И гаснет солнце

      Кид дышал тяжело, делая рваные вдохи, упираясь руками в трясущиеся от усталости и нагрузки коленки. Солнце слепит щиплющие глаза, мешает сконцентрироваться, от облака свинцовой пыли хочется чихать. Со лба скатываются капельки пота, очерчивая влажные дорожки по перепачканным в траве и пыли щекам. Кид слизывает капельки крови с разбитой груди, смакуя их соленый привкус языком. Он пытается рассмотреть своих напарниц, трет глаза и все же чихает, шмыгает разбитым носом. Футболка испачкана и местами порвана, ощущение, что ее хорошенько потрепал большой бойцовский пес с пеной у рта.       — Жарко-о, — где-то совсем рядом стонет Лиз.       Кид разлепляет воспалившиеся глаза, когда пыль оседает на землю. Он несколько раз моргает, фокусируя взгляд на напарницах. Патти сидит, прислонившись к стволу старого ветхого дерева, готового вот-вот развалиться от старости и съевшей его плесени. Девчушка выглядит усталой и голодной, ее взгляд беспорядочно метается из стороны в сторону. Сколько сейчас времени? Определенно намного больше трех…. Лиз лежит рядом возле ее ног, раскинув руки и ноги в сторону, майка задралась, оголяя еще детский живот, блестящий от пота в лучах жаркого июльского солнца, беспощадно палящего в голубом небе.       — К-и-и-д, мы хотим домой, — жалобно ноет Патти, морщится, двигая разбитой коленкой, — мы устали.       И правда. Они торчат здесь с самого рассвета, уставшие и голодные, перепачканные в собственной крови и грязи. Трое детей, готовых вступить в подростковую жизнь и ощутить на своей шкуре все прелести переходного возраста, времени самобичевания и самореализации. Лиззи скоро тринадцать, Патти и Киду двенадцать ровно через восемь и три месяца.       Кид поднимает глаза к небу — чистому, без единого огреха. Затем снова на сестер, и внутри что-то болезненно сжимается, скручивается в тугой узел из смеси кишков и гулко бьющегося сердца. Несколько лет назад они пообещали друг другу, что всегда будут рядом, защищая друг друга, а так же они станут сильнее, чтобы никто и никогда не смог разлучить их. Всегда рядом, всегда вместе. Киду не нужно ходить в академию, он учится быстрее своих сверстников, он сильнее от рождения своих сверстников, он живет намного дольше своих сверстников, но вот девочки…. Маленькие и хрупкие на вид, сильные и смелые душой, им приходится тяжело, их тельца не выдерживают физическую нагрузку, с которой Кид справляется почти легко. Их тельца покрыты еле заметной сеточкой из тонких шрамов, напоминающих узоры на замерзшем стекле. Киду больно на это смотреть.       — Пойдемте домой. Жарко сегодня, — небрежно бросает тот, делая вид, что он ничуточки не устал и с радостью еще бы потренировался, он должен быть сильным и храбрым в их глазах, даже не подозревая о том, что он в любом случае будет их номером один.       — До-м-о-о-й! — радостно вопит Патти, резко подскакивая на месте, улыбаясь сквозь саднящую боль в правой коленке, в вечно разбитой правой коленке, настолько раздробленной, что видно разодранные кровавые мышцы.       Лиз же лениво перекатывается на живот и прикрывает глаза, блаженно улыбаясь. Она плавно переходит в тот возраст, когда девочек начинают интересовать заботы о собственном весе, нередко они морят себя голодом и падают в обморок. Лиз не такая, почти не такая. Она считает калории, сгоревшие во время адской тренировки, и мечтает о большом и вредном гамбургере, вместо которого съест целое блюдо овощного салата, а потом без сил рухнет на мягкую постель и провалится в сон до тех пор, пока назойливый будильник дрелью не зазвенит у самого уха в шесть тридцать две…       Миссис Картер всегда встречала их уставших и голодных на пороге дома, кутаясь в вязаную шаль. Морщинки на лице становились отчетливее день ото дня, она заходилась в кашле все чаще, продолжая улыбаться через силу и готовить самую вкусную во всем мире яблочную шарлотку, которую Лиз будет есть тайком на кухне ночью. Она с жалостью смотрела на измотанных детей, росших, как говорится, по часам. Они не щадили себя, а после приползали к ней зализывать раны, как подбитые бездомные кошки.       — Что-то вы сегодня припозднились, — она вздыхает и кашляет в кулак, пропуская детей вперед.       — Тренировались, — Патти подтягивается, разминая ноющие от боли мышцы.       — Может, завтра устроите выходной и отправитесь на пикник…       — У нас еще много работы, — серьезно произносит Кид, провожая взглядом спины сестер, удаляющихся в направлении ванной комнаты.       — Побереги их, они же девочки, — миссис Картер заботливо трепет Кида по волосам совсем как в детстве и отправляется в сторону кухни, накрывать на стол.       — Они сильнее, чем кажутся, — бормочет себе под нос мальчишка, восхищаясь их стойкостью.       Время летит безжалостно быстро. Но их по-прежнему задирают на улице и кричат гадости в след, они все еще держатся стороной, избегая негативного, как они его называют общества. Общества пропитанного вымышленными идеалами с горстью соленой на вкус алчности. Шинигами хочет отправить учиться их в академию вместе со всеми, чтобы они выполняли миссии и развивались не столько физически, сколько морально и эмоционально. Он ошибочно полагает, что это пойдет им на пользу. Сверстники, школьная, наполненная событиями жизнь и, конечно, новые друзья. Только вот им этого не надо. Совсем не надо. И Кид боится. Впервые в жизни он боится того, что их ждет впереди…

***

      Первый месяц в академии похож на детский ночной кошмар. В коридорах-лабиринтах слишком много учеников, все они разбиты на группы, общаются между собой и проводят время друг с другом. Они чувствуют себя легко и комфортно, наслаждаясь студенческой жизнью. Но только не Лиз с Патти, девчонки смотрят на всех агрессивно и враждебно, как зверь на истекающую кровью добычу. С ними никто не разговаривает и не пытается найти общий язык, кроме того, за их спинами постоянно шепчутся и испуганно тычут в них пальцами. Если Патти смотрит в черно-белый пол, то Лиз идет, гордо распрямив плечи, высоко вздернув подбородок и сжимая руку младшей сестры.       Кид пропадает то в кабинете отца то, в библиотеке, изучая старые свитки и историю древнего, как сама жизнь, города. Он старается избегать мест с большим количеством людей. Его и так все боятся, потому что он не такой, он другой. Он — Бог, и от этого никуда не деться. Так было с начала сотворения мира, слабые всегда боялись того, чего они не могли объяснить. Но хуже всего было наблюдать за стараниями Лиз и Патти, невольно он завидовал их смелости, решимости и готовности защищать друг друга.       Октябрь наступал, кусая за пятки первым морозом и проливным дождем. В академии было непривычно тихо, казалось, что эта осень угнетала каждого, заставляя закрываться в себе и заниматься самокопанием. Кид сидел возле небольшого окна за самой дальней и верхней партой в аудитории, он разглядывал то, что происходило на улице, пока профессор Штейн не спеша вел свой урок. А за окном у второй группы первого курса шел урок физической подготовки для Оружий, на котором присутствовали его девочки.       Кид видел их измученные лица и, кажется, слышал сбившееся дыхание после десятикилометрового забега. Все же это было не то, думал он, черной пастой рисуя в тетради маску Смерти, которую ему когда-нибудь предстоит надеть, на его собственных тренировках они выкладывались намного лучше. Почему? Может, сейчас они не хотят выделяться или…       — Ки-и-д, — зловеще протянул Штейн, опасно сверкнув очками, — если ты уже все знаешь, то будь так любезен и покажи нам, как правильно вскрывать лягушку.       На него обернулась вся аудитория. Кид вспомнил, как в таких ситуациях себя вела Лиз, и это прибавило ему немного уверенности. Он спустился по ступенькам и подошел к рабочему столу, на котором лежал острый, но старый скальпель и распластавшаяся лягушка. Сделав глубокий вдох, Кид взял в руки скальпель и замер. Несколько десятков глаз уставились на него, словно пытаясь выжечь в нем дыру, ожидая его падения.       Кид сделал уверенное движение рукой, под одобрительный кивок Профессора. Он пустым взглядом уставился на скальпель, с которого капала багровая жидкость прямо на белоснежный, стерильный стол. Прозвенел спасительный звонок, оповещающий студентов об окончании занятий.       Он остался в кабинете один. Забрав свои вещи и уже собираясь уходить, Смерть младший замер возле проклятого стола и невольно взглянул на дохлую лягушку и запекшуюся кровь. В этот момент глубоко внутри него скользнула невеселая мысль о том, что мир совсем не идеален, точнее ничто и никто в нем неидеален. Но Кид отогнал эту мысль, даже не подозревая, что в скором времени опять вернется к ней и пересмотрит свои взгляды на многие вещи.       В коридоре он едва не столкнулся с девочкой, его однокурсницей, и уже приготовился ко взгляду, пылающему брезгливостью и потаенным страхом, но изумрудные глаза посмотрели на него удивлено с ноткой заинтересованности. Девчушка ушла, тряхнув двумя хвостиками с жидкими волосами.       Мака Албарн. Вспомнил он ее имя.