И миру будет дана вечная жизнь. Том I. Брешь

      – Этого несчастного звали Хью, он рассказал мне, что был храмовником, – продолжил свой рассказ канцлер Родерик. – Начинал службу в Киркволле, но после событий трехлетней давности перевелся в Орлей. По словам бедняги, всем им почти сразу же по прибытии в Теринфаль стали выдавать лириум фиолетового оттенка. Как он сказал, это не показалось никому странным – из-за примесей разных минералов цвет лириума непостоянен… я о таком раньше не слышал, но вряд ли умирающий лгал мне в этом.       – Не лгал, – подтвердил сер Каллен, поморщившись, – раньше в Кругах действительно периодически экономили на степени очистки лириума для рядового состава. Правда, обычно оттенок недоочищенного лириума скорее зеленоватый.       – Цветик мой, в каких же ужасных Кругах вы служили! Недоочищенный лириум – это ужасно вредно, особенно купоросный. В Монтсиммаре такой сразу забраковывали.       – Тут дело было не в очистке, – строго сказал монах, и советники притихли. – Через какое-то время люди стали замечать в себе изменения. У кого-то началась бессонница, у кого-то пропал аппетит, но большинство, наоборот, стало показывать отличные результаты на силовой подготовке и тренировках, при этом меньше уставая. Шутили о благотворном воздействии местного свободного воздуха, – человек неприязненно скривился, показывая свое мнение об этой шутке. – Однажды Хью потерял свой несессер с лириумом… по уставу ему следовало обратиться к интенданту и заполнить объяснительную, чтобы получить новый вместе с вычетом из жалования за халатность, но он пожадничал и решил украсть один со склада. Иногда и греховное намерение обращается во благо… пути Создателя воистину неисповедимы. Бедняга случайно или из молодчества схватил не обычный, а офицерский набор, и когда открыл его, увидел, что лириум в нем – красный… Хью служил раньше в Киркволле, он был очевидцем безумия тогдашней рыцарь-командора и ее превращения в статую из красного лириума. Он испугался и начал проверять остальные наборы и складские книги. Выяснил, что рядовым давали смесь обычного лириума с красным, постепенно повышая дозу красного в смеси, исподволь приучая их к этой отраве, а офицеры уже давно употребляли только ее. Тогда Хью и решился на побег.       – А почему он не поднял бунт? Отравленный лириум принимали все, никто не остался бы в стороне, узнав о том, что им подсовывают. Если бы этот Хью рассказал товарищам о своем открытии, вместе они смогли бы одолеть продажных офицеров, – заметил Каарас.       – Он и сам горько сокрушался, что не рискнул так сделать. Но Хью боялся довериться сослуживцам – большинство из них было орлесианцами и разве что слышали о «безумной Мередит», поэтому ему казалось, что угрозу не воспримут всерьез. Возможно, в этом он не ошибался. Церковь старалась не допустить распространения информации об истинных причинах карантина вокруг Казематов Киркволла… о самом существовании красного лириума знали немногие. К тому же, за подстрекательство к неподчинению приказам последняя версия устава ордена храмовников предполагала не трибунал, как раньше, а казнь на месте. Увы, сбежать из Теринфаля оказалось почти невозможным делом. Выходы охраняли тщательнее, чем иные тюрьмы. Увольнительных никому не давали даже по самым уважительным причинам. Смерть единственных родственников, рождение детей – неважно. Уйти в отставку не разрешалось. У некоторых старослужащих подходило время отставки по выслуге лет, но даже их не отпускали. В Теринфаль чуть ли не ежедневно приходили подкрепления, но стоило кому-то из ордена войти в крепость, покинуть ее уже было нельзя. Все это объяснялось военным положением, специальным эдиктом Лорда-Искателя… им обещали, что это временно, что вскоре ограничения будут сняты. Но, конечно, это была ложь.       Леди Тревельян судорожно вздохнула.       – Пока Хью ждал подходящей возможности сбежать, время шло, и уже всех храмовников перевели на чистый красный лириум, – продолжил канцлер. – Даже если кто-то заподозрил неладное, отказаться от него было уже невозможно – тяга к нему, как говорил Хью, сильнее, чем голод, это как потребность в дыхании…       Каарас заметил краем глаза, как передернуло рыцаря-командора. Он обернулся к нему, и сер Каллен попытался жестом показать, что все в порядке.       – Чем дальше они принимали эту мерзость, тем заметнее были последствия. Кое у кого даже начали светиться красным глаза…       – У тех храмовников, у которых от природы светлые глаза, лет через десять-пятнадцать службы радужка часто приобретает неестественно яркий голубой цвет, – нервно вставил командир армии. – Видимо, в случае красного лириума подобный эффект наступает почти моментально… Да. Извините, святой брат, что перебил.       Канцлер неодобрительно посмотрел на него и продолжил:       – Многие жаловались на головокружения. На гул в ушах. Почти у всех ухудшился аппетит, мало кто хорошо спал ночью. Но это все почему-то не приводило к ослаблению здоровья, напротив. Сила, скорость реакции, выносливость всё росли. На тренировках постоянно ломалось и выщерблялось оружие, раскалывались щиты – металл не выдерживал напряжения. У луков рвались тетивы – зато даже самые посредственные стрелки теперь попадали в мишени, как далеко их не отодвинь. Многим все это даже нравилось… бедные глупцы считали, что новые способности – дар Создателя избранным воинам Его. Лорд-Искатель обещал, что еще немного – и храмовники будут полностью готовы одержать победу над распоясавшимися малефикарами и прочим отребьем. Твердил о славе, о признании, которого они достойны.       Каарас сидел рядом с тайным канцлером и невольно наблюдал, как она ведет протокол. Лелиана писала не скорописью, как леди Монтилье, просто сокращая слова.       – Скоро Хью заметил, что у многих его сослуживцев, как он выразился, «чердак подтекает». Люди начинали заговариваться, смотреть в одну точку, не реагируя ни на что. У одной девушки случилась истерика, она кричала, что слышит голоса в голове. Некоторые храмовники, раньше не отличавшиеся особенным служебным рвением, внезапно стали проявлять его – причем до абсурда, и непохоже было, что они хотят выслужиться, им действительно стало нравиться выполнять приказы начальства. Все чаще случались скандальные эпизоды, – монах покосился на присутствующих женщин, – хм… я имею в виду неуставные отношения. Служебные романы и… хм. Злоупотребления. И это несмотря на строгие, даже жестокие наказания за подобное. Сам Хью не чувствовал, что с его головой что-то не так, но догадывался, памятуя о Мередит, что безумие – вопрос времени. Он понял, что медлить дальше нельзя, когда увидел на своей коже красные кристаллы… лириум словно прорастал сквозь него. Бедняга сказал, что уже не надеялся, что спасется сам, но хотел предупредить хоть кого-нибудь о творящемся в Теринфале. По иронии судьбы именно красный лириум помог Хью бежать – имей он способности обычного человека, он погиб бы на месте, спрыгнув с крепостной стены. Даже так он сильно расшибся и… – вдруг канцлер замолчал и тряхнул головой. – Ему кто-то помог, так? Я… что-то запамятовал эту часть его рассказа. Хью переломал себе ноги, отбил все внутренности. Но кто-то ведь подобрал его там, под крепостью, оттащил в ту пещеру. Хью рассказывал и это, но у меня вылетело из головы… странно.       – Местный житель? – спросила Лелиана.       – Наверное, – канцлер Родерик хмурился, пытаясь все же раскопать в памяти эту часть истории. – В общем, этот местный житель устроил Хью в пещере и отправился за помощью… нет, что-то не сходится. Если несчастного нашел тот самый мальчишка, что привел меня к нему – разве он дотащил бы так далеко взрослого мужчину весом вдвое больше себя? У него силы бы не хватило.       – Этот таинственный добродей просто послал за вами своего сына или племянника, вот и все, – предположила Первая Чародейка с ноткой нетерпения, – какая разница, кто подобрал храмовника? Это не относится к делу, дорогой мой. Что вы предприняли дальше?       – Я не мог помочь бедняге. Я не лекарь, но, насколько я понял, у него от удара об землю разорвались внутренности… он был обречен. Я мог только помолиться с ним.       – Вы прекратили его страдания? – спросила тайный канцлер.       – Нет, это сделал… подождите, – монах вдруг осекся и уставился в одну точку. – Н-нет, какая-то чушь. Я же не мог позволить ребенку… я же не мог…       – Святой брат, вам плохо? – встревожилась юная Тревельян. Но тот не обратил на ее слова внимания, погруженный в свои мысли.       – Очень странно, – пробормотал он после паузы. – Хью умер сам где-то через час, но вдруг мне показалось, что я вспомнил, будто тот мальчик… убил его одним ударом кинжала. Без малейшего колебания, страха, так уверенно, будто делал это в сотый раз. Но нет. Хью умер сам. Наверное, сцена с мальчиком мне просто приснилась впоследствии, я был настолько шокирован и испуган этой историей, что у меня были кошмары в следующие несколько ночей… и такие явственные, что неудивительно было спутать с реальностью. Извините.       – Вы обратились к местным властям? – поинтересовалась советница по вопросам магии.       – Естественно. Я сразу же выехал в Гварен, и, к чести местной управы, меня приняли без особенных проволочек, но помочь ничем не смогли. Они и так были в курсе, что орлесианские храмовники заняли старую крепость, не получив на это ни у кого разрешения, но у тейрнира просто не было возможности что-то с этим сделать. Местные войска едва сдерживали бесчинства «диких» магов и храмовников, демонов из разрывов и так далее. Бросить все силы на Теринфаль, где хоть и нелегально, но тихо и без эксцессов, окопался целый батальон, означало оставить без защиты мирных жителей, положить пол-войска при штурме, и это все только ради того, чтобы освободить крепость, в общем-то, никому из местных не нужную – она пустовала десятилетиями.       – Вы рассказали властям Гварена о красном лириуме? – спросил сер Каллен.       – Да, я рассказал им все, что знал. Но, кажется, они не вполне поверили мне, решили, что я преувеличиваю опасность… они лишь обещали выделить отряд солдат для патруля дорог у Теринфаля, чтобы они перехватывали поставки лириума и конфисковывали их как контрабанду. Но это даже не полумеры…       – Это вещество слишком опасно, его нужно немедленно уничтожать, а не конфисковывать! – воскликнула леди Тревельян.       – Контрабандой красного лириума занимается Хартия, – сказал Каарас. – Значит, конфискаторов преступники быстро нейтрализуют: или подкупят, или уничтожат. Или даже просто дадут взятку местным властям, чтобы те не совали в их дела свой нос, и тому отряду сразу найдется другое занятие. Чтобы действительно пресечь контрабанду, нужна по меньшей мере рота регулярных войск и командование, которое не испугается противостоять организованной преступности.       – Надо сообщить об этом королеве Аноре, – сказала сестра Лелиана. – Проблемы во Внутренних землях решены, так что ее армии ничто не мешает выдвинуться в Гварен и помочь навести там порядок. Главное, чтобы она сочла угрозу достаточной… Хм, а для этого надо будет сообщить ей все, что мы сами успели узнать о красном лириуме, привлечь специалистов Тетраса и очевидцев киркволльских событий… – она обернулась к командующему армией.       – Мне опять ехать во Внутренние земли? – спросил сер Каллен без энтузиазма. – Я ведь только что оттуда… и у меня здесь полно работы.       – Ну разве что вы сумеете уговорить королеву приехать в Убежище, сер, чтобы повидаться с вами, – не без яда ответила Лелиана.       – Пусть к ней едет сам Тетрас. Он тоже очевидец, тут делать ему нечего, а язык у него подвешен получше, чем у меня.       По тени недовольства на лице тайного канцлера и по возникшей паузе Каарас понял, что об этом варианте она просто не подумала, и теперь ей очень хочется найти какое-то возражение, чтобы остаться в глазах собравшихся безупречной – а вовсе не потому, что она действительно имеет что-то против кандидатуры гнома. Это тщеславие, желание выглядеть умнее других, он замечал в ней и раньше и удивлялся, как в ней сочетается эта подростковая слабость со всеми ее несомненными достоинствами.       Так и не найдя аргументов, Лелиана с деланым равнодушием согласилась.       – А почему вы сразу не отправились с этими новостями к королеве Ферелдена, дорогой мой? – спросила саирабаз у канцлера Родерика. – Мы ужасно тронуты вашим доверием к Инквизиции, и все же зачем вы здесь?       – Потому что, – уверенно начал монах и вдруг снова запнулся. Нахмурился. – Хм, вы правы, было бы разумнее поехать в Денерим. Но… почему-то ведь я был уверен, что мне необходимо ехать именно в Убежище. Я… не помню, почему я так решил. Да что это такое…       – Цветик мой, и давно у вас эти проблемы с памятью? – вроде бы светским тоном осведомилась саирабаз, но Каарас благодаря боевому опыту заметил, что она слегка изменила позу – так, чтобы легче было вскочить… и напасть? Зачем? На всякий случай он тоже приготовился к драке, хотя еще не знал, пытаться ли ему остановить Первую Чародейку или помогать ей.       А вот следующее ее движение было таким молниеносным, что он его не отследил. Бледная магическая стрела ударила прямо монаху в грудь.

***

      Эвелина вскрикнула, когда мадам Вивьен вдруг напала на канцлера Родерика. Мужчины и сестра Лелиана вскочили. Целый долгий миг девушке казалось, что случилось что-то ужасное, непоправимое…       – Вы что творите?! – монах, вроде бы невредимый, судорожно схватил себя за грудь, куда попало заклинание. Лицо его пошло красными пятнами. – Объяснитесь, чародейка! Какая наглость!       Мадам Вивьен была сама безмятежность:       – Первая Чародейка, мой дорогой Родерик. И я всего лишь проверила, не овладел ли вами демон. Вы чисты, поздравляю. Но согласитесь, убедиться было необходимо.       – Могли бы хоть предупредить! У меня чуть сердце не остановилось… – тяжело дыша, старик опустился в свое кресло.       Сер Каллен тоже сел. Сверля советницу по магии сердитым взглядом, заняла свое место и сестра Лелиана.       – Боюсь, Первая Чародейка действительно не могла вас предупредить, святой брат, – негромко сказал рыцарь-командор. – Подобную проверку необходимо проводить неожиданно, это предписано протоколом. И все же приношу вам свои извинения от лица Инквизиции.       – Да с чего вы вообще взяли, что я могу быть одержим?! Я же не маг, – уже тоном ниже сказал канцлер Родерик.       – Вы непростительно для служителя Церкви несведущи в столь важных вопросах, цветик мой, – пожурила монаха мадам Вивьен, сладко улыбнувшись. – Вам стоило бы знать, что демоны могут вселиться во что и в кого угодно, при определенных условиях. Да, человек без способностей к магии не может стать абоминацией*… но все равно он будет представлять опасность.       Сер Каллен шевельнулся, будто хотел что-то сказать, но потом передумал.       – Для «очарованных демоном», как это иногда называют, характерны провалы в памяти, галлюцинации, навязчивые идеи и спонтанные, необъяснимые поступки, – продолжила объяснение магесса. – Сложность в том, что практически так же ведут себя и скорбные умом. Чтобы отличить друг от друга эти два случая, подойдет любое направленное магическое воздействие. Демон, затаившийся в чужом теле, обязательно защитится от даже мнимого неожиданного удара.       Канцлер в возмущении уставился на мадам Вивьен:       – Сначала вы напали на меня, а теперь еще и называете меня сумасшедшим?!       – Согласитесь, драгоценный мой, у меня есть причина для подозрений. Вы только что обнаружили у себя целых три случая весьма странной забывчивости, а о скольких пока не подозреваете? Если это не влияние демона и не проблемы с головой, то что это?       Воцарилась неловкая пауза. Эвелине стало очень жаль канцлера Родерика. Все же мадам Вивьен может быть слишком жестокой!       – Я не считаю вас сумасшедшим, святой брат, – поспешно сказала она, – то, что вы рассказали, вполне логично и не противоречит тому, что о красном лириуме знаем мы. Даже если память немного подводит вас… это вовсе не значит, что вы безумец! Кто знает, что натолкнуло вас на мысль прийти в Инквизицию, но вы сделали это не зря, поверьте, мы очень благодарны вам за информацию. И я очень рада, что вы больше не считаете меня злодейкой! У нас общий враг, разве нет? И общая цель.       – Очень надеюсь, что это так, леди Тревельян, – мрачно ответил канцлер Родерик.       Желая загладить впечатление от столь грубой и бесцеремонной проверки на одержимость, Эвелина по окончании совета предложила канцлеру Родерику небольшую прогулку по окрестностям Убежища. Поколебавшись, старик все же ответил согласием.       Побродив вдоль озера – до лесопилки и обратно, они вернулись в деревню, почти ничего друг другу так и не сказав. Девушка все еще немного робела перед строгим канцлером, а он, похоже, о чем-то размышлял. Возможно, пытался вспомнить, почему решил предупредить о ситуации в Теринфале Инквизицию, а не правительницу страны. Эвелина уже хотела поблагодарить канцлера Родерика за компанию и распрощаться, как монах предложил ей пройтись еще немного.       – Там, за церковью, берет начало летняя тропа, – сказал он, – когда я совершал паломничество к Храму Священного Праха после Мора – я поднимался именно по ней. Хотите взглянуть?       Эвелина заинтересовалась, но вскоре они с канцлером уперлись в заваленный землей и забитый досками вход в пещеру. Старик разочарованно хлопнул ладонью по почерневшему от времени дереву.       – Надо же. Завалили. Зачем? Это была короткая сквозная пещера, а после нее – длинное живописное ущелье и серпантин до самых равнин. Зимой, конечно, по этой тропе было не пробраться, но летом многие предпочитали ее.       – Может, тропу стоит расчистить? – неуверенно спросила Эвелина. – Рано или поздно ведь паломничества возобновятся.       – Вы думаете? – монах покосился на нее.       – Я надеюсь, – тихо ответила девушка.       Местная преподобная мать, у которой Эвелина спросила про летнюю тропу, сказала, что лет семь или восемь назад, когда она еще не приняла сан, в ущелье случился камнепад, погубив двух паломников, и от греха тропу перекрыли с обеих сторон – завалили вход в пещеру со стороны Убежища и срыли последний виток серпантина, поставив предупреждающие знаки.       Эвелина рассказала об этом за ужином остальным советникам.       – Как интересно. Забытый запасной выход, фактически, – задумчиво сказала сестра Лелиана, отложив приборы и потянувшись за бокалом. – А я даже не знала о его существовании. Завал стоит разобрать и послать разведчиков проверить состояние тропы.       – Я не уверен, но, по-моему, этой тропы нет даже на картах, – заметил сер Каллен, отрезая кусок мяса.       – Возможно, у Церкви дошли руки заказать картографу описание местности уже после того, как тропу перекрыли, – предположила тайный канцлер. – И даже скорее всего. Местную церковь переосвятили не раньше тридцать четвертого года, значит, примерно тогда же и наладили снабжение, укрепили дороги и официально объявили Храм Священного Праха святым местом. До этого паломничество сюда было организовано исключительно на личной инициативе верующих. Думаю, и тропу перекрыли самостийно.       Преподобная мать, к которой Эвелина вернулась после ужина, подтвердила предположение сестры Лелианы – пещеру завалили добровольцы из паломников и новоселов, а на перекрытие дороги собирали пожертвования, причем чуть ли не половину стоимости покрыл из собственных средств сам брат Дженитиви, глубоко огорченный гибелью тех двоих несчастных.       Эвелина спросила у нее о переосвящении местной церкви.       – На самом деле, миледи, мы ее сначала вообще хотели снести и построить по канонам. Вы ведь заметили, что в здании нет алтарной части? Только жилые помещения. Эта церковь была возведена только для вида, она была скорее местной ратушей, главное капище у драконопоклонников было в пещерах, там, в горах, а мелкие – в некоторых якобы жилых домах. Их, конечно, снесли под основание. Я приехала в Убежище сразу после того, как храмовники и рыцари эрла Эамона, дай им Создатель здоровья, разобрались с сектантами окончательно и убили дракона, которому эти мерзавцы поклонялись. То есть в конце тридцать первого года, с первой группой новых поселенцев. Я еще была монахиней. Владычица Элемена благословила наше начинание, но после Мора у ферелденской Церкви не было денег на что-то серьезное. Мы пытались выбить средства на постройку новой церкви два года. Ферелден не мог, а Орлей, прости их Андрасте, по-моему, не хотел нам помочь… я до сих пор не понимаю ее святейшество Беатрикс. Если воля Создателя была на то, чтобы Невеста Его и родилась, и была упокоена на землях Ферелдена – разве есть тут место обидам и ревности? Обретение Храма Священного Праха было огромным счастьем для всех андрастиан, но Орлей упорно делал вид, что во время Пятого Мора ничего особенного не произошло. Паломников становилось все больше, а им даже негде было молиться… в итоге мы стали требовать хотя бы освятить уже готовое здание. Еще через год на Солнечный трон взошла ее святейшество Джустиния, упокой Создатель ее душу, и нам дали и разрешение, и деньги. Меня посвятили в сан. Все понемногу наладилось.       – Драконопоклонники? – переспросила Эвелина, удивившись. Во всех известных ей историях об Урне Священного Праха о них ничего не упоминалось. – Тут жили сектанты?       – Да. Но об этом вам лучше спросить сестру Лелиану. Она-то столкнулась с ними непосредственно… и это воистину чудо Создателя, что она и ее спутники избежали смерти на их алтарях, вошли невредимы и ушли невредимы, спасли брата Дженитиви из их лап, да еще и обрели священный Прах Андрасте. Многие сомневаются, что она – Избранная Создателя… но как иначе объяснить случившееся?       Набравшись смелости, Эвелина подошла с вопросом о сектантах к сестре Лелиане. Та тяжело вздохнула – очевидно, воспоминания ее были не самыми радостными.       – Да, тут действительно жили сектанты, леди Тревельян. Целый народ сектантов. Они поклонялись высшей драконице, считая ее возродившейся Андрасте, и приносили ей в жертву разумных. Кто знает, как много невинных душ они погубили…       – Считали драконицу Андрасте?! Как им в голову пришла такая чушь?       – Сложно сказать. Учитывая то, что жрецами у них служили мужчины-маги, как в Тевинтере… возможно, местные жители были дальними потомками еще древних имперцев, поклонявшихся драконам, и они сохранили в своем культе суеверия предков, впоследствии смешав их с искаженным андрастианством. Но как мимо них бесследно смогла пройти почти тысяча лет истории? Как они выжили и сохранили в тайне то, что рядом с их деревней – величайшая святыня нашей веры, остававшаяся потерянной для всего мира все эти годы? Неужели и на то была воля Создателя? За все эти сотни лет главной целью культистов было найти и осквернить святой Прах драконьей кровью – по их представлениям, это окончательно освободило бы душу возрожденной Андрасте от смертного сна, и она явилась бы миру вновь во всей своей славе. Они искали путь к Праху поколение за поколением – безрезультатно. Может быть, их жрецы придумали эту историю о возрождении Андрасте просто чтобы вечно сохранять власть над своей паствой, а может, и впрямь верили в это…       – Какая странная ересь… и жуткая.       – Да. Больше всего меня повергает в трепет, леди Тревельян, что сотни раз местные безумцы пытались найти Урну Священного Праха. Совершали подвиги – пусть и еретического – служения. Они сделали все, что было в силах смертных, они жили и умирали ради этого – тщетно. Веками. И никто из них не смог даже увидеть святыню, не то что прикоснуться к ней. А потом пришли мы… ведь у нас даже не было конкретной цели, мы просто искали хоть что-то, что может помочь, надеясь на проблеск чуда. Не все из нас были андрастианами, Натия даже в свой Камень не особенно верила, а Морриган и вовсе глумилась и насмехалась над верой и Церковью каждый божий день. А кто был… вовсе не были праведниками. И я не была праведницей. Перед тем как прийти к вере, я вела грешную жизнь, леди Тревельян, я совращала и лгала, предавала и убивала ради выгоды и собственного удовольствия… вы, наверное, слышали слухи, что я была раньше бардом – да, это правда. Хотя я верила, что Создатель спас меня из той беспутной жизни для чего-то важного, верила, что знамение, ниспосланное им, когда я была послушницей в церкви Лотеринга, указало мне особый путь… все же моя дерзость не простиралась так далеко, чтобы думать, что именно мне будет позволено коснуться Праха Невесты Создателя.       – Но все-таки вам было это позволено, – зачарованно прошептала Эвелина. – О, сестра Лелиана…       Девушка была восхищена до глубины души. В отличие от нее самой, сестра Лелиана действительно была избрана Создателем. Она-то не делала вид, что творит чудеса, не притворялась, как Эвелина, она действительно была осияна высшей благодатью. Эвелине не хотелось верить, что те слова о грешной жизни – правда. Наверное, тайный канцлер Инквизиции преувеличивала свою порочность из чувства вины за обычные человеческие слабости… или, возможно, ее раскаяние было столь искренним, что ей и впрямь было прощено столь многое?       Сестра Лелиана еще раз вздохнула, но уже не тяжело, а скорее ностальгически.       Эвелине ужасно хотелось спросить про знамение, о котором мельком упомянула тайный канцлер, или про то, каково было узреть и коснуться Урны Священного Праха, но она не решалась – это было слишком личным и слишком священным, чтобы говорить об этом просто ради утоления любопытства.       Но сестра Лелиана, очевидно, поняла ее желание и, улыбнувшись, добавила:       – Когда я коснулась святыни, я вдруг почувствовала… так сложно описать словами… что обрела что-то, чего уже не лишусь никогда. Даже если бы я упала мертвая там, на месте, это не имело бы значения. Я ощутила всем своим существом, что все было не зря, и будет не зря…       – Это так чудесно, сестра Лелиана! – Эвелина подалась вперед, охваченная восторгом, она коснулась бы ее руки, но заробела, лишь смотрела на нее во все глаза.       – Да… тогда я впервые ощутила то самое «неугасимое пламя» в своем сердце, – помолчав, сестра Лелиана тряхнула головой и вновь приняла свой обычный строгий вид. – Но боюсь, леди Тревельян, у меня нет больше времени на воспоминания о прошлом. Прошу простить…       Эвелина ушла от нее, потрясенная.