Французский перец

      После встречи с Пуавром не нахожу себе места. В каждом незнакомце вижу Жильбера. Сердце дико клокочет, стоит мне переступить порог онкоцентра. Я ужасно боюсь встретить его там, но ещё больше я боюсь не найти Арно. Обнимаю сына, а внутри всё дрожит от страха за моего мальчика. Мне страшно, что Пуавр всё-таки доберется до него. Что-то подсказывает мне: наша встреча в театре была не случайной. Жильбер здесь, чтобы разлучить меня с моим Арно. Мой Арно. Мой любимый малыш.       Проходит два дня, и мой кошмар становится явью. Придя в больницу, я узнаю, что Арно перевели в отдельную палату. Внутри сжимается от нехороших предчувствий. Дежурная медсестра провожает меня к сыну. Каждый шаг даётся с трудом. Небольшой больничный коридор кажется мне бесконечным. Наконец оказываюсь возле дверей палаты «люкс». Жильбер сидит у кроватки Арно. Держит малыша за руку, глади по голове и что-то ласково приговаривает. Мир перед глазами смазывается, расплывается, точно акварельные краски, нанесённые на влажный белый лист. Смаргиваю слёзную пелену и делаю шаг внутрь. Тело бьет мелкий озноб. Словно завороженная, смотрю на открывшуюся взору идиллию. Когда-то давно, в прошлой жизни, я мечтала увидеть их вместе — Арно и Жильбера. Но сейчас это зрелище повергает меня в шок. Я не верю. Не верю своим глазам. Этого не может быть. Это всего лишь сон, навеянный моими страхами. Еще немного, и я проснусь.       За какие-то несколько секунд, точно старая пожелтевшая кинолента, перед глазами проносится вся моя жизнь. Вскоре Арно замечает меня. Морщит болезненно бледное, будто подсвеченное изнутри личико и начинает хныкать. Пуавр поворачивается и долго смотрит на меня, прежде чем начать говорить.       — Вот видишь, Арно. Она пришла. Как я и обещал.       Делаю несколько неуверенных шагов и подхожу к кроватке сына.       — Я здесь, мой хороший, — губы предательски дрожат. Ощущение неотвратимости будущего охватывает меня. Как же страшно потерять Арно. Наклоняюсь и целую сына. Мне хочется взять его на руки, прижать к себе и не отпускать, но я не могу. Очередная капельница, подключённая к крохотной ручке, не позволит мне этого сделать.       — Карин, нам надо поговорить, — подзывает сиделку жестами и показывает ей, что хочет побеседовать со мной за пределами палаты.       Выходим в коридор, и та мягкость, с которой он говорил до этого, тут же куда-то улетучивается. Берёт меня под локоть и ведет в небольшой холл возле лифтов.       — Почему ты не позвонила мне, когда он заболел? — слова сыплются холодным градом, ударяя по самому больному. — Почему я узнаю обо всём от посторонних людей?       Смотрит колким пристальным взглядом.       — Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы он тоже умер?       Молчу, виновато поджав губы. Тяжело дышит, не отрывая глаз от моего лица. Что он хочет от меня услышать? Он и так всё прекрасно понимает. Разве нет?       — Ответь мне, почему?! — хватает меня за плечи и грубо встряхивает. — Смотри в глаза! Почему?! — гневно шипит. В голосе злость и негодование.       — Кто? — вырывается у меня. — Кто тебе рассказал? Пьер, да? Это Пьер?       — Какая теперь разница! Ты не об этом должна думать! Твой сын умирает! Ты хоть это понимаешь?!       — Это Пьер… — выдыхаю я, констатируя факт. Ну конечно же, это он! Кто же ещё! Как я могла ему поверить? Наверняка после нашего разговора он тут же позвонил своему дорогому родственнику. Поэтому-то он ничего не стал рассказывать о Жильбере. Всё сходится. Какая же я дура! Дура! Дура! Ругаю себя за свою опрометчивость.       — Я договорился с одной из лучших клиник. Арно ждут в Израиле.        Слова Пуавра смазываются, тонут в поглотившем меня отчаянии. Он хочет увезти от меня моего мальчика. Жильбер хочет отнять у меня сына. Почему, Пьер? Почему? В черепной коробке бьётся лишь одна мысль: «Драка меня предал!»       — Ты должна подписать документы на сопровождение Арно.       Боже, ведь Драка обещал сегодня встретиться со мной. Но зачем? Зачем же тогда? Зачем?! Чтобы посмеяться мне в лицо? Рассказать, как они ловко меня провели? Неужели Пьер так и не простил мне того, что я ему отказала? Это его месть за отвергнутую любовь? Меня трясёт, я начинаю молча рыдать. Я одна. Меня предали! Какая же я дура!       Жильбер не выдерживает моей истерики, забывается и орёт:       — Слышишь?! Если хочешь, чтобы твой сын остался жив, ты должна подписать бумаги!       — Ты заберёшь Арно, — внутри все дрожит. — И я никогда больше не увижу его. Никогда… Ты не дашь… Ты заберёшь его у меня… Заберёшь… Арно мой… Мой. Он только мой…       Слёзы частят, чертя на щеках холодные дорожки, скатываются к подбородку и капают вниз, оставляя на одежде тёмные мокрые пятнышки.       — Да очнись ты, наконец! — Пуавр в очередной раз грубо встряхивает меня, больно сжимая плечи. Шипит сквозь плотно стиснутые челюсти: — Идиотка! Я хочу спасти его! Бумаги! От тебя мне нужны только бумаги! Если Арно умрёт, я тебя уничтожу! Слышишь?!       — Арно мой… Мой, — вою в ответ, не в силах справится с истерикой. — Он мой… Мой… Мой…       Хлёсткая пощёчина обжигает мне лицо и даёт прийти в себя.       — Прекрати ломать комедию! Жизнь Арно — вот, что сейчас главное! Не ты! А он! Он! Черт возьми! Он! — глаза Пуавра мечут молнии.       Затравлено гляжу на него, громко шмыгая носом. Делает глубокий вдох и продолжает уже спокойно:       — Мы сейчас с тобой садимся в машину и едем к консулу. Как только бумаги будут готовы, мы с Арно уезжаем в Израиль.       — А я?       — Мне всё равно, что ты будешь делать… Пусть о тебе заботится твой новый любовник!       Последняя фраза, брошенная пренебрежительно, жгучей болью врезается в сердце. Жильбер всё знает! Он всё знает! С силой зажмуриваюсь, не желая видеть брезгливость в его взгляде. Елизаров и я. Понимаю, как это выглядит. На что я рассчитывала? Выйти в свет с олигархом и остаться незамеченной?       Хватает меня за руку и буквально волочит к лифтам. Я унижена и раздавлена. Чувствую себя последней дрянью. Запихивает меня в знакомый автомобиль. Тот самый, на котором Пуавр передвигается по Москве, когда бывает в России. Безвольно подчиняюсь ему, точно тряпичная кукла. Разве для Жильбера существуют очереди и предварительные записи? Нет, он второе лицо в одной из крупнейших международных торговых компаний. Не сомневаюсь, что в консульстве для него сделают исключение. Вскоре мои ожидания оправдываются. Нас принимают почти сразу.       В груди нестерпимо ноет, когда ставлю свою подпись в нужных местах. Ну вот и всё! Жильбер увезет моего мальчика, и я никогда не увижу его. Из здания посольства выхожу полностью опустошённая, будто из меня вытряхнули внутренности. Бреду по тротуару, не понимая куда и зачем. Могу ли я вернуться к Арно? И имеет ли теперь смысл встреча с Драка? Моя жизнь закончилась. Точка. Её больше нет. В голову лезут дикие мысли о самоубийстве. Отмахиваюсь от них, как от назойливых мух. Жильбер увезет Арно за тысячи километров от меня. Арно будет жить. Будет. У него будет шанс. Наверное, я плохая мать, раз допустила, чтобы он заболел. Раз так долго боялась просить помощи у Жильбера. Все мои попытки спасти сына теперь кажутся глупыми и нелепыми. Ради чего я терпела издевательства Елизарова? Зачем всё это было? Зачем? Я ужасная мать. Наверное, я не достойна своего сына. Но видит Бог, я люблю его больше жизни! И потерять Арно — для меня самое страшное наказание.       Назойливое дребезжание телефона в кармане пальто прерывает ход моих невесёлых мыслей. Достаю смартфон и с безразличием смотрю на вызывающий номер. Зачем отвечать Драка? Сбрасываю вызов, но телефон вновь начинает противно пиликать и вибрировать в зажатой ладони.       — Алё! — я не жду от Пьера оправданий, нажимаю зеленую иконку скорее машинально.       — Карин? Где ты? Я уже полчаса жду тебя?       — Зачем?       — Как? Мы же договорились? — недоумевает Пьер.       — Для чего нам встречаться, если ты обо всём рассказал Жильберу?       — Я?!       — Я только что подписала все бумаги на вывоз Арно из России. Надеюсь, ты доволен.       — О чём ты говоришь, Карин?       — Не лги мне, Пьер! — морщусь я. — В твоем исполнении это выглядит отвратительно.       — Карин, поверь, я никому ничего не рассказывал.       — Но откуда он тогда узнал? Разве не ты сказал ему, где искать Арно?       — Карин, это не я! Поверь! Я даже не знаю, в какой больнице он находится.       — Да? — начинаю припоминать наш разговор. А ведь точно, я ничего не говорила Пьеру о больнице. Тогда откуда? Тут меня осеняет — Елизаров! Я же сама обо всём рассказала его телохранителю. Сама вручила этому садисту ключи от всех моих секретов. Собственноручно сдала пароли и явки. Неужели я думала, что цепной пёс скроет от хозяина, как оказалось, такую важную для него информацию. Возможно, Елизаров сам приказал Егору разговорить меня. Но зачем ему это? Зачем?       — Так тебя ждать?       — Прости, Пьер, не сейчас! Кажется, у меня появились дела. Перезвоню позже.       Пазл начинает складываться. Ну конечно же! Как бы Жильбер справился без посторонней помощи? Это Елизаров помог ему в больнице. Пуавра, знающего по-русски от силы три слова, никто бы и слушать не стал. Это все он! Он! Елизаров! Я готова задохнуться от злости и негодования. Но для чего он это сделал? Какой ему интерес помогать Пуавру?

***

      Беру такси и еду в особняк Елизарова. За окном уже темно. Мне всё равно, сколько сейчас времени. Во мне клокочет ненависть. Я настолько разъярена, что готова порвать его на куски. Звоню в домофон и быстрым шагом пересекаю внутренний двор. Взлетаю по ступенькам и, войдя внутрь, тут же направляюсь в кабинет, следуя словам Егора, брошенным мне с порога.       Кажется, Елизаров приготовился наказать меня, но в этот раз у него ничего не выйдет. Неужели он думает, что я буду терпеть его выходки, после того, что он сделал? Да я лучше сдохну!       Захожу в кабинет, распахнув дверь так, что она ударяется о стену и летит обратно навстречу косяку, с грохотом захлопываясь.       — А не охренела ли ты, подруга? — Елизаров стоит посреди кабинета, удивлённо вскинув на меня брови. В руках клюшка для гольфа, на полу, в метрах трёх от него, кружка, служащая лункой. Александр Васильевич тренирует свои навыки игры в гольф.       Не обращаю внимания на его выпад. Стою перед ним, тяжело дыша. Слышу, как собственное сердце бьёт в набат. Гад! Руки сами собой сжимаются в кулаки.       — Чё таращишься, корова? Была где?       Молчу, пытаясь унять дрожь внутри. Я вся, как сжатая пружина. Еще немного, и я вцеплюсь в его поганое лицо.       — Была где, спрашиваю! — повышает голос, брезгливо морщится.       — Зачем? — шиплю я в ответ.       — Чё?! Не расслышал! Ты чё там мычишь, корова недоенная?       — Зачем Вы рассказали Пуавру?! Вы же обещали!       — Слышь, ты! Я тебе ничего не обещал! Ты сама пришла и разложилась тут передо мной за бабки! Чё, не так?!       — Вы же сказали…       — Я те сказал?! Ты ничего не попутала, шаболда?!       — Но Вы же! Вы же!..       — Да пошла ты на хер! Дура! — неприятно кривится, приноравливаясь клюшкой к мячу.       Я уже ничего не понимаю. Это он что, гонит меня? Но тогда зачем всё это было? Зачем?       — Хотите, чтобы я ушла?       — Да! — орёт. — Овца тупая! Задолбала ты меня! И ты, и твой щенок! Собирай манатки и проваливай!       — Зачем же ты тогда?! Гад! — тормоза срывает. Я в один прыжок оказываюсь возле Елизарова и вцепляюсь в его самодовольную морду, точно дикая кошка. — Скотина! — верещу я. Меня уже не остановить. Ярость застилает глаза. Я царапаюсь, кусаюсь, отчаянно молочу кулаками куда придется.       — Сука! — изворачивается и бьёт меня наотмашь. Отлетаю от него. Скула горит, но в пылу драки я не чувствую боли. У меня одна цель — уничтожить эту гадину, растоптать, стереть с лица земли. Мразь! Мразь! Ненавижу! Вновь с визгом кидаюсь на него. Елизаров теряет равновесие и падает навзничь. Приподнимается на локтях и трясёт головой, приходя в себя.       — Ну всё, сучка… — цедит сквозь зубы. — Тебе конец!       Его лицо перекошено злобой. Меня охватывает ужас от осознания, что жить мне осталось недолго. Вижу всё, как в замедленной съемке, отступаю назад и падаю, спотыкаясь о клюшку, выпавшую из рук Елизарова во время драки. Он встаёт и медленно идёт на меня. Отползаю к двери, нащупывая рукой, чем бы мне защититься от его ударов. Полированное древко ложится в руку будто само собой. Елизаров делает короткий выпад, желая ухватить меня. Я уворачиваюсь и вскакиваю с пола. Замахиваюсь и бью что есть мочи. Елизаров оплывает к моим ногам и валится лицом вниз. Меня захлестывает волна восторга, смешанная с немалой дозой отчаяния. Он не должен встать! Если Елизаров сейчас встанет — мне конец! С силой бью металлическим крюком по лысому черепу. Он вздрагивает. Сердце взрывается страхом. Нет! Нет! Нет! Он не должен встать! Истерично молочу по его голове. Тело у моих ног мелко подрагивает. Затылок расцветает алым. Тёплая кровь брызжет, орошая острые мыски бежевых туфель.       «На! На! На! Получи! Получи!» — бьётся в моём мозгу. Я продолжаю лупить клюшкой по лысой окровавленной голове до тех пор, пока древко в руках не ломается, рассыпаясь на куски. Это заставляет меня очнуться и отпрянуть. Я с ужасом смотрю на то, что натворила. Елизаров лежит неподвижно. Вокруг растекается кровавая лужица. Я не верю своим глазам. Неужели я убила его? Обхожу тело и заглядываю в лицо. Зрачки сузились и застыли. С уголка рта на пол течет тоненькая красная струйка.       «Я убила его!» — я будто покрываюсь инеем изнутри. Меня начинает знобить. К горлу подкатывает ком, на глаза наворачиваются слёзы. Еще немного, и меня стошнит прямо на труп Елизарова. С силой зажимаю рот рукой, пытаясь сдержать рвотный позыв.       «Что же я наделала? Что теперь будет?» Замираю, прислушиваясь к звукам дома. Мне надо срочно выбираться отсюда. Если меня застукают над трупом, то я из роскошного особняка Елизарова прямиком направлюсь в каталажку. Мне нельзя. Я не могу сесть в тюрьму.       Знаю точно, что за дверями кабинета ждет Егор. Мне как-то надо перехитрить его. Шансы не велики, но они есть. Нельзя раскисать! Надо собраться и сбежать отсюда. Конечно, вероятность того, что меня быстро поймают, очень велика. Но я должна попытаться. Ради сына. Я должна.       Делаю глубокий вдох и собираюсь с мыслями. Тело напрягается, точно тетива арбалета. Поднимаю с пола сумочку, трясущейся рукой достаю зеркальце и разглядываю себя. Губа разбита и распухла, на скуле красуется кровоподтёк, волосы всклочены. Вижу в зеркало труп, лежащий за моей спиной, колени дрожат, ноги становятся ватными. Я не смогу. Меня поймают и посадят. А что если не посадят? Егор попросту пристрелит меня, застав в кабинете рядом с трупом хозяина. Кровь гулко пульсирует в барабанных перепонках. Судорожно подправляю макияж, пытаясь замаскировать следы драки на своём лице. Одёргиваю юбку и выхожу из кабинета. Егор спит, развалившись в кресле. Его не волнуют крики и вопли, доносящиеся из кабинета хозяина. Он уже давно привык к особенностям любви Елизарова. Стоит мне закрыть за собой дверь, как Егор открывает глаза. Улыбаюсь через силу и говорю, что Александр Васильевич просил не беспокоить. Егор кивает и снова засыпает. Спокойно пересекаю гостиную и иду к двери. В груди клокочет, мне хочется припустить со всех ног, но нельзя. Это может вызвать подозрения. Выхожу за дверь и прохожу через двор к воротам, вся превратившись в слух. Я ужасно боюсь, что сейчас меня остановят. Вот сейчас я услышу за своей спиной крики с приказом остановиться. Вся сжимаюсь, когда давлю на кнопку. Домофон издает характерный неприятный писк. Выхожу на улицу. Я всё ещё не верю, что мне удалось выскользнуть незамеченной из дома. Спокойно прохожу вдоль забора под прицелом камер видеонаблюдения, и как только оказываюсь вне поля видимости, тут же бегу прочь.       Выбравшись из посёлка, бреду вдоль шоссе. Мимо проносятся машины, обдавая слепящим светом фар. Откуда-то из темноты вечернего неба сыплется водяная крошка. Иду, не чувствуя ни холодного ветра, забирающегося под одежду, ни влаги насквозь пропитавшей пальто, ни усталости, превратившей тело в вату. Я не хочу ни чувствовать, ни понимать, ни вспоминать. Мне хочется брести бесконечно долго, чтобы эта темнота и дорога не заканчивались никогда. Я не хочу возвращаться туда, в мир людей, где столько боли, обмана и разочарований. Я больше ничего не хочу. Не хочу. Я ощущаю себя так, словно моя душа давно отделилась от тела и витает далеко отсюда. Все мои надежды, все мои мечты, любовь, ненависть, нежность, злость — всё куда-то исчезло, потонуло в темном водовороте событий. Меня больше нет. Я лишь тень. Жалкая, холодная, пустая тень. Во мне не осталось ничего от прежней жизни. Что теперь будет? Куда мне идти? У меня больше нет будущего. Жильбер заберет Арно, а меня посадят в тюрьму. Я выйду в лучшем случае лет через пять. Ни дома, ни семьи, никого, кто бы ждал меня на свободе. Нужна ли такая свобода? К чему всё это? Зачем?       В горле стоит влажный ком, но глаза сухи. Я не могу плакать. Моя боль сконцентрировалась во мне, впилась колючкой в сердце и не хочет никуда уходить. Моя жизнь — кромешный ад, без будущего, без любви, без надежды. Лучше бы мне было умереть, чем вот так. Зачем я не дала Елизарову убить себя? Я плохая мать. Арно не нужна мать-убийца. Боже, за что? За что?       Бреду, потеряв счёт времени. Ноги уже не держат. Я вот-вот свалюсь в придорожную грязь, лягу прямо тут и окоченею к утру, точно какая-то бродяжка. Но я не хочу умереть вот так, на обочине дороги. Надо дойти хотя бы до какого-то укрытия. Впереди вижу коробку остановки. Из последних сил добираюсь до неё и падаю на холодную скамейку. Отвратительно пахнет мочой и сыростью. Тяжело дышу, наблюдая, как изо рта вырываются облачка пара.       Руки закоченели от холода. Пытаясь согреть, прячу их в карманы пальто. Онемевшими пальцами нащупываю холодный прямоугольник телефона. Достаю и включаю его. Сколько уже прошло с тех пор, как я ушла из особняка? Час? Два? Три? Смотрю на загоревшийся экран и вижу несколько пропущенных вызовов от Пьера. Горько усмехаюсь, вспоминая своё обещание перезвонить. Когда это было? Целую вечность назад. Я хочу позвонить ему сейчас. В последний раз услышать голос из прошлого. В самый последний. Ведь Пьер всегда хорошо относился ко мне. Отчего-то я уверена, что эта ночь всё изменит. Нажимаю вызов. В трубке слышны длинные гудки.       — Алло, Карин!       — Пье-ер, — хриплю я чужим, незнакомым голосом.       — Что с тобой? Где ты? — он волнуется за меня. Пьер, милый Пьер.       — Со мной всё хорошо, — на глаза наворачиваются слёзы. — Я не знаю, где я… Кажется, в преисподней…       — Карин, ты точно хорошо себя чувствуешь? — наверное, думает, что я пьяна. Лучше бы я напилась.       — Да… я хорошо… Елизаров, — я замолкаю.       — Что Елизаров? При чём тут Елизаров?       — Ты ничего не знаешь? — слабо улыбаюсь. — Ты же ничего не знаешь…       Шумно выдыхаю.       — Карин, где ты?       — Ты ничего не знаешь… ничего…       — Карин?       — Я убила его, Пьер…       — Что? Я не понял, Карин! Повтори! Тебя очень плохо слышно.       — Я убила его…       — Кого ты убила? Я не понял, Карин!       — Елизарова. Я убила Елизарова…       — Карин, ты… Ты бредишь?       — Нет, Пьер. Я его убила… Убила…       Слёзы затопляют меня. Становится нечем дышать.       — Прости, Пьер, — шепчу я, едва шевеля губами. — Прости…       — Карин! Карин! Ты где, Карин! Я приеду за тобой! Карин!       — Не надо… Все кончено… Ты уже не поможешь…       — Карин, не бросай трубку! Карин! Скажи, где ты?       — Не знаю… Где-то на трассе… Лежу на скамейке вонючей автобусной остановки…       — Ты на Рублево-Успенском шоссе?       — Не знаю… наверное…       — Где именно, Карин? Где именно?       — Да не знаю я! — вою в телефон. Зачем он мучает меня?       — Никуда не уходи! Я приеду за тобой! Слышишь? Никуда не уходи! Дождись меня.       Отключается. Кладу смартфон обратно в карман пальто. Куда я денусь? Ноги уже не держат. Драка хочет найти меня и забрать. Забрать отсюда. Мысль оказаться в теплом салоне его автомобиля приятно греет. Я закрываю глаза и поджимаю под себя ноги. Порывы ветра заставляют меня дрожать. Тонкие стеклянные стены не слишком защищают от холода. А что если полиция найдет меня первой? Да какая теперь разница… Я всё равно не могу больше идти. Мне только и остаётся, что ждать.