Осколки мнемокристаллов

Всю свою жизнь он был простым фазовым кузнецом — один из многих тысяч заменимых работников, заставлявших исправно работать военную машину Империи. Представитель низшей касты, чей голос почти ничего не значил. Воля Конклава разносилась по Кхале, каждый получал указания и выполнял их, преисполняясь гордости за своё дело, ибо дело каждого Перворожденного — служить Айюру. Вторжение зергов и падение Конклава мало что изменили для него — одни сменились другими, и теперь он подчинялся Иерарху. Хотя — в этом он прежде не признавался — руководство молодого храмовника с незамутнённым рассудком пусть и не всегда было мудрым, но кузнец находил его подход более близким к таким, как он. Всё произошло так быстро, что он не сразу в это поверил. Вдохновенная речь Иерарха, возвращение на Айюр, кровопролитная битва с зергами — казалось, это всё было вечность назад, хотя на деле едва прошли несколько дней. Мир вновь разделился на до и после, и пропасть, отделявшая настоящее от прошлого, была куда глубже, чем та, что возникла в день бегства на Шакурас. Он лишился Кхалы. Осознание, которое его разум пытался отрицать, неумолимо пульсировало на обожжённых кончиках отсечённых уз. Рядом с ним были сотни таких же потерянных кхалаи и храмовников, оторванных от великого единства, оказавшегося осквернённым. Пусть и освобождённые от воли Амуна, они не знали, что делать и лишь старались держаться вместе. И, к их единодушному ужасу, столь же потерянным и удручённым выглядел сам Иерарх. Приказов больше не поступало. Золотая Армада, механизмы которой он настраивал среди прочих, теперь обратилась против них. Они были свободны, они были живы, но было совершенно неясно, как долго это могло продлиться. Каракс погрузился в себя, пытаясь отвлечься от окружившей его душащей тишины. Не было общей памяти, чтобы найти в ней хоть какую-то подсказку, не было разносящихся по Кхале приказов, за которые он мог бы уцепиться, чтобы продолжить свою службу Айюру. В нём самом были лишь схемы, ни одна из которых не выглядела актуальной, и личные воспоминания, размытые и искажённые в тумане войны. Глухо и нечётко говорили в нём голоса прошлого, к которым ему не удавалось привязать образы. Но вдруг одно из воспоминаний заставило фазового кузнеца вернуться в реальность. Он активировал прикреплённый к запястью сканер местности и убедился — он уже был здесь раньше, пусть и едва узнавал лежащий в руинах Кхор-Шакал. — В эпоху манаси Конклав спрятал здесь один из кораблей-ковчегов. Неизвестно зачем, но это огромная мощная машина… — Нам бы сейчас не помешала мощная машина, — сказал Каракс сам себе и снова похолодел оттого, что его мыслей никто не услышал. Ещё раз взглянув на сканер, он нашёл взглядом сеть туннелей, уходящих вниз от одного из разорённых садов, и направился туда, ведомый не чьей-то волей, но скорее любопытством. На подсохшем крипе не было видно признаков недавнего присутствия зергов, и он не волновался о том, что был один. Хотя, в глубине души, прямо сейчас он не был уверен, что вообще волновался о собственной жизни. На дне высохшего пруда под слоем ила он нашёл древний запирающий механизм — широкую овальную дверь из металла и камня, чей узор обманчиво переливался в лучах солнца тысячи циклов, сходя за простую декорацию. Он смотрел на него долго и задумчиво, словно ожидая чего-то, но дождался лишь того, что мысли вновь начала щипать зловещая тишина. Никакого приказа действовать дальше не поступало. Никакие инструкции не приходили из информационного поля, от которого он был отсечён. Он не был уверен, что знал, как правильно активировать механизмы эпохи манаси, но по-прежнему негде было спросить совета. И тогда он осознал, что пришёл сюда по собственной воле. И по собственной же воле может попытаться открыть этот запор, и некому будет его осудить. Он ступил на узорчатый овал на самом краю двери и использовал несколько известных ему телепатических команд. Формулы всплывали в разуме одна за другой, становились всё менее чёткими, однако нежелание возвращаться к стазису тишины и отчаяния, окутавшему остатки его народа, толкало его продолжать поиски. Наконец, раздался щелчок, и тяжёлые каменные плиты раздвинулись перед ним. Древняя лестница спускалась в темноту, в глубине которой, возможно, было скрыто спасение всех Перворожденных. Каракс отдал новый ментальный приказ, следуя последней использованной формуле, и по каменным ступеням медленно разлилось мерцание золотисто-оранжевых энергетических линий старого соларитового генератора. Корабль-ковчег дремал где-то внизу, и фазовый кузнец был уверен, что сможет его разбудить. — Иерарх, я обнаружил способ улететь с Айюра, — доложил он по привычке и обернулся, не услышав ответа. Сейчас его мысли могли слышать только древние механизмы, и, возможно, сейчас он был единственным из кхалаи, способным с ними говорить. Впервые в жизни — не одним из тысяч заменимых. — Непросто будет привыкнуть, — сказал Каракс сам себе. Но тишина его больше не пугала.