Три года счастья. Так мало.

Нас с детства учат тому, что опасно играть с огнем. Огонь — опасная и неконтролируемая сила, уничтожающая все на своем пути и оставляя после себя серый пепел. Майклсоны всегда играли с огнем обращая в пепел все, что им дорого, все, что они любят. Майклсоны всегда обливали бензином, чиркали спичкой и наблюдали за возвышающемся пламенем. Для них же прекрасно наличие бензина и спичек рядом. Один щелчок зажигалкой и пламя очистит их грехи, похоронит множество секретов, ведь что может поведать кучка серого пепла или черные обгорелые тела? А какое удовольствие наблюдать за тем, как пламя уничтожает деревни, прекрасные замки и обращает золото в никому не нужный черный пепел. Еще приятнее осознавать, что вся надежда обратится в горстку пепла. В конце останется только пепел. Опасно же играть с пламенем. В глазах Лендона Кербри отражается огонь. В руках Лендона Керби тлеет картина на которой изображен малиновый закат и влюбленная пара. Он с каким-то неописуемым спокойствием и хладнокровностью наблюдает, как огонь съедает и уничтожает, то что ему дорого, то за что он держался все это время, как языки пламени обращают в черную, ветхую массу надпись и имя художницы «Hope». Говори ли же и учили с раннего детства, как опасно играть с огнем, что стоит держаться подальше от спичек и зажигалок, бежать от огненно — ярких языков пламени. Но, может Лендон Керби всегда любил играть с огнём? Огонь обжигает кожу и ему хочется кричать от невыносимой боли и этого неконтролируемого жара, кожа покраснела и скорее всего останутся волдыри, но ему наплевать. Он очень изменился после поездки в Новый Орлеан и это не возможно не заметить. Изменился и начал играть с пламенем. Нашел отца и несколько дней караулил его у входа в секретную организацию, не решался подойти ближе, а тем более попадаться на глаза охране. Не трудно предположить, что тот и не поверил в то, что говорил Лендон до момента, когда тот заглянул ему в глаза и произнес одну очень важную фразу: — Я хочу видеть, как все, что дорого Майклсоном сгорает и обращается в пепел. У Пита Керби давно уже другая семья и падчерица, прекрасная жена, но он верит юноши, который похож на его, только вот нос матери. Лендон же и отводит его в квартиру матери ссылаясь, на то что пришло время поговорить и обсудить все, как семье. Им явно есть о чем поговорить и обсудить прошлое, а сидя в гостиной тот ухмыляется слыша звон бьющегося стекла и крики матери о том, какой же ужасный и жалкий его отец, а в ответ сыпется ряд предложений о том, что она ушла и скрыла беременность, даже записки не ославила и что ему оставалось думать? Ему ославлюсь только бросить в камин их общую фотографию и смотреть, как та медленно сгорает и обращается в пепел, а после начать новую жизнь. Лендон заявляет, что желает идти путем отца и в Новый Орлеан он ездил, чтобы выследить Майклсонов ведь это именно они виновные его подруги. Он не успокоится, пока не обратит в пепел то, что дорого Майклсонам. Лендон впервые переступает порог Триады, после выпитой настройки вербены и того, как милая и улыбчивая девушка в военной форме задает ему несколько вопросов, ведь она специалист по анализу поведения людей, так называемый профайлер — способна оценивать и прогнозировать поведение человека на основе анализа наиболее информативных частных признаков, характеристик внешности, невербального и вербального поведения. Вероника — специалист в области лжи и проверки на полиграфе. Она работает на тайную организацию « Триада» только два года, но ее невозможно обмануть и способна она узнать о человеке даже то, что сам он, порой, о себе не ведает. Нередко люди изучают самих себя благодаря таким ситуациям и Лендон Керби узнает себя с новой стороны проходя проверку на полиграфе, который невозможно обмануть, ведь человек всегда испытывает стресс, но ведь можно обмануть специалиста. Он держится спокойно и уверенно, глаза стеклянные и пустые, словно внутри сработал выключатель эмоций. Но это же не возможно? Просто, Клаус Майклсон превосходный учитель, а Лендон Керби прилежный ученик. — Я в детстве получил травму и не могу долго сидеть на одном месте. У меня было хреновое детство, учитывая, что один из приемных отцов тушил о меня сигареты и ударил по голове гаечным ключом. И он видит, как меняется выражение лица у его отца, который просит прекратить тест, ведь и так ясно, что парень не лжет, да и ДНК тест, который Пит попросил сделать в тайне от Лендона, когда у того брали ряд обязательных анализов, подтверждает прямое родство. Здесь же Лендон впервые берет в руки оружие и его отец учит его убивать. Если хочешь убить вампира — целься в самое сердце. В любом случает есть только два варианта: сердце или голова. В его глазах отражается пламя и его легкие заполняет едкий запах дыма. Парень приходит в себя, только когда его сосед по комнате, Эрик прибегает на запах дыма, хватает его за руку и тушит пожар бросив на тлеющую бумагу тяжелое покрывало. Только тогда Лендон Керби приходит в себя и ощущает невыносимое жжение, боль и его взгляд сосредоточен на покрасневшей кожи. Этот ожег — первое напоминание о том, что значит быть связанным с Майклсонами. Этот ожег — напоминание о том, что все то, что любят Майклсоны обращается в пепел. — Чувак, ты вообще из ума выжил! Какого хера! Ты всех нас заживо спалить хотел? — Эрик, прости… Я не хотел… Я правда не хотел… Я узнал, что моя подруга мертва. Она была мне очень дорога и нарисовала эту картину для меня. Я любил ее, а теперь она мертва. Я ездил на похороны в Новый Орлеан. Самые отстойные каникулы. — Это хреново… Но ее не вернуть и мертвое должно оставаться мертвым. И Эрик же, как хороший друг, видя слезы на глазах Лендона желая поддержать обнимает своего соседа по комнате. Все когда-то обратится в серый пепел. Майкосоны обращают в пепел все, что им дорого. Лендон встречает Клауса Майклсона через год, в окрестностях Лас — Вегаса. Он направляет на него заряженное деревянными заколдованными пулями пистолет. Они по разные стороны в этой войне. Люди из Триады видят в них только монстров и не удивительно, что этой войны невозможно было избежать. Мир раскололся на две половины, а Майклсоны самые опасные преступники. Воздух пропитался напряженностью и бензином. Не хватает только одного чирка, чтобы зажглось пламя и все обратилось в пепел. Клаус же лично чиркнул спичкой и развел это не угасающее пламя, когда на глазах толпы туристов в Лос — Анджелесе вырвал сердце одному из своих давних врагов — Аристолю, чью семью Майклсон спалил в сарае, в далеком шестнадцатом веке, только потому что его раздражал храп или ему нужно было поразвлекаться и нажить очередного врага — жестокого и холодного. Клаус не просто вырывает сердце на глазах напуганной толпы, а съедает его. — Разрешите представиться. Клаус безумный. Расскажите миру эту легенду. Слухи распространяются быстро и мир узнает всю правду. Ничто же не вечно и тайно. Нет ничего вечного под луной или солнцем. У Триады преимущество ввиде напуганного правительства, которое желает только замять все и избавить мир от монстров, держать все под контролем. Клаус Майклсон обезумел. Лендон видит золотистый блеск в безумных глазах Клауса, его лицо испачкано кровью Вероники, которая попыталась ослабить его, уколов вытяжку из волчьего аконита и поплатилась за это, но ей все же удалось схватить кол, спрятанный в кармане куртки. Его ошибкой было держать оружие способное убить его рядом. Клаус Майклсон никому не доверяет, а сейчас жалкий и ослабленный, на коленях, перед окружившим его толпой людей из Триады, которые направляют на него оружие. Это же его не убьет. Клаус Майклсон всегда наслаждает пытками и мучениями других, тем, как обращал все в пепел и лишал вот и сейчас ухмыляется слыша хруст костей и видя перед собой Кетрин, которая появилась во время и сломала хребет, потому что ее вывели из себя, да и ради спасения Клауса ей пришлось уехать вместе с Элайджей и оставить их сына вместе с Ребеккой. Она озлоблена и это нужно было, чтобы привлечь к себе внимание Триады и выпустить пар, чтобы Элайджа смог помочь Клаусу подняться. Клаус Майклсон читает людей, словно открытую книгу и просчитывает их шаги на много вперед, словно легкий математический пример. Но уйти так просто не выйдет. Не в этот раз, потому что Вероника сжимает в руках кол и желает только одного — славы, ведь именно она достойна того, чтобы убить легендарного Клауса Майклсона. И она вонзит кол прямо в сердце. И она получит желаемую славу. И она убила, но только Элайджу Майклсона, который встал перед братом и оттолкнул его, чтобы дать возможность брату уйти и спастись. И Клус Майклон ведь всегда наслаждался огнем, но каково это, когда на твоих глазах вспыхивает и обращается в пепел тело любимого старшего брата, который был всегда рядом и спасал от одиночества, от самого себя, понимал и утешал, сражался за семью и верил в искупление брата. Этого Клаус Майклон никогда не забудет. И он еле дышит, впервые не желает вдыхать запах едкого дыма и пепел, который смешан с привкусом смерти, ступает вперед, рычит или даже кричит, от безысходности и осознания того, что его брат мертв, сгорел на его глазах. И Клаус Майклсон ломается, понимая, что обратил в пепел то, что ему было дорого, отрывая конечности всем, кто оказывается рядом не сдерживается, и лучше ему остаться наедите с собой после всех событий. — Я убила Элайджу Майклсона. И Вероника заходится смехом не знает, какую ошибку она совершила, до того самого момента, как Лендон Керби нажимает на спусковой курок и та видит как в области груди образуется красное пятно. Лендон Керби стреляет в самое сердце и никогда не промахивается. Этому его научил вовсе не отец, а Клаус Майклсон. Вероника запомнит глаза Кетрин Пирс полные слез и ее безумный крик, который кажется был слышен за несколько кварталов. Ее жизнь и так была сломана, у нее не было того, что было у других, за нее никто не сражался, у нее не было покоя, семьи, дома, взаимной любви. Все это было у Елены Гилберт, которой та всегда завидовала Пирс. Все скорее бы умерли, чем позволили бы Елене умереть. За Кетрин Пирс никто так не сражался. И каждый раз она ломала свою жизнь еще хуже. Она слишком долго ждала своего счастье, чтобы сейчас оно обратилось в горстку пепла. И Кетрин Пирс стоит на коленях, смотрит на ослепляющий диск солнца, сейчас ей плевать на то, что все видят ее такой слабой, со слезами на глазах. И она уже не сражается, ведь Элайджа всегда боролся за нее и их любовь, до последнего сражался за семью, а сейчас он обратился в горстку серого пепла. И она сломалась. И ей было бы проще позволить сорвать с себя браслет с лазуритом, когда та отталкивала девушку из Триады похожую на нее: кареглазую брюнетку. Ирония ли то, что сперва Елена влила в ее глотку лекарства и она умерла от старости, запрыгнула в тело Елены и ее убил Стефан Сальваторе. Дважды и было больно сгорать в Адском пламени. После была Антуанетта, а сейчас эта девушка, в руках которой разорванная цепочка с лазуритом. Какая ей разница, что прикончит ее: солнце, которое даровало жизнь или боль от потери того, кто был для нее смыслом существования, то что она изменила своему правилу и впервые обернулась назад, не сбежала. Элайджа бы не смог существовать в этом мире без семьи, вот и она сделала свой выбор. Ей больше не зачем жить и сражаться. И Элайджа Майклсон знает, каково любить женщину прошедшую черед Ад. Это не легко и не просто, а слабым мужчинам не стоит даже пытаться потому что это требует больше сил, терпения, устойчивости, упорства, решимости и любви. Женщина, прошедшая через страшные испытания, противится любым чувствам и закрывается ото всех. Она шторм и только Элайджа Майклсон знал, как выстоять в этот шторм и обратить его в штиль. Она — непредсказуема, и могла превратиться в ураган обрушить гром и молнии, смести все на своем пути, или же стать ярким и ослепляющим солнцем, способным согреть и приласкать под своими лучами. И он любил ее: во время штиля, видя солнце в ее глазах и еще сильнее во время шторма, когда в ее глазах разгорался огонь. Кетрин Пирс полна противоречий, схожа с маятником, который будет склоняться то к страху боли потерь, то к счастью быть вместе с этим мужчиной и их сыном. Невозможно было предугадать, в каком состоянии она проснется утром и что задумает, но Элайджа, всегда был рядом, гладил ее волосы и целовал в лоб. Он был рядом, даже если она отталкивала его стремясь к независимости и вечному одиночеству. Иногда ей нужно быть мужественной, чтобы доказать, что у нее есть все, что нужно, что она добьется всего и без мужчины и любой будет под ее тонким и острым каблуком. Но, гораздо важнее, чтобы он взял ее за руку и крепко держал в своей, а она положила ему голову на плечо, когда они стояли у детской кроватки, наблюдая за спящим ребенком, охраняли его сон, оберегали ото всех невзгод. Она преодолеет свой страх смерти, ведь она же человек и все это время Элайджа видел ее напуганной, как будто она маленький ребенок, потерявшийся в большом мире. Он запомнит ее такой, сидящей утром за туалетным столиком и заплетающую волосы в косу. Он запомнит ее такой, какой увидел впервые. Они шли рука об руку. Они стали смыслом существование друг друга. Когда он видел, какой она была храброй и боролась с врагами, со всем миром, то он гордился своей женщиной, и никогда не отказывался взять за руку, когда она дрожала от страха. Она живет в страхе, что ее недостаточно или слишком много. Ей стыдно быть собой, потому что никто никогда не любил ее без маски стервы Кетрин Пирс. Никто кроме его. Он видел ее счастливой, с искрящимися глазами, заливающуюся смехом. Но иногда, когда она вспоминала прошлое и старые травмы давали о себе знать, разрушали ее психику, она выглядела болезненной и тоскливой, сидела на подоконнике в детской, а он подносил ей мятный чай и видел, как свет мерк в ее глазах. Он любил ее счастливой и подверженной тьме, вспышкам гнева и ненависти. Она всегда будет любить этого мужчину с осторожностью, потому что она не верит в любовь, как и Элайджа Майклсон. Она не может позволить себе полностью доверять любви, и будет держать часть сердца закрытой. Часть, которую она склеивала по кусочкам, когда ее разбил Стефан Сальваторе. Она всегда будет ожидать, что Элайджа уйдет первым, как это было прежде, что тот скажет, о том, что выбирает семью, а не ее. Она считает это лишь вопросом времени, потому что знает, что так это и будет, когда тот понадобится семье. Поэтому Кетрин пыталась расшатать отношения, выводила его из себя, стремилась уничтожить их, хотела уйти первой, пыталась причинить ему боль, прежде чем это сделал бы он. Отсутствие контроля пугает ее. Она оказалась в ловушке любви, но Элайджа никогда не лишал ее свободы. Она любит танцевать босиком посреди их комнаты и увлекать его в танец и касаясь его губ своими когда они оставались наедине. Он никогда бы не посмел подрезать ей крылья, потому что, знает, как она ценит свободу. Он любит ее, потому что понимает, чего ей стоило вновь открыть свое настрадавшееся сердце и через что она прошла, чтобы тот сидя в кресле качалке улыбался держа малыша на руках и рассказывал очередную историю, а та стоя у двери наблюдала за этой картиной и никогда не пожалела бы о своем выборе. О риске обмануть Клауса и получить свободу и прощение, не вернуться в Ад, а выжить став человеком, солгать в очередной раз Элайджи и использовать заклинание позволяющее иметь детей. Потому что у Элайджи Майклсона есть все качества, чтобы выжить во время шторма. Потому что Элайджа Майклсон тысячу лет был рядом со своим братом Никлаусом и спасал его. Потому что, даже когда она не знает, как это любить, он показываете ей это. Потому что этот шторм они не выдержали и стихия уничтожила их. Он показал, как важна семья и что за семью стоит умереть. Они и умерли сражаясь за семью. Они любили и были, обречены на верную смерть, тот, кого любит она, принес одну боль и зло. Они послужили погибелью друг друга, ведь по древней традиции викингов, если муж погибает жена была обязана шагнуть за ним даже в огонь, сжечь себя заживо. И Кетрин Пирс сделала это - обратилась в горстку серого пепла, потому что любила до самосожжения. И смотря на ее обгоревшее тело Клаус Майклсон закатывает глаза, сдерживает подступающие слезы тихо шепчет: — Прости меня, брат. Майкслсоны всегда обращают в пепел, то что им дорого. И Лендон же знает, что будет дальше и даже не пятиться назад, не сбегает, не кричит, а наоборот нагибает шею, когда Клаус обнажает клыки и прокусывает его шею и отбрасывает его в сторону прежде, чем исчезнуть. Майклсоны всегда играют с огнём, прекрасно зная, как это может быть опасно. Лендон Керби и знает, как опасно играть с огнем и что делать дальше, куда идти, знает, что его найдут истекающим кровью и спасут. *** Он видит ее в черном, коротком комбинезоне, с открытой областью декольте, несменной цепочкой с гербом ее семьи, черных босоножках на тонком каблуке. Ее волосы распущены, и она научилась рисовать стрелки, губы скрывает алый и видимо, чтобы можно было маскировать кровь. Он мог бы описать ее одним словом « чертовки идеальна для королевы криминала». Хоуп полностью оправдывает звание папиной дочурки и наследницы, не станет церемонится с врагами, а устроит показную казнь с пытками и отрыванием головы или сердца. Она совершенно нормальная и естественна для стандартов королевской семьи Нового Орлеана. У Лендона Керби из естественного только синяки под глазами и пластырь с бинтом на шеи, который скрывает свежую рану, а Хоуп замечает тлеющую сигарету в его руках, которую спешит потушить, как только подходит ближе и касается его руки. Он ведь решил пустить в легкие дым, чтобы забыться и не слышать детский, надрывистый плач из соседней комнаты, в которой находилась Хейли вместе с Эваном и Давиной, осталось дождаться прихода Кола и Ребекку, которым уже сообщили обо всем. Когда он начал курить? Когда дни для него обратились в серую горстку пепла? Ему кажется, что быть готовым к прощанию и очередной траурной процессии заложено в ДНК у этой семьи. — Мне жаль, что я не вмешался и не смог помочь спасти твоего дядю и Кетрин. Бедный Эван… Остаться сиротой в три. Я знаю, каково это. Ты же величайшая ведьма и неужели не можешь вернуть их? — Мы знаем, Лендон. Я росла без отца, семьи. Я могу тебя исцелить своей кровью. Отец сказал, что ты выстрелил в ту, которая посмела сделать это… Жаль, что меня не было рядом и я не вмешалась. Роман в России и я уезжаю к нему ради своей безопасности. Знаешь, дядя Элайджа всегда был рядом с моим отцом сдерживал его, а сейчас он покинул нас. До моего рождения мой отец был импульсивным садистом. Именно дядя Элайджа убедил отца сражаться за меня и всегда был на стороне отца. Он убивал только ради семьи и когда Пустота убила его отравленным шипом моей тети Фреи удалось вернуть его, но для этого понадобилась весомая жертва — Пустая, которая в последствии запрыгнула в мое тело. Я обрывками помню те моменты и гроб, в комнате, в которую мне было запрещено заходить. Тогда его было можно вернуть, а сейчас… Я не знаю… Но мой отец никогда не делает все просто так… Он бы никогда не позволил бы умереть его брату и никогда бы не оставил Элайджу в беде, смертельной опасности. Мой дядя всегда был надежным плечом и я могла довериться ему, мы прогуливались по городу, слушали джаз и я просила его рассказать истории из жизни нашей семьи. В вечности все блекнет со временем, все останется в памяти. И почему все это произошло именно сейчас? Почему они ушли именно сейчас? Сейчас, когда мой дядя обрел счастье и покой, семью и любовь. Да, Кетрин холодная и безжалостная, но которая могла понять его, а тот заставлял ее чувствовать и напоминал, какой она была человеком. Они должны быть вместе навсегда, наблюдать, как растет Эван. Это не должно было стать их концом. Горстка пепла… Майклсоны определенно обречены и прокляты… — Через месяц заживет и если я исцелюсь они заметят. Жажда власти ослепляет, Хоуп. И что тебе сейчас больше всего хочется? — Кричать от этой боли, которая разрывает меня изнутри… — Так покричи… И она кричит, прикусив губу и уткнувшись в его плечо, вдыхает запах сигаретного дыма, прикрывает глаза и оставляет мокрые следы от слез на его футболки. Она кричит, так, что в доме все сотрясается, падает хрустальная люстра, с полок летят предметы, слышны звуки бьющегося стекла из кухни, а Лендон вздрагивает видя, как на его глазах трескает зеркало. Теперь только обломки и осколки. Она теряет контроль и знает это и проще бы ей быть мертвой, ведь так гораздо легче и больше не будет потерь. Он же обещал запомнить ее счастливой, а сейчас она изменилась, всхлипывает на его груди, глаза мокрые. И лучше бы убили его, ведь тогда бы он не увидел, как она рыдает над его мертвым и холодным телом, не услышал бы ее безумного и отчаянного крика. Он же не покинет ее и будет рядом, даже если погаснет последний огонек маяка. Он не позволит, чтобы ее убили. Он же просил запомнить его влюбленным идиотом, а сейчас она видит собранного и сдержанного двадцати четырех летнего парня закончившего юридический факультет, который ввязался в опасную игру. И как чувствует себя Ребекка Майклсон стоя перед двумя урнами с пеплом, вспоминая все то, что вскоре поблекнет в ее памяти, а джаз, который так обожал ее старший брат Элайджа затихнет. Ребекка Майклсон еще пытается дышать, касается тонкими пальцами колец принадлежащих ее брату. Его же не мог убить губительный для вампиров солнечный свет, не мог убить и испепелить. Но это произошло и пламя обратило его в горсть пепла оставив только два кольца: черное и с лазуритом, которое защищало от солнца. Ее брата отняли у нее навсегда. Ведь все, что дорого Майклсоном обращается в пепел. Ее слеза капает на кольца. Она же знает, что больше не будет так, как прежде, что ее старший брат больше не придет, чтобы быть рядом, сражаться за семью и в нужным момент преподать урок, напомнить о данной тысячу лет клятве. Была бы человеком было бы проще убить себя и покончить со всем этим. Но, увы, она бессмертная. Ребекка попыталась улыбнуться только когда увидела Клауса, который взял на руки племянника и тот крепко сжал сильную руку Майклсна, опустил голову на его грудь, ведь малыш все чувствует и нуждался в защите и спокойствие в это ужасное и темное время. Ведь раздражённая Хейли, которая ходила все это время из угла в угол комнаты, пыталась понять то, что Элайджа мертв и урна с его прахом стоит на каминной полке, рядом с урной в которой помещен прах Кетрин, вряд ли смогла бы утешить ребенка, который еще не осознает, что остался сиротой и его родители мертвы. Ведь именно об этом попросил Клаус Лендона, когда наградим укусом слыша каждое биение его сердца: отдельно собрать плах, взять оставшиеся украшение и принести все это. Правда Керби было жутко разжимать окровавленную руку девушки, в которой было солнцезащитное ожирелые Кетрин. Но он все же сделал то, о чем его попросили. Только тогда Ребекка увидела слезы на глазах Клауса и поверила в то, как тому тяжело и как больно, что он раскаивается глядя в карие глаза племянника, которые так напоминал его брата: черты лица, подбородок, форма носа и ушей, а вот глаза матери. Сейчас же малыш на руках Давины, а Клаус стоит за спиной сестры и молчит, ведь ему нечего сказать, кроме того, что она выбрала идеальное траурное платье рукава которого выполнена в форме колокола, из легкой и прозрачной ткани, как и спина, элегантные замшевые туфли на каблуке, а из украшений лишь золотые висящие сережки: на тонкой нити внищу которых красовался массивный шар. — Иногда Элайджа был еще той занозой в заднице. — Ты позволил ему умереть, Ник. Я ненавижу тебя! Ненавижу! И все, что желает Ребекка — убить. Ее лицо изменяется, под глазами набухают черные венки, белки глаз краснеют. Клаус даже не сопротивляется, когда она бьет руками: по лицу, по спине, набрасывается сверху. Ведь в Ребекки и так скопилось слишком много эмоций, которым нужно дать выход и она так и поступает вымещая свою ненависть и злобу ломая нос брату, валя его на пол, ведь она же не ангел, не святая. — Кто будет следующем? Может я? Кол? Фрея? Хейли? Хоуп? Ну же, убей меня! Убей! И Клаус вовсе не думает ей уступать, когда ногтями рвет тонкую ткань и отталкивает от себя сестру. Теперь в его руках кусок черной ткани, который он бросает на пол, прежде, чем покинуть комнату и столкнуть в дверях с дочерью и Лендоном, которые прибежали на шум. Ребекка сидит на полу, пытается обнять себя, нащупывая кружевную ткань лифа. Безнадежно испорчено не только ее платье из-которого виднеется ткань ее верхней нижней одежды, но и жизнь, ведь Клаус только и делал, что портил все и лишал ее всего того, за что так боролась Ребекка. Натерпелась за тысячу лет. Ей плевать на порванное платье, на испечённую прическу и макаяж, когда она ладонью растирала соленые и горькие слезы по лицу и кровь, ведь она разбила лоб, ударившись об угол журнального столика. — Я не железная… Я этого больше не вынесу. И Хоуп протягивает ей руку, подняться и крепко прижимает к себе, шепчет что-то невнятное, ведь Ребекка сейчас в таком состоянии, что день смешался с ночью, а перед глазами пелена тумана. В ее памяти все еще свеж тот момент, когда она думала, что Клаус мёртв и кричала в истерики видя, как горит его тело. На ее глазах умирал ее брат и она ничего не могла поделать, ведь смерти наплевать и даже бессмертный может найти способ умереть. — Все хорошо тетя Ребекка? Сильно ударилась? — Если твой отец хочет этого, то пусть убивает себя. Пусть… Я больше не могу… Я не вынесу этого… Я не хочу смотреть на это… Только вот убивает Ребекку Хоуп, которая прочла заклинание замедляющее сердцебиение и отпускает ее, позволяет упасть на пол, прямо к ее ногам и все, что помнит Ребекка прежде, чем утратить рассудок: лицо любимой племянницы. Она не вспомнит, как Клаус вонзил в ее сердце клинок и ее тело покрылось серыми венками и что свидетелем этой сцены стал Лендон, не знающий, как реагировать на происходящее. Хоуп была невинна в семь, когда лечила сверчков своей магией и боялась раздавить букашку. Сейчас же она без сожаление в глазах, собственными пальцами раздавит не только беззащитную букашку, но и оторвёт голову человеку, предаст даже любимую тетю, которая всегда была рядом. Но Хоуп бы не вынесла, если Ребекка почувствовала то, как ее сердце пронзает острый клинок и невыносимая боль сковывает все тело. Уж лучше безболезненное забвение. — Что это было? — хрипит напуганный Лендон. — Это для ее же благо. Ребекка бы обезумела от горя потери Элайджи, но все должны поверить в то, что обезумел я и убил, Коула, Марселя сбросив их тела в океан, — медленно говорит Клаус. — Я спрячу тела в надежном и безопасным месте, папа, — вздыхает Хоуп, пытаясь набрать в легкие кислорода, ведь не просто же смотреть на мертвое тело дорого человека. — Я доверяю тебе, Хоуп, — тихо, проходя мимо и касаясь плеча дочери. У Клауса Майклсона просто бы не хватило сил обернуться и посмотреть в мертвые глаза сестры. Не зря же она говорила, что его злоба станет его погибелью. Не в этот раз. Клаус же всегда считал Ребекку предательницей, той, которая всегда пойдет на все ради любви и мнимого счастья, а предателем оказался он. У Давины Майклсон — Клер не было выхода, как подчиниться, ведь знает, что будет дальше и слышала слова Клауса благодаря сверх слуху. Коула ждет участь Ребекки иначе она никогда не увидит Хенрика, который сейчас мирно спит в постели находясь под действием заклинания сна. Давина уже не та глупая шестнадцатилетняя девочка жатвы и сейчас прекрасно понимает, что все, кто ей дорог будут страдать, если она ослушается Клауса и как ей долго удасится бежать? Будь она ведьмой было бы проще пойти против Клауса, но она вампир и знает, что убить ее может обычная деревяшка, да и вряд ли Клаус, слетевший с катушек, позволит ей встать на его пути. У нее нет другого выхода, как позволить Клаусу всадить клинок в сердце своего возлюбленного, ведь эта участь гораздо лучше той, какую мог придумать изащеренный мозг Клауса Майклсона. Давина же знает, что сейчас война и сейчас не лучшие времена для Майкосонов. Их ненавидят. Им желают смерти не только люди, которые напуганы узнав правду о сверхъестественных существах, но и все фракции, которые отреклись от Майклсонов, ставших причиной всего происходящего, раскола мира. Ведь именно Майклсоны обратили в пепел то, что было дорого другим. У них целая вечность и ей просто нужно научиться отпускпть и ждать. Кол запирает за собой дверь и даже пытается улыбнуться видя мирно спящего сына и то, как Давина поправляет одеяльце уснувшего Эвана и кладет малыша на другую сторону постели. В ее памяти еще свежи те темные моменты, когда она была мертва и ее душу разорвали на части, как она вернулась к жизни и начала все заново: строить по кусочкам свое счастье и тот момент, когда Кол держал на руках их сына и видимо Кол не жил, а существовал тысячу лет, до этого момента. Он же обещал защищать их ото всех. Она же думала, что они всегда будут вместе. Вечность растяжимое понятие, особенно для Майклсонов. И Давина просто обвивает его шею руками, ищет губами его губы, чтобы коснуться их в последний раз. — Проклятье! Моя семья устроила бойню и не прегласили меня. Едя в это убогое захолустье я подумывал, чтобы живьем спалить Триаду и они почувствовали все то, что чувствовал мой брат перед смертью. Удивительно, что их люди быстро покинули город. — Кол… — Я знаю об Элайджи и никогда не думал, что это произойдет именно с ним. Он защищал Ника, как всегда. — Ты потерял брата. Это нормально испытывать боль и отрицать происходящее. Так было, когда ты думал, что потерял меня. — Впервые я понимаю, что должен быть рядом с Ником и Ребеккой, семьей, святость и тягость клятвы "Всегда и навечно", которая была на плечах Элайджи тысячу лет. Возможно, он заслужил парочку выходных и покой. Эван же уедет с Ребеккой? Я видел рыдающую Хейли в машине, как всегда скрывает эмоции ото всех. А где Ребекка и Марсель? — Это правильно… А я обещаю, что верну тебя. Она должна позволить отнять его у нее, позволить вошедшей Хоуп прочитать заклинание и запомнить застывший взгляд Кола. Он замер падая на колени и даже не вскрикнет, когда появившейся Клаус оттолкнет Давину и вонзит в его сердце клинок. Клаус Майклсон всегда так поступает с семьей, закрывает их в гробах, когда они становятся неугодны ему. Клаус привык терять и обращать все в пепел. Все блекнет, а тело покрывается серыми венками. Клаус хватает Дваину за руку, поднимает и заставляет посмотреть ему в глаза, а та сопротивляется, руки дрожат, глаза закрыты и она чувствует себя метвой: холодной, недвижимой, тело серое и остывшие, краски мира поблекли, дверь в сердце закрыто. Словно убили ее. Словно в ее сердце вонзили клинок. Она мертва до того момента, когда сможет коснуться в следующий раз его губ. Ведь неизвестно, что будет завтра. Сегодня ты жив, а завтра от тебя останется горстка серого пепла и только тишина, покой, которые дарует смерть. И кого стоит пожалеть, проявить сочувствие? К Давине у которой в очередной раз посмели отняли любовь? К Клаусу у которого убили любимого брата на глазах? И ее тело содрогается в дрожи, которую она не, а силах унять, всхлипывает, сжимает руки в кулаки и решиться открыть глаза полные пустоты и холода. Эта новая версия Давины Клер полная безразличия и злобы к тем, кто посмел разрушить то, что она так долго строила. У нее только одно желание — защитить Хенрика от этого жестокого и опасного мира. Давина Клер убила саму себя щелкнув опасный выключатель, когда закрыла глаза. Если бы она бы не сделала этого, то эмоции бы прикончили ее до восхода солнца. — Уходите… Хейли отвезет вас в безопасное место. — И как я объясню сыну отсутствие отца? Ему девять и он начнет задавать вопросы. — Скажи, что воины сражаются за семью и что он очень скора вернется. — Как скоро? Может к тому времени Хенрик состарится и умрет. Не все бессмертны в этой семье. — Я сделаю все, чтобы воссоединить семью. И Давина Клер верит ему ведь у нее нет другого выхода, как взять на руки спящего сына и сесть в машину, на заднее сиденье, заглянуть в красные глаза Хейли, которая крепко сжимает руки на руле управление, готова нажать на педаль газа, после того, как Клаус кладет спящего Эвана в детское кресло, пристёгивает ремень безопасности и зарывает дверцу, хлопает по крыше автомобиля, подавая сигнал, что Хейли может ехать. Бежать не оглядываясь. В один миг Клаус Майклсон потерял слишком многое. В один миг Клаус вновь остался один, стоять по среди проезжей части и не реагируя на гудки проезжающих мимо автомобилей. Ее нет… Его нет, ведь он убил любимую сестру и младшего брата, которые стали первыми жертвами, а его старший брат горстка серого пепла. Ему и вправду наплевать на то, сколько жертв еще придется принести ради победы, ведь он ощущал себя королем, а сейчас ощущает себя даже не человеком, а чем-то мерзким. Потери и осознания происходящего убивает его. Нет он привык бороться в одиночестве и пережил стольких врагов, а сейчас на пути великого Клауса Майклсона встала, какая-то жалкая организация, которая раскрыта его всему миру, как и его семью. Люди напуганы и с радостью выдадут его Триаде. Страх ведь самый опасный двигатель. Он закрывает глаза и слышит только раздражающие гудки автомобиль и ему было все равно, если бы один из водителей переехал его и убил, хотя бы на пару часов смог бы избавится от боли. Он помнит дни, когда его семья была едина и счастлива, а он улыбался и рисовал с дочерью. А сейчас он все это потерял, чтобы отвести опасность от семьи. И Хоуп знает, что нельзя оставлять отца в таком состоянии. И она останавливает, щелчком пальцев машину, прямо перед ее отцом и ей плевать на крик напуганной девушки сидящей за рулем, которая спешит объехать эти странных двоих, стоящих посреди дороги. Хоуп никому не позволить навредить ее семье и особенно не позволит убить. Она не оставит отца, а крепко обовьет его шею своими тонкими руками, положит свою голову на грудь и никогда не отпустит. Утром она по — прежнему на стороне отца, не покинет его, а он будет рисовать глаза Ребекки, черным карандашом в альбоме для рисования дочери, ведь именно серые глаза сестры он будет искать в проходящих мимо людях. Его сестра была права и именно за это поплатилась. Отпускать сложнее, а ярость и ненависть не приводят к хорошему. Клаус Майклсон не привык к жалости или состраданию, только Хоуп видит, как ему тяжело, что совесть разрывает его, ведь видит очертания портрета Ребекки в тетради и просто сожмет его руку в своей. — Уходи, Хоуп… — Я не уйду, пап… Ты не один. Я всегда буду на твоей стороне. Я последую за тобой даже в огонь, ведь именно так всегда поступал дядя Элайджа. Скажи мне правду… Дальше будет еще хуже? — Ты и сама знаешь… Война… Твоя мать была против того, чтобы я втягивал тебя во все это. Я сам не желал этого. Вчера ты видела, на что я готов пойти, чтобы защитить семью. Сперва сокрушить и сломить семью, а затем врага. Даже предать. Даже столкнуться с ненавистью семьи. Твоя мать не хочет чтобы ее единственная дочь постоянно жила в битвах с врагами. Чтобы ты стала жестокой и эгоистичной и сломалась, как Майклсон. Даже я этого не желаю для тебя. У этой семьи бесчисленное количество врагов и твоя мать боится, что ты можешь пасть от руки одного из них или кто-то из семьи может умереть. Семья для тебя угроза. Твоя мать однажды пыталась уйти вместе с тобой и я ее наказал сполна. — Проклятье полумесяца. Далия… Мама как-то рассказывала. — Согласись, что это было лучше, нежели участь умереть от рук Далии, которая бы не пощадила волков. Твоя мать хочет чтобы ты была другой. Но это не ей решать, а тебе… Планы поменялись. — Я же и помогла тебе, потому что так лучше для всех. Я готова… Я готова сделать все, чтобы защитить семью. Я больше не хочу терять. Я не хочу, чтобы умер ты или те, кто мне дороги. — Даже обратить в пепел, все, что тебе дорого? Все, что мне было дорого обычно тлеет у меня на глазах. Еще одна веская причина не привязываться. — Чтобы после это восстановить… Что нужно делать? Покажи мне, что ты задумал. — Думаю, ты слышала о заклинании иссушения? Это заклинание однажды было использовано на мне. Это следующий шаг, который приблизит нас к победе… Я покажу тебе… — Я внимательно слушаю тебя, папа… *** Сердце Хейли Маршалл — Кеннер так и не успокоилась. Но ей лучше, ведь ее дочь рядом, спит положила голову на ее колени, а Хейли перебирает ее локоны, и охраняет сон любимой и единственной дочери, пусть они сейчас в одной из квартир расположенной в Москве. Но может ли она осуждать Клауса за то, что делает все, чтобы объединить семью и больше не пережить всю эту разрушающую боль. Она бы сама с радостью ушла в закат, только бы не видеть всего происходящего и то, как все обращается в пепел. Они с Клаусом определенно понимают друг друга. Хейли бы отпустила и смирилась с тем, что Элайджа Майклсон мертв, ведь проходила через это, когда Пустая убила его на ее глазах, только тогда и узнала его темную сторону. Не нужно было рисковать и играть с огнем, который и уничтожил его, обратил в серый пепел, который сейчас хранится в железной урне. Хейли же не скора забудет его и все, что испытывала к нему. Сперва Элайджу отняла у нее правда и Пустая, а после и стерва Кетрин Пирс, которая демонстративно целовала его в губы, на ее глазах видя, как трескает стекло в руках Маршалл и та загорается словно в ее венах не кровь, а едкий бензин, когда она видела, как Кетрин и Элайджа гуляют вместе с сыном по кварталу. Но от того, что Элайджа мертв она не прекратит его любить. Она бы смирилась и приняла эту потерю, если бы по квартире не ходило живое напоминание — Эван Майклсон, который унаследовал черты обоих родителей. Правда малыш в тяжелом состоянии: беспокоен, порой не ест и не спит. Дети же все чувствуют и поняв это, по многочисленным сообщениям Хейли, которая боится проявления магии трёхлетнего малыша, который невольно может выдать всю семью, то ли ей просто невыносимо смотреть и терпеть сына бывшего и Кетрин Пирс. Хейли не может быть доброй, всепрощающей, трезвой, когда ее жизнь в очередной раз летит к чертям из-за Майклсонов и она не знает проснется ли она завтра. Хейли на грани и готова была ударить малыша, который только выводит ее из равновесия каждый день. Только вот Хейли останавливает Давина, которая кажется самым спокойным вампиром с отключёнными эмоциями. Она питалась ночью таская с собой фляшку наполненную бензином и зажигалку, а утром посвящала всю себя Хенрику, ведь взяла же на себя полную ответственность за сына. Клаус обещает, что решит проблему с Эваном, к концу недели и прилетит в Москву. Хейли выдыхает с облегчением, когда видит на пороге квартиры сперва Деклана, а после и Клауса. И Хоуп проснулась от хлопка входной двери, инстинктивно сжала руку в пальцы, чтобы быть готовой защищаться, вот только в этом нет необходимости ведь в прихожей Хоуп видит отца и Деклана и встав на ноги спешит обнять таких долгожданных гостей и рассказать отцу, что Роман, который сейчас находится в кабинете сумел выследить людей из Триады и Клаусу же интереснее узнать необходимую информацию, чем наблюдать за поцелуем повара и матери своей дочери. Тот, кто дорог Хейли все еще дышит, а у Клауса осталась только дочь и племянники, еще война с Триадой, которая только забавила его. Хейли Маршалл видит огонек в карих глазах, который уже никогда не надеялась увидеть вновь, ведь тело Кетрин Пирс истлело и осталась только горстка пепла, этот огонек потух. Но огонек Петровых, как выражалась Кетрин Пирс продолжает гореть в глазах ее дочери — Нади Петровой, которая появилась на пороге квартиры вместе с Этьеном. На ней черные кожаные брюки, бательоны на платформе, черная прозрачная блузка из которой просвечивается нижнее белье, поверх наброшена удлинённая кофта из легкой ткани, из украшений длинная цепь с кулоном, серьги, ведь ее солнцезащитное кольцо спрятано в обуви. Ей и так плохо, кажется, что она наказана тем, что вечно будет искать мать. Ради этого она забыла о себе на пять столетий, а когда нашла мать, то умерла, воскресла из мертвый, воссоединилась с матерью, но таила и тушила в себе огонь злобы на непутевую мамашу, которую лучше бы и не знала. Только вот Надя видела раскаяние в глазах матери и поверила в то, что сила в семье и кровных узах благодаря Элайджи Майклсону, который похоже был единственным мужчиной способным повлиять на Кетрин Пирс и он был прав в том, что Нади не нужно жертвовать собой и своим счастьем ради матери, доказывать ей что-то, что Кетрин Пирс не нужно спасать и для этого есть он, а Надя свободна от этого бремени. Именно Элайджа стал причиной примирения матери и дочери и доказывал, что каждая из них может быть счастлива, присматривать друг за другом и проявляться заботу при этот не нарушая границ свободы и не руша счастье друг друга. Он радовался слушая их часовые и пустые разговоры по видеосвязи, просто потому что им нужно было наговориться и они скучают и вдали друг от друга, Он помнит день и реакцию Нади, когда тот сообщил ей, о том, что ее мать человек и беременна от него, что она посмела обмануть его и использовать заклинание придуманное Давиной ведь у Кетрин Пирс не хватило бы на это смелости сказать правду. И хорошо, что Элайджа не видел как та кричит оборачивая кухонный стол, только потому что она боится поверь. Но ее мать счастлива и Надя искреннее рада, когда прилетев в Лондон спешит в одну из частных клиник, чтобы поздравить мать и Элайджу с появлением сына, и взять на руки кровного брата, который смотрит ее, сжимает своей ручкой ее палец. Она помнит дни, когда они с матерью сидели в саду, в Бургундии пили красное вино и секретничали, смотрели в летнюю кухни, на которой толпились Элайджа и Этьен, пытаясь приготовить итальянскую пасту, пока семимесячный месячный Эван спал в доме. Элайджа и ее мать сдержали обещание приехав на лето во Францию, правда Надя успокоилась, ведь ее мать обратилась и теперь их ничего не разлучит, но она не знала, что послужило ее обращению. И в этот раз, по иронии судьбы или злому року Надя узнает о смерти матери в Богларии от самого Клауса Майклсона, который ломает шею Этьену и говорит Петровой о том, что все, что осталось от ее матери — горстка пепла, как и от Элайджи, а ей стоит оценить то, что позволит ей быть рядом с его племянником лишь потому, что он желает видеть его счастливый. И Надя падает на землю, не скрывает слезы, пачкает руки грязью и кричит, что над ней разлетаются птицы, она говорит на болгарском :" Тя не можеше да умре",но у Клауса нет времени ждать пока Надя примет новость об очередной смерти своей матери, придет в себя, поэтому он просто ломает ее шею и тащит тела к черному джипу. И Надя узнала о смерти матери над родной землей и в этой же земле навсегда похоронила свое сердце. И Надя же знает, что кровные узы важны, а она, как хорошая сестра нужна младшему брату, который лишился родителей и той судьбу, которой она жила Петрова явно не желает Эвану. Она желает ему счастья и добра, чтобы у него была семья и дом, именно этого желали бы Элайлжа и Кетрин. Они желали бы, чтобы Надя продолжила бороться за семью, за « Всегда и навечно». И она будет бороться пока все не обратится в горстку серого пепла. И Надя просто облачается в черное и молчит весь путь до Москвы, не реагирует на Этьена, который пытается поговорить с ней, утешить и разделить с ней ее боль. И в какой-то момент она и вправду была готова отдать все, чтобы вернуться в прошлое только, чтобы ее мать была пусть и не рядом с ней, но живой. Ведь ничто не сравнится с любовью матери. И так разрывается на части. Майклсоны всегда играют с огнем. И Надя видит желтый блеск в ее глазах, набухшие под глазами Хейли черные венки, которая готовится к нападению, ведь Клаус же обещал ей, что та никогда не увидит Надю Петрову, а Эван — его кровь и никто не посмеет отнять его племянника, что у Петровой нет никаких прав и он убьет ее, если та посмеет стать на его пути. — Я не собираюсь слушать претензии бывшей на ночь. Я здесь ради своего брата, чтобы растить и заботится о нем. — А я то думала, что наконец-то избавилась от твоей чокнутой мамаши. Ты никто, как и твоя мать. Твоя мать была никем. Обычной шлюхой и хорошо, что она сейчас горстка пепла. Ты здесь, только потому что Клаус позволил. — Не смей оскорблять мою мать и так разговаривать со мной! Моя мать Кетрин Пирс — худшая стерва всех времен, возлюбленная и жена Элайджи Майклсона, мать его единственного сына, мудрый стратег и поэтому она правила городом вместе с ним. Она королева Нового Орлена Она легенда. И даже если легенды обращаются в пепел, то в памяти они будут жить вечно. А тебя Элайджа все равно бы никогда так не любил, как ее. И все замерло на долю секунду. До того момента, как Хейли обнажает белоснежные клыки, отталкивает в стену Деклана. До того момента, как вгрызается в плечо Этьена, который встал на ее пути к Нади. У Нади Петровой хорошие волосы, она лгущая и манипулирующая, взгляд холодный и сосредоточенный, который в один миг может измениться на взгояд в котором пылает огонь ненависти. Точная копия матери. И должна же она отомстить. Должна же она желать смерти той, которая посмела сказать такое о ее матери. И Нади не страшно, если она проиграет в этой игре и вновь умрет. Не впервые умирать ради и из-за матери. И Надя набрасывается на Хейли, валет на холодный пол, хватает за волосы и сейчас вправду готова вырвать все волосы на голове, когда клыки Маршалл вонзаются в ее тонкую шею, только ее цель — сердце. Хейли вскрикивает, от боли, ведь у вампирши уходит несколько секунд, пробить рукой и сжать сердце в своих руках. Теперь жизнь Хейли в руках Нади, которая и так уже сходит с ума от боли потери, а Хейли даже не может пошевелиться, сказать слова. Ненависть ведь бессмертная и хуже любого из чувств. Надя Петрова такая же, как и ее мать. Если уж умирать, то она заберет с собой и Хейли. Неужели последнее, что запомнить Хейли Маршалл будут полные ненависти и огня глаза Нади Петровой. — Пап! Роман! Помогите мне! Хоуп кричит, надрывая голос и Клаус пояаляется вместе с Романом. Только вот Клаус не спешит вмешиваться и одобрительно кивает смотря на дочь и в сторону девушки сидящей на кухни. Для Майклсонов она не больше, чем мешок с кровью и Роман привел ее этим утром, как подарок для Клауса и пройдет же трое суток прежде, чем бедняжку начнут искать. Только вот девушка нужна была, не как еда, для Клауса, а совсем для другой цели. Хоуп же знает, что должно быть дальше, сглатывает подступивший к горлу ком и накатившиеся слезы, опускается на колени перед сидящей на стуле девушкой, прикладывает свою руку к ее сердцу, губы еле шепчат заклинание иссушение. Роман желавший вмешаться замирает и не в силах слелать шаг из невидимого магического барьера. И каково ему видить, как лицо Хоуп покрывается венками, а тело девушки падает на пол. Неужели решила убить себя? Не себя, потому что уже отняла жизнь девушки остановив ее сердца ради заклинания. Ее лицо приходит в привычное состояние: красивое, живое, румянец на щеках. И только сейчас вампир обращает внимание на покрытое серыми венками тело Хейли. Обращает внимание после того, как Клаус вытаскивает руку Нади из ее грудной клетки и оттащив на диван прокусывает свое запястье и поет кровью. Хоуп иссушила и остановила сердце матери, а тот пытается помочь девушки и сперва бы он с радостью напоил ее своей кровью, но Хоуп отрицательно кивает и Роман прибегает к традиционному масажу сердце, выдыхает с облегчением слыша тихое дыхание и слабые удары сердца. В груди все сжалось, невозможно дышать. Хоуп Майклсон задыхается от тупой и глухой боли в груди. Неужели Хоуп Майлсон отключила эмоции или она сделала это потому что она Майклсон? Ведь у нее нет сил посмотреть на лежащие, иссушенное тело матери. Ее мать ушла и да, лучше бы Хоуп умерла. У нее нет сил на дыхание. Но Роман не позволит ей щелкнуть выключателем эмоций, как и Клаус. Но Роман же всегда рядом и любит ее, привык к тому, что убийство члена семьи совершенно нормально в их семье. Трясет ее, берет ее лицо и заставляет смотреть в глаза, ведь так меньше шансов, что он услвшит ложь из уст любимой девушки. Может следующей жертвой станет он? — Зачем ты так поступила с матерью? — кричит Роман держа лицо Хоуп в своих руках, заставляя ее посмотреть ему в глаза, пусть Майклсон и пыталась вырваться, отвести взгляд. — Лучше это буду я, чем переживу то, что ее убьют, когда она в очередной раз будет рисковать своей жизнью спасая меня, — спокойно говорит Майклсон. — Ее смерти я не вынесу… Я не хочу думать о том темном дне, когда моя мать не откроет глаза, или отец не вернется. Они смысл моей жизни, пойми это, Роман. Я не вынесу если потеряю еще кого-то… И Деклан, которому удалось подползти к телу Хейли сжимает ее серую ладонь в своей. Его горячие и соленые слезы медленно капают на серое лицо Хейли. Ее тело иссушено, но глаза открыты и жаль, что она не может руки Деклана и утешить его, сказать, что потери и возвращение — это нормально для Майкосонов, что и не такое пережила являясь частью этой семьи. Пережила боль потерь и радость обретения семьи, любовь. Майклсоны не проявляют милосердия и жалости. — Что вы сделали с Хейли! — Деклан же не станет молчать и в любом случает попытается помочь, сделать хоть что-то, чтобы спасти ее. — Ты отвезешь тело Хейли в Данию, спрячешь в месте, адрес которого я скажу тебе, охраняй ее и не смей пробуждать, пока я не разрешу тебе. Продолжай жить своей жизнью, открой кафе, скрывай от людей свою сущность вампира, — и Клаус сжимает свою руку на шеи вампира, что тот даже не опомнился, как оказался прижатым к стене, зрачки Клауса сужаются, а после расширяются, ведь проще внушить и отпустить, чем убить и тем самым причинить очередную порцию боли дочери или Хейли. — Типичный день в семье Майклсонов, — вышедшая из комнаты Давина только и может, что закатить глаза и прижать к своей груди Эвана, чтобы тот не видел всего ужаса и крови, а она видела зрелища куда и похуже, совершала еще более худшие поступки. Только сейчас, размазывая кровь Хейли по лицу и видя, как Клаус поит своей кровью Этьена, потогает ему подняться, Надя понимает в какой грязной игре тот, ее использовал и окровавленные ладони только доказывают, что у него это вышло. Она смотрит на младшего брата и подошла бы к нему, если бы была более спокойна и не испачкана кровью. Хоуп же не может быть спокойной осознавая, что убила мать, обрекла на мучительную учась: слышать, как бьются сердца проходящих мимо людей, каждый день бороться с жаждой и желанием вонзить свои острые клыки в желанную артерию, наполнить свой организм такой желанной и теплой кровью, которая является причиной ее существование. Сложно будет первые несколько месяцев, а после все звуки стихнут и перед глазами будет только тьма, сознание погаснет. И Клаус Майклсон вовсе не сказочный принц, а реальный монстр, да и Хоуп уже не семь. Но они семья и сражаются друг за друга и плевать, что нужно будет сделать ради зашиты, тех, кто им дорог. И Клаус крепко прижимает к своей груди дочь, не посмеет оставить дочь в такой тяжелый момент, но это было единственным верным решением, ведь Хейли могла испортить весь план, да и так вышла из-под контроля Майклсона, особенно с возращением Нади, а ему еще не до того, чтобы каждый раз разнимать мать своей дочери и Надю Петрову. Мирное решение конфликтов было уделом его брата, а он предпочитает войну. Появление Хоуп изменило его, он и так потерял слишком многое, слишком многих убил, слишком многих лишил счастья, и ему вправду было наплевать на все слухи и то, сколько его ненавидят, ведь выгоднее держать всех в страхе и быть монстром, зверем. Для всех, кроме своей любимой дочери. Дышат в унисон. — Я рядом….Я всегда буду рядом… Очень скора все это закончится и мы вернем наш дом и воссоединим семью. Я люблю тебя… — Я знаю, пап… Все, что дорого Майклсоном обращается в серую массу, горстку пепла. И следующей целью становится Марсель Жерард, ведь его яд может убить Первородного и его Клаус настигает в Нью-Йорке, внушает Фоне и Луису забыть и отпралвяет их со своими людьми в пансион Сальваторе, пока Хоуп о обличье Ребекки отвлкала Марселя учатью которого становится заклинание сна и он на долго запомнит, как взгляд Хоуп, которая читала заклинание связав его жизнь с жизнью Ребекки, в груди которой клинок. Она обманула его, а ведь Марсель считал Хоуп своей сестрой, но она явно вся в отца, а тот вынужден разделить участь Ребекки и очнется только тогда, когда железный и острый клинок вынут из груди его возлюбленной. Участь Фреи еще ужаснее, ведь та поверила, когда гибриды ее брата в пансион привезли приемных детей ее сестры, но у них был совсем иной приказ от создателя. У них был приказ убить и доставить тело в Новый Орлеан. Только она не верит, что и Ширли ее забыла, ведь так лучше. Она и не помнит, как ей свернули шею после того, как напоили кровью Клауса. Только вот Фрея очнется в гробу, в грузовике по пути в Новый Орлеан. И ее самый страшный кошмар стал реальностью, ведь она вампир и тогда у нее был выбор, только вот лежащий на ее пальце красуется кольцо с лазуритом, на груди пакет с донорской кровью доказывал, что выбор за нее сделал ее брат, которому совершенно наплевать на то, что она возненавидит его после этого. Триаде не зачем знать о том, что Фрея утратила силы ведьмы и слаба, в особенности после смерти Элайджи. Майклсоны же не слабые. *** От того, что человек мертв его не перестаешь любить и скучать, даже, если время движется вперед. Ведь понимание того, что время нельзя повернуть назад и невозможно изменить прошлое сводит с ума. В пригороде Лондона тихо, ночные облака, свет фонарей, звезд и луны. Только вот семилетний малыш и не думает спать, а встав с постели, забрался на подоконник, решив, что лучшим способ развлечь себя будет попытаться сосчитать звезды. В сердце поселилась грусть и не важно сколько тебе лет: пять, семь, пятьсот. Он же видел, что окружающие его взрослые: грустны, собраны и молчаливы. Он боится одиночества и того, что ему могут причинить боль. Иногда он мог не спать всю ночь, ходить по комнате или спускаться на первый этаж и видя перед собой старшую сестру, которая непременно отругает его улыбался и отвечал, что хочет пить. Ему грустно, потому что он знает, что его мать и отец, не придут, не обнимут его и не утешат, не расскажут историю на ночь, не придут на спортивное соревнование или Рождественский концерт. И как он себя чувствовал видя одноклассников с любящими родителями, которые привозят и забирают их школы, посещают школьные праздники. А Эван Майклсон забыт. Он продолжает считать звезды, загибает пальцы на правой руке и не реагирует на вошедшую в комнату Надю. Ее же волновала состояние любимого брата и она поклялась быть с ним « Всегда и навечно». Теперь и она ощутила на своих плечах тяжесть этой клятвы, ведь не просто скрывать его от Триады, лгать и объяснять, как опасно говорить правду, упоминать семью и фамилию, с которой он унаследовал только боль и разочарование, поэтому в школе все его знают, как Эвана Петро и так гораздо лучше для всех и меньше пролитой крови и смертей за плечами его старшей сестры. — Почему ты еще не в постели, Эван? Я же тебя уложила еще час назад… Завтра в школу. — Триста семь… Сегодня я начитал триста семь звезд… В школе серо, скучно, охрана, учат манерам, математики, биологии, физики, химии, литературе, астрономии. Мой дядя Клаус сказал мне по секрету, что в этой школе учились принцы и что мой отец очень бы хотел этого. Но я не принц… У нас уроки до пяти вечера… Еще он сказал, что не приедет на мои первые спортивные соревнования. Я никому не нужен… — Ты поблагодарил его за подарок на День Рождения? — Да… — И может скажешь мне, что ты загадал в этом году? Лошадь? Вертолёт на пульте управления? Ноутбук? Может корги? Тебе же нравятся собаки. Я буду чувствовать себя ужасной сестрой, если не подарю подарок. И малыш указывает на фотографию стоящую на комоде. На этой черно-белой фотографии изображены Элайджа и Кетрин. От этой фотографии, исходит покой и счастье. Не зря же она сделана крупным планом. На этой фотографии Пирс одета в удобное белое шерстяное платье и длинные сапоги, на Элайдже же рубашка, брюки, до блеска начищенные туфли, а из верхней одежды черное шерстяное пальто, ведь он не посмеет изменить своему привычному стилю, да не стоит отрицать того, что осень — время холодов и слякоти. Они улыбаются, прикрыли глаза, явно чтобы не спугнуть их тихое и долгожданное счастье. Кетрин касается своей ладонью лица Майклсона и поэтому отчетливо видно кольцо на безымянном пальце. — Вернуть мамочку и папочку. И Надя ведь тоже скучает по матери, только она не имеет права показывать это, особенно при младшем брате. Она же сильная и холодная именно такой она и запомнила свою мать. Да и порой Надя не понимала мотивов поступка ее матери так и не понимает, почему ее мать предпочла умереть тогда, ведь Кетрин Пирс всегда выживала и боролась. И она молчит, потому что не может ответить на вопрос младшего брата или сказать, что его родители никогда не вернутся домой, ведь он еще слишком маленький и верит в чудо. Пусть так и будет. В ее сердце уже давно поселилась грусть и сейчас, помогая брату слезть с подоконника, накрывает одеялом и садится рядом на постели и не уйдет, пока ее брат не уснет, да и Эван знает это, поэтому прячет ладони под подушку и оборачивается к сестре. — Чтобы сказала мама, если бы была здесь? — Она бы сказала « Спокойной ночи, Эван. Сладких снов. Твоя мама любит тебя»… — Только не плачь или я тоже заплачу. И она улыбается сквозь слезы, когда ее младший брат поднимается с постели и обвивает руками ее шею, чтобы уже та не увидела его слезу, похоже их слезы видят те двоя с фотографии стоящей на комоде. Знает же и переживает за брата, ведь рос он чувствительным и понимающим ребенком, предпочитающим слышать правду. И Надя не знает, что будет, когда настанет время прощаться и уезжать. Ведь нет ничего роднее взгляда ее брата. Он же и так чудо — ребенок, не только из-за того, что он Майклсон и станет сильнейшим ведьмаком в мире. Он в свои четыре пытался решать примеры, редко смотрел мультики, предпочитая читать по слогам, а в пять звонко пел и говорил, что когда родители вернутся домой, то они все вместе поедут отдыхать к морю и он ждал и верил в то, что так и будет. Но они не возвращались, а он вместе со старшей сестрой и Этьеном часто переезжал, пока они не поселились в этом доме, ключи от которого его сестре отдал лично Клаус и это был тот редкий момент, когда Эван видел своего дядю и мог обнять его, ведь обычно были короткие телефонные звонки и дорогие подарки на праздники. По интерьеру дома Надя понимает, что Клаус отдал ей ключи от того самого дома, который ее мать и Элайджа готовили для себя, чтобы они могли приезжать сюда на лето, чтобы Эван рос в окружении суровой и сдержанной Британии или он бы выбрал изысканную заполненную запахом лаванды, красного вина и любви Францию, а может он бы предпочёл Новый Орлеан с его почитанием искусства, джазом, нескончаемыми вечеринками. В любом случае, его родители желали показать ему весь мир. Год назад Надя переживала, сжала руки в замок, протянув ему сохранившуюся фотографию Кетрин и Элайджи, подбирала слова, изливала душу, рассказывая младшему брату историю семьи и клятвы « Всегда и навечно», том, как опасно пользоваться своей силой и рассказывать кому-то о том, что он Майклсон. Сейчас бы многое отдала, чтобы быть рядом с матерью вечно и чтобы стоящей в дверях Этьен не видел ее такой: слабой, предавшейся эмоциям и слезам. Он ведь слышал слова сказанные Надей и знает историю, о том, что когда она умирала ее мать пришла попрощаться и умерла вместе с ней. И он знает, что значат для Нади Петровой последнее услышанные слова перед смертью: "Спокойной ночи, Надя. Сладких снов. Твоя мама любит тебя…" Она же знает, что чувствует ее брат сейчас, ведь она чувствовала это на протяжении пяти веков. Ее никто не любил, она осталась совершенно одна в этом мире и была лишена любви и защиты родителей. Самое страшное, знать что ты никому не нужен и Надя Петрова знает это, ведь лично столкнулась с этим. У нее до сих пор дауяковое отношение к матери. Кетрин Пирс злодейка и эгоистка до мозга костей, но такой ее сделала жизнь и страх смерти, страх перед Клаусом Майклсоном. Надя много раз пыталась поставить себя, на ее место, думала что повела бы себя совершенно иначе. Но, к сожалению в экстремальной ситуации страх и желание жить одерживают победу, любой контролируемо выбирает себя, чем любого, другого. Это же заложено инстинктивно. Надя знает, что ее мать всю жизнь боролась за свою жизнь и выживала, что она лгала, манипулировала и предавала. То, что она не растила дочь-не ее вина. Знает, что ее забрали сразу после рождения и Кетрин вернулась за ней, но так и не нашла. Может ли Надя винить ее за это? За то, что ее никудышная мать не способна любить и проявлять любовь. И только благодаря Элайджи, взаимной любви Петрова поверила в то, что ее мать обрела настоящую взаимную любовь, семью и защиту. Он показал ее матери путь к человечности и она следовала этим путем. Только Надя могла всю правду в лицо матери, не боясь гнева самой Кетрин Пирс. Они доверяли друг другу и у них не было таин, а их ссоры, иногда мелкие, а иногда приближенные к катастрофе мирового масштаба, влияли на отношения матери и дочери, но в конце они находили в себе силы простить. Только ее мать могла поддержать ее и помочь ей не утонуть в море тьмы и всегда верила в нее, в то, что она сильная и все сможет. Надя же знает, что в тайне ее мать переживала за нее и любила. Сейчас Надя не знает, что их ждет завтра и кто может умереть, но она продолжит сражаться до самого конца. Надя знает, что этой ночью ее брат будет спать спокойно, ведь она простоит у окна комнаты брата, около часа, дождется пока тот согреется в постели и уснет поджав под себя ноги, выйдет в коридор к Этьену, который все это время терпеливо ждал ее и порешил обнять ее и согреть теплом этих объятий. Она улыбнется, тихо закрывая дверь комнаты брата ведь увидела нечто особенное. Он улыбнулся во сне этой ночью и спал спокойно, ведь его сон охраняют те самые двое с фотографии и как жаль, что он не мог увидеть два силуэта стоящих посреди комнаты, державшихся за руки и наблюдающим за ним. ***