «гармония» стало чем-то вроде ругательства. У матери ее «занятия для души» явно не так прочно ассоциировались с насилием Кун – она все еще составляла букеты и складывала из бумаги фигурки, но делала это нечасто, под настроение. Куда больше ей нравилось устраивать чайные вечера для женщин – в их районе Тантерваля ее небольшой салон считался популярным не только среди васготок и даже приносил некоторый доход (хотя в основном в их семье зарабатывали мужчины). Ему самому никаких подобных занятий не навязывали. Периодически он играл с матерью или друзьями в «королевы» и «порочную добродетель», но особенной страсти к этим играм не испытывал. Беллетристика его не интересовала – впрочем, во время службы в Вало-кас он был в курсе последних новинок, так как романы запоем читала Мераад и часто пересказывала ему сюжеты. В отрочестве Каарас любил рыбалку – они часто убегали с Гаредом на речку, но потом у него стало не хватать на это времени, а потом прошло и желание. В Вало-кас, когда Адаар был не на задании, он тренировался сам и тренировал других, иногда участвовал в общих попойках. Сейчас же ему вообще было не до праздных увлечений.       О семье рассказать было проще всего. Конечно, он не имел права рассказывать, что его мать была из Бен-Хазрат – чтобы поймать или уничтожить подобных тал-васготов, кунари готовы были предпринять значительные усилия. Ему самому мать доверила эту тайну, только когда ему исполнилось шестнадцать. Для всех вокруг Талан Адаар была бывшей аптекаршей – она и вправду знала основы травничества, это же объясняло ее грамотность и умение считать.       – Мои родители – тал-васготы. Я родился в Викоме, но почти сразу же мои родители переехали в Тантерваль – там отцу предложили надежную работу.       Работу охранником речного порта. Это была большая жертва со стороны отца. До беременности жены он зарабатывал, как следует воину – служил наемником в небольшой, но уважаемой группе. Это приносило недурные деньги, но риск расстаться с жизнью был велик, а также приходилось много времени проводить вдали от супруги. Чтобы не рисковать оставить жену с младенцем вдовой и иметь возможность помогать ей растить ребенка, отец, когда мать забеременела, стал искать работу поспокойнее – и только после рождения сына нашел, причем только в другом городе (в Викоме было определенное предубеждение против найма «рогатых» на постоянную службу). Денег стало меньше, но они были стабильными, а риска не было почти никакого. Отец терпеть не мог новую работу – скучную, рутинную, не требующую навыков воина, но это был его долг перед семьей, и он выполнял его честно. Когда Каарасу исполнилось шесть, отец снова записался в наемники и был совершенно этим счастлив.       – Тал-васготы – это бывшие кунари, верно? – записав что-то, спросила леди Монтилье.       – Да. Они бежали вдвоем. Их любовная связь грозила им серьезным наказанием, поэтому…       – О, как романтично, сер! Запретная любовь… их семьи враждовали? Или это был… адюльтер?       Каарас не знал, что значит «адюльтер», но уточнять не стал. И так было понятно, что леди Монтилье ничего не знала о кунари.       – Нет, миледи, просто у кунари запрещены любые любовные связи. Семей у кунари тоже нет.       – Андрасте, вы… не шутите? Как это возможно?       – Таковы уложения Кун, миледи. Кунари не вступают в брак – для деторождения жрецы подбирают матерей и отцов с нужной родословной и признаками, чаще всего незнакомых друг другу. Детей воспитывают отдельно от родителей – специальные воспитатели.       Леди Монтилье потрясенно молчала.       – Всем кунари запрещено любить? – наконец, сказала она. – И жениться?..       – Нет, любить не запрещено, миледи. Запрещено заниматься сексом не ради деторождения или не с… – он замешкался, подбирая слово. На торговом самая близкая профессия к «помощникам для снятия сексуального напряжения» называлась «проститутка», но Адаар знал, что их упоминание в высшем обществе считается неприличным. Вообще зря он заговорил о сексе с дворянкой – грозила повториться неловкая ситуация с Кассандрой. Но иначе он не смог бы объяснить, почему его родителям пришлось, рискуя жизнью, покинуть Сегерон. – Не с профессиональными проститутками.       – О! – леди Монтилье слегка зарделась. – Я… не знала. Как ужасно. Что ж… значит, ваши родители переехали в Тантерваль. Вы их единственный ребенок?       – Да, миледи.       Общий – единственный. Матери, как он подозревал, до побега пришлось родить нескольких детей. У кунари считалось, что женщинам не стоит рожать более семи раз, в среднем как производителей женщин использовали четырежды. Период деторождения начинался от восемнадцати лет, а матери к моменту побега было уже тридцать – она была старше отца почти на десять лет. Здоровье у нее было крепкое, внешность «гармоничная», плюс прекрасный ум – ее вряд ли могли отбраковать. Но она никогда не упоминала о старших единоутробных сестрах и братьях Каараса. Испытывала ли она к ним какие-то чувства, скучала ли по ним?.. Он не решался спросить, чтобы не бередить раны матери, если они были. Отец же как-то раз рассказал, что его сводили с женщинами для воспроизведения за три года с его восемнадцатилетия целых шестнадцать раз, тогда как большинство его сверстников удостаивались разве что одного. Неудивительно, он был силен и красив в молодости, и ему хватало ума казаться лояльным системе. «Мне следовало гордиться, что мое семя считается сильным, – сказал он, – но я не был рад. Вернее, сначала был… первые три раза все казались вполне довольными происходящим. А четвертая стала плакать и просить не делать этого. Я ее немного знал, она работала поварихой в ближайшей столовой для антаама. Она была крепкой, высокой – хорошей будущей матерью для воина. Ее увели… а через месяц меня вызвали снова, к ней же. Она казалась спокойной, даже улыбалась, объяснила, что в прошлый раз у нее просто было дурное настроение. Я оплодотворил ее. А потом, месяца через три… на ее место назначили другую повариху. Это старались скрыть, но слухи просочились: она покончила с собой. Это было ошибкой тамассран – они не поняли, что душа ее «отклонилась от Кун, раз ее долг как женщины казался ей невыносимым бременем», и ошибочно рекомендовали ее для размножения. Я же все делал правильно. И все-таки я знал, что в ее смерти была и моя вина. Когда после ее исчезновения меня вызвали для размножения снова, я попытался сымитировать мужскую слабость, так как не имел права просто так отказаться от полового акта. Я не хотел, чтобы из-за меня умирали женщины. Но это не сработало – мое возбуждение стимулировали, проследили, чтобы я оплодотворил партнершу, а потом меня «пригласили для беседы». Я сумел достаточно убедительно солгать им, что именно едва не помешало мне выполнить свой долг, как раз несколько дней назад я получил легкую травму на тренировке, но больше не пытался избегнуть размножения – в следующий раз мне могло и не повезти, а подозрения я уже вызвал. Почти все остальные женщины были мне незнакомы, и я не знаю их дальнейшей судьбы». То есть, и единокровных старших братьев и сестер у Каараса могло быть до пятнадцати. Это все рассказывать леди послу он не хотел.       – Как вы росли?       – Меня с детства тренировал отец – я хотел пойти по его стопам, стать воином-наемником. Мне повезло – в семнадцать лет, всего лишь после двух лет работы в мелкой наемничьей конторе, меня приняли на испытательный срок в Вало-кас, и я его прошел. С тех пор я работал на Шокракар. В двадцать пять мне доверили должность стэна – «полудесятника» в данном случае, и я собрал свой отряд.       И весь его отряд погиб на Конклаве. Снова он вспомнил лица Коста и Мераад, своих погибших кадан. Что ж, он делает и будет делать дальше все, чтобы отомстить за их смерть.       – А сейчас вам?..       – Тридцать два.       – О. И, конечно же, всех сплетников очень интересует то, что их никак не касается, – несколько быстрее обычного заговорила леди Монтилье, и даже акцент стал более явным. – Мне очень неловко лезть не в свое дело, сер, но им нужно что-то рассказать на этот счет. Вы женаты? Или, возможно, помолвлены?       – Нет, миледи, я никогда не вступал в брак. Я еще не встретил женщины, которую полюбил бы душой и телом, и чтобы это было взаимно.       – А, вот как. Не такой уж редкий случай, увы… – пробормотала леди посол, опуская взгляд. – О, простите. Быть может, что-то еще? Хобби? Победы на турнирах? Охотничьи трофеи? Экзотические домашние питомцы?       – Ничего стоящего упоминания, миледи.       – Я утомила вас этими расспросами, сер, понимаю. И уже пора ужинать! Спасибо, что помогли мне.       Каарас кивнул, улыбнувшись. Предложил даме руку – и они вместе направились к столу для членов совета.

***

      Следующие несколько дней совет Инквизиции и маги бились над разработкой плана ареста преступника. Основная сложность операции была в том, что кроме собственно магистра Алексиуса в замке в прошлом находилось около сотни магов и солдат венатори, и почти столько же рабов. Вытащить магистра в настоящее означало оставить их всех без лидера – и никто не мог предсказать, как тевинтерцы себя в такой ситуации поведут. Возможно, отменят отплытие – тогда, вернувшись в новое настоящее, группа захвата окажется в окружении врагов. Мессир Солас и лорд Павус пытались продумать какие-то совершенно головоломные множественные прыжки, но все упиралось в непредсказуемость последствий этого как для исполнителей, так и для ткани реальности. Единственный путь, более-менее предсказуемый, включал в себя лишь два прыжка, туда и в новое настоящее: но тогда одновременно с арестом магистра следовало убить или пленить всех остальных врагов. А это означало, что в тайну амулета времени придется хотя бы отчасти посвятить минимум полсотни солдат Инквизиции (по большей части храмовников и магов) и рискнуть их жизнями.       Для успеха операции требовался подробный и точный план замка Редклиф и согласие эрла Тегана на размещение в нем сил Инквизиции. В качестве объяснения эрлу сказали почти правду – Инквизиция ставила ловушку магистру, способному «возникать ниоткуда», и его присным. К счастью, эрл не стал сомневаться в чистоте намерений союзников, предоставил план замка и дал добро на дежурство любого количества солдат Инквизиции в любых помещениях в нужный день.       Амулет позволял перемещать во времени кого и что угодно – главное, чтобы оно было в поле зрения владельца артефакта. В случае с замком это представляло определенную сложность – в идеале разные группы солдат Инквизиции должны были быть перемещены в прошлое в разных помещениях, а не все сразу из тронного зала. Впрочем, эта проблема неожиданно разрешилась: Жозефина поразила всех присутствующих гениальной мыслью, что отправлять в один и тот же момент прошлого необязательно из одного и того же момента настоящего.       Лорд Павус и мессир Солас сумели настроить амулет времени так, чтобы он мог отправлять кого-то во времени, не отправляя туда же владельца. Оставалось всего лишь без всякой спешки пройти с амулетом по всему замку, переправляя в один и тот же момент прошлого солдат из каждой комнаты, а в итоге прыгнуть туда же самим. В прошлом все при этом появились бы одновременно.       Следующая хитроумная мысль принадлежала серу Каарасу: чтобы максимально сохранить секрет амулета, совершенно необязательно заранее сообщать солдатам, что их перенесут в прошлое и обратно. Решили придерживаться той же легенды, что пересказали эрлу Тегану – будто в замке «ниоткуда» могут появиться якобы уплывшие венатори, ведомые коварным магистром, и их нужно будет обезвредить. Если операцию начать ночью, переместившиеся солдаты могут даже не сразу догадаться, что произошло.       Кассандра также настояла на том, чтобы на всякий случай арестовать и монну Фиону – вероятную сообщницу магистра. Бывшая Великая Чародейка жила тогда в городке, дом был известен, так что было несложно направить и туда пару солдат из числа посвященных.       В тот же момент прошлого, но в какой-нибудь безопасный, ничем не примечательный дом в Редклифе должны были отправиться Эвелина с сером Каарасом, чтобы в новом настоящем оказались именно эти они – побывавшие в чудовищном будущем и вернувшиеся. С собой они захватят архив магистра, протоколы совета и прочие полезные в другой реальности бумаги. Маги заверили совет, что из текущей реальности при этом все путешественники во времени тоже никуда не исчезнут. И даже раздвоения никто не почувствует – с точки зрения каждого из двойников их жизнь просто продолжится. Эвелина очень надеялась, что они не ошибаются.       Операция поимки магистра была назначена еще через несколько дней (после всех перемещений магистра во времени, установленных по амулету). Чтобы не распыляться на несколько фронтов, совет Инквизиции направил королеве Аноре письменную просьбу подождать с оглашением эдикта об отмене разрешения для магов Великой Чародейки на проживание в Редклифе, та легко согласилась. Инквизиция также передала местным властям Зимовахтенную башню и Великолесскую усадьбу. Куда направить освободившихся от несения службы там солдат, решили спросить у королевы Аноры. Ее величество сообщила, что в старой цитадели Теринфаль на севере тейрнира Гварен без всякого разрешения короны и местных властей недавно обосновались храмовники, причем по большей части орлесианцы. Их не меньше трехсот человек, и к ним все подходят подкрепления. Никаких бесчинств, впрочем, они не устраивают, но и никакой помощи Гварену тоже не оказывают – при том, что в округе хватает разбойных магов. Если Инквизиция может разведать обстановку там – Ферелден будет очень благодарен. Кассандра высказала предположение, что эти храмовники-орлесианцы – те самые, которых увел из Вал Руайо Лорд-Искатель. И выбор крепости неслучаен – сорок лет назад в Теринфале был учебный центр Искателей Истины, закрытый после окончания орлесианской оккупации, якобы из-за нехватки средств. На самом деле, конечно, потому, что большинство Искателей тоже были орлесианцами и опасались проблем с новыми властями Ферелдена. Быть может, их даже «вежливо попросили» удалиться – из тех же соображений, из которых в начале Пятого Мора в страну не пустили орлесианских Серых Стражей. Старшим над экспедицией туда Эвелина и сер Каарас предложили назначить Паттера Гринча, повысив его до капрала, чем тот был до крайности удивлен и польщен.       Еще состоялся суд над разбойниками, нанятыми Хартией, и над сектантами Анаис. В тронном зале Редклифского замка собралась целая толпа. Сер Каарас не присутствовал – хоть вряд ли магистр мог совершить еще одну попытку похищения (в истории использования амулета времени, к этому времени подробно расшифрованной, не было никаких прыжков в этот день), рисковать им все же не стоило. А вот Эвелине после некоторых сомнений разрешили посетить замок – под строгой охраной, конечно. Эрл Теган уже достаточно оправился от заточения, чтобы вести судебные заседания, хотя двигался все еще скованно и был все еще бледен и изнурен. Рядом с ним сидела незнакомая Эвелине женщина лет двадцати пяти: миниатюрная тихая блондинка, одетая с изящной простотой. Дочь? Она то и дело с заботой и тревогой посматривала на эрла. Наверное, она была в отъезде, когда замок захватили тевинтерцы. Присутствовала и сама Анора Ферелденская – в строгих линий платье и с гладко забранными волосами, прямая и хладнокровная, она казалась совершенно неприступной. Сначала рассматривали дело разбойников. Эвелина еще никогда не присутствовала на суде, тем более в качестве представителя одного из истцов – она представляла интересы осиротевшего из-за бандитов Томми, так как по малолетству он не мог свидетельствовать сам. Преступников ввели в зал в кандалах. Зрелище было жалкое – в подвалах Зимовахтенной их держали без особого комфорта, они отощали, явно отвыкли от света, да и перспектива казни их, несомненно, пугала.       До Эвелины доносились обрывки голосов:       – Попомнят, скоты!..       – Да им еще повезло, уродам. Чего там – вздернут, и всего делов. И это за все то, что они творили, скольких порешили безвинно. А помрут только один раз!       – Смотрите, смотрите, сама королева! Ух, будет что внукам рассказать… видел саму королеву! Вот прямо вживую видел!       – Ишь беднягу эрла тевинтерцы запытали как, смотрите, чуть живой… малефикары ублюдские! Я слышал, его каленым железом жгли, безбожники. Их бы самих так…       – Во! А вы говорили тогда, мол, он сбежал! Да чтобы банн Теган от чего-то бегал, пф! Вы его плохо знаете. А я его хорошо знаю. Он, вот когда Мор был и трупаки тут бродили…       – Эрл. Он уже пять лет как эрл.       – Ну эрл, какая разница!       – Большая разница. Банн управляет баннорном, а эрл…       – Тьфу ты, зануда, без тебя знаю! Вот ты перебил, я уже и забыл, что говорил…       – Королева-то до сих пор вдовая… как же она любила его, а, девки? Раз до сих пор замуж снова не вышла. Говорят, король Кайлан красавец был писаный… а умер молодым совсем. Жалко так, девки…       – Да ладно тебе. Рассиропилась. Любила, ха, как же! Она просто умная и поняла, что мужики нахрен не нужны. Все они козлы и пьянь. И кобели вонючие.       – Сама ты все это, а! Уродка немытая. Если на твою жабью морду никто не позарился…       – О, гляньте, мужик встрепенулся! Закукарекал. Правда глаза колет, да?!       – У, пошла ядом плевать. Не остановишь…       – Так чего тянут-то… начинали бы суд уже, чего ждем-то!       – На дыбу их… за сестренку мою… Создатель, прими ее душу…       – О! Вспомнил, что хотел сказать. Когда Мор был, и эрл Теган еще банном был, и мертвяки тута поползли… он нас не бросил, во! Редклиф защищал. И умер бы тут с мечом в руке, если бы не Герои Ферелдена. А вы говорите, он сбежал… тьфу! Вы его плохо знаете.       – Сама Вестница тут… видала? Вон она стоит. Платье у нее какое-то другое. То лучше было. Попышнее. А это, ну-у…       – Тихо, дура, кому чего, а тебе тряпки! Дело-то серьезное, суд. Да и Вестница только тебя спросить забыла, что ей надевать.       – А могла бы и спросить. Я в этом понятие имею. Я эрла Тегана супругу три года одевала, пока она себе ту фифу не выписала денеримскую.       – Ой, все ты врешь, эрлесса Кайтлин у тебя только одно платье купила, да и то из жалости!       – Я вру?! Я вру?! Да чтоб мне лопнуть, если я вру!       – Интересно, как их всех казнить-то будут? У нас и виселиц столько нет…       Суд проходил без заминок: дело было ясное. Эвелина, волнуясь, вкратце пересказала, как мать Томми убили на его глазах, а ему, насмехаясь, позволили убежать. Еще один пожилой выживший (его принесли на носилках двое угрюмых мужиков) рассказал свою, не менее ужасную историю. Он остался калекой – когда его поймали разбойники, они, глумясь, перерезали ему на ногах сухожилия и сказали «прыгать отсюда». Старик чудом дополз до деревни. Третья выжившая, молодая женщина, на суд не явилась. Эвелина знала, хотя предпочла бы не знать, что бандиты ее отпустили, многократно изнасиловав. Записанные показания несчастной без оглашения передали эрлу для ознакомления. Дальше говорили родственники многочисленных погибших: все они требовали негодяям казни. О том, что разбойников наняла Хартия, и тем более о контрабанде красного лириума на открытом суде не говорили – это эрлу Тегану рассказали заранее, конфиденциально. Разбойникам вынесли суровый приговор – почти всех осудили на казнь через повешенье, лишь двоих, молодых и крепких, в которых никто из выживших не опознал своих мучителей, присудили отправить на пожизненную каторгу, с клеймением лица.       Вторым делом проходили сектанты Анаис. Им приговор был очень мягок – всех приговорили к церковному покаянию за ересь (это было не в юрисдикции эрла, поэтому эту часть наказания огласила мать Эглантина), присоединившихся к Инквизиции рядовых сектантов помиловали по прошению совета, поданному Жозефиной, а главарей и остальных осудили к соответственно пятилетним и годовым исправительным работам в соседнем баннорне Рейнсфир, сильно пострадавшем от мятежных магов. Эвелина не ожидала, что столь мягкий приговор вызовет определенное недовольство собравшихся. Редклифцы будто хотели еще больше крови, хотя, в отличие от разбойников, сектанты никого не убили, спасли от голодной смерти с два десятка детей и стариков, и выказали искреннее раскаяние. Такая реакция народа расстроила девушку. Разве мало и так смертей?.. Мать Жизель, с которой она поделилась потом этой своей печалью, вздохнув, сказала, что местные жители вынесли много горя и страха, и хотят, чтобы хоть кто-то заплатил за это. Степень вины они не разбирают.       На казнь разбойников Эвелина не пошла.       Вскоре пришли вести и со Штормового берега – агенты Инквизиции успешно внедрились в секту Клинков Гессариана, Костолом победил их главаря-садиста в «священном» поединке и занял его место, и теперь успешно проводит «чистку рядов», ослабляя сектантов изнутри. Тейрн Фергюс прислал в помощь Инквизиции роту своих солдат и уже заранее подписал дарственную на тот клочок земли, где бандиты возвели свою деревянную крепость – после того, как с сектой будет покончено, крепость официально отойдет Инквизиции. Это были хорошие новости.       Вскоре после суда тоже побывавшая там Несса вывалила на Эвелину целый ворох сплетен. На сей раз под прицел ее нездорового внимания попали эрл Теган и его супруга (та молодая блондинка все же оказалась женой эрла, а не дочерью). Пообщавшись с местными кумушками, эльфийка узнала занимательные подробности об истории их брака, и Эвелина так и не смогла остановить ее вдохновенный рассказ, потому что хитрая горничная выбрала для него нужный момент – она как раз подравнивала Эвелине прическу, пытаясь воскресить изящную орлесианскую стрижку, и девушка не смогла убежать и даже толком возразить, опасаясь щелкающих ножниц.       – Представляете, эрл был тем еще ходоком, миледи! Стыдно сказать, едва на двух девицах сразу не женился… ухлестывал кроме нынешней эрлессы еще за одной. И обе младше его на целых двадцать пять лет, ишь, разохотился. Первая была шикарной красоткой и скромностью не отличалась, а эта – невинная девица, сама кротость и чистота. Никак выбрать не мог. Известно – мужики. Ходят слухи, он даже обручился с обеими. И большие деньги преподобным матерям сулил, чтобы разрешили на двоих жениться…       – Несса, эта полная ерунда. Эрл Теган – андрастианин и дворянин. Ухаживать за двумя девушками одновременно возможно, конечно, хотя такое никого не красит, но обручиться и тем более пытаться вступить в брак с двумя сразу – преступление и грех. Никто в здравом уме не рискнет честью своей семьи и собственным добрым именем, чтобы… в общем, тебе рассказали вопиющую чушь. А ты не только поверила, но и на меня это вылила. Прекрати. Я не хочу это слушать.       Горничная ненадолго надулась, но вскоре болтливость взяла верх над обидой:       – А еще говорят, миледи, что у эрлессы в предках эльфы были. Далеко, правда, прадеды какие-то, но были, да еще и долийцы. А она эрлессой стала, вот такая у нас в Ферелдене свобода. Правда, еще говорят, что дед ее был из Неварры, драконоборцем был… ну разное говорят, в общем, миледи.       Эвелина только вздохнула.       Приближался назначенный день, и Эвелина все больше переживала. А вдруг они ошиблись в расчетах? Вдруг, пытаясь исправить что-то в прошлом, они все испортят? Вдруг магистр приготовил для них ловушку, в которую они попадут и погибнут? Не стоит ли им отказаться от попытки поймать преступника вообще? Но маги предупреждали, что слишком долгое время сохраняющийся барьер может вызвать непредсказуемые последствия для Завесы, что может произойти ужасная катастрофа…       Впрочем, если прав мессир Солас, вообще все равно, что она решит – ведь в мириадах вариантов настоящего мириады Эвелин все равно сделают все возможные выборы. Но это соображение почему-то совершенно ее не утешало. В день перед операцией девушка уединилась в часовне Перекрестка – святилище в маленькой пещере уже восстановили, повесили скромную икону Андрасте, пару лампад и постелили на полу плетенки – и обратилась к небесам с молитвой:       – Создатель, я теперь поняла, что действительно означает свобода воли, что Ты даровал нам. Это страшный и слишком огромный для нас дар, который мы не можем даже осознать. Мы свободны настолько, что выбираем даже не один путь – но все пути сразу, где-то и когда-то мы идем по каждому. Где-то не было даже взрыва на Конклаве, правда? Где-то живы мои кузены, ее святейшество, друзья сера Каараса, все те, кто пришли заключать мир… то есть, даже то чудовище, которое виновато во взрыве, в какой-то из реальностей передумало и пощадило нас. Хотела бы я туда попасть… а там я просто «малышка Эвелина», и, наверное, там мир уже заключен, а я уже вернулась домой с благословением ее святейшества Джустинии на подготовку к постригу. Но я не могу там оказаться. Эта я – не могу. И в этом, наверное, тоже есть Твоя мудрость – там эта я и не нужна. Для той счастливой реальности хватит той наивной девочки, не видевшей ни жестокости, ни горя, ни подвига, ни стойкости духа. А для этого настоящего – и, думаю, для соседнего, куда мы все отправимся… нужна нынешняя я. И я понимаю: чтобы стать такой, какая я сейчас, чтобы узнать зло и обрести решимость бороться с ним – я должна была увидеть все это. Все эти смерти, всю эту боль, весь этот ужас. И, конечно, нам необходимо было узнать планы врагов, чтобы иметь возможность предотвратить угрозу. Но Создатель! В том будущем умирали и страдали невинные по всему Тедасу, по всему миру! Даже если была еще сотня причин, важнейших причин отправить нас туда – ничто не оправдывает само существование той реальности. Ничто! Я знаю, что сомневаться в Твой доброте или всемогуществе – грех, но я не могу принять, что Ты мог предотвратить появление той реальности и не сделал этого. Прости, но я не могу. Поэтому я прошу Тебя от всего сердца – уничтожь все пути к тому будущему! Пусть никто не сможет пройти по ним… пусть никто не окажется там, прямым путем или нет. Это ограничение свободы воли, я понимаю… но я боюсь, Ты дал слишком много свободы для нас. Мы просто не в силах выдержать столько свободы.       Закончив молитву и сморгнув невольные слезы, Эвелина вышла под небо. Безмятежное, синее – но тронутое вдали, будто отметиной скверны, Брешью. Местные крестьяне, почтительно ожидавшие, пока Вестница помолится, двинулись к ней навстречу. Они хотели получить помощь, совет, утешение или просто доброе слово… и, конечно же, они хотели жить, а не пасть под натиском армии демонов, не быть принесенными в жертву малефикарами, не сгинуть вместе со всем миром в раскрывшейся на все небо Бреши.       Она должна была им помочь. И она могла им помочь. Эвелина глубоко вздохнула, расправила плечи и улыбнулась идущим к ней.