Осколки мнемокристаллов

I can feel the darkness coming And I’m afraid of myself Call my name and I’ll come running ‘Cause I just need some help © Hurts

Он не чувствовал времени и пространства — тех, что были здесь и сейчас. Всё, что было, есть и будет, лилось на него и сквозь него дождём из света. Лучи пронзали его, обжигая, выжигая все чувства подобно орбитальному лазеру, очищая и оставляя после себя лишь пылающие ожоги. Он старался не думать о боли, фокусируясь на ослепительном сиянии, окутывавшем всё его существо, ловя этот миг покоя посреди агонии. В этот миг всё казалось правильным. И то, что он лежал неподвижно, отключившись от великого единства. И то, что ничто больше не вызывало в нём ни страха, ни беспокойства. И то, что теперь, когда идеальная формула была найдена, он больше не хотел, чтобы это заканчивалось. — Мариджар? — звал голос, который он не хотел узнавать. — Что ты делаешь? — Я вижу свет… тысячи звёзд… — он поднял перед собой руки, погружая их в осязаемый свет, позволяя ему вливаться в вены раскалёнными иглами. — Для чего тебе столько света? — Я хочу забыть о том, что есть тьма. Притвориться, что во вселенной нет ничего и никого, кроме этого света. — Даже звёздам не под силу осветить всю пустоту, — через свет протянулась тень и коснулась его руки, прохладным дуновением заставив то, что осталось от чувств, вновь шевелиться. — А этот свет способен лишь испепелить тебя. — Тогда я хочу стать пеплом. Упасть с неба, смешаться с водой и чувствовать только её. Раствориться и больше никогда не собираться обратно. — Тогда ты признаешь своё поражение. Свет рвался из его глаз нитями слёз. Он не мог видеть его, но чувствовал — сейчас он был ярок как никогда, выдавая боль, которая никуда не исчезала даже теперь, когда он отказывался чувствовать её. Он опустил веки и продолжал видеть свет, отражённый от них, идущий изнутри него, столь же ослепительный, как золотые лучи загоревшегося над ним иллюзорного солнца. — Я никогда по-настоящему не боролся. Только прятал свой страх за самообманом. Сейчас… я ничего не боюсь. — Это неправда. Ты пережил множество потерь — но у тебя всё ещё есть Айюр и великое единство Кхалы. — Ты хочешь сказать, что однажды я потеряю и это? — Это говорю не я. Это говорит твой страх, который всё ещё живёт здесь, даже если твоя душа ослепла, — тень приняла очертания руки и легла на его лоб. — Ты всегда говорил, что тьма поглотит нас однажды. Разве не верно желать никогда не дожить до этого дня? — Исход един. Умрёшь сейчас — провалишься в пустоту и никогда больше не увидишь света. Золотые лучи померкли, и за их густой пеленой проступало всё больше теней. Он отвернулся, но глаза продолжали видеть ту же картину. Ласково-обжигающие прикосновения стали реже, и из-под ожогов стремительно поднимались новые ростки, пробивая тонкие барьеры, вынуждая хвататься руками за реальность, в которой было лишь покрывало, давно истерзанное его когтями. — Валитар… будет там. А значит — я не буду один. — Ты ещё можешь его спасти. Но для этого ты сам должен стать светом. И ты знаешь — этого нельзя достичь… так. Он отмахнулся от тени, принявшей очертания его отца, и потянулся рукой к сосуду, оставленному на другой стороне ложа, наощупь выискивая его среди уже почти неощутимых лучей. — Где же… — спросил он, чувствуя, как боль, ментальная и физическая, пронзает спазмом каждый мускул. Что-то завладело его рукой, не давая двигаться, и с каждой попыткой вырваться он снова чувствовал смешанный с яростью страх, раскрывшийся в сердце ядовитыми цветами. — Мариджар. Она пуста. Я не хочу, чтобы пустым стал и ты. Ещё миг — и время и пространство вернулись, разбив невидимое стекло, до сих пор защищавшее восприятие. Девять лун его жизни, слитые в один миг, пролились, как горящее масло из разбившейся чаши, и развеялись в воздухе без цели и смысла, наполненные лишь бесконечным золотым светом золотого солнца, отражённым во множестве иллюзорных зеркал. В пустой тёмной комнате светились лишь тусклые полоски зелёных глаз сидевшего рядом наставника. Они не давали надежды на спасение, но всё же в них было что-то. Что-то, чего не мог дать этот щедрый свет. — Зачем ты пришёл? — он запрокинул голову и снова закрыл глаза. На этот раз закрытые веки подарили холодную тьму, посреди которой расцветавшая алым пламенем агония казалась единственно верной. Его руки больше ничто не держало, и он снова смял в ладонях ткань, погружаясь пальцами в прохладный шёлк как до этого в осязаемый свет. Свежие корни росли и ветвились, разрывая сознание на всё более мелкие части. Он не кричал, зная, что после вновь станет целым собой посреди ненадёжного сумрака, а это было намного страшнее. — Подумал, что тебе нужна помощь, — ладонь наставника легла на его шею, в этот раз неестественно тёплая в сравнении со сковавшим тело льдом. Он посмотрел на окно — за ним в небе не было ни одной луны, и звёзд было не видно из-за стоявшего над морем тумана. Он взял ладонь наставника в свою и прислонился к ней глазами. — Ты прав. Мне нужна помощь.