Долгая дорога

      Стоит открыть глаза, как в лицо ударяет солнечный свет, из-за резкой рези в глазах приходится щуриться, пытаясь сфокусировать зрение. Моменты последней ночи, словно, лента кинопленки, прокручивается в голове с молниеносной скоростью, а боль в руке только подтверждает правдивость воспоминаний.       Ему кажется, что хронологическая цепочка слегка нарушена, а некоторые моменты упущены, опять же из-за сильной боли сломанной конечности и нескольких колотых ран. Но на фоне всего плохого, появляется нечто, что непременно поднимает настроение — Магнус смог спасти Джейса, смог изгнать демона из его парабатая. Одна часть, весьма рискованного плана, успешно реализовала себя. Но что случилось с Лилит? С Джонотом? С Клэри, в конце концов. Получилось ли Саймон помочь, отдал ли ей стило? Вопросы, слишком много вопросов.       Что-то внутри него скрутилось в тугой узел, принося дискомфорт, разрушая зародыш хорошего настроения. Что-то было не так. Что-то пошло не по плану. Александр чувствовал это всем нутром, лёжа в больничном крыле в полном одиночестве. Было слишком тихо, было не так как всегда. Гнетущая тишина, которая разрушала его спокойствие.       Он чувствует ноющую пустоту в груди, чувствует вину и полное разрушение — связь парабатаев вернула прежнюю силу, а эмоции, которые поглощали принадлежали Джейсу. Их связь была связующей нитью, дающая возможность переживать эмоции друг друга.       Брюнет присаживается на кровати, морщась от пульсации в собственном боку. Даже у иратце есть свои пределы, нужно меньше ходить по черте, в этот раз он был как никогда близок к смерти. В голове что-то щёлкает, будто часть пазла встаёт на место. Смерть…потеря…гнетущая тоска. Клэри       Дело было именно в ней. Лицо искажается приступом боли, совсем не физической — душевной, которая была гораздо сильнее. Боль — его собственная, разрушающая, приносящая муки, заставляющая стискивать зубы. Маленькая, неугомонная девчонка, сующая свой носик куда не следует, совершенно безумная, постоянно рискующая собственной жизнью. Слишком хрупкая для их жесткого мира, слишком сильная, чтобы сдаться.       Его собственные чувства затмевают отголоски связи парабатаев. Чувства, которых не должно быть в принципе. Чувства, которые он задвигал в самые укромные места своей души. Лайтвуд давно начал ловить себя на мысли, что его тянуло к Фрэй, но только сейчас, впервые, ощутил свои подлинные эмоции в полной мере. В памяти всплывают их короткие объятия, когда он обнял охотницу, ощущая необходимость, желая её поддержать, будто говоря: «Ты не одна, я рядом». Этот небольшой жест, казался слишком интимным.       Может, именно в этот момент всё изменилось, перевернулось с ног на голову. Стоило признать Фрэй равной, как былая неприязнь осталась давно позади. А была ли эта неприязнь реальна? Глупая ревность ослепила его, мешала воспринимать юную нефилимку адекватно, не заметить её талант мог только слепец. Видимо, он был действительно слеп, непростительно долго. « — Мы начинаем ценить, только, когда теряем», — фраза, въевшаяся в мозг, звучащая с завидной регулярностью, но тогда, совершенно лишенная смысла для охотника. Ведь для нефилимов терять — это нормально, это некое постоянство в их опасной жизни. Но в этот раз принять потерю было гораздо труднее, гораздо больнее. Казалось, что всё существо противиться данному факту, а внутренности неприятно скручивает, выворачивает наизнанку.       В голове набатом звучит бешеный стук своего сердца при воспоминание изумрудных глаз, в которых непременно пляшут чертята; в которых непременно отражается весь спектр эмоций. Мысли одолевают сознание… мысли, которые могли спутать все карты и затянуть его жизнь в морской узел, который в последствии, нужно будет только рубить. Ему и раньше приходило в голову, что возможно, он и не гей. Ведь это первый опыт, пусть не совсем стандартный, но опыт. Первые чувства, а настоящие ли они? Почему-то о Магнусе он думает в последнюю очередь, хотя, должно было быть в точности наоборот.       В памяти упорно возникают воспоминания: окрашенный в бронзовый цвет её локон, воспоминания цвета осенней листвы. Он не должен был отпускать её… не должен был соглашаться на подобную авантюру. Должен был быть с ней, прикрывать её спину и ни в коем случае не допустить всего этого. Ведь однажды дал чертово обещание самому себе, когда в очередной раз, риска было слишком много для неё одной. Охотнику не хотелось произносить, но данная правда должна быть озвучена: — Клэри… мертва.       Закрыв глаза, позволяет эмоциям поглотить его; позволяет сердцу совсем на секунду замедлить свой бег, сжимаясь от боли; позволяет воспоминанию крутиться в голове, на повторе — она в его руках, цела и невредима, цепляется за спину, слегка утыкается носом в плечо, ощущая рядом надёжного нефилима с которым не страшно, а он вздыхает запах ванили, а перед глазами рябит из-за яркости рыжих волос… и так должно было быть всегда.