______________________________
В ноябре по вечерам темнеть начинало в четыре. Раньше Виктор жаловался на это — в других городах, в другое время. В Санкт-Петербурге солнце тоже садилось рано, но город все равно жил своей жизнью и после наступления темноты, весь покрытый огнями и взрывающийся звуками машин, трамваев и автобусов. Торвилль Коув с наступлением темноты был тих. После пяти работали только «Магазин Неколя» и закусочные. После десяти — только ларьки, бары и пабы. Люди сновали туда-сюда небольшими группками, прячась от холода под шапками и пальто. Все казалось более серым, более монотонным. Яркие красные и золотые цвета осени тускнели, превращались в дымчато-коричневые. Светло было совсем недолго, и Виктор осознавал, что все чаще и чаще пишет в темноте своего кабинета, а не где-то еще. Это было нормально. Он все равно не мог пойти в потаенную бухточку. Ему казалось, что сейчас она для него закрыта, словно Юри (или его призрак) прячется там. При одной только мысли о Юри его ногти впивались в большие пальцы. Он не трогал вещи Юри. В конце концов, было бы странно, если бы тот вернулся через месяц и обнаружил, что его вещи переместили, так что Виктор не желал влезать в его жизнь больше, чем уже влез. Конечно, месяц был всего лишь прецедентом — какая-то часть его подозревала, что разлука продлится всю жизнь. И все же он проживал каждый день жизни так, словно Юри все еще был в ней; он в одиночку танцевал танец для двоих в своем коттедже. Каждый день он притворялся, что Юри просто вышел помочь кому-то в городе. Каждую ночь он притворялся, что Юри просто задержался в «Ю-топии» и вернется, когда он заснет. Он не запирал заднюю дверь, почти каждый вечер готовил на двоих. Все остатки он доедал, когда не было сил готовить. Он осознал, что у него часто нет сил делать что-нибудь, кроме самого необходимого для поддержания жизни, чтобы затем рухнуть на свою слишком большую кровать и беспокойно проспать до следующего утра, когда придется повторить все заново. Дни были слишком холодными, ночи — слишком длинными, и отсутствие Юри терзало его каждое мгновение бодрствования. Он отдыхал от затхлого мрака коттеджа, только когда выводил Маккачина на прогулку, но его пес не особо любил понижающуюся температуру, а сам Виктор не особо любил останавливающих его студентов и других людей, расспрашивающих о книге. Он улыбался им, конечно, намеками отвечал на вопросы, делал сэлфи, как и всегда. Раньше общение с фанатами действительно доставляло удовольствие. Теперь же это было очередной тратой сил, которой он не пренебрегал только из-за желания хорошо выглядеть на публике. Раньше он всегда прилагал большие усилия, чтобы не превратиться в стереотипного писателя-затворника, прячущегося в доме и никогда его не покидающего, но теперь это как-то странно утешало. Он говорил себе, что это потому что он хочет точно быть дома, когда вернется Юри, но в глубине души понимал, что ему просто слишком стыдно появляться на людях, в местах, где были Пхичит, Юко, Минако, семья Юри, и признавать, что из-за него ушел единственный человек, который свел их всех вместе. Что несмотря на все свои обещания и заверения, он разбил Юри сердце. Поэтому он закопался в своем доме, но не запирал дверей — потому что надежда умирает последней, а Виктор Никифоров живет вторыми шансами.______________________________
10 октября 2016 прошлой ночью мне снилось, как я нахожу свою шкуру на отмели малого пляжа. я стоял на берегу и держал ее в своих руках. свет луны дрожал даже на мокром песке, отражающем его и звезды, словно я стоял на небе. я не ощущал веса своего тела, как птица, мое тело летело сквозь время и пространство. серая дева вышла ко мне из своего тумана, я мог думать только о ее залитом слезами лице. ее волосы были как зима, глаза — как лед. она потянулась ко мне, падая, но ее руки прошли насквозь. я не мог спасти ее. она плакала снежинками, и они прилипали к моим ресницам. она кричала мое имя, и ее голос был голосом виктора, он отзывался эхом в северном ветре, свистящем в ушах, пока полностью не переполнил мою голову. она тоже стала виктором, заходящим за мной в воду, его тело двигалось сквозь волны. он не останавливался, даже когда вода дошла ему до бедер до груди до шеи до головы и я не смог остановить его я не смог остановить викчана.______________________________
На ночь Гая Фокса на пляже разожгли костер. Он был большим и привлекал людей со всех концов города, особенно студентов, желающих спалить что-нибудь. Большинство принесли что-нибудь для костра — будь то дрова (начиная от щепок и заканчивая старой мебелью и пустыми ящиками), еду или напитки. Виктор с улыбкой взял из рук Сары кружку теплого меда. Что, если она знает? Что, если она теперь его ненавидит? Что, если весь город ненавидит его за то, что из-за него ушел их местный герой? Он понимал, что большинство были такими мрачными из-за наступающей зимы, но все же отчасти он пытался понять, не относятся ли к нему враждебно за то, что он, чужак, соблазнил местного. А теперь этого местного нигде не видно, так что что-то явно случилось или происходит сейчас, и ему нельзя доверять... — Мне показалось странным, когда мой брат не пришел нам помочь, как обычно. Черт. Виктор обернулся к Мари, которая изучала его, держа в руках кружку. Он потянул с ответом, делая большой глоток меда и глядя на кучу дров, среди которых стояло чучело Гая Фокса. Школьники передавали друг другу бенгальские огни, и Виктор вспомнил другой костер в середине июля и танцующие ленты огней в руках шелки. Его ногти впились в большие пальцы, и он, сглотнув, поглядел на Мари. Она все еще внимательно глядела на него — почти что с надеждой. Он вздохнул. — Ему пришлось ответить тоске по морю, — сказал он. Это было правдой. Опуская обстоятельства, Юри действительно вернулся в море из-за тоски. Мари выдохнула. — Пхичит писал о том, что Кацудона снова видели, и я знаю, что это было и в «Вестнике» тоже, так что я поняла, что это из-за тоски. Но он случаем не говорил, насколько далеко он собрался и когда вернется? Виктор покачал головой. — Он просто ушел, — произнес он. Мари не нужно знать, при каких обстоятельствах. «Скоро вернусь». Никто не говорит так, чтобы уйти навсегда, ведь так? Если только Юри не врал. А Юри врал раньше; что если он никогда не вернется, и все его вещи придется перевезти в какую-нибудь кладовку в «Ю-топии»? Конечно, он не сможет сохранить их все; у него каждый раз замирало сердце, когда он видел вторую зубную щетку в стаканчике, или вещи, занимающие полшкафа, или вторую бритву в ванной, или даже кружку, которую Виктор купил ему на фестивале искусств полжизни назад. Сейчас жизнь казалась странным ужасным сном, и больше всего на свете Виктор желал проснуться. Костер ожил, пламя взметнулось в небеса. Школьники радостно закричали, когда чучело Гая Фокса запылало в самом сердце костра. Крошечная уродливая часть Виктора задавалась вопросом: если бы они знали, сожгли бы они его чучело вместо Гая Фокса? В какой-то мере он был бы этому рад. Знать, что жители города его ненавидят, было бы чуть ли не легче того напряжения, что он ощущал в воздухе. — Сколько людей знают о секрете Юри? — спросил Виктор. Мари замычала. — Мы никому не говорим без разрешения Юри, — ответила она. — Но иногда люди догадываются. — Знаешь, кто? Мари пожала плечами, отпивая меда. — Они никогда не приходят и не требуют подтверждения, — сказала она. Виктор посмотрел на Юру и Милу, которые зажгли бенгальские огни от костра и принялись гоняться друг за другом по всему пляжу, и другие дети присоединялись, пока вся ночь не озарилась огнями и пламенем. Николай Плисецкий тоже был среди толпы у костра — он стоял чуть вдалеке и задумчиво согревался медом. Виктору было интересно, о чем он думает. — Но ведь ты знаешь, что Юко с Минако знают, — сказал Виктор. Мари кивнула. Она обернулась на Минако, которая говорила о чем-то с Челестино, пока они вместе смотрели на костер. Казалось, что здесь был весь город, но от этого отсутствие некоторых жителей ощущалось только сильнее. Эмиль Неколя в Праге, Сынгиль Ли, наверное, занят чем-то более полезным, чем стояние у костра, а Мишель Криспино на винодельне. Даже отсутствие Жан-Жака Леруа казалось слегка странным, пусть Виктор и знал, что тот из Канады. А Юри... Виктор снова впился ногтями в большие пальцы. Мари кинула взгляд на его руку и вновь посмотрела в глаза. Выражение ее лица смягчилось, и она похлопала его по плечу. — С Юри все будет в порядке, — успокоила она. — Юко говорит, что тюлени верны местам своего отдыха. Он вернется. А пока что будем говорить всем интересующимся, что он на рыбалке на Гебридских островах. Виктор кивнул. — Надеюсь, он скоро вернется, — пробормотал он у своей кружки. Мари усмехнулась. — Прошло сколько, пять дней, а ты уже по нему скучаешь? Виктор нахмурился. — Серьезно? Казалось, больше. Мари покачала головой. — Ты безнадежен, — заключила она, и Виктор хмыкнул, вновь отхлебнув меда. Его тепло на губах казалось сладким поцелуем. Он ничего больше не сказал, просто наблюдал за танцующим пламенем, играющими детьми и волнами, пропитывающими песок.______________________________
29 сентября 2016 так ты отпускаешь его — ты выписываешь свое имя на его коже, ведешь пальцами по его ребрам. ты целуешь каждую родинку на его теле, словно соединяешь вместе звезды, пытаясь углядеть космическое произведение искусства. (ты наполняешь карманы камнями и голову водой и позволяешь волнам поглотить тебя.) ты целуешь его утром и на ночь, улыбаешься, когда он готовит тебе чай, ты читаешь газету, а он заглядывает через плечо и целует тебя в шею. ты позволяешь ему оставить отметки на тебе. ты позволяешь ему владеть тобой. (ты оборачиваешься в свою шкуру и поешь песнь моря и тепло магии переполняет тебя.) ты водишь его в твои потаенные бухты, на твои пляжи. ты позволяешь ему целовать руку твоей матери и мило беседовать с сестрой. ты смотришь, как он пишет, высунув язык, и думаешь, что, может, ты и не проклят быть всю жизнь один. (ты влетаешь в синеву и твои ласты становятся крыльями и твоя кожа становится перьями и ты свободен.) ты предлагаешь доставить ему удовольствие, коснуться его, подарить ему ночь перед тем, как море утянет тебя обратно в свое ждущее лоно, но он отказывает, потому что хочет дать что-то взамен, но ты и так только берешь и берешь и берешь. у любви к человеку всегда есть срок годности? поэтому ты позволяешь ему уснуть в твоих объятиях и чувствуешь, как твое сердце ускользает от него обратно в ревущее море.______________________________
Через несколько дней он позвонил матери. Она подняла трубку на третьем звонке, и в ее голосе звучала мягкая укоризна. — Витенька, солнышко, мы давно не говорили, — сказала она. Пару секунд Виктору пришлось вспоминать, как говорить на русском, чтобы ответить. — Прости, — произнес он. — Я был занят. Ее было не провести, конечно. — Ты всегда говоришь, что занят, — отчитала она. — Неужели позвонить своей старушке-маме настолько тяжело, что ты делаешь это дважды в год? — Я звоню чаще, — недовольно сказал Виктор. — А кажется, что дважды в год. На мой День рождения, а потом на твой, — его мать вздохнула. — Это из-за того, что мы постоянно уезжали на соревнования и оставляли тебя со всеми этими нянями? Виктор задохнулся. — Мама! С чего ты так думаешь? — он замолчал. — И сегодня не твой день рождения, так что я звоню тебе чаще двух раз в год. — Должно быть, сегодня у меня счастливый день, — ответила она. — Как ты? Есть новости для мамы? Слишком много слов застряло в горле Виктора, когда он попытался ответить. — Какие новости ты слышала? — спросил он через мгновение, желая проверить, знает ли она уже о Юри. В конце концов, он практически сообщил об их отношениях через Инстаграм. — Я слышала, ты прекрасно обжился в Торвилль Коув, — сказал она. — Тетушка сказала, что ты вроде как и новых друзей завел, и это, думаю, хорошо, учитывая, насколько одинок ты был в Манчестере. Ты пользуешься самоваром, который я тебе подарила? Виктор ощутил, как горят уши. — А, я оставил его в Манчестере, мам, — признал он, опуская голову, пусть и понимал, что она не видит его. — Мой коттедж для него слишком маленький. Она прищелкнула языком. — Ну, перевези его поскорее; скоро зима, и он тебе пригодится, — дала наказ она. Виктор закатил глаза. — Да, мам, — сказал он. Ощутив неожиданное беспокойство, он поднялся из-за кухонного стола, где начал звонок, и подошел к холодильнику, заглядывая в него, чтобы посмотреть, есть ли что-нибудь перекусить. — Ты пропустил ежегодную встречу, знаешь ли, — добавила мать с легким укором. — Я знаю, что по воздуху тяжело путешествовать, а ты, должно быть, очень занят, но я уверена, что бабушка по тебе очень скучает. — Прости, схожу к ней, когда в следующий раз приеду, — сказал Виктор, прижимая телефон плечом к уху и доставая пластиковый контейнер с остатками еды с вечера. Он положил его в микроволновку, чтобы разогреть. — И когда это ты собираешься, а? — поинтересовалась мама. Виктор вздохнул. — Не знаю. Может, скоро? — На твой День рождения? Виктор замычал. — Нет, не думаю. Уже слишком поздно для нормальных цен, даже с Аэрофлотом. Он услышал смех своей матери, и через телефонное соединение голос казался шероховатым. — Может, тогда после конца сезона, м? Мы с твоим папой готовим Мишу и Аню к Парижу, сам знаешь. Виктор помнил их. Молодая пара танцоров на льду, которую тренировали его родители. — Ну, передавай им, что я желаю удачи, — сказал он почти машинально. — Будет приятно видеть, если они наконец доберутся до финала. — Посмотрим, — согласилась мама. — В этом году у них прекрасные программы. Ты же посмотришь, да? Виктор не следил за этим сезоном, и он признал это. — Прости, голова много чем была забита в последние месяцы, — сказал он. — Но я постараюсь посмотреть, когда смогу. — И это лучшее, что ты можешь сделать? — отругала его мать. — Оторвись от своей писанины и посмотри их танцы! Они взяли серебро в Канаде, чтоб ты знал, так что если они хорошо выступят в Париже, то в этом году смогут попасть в финал. Виктор вздохнул. Микроволновка зазвенела, сообщая, что еда согрелась, так что он достал ее, взял вилку и вернулся за стол. — Это прекрасно, мама, — произнес он голосом, полным несказанных извинений. — Я очень постараюсь, клянусь. Ты знаешь, что со мной бывает, когда я пишу. — Никогда не видела, чтобы ты увлекался настолько, чтобы забывал про фигурное катание, Витенька; разве ты не написал про него три книги? — И новеллу, — заметил Виктор. Люди частенько забывали о существовании «Танцующих лезвий». Даже бывшие танцоры на льду вроде его матери. — Да, знаю, — мама вздохнула. — Тогда что случилось? В последний раз ты говорил, что у тебя блок. Ты с ним справился, да? — Ну, да, — ответил Виктор и замолчал. — И нет, — признал он. — Мама, кое-что случилось. На том конце повисла тишина, а затем его мать вздохнула. — Солнышко, — пробормотала она. — Что произошло? Виктор помолчал, съел немного карри и вздохнул. — Я кое-кого встретил, мам, — сказал он. Она прищелкнула языком. — Я знаю; мы все видим твои посты в Инстаграме, — сказала она, подтверждая его подозрения. Он коротко рассмеялся и съел еще немного. — Хорошо, — сказал он, но следующие слова застряли в горле. Он неожиданно осознал, что не может заставить себя признать собственной матери, что он причинил Юри боль, и из-за него Юри ушел. Что же он за трус такой? — Витенька? — в голосе матери слышалась тревога. — Все в порядке? — Да! — отозвался тот практически моментально. — Прости, что не сказал о нем раньше. Его мать засмеялась. — Теперь я лучше понимаю, почему ты так долго не звонил, — заметила она. — Видимо, у вас там все серьезно. Эти слова задели сильнее, чем он ожидал. — Ага, — произнес он, откладывая вилку. — Мы теперь вместе живем, так что… — ну, жили. Они жили вместе. Но он не мог заставить себя сказать это сейчас матери. — Это чудесно! На твоих фотографиях он кажется таким милым мальчиком! Не думаешь привезти его к нам, когда приедешь? Виктор поперхнулся. — Может быть? — выдавил он из себя. — Нам пришлось узнавать его имя из тех подсказок, которые оставляли все остальные, — беспечно продолжила его мать. — Его зовут Юри, так? — Ага, — отозвался Виктор, впиваясь ногтями в большой палец. — Он здесь? Можно с ним поговорить? Виктор покачал головой, только потом понимая, что это бессмысленно. — Нет, он занят, — соврал он, и слова вышли легче, чем он ожидал. — К тому же он немой, так что все равно не смог бы с тобой поговорить. Последовало молчание, а затем удивленное «о». — Вот как! Жаль, — произнесла его мать, быстро оправляясь. — Тогда, может, в следующий раз, через «ФейсТайм»? Ты можешь переводить мне его жесты — ты раньше прекрасно умел говорить с бабушкой…. Виктор рассмеялся. — Да, может быть, — сказал он. — Мне надо идти. Передашь Мише и Ане, что я желаю им удачи? — Да, да, — согласилась его мать. — До свидания, солнышко. — До свидания, мама, — и Виктор повесил трубку, отложил телефон, а затем прижал руки к лицу и рухнул на стол. Ноутбук Юри стоял на краю, подключенный к сети и мягко светящийся. Тени на кухни стали длиннее с момента начала звонка, и Виктор, вздохнув, поднялся включить свет. Двери могли открыть в любое мгновение, и Юри мог войти в дом со шкурой в руках и светом в глазах. Виктор почти что усмехнулся, когда воображаемый Юри повесил свою шкуру, как пальто, пропел «Милый, я дома», а затем отправился доедать остатки карри. Его ногти оставили лунки на большом пальце, а пальто на вешалке у двери упорно не желало походить на тюленью шкуру.______________________________
21 сентября 2016 иногда я жалею, что не потерял девственность пьяным в каком-нибудь туалете прокуренного бара или в сэнт-эндрюссе, чтобы перестать бояться потерять виктора из-за того, что мне все еще почему-то неудобно заняться с ним сексом. иногда я жалею, что не могу сказать себе просто справиться с этим, перестать брезговать блуждающими руками и изучающими губами. я сказал ему, что в следующий раз позволю коснуться, и мне все еще предстоит исполнить это обещание, но я боюсь, что когда настанет следующий раз и я не позволю к себе прикоснуться, он наконец-то поймет, что я неудачник, и уйдет. но во всем остальном все хорошо. все остальные чувства так хороши. я знаю, что секс тоже должен приносить удовольствие, но так сложно сделать следующий шаг. так сложно понимать, насколько сильно я хочу его, и все же не находить в себе смелости потянуться и взять. что если я это сделаю, а он все равно уйдет? он мог выбирать из студентов хартфорда и знаменитостей манчестера, и я знаю, что пусть многое и не подтверждено, но студенты колледжа торвилля буквально бросаются на него. это просто вопрос времени, когда он устанет добиваться меня и уйдет к другому. как я смогу в одиночку удовлетворить его, если даже не знаю, как?______________________________
Был где-то конец ноября, День рождения Юри, когда Виктор столкнулся с Пхичитом в небольшом кафе. Стол Пхичита был завален книгами, на нем стоял ноутбук, и парень что-то записывал, но когда Виктор прошел мимо него к прилавку, он схватил его за запястье, даже не отрывая взгляда от экрана. Виктор сглотнул. Пхичит наконец поглядел на него, закончив предложение, и кивнул в сторону стула напротив. Виктор молча сел. Пхичит закрыл ноутбук и пару секунд голодно изучал его из-за сложенных рук. — Не видел Юри в последнее время? — спросил он мило, но с серьезным лицом. Виктор снова сглотнул. — Он рыбачит на Гебридах, а что? Пхичит замычал. — И не вернется даже на свой День рождения? — поинтересовался он. Виктор пожал плечами. — Он вернется, когда вернется, — произнес он. — Много рыбы надо поймать, думается мне. — Ну точно, — холодно отозвался Пхичит. — Потому что я спрашивал о нем у Нишигори, и они понятия не имеют, где он. — Он иногда так делает, — сказал он, и ложь слетала с языка с легкостью. — Уходит туда рыбачить где-то на месяц. Его семья об этом знает. — Он не отвечает на сообщения и звонки. Я знаю, что Гебриды далеко, но сигнал там есть. — Думаю, иногда он очень увлекается рыбалкой, — ответил Виктор, пожимая плечами. Пхичит сузил глаза. — Удивлен, что ты не пошел с ним. В плане, на Гебридах весьма чудесно даже в это время года. Виктор ощутил, как ладони начали потеть. Он скрыл их между бедер под столом. — Слушай, иногда людям просто нужно побыть одним, — сообщил он. Пхичит вскинул бровь. — Так вы поссорились, — холодно сказал он. Виктор моргнул. — С чего ты так считаешь? — поинтересовался он. — Ты говоришь о том, что ему нужно побыть одному, — ответил Пхичит. — Так что он либо злится на тебя, либо вы с ним поссорились. Виктор смотрел на него с открытым ртом, но затем быстро натянул широкую улыбку. — Ну, значит, ты будешь рад услышать, что не прав, — сообщил он, хотя Пхичит на самом деле подобрался куда ближе к правде, чем он ожидал. Пхичит замычал. — И что же тогда произошло? — поинтересовался он, изучая Виктора глазами. Виктор сглотнул. — Ему нужно было порыбачить на Гебридах без меня, вот и поехал, — сказал он. Пхичит фыркнул, явно не покупаясь. — Слушай, чем больше ты врешь, тем хуже получается, — сказал он. — Я думаю, что ты хороший человек, Виктор, пожалуйста, не переубеждай меня в этом. Виктор вздохнул, нервно потирая руки под столом. — Я правда хотел бы сказать тебе больше, Пхичит, серьезно. Но я не могу, правда. Пхичит замычал, лениво водя пальцем по уголку книги рядом с ноутбуком. — Это я могу понять, — наконец, сказал он. — Я просто хочу знать — вы ссорились? В плане, между вами были какие-то проблемы, из-за которых он неожиданно поехал на Гебриды на месяц? Улыбка Виктора застыла. — Нет, — ответил он. Это было правдой. Юри не ругался на него, когда Виктор вернул ему шкуру. Он даже улыбнулся и поблагодарил. А затем он ушел. Но Пхичиту не нужно это знать. Виктор поднялся и подошел к прилавку заказать латте и круассан. Когда через пару минут он отхлебывал свой кофе, он молча пожелал Юри счастливого Дня рождения, где бы он ни был.______________________________
10 сентября 2016 он уже отдаляется от меня? он постоянно говорит, что не заслуживает меня, что я слишком хорош для него, но он уклоняется от моих более смелых касаний, словно раненый зверь, и я могу только удерживать себя от слез каждый раз, когда он откладывает нашу близость. может, он хочет кого-то, с кем действительно можно поговорить. или кого-то, кто голосом даст ему понять, каков он в постели. кого-то, ради кого не нужно учить новый язык просто чтобы общаться. может, он просто хочет чего-то легкого с кем-то легким. может, меня ему слишком много. может, меня ему недостаточно.______________________________
Месяц подошел к концу. Юри так и не вернулся.______________________________
27 августа 2016 любить виктора никифорова — словно преследовать торнадо, словно плыть по течению наводнения, словно прыгнуть в жерло вулкана. любить виктора никифорова — словно стоять в центре суперновой, словно взлетать в стратосферу, словно кататься на краю замерзшего водопада. но любить виктора никифорова — словно купаться в солнечных лучах, словно ощущать вкус прохладной воды после долгого пребывания в пустыне, словно тепло глинтвейна зимним утром. любить виктора никифорова — словно слушать стук дождя по окну, словно открыть коробку дорогого шоколада, словно наблюдать за костром на пляже.______________________________
С каждым днем, проходящим без привычного звука шагов Юри по полу коттеджа, Виктор волновался все больше и больше. Каждое утро заставало его на вершине утеса над малым пляжем, глядящим в море, пытающимся высмотреть знакомую голову Кацудона среди синевы. Каждый вечер заставал его в ожидании за кухонным столом, прислушивающимся к шагам у задней двери. Но Юри не возвращался. Дни становились короче и холоднее. На дверях домов начали появляться венки и гирлянды. Наступил декабрь, а с ним пришли праздники и его День рождения. Когда он был молодым, это был веселый день, особенно когда он узнал, что во многих странах это Рождество, но когда он вырос, праздновать стало не так весело. В жизни оставалось все меньше целей и появлялось все больше напоминаний о неизбежности старения и угасания, а затем и смерти. Неужели прошли уже месяцы с момента, когда он думал, что сможет отпраздновать ход времени с Юри? Отметить День рождения Юри, затем его, и все смены времен года и прекрасные возможности, которые они бы принесли? Их первую совместную яркую осень, согреваемую запахами яблочного пирога и тыквенных пряностей. Их первый совместный снегопад, когда они закутались бы в шарфы и пальто и не отпускали бы рук друг друга, встречая вместе зимний холод. Все это казалось, особенно сейчас, несбыточными мечтами. И хуже всего было то, насколько близок он был к их осуществлению. В декабре начал выпадать снег, пусть и совсем немного из-за уровня моря, и за пару дней он таял. Раньше Виктор находил покой в снежинках, любил то, какой знакомой казалась зима. Сейчас он не был в этом уверен.______________________________
10 августа 2016 причины, по которым я все еще сплю: я официально переезжаю из ю-топии жить с виктором никифоровым, который три дня назад сказал, что любит меня.______________________________
Через какое-то время, когда вина стала просто невыносимой, он наведался в «Ю-топию». Когда он пришел, у Мари Кацуки был перерыв; она провела его в другой конец отеля, к смотровой площадке. — Вы еще не видели Юри? — спросил он. Мари смотрела на него с приподнятой бровью. — Могу то же самое спросить у тебя, — ответила она. Желудок Виктора скрутило. — Значит, в «Ю-топию» он тоже не вернулся, — заключил он. Мари замычала. — Может, в этот раз ему нужно больше времени, чтобы вернуться, — протянула она и предложила ему сигарету. Виктор покачал головой, так что она взяла одну сама и убрала пачку, пожав плечами. — Есть идеи, почему он так долго? — Я… на самом деле, не был до конца честен насчет его шкуры, — признал Виктор. Руки Мари, пытающейся зажечь сигарету, резко застыли. Она подняла голову, посмотрела на него, и ее глаза сузились. — Ты что, — произнесла она. — Я спрятал его шкуру, — сознался Виктор. — Я взял ее в середине лета и спрятал. Я не собирался — — В смысле ты «не собирался» прятать его шкуру? Либо спрятал, либо нет, — резко сказала Мари. — В этом и дело. Я не знал, что я натворил, пока она не нашлась, — Виктор поглядел в сторону моря. Зажигалка щелкнула; через секунду он ощутил запах сигареты Мари. — Может, это значит, что он ушел на более долгий срок? Потому что не мог обращаться несколько месяцев, а не один? Мари фыркнула. — Я не знаю, как все будет, потому что не я спрятала его шкуру, — выплюнула она. Виктор почти что видел, как гнев закипает в ней, как в переполняющемся котле. — И что мне, блядь, тебе ответить? Зачем ты сделал это? — Знаю, это плохой поступок, и я был не прав, что... — Это не просто плохой поступок, это глупый поступок. Ты знаешь истории, Виктор; во всех говорится, что шелки, от которых прячут шкуру, никогда не возвращаются. — Я знаю, но... — Но что? Я могу навсегда потерять младшего брата из-за твоего поступка! — Мари зло ткнула пальцем ему в лицо. — Ты хотя бы остановился и подумал об этом, когда был занят кражей его шкуры, а? Что причиняешь боль моему младшему брату? Сыну моих родителей? Другу детства Юко? Протеже Минако? Или, черт, другу множества горожан, а заодно любимой туристической достопримечательности? Он связан со множеством жизней, не только с твоей, знаешь ли. Надеюсь, ты счастлив. — Нет, — выплюнул Виктор, желая проглотить ком в горле, яростно потереть глаза. — Я знаю, сколько он значит для всех вас. Я прекрасно осознаю это каждый раз, когда прохожу мимо кого-то на улице и задумываюсь, знали ли они Юри и беспокоятся ли они из-за его исчезновения, не думают ли они, что я приложил к этому руку. Я даже не помню, как крал его шкуру, да вот украл, видимо. Она нашлась в моем доме, а затем я повел себя глупо и прятал ее еще несколько месяцев, и мне жаль. Мне приходится жить с этим так же, как и всем вам. Мари выдохнула дым ему в лицо слишком близко для утешения, хотя Виктор полагал, что заслужил это. Дым щипал глаза. Он прикрыл их на мгновение. — Ты можешь ненавидеть меня, — сказал он. — Но я просто подумал, что ты заслуживаешь правды. — Я благодарна за то, что ты мне рассказал, — ответила она ледяным голосом. — Пожалуй, тебе пора идти. Виктор кивнул. Он натянул спокойную улыбку, но больше ничего не сказал — просто развернулся и пошел по смотровой площадке, направляясь к ступеням, ведущим на пляж. Песок попал в его ботинки, пока он шел по нему к набережной, но как только он добрался — сразу же обернулся на расплывчатую фигуру Мари Кацуки, выдыхающую синеватый дым в серые небеса.______________________________
7 августа 2016 он сказал, что любит меня.______________________________
На зимних праздниках начался малый туристический сезон, так что все было украшено так, чтобы привлекать толпы людей, празднующих Рождество (и, в меньших размерах, Хануку). На набережной поставили каток. Однажды утром Виктор пришел на него с Маккачином и наблюдал за парой студентов, катающихся, смеющихся и прижимающихся друг к другу, пока их книги и бумаги лежали забытыми в стороне. Позже днем он вернулся один и с коньками. Они немного жали ноги, казались непривычными после стольких месяцев, но он прокатился у бортиков с остальной толпой, избегая столкновения со спотыкающимися школьниками и трясущимися взрослыми. Каток был небольшой, так что было мало места на маневры и абсолютно никакого места для прыжков. Как будто бы он мог, впрочем. Он смотрел, как мимо проехала парочка, держащаяся за руки, и в его сердце вновь открылась рана в форме Юри. Он впился ногтями в большой палец и двинулся дальше, желая ощутить в голове ту прекрасную пустоту, где важно было только скольжение лезвий по льду. Через пару кругов по катку он краем разума понял, что на него смотрят. Однако, когда он обернулся, то увидел только смеющихся детей и отдыхающих от учебы студентов. Хмурясь, он вернулся к катанию, подавляя мысли о Юри, пока они не растаяли, как снежинки на языке. Мысленно он пробежал по хореографии к одной из программ Артура из «Короля и Фигуриста», и пожалел, что на этом маленьком катке не было места откатать ее. — Извините, — через какое-то время услышал он. — Вы Виктор Никифоров? Он обернулся и остановился, увидев трех студентов, с распахнутыми глазами глядящих на него через бортик. Он подкатился к ним и кивнул с улыбкой, и их глаза засияли. — Вау! — воскликнул один из них. — Не удивительно, что вы пишете о фигуристах! Вы очень хороши! Виктор моргнул. — Я просто катаюсь кругами, — сказал он. — Вы очень круто поворачиваетесь и кружитесь, пока катаетесь кругами, — объяснил другой студент. — И кораблик крутой, — добавил третий. Виктор рассмеялся, потирая шею, пусть по спине и пробежала дрожь. Как он забыл об этом? Он только что его сделал! — Я вспоминал хореографию, которую придумал для персонажа одной книги, — сказал он. — Из «Короля и Фигуриста»? — спросил первый студент. Виктор неожиданно ощутил взгляд, направленный в спину. Он поежился и оглянулся, замечая молодого человека, глядящего на него с противоположного конца катка. У него была копна темных волос и пронзительные темные глаза, и среди переполненного катка он казался странно неряшливым. Виктор моргнул и потер глаза. Молодой человек исчез. — Мистер Никифоров? — услышал он. Он обернулся и увидел, что студенты смотрят на него с явным беспокойством на лицах. — Все в порядке? — продолжил второй студент. Виктор тут же натянул улыбку. — Прекрасно, — сказал он. — И да, я думал об одной из программ Артура… Все остальное время на катке он выискивал глазами странного юношу, но больше тот не появлялся.______________________________
30 июля 2016 иногда я задумываюсь, избежал ли я типичной любовной истории шелки или оказался среди одной из них и просто пока не понял этого.______________________________
Виктор проснулся среди ночи, задыхаясь. Маккачин оказался рядом в мгновение ока и принялся вылизывать лицо. Виктор зарылся носом в шерсть пса, ощущая жгущие глаза слезы. — Макка, прошу, — пролепетал Виктор, проходясь ладонью по коричневым кудряшкам Маккачина. — Прошу, не оставляй меня. В ответ его пудель гавкнул, и Виктор пару раз глубоко вдохнул, ощущая под пальцами ровное сердцебиение Маккачина. После этого он долго не мог уснуть, даже крепко обняв своего пса. Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ними вставал тот юноша с катка, мелководье на малом пляже, тускнеющий свет, пробивающийся через поверхность воды у него над головой. Он прижимал руку к груди даже от воспоминания, с болью глядя на пустое место, которое раньше было половиной постели Юри. Теперь там растянулся Маккачин, и Виктор почесал у него за ушами и поцеловал в нос, вздохнув, когда услышал громкий храп. Он кинул взгляд на тумбочку, где до сих пор лежали очки Юри. Напоминание о том, что Юри когда-то действительно тут был, странно успокаивало. Вздыхая, Виктор потянулся, проводя пальцами по холодному металлу оправы, а затем вновь погружая их в теплый мех Маккачина и снова закрывая глаза. Утром вершина утеса над малым пляжем снова была запорошена снегом. Маккачин радостно залаял, когда Виктор застегнул на нем поводок перед утренней прогулкой, явно изнемогая от желания поиграть в снегу. Виктор знал, что он долго не протянет — было слишком тепло, чтобы снег оставался, — но Маккачин издавал презабавные звуки, когда снежинки падали ему на нос, так что его точно стоило вывести на улицу. На катке снова катались люди. Была суббота, так что народа было больше обычного. Туристы тоже толпились у колеса обозрения и карусели, на мгновение напоминая Виктору о летних толпах, а затем он впился ногтями в большой палец и попытался подумать о чем-то еще. Через несколько минут бесцельного хождения он поднял голову и обнаружил себя недалеко от крыльца «Ю-топии». Маккачин радостно залаял, потянув Виктора к отелю, но тот покачал головой и двинулся в противоположную сторону. — Не сегодня, Макка, — сказал он. Маккачин заскулил. Виктор вздохнул, легонько потянул за поводок, и его удрученный пудель развернулся и направился обратно к пирсу. На выходе из кафе-мороженого они наткнулись на Юру Плисецкого. Зима не особо хорошо сказывалась на кафе, потому что никто особо не горел желанием покупать мороженое зимой. Юра только отпирал двери; дыхание срывалось с его губ облачками, а помпон шапки был запорошен снегом. Маккачин гавкнул, и Юра скорчился и поглядел на Виктора. — Выглядишь как говно, — сказал он прямо. Виктор провел рукой по волосам. Они чуть отросли, это точно, потому что он не подстригался где-то с середины сентября. — Я был занят книгой, — в свою защиту сказал он. Юра фыркнул. — Ага, — кисло согласился он. — Поросенок раньше тоже с головой уходил в писательство, и даже он так себя не запускал. — Раньше? — эхом откликнулся Виктор. Юра вскинул бровь. — Что, ты его недавно где-нибудь видел? Виктор сглотнул. — Много кто заметил? — спросил он. Юра пожал плечами. — Все, кто его знает, думают, что ты запер его где-нибудь в подземелье, — сказал он. Виктор открыл рот, чтобы возразить, но закрыл, едва заметив насмешливую ухмылку парня. — Нет, они обеспокоены, но большинство думает, что вы разругались и теперь он прячется где-нибудь в «Ю-топии». К тому же, в колонке сплетен ничего не было, так что это явно не актуальная проблема, в отличие от овцы, недавно заблудившейся на перекрестке. Виктор вздохнул, потер подбородок и ощутил лёгкую щетину. — Я вернул шкуру, — сказал он. Юра замычал. — Это объясняет отсутствие Юри, — заметил он сухо. Виктор нахмурился. — Не станешь орать на меня из-за этого? — поинтересовался он. Юра изогнул бровь. — Уже, — заметил он. — Много раз, — он обернулся к дверям, но тут Маккачин неожиданно зарычал, весь напрягаясь и глядя куда-то за Юру. Виктор проследил взгляд пса, и кровь застыла в его венах. Это снова был тот юноша. Теперь он был покрыт водорослями, и он глядел на Виктора с карусели, и даже издалека было видно его нечеловеческое выражение лица. Виктор отступил, краем уха слыша встревоженный голос Юры, но не понимая слов, пока не ощутил прикосновение к локтю и не оторвал взгляд от видения. — Что? — спросил он, чувствуя себя так, словно в голове была вата. Юра нахмурился и крепче сжал руку на локте Виктора, так, что костяшки побелели. — На что вы смотрите? — спросил он резко. Маккачин гавкнул; Виктор кивнул на юношу за спиной Юры. Тот оглянулся и нахмурился сильнее. — Там ничего нет, — выплюнул он. Виктор моргнул. Вновь поглядел на карусель, но молодой человек исчез. Виктор нахмурился, потирая глаза. — Он был там, клянусь, — выдохнул он. Юра нахмурился. — Кто? — спросил он. — Тот парень, стоял прямо у карусели. У него в волосах были водоросли. Юра нахмурился сильнее. — Водоросли? — повторил он. Виктор кивнул, морщась, когда пальцы на его локте сжались еще сильнее. — Юра? — тихо окликнул он. Парень поглядел на него, осознал, что делает, и отпустил Виктора, скривившись. Виктор осторожно потер локоть, хмуро глядя на Юру. — Ты сам-то в порядке? — спросил он. — Не твое дело, — колко ответил тот, вновь поворачиваясь к двери. Он наконец открыл ее и шагнул внутрь. — Ты уже видел этого парня? Который с водорослями? Виктор нахмурился. — Один раз видел на катке без водорослей. И во сне. Юра сжал губы. — Ага, — кивнул он. — Когда это было? Виктор глянул в телефон. — Семнадцатого числа, — ответил он. Юра выдохнул. — Так я и думал. — Что? — или Юра сошел с ума, или сам Виктор сходит, и он не особо понимал, что из этого страшнее. — Что-то не... — Слушай, все, покрытое водорослями и странно пялящееся на тебя, а потом исчезающее, как только ты подходишь ближе — плохой знак, лады? — выплюнул Юра. — Может, дедушка разберется. Приходи к маяку в среду. У него будет для тебя ответ. — Да я даже не спрашивал… — начал Виктор, но Юра уже захлопнул перед ним дверь кафе. Виктор моргнул, поглядел в сторону карусели, рядом с которой, к счастью, не было странных молодых людей в водорослях. Маккачин заскулил, чувствуя похожее облегчение. Виктор протянул руку и почесал голову пса. — Дай знать, если что-нибудь увидишь, хорошо? — спросил он. Маккачин завилял хвостом. Виктор вздохнул и выпрямился, чтобы направиться домой. Хватит с него впечатлений на сегодня. Только когда он наполовину поднялся по прибрежной тропе, окруженный вихрем снежных хлопьев, становящихся все больше и больше, он осознал, что юноша с водорослями в волосах был весьма похож на Юри.______________________________
12 июля 2016 огни июльской ночью в шотландии нет светляков, но искры костра горят красным и огни волшебных палочек рисуют радугу в темнеющем небе июля я вижу объектив твоей камеры стремящийся выхватить увидеть поймать сохранить память о моем теле в темнеющем небе июля я танцую тебе, мое тело изгибается под звуки неслышимой песни и огни в моих руках сияют цветами в темнеющем небе июля______________________________
В среду была самая длинная ночь в году, и хотя Виктор не горел желанием идти на маяк по холоду и снегу, он все равно пошел, взяв с собой Маккачина и сумку с вещами на ночь — просто на всякий случай. Вой ветра и тяжесть падающего снега предупреждали, что приближается буря. Ветер практически вдул его в маяк, когда он попытался постучать, и едва Мила их впустила, Маккачин быстро отряхнулся от снега, заваливая им Виктора, кинулся к Миле, вылизал ее лицо и отправился обнюхивать комнату на предмет чего-нибудь съедобного. Виктор тоже огляделся. Вход в дом был украшен к Рождеству, в гостиной стояла ель, увешенная бесчисленным количеством игрушечных котиков, и отовсюду свисали гирлянды из остролиста и можжевельника. — Погода не лучшая; мы думали, ты не придешь, — сказала Мила, помогая ему с пальто. Виктор улыбнулся, когда она повесила одежду в шкаф у дверей, и слегка привел себя в порядок, глядя в зеркало. Он сбрил щетину, вымыл и расчесал волосы, и даже надел свитер. Не классический страшный новогодний свитер, конечно, но сегодняшний день и не предполагал надевания страшных свитеров. — Если уж и не смогу выйти из дома из-за снежной бури, то хотя бы буду не один, — сказал он. Мила вскинула брови. — Юри не с тобой? — спросила она. Виктор нахмурился. Он думал, что все уже слышали, что он разбил Юри сердце и все такое. — Нет, — коротко сказал он. Мила кивнула, не до конца понимая, но зато принимая ответ. — Жаль, — произнесла она. — Уверена, ты бы с удовольствием застрял с ним дома. Виктор усмехнулся, неожиданно желая оказаться где угодно, лишь бы не здесь. Он разулся и указал на сумку. — Я взял с собой вещи, если шторм усилится. Где можно… — А, у нас есть еще одна гостевая, — ответила Мила с улыбкой. — Там рядом зал для завтраков и буфет. И я говорю это тебе только потому что иногда, когда ветер сильный, там пахнет едой. Виктор рассмеялся. — Главное, чтобы нашлось место нам с Маккой, — сказал он и прошел с ней по коридору. На стенах висело куда больше портретов и фотографий, чем он запомнил с Хеллоуина, в основном потому что тогда дом был погружен в темноту. Через французские двери он разглядел столовую и кухню, а затем Мила провела его в гостевую, откуда через стеклянные раздвижные двери можно было выйти на веранду и на заснеженный мыс. Возможно, когда снег растает, отсюда будет открываться прекрасный вид на море, но пока что Виктор мог видеть только огромные сугробы, налегающие на стекло. Кто-то разжег камин, прогревая прохладную комнату. Напротив дверей на веранду стояли небольшая кровать и тумбочка. Виктор поставил сумку на кровать; Маккачин с интересом обнюхал подушку кресла, стоящего рядом с маленьким камином. — Нравится? — спросила Мила. Виктор ухмыльнулся. — Просто чудесно, — ответил он. Девушка усмехнулась. — Голодный? Могу чего-нибудь принести. Виктор покачал головой. — Где Юра и… мистер Плисецкий? — Юра в своей комнате, говорит с Отабеком, — ответила Мила, закатывая глаза. — Бека приедет на каникулах на пару дней. Юра неделю об этом болтает. Виктор засмеялся, следуя за Милой из комнаты в кухню. Маккачин пошел за ними, с надеждой помахивая хвостом. Мила принялась рыться по шкафчикам, доставая кружки. — Коля как раз в это время пьет чай; он сидит у себя в кабинете, если нет посетителей, которые хотят посмотреть маяк. Ты хочешь посмотреть маяк? Знаю, ты тут был на Хеллоуин, но… — Не стоит, — быстро сказал Виктор. — Я видел часть на праздниках. Не стоит беспокоиться. Мила пожала плечами. — Как знаешь, — сказала она, ставя чайник. — Хочешь тоже чайку? Виктор снова покачал головой. Мила постучала пальцами по кухонной стойке, дожидаясь, пока вскипит вода. Маккачин с любопытством нюхал все, что видел, пока Виктор не остановил его. — Макка голоден? — спросила Мила, когда вода закипела, и она принялась делать чай. — Могу найти ему чего-нибудь. Виктор тяжело застонал. — Он просто жадничает, — сказал он, потрепав своего пса по голове. — Покормишь его — просто испортишь аппетит. К тому же, он обычно столько даже не ест. Мила замычала, выкинула использованные чайные пакетики и добавила в чашки молока и сахара. — Ну ладно, подожди тогда. Надо отнести Коле чай, — и она добавила более громким голосом: — Юрочка! Чай внизу! Через мгновение послышался ответ: — Принеси сюда! — Нет, спустись и сам возьми, — крикнула Мила, взяв в руки кружку Николая и направляясь к выходу из кухни. — Витя тоже тут. Послышался громкий недовольный стон, а затем злобное топанье по лестнице. Юра враждебно зыркнул на Виктора, пройдя мимо него и забирая чашку чая. За ним прошла невероятно пушистая сиамская кошка, тут же отскочившая от Маккачина, когда пудель к ней повернулся. — Фу, ты притащил пса, — проворчал Юра, облокачиваясь на кухонную стойку и изучая Виктора из-за своей кружки. — Я не собираюсь бросать Макку во время шторма, — возразил Виктор. Юра закатил глаза. — Ага, как скажешь, — сказал он. — Чувствуй себя как дома. Так неловко себя ведешь, что аж тупо. Виктор усмехнулся, когда Юра двинулся к выходу из кухни, и сиамская кошка быстро последовала за ним. Он смог написать немного текста у себя в комнате под веселое потрескивание огня в камине, с Маккачином, уснувшим рядом с креслом. Мысли накапливались на жестком диске; единственное, что объединяло все тексты — то, что они были о Юри. «Напиши о нас». Виктор вздохнул, поднимая взгляд от ноутбука. Комнату освещал только свет затухающего пламени; все воспоминания о свете дня покинули комнату, и по полу стелились длинные тени. Звуки кухни доносились невероятно громко; Виктор слышал, как Мила с Николаем переговариваются о чем-то на русском. Он не мог понять, о чем они говорят. Звуки искажались, словно Виктор слушал их из-под воды. Где-то вдалеке послышался раскат грома. Он поглядел в сторону дверей, замечая на улице следы, которые были оставлены чем-то средним между ногами и ластами. Он моргнул, и следы пропали, а Мила закричала, созывая всех на ужин. На ужин был борщ, по которому Виктор давно уже скучал, потому что борщ был одним из тех русских блюд, которые он не особо понимал как готовить. Он охотно съел его, ощущая на своей макушке пронизывающий взгляд Николая Плисецкого. — Волосы редеют? — пошутил он после долгого взгляда. — Лысина есть, — вмешался Юра. — Юрочка, — упрекнул Николай, но больше ничего не сказал. Виктор усмехнулся, протягивая руку и трогая макушку. На ощупь было нормально, но, может, выглядело хуже. После ужина Виктор решил походить. Когда он двинулся к выходу из столовой, Маккачин с упреком глянул на него из-под стола, но потом продолжил жевать косточки, которые дала ему Мила. Вдали послышался еще один зловещий раскат, почти полностью перекрытый звуками Милы и Юры, моющих посуду — или, по крайней мере, пытающихся, потому что с кухни доносились крики и плеск. Николай, кажется, всего этого не замечал — он сидел у камина в гостиной, налив себе бокал виски, и отблески огня резко очерчивали изгибы его лица. Когда Виктор двинулся к двери, ведущей в маяк, он поднял голову и предупредил: — Не заходи далеко. — Не буду, — пообещал Виктор и распахнул дверь. Фонарь маяка Мыса Торвилля был полностью автоматическим, и Виктор слышал гудение электроаппаратуры, отдающееся во всем маяке. Поднимаясь по лестнице, Виктор разглядывал висящие на стенах портреты предыдущих смотрителей маяка. Разумеется, из-за автоматизации маяка обязанности смотрителя сократились почти до одних только обязанностей почтенного гида, но Виктор был уверен, что раньше Николай Плисецкий действительно выполнял традиционную работу смотрителя. Было мило со стороны города позволить Плисецким остаться жить в этом здании — в конце концов, их семья пробыла здесь почти столетие, и маяк был настолько же их домом, насколько музеем и рабочим местом. В маяке помимо верхней площадки, где находился фонарь, было еще две, объединенные спиральной лестницей. На обеих стояли лавочки и небольшие стеклянные витрины со старинными журналами и картами. Виктор включил свет на лестнице, чтобы видеть, куда идет, и пошел дальше, к самому фонарю и к обзорной площадке. Чем выше он забирался, тем холодней становилось, а от неожиданного раската грома по позвоночнику побежали мурашки, но в конце концов он добрался до самого верха. Фонарь ярко сиял прямо над ним, и напрямую к нему можно было добраться только через люк в потолке площадки. На обзорную площадку вела отдельная дверь, но когда Виктор ее открыл, ледяной ветер бури врезался в него, словно резкий удар в лицо. Снега явно стало значительно больше. Виктор шагнул в снег, коротко морщась, когда тот (ожидаемо) намочил его носки. Он понимал, что скоро пожалеет об этом, но вышел на смотровую площадку, борясь с холодом, и поглядел на раскинувшийся внизу океан. Вид отсюда захватывал. Виктор слегка злился на себя, что не пришел сюда раньше. Луч маяка, словно прожектор, прорезал облака и воду, подсвечивал снежинки, дико танцующие вокруг Виктора. Стоять здесь, среди холодной ночи середины зимы, слушать завывание ветра и раскаты грома, смотреть за проворачивающимся лучом света казалось чем-то почти что сверхъестественным. Отсюда открывалась прекрасная панорама моря; пусть темнота и снег искажали воду внизу, Виктор был уверен, что если прийти сюда в солнечный день и посмотреть в телескоп, то далеко на горизонте можно увидеть очертания Гебридских островов. (И, может, увидеть, не возвращается ли в бухту знакомый тюлень.) Через какое-то время Виктор развернулся обратно к дверям, чтобы вернуться в маяк. Вот только свет фонаря ударил в глаза, на мгновение ослепляя. Часто моргая, чтобы избавиться от пятен перед глазами, Виктор неловко шагнул в сторону двери, но обнаружил, что путь неожиданно перекрыла слишком знакомая фигура. Это был юноша с катка, ужасающе похожий на Юри. Но было что-то неправильное в блеске его глаз, в бледности кожи, в изгибе губ. Он выглядел как кто-то, натянувший кожу Юри, и по телу Виктора пробежала дрожь, не имеющая никакого отношения к окружающему морозу. — Чего тебе от меня надо? — спросил он не-Юри, глядя на ниспадающие с костлявых плеч создания морские водоросли. Тот с любопытством склонил голову и шагнул вперед, и Виктор попятился к перилам смотровой площадки, вцепляясь пальцами в чугун. Ноги онемели; больше всего на свете хотелось получить шанс вернуться в маяк. — Ты просто призрак, — выдохнул Виктор, и его сердце колотилось в груди, пока он миллиметр за миллиметром сдвигался в сторону, подальше от медленно наступающего видения. — Ты не он. Тебя не существует. Создание вновь двинулось к нему медленными и трясущимися движениями, как у марионетки. Виктор был крайне далек от религии, но перекрестился просто на всякий случай. Существо это не напугало — оно продолжило наступать. Раскаты грома становились все громче. Свет фонаря мерцал. С каждой вспышкой тьмы и света существо придвигалось к Виктору все ближе, и вскоре он мог слышать только грохот собственного сердца и судорожное дыхание. Сейчас или никогда. Виктор рванулся мимо существа, подхлестываемый адреналином. Оно развернулось в мгновение, когда Виктор проскочил в дверь и захлопнул ее за собой, на всякий случай еще и запирая, а затем тяжело прислоняясь к ледяному металлу. Он снял с себя испачканные носки и выдохнул. Бам. Бам. Бам. Бам. Четыре удара в дверь. Виктор прижал ладони ко рту, закусывая желание заорать в ужасе. Кровь заледенела так же, как лед на улице. Колени задрожали, как карточный домик, и он слегка пошатнулся, сделав шаг. Послышался гром. Грохочущий звук шагов. Неожиданная вспышка, и все огни маяка — за исключением фонаря — погасли. Виктор тяжело дышал секунду… две… Бам. Руки Виктора взлетели к ушам, пытаясь перекрыть звук. Бам. Удар отразился в груди Виктора, в самом сердце. Бам. Он жарко молился, чтобы дверь выдержала, потому что, что бы ни было снаружи — оно колотило так, что дверь тряслась. Бам. Он скорее ощутил топот шагов на лестнице, чем услышал его. Подняв голову, он увидел во тьме лестницы Николая Плисецкого с фонариком в руке, и луч света подрагивал от его трясущейся хватки. Виктор пошатнулся ему навстречу, все еще прижимая руки к ушам. Николай уложил руку ему на плечи и спешно повел вниз по лестнице. — Что это было? — потребовал объяснений Виктор, едва между ними и созданием оказалось два пролета. Теперь они стояли на полу нижнего этажа маяка — Николай облокачивался о перила, переводя дыхание, а Виктор, сжав зубы, быстро ходил небольшими кругами. Молчание меду ними затянулось, а затем Николай выпрямился и посветил на него фонариком, глядя ледяным взглядом. Виктор вздрогнул и от света, и от взгляда. — Что ты слышал? — спросил Николай тихо. — Стук, — ответил Виктор, сглатывая и поднимая взгляд на мелькающий свет фонаря за окном. — По четыре раза. Николай замычал. Темнота маяка растягивалась вокруг, нарушаемая лишь дрожащим светом фонарика. — Я говорил тебе не заходить далеко, — сказал старик через минуту. — Я вышел только на смотровую, — защищаясь, сказал Виктор. — Я не ожидал, что наткнусь на — на то, что там было. — Как оно выглядело? — спросил Николай. Виктор скривился. — Немного похоже на Юри, но не совсем, оно было все в водорослях и двигалось как зомби. Глаза Николая чуть расширились. — Юрочка упоминал, что ты уже видел его. Сколько раз? — Дважды, — ответил Виктор. — Один раз на катке, один раз, когда я разговаривал с Юрой, — он замолчал и добавил: — Но еще я видел его во сне. Николай кивнул. — Я дам тебе кое-что, поможет уснуть, — сказал он. — И я вынужден попросить тебя остаться здесь до Нового Года, потому что, когда ты вернешься в коттедж — я не смогу тебе помочь. Своими действиями ты разгневал море; море — гордая мать, которой не нравится, когда ее не воспринимают всерьез такие как мы с тобой. Виктор судорожно вздохнул. — Вы… — начал он, но Николай уже шел к дверям в дом, и Виктору оставалось лишь спешно последовать. В доме было так же темно, как в маяке — очевидно, из-за бури вырубилось электричество. Юра с Милой сидели в гостиной и читали у камина. Кошка Юры свернулась у него на коленях и хлопала лапой по страницам, когда Юра их переворачивал. У Виктора было всего пару секунд, чтобы насладиться этой картиной, а затем он заметил, как Николай на кухне пытается зажечь свечи, и пошел помочь. Он зажег Николаю свечи, и кухня озарилась мягким красным и оранжевым светом. Николай тут же принялся рыться по шкафчикам, выискивая что-то. — Можешь вскипятить мне воды? — попросил он. Виктор кивнул. — Конечно, — добавил он на случай, если Николай его не видел, и взял из шкафчика старый чайник. Он включил плиту — газ все еще работал — и поставил на нее чайник. Пока вода нагревалась, Виктор наблюдал за Николаем, достающим различные баночки и подносящим их к огню, чтобы определить содержимое. — Помощь нужна? — спросил он. Николай заворчал и, покачав головой, открыл пару баночек и положил по щепотке из них в маленький марлевый мешочек. Затем он положил в ситечко еще какой-то травы и поставил его в чашку. — Давно не делал чай по старинке, — заметил он через какое-то время. Виктор кивнул. — Ага. Я и забыл, как долго кипятится вода. Николай усмехнулся. Послышалось шарканье собачьих лап по полу, и через мгновение Маккачин вошел в кухню, замахав хвостом при виде Виктора. Он прыгнул — Виктор вжался в кухонную стойку — и Маккачин уперся лапами в плечи Виктора, чтобы удобнее было вылизывать его лицо. — Глупый Макка, — пожурил Виктор, почесывая шерсть пса. — Скучал по мне? — Сколько он у тебя? — спросил Николай. — Мне подарили его щенком, когда мне было двенадцать, — ответил Виктор. Николай приподнял брови. Виктор потрепал Маккачина по щекам, тихо посмеиваясь. Пес оторвался от него и пошел с интересом нюхать Николая, который коротко погладил его и вновь вернулся к своим баночкам и травам. Неожиданно вода закипела со свистом, и Николай тут же пересек кухню, чтобы снять чайник с плиты. Налив воды в кружку, он заварил свои травы и передал чай Виктору. — Пей, — сказал он, и Виктор послушался. Горячая вода слегка обожгла язык, но он ощутил привкус лимона. Отпив больше, он поморщился от боли в обожженном языке. — Что это? — спросил он. — Вербена, — ответил Николай и передал Виктору марлевый мешочек. — Положи это под подушку перед сном. Виктор понюхал мешочек. Он ощутил анис, розмарин и другие лесные запахи, которые не мог различить. — Это для чего? — Для твоих снов, — отозвался Николай. — Если только ты не хочешь снова увидеть предвестье? — Это было предвестье? — спросил Виктор, хмурясь. Николай кивнул. — Знамение того, что произойдет, если ты не вымолишь у моря прощения, — сказал он серьезно. — То есть… — Виктор нахмурился сильнее, пытаясь собрать в мысли в кучу и продолжая пить чай, — то есть Юри умрет, если у меня не выйдет? Николай пожал плечами. — Только ты видишь предвестье, — сказал он. — Ты можешь понимать его как хочешь. Неожиданно глотать стало совершенно невозможно из-за кома в горле. Виктор машинально потер глаза и помассировал виски. Отставив кружку и мешочек, он тяжело облокотился о стойку. — Что мне нужно делать? — спросил он. Николай вздохнул. Виктор поразился, насколько же старым кажется мужчина под светом свечи. Красноватый свет крошечных огоньков только привносил больше контраста чертам его лица. — Не существует единого способа просить прощения у шелки, — начал он, — но, пожалуй, я могу рассказать тебе историю о моем сыне и жене. Виктор кивнул и последовал за стариком — тот взял свечу и провел его вверх по лестнице в комнату, полную книг и карт. Маккачин пошел с ними, с любопытством ткнулся носом в атлас, забрался на диван и свернулся калачиком. Виктор присел рядом со своим псом, чашка чая стояла у него на коленях, согревая их. В комнате было холодно и темно, но Николай зажег от своей свечи еще несколько, стоящих на столике у дивана, а затем сел на соседнее кресло. — Этот город давно связан с магическим народом и морем, — начал Николай, а Виктор наблюдал за игрой света и тени на корешках книг, стоящих на полках. — Как ты можешь знать, мой дед прибыл сюда в 1920, потому что обитающие здесь призраки мешали работе маяка. Он остался здесь в роли смотрителя, когда понял, что у всего города богатая история встреч со сверхъестественным. Виктор глотнул чая, терпеливо дожидаясь Николая, который замолчал и поднял взгляд на книги, словно пытаясь собрать мысли воедино. Загрохотал гром, блеснула молния. Маккачин заскулил, и Виктор погладил его, успокаивая. Через минуту Николай продолжил: — Именно мой дед собрал воедино все паранормальные явления, и именно он вдохновил меня написать книгу о призраках Торвилль Коув. Одна из этих призраков — Серая Дева, которая пошла в свою морскую могилу за возлюбленным шелки, бросившим ее среди волн. Эта история была на слуху несколько веков, а значит, что шелки были в городе задолго до того, как мы с тобой встретили своих. — Значит, ваша жена была шелки, — заключил Виктор, переходя сразу к сути дела. Не то чтобы ему не была интересна сверхъестественная история города — он просто хотел узнать, что сделал Николай. — Ее звали Марьяра, — ответил Николай, — и у нее были волосы цвета солнца и глаза цвета моря. Каждый день я вижу ее в Юрочке. — Вы спрятали ее тюленью шкуру? — спросил Виктор. Николай кивнул, и на его лице читалось сожаление. — Она купалась со своими сестрами в бухте у Мыса Влюбленных, а их шкуры лежали на песке. Я забрал ее. Остальные сбежали, но она не смогла. Я забрал ее шкуру и попросил ее пойти ко мне домой. Мы поженились через месяц. — А что с тоской по морю? — спросил Виктор, хмурясь. — Сколько она продержалась? — Несколько лет, — ответил Николай. — Достаточно, чтобы выносить сына. Я тщательно запрятал ее шкуру. Всегда носил ключ на себе. Но однажды на середину лета я слишком много выпил, и она украла ключ с моей шеи, открыла сейф, забрала шкуру и сбежала. Мой сын, рожденный немым, как и его мать, после этого был сам не свой. — Но он был только наполовину шелки, — заметил Виктор. — Он мог, ну, меняться? Николай покачал головой. — Он вырос, встретил девушку, у него появился Юрочка. Но мне кажется, что его сердце принадлежало лишь матери и морю. Он постоянно выходил на лодке в центр гавани и наблюдал за тюленями. Я ничего не мог для него сделать. Виктор нахмурился. — А что с предвестьем? — спросил он. — Какое оно было у вас? — Я защитил маяк в то же утро, когда впервые увидел своего сына, забранного морем, — ответил Николай. — Я считал, что пока он живет здесь, с ним все будет хорошо, — он замолк, и дыхание Виктора замерло в его горле, когда он заметил в глазах старика влагу. — Юрочке было только два, когда мой сын вышел на лодке в море и больше не вернулся. — Он… — начал было Виктор, но Николай пожал плечами. — Не знаю. Возможно, все было как в истории о молодом Лире Торвилле, которого забрало море и который, как говорят, превратился в тюленя. Все, что я знаю — как только он исчез, предвестье перестало появляться в моих снах и преследовать меня каждый раз, когда я высовывал нос из маяка. — Похоже на нечестное сражение за опеку, — усмехнулся Виктор. Николай коротко хохотнул. — Значит, вы думаете, что это шелки шлет предвестье? — спросил он. Николай замычал. — Возможно, а может и нет. Я всегда думал, что море делает это от их имени. В других историях не было предвестий, так что помощи от них нет: иногда несчастные рыбаки бродили по берегу в бесплодных поисках своих возлюбленных; иногда шелки возвращались, но никогда больше не обращались в людей. Все шелки принимают и отвергают прощение по-разному; Марьяра была удовлетворена, только когда наш сын присоединился к ней. Я не знаю, чего от тебя хочет Юри. Что бы это ни было, Виктор знал, что хочет это сделать. — Это была ошибка. Я не собирался брать шкуру, — сказал он, допивая уже едва теплый чай и водя пальцами по ручке чашки. — Но тогда почему в предвестье появляется Юри? Вы сами сказали, что у вас это был сын, и если шелки посылает его с каким-то требованием, то зачем Юри показывает мне себя? Николай покачал головой. — Это нужно понять тебе, Виктор, — сказал он и поднялся на ноги. — Уже поздно. Электричество восстановят утром, если буря стихнет. Но я хочу, чтобы ты остался здесь до Нового Года; маяк защитит тебя. — Вы думаете, все так серьезно? — спросил Виктор, когда Николай двинулся вниз по лестнице, якобы чтобы позвать Милу и Юру наверх. Николай остановился — его нога замерла на последней ступеньке. — Если я и узнал что-то о магическом народе за всю свою жизнь в Торвилль Коув, так это то, что даже самый ученый и скептически настроенный житель не войдет в круг мухоморов, если его можно обойти. Не стоит шутить с этим. Виктор сглотнул и двинулся на кухню с тяжелым сердцем. Пока Николай призывал Милу и Юру ложиться спать, Виктор забрал с кухни мешочек трав и поглядел на сидящего Маккачина, выжидающе помахивающего хвостом. — Мы идем спать, — сообщил Виктор, ведя пса в свою комнату. Огонь давно превратился в угольки; Виктор разжег его снова и добавил еще дров. Наконец, он забрался в постель, рядом свернулся Маккачин, и он долго смотрел в потолок, прислушиваясь к завыванию ветра и снега и к звону серебряных колокольчиков где-то высоко наверху. А затем он положил мешочек с травами под подушку, закрыл глаза и попытался уснуть.______________________________
5 июля 2016 о любви, эрос: каждый раз, когда я целую его, я понимаю, что хочу большего. я жажду касаний его пальцев, жара его губ. каждый сантиметр моего тела, где он касается, покалывает долгое время после его ухода. я хочу лежать в его руках, пока не смогу больше ощутить разницу в запахах наших тел. я хочу быть заполненным им всеми способами, так, чтобы сердце взрывалось радостью каждый раз, когда пересекаются наши взгляды. я хочу заползти под его кожу и сделать ее своей, вселиться в его душу так, чтобы в ней не осталось место ни для чего и ни для кого другого. что ужасает меня, что это не просто причуда или каприз; это пробирающая до костей нужда, переполняющая от макушки до кончиков пальцев. каждый атом моего тела стремится к нему. возможно ли умереть от тоски?______________________________
После той первой ночи, все последующие ночи до Дня рождения Виктора были откровенно скучными. Буря утихла к утру двадцать второго, электричество дали, но дороги полностью расчистили только к двадцать третьему. Несколько волонтеров, среди которых были Георгий, Сынгиль и Кристоф, расчищали тротуары и пешеходные дорожки. Так что вечером они закончили у маяка, и Николай послал к ним Юру и Милу с благодарностями и глинтвейном. Все волонтеры завалились в дом, чтобы погреться у камина, и Виктор из дверей наблюдал за Маккачином, подходящим к каждому и требующим внимания. Кристоф вопросительно глянул на него через всю комнату; Виктор ничего не ответил, лишь отвел взгляд. Он попытался занять себя чем-нибудь на кухне; ранее днем он помог Миле с имбирным печеньем, и теперь занялся глазурью, украшая человечков и снежинки маленькими точками и линиями. Он услышал смех Милы из комнаты, когда кто-то из волонтеров что-то сказал; если так и дальше пойдет, он украсит все печенье к тому моменту, как она вернется. — …странно видеть Виктора без Юри Кацуки рядом? — неожиданно спросил Кристоф, и рука Виктора замерла на кондитерском мешке. — Они что, поссорились? — Если честно, не знаю, — ответила Мила. — Он ничего не говорит. — Потому что не твое дело, старуха, — влез Юра. — И вообще, чего тебя так парят Псина с Поросенком? — Кстати говоря, Кацуки в городе с октября не появлялся, — заметил волонтер, чьего голоса Виктор не узнал. — И он тогда выглядел весьма подавленным. Как думаете, что-то случилось? — Вы спрашивали в «Ю-топии»? — спросил другой волонтер. — Семья Кацуки должна знать, что с ним случилось. — Минако сказала, что когда в прошлом месяце ходила подарить ему подарок на День рождения, Мари его забрала и сказала, что передаст, когда он вернется, — сообщил Кристоф. — Вернется откуда? — спросил кто-то. — Не знаю. Меня поражает, что он бросил Виктора одного. Они казались просто неразлучными. Виктор ощутил на руках странную влагу и осознал, что это слезы. Он вытер глаза, отложил мешок и тяжело оперся о стойку. Звуки гостиной расплылись в фоновый шум, заглушенные болезненной пульсацией собственного сердца. В ту ночь, лежа без сна в постели с Маккачином у ног и звоном колокольчиков в ушах, он думал о словах Николая, сказанных в первую ночь. «Не существует единого способа просить прощения у шелки». — Что мне делать? — спросил Виктор у комнаты, прижимая ладони к глазам. — Как тебе показать, насколько мне жаль? Дни продолжали наступать и проходить, как прилив, и Виктор проживал их как оглушенный. Он не заметил, как наступило двадцать четвертое, и Юры с Николаем нигде не было видно, потому что они на два часа поехали в Инвернесс. Отабек Алтын объявился в доме перед самым закатом, весь закутанный во фланелевую и кожаную одежду и с шарфом на шее, с которым Юра играл, как кот. Юра поставил для него раскладушку в своей комнате, но Виктор был уверен, что за все время пребывания здесь Отабека, на ней будет лежать только его спортивная сумка. — Итак, Витя, — сказала Мила за ужином в тот же вечер. — Я пригласила всех из чата, кто в городе на праздниках, на твой завтрашний День рождения. Какое-то время Виктор молчал. Пирожки Николая были слишком вкусные, ими нужно наслаждаться молча. Когда он наконец проглотил, то отложил пирожок и улыбнулся. — Это хорошо, — сказал он. — Кто придет? — Кристоф и Георгий хотели, — ответила Мила, вытаскивая телефон и глядя в него. — Еще Сара, и она сказала, что Микки тоже может прийти, и Эмиль вернулся из Праги, так что он тоже, скорее всего, зайдет. Виктор вскинул бровь. — А что насчет Лео и Гуанг-Хонга? Или Пхичита? — Пхичит вернулся домой в Бангкок после экзаменов, — сказала Мила. — Он весь полет писал в чат; как ты вообще пропустил? Виктор рассмеялся. — Я отключил уведомления, — пояснил он. — Я тоже хотела, но все равно не стала, — вздохнула Мила. — Вот, а Лео улетел в Калифорнию к семье, и Гуанг-Хонг с ним. Так что они тоже не в городе. — Все равно больше, чем в прошлом году, — пошутил Виктор. — В прошлом году были я, бутылка водки и все семь сезонов «Девочек Гилмор» по Нетфликсу. — Боже, да ты жалок, — насмешливо сказал Юра. — Так бывает, когда ты постоянно пишешь и ни с кем не знакомишься, — парировал Виктор. — Однажды ты оглядываешься и понимаешь, что тебе исполнилось двадцать семь и у тебя нет никого, с кем было бы приятно отпраздновать этот день. А затем в подарок ты получаешь только писательский блок. И носки от матери. — Говоришь как будто о себе, — заметил Отабек с усмешкой. Виктор хмыкнул. Его прошлогодний день рождения не был настолько жалок; он долго говорил по телефону с матерью, благодаря за носки, а затем Яков поужинал с ним (в китайском ресторане, потому что на Рождество были открыты только они). Но затем Яков весь вечер жаловался на свою бывшую жену, и Виктору пришлось оттаскивать собственного агента от бутылки с вином и отправлять его на такси домой. Сам он хотя бы сначала добрался до дома, а уже потом начал пить и смотреть «Девочек Гилмор». Объективно говоря, это был не худший День рождения. Но в этом году, кажется, он мог сложиться еще лучше. Хотя, конечно, не хватало одного шелки, чтобы он стал самым лучшим. Все следующее утро было занято готовкой и выпечкой, но Виктору строго запретили вмешиваться, раз уж он был именинником. Поэтому он поиграл с Маккачином в снегу, постоянно ожидая увидеть темноволосых людей, покрытых водорослями. Но никого не было. Гости стали приходить около шести, когда ночь уже укрыла собой город, и луна ярко отсвечивала от снега. В доме было тепло и уютно; свет из окон падал на уличный снег. В гостиной весело мерцали огни елочной гирлянды, и под ветвями дерева стояли подарки. Сара с Микки пришли первыми, неся с собой бутылки ягодного вина и меда. Мила забрала их у Сары и поцеловала девушку, а затем унесла бутылки на кухню. Через несколько минут к ним прибавилась бутылка Бехеровки от Эмиля, картонная коробка эгг-нога (скорее всего алкогольного) от Кристофа и коробка конфет с ликером от Георгия. — Чую я, что это не просто так, — заметил Виктор, разглядывая увеличивающееся количество алкоголя на кухне. Мила засмеялась. — Я попросила их принести выпить, чтобы мы могли разобраться с едой, — сказала она. — Георгий просто проявил креативность. Виктор замычал. — Уверена, что тебе не нужна моя помощь с готовкой? — спросил он. Мила цыкнула. — У меня есть Юрочка и все остальные! — она шлепнула руку Виктора, тянущуюся к тарелке с рулетиками. — Даже не думай! Виктор вздохнул и налил бедному себе стакан эгг-нога. И точно, в нем был ром. Он налил себе еще немного. Алкоголь слегка снял напряжение, согрел изнутри, приятно вскружил голову. Рождественские песни, громко играющие в гостиной, стали раздражать меньше, и все вокруг казалось чуточку забавней, чем до этого. Конечно, он смеялся и улыбался и будучи трезвым тоже — годы фальшивых улыбок в кругу семьи определенно не прошли даром, — но теперь, когда мозг не пытался определить, кто знает секрет Юри, а кто нет, стало как-то полегче. — Как там в Праге? — спросил он Эмиля, сев рядом с ним на диван в гостиной и наблюдая за мерцанием огня в очаге. Мила принесла рулетики, а заодно оставшиеся пирожки и имбирное печенье. С кухни доносились запахи другой готовящейся еды, и было слышно, как Мишель с Юрой препираются, сколько чеснока надо куда-то там класть. Эмиль слегка усмехнулся, принимая кружку эгг-нога из рук Георгия. — Много людей, — сказал он. — И слегка прохладно, но далеко не так, как здесь. — Магазином занимается твой отец, да? — спросил Виктор, а Георгий втиснулся на диван с другой стороны, лениво листая что-то в телефоне. — Он сказал, что ты уехал в университет, но не сказал, в какой. Эмиль усмехнулся. — А, в Карлов университет, — ответил он. — Что изучаешь? — Финансы. Надеюсь в будущем нормально заниматься магазином, сам понимаешь. — То есть ты не останешься в Праге после выпуска? Эмиль рассмеялся. — Я только поступил! — заявил он. Но затем его взгляд скользнул к зеркалу, через которое был виден суетящийся на кухне Мишель Криспино, и выражение лица заметно смягчилось. Виктор неожиданно очень заинтересовался своим эгг-ногом. Эмиль немного неловко кашлянул. — А ты как, кстати? — спросил он. Виктор пожал плечами, отпивая эгг-ног и глядя на висящие на стенах фотографии. Мягкая печальная улыбка Марьяры Плисецкой выглядывала из уголков семейных снимков. — Могло быть и лучше, — произнес Виктор. Он почти ощутил, как задумчиво кивает Эмиль. Тот, казалось, не знал, что сказать — или как минимум пытался узнать о его самочувствии, не упоминая при этом одного конкретного темноволосого шелки. Виктор уже хотел попытаться сменить тему разговора, когда Георгий опередил его, поднимая свой телефон и показывая им фотографию брюнетки, целующей в щеку какого-то мужчину. — Вы на нее посмотрите, — пожаловался Георгий. — Как будто меня вообще нет. Эмиль посмотрел на экран, а затем снова на него. — Она живет в России, — заметил он. — Наверное, она о тебе просто забыла. — Но я-то о ней не забыл! — Георгий злобно погасил экран и потер лицо. — Даже сейчас я слышу ее сердцебиение рядом со своим. — Мужик, — хохотнул Эмиль. — Может, стоит ее отпустить. — Я никогда не смогу от нее освободиться! — простонал Георгий, подпирая голову рукой. — Она в моих венах, как водка! — Водка в конце концов усваивается, — заметил Виктор, хотя с каждым страстным заявлением сердце начинало биться чуть чаще. Боль Георгия отдавалась и в его сердце. Он потянулся и похлопал Георгия по спине. Тот издал звук, похожий на тот, что издает спускаемая шина, и снова потянулся за телефоном. А Виктор думал, что это он мазохист. Именно в этот момент в гостиную вошел Кристоф с имбирным печеньем во рту и в руках, и уселся в кресле напротив. Виктор кивнул ему, тот кивнул в ответ, достал телефон и принялся лениво листать. — Пхичит запостил фотку в Инсту, — сказал он вместо приветствия, показывая сэлфи Пхичита, стоящего в кругу семьи. — Кажется, Рождество он проводит неплохо. — Нам стоит тоже сфотографироваться, — предложил Эмиль. Кристоф фыркнул. — Зачем, чтобы вызвать у него «Синдром упущенной выгоды»? Жестоко. — Ну, он мог бы остаться с нами в Торвилле, — отозвался Эмиль, пожимая плечами. — Сам виноват? Виктор был рад, что Пхичита здесь нет. Он не знал, смог бы пережить, скорее всего, неизбежные расспросы Пхичита о местоположении Юри, не раскрыв всему миру существование шелки. А это только сделало бы все хуже. Через какое-то время подали ужин — борщ, вареники, жареную свинину, пирожки и другие закуски. Виктор ел, пока в него влезало, и свалился на диван как раз когда Мила с Сарой вынесли торт, а Юра начал (весьма радостно) тянуть его за уши. Все спели ему «С Днем рождения тебя», он задул свечи и начал распаковывать подарки, принесенные Милой из-под ели. Он вообще не ожидал подарков, если честно. Но, опять же, он не ожидал и того, что из-за Юри кто-то вообще захочет праздновать его День рождения. Юри куда более тесно общался с городским сообществом, чем он; удивительно, что они не выгнали Виктора из города из-за одних только подозрений. Он распаковал подарок Кристофа и фыркнул, увидев, что тот подарил ему черные трусы со стразами. — Стильно, — заметил он, держа их двумя пальцами. Усмешку Кристофа можно было назвать не иначе как сладострастной. Переходя к другому подарку, он краем сознания задумался, что ему подарил бы Юри, если вы между ними все сложилось получше. Он не сильно задумывался, что сам бы подарил Юри — он весь ноябрь провел, пытаясь не сильно задумываться о Юри, — но когда он извлек милый блокнот с парой коньков, оттиснутых золотом на обложке, он машинально вспомнил о куче тетрадей, оставленных Юри. Он получил еще больше подарков. Юра подарил ему плюшевого пуделя, в точности похожего на Маккачина (Виктор снял их рядышком и запостил фото в Инстаграм), Георгий дал пару билетов в «Корнер Синема», а Отабек — деревянную перьевую ручку с его инициалами. После того, как он поблагодарил всех за подарки, Николай передал ему сверток коричневой бумаги и сказал открыть позже. «Позже» наступило, когда все засобирались домой в зимнюю ночь, громко распевая и держась друг за другом. Виктор наблюдал за ними из дверей вместе с Милой, Юрой и Отабеком — Николай давно уже пошел спать. Фамильные часы в коридоре пробили полночь. — Ну, — сказал Юра, широко зевая и потягиваясь, — я спать. Пошли, Бека. — Мог бы и помочь помыть посуду, — проворчала Мила. — Утром, — возразил Юра, уже прислоняясь к Отабеку, который слегка покачивался. — Сейчас спать. С Днем рождения, Виктор. — О, так ты все же знаешь, как меня зовут, — мило заметил Виктор. — Заткнись, Псина, — парировал Юра, отворачиваясь и за руку ведя Отабека к лестнице. Мила улыбнулась Виктору, быстро его обняла и пошла за ними. — С Днем рождения, — сказала она с лестницы. — Счастливого Рождества, — отозвался Виктор. Мила рассмеялась. — В этом доме Рождество празднуют в январе, — заметила она. — Я почти поверил, — с ухмылкой отозвался Виктор. — Спасибо за праздник. Мила с улыбкой кивнула и поднялась по лестнице. Виктор собрал свои подарки, включая сверток от Николая, и направился в свою комнату. Маккачин, всю вечеринку обнюхивающий остатки еды и ластящийся к Георгию, сейчас свернулся на его постели. Виктор разжег камин, желая прогреть комнату, и устроился в кресле, чтобы открыть сверток. Это оказался черный блокнот с приложенной запиской из «Ю-топии». Виктор ощутил ком в горле, читая ее. Вздохнув, он отложил сверток к другим подаркам и забрался в постель. Последнее, что он увидел, перед тем как провалиться в сон — пламя очага, танцующее и выгибающееся, как возлюбленные под луной ночи середины лета.______________________________
3 июля 2016 причины, по которым я уверен, что сплю: виктор никифоров поцеловал меня на колесе обозрения. не раз, что могло бы быть просто удивленным ответом на мои глупые действия, не два раза, что могло бы быть случайностью или шуткой, а восемнадцать, и я сосчитал каждый из них.______________________________
Оставшиеся дни до Нового года прошли в суете. Делать уборку в доме перед новым годом оказалось шотландской традицией, и на маяке это не было исключением. Виктора втянули помогать с уборкой, начиная от выбивания ковриков до мытья полов и прочистки труб по всему дому. В эти дни он попросту падал в постель сразу после ужина, слишком уставший даже для снов. И отсутствие снов его вполне устраивало. Они закончили с уборкой в ночь перед кануном Нового года, но в ту ночь Виктор снова видел сон. Ему снилась яркая полная луна, сияющая в глазах его возлюбленного шелки, и ощущение его в руках, когда они кружились по пляжу. В волосах Юри были голубые розы, и тело Виктора покалывало везде, где касались пальцы Юри. Но как только они приблизились друг к другу, как только губы Юри оказались на расстоянии выдоха от его губ, подул сильный резкий ветер, треплющий волосы и одежду. Постепенно он сдул здоровый лоск с лица Юри, и под ним оказалась гримаса предвестья. При виде его сердце Виктора пропустило удар; его кровь застыла. Затем прилив накатил на берег, его волны взмыли, как цунами, сбили Виктора с ног. Предвестье следило за ним почти с любопытством, синие розы превращались в гниющие водоросли, лунный свет отсвечивал от острых зубов, а оно все приближалось. Виктор боролся против течения, но оно с пугающим рвением несло его навстречу предвестью, чей рот словно увеличивался, широко раскрываясь, словно желая поглотить полностью — Виктор резко проснулся. Поглядел на телефон. Наступил канун Нового Года. Он медленно достал марлевый мешочек из-под подушки и осторожно понюхал травы. Он убрал мешочек обратно, обнял Маккачина и начал прислушиваться к звону колокольчиков и волнам, бьющимся о камни под мысом, пока снова не уснул. Утро наступило слишком уж быстро, пусть и принесло с собой запах выпечки, доносящийся с кухни. Виктор полежал в постели еще немного, наблюдая за Маккачином, принюхивающимся во сне, и слушая бормотание новогоднего выпуска шоу под названием «Субботняя кухня». — …первый гость в двух домах, так что ему понадобится черный кекс… Виктор тихонько хрипло застонал. Первый гость в Новом году. Он помнил нечто подобное и в Манчестере, хотя там все было в значительно меньших размерах. Но он никогда не покупался на это, что, правда, могло объяснить его одиночество. Ему нужно, чтобы кто-то первым вошел в его коттедж в Новом году, пусть он и не живет в нем уже неделю. Как только дороги расчистили, он сходил туда только за одеждой. Коттедж казался странно печальным в своей воздушной белоснежности, частички существования Юри все еще были разбросаны по комнатам, как лодочки в море. День проходил лениво, по сравнению с предыдущими. Большую часть утра Виктор провел в постели, наблюдая за Юрой и Отабеком, играющими во дворе. Еще он сходил погулять в начале дня в компании Маккачина, и вернулся под звуки проклятий из гостиной, где Юра с Отабеком рубились в «Марио Карт». То, что выпекалось утром, уже давно остывало на кухне — Виктор видел, что это нечто, похожее на буханку белого хлеба, — а Николай заворачивал корзинку, полную угля, печенья и виски. — Что это? — спросил Виктор, указывая на корзинку. — Подарки, — сказал Николай. — Отабека попросили быть первым гостем у Криспино и Неколя. — О, — произнес Виктор. — Есть шансы, что я уговорю его заглянуть ко мне домой на обратном пути? — суеверие или нет, но в следующем году ему понадобится вся возможная удача. — Спроси его, — предложил Николай. — Уверен, он не будет против. Отабек согласился с легкостью, учитывая, что он и так планировал зайти в два дома. Разобравшись с этим, Виктор вернулся в свою комнату пообниматься с Маккачином и написать поздравление Якову. Ночь наступила быстро, и вместе с ней ожил город в предвкушении Нового года. На набережной снова устраивались гуляния и празднества, на пляже вновь жгли костер, и повсюду была куча глинтвейна и шампанского. Толпа на набережной была внушительная и шумная, но среди нее многих не было. Особенно странным казалось отсутствие Пхичита. Около одиннадцати пришел Кристоф, впихнувший свечу Виктору в руку. — Это для шествия со свечами, — пояснил он. — Не помню, чтобы на странице Торвилль Коув в Википедии было что-то об этом, — возразил Виктор. — Это тайная традиция, — отозвался Кристоф, подмигивая. Он поднес зажигалку и поджег фитиль. — Осторожней, не дай ему погаснуть до полуночи. — Почему? — спросил Виктор. — Потому что тогда желание не исполнится, — отозвался Кристоф. — В одиннадцать пятьдесят все начинают заходить в воду. Заходишь настолько далеко, насколько можешь, загадываешь желание, и в полночь задуваешь свечу. Если пламя погаснет до этого, то весь следующий год тебя будут преследовать неудачи. — Звучит напряжно, — заметил Виктор. — Поэтому многие не заходят в воду слишком далеко, — ответил Кристоф и пошел дальше со своей корзиной, полной свечей. И действительно, чем ближе была полночь, тем больше людей двигалось в сторону воды. Виктор наблюдал за молодежью, заходящей в волны, покачивая свечами, стараясь держать их подальше от воды. Он разулся на набережной, как и все остальные, и двинулся по песку. Покрытый снегом песок казался странным под его голыми ногами, и ледяная вода сделала только хуже. Вначале он, как и почти все остальные, стоял у самой кромки воды, пламя его свечи тускло мерцало на фоне бесконечной черноты ночи. Вокруг него блестели точно такие же огоньки в руках других людей с другими историями. Он двинулся в волны. Насколько далеко зашел Юри, когда в последний раз участвовал в этом ритуале? Он зашел в волны, как эти храбрые (и безрассудные) дети? Или стоял ближе к берегу? Ледяная вода обожгла кожу Виктора, когда он зашел дальше в воду, и волны промочили штанины. От соленых брызг его пламя танцевало, но он прикрыл свечу, пока вода не затушила ее. Виктор поглядел вперед, на темный горизонт. Желание. Он понятия не имел, чего желать. Он ничего не пожелал, когда задувал свечи на торте на свой День рождения несколько дней назад. Он не знал, чего желать сейчас. Подул ветер; Виктор закрыл рукой пламя, оберегая его. В голове всплыло незваное изображение Юри, танцующего с синими розами в волосах. Он вновь ощутил странный укол и почти что выпрыгнул из собственной кожи, когда обернулся и увидел глядящее на него предвестье. — Не подходи ближе, — предупредил он. Предвестье склонило голову, но не двинулось. Виктор видел корону из водорослей в его волосах, а его взгляд был непостижим. Он смотрел на предвестье, смотрел, думал и представлял это создание в теплых оттенках, с яркой улыбкой на губах, с живыми глазами. Он превратил его в воображаемого Юри, которого создал в одинокие летние дни, натянул это изображение на существо и взмолился. — Юри, — пробормотал он. — Прости за все, что сотворил с тобой. Люди вокруг него смеялись и кричали громкими счастливыми голосами. Но Виктор склонил голову и ощутил жар свечи у своих пальцев. — Я был неправ, когда забрал твою шкуру, — прошептал он, — когда заставил тебя выбирать, кто ты есть. Хотел ли я этого или нет, помнил ли я об этом или нет, я был неправ. Он поглядел вниз, на воду, закручивающуюся у его колен, и закрыл глаза. — Вот мое желание, Юри, — пробормотал он, позволяя ощутить холод воды и воздуха, позволяя учуять соль брызг, услышать людей, ведущих обратный отсчет. Среди толпы он слышал голос Хироко. Она желает, чтобы ее сын вернулся? «Десять». — Я не прошу тебя вернуться. Я не прошу тебя остаться. Я даже не могу попросить тебя простить меня. «Девять». — Но я прошу тебя понять. Вот мое желание. «Восемь». — Прошу, Юри. Мне больше нечего от тебя скрывать. Не о чем просить. «Семь». — Прошу, просто пойми меня. «Шесть». — Пойми, что я люблю тебя, и что я до ужаса боялся потерять тебя. «Пять». — И помимо всего, пойми, что я тебя отпускаю. «Четыре». Пламя его свечи замерцало, но не погасло. «Три». Виктор вдохнул, и на короткое чудесное мгновение на том месте, где стояло предвестье, увидел только Юри с танцующим в глазах пламенем свеч, с синими розами в волосах. «Два». Он моргнул, и видение пропало. «Один». И все как один задули свечи, и пляж погрузился во тьму. В этой новой темноте Виктор ощутил, как кто-то взял его за руку. Он вцепился в нее, игнорируя немеющие ноги, и свободной рукой потянулся взять другую руку. Кто-то начал петь, и один за другим вступили остальные. Это была длинная песня, знакомая песня. Виктор слышал ее много раз, на разных новогодних праздниках. Но никогда еще он не слышал ее так, как слышал на пляже Шотландии в полночь Нового года с только что погасшей свечой в руках и странным огоньком надежды в сердце. Он запинался на строках, не привыкший петь, бормотал слова, которые не помнил. Но никого это не волновало; все пели так, как могли. И потихоньку вразнобой все дошли до последних строк и скрестили руки. «За старое доброе время, мой дорогой, за старое доброе время». «Мы еще поднимем бокал доброты за старое доброе время». И когда закончилась песня, все, все еще не опуская рук, кинулись друг к другу и к морю. И несмотря на холод, окружающий его, Виктор ощущал только тепло.______________________________
24 июня 2016 места, где я мог оставить свою шкуру: на малом пляже, в старой расселине, которая иногда полна крабов. в потаенной бухте у подножия мыса возлюбленных, под камнями, разрезающими волны на острые линии. под смотровой площадкой ю-топии, но не в туристический сезон, где ее могли найти дети. под веревками в лодке юко, где она все равно в конце концов оказывается, если юко на нее натыкается. места, где я мог оставить свое сердце: с виктором никифоровым, который принял мой секрет поразительно спокойно, а потом пригласил на ужин. ущипните меня; должно быть, я сплю.______________________________
Дым удушал его. Огонь жег, выдавливал из легких весь воздух. Сердце Виктора заходилось; он отчаянно хватал ртом воздух, но вдыхал только дым. Вся комната казалась адом. Он не понимал, снится ли ему кошмар или он действительно умирает. Он распахнул глаза, но моментально закрыл их, потому что дым резал глаза. Но когда он снова открыл их, то обнаружил себя в задымленной комнате, пропитанной тяжелым запахом можжевельника. — Худшая часть Нового года, — проворчал Юра, сидящий за столом напротив. Виктор вопросительно вскинул бровь, но только закашлялся. — Насколько я понимаю, твой дед делает это, чтобы благословить дом, — заметил Отабек, сидящий рядом. Он выглядел относительно бодрым для человека, который провел несколько часов после полуночи, заходя первым не в один, не в два, а в пятнадцать домов и предлагая подарки, чтобы Новый год был благополучным. Конечно, его тоже щедро одарили алкоголем и деньгами, так что в маяк он вернулся богатым и пьяным человеком. (На маяке он тоже стал первым гостем. И Виктор настоял, чтобы и в его коттедж он тоже заглянул на обратном пути.) — Благословить дом, конечно, но какой ценой? — проворчал Юра и чихнул. — Я где-то читал, что эта традиция типична для шотландского нового года, — безмятежно отметил Виктор, а дым все распространялся. Потирать глаза было не лучшей идеей, но это не отменяло того, насколько хотелось это сделать. Поэтому он сел на свои руки, чтобы избежать искушения. — Лучше бы мы придерживались старой деревенской традиции, — уколол Юра. — Ну, знаешь, переодеваешься в корову, и все гоняются за тобой с палками. Лучше бы меня избили в костюме коровы, чем приходилось терпеть этот дым. — Так реально делают? — спросил Виктор, приподнимая бровь. — Сейчас не особо часто, — отозвался Юра, пожимая плечами. — Но я помню, что в детстве такое видел. Когда мы были во втором классе, Томми Мур сказал, что кошки для девчонок, так что я врезал ему палкой и сказал, что это в честь Нового года. Отабек фыркнул. — Так ты всегда был таким очаровательным, — сказал он спокойно, и Юра ухмыльнулся. Когда прошла, кажется, вечность, Николай наконец-то вернулся в гостиную, держа в руках горящую ветвь можжевельника, и затушил ее, сильно дунув. Мила вышла из кухни с бутылкой виски и несколькими стаканами, наливая всем алкоголя. Юра тут же схватил стакан и подскочил к ближайшему окну, раскрывая его настежь и сначала заглатывая чистый воздух, а затем опрокидывая стакан виски. Отабек помог открыть ему еще пару окон и дверей, хотя только Юра преувеличивал приятность свежего воздуха, дующего из окон. Мила фотографировала, как он высовывает голову из каждого окна и тяжело дышит, пока Юра не заметил и не наорал на нее. Виктор, в свою очередь, взял стакан виски и направился в свою комнату. Для начала он открыл окна и дверь и вышел на улицу, в холодное зимнее утро. Свежий воздух Нового года пронзил его насквозь, и, глубоко вздохнув, Виктор Никифоров принял решение.______________________________
4 июня 2016 сегодня я не встретился с виктором, но вместе этого снова навестил своего тезку и положил цветы на его могилу. я знаю виктора уже больше месяца, и все еще боюсь подпустить его ближе. я ценю каждую минуту, что мы проводим вместе, но словно краду их, и продолжаю думать, что он мог бы проводить свое время лучше и с лучшими людьми. я хочу помочь написать ему новую книгу всеми способами, но все равно ощущаю себя надоедливым бременем, постоянно отягощающим его.юри за то, что познакомил меня со своей матерью, которая готовит лучший кацудон на свете
было бы забавно, да?______________________________
Кому: Яков Фельцман (yfeltsman@lidwinajackson.co.uk) От: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) Будь рядом Прекрасное название для моего нового сборника поэзии, да? Но ты хотел книгу, так что да, будет тебе книга. Просто представь: Завершивший карьеру японский фигурист сбегает в Шотландское нагорье, где влюбляется в человека-лебедя. Там будет фигурное катание на озере! И волынки! И шотландский Новый год! И фигурист до середины зимы не понимает, что тот милый юноша, которого он встретил во время Самайна, на самом деле лебедь! Будет забавно, я слегка поэкспериментирую, но это будет того стоить! целую, вн ps: поздно, знаю, но веселой тебе Хануки! — Кому: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) От: Яков Фельцман (yfeltsman@lidwinajackson.co.uk) Re: Будь рядом Витя, Тебе нужно привести в порядок подачу идеи. -Яков P.S. Такая и была. — Кому: Яков Фельцман (yfeltsman@lidwinajackson.co.uk) От: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) Re: Re: Будь рядом Но ты бы прочел, так ведь? Вот тебе отрывок, который у меня есть. целую, вн ps: даже не расскажешь, как все прошло? Вложения: бр-1.docx — Кому: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) От: Яков Фельцман (yfeltsman@lidwinajackson.co.uk) Re: Re: Re: Будь рядом Витя, Судя по всему, ты очень загорелся этой идеей. Не могу тебя за это винить. Отрывок вполне себе ничего. Ты стал лучше передавать эмоции. Раньше им не хватало искренности — ты закручивал любовные истории так, что они были меньше о любви, а больше о самой истории, так что приятно хоть раз увидеть нечто противоположное. Судя по всему, ты возвращаешься к своим поэтическим корням и становишься более честен с читателем, что тоже хорошо. Хотя я не уверен, что стоит писать что-то столь явно личное. -Яков P.S. Определенно нет. — Кому: Яков Фельцман (yfeltsman@lidwinajackson.co.uk) От: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) Re: Re: Re: Re: Будь рядом Я почти забыл, что ты следишь за моей инстой. целую, вн ps: серьезно? все настолько плохо? — Кому: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) От: Яков Фельцман (yfeltsman@lidwinajackson.co.uk) Re: Re: Re: Re: Re: Будь рядом Витя, Когда ты мне не звонишь, приходится следить за тобой другими способами. В любом случае, я согласен дать тебе шанс. Сколько по времени у тебя займет рукопись? -Яков P.S. Могу сказать только то, что кое-кому пришлось вызывать пожарных. — Кому: Яков Фельцман (yfeltsman@lidwinajackson.co.uk) От: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) Re: Re: Re: Re: Re: Re: Будь рядом Уже над ней работаю, пришлю тебе где-то в марте/апреле? Тебе электронную версию или физическую? целую, вн ps: вау. — Кому: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) От: Яков Фельцман (yfeltsman@lidwinajackson.co.uk) Re: Re: Re: Re: Re: Re: Re: Будь рядом Витя, Ты знаешь, что мои старые глаза не переносят этих новомодных экранов. Пришли мне ее по почте, и один из моих помощников распечатает. -Яков P.S. «Вау» подходящее слово. И на будущее: никогда не позволяй детям зажигать менору паяльником.______________________________
10 мая 2016 виктор никифоров идиот. он должен был надеть спасательный жилет прежде чем отправиться в середину залива писать, потому что, конечно же, он попадет в шторм, и, конечно же, я не дам ему умереть, так и не узнав, о чем будет его следующая книга, так что пришлось его спасать. лицо все еще покалывает там, где он касался моей щеки.______________________________
Виктор расчистил коттедж в первые несколько дней после своего возвращения. Он оттер все столешницы, плитку в ванной, навел порядок в вещах. Даже проверил, хорошо ли укрыт его кабриолет, пусть он и не водил его с лета. Уборка была, разумеется, способом отделить вещи Юри от своих, чтобы затем убрать их в те же коробки, в которых они прибыли. Эти коробки и чемоданы он убрал в кладовку, решив потом отправить обратно в «Ю-топию». Он не выгонял Юри; ему нужно было отпустить его и двинуться дальше с мыслью о том, что он может никогда не вернуться. Так что в какой-то мере он выгонял его. Но Виктор понимал, что разберет коробки обратно, если Юри появится и попросит. Он просто больше не ждал этого. И все равно его кровать была слишком большая, даже когда в ней спал Маккачин. Стол был слишком длинным. Дом был слишком пустым. Разве так было всегда? Неужели кто-то мог настолько изменить само понятие пространства, что его в его отсутствие все казалось больше, чем должно было? Но как только коттедж был убран, как только все следы Юри были запакованы в коробки и скрыты за дверьми кладовки, Виктор смог сесть за свой (слишком длинный) стол и начать собирать свои стихи и мысли в связный рассказ рукописи. Не все в нем было таким, как в действительности, конечно. Личности изменились. Места обрели другие названия. Ни у фигуриста, ни у лебедя не было имен — они были Я и Ты соответственно; Хасецу, Япония, и Авимор, Шотландия. Крошечные платформы, на которых едва задерживаются проезжающие мимо поезда, тихие туристические городки, связанные самым неожиданным образом. «Я скольжу по изгибу твоего позвоночника, по линии шеи. Твое тело — балет; любовь к тебе — па-де-де». Он никогда не чувствовал себя таким свободным с момента написания «О геометрии снежинок». И это, возможно, говорило о многом.______________________________
______________________________
В конце января начали приезжать студенты, ожидающие новый семестр. Приезжали и новенькие, в основном по программам обучения за рубежом. Виктор наткнулся на девушку, которая говорила, что она из Университета Хартфорда, и был рад, что она не вспомнила, что он наведывался в различные братства кампуса для исследований. Гуанг-Хонг, Лео и Пхичит тоже вернулись, но это означало, что уезжает Эмиль, возвращаясь в Прагу на новый семестр. Отабеку тоже пришлось вернуться в Алматы почти в тот же день, когда закончилось празднование Нового года, через неделю после самого праздника. Судя по словам Милы, Юра не был особо этому рад, но ему тоже пришлось начать ходить в школу, так что он хотя бы все понимал. — Как там в Калифорнии? — однажды днем спросил Виктор Гуанг-Хонга, пока рассматривал новинки в книжном. Из-за надвигающегося Дня Святого Валентина весь магазин был полон сувениров красных, белых и розовых оттенков, а среди новинок значительная часть была любовными романами. — Было очень весело! — ответил Гуанг-Хонг, отхлебывая кофе и улыбаясь Виктору из-за прилавка. — У Лео очень приятная семья, особенно его бабушка, она так хорошо готовит! И на мой день рождения они отвели меня в Диснейленд, а еще мы ездили в Санта-Монику и даже в Ла-Хойю, хотя поездка туда и обратно была просто кошмаром. Раньше он учился в университете Сан-Диего, пока сюда не переехал, ты знал? — Да ладно, — произнес Виктор, останавливая палец на обложке какого-то шотландского романа, где был изображен полураздетый воин. Виктор усмехнулся. — Ага, — вздохнул Гуанг-Хонг. — Не могу все рассказать; это личное. Виктор согласно замычал, рассматривая другой шотландский роман. — А тут на полках много полуголых шотландцев, — заметил он. Гуанг-Хонг встретил смену темы облегченным вздохом. — У владелицы магазина странное чувство юмора, — сказал он, — но я думаю, что ей на полном серьезе нравится «Чужестранка», так что… Виктор фыркнул, ставя книгу обратно на полку. — Я был в Южной Калифорнии только во время промо-туров, так что, боюсь, видел лишь Лос-Анджелес и книжные магазины в центре Сан-Диего. Как думаешь, теперь стоит поехать? — Теперь? — переспросил Гуанг-Хонг. — Как, типа… переехать? — Возможно, — осторожно ответил Виктор. — А что с Юри? Он поедет с тобой? Виктор пожал плечами. — Там так же солнечно, как говорят? — Когда мы там были, каждые два дня шел дождь, — сказал Гуанг-Хонг, слегка хмурясь. — Мы хотели увидеть буквы Голливуда из Обсерватории Гриффита — особенно когда услышали, что кто-то их раскрасил баллончиком, — но не смогли из-за дождя. — Но дождя не было, когда вы ездили в другие места, да? — Ну, он шел, когда мы ездили в Диснейленд, но от этого там было меньше народа, так что мы смогли побольше покататься, — Гуанг-Хонг чуть покраснел, возможно, вспоминая что-то, о чем не желал упоминать. — Но на пирсе Санта-Моники и Ла-Хойе было солнечно, и в Ла-Хойе сейчас сезон щенения, так что мы видели маленьких тюленей! Рука Виктора, лежащая на очередной книге, замерла, когда мужчина развернулся к Гуанг-Хонгу. — Маленьких тюленей? — эхом отозвался он. — Ага, Ла-Хойя — лежбище тюленей. Почти как Торвилль, только наши обычно остаются здесь только на время щенения и линьки, а у них они постоянно там. Виктор замычал, без особого энтузиазма листая книгу, а затем убирая ее обратно на полку. — Есть фотографии? — Вообще, да. Мне показалось, я один раз заметил там Кацудона, но Лео сказал, что Кацудон вряд ли бы оказался где-то в Калифорнии, так что я снял его, загрузил в Инстаграм и позвал Пхичита, — Виктор проследил, как Гуанг-Хонг достает телефон и листает фотографии. — Смотри, — сказал он, и Виктор перегнулся через стойку, чтобы посмотреть на экран телефона. Он сощурился. — Все тюлени кажутся черными, когда только вылезли из воды, — заметил он. — И Лео так же сказал, — ответил Гуанг-Хонг, а затем запустил видео. — Но ты посмотри, как он движется. Виктору пришлось признать, что движения тюленя на видео были знакомыми. — И все же, все слишком размыто, чтобы точно сказать, — произнес он, игнорируя участившееся сердцебиение и трепет в животе. — Но он очень милый. — Ты еще не посмотрел все — вот! — и Виктор застыл. Потому что тюлень на видео явно заметил съемку и помахал плавником. — Вау, — произнес он с улыбкой (но больше ради Гуанг-Хонга; внутри он ощущал полный раздрай). — Как думаешь, он тебя узнал? — Может быть! — воскликнул Гуанг-Хонг, широко улыбаясь. — Но что Кацудону делать в Сан-Диего? — Не знаю, — ответил Виктор, а Гуанг-Хонг запустил видео повторно. Тюлень снова помахал в камеру. — Это может оказаться совпадением. — Ага, — пробормотал тот чуть грустнее. — Но хотелось бы думать, что это не так. Виктор согласно замычал, и странное тепло с новогоднего пляжа вернулось в его сердце, пока он смотрел на машущего в камеру тюленя и слушал записанный смех Гуанг-Хонга.______________________________
24 апреля 2016 причины, по которым я сплю: виктор никифоров сказал, что мы танцевали вчера на вечеринке, и проводил меня до ю-топии после того, как маккачин набросился на меня на фермерском рынке. я либо сплю, либо все еще пьян и у меня галлюцинации. мне даже не нравятся вечеринки, так как кто-то вроде него мог обратить внимание на кого-то вроде меня? и если это все реальность, почему она была так жестока и забрала у меня все воспоминания о прошлой ночи? я знаю, что много выпил и что пхичит говорил, что виктор часто смотрел на меня, но я никогда даже не думал, что у меня будет возможность его встретить. и что насчет жестов. много кого отпугивают жесты.______________________________
Было странно разрываться между тоской по кому-то и осознанием, что тосковать не стоит. Ну, не совсем странно. Виктор знал, что пару раз уже такое ощущал, но обычно по отношению к людям, которыми точно не смог бы обладать. Ну, или ему, как минимум, нравилось собственное представление о них, а запретный плод был слаще обычного. Сейчас все было по-другому — он думал о Юри, скучал по Юри, ждал его возвращения, пусть и пообещал отпустить. В такие моменты он писал, направляя свои эмоции в слова о персонажах, среди которых не было его, описывая ситуации, которые не происходили с ним, но вызывали те же самые чувства. «Сломай меня и собери воедино. Я не могу сказать, что без тебя во мне чего-то не хватает, но, возможно, наше слияние породит два уникальных единых целых». Его жизнь была прекрасней, когда в ней был Юри, но до встречи с шелки он не был сломанной половинкой, и не стал ею сейчас. Вот только верил он в это не всегда, и в этом и была разница. Иногда ночами он не мог сопротивляться тоске. Иногда ночами он лежал без сна, просматривая видео с Кацудоном в Инстаграме. Черный тюлень выпрыгивал из воды перед пирсом под лай Маккачина; вылезал на землю, с интересом глядел в камеру и возвращался в воду; высовывал голову у лодки с тройняшками Нишигори, и Лутц кричала что-то, указывая на рыбу, трепещущую у него в пасти. Виктор просматривал самостоятельно сделанные фотографии, где тюлень играл с Маккачином, и ощущал трепет сердца, словно на него дул сильный морской ветер. Но иногда ночами он был чуточку сильнее. Чуточку увереннее в своем желании избавиться от мыслей о Юри, переполняющих голову, и убрать их на задворки разума на черный день. То, что было между ними, пока шкура не пропала, пока не кончилось лето, было прекрасно. Он знал, что всегда будет вспоминать это с нежностью, и неважно, сколько времени пройдет. Поэтому в четверг после Дня Святого Валентина он зашел в «Качу», где Кристоф чистил стаканы, игнорируя как одиноких людей у бара, так и счастливые парочки, обжимающиеся в кабинках и за столиками. — Как обычно, Виктор? — спросил Кристоф, пока Виктор лениво изучал меню напитков. — Хм, — сказал Виктор, хмурясь. — Может, лучше «Секс на пляже»? Кристоф усмехнулся. — Это просьба? — спросил он. Виктор, оторвавшись от меню, вскинул бровь. — Возможно, — ответил он. — А ты хорош? — Умоляю, — мурлыкнул Кристоф. — Да я даже во сне смогу с ним справиться. Виктор усмехнулся. — А что еще умеешь? Кристоф вытянул губы. — Пробовал «Кричащий оргазм»? Виктор вскинул и вторую бровь. — Звучит заманчиво. Оба коктейля ему принесли в течение часа, и гудение от водки в голове стало приятной заменой роящимся в голове мыслям о Юри и словам. Кристоф лениво болтал с ним о каких-то фотографиях, которые он готовит к предстоящей выставке в Альтвегге, и Виктор кивал и мычал в такт его историям о сложностях и проблемах фотографов в сельской местности Шотландии. — …и я сказал ему, что меня задолбало фотографировать ежей, потому что только они, кажется, и жили на этом чертовом острове; когда я там был, даже тюлени туда не заплывали — Виктор? Ты в порядке? Виктор моргнул, заметив беспокойство на лице Кристофа, и улыбнулся. — Все прекрасно, — сказал он. — Тяжело, наверное, было, — сказал Кристоф, наливая ему стакан воды, чтобы запить, — проводить День Святого Валентина одному. «Секс на пляже» уже наполовину опустел. Виктору было даже отчасти интересно, куда же он делся. — Он уже прошел? — спросил он, и улыбка стала кривовата. — Да, — ответил Кристоф. — И это был мой день рождения. Я пригласил весь чат к себе домой выпить. Ты не пришел. — Я перестал читать чат, — со вздохом ответил Виктор. — После Нового Года все как в тумане; я потерял счет времени. Кристоф задумчиво замычал. — Ты так и не смог связаться с Юри? Виктор покачал головой и покончил с «Сексом на пляже». Кристоф налил кружку пива другому посетителю, но взгляд его не покидал Виктора. — И как ты думаешь, он все же вернется? — спросил он. Виктор вспомнил видео, которое показывал Гуанг-Хонг. Пожал плечами. — Гуанг-Хонг думает, что он в Южной Калифорнии, — сказал он, принимаясь за «Кричащий оргазм». Он был меньше, но в нем явно было больше алкоголя, чем в предыдущем. Он чуть передернулся, отпив. — С чего бы? — спросил Кристоф, и Виктор моргнул. Он забыл, что не все в городе знают секрет Юри. От этой оговорки начали гореть уши, в желудок скрутило. — Думаю, он просто принял кого-то за Юри, — сказал он спешно. Это не было ложью; Юри всегда ускользал от взглядов как людей, так и тюленей. Не то чтобы сам Виктор смог бы не заметить его в толпе, конечно. Кристоф кивнул. — Наверное, — сказал он. — Не только ты думаешь, где он, кстати. Мы все волнуемся, но Кацуки не особо горят желанием говорить, где он. Но, вообще, странно, что ты ничего не знаешь, раз уж ты его партнер и все такое… — Ага, — отозвался Виктор. Отпил воды. — Но Пхичит говорил, что спрашивал тебя об этом, а ты ответил, что он рыбачит на Гебридских островах, — заметил Кристоф. — Но это было в ноябре. Он же все еще может быть там, да? Виктор пожал плечами. — Никто не знает, где он, — ответил он. — Особенно я. — Сочувствую, — произнес Кристоф. — Видимо, ссора была жуткая. Виктор нахмурился. — Почему все считают, что мы поссорились? — А как еще ты объяснишь то, что он не сказал тебе ни куда поедет, ни что будет делать? — Кристоф смотрел на него с печалью. — Я, может, и люблю поматросить и бросить, но даже я не оставил бы человека, с которым в серьезных отношениях, даже не сказав, где я. Виктор вздохнул. Кристоф был прав. И он действительно причинил Юри боль, пусть они и не ссорились. И он это понимал. — Я не особо хочу об этом говорить, — признал он. — Я просто хочу оставить все в прошлом. — И поэтому напиваешься после Дня Святого Валентина, — сказал Кристоф. — Умно. Виктор фыркнул. — Заткнись и налей еще, — парировал он, и Кристоф с охотой налил. К тому времени, как еще несколько напитков кончились, бар закрывался, а Виктор расползся по стойке; его голова приятно гудела, и он слушал, как Кристоф собирает оплату и выпинывает посетителей. Затем тот убрал все стаканы и повернул табличку на окне на «Закрыто», и принялся вытирать столы и стойку. Он остановился, увидев Виктора, и вздохнул. — Не собираешься уходить, Виктор? — спросил он. Виктор нахмурился. Он хотел пошевелиться, но тело было слишком тяжелым. — Хз, — с усилием проговорил он. Кристоф вздохнул. — Все настолько плохо? У меня есть диван, если хочешь переночевать здесь. Виктор не особо понимал, как нужно передвигаться по ступенькам или как в целом вести себя с гравитацией и самим существованием, но с помощью уговоров и поддержки Кристофа он смог забраться наверх, на площадку над баром. Из квартиры Минако доносилась музыка; она пульсировала у него в ушах и вызывала желание танцевать. — Эй, — окликнул Кристоф, открывая дверь и проталкивая Виктора в квартиру, а затем усаживая на диван. — Давай не будем вредить себе, танцуя в коридоре, а? Дай-ка сниму с тебя ботинки, — и он снял. — Макка, — неожиданно произнес Виктор, осознавая, что не выпустил пса на ночь. — Все с Маккачином будет в порядке, — сказал Кристоф. — Ты все равно не сможешь добраться назад, да? Виктор покачал головой. Кристоф уже звонил кому-то. Он говорил слишком тихо, и Виктор не слышал. Он лег на диван небольшой квартирки и уставился вверх, на зернистый потолок. Это что, плесень там в углу? Отвратительно. — …Я скажу ему, что ты сам вызвался, спасибо. Пока, — произнес Кристоф и повесил трубку. Поглядел на Виктора сверху вниз. — Пхичит сказал, что выпустит твоего пса, — сообщил он. Виктор улыбнулся, вновь сев и потянув за ворот свитера и воротник рубашки. Последние несколько часов ему становилось все жарче, но до этого он не пытался с этим ничего сделать. Так что он стянул свитер, замечая, что в выражении лица Криса, залитого тусклым светом из окна, появилась легкая нерешительность. — Прости, жарко, — пояснил Виктор. Кристоф усмехнулся. — Ну конечно. — Это правда, — возразил Виктор, снова оттягивая воротник рубашки. — Тут очень жарко. В ответ Кристоф издал какой-то полузадушенный хрип, и Виктор нашел это уморительным. Он принялся расстегивать рубашку, наслаждаясь относительной прохладой, появившейся от того, что он раздевался в жаркой комнате. Взгляд Кристофа скользнул по его груди, и он явно сжал зубы. Виктор облизнулся, и в ответ Кристоф слегка дернулся. — Я… пойдуспущусьзакончуубираться, — проговорил он и бросился из комнаты. Неожиданно забеспокоившись, Виктор поднялся и прошел по квартире, открывая шкафчики на кухне и высовывая голову из окна. Море мерцало в лунном свете, а огни пирса не горели. Было темно и холодно, и он спешно закрыл окно, ощущая, что туман в голове слегка расступился. На лестнице снова послышались шаги, и Виктор вернулся на диван как раз перед тем, как Кристоф вернулся в квартиру, закрывая за собой дверь и кидая ключи на столик у двери. — Нужна зубная щетка? — спросил он. — Пижама? Еда? Виктор пожал плечами, отталкиваясь от дивана и вставая. Мир вокруг закружился от резкой потери равновесия, и Кристоф поймал его, не дав полностью завалиться. Виктор хихикнул, обвивая мужчину за плечи и глядя ему в глаза. — У тебя такие длинные ресницы, — сказал он первое, что пришло на ум. У Юри тоже были длинные ресницы. Они очень мило смотрелись, когда он закрывал глаза. Юри — нет. Не сейчас. — Спасибо, это «Мейбеллин», — протянул Кристоф суховато. Виктор рассмеялся, все еще не отпуская Кристофа, даже когда ровно встал на ноги. — Виктор? — Витя, — настойчиво сказал тот. А затем в голове резко всплыла мысль. — Ты говорил, что раздел с личной жизнью на моей странице Википедии скучный. Кристоф рассмеялся. — Ну, так и есть. Только заметка о твоем бывшем и о том, что в интервью ты сказал, что вы расстались из-за того, что разные. — Ты говорил, что я никого не могу соблазнить, — проныл Виктор, заодно надувая губы. Кристоф издал странный хриплый стон на выдохе. — Считай, что я ошибался, — выдавил он. — Почему? Соблазняешься? Кристоф фыркнул. — Ты пьян, Виктор. — И это полностью твоя вина, сам знаешь. — Знаю, — Виктор ощутил, что его опять усадили на диван. — Поэтому я должен быть ответственным и не воспользоваться тобой в таком состоянии. В плане, что... Виктор заткнул его единственным известным ему способом. Кристоф на мгновение застыл, а затем расслабился в поцелуй, уложил ладонь Виктору на затылок, языком коротко касаясь губ Виктора. Тот со слабым вдохом приоткрыл рот, позволяя углубить поцелуй, и его собственная рука коснулась бедра Кристофа, прижимая его к своему бедру. Но затем Кристоф снова замер, разорвал поцелуй и убрал от себя руки Виктора. Он отступил от дивана на несколько шагов, качая головой, и принялся рыться по шкафам спальни, пока не нашел футболку и зубную щетку, и кинул их на столик. Виктор дернулся в сторону, ощущая, как внутри роятся эмоции, которые он не понимал, но точно знал, что одна из них — разочарование в себе. Кристоф тоже, кажется, заметил это, и вздохнул, с более мягким выражением на лице опускаясь перед Виктором на колени. — Прости, — сказал он. — Так будет лучше. Если мы зайдем дальше, утром ты можешь пожалеть. Виктор моргнул, ощущая, как в уголках глаз щиплют слезы. Кристоф вздохнул, потянулся и уложил ладонь на его щеку. — Я не хочу быть заменой Юри, сам понимаешь. Это будет не честно по отношению к нашей дружбе. Виктор кивнул. Кристоф был прав, пусть Виктору отчасти казалось, что он сдерживается. Но он все равно убрал руку мужчины от своей щеки, замечая, что на мгновение на его лице мелькнуло разочарование, тут же скрытое улыбкой. — Пойду принесу тебе одеяло, — через мгновение предложил Кристоф, поднимаясь на ноги. — Можем поговорить утром. Я не злюсь — думаю, мало кто разозлился бы, если бы их поцеловал Виктор Никифоров, — но… да, — он потер шею, неловко усмехаясь, и отошел обратно к шкафу, чтобы найти одеяло. Несколько секунд Виктор сидел на диване, а затем натянул футболку и стащил с себя штаны. Гул в голове почти прошел, и он оглянулся на кухню, успевая заметить, как движутся шторы и из-за них появляется белая персидская кошка Кристофа. Она кинула на него взгляд, а затем вновь ушла за штору. Виктор вздохнул, закрывая лицо руками. Через мгновение он ощутил теплоту одеяла и поднял голову, видя на лице Кристофа печальную усмешку. — Спокойной ночи, Витя, — сказал он. — Ночи, — отозвался Виктор и натянул одеяло. Сердцебиение пришло в норму; сейчас он мечтал либо забраться в самую глубь земли, либо пойти на пляж и позволить волнам унести его в открытое море. Он впился ногтями в ладони, дожидаясь, пока Кристоф выйдет из ванной и направится в собственную постель, выключив свет. Затем он нащупал в кармане штанов свой телефон, захватил щетку и на цыпочках ушел в ванную, закрыв за собой дверь. Едва войдя, он закрыл крышку унитаза и сел на нее, упираясь одной ногой в край ванной. Линолеум постепенно согревался под второй ногой; он вздохнул и позвонил матери. Она подняла трубку после нескольких попыток. — Четыре утра, Витенька, — пожаловалась она. — Что случилось? Виктор постарался проглотить ком в горле. — Он ушел, мам, — произнес он. — Витенька? — спросила она. — О чем ты? Кто ушел? — Юри, — ответил он. — Я хотел сказать тебе в прошлый раз, но я… Она прервала его. — Все в порядке, солнышко. Расскажи сейчас. Что произошло? — Я причинил ему боль, — сказал Виктор, ощущая теплые слезы, сбегающие по щекам. — Я забрал то, что было ему дорого, потому что не хотел, чтобы он уходил, но я причинил ему боль, а он на меня даже не разозлился, он просто улыбнулся мне, когда я вернул ему это, поблагодарил и ушел. Последовала пауза, словно его мать пыталась понять, о чем речь. Через какое-то время она вздохнула. — Мне очень жаль, — сказала она. Раньше она тоже так говорила ему. Все внутри Виктора сжалось; слезы превратились в нечто злое. — И это лучшее, что ты можешь сделать? — поинтересовался он, яростно потирая глаза. Он услышал резкий вздох на том конце трубки, но продолжил давить: сердце билось слишком быстро, чтобы он смог прекратить. — Это все, что ты можешь сказать после того, как сделала меня таким? После стольких лет, когда ты оставляла меня на милость этих… этих волков, которых ты звала нянями? Анка называла меня эгоистом, когда я жаловался, что она готовит мало еды! Елена запирала меня в шкафу, когда я не мог правильно прописать буквы! А Сергей... — Витенька, прошу, — с мольбой произнесла его мать пронзительным дрожащим голосом. — Хватит. Может, раньше я не понимала этого, но понимаю сейчас, и сожалею о каждом дне, что не провела с тобой. Я пытаюсь быть с тобой сейчас. Виктор пару раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. — Знаю, — сказал он. — Прости. Я… Я просто. Я скучаю по тебе, мам. — Я тоже скучаю, Витенька, — ответила она. Виктор сглотнул и вытер слезы. — Я хочу вернуться, — прошептал он. Повисло молчание. — Когда? И на сколько? — спросила его мать с очевидным счастьем в голосе. — Как только смогу, — ответил Виктор. — И в этот раз навсегда, думаю. Я хочу вернуться домой. Его мать вздохнула. — Ох, солнышко, — сказала она, и он представил, как она держит его за руки, как должна была держать раньше. — Конечно, ты можешь вернуться. На столько, на сколько понадобится. — Хорошо, — сказал Виктор, и следующие пару минут они оба молчали, просто прислушиваясь к дыханию друг друга через телефонные помехи. Через какое-то время его мать вздохнула. — Витенька, ты еще не спишь? — Мм, — отозвался Виктор. Его веки казались свинцом. — Позвони мне, когда определишься с переездом, хорошо? Мы с отцом приведем в порядок твою старую комнату. — Хорошо, — сказал Виктор. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, — ответила она. — Спокойной ночи.______________________________
10 апреля 2016 пхичит сказал, что слухи правдивы. виктор никифоров переехал в торвилль коув. он снимает коттедж на дин-стрит и выгуливает маккачина на пирсе почти каждое утро. я могу выйти и наткнуться на него. я могу встретить его. но каждый раз, когда я думаю об этом, меня начинает тошнить.______________________________
Кому: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) От: Хистори Мейкер Эйрлайнс (itinerary@historyair.com) Подтверждение заказа: INV-LED, 24 марта 2017 Дорогой Виктор Никифоров, Спасибо, что пользуетесь услугами «Хистори Мейкер Эйрлайнс»! Ваш код подтверждения: DNFJ1KA. Ваш маршрут: Полет 1 Дата: 24/3/2017 Отправление: 13:15 Прибытие: 15:55 Путь: Инвернесс (INV) — Амстердам (AMS) Места: 1A, 1B Терминал: Главный Особые пожелания: Есть домашнее животное Полет 2 Дата: 24/3/2017 Отправление: 20:30 Прибытие: 01:30 (+1) Путь: Амстердам (AMS) — Санкт-Петербург (LED) Места: 2A, 2B Терминал: Главный Особые пожелания: Есть домашнее животное Актуальную информацию по полету можно узнать на нашем сайте или скачав наше приложение. — Кому: Розмари МакНамара (r.m.mcnamara@gmail.com) От: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) Re: Уведомление о завершении аренды Здравствуйте, Роуз, Прошу прощения, что я так долго не отвечал. По нашему изначальному соглашению, я должен был как минимум за месяц предупредить, что желаю прекратить аренду, так что какое-то время я откладывал это решение. Но из-за некоторых обстоятельств я больше не желаю оставаться на еще один год. Возможно, в будущем мое решение изменится, но пока что я планирую освободить дом за неделю до крайнего срока, 24 марта 2017. Я все равно заплачу за весь месяц, так что не беспокойтесь. Пожалуйста, пришлите мне все документы относительно возвращения коттеджа в Ваше распоряжение, а также перечень вещей, чтобы я мог убедиться, что все в порядке (я настроил Ваше пианино; надеюсь, Вы не против). Так же, пожалуйста, сообщите, собираетесь ли вы искать новых съемщиков, которым нужно будет осмотреть дом. Искренне Ваш, Виктор Никифоров — Кому: Виктор Никифоров (v-nikiforov@gmail.com) От: Розмари МакНамара (r.m.mcnamara@gmail.com) Re: Re: Уведомление о завершении аренды Здравствуйте, Виктор, Спасибо, что дали знать. Очень жаль, что Вы не останетесь! Я приложила Ваше уведомление об освобождении помещений, а также список всех вещей, который я сделала перед тем, как сдать Вам жилье. Я не буду спешить с поиском новых съемщиков. Но дайте знать, если вернетесь в город. Я была бы очень рада, если бы Вы снова жили у меня. С наилучшими пожеланиями, Роуз Вложения: 15дин_уведомление.pdf 15дин_раздел33.pdf 15дин_список.pdf______________________________
20 марта 2016 пошел слух, что виктор никифоров переезжает в торвилль коув. в интервью он сказал, что ищет вдохновение и думает переехать в высокогорье., а еще он, судя по всему, говорил с местными владельцами дач. мое сердце едва ли не взрывается каждый раз, когда пхичит сообщает что-то новое обо всех этих теориях. я не знаю, что делать, если это окажется правдой. отчасти я не хочу этого. я не хочу, чтобы он был здесь, в шаговой доступности от меня. мое сердце не выдержит этого.______________________________
В конце февраля Виктор, взяв Маккачина с собой, пришел в потаенную бухточку, захватив сумку с ноутбуком и еду на весь день. Едва добравшись, он расстелил на пляже полотенце, а Маккачин пошел плескаться в воде. На песке кое-где все еще лежал снег, но в большинстве своем он растаял. В воздухе ощущался холод, но далеко не такой, как в ноябре и декабре. Он без устали писал целыми неделями, и сегодняшний день не был исключением. Его ноутбук был полностью заряжен, и здесь не было интернета, чтобы он отвлек его от процесса. Поэтому он писал, только иногда поглядывая на Маккачина, чтобы убедиться, что он не замыслил что-то посерьезнее рытья лунок в песке. «Я люблю тебя. Я ненавижу тебя. Единственное, чего я боюсь — охладеть к тебе». Он сплетал вместе стихи, мысли и наблюдения, свои страхи, надежды и мечты. Он писал о своей любви для всего мира, с каждым словом раскрывая свое сердце. «Наша любовь — пока она была между нами — пылала со страстью костра Самайна с нашей первой встречи, но на фоне всего года она оказалась пламенем свечи. И все же я остаюсь мотыльком, завлеченный твоим огнем, готовый рискнуть обжечься, либо быть ближе к твоему теплу». — «Но я больше не заслуживаю его, — тихонько пробормотал Виктор, печатая. — Но, как и все остальное, что я потерял, я все еще жажду снова отыскать его. Снова отыскать тебя». Он писал и писал, пока не осталось только одно: «конец». Виктор напечатал эти пять букв со страной пустотой в сердце. Его руки казались одновременно легкими и тяжелыми, а рокот волн показался неожиданно слишком громким. Он сохранил документ и закрыл ноутбук, и Маккачин подскочил, тыкаясь в лицо перепачканным песком носом. Виктор засмеялся, вплетая пальцы в мех Маккачина и прижимая его ближе. — Мы скоро уедем, Макка, — сказал он со вздохом. Пес гавкнул в ответ. — Да, знаю. Тебе тут нравится. Много кто может тебя выгулять, пока я занят. Но скоро мы вернемся в Санкт-Петербург! Мы едем домой! Маккачин укоризненно гавкнул на него, словно ругая за то, насколько наигранно звучит его энтузиазм. Виктор вздохнул. — Знаю, — повторил он. — Но мы будем там, пока я не решу, куда ехать дальше. Если мы вообще поедем дальше. Мы можем просто навсегда остаться в Петербурге. Мы можем снова жить в нашей старой квартире! Ты же этого хочешь, да? Я снова смогу гулять с тобой в Юсуповском саду, где проводились первые соревнования по фигурному катанию. И мы сможем навестить бабушку… Он вздохнул и зарылся лицом в шерсть своего пса. — Я рад, что ты здесь со мной, Макка, — сказал он через какое-то время. — Только ты никогда не бросаешь меня. Они посидели на пляже еще немного, пока сгущающиеся облака не потяжелели от дождя, и Виктор решил попытаться добраться до вершины утеса до того, как станет опасно это делать. Они с Маккачином только успели выбраться в город, как разверзся шторм, но они побежали по прибрежной дороге под усиливающимся дождем, и Виктор раскинул руки и смеялся, дико и свободно, впервые за несколько месяцев.______________________________
14 февраля 2016 мы с пхичитом поехали в инвернесс только чтобы попасть на полуночную премьеру короля и фигуриста. мы выехали в 4, когда у него закончились пары, и успели в город к ужину, и смотрели с телефона пхичита живую трансляцию премьеры в лондоне.______________________________
— «Я забыл, каково любить и получать любовь в ответ, безоговорочную и безусловную. Слишком часто ранили мое сердце в детстве, слишком жестким стало оно за годы отрицания. Израненное сердце, несчастное сердце, разбитое сердце, едва склеенное вместе. Но оно твое, если примешь его». Виктор оторвал взгляд от ноутбука и посмотрел на собравшихся вокруг членов Книжного Клуба Торвилль Коув. Прикусил губу и приподнял бровь. — Ну как? — спросил он. — Что «как»? — требовательно произнес Пхичит, сидящий напротив. — Продолжай! Его слова были встречены согласными кивками стоящих вокруг людей. Виктор заметил, что Георгий яростно трет глаза. Он откашлялся, отпил воды и продолжил. — «Ты берешь меня за руку. Ты целуешь запястье и ведешь к замерзшему озеру. Снежинки путаются у тебя в волосах, а мороз румяно красит твои щеки. Я очарован тобой, полностью сбит с толку. Одно только ощущение твоего дыхания на моей щеке, касание твоих пальцев к талии — и я тону в тебе, опьяненный твоим присутствием». Виктор посмотрел на лица членов клуба. Несколько пожилых дам отложили свое вязание или забыли поставить чайные чашечки на блюдца. Он чуть усмехнулся и вернулся к рукописи. — «Я забываю само значение времени, когда я с тобой, когда держу за руку и скольжу по озеру, которое мы зовем домом. Твой смех переполняет воздух, и я притягиваю тебя в свои объятия. Я приподнимаю тебя, и ты скользишь рукой по моему лицу, и еще долго потом мою кожу покалывает. Никогда раньше я не знал такого счастья, и сомневаюсь, что смогу ощутить его снова. Я жажду ощутить счастье твоих поцелуев; я наслаждаюсь магией твоей руки в моей. Даже когда мы не вместе, я ловлю себя на том, что выглядываю через свои окна на свет в твоих, и уподобляю его звездам в ночном небе. Может, мое сердце и побито судьбой, но оно непоколебимо, и счастливо с тобой». Он закрыл ноутбук. — Конец отрывка, — сказал он. — Я не могу рассказать все, сами понимаете. — Значит, у ваших главных героев нет имен? — спросила одна из старушек. — Нет, — ответил Виктор. — Я старался сделать их слегка обобщенными. Ну, помимо того, что они оба мужчины, фигурист — японец, а лебедь — шотландец. — Напоминает мне «Хиросима, любовь моя», — заметила другая старушка. Виктор узнал в ней ту любительницу кино, которая заставила Георгия выгнать их с Юри из кинотеатра, и ощутил, как горит лицо. — Ну, я действительно вдохновляюсь работами Маргерит Дюрас, — сказал он, потирая шею и посмеиваясь. — Так это значит, что вам нравится? Она кивнула. — То, как вы преподносите персонажей так, что через них раскрывается вся история — просто чудо. — Можно назвать это хорошим экспериментом, — согласился Кристоф. — Мне нравится. Виктор ощутил легкую вину где-то глубоко внутри, но все равно улыбнулся ему. — Что вдохновило вас на написание подобного? — спросил кто-то еще. — Мы все прекрасно знаем, с каким трепетом вы относитесь к исследованиям, так что достаточно удивительно, что мы не видим их признаков в этой работе, по крайней мере в том куске, что мы слышали. Он не особо раскрывает действия героев или окружение. Он очень воздушный и легкий. Словно мы летим сквозь время и пространство вместе с персонажами. Виктор улыбнулся. — Этого я и добивался, — согласился он. — И, что же. Кое-что личное подтолкнуло меня к написанию этой работы, так что я не могу многого рассказать. — Справедливо, — Виктор видел, как люди слегка нервно принялись смотреть что-то в телефонах. Разговор сместился к обсуждению книги недели, которой стали южноготические мемуары семьи, рассказывающей о девяти реинкарнациях своей кошки. Виктор, до этого книгу не читавший, сделал мысленную пометку купить ее, чтобы почитать в самолете. В самолете. До него осталось меньше месяца. Март быстро приближался, а он так и не начал делать ничего, что надо было успеть до отъезда. От одной мысли в животе все сводило — он просто хотел собраться и уехать сейчас, без необходимости перевозить вещи, планировать все и со всеми прощаться. Но в какой-то мере встреча Книжного Клуба и была прощанием. Взгляды, которые люди кидали на него, были добры и печальны. Очень жаль, что он не успел познакомиться со всеми, с кем хотел, потому что большую часть времени в Торвилль Коув провел, помешанный на Юри Кацуки. И сейчас, когда Юри ушел, все равно казалось, будто его призрак нависает над Виктором каждый раз, когда он говорит с кем-нибудь. Он так крепко связал себя с Юри, что всем остальным странно было видеть, что они — две разные личности. И Виктор не знал, что с этим делать. После встречи Георгий Попович зажал его в угол и протянул руку. Виктор принял ее, и мужчина крепко его обнял. — Я прекрасно все понимаю, — сказал ему Георгий. Виктору не нужно было слышать ничего больше; он обнял его в ответ, уложил голову Георгию на плечо, и на мгновение прикрыл глаза.______________________________
19 декабря 2015 мерцающее в огоньке свечи желание: пальцы саккая развязывают завязки туники артура, и тот вырисовывает на груди короля узоры, лежа под ним на кровати. пальцы сменяются губами, рты раскрываются во вздохах удовольствия, кожа касается кожи. пальцы артура путаются в волосах саккая, движутся по его спине. дыхание любви в лунном свете: артур расцеловывает лицо саккая томно и медленно. пальцы короля нежно ведут по его позвоночнику, его взгляд опущен, грудь вздымается, руки составляют карту тела артура, заносят ее в память. спуск с небес, с самых пиков удовольствия. их объятия — как шанс тонущему на жизнь. двадцать семь лет жизни, но до этого момента саккай не ощущал себя живым. пять лет правления — пять лет тяжелой работы и жертв — и он наконец может отдохнуть в руках этого прекрасного мужчины из другого мира, этого фигуриста, необычного в своей обычности. он пытается говорить, но артур касается пальцем его губ. «тшш», — говорит он. его губы мягкие. они полны магии. саккай вдыхает. «не думай, просто обними меня». и он обнимает.______________________________
Большинству жителей Торвилль Коув, с которыми говорил Виктор, нравился отрывок «Будь рядом». Конечно, абсолютно все понимали, что вдохновил его на это Юри Кацуки, но не все понимали, насколько далеко заходит сравнение. И все же даже Юко с Минако назвали работу «напряженно романтичной» и «прекрасно эмоциональной». Минако даже расплакалась. Так что, кажется, многие с нетерпением ждали выхода книги, которая, зная отношение Якова ко всему, хоть чуточку связанному с Виктором Никифоровым, должна была очутиться на полках в начале следующего года как максимум. Но, конечно, рады были не все. — Ты уверен, что действительно хочешь, чтобы это напечатали? — однажды в среду спросил Юра Плисецкий, когда они сидели друг напротив друга на террасе одного из ресторанов набережной. Сегодня был День рождения Юры, и поэтому Виктор решил его накормить. И хотя с моря дул резкий ветер, обогреватели неплохо прогоняли холод, и вид открывался просто прекрасный. — Почему нет? — спросил Виктор. — В какой-то мере Юри разрешил мне написать о нас. Парень хмыкнул, лениво отпивая пиво из только что открытой бутылки. Он скривился — только то, что он хотел воспользоваться своим шестнадцатилетием, не делало его любителем пива — и закрыл ноутбук Виктора. — Ага, но Поросенок же это не читал, так? — Он видел кусочки, когда я по-настоящему о нем писал, — сказал Виктор. — Но это было до того, как он узнал, что ты прячешь от него его шкуру, — холодно заметил Юра. Виктор сглотнул. — Ты прав, — сказал он. — Так что, может, он не будет рад, что ты пишешь о вас нынешних, а не прошлых, — надавил Юра. Виктор вздохнул. — Тоже верно, — сдался он. — Так что если ты издашь эту книгу, не показав ее ему, это будет как-то по-мудацки, — продолжил Юра. Виктор сжал зубы. — Мой агент ждет манускрипт до того, как я улечу через две недели, — сказал он. — Ага, но я бы на месте Поросенка расстроился, если бы наткнулся на твою книгу в каком-нибудь магазине и понял бы, что мой бывший использовал историю наших отношений и последующего разрыва. Виктор раскрыл рот. — Юри бы не… — Вот уж к тебе я вообще к последнему буду прислушиваться, что Юри бы сделал или не сделал, — сказал Юра, и к ним подошел официант с едой. Он тут же принялся за свой сэндвич, словно пытался удержать Виктора от непосредственного ответа. Виктор вздохнул и взял свой сэндвич. — Это из-за шкуры? — спросил он. — Охуеть, да, Шерлок? — отозвался Юра, снова отпивая пиво. В ту ночь Виктору снилось, что он на малом пляже, с ветром в волосах и волнами у ног. Вдали он слышал крики чаек, похожие на плач людей в похоронной процессии. Дрожь пробежала по его спине, и вовсе не от холодного воздуха. Небо светлело оттенок за оттенком: от глубокого фиолетового к индиго и к серо-голубому. В сумерках раннего утра Виктор видел в море темный силуэт, двигающийся к берегу. На первый взгляд он выглядел как тюлень, и его сердце замерло в горле. А затем создание подняло голову, и сердце оборвалось. Это было предвестье, выглядящее еще более мертвым, чем раньше, закутанное в серую ткань и полностью покрытое водорослями. Сердце Виктора колотилось в груди, и он стоял, словно вросший в песок, а оно вставало в волнах, как какая-то обезображенная версия рождения Венеры, и его тело и ноги были покрыты рваными ранами. — Я думал, что избавился от тебя, — выдохнул он, но существо только издало звук, похожий на предсмертный хрип; его руки безжизненно и безвольно висели, пока оно поднималось из воды. Виктору хотелось убежать, хотелось закричать, но он не мог выдавить ни звука, и пошевелиться не мог. Его тело словно не слушалось приказов, а предвестье подступило ближе. — Что — что тебе надо? — потребовал Виктор. — Это из-за книги? Сейчас существо было всего в нескольких сантиметрах, и Виктор осознавал, насколько же его лицо похоже на череп, как близки и как далеки его черты от черт его любимого Юри. — Я сделаю что угодно, — задохнулся он, не зная, о чем умоляет, но все равно произнося эти слова. — Прошу… Вода омыла его — холодная, отдающая солью. Она накрыла его с головой, жжением отозвалась в легких. Виктор распахнул рот, но из него не вышло ничего, кроме пузырей. Свет мерк и мерк; рядом с ним плыло предвестье, склонив голову, словно с любопытством наблюдало за зверьком из зоопарка. Виктор очнулся в холодном поту, распахивая глаза и тяжело дыша. Лежащий рядом Маккачин взвизгнул и подскочил, когда Виктор разбудил его, спешно выбираясь из постели и кидаясь в ванную, чтобы умыться холодной водой. Когда он поднял голову, то на краткое ужасающее мгновение увидел предвестье в ванной, лежащее так, как лежал Юри, мучаясь от тоски по морю. Он обернулся, и ванная оказалась пуста. Виктор вышел и достал свой телефон, расхаживая по комнате, когда набрал номер Якова. Его агент ответил на третьем гудке. — Витя, уж лучше бы у тебя была хорошая причина. — Я не могу опубликовать книгу. Воцарилось молчание, за которым последовал вздох. — И почему это? — спросил Яков. — Мне… — Виктор попытался придумать, как бы так лучше сказать «Ко мне приходит предвестье». — Мне кажется, что это неправильно, — произнес он неубедительно. Яков заворчал. — Я же говорил тебе, что это слишком личное, — сказал он. — Ага, — со вздохом отозвался Виктор. — Мне жаль. К его удивлению, агент усмехнулся. — Не стоит. Кажется, у тебя выдался нелегкий год, Витя. Но иногда произведения, созданные в худшие моменты жизни, не становятся вещами, к которым потом обращаешься с нежностью. Виктор кивнул и только потом понял, что напрасно. Он выдохнул. — Ага, — повторил он. — Думаю, хорошо, что ты вернешься домой, — сказал Яков. — Снова увидишься с семьей. Наладишь нужные отношения. А потом, возможно, сможешь найти основу, от которой можно оттолкнуться и снова писать. — Хорошо, — согласился Виктор. Помолчал. — Прости за мое состояние. Яков фыркнул. Звук по ту сторону телефона казался странным. — Я видел и хуже, — мрачно сказал он. Виктор засмеялся. — Серьезно? — поинтересовался он. — О, определенно. Я помню, один автор пару лет назад исчез с лица Земли на два года, а затем появился и настаивал, что он «сделал две операции, пережил три болезни, и у него сломался компьютер». Как будто стыдно признать, что у тебя блок. Виктор рассмеялся. — Не настолько плохо, как «внезапно переехал в Шотландию и впутался в летний роман», — заметил он. — У тебя поинтереснее звучит, — признал Яков и зевнул. — Иди поспи, Витя. И не звони мне больше в два ночи. У некоторых тут действительно есть жизнь и работа, знаешь ли. Виктор усмехнулся. — Ага, ага, — сказал он. — Пока, Яков. — Спокойной ночи, — ответил тот и повесил трубку. Виктор со вздохом отложил телефон и провел рукой по своим волосам, отросшим уже до плеч. О них тоже стоит позаботиться. Но все это могло подождать до утра. Виктор забрался на кровать рядом с Маккачином, который недовольно всхрапнул, когда он прижался ближе. Вздохнув, он прислушался к звуку волн в бухте за окном, и вновь погрузился в беспокойный сон.______________________________
4 апреля 2015 почему виктору никифорову стоит писать больше стихов: потому что ясно видно, (по паузам между слов, по молчанию между строк) что он упускает что-то он знает это он не может понять, что. он обрезает свои главы как ветви бонсая и каждое остроумное слово выбрано так, чтобы украсить каждую ветвь он поэт, которого заставили писать книги который должен писать сотни страниц, но хочет играть словами и ритмом и слогом слогами хайку частями и вырезками абстракции дайте ему отдохнуть; он отложит свою ручку и склонит усталую голову.______________________________
Виктор успел забыть, какими суматошными бывают переезды. Ему нужно было позвонить девушке, арендующей его предыдущую квартиру в Манчестере, и попросить отправить его вещи в Санкт-Петербург. Ему нужно было заплатить все счета и налоги. Ему нужно было собрать все вещи и переслать и их тоже. Хорошо, что его мать помогала перекрыть половину расходов на переезд. Даже учитывая деньги от продаж Ледяной Триады и фильма, лежащие на его счету, стоимость международной доставки была совсем не маленькой. Он только закончил говорить с компанией-перевозчиком, откуда двадцатого числа должны были прийти забрать все коробки, когда взгляд упал на дверь кладовки. Там лежали вещи Юри, убранные и запрятанные. Даже сейчас его сердце дрогнуло, пусть так сильно больно уже и не было. Он вздохнул и открыл дверь шкафа. Вытащил все коробки к своей машине, открыл багажник и загрузил их туда. Он довольно быстро переполнился, так что все остальное пришлось сложить в саму машину, но в конце концов он закончил; коробка с тетрадями Юри стояла на пассажирском сидении слева от него. Через какое-то время он подъехал к «Ю-топии», сворачивая на перекрестке прямо за машиной, переполненной студентами на каникулах. Он подозвал одного из носильщиков и с его помощью сгрузил все коробки Юри на одну из багажных тележек. Тетради он нес сам. Мари подняла взгляд, когда Виктор пошел в холл. — Чего тебе? — спросила она, но гнев, который в прошлый раз горел в ее глазах, сейчас лишь тлел. Виктор улыбнулся, чтобы не выглядеть грубым, и поставил коробку тетрадей на стол. — Через пару недель я уеду из Торвилля, — сказал он. — И хотел бы вернуть вещи Юри. Мари кивнула. Она коротко переговорила с другим консьержем за стойкой регистрации, а затем вышла и двинулась в сторону лифта. — Пошли, — позвала она через плечо. Виктор последовал за ней, а носильщик шел в паре шагов позади. В крыле Кацуки было тихо, за исключением шума фонтанчика в коридоре. Тошия был погружен в работу над кораблем в бутылке (в этом, кажется, было больше элементов японского дизайна) в гостиной, а Хироко рядом с ним читала книгу. Они улыбнулись Виктору, когда он проходил мимо с коробками, и даже вышли и помогли носильщику с остальными, чтобы он мог пойти помочь другим гостям. — Давно ты не заходил, Викчан, — сказала Хироко, когда Виктор прошел мимо нее в коридоре, чтобы взять новую коробку. — Мари сказала, ты уезжаешь из города. Все в порядке? — Ага, — ответил Виктор. — Я… что Мари вам рассказала? Хироко замычала. — Ты читал мою записку, нет? — спросила она. Виктор моргнул. — Записку? — переспросил он. — На Рождество, — пояснила женщина. — Я прислала ее на маяк. Виктор выдохнул. — Ох, точно. Ту. Да. Прошу прощения, вылетело из головы. Так вы знаете. Она кивнула. — Ты…? Виктор покачал головой. — Не смог себя заставить, — признал он. — Понимаю, — сказала она с улыбкой. — Не спеши. Они перенесли все коробки в комнату Юри, но перед тем, как Виктор развернулся, чтобы уйти, Хироко коротко обняла его со всем теплом материнской любви. Он слабо вздохнул и улыбнулся, когда она отстранилась. — Мы будем скучать, Викчан, — сказала она. — Я тоже буду, — ответил он и слегка поклонился. Мари проводила его до холла, но ее лицо оставалось каменным. Виктор невольно ощутил, как все сжимается внутри, когда они спускались по ступеням; он скрестил руки и заметил, что ладони влажные от пота. — Я не издам книгу, — неожиданно сказал он, когда они наполовину прошли холл. Мари приостановилась, оборачиваясь и глядя на него. — Что? — спросила она. — Книгу. «Будь рядом». Я зачитывал отрывок в Книжном Клубе? — А, да, — произнесла она пренебрежительно. — Чего-то такого я от тебя и ожидала. — Я не издам ее, — повторил Виктор. Мари выдохнула. — Хорошо, — сказала она, указывая на дверь. Виктор кивнул. — Прощай, Мари, — сказал он и ушел до того, как услышал ответ. Поездка обратно в коттедж странно будоражила, будто с плеч упал огромный камень. Виктор открыл крышу машины и позволил вечернему ветру растрепать волосы. С книгой осталось сделать только одно. В ту ночь он вынес свои блокноты на малый пляж, взяв заодно ноутбук и другие вещи. Добравшись до части пляжа, где прилив не настигнет сразу, он удалил из ноутбука рукопись и остальные документы, связанные с Юри, а затем очистил корзину. Может, что-то где-то на жестком диске и осталось, но он хотя бы будет избавлен от искушения отправить рукопись в будущем. Затем он взял в руку ножницы, другой собрал волосы и отрезал их. Ветер защекотал шею, когда он убрал руку и посмотрел на серебряные пряди, а затем осторожно погладил их и убрал волосы в кучу блокнотов у своих ног. Наконец, он щелкнул зажигалкой и поднес пламя к уголку блокнота. Бумага съеживалась под увеличивающимся пламенем, и он кинул блокнот к остальным. Пламя росло; воздух заполнился запахом горящей бумаги. Маккачин, шлепая, спустился по лестнице и встал рядом с ним перед небольшим костром, этим странным небольшим подношением слов морю. Пес гавкнул, словно спрашивая, что Виктор делает. Тот вздохнул и погладил его по спине. В молчании они наблюдали за золотистым пламенем, танцующим в сгущающихся сумерках, и вслушивались в рокот волн.______________________________
2 июня 2014 причины, по которым я хочу заползти под камень и умереть: парень из тайланда, который работает на доставке в продуктовом, который приехал сюда изучать киноведение______________________________
До отъезда оставалась неделя, а Виктор все еще не начал собирать вещи. Возможно, часть него просто откладывала неизбежное; он всегда ненавидел ту панику, которая охватывала при необходимости собираться и переезжать. Даже если он понимал, что придется перевезти все, было что-то, говорящее, что о чем-то он все же забыл. Он вновь наткнулся на подарки со Дня рождения, когда рылся в кабинете в нерешительной попытке начать собирать вещи. Среди них был черный блокнот с приложенной запиской от Хироко, и он прочитал ее со странным неистовым трепетом в сердце. Закончив с запиской, он повертел блокнот в руках. Он выглядел в точности как тетради Юри, разве только края страниц были покрыты позолотой, а внутри была небольшая ленточка-закладка. Он пролистал его, замечая множество страниц, заполненных милым почерком Юри. На полях были даже маленькие рисуночки, большинство из которых были пуделями. Виктор улыбнулся, и сердце забилось чаще, когда он перевернул первую страницу. К ней был приклеен сложенный лист. Виктор развернул его, моргая, когда увидел собственное улыбающееся лицо. Этот снимок был сделан не позже, чем в 2011, потому что его волосы все еще были собраны в хвост, а глаза сияли радостью от недавно выигранной премии «Rubery Book Award». Но куда больше рассказывал сам лист — это был флаер с чтений в Сэнт-Эндрюсском Университете. И Виктор, затаив дыхание, перевернул страницу и начал читать.______________________________
15 декабря 2011 в универе прошли литературные чтения, как нам сказали, чтобы студенты отдохнули перед экзаменами. там был новый автор, он читал свой рассказ, завоевавший в этом году «rubery book award». у него был легкий русский акцент и он сказал, что приехал из санкт-петербурга, но через месяц он переезжает в хартфорд, чтобы сбежать от своего бывшего парня, по совместительству модели нижнего белья, который слегка зациклился на их отношениях. он был одет в слишком большой ему фиолетовый свитер крупной вязки. у него были волосы цвета зимы; длинные, завязанные в неряшливый пучок. у него были глаза цвета льда. после того, как он прочитал отрывок из рассказа, он прочитал и пару стихов из своего сборника поэзии, и в своей работе он говорил о красоте зимы и эфемерности жизни. обе книги можно было купить за 6, £ так что я купил. он улыбнулся мне улыбкой в форме сердца и предложил подписать их, но я опаздывал на экзамен, поэтому я покачал головой и ушел, и я такой глупый, потому что он был очень дружелюбным и даже милым. вот один из его стихов: о геометрии снежинок все говорят, что каждая снежинка уникальна, но я верю тебе и я, должно быть, заморожен от той же самой капельки воды. когда ты падал мне навстречу, мы словно вместе составляли одно прекрасное созданье — единое, и сердце бьется за двоих, а тела переплелись, как древнегреческие духи. но тут твои зубцы рванули за мои; и мы распались, разлетаясь на стылом полотне зимы. и все же я хочу вернуться к тому единству между нами и к безупречности кристалла, которой билось между нами сердце. есть в этом стихе нечто спокойное и прекрасное. он обманчиво прост, как снежинка, скрывает за своей красотой глубокое значение, которое невозможно полностью понять с первого раза. его рассказ тоже хорош, но проза сковывает то, как он прекрасно подбирает слова. он — тот самый глоток свежего воздуха после всего, что случилось дома — и с викчаном, и все остальные ужасы. но я не могу не думать, нет ли тут какого-то знака. неужели я действительно встретил человека по имени виктор никифоров через несколько недель после смерти викчана? возможно, в концепции реинкарнации есть нечто стоящее