T'extrano

А слезы уже было не удержать, и Пьеро беспомощно прикрыл глаза ладонью, тщетно пытаясь сделать вид, что это от усталости и досады из-за появления незваного гостя. Голоса хватило лишь на то, чтобы шепотом выругаться и жалко прошипеть: - Уйди отсюда! Он понятия не имел, зачем Джану могло понадобиться врываться к нему так не вовремя. И поэтому совершенно не ожидал, что тот его обнимет и прижмет к себе. Пьеро мысленно возмутился такой вольности и вознамерился уже вырваться, но из горла вырвался горестный всхлип, а Джанлука еще сильнее притиснул его к себе и зашептал: - Мне очень жаль! Пьеро, мне так жаль, что она не приехала! Я уверен, она очень хотела быть с тобой сегодня! Пье, Пье, мне так жаль! Так жаль! Пьеро застыл. Как?! Откуда?! Как Джан мог догадаться, если Пьеро даже себе не мог признаться до конца, что так расстроен из-за того, что мама не смогла приехать в Америку на этот, такой важный концерт?! Ему перед самим собой было стыдно, что он ревет, как пятилетка, чья мама не пришла на утренник в детском саду, но поделать ничего не мог. Отец уехал в Италию, чтобы сопроводить сеньору Элеонору в Детройт, так как она никогда не покидала пределов своей страны, но незадолго до вылета, ее, не обладавшую крепким здоровьем, свалил давно преследовавший недуг. Пьеро сам настоял, чтобы отец задержался дома еще на несколько дней, чтобы помочь маме, при этом оставшись без родительской поддержки. Он и предположить не мог, что будет так трудно. Концерт для него шел своим чередом, не принося особых переживаний, но все изменилось, когда дело дошло до песни «Мама». Иньяцио и Джанлука спустились в зал и пели, пели для своих любимых мамочек, сидевших в зале, а он, он, конечно, поддержал шоу и спел для нашедшейся в зале знакомой пожилой сеньоры. Она была счастлива до слез, а Пьеро, к своему удивлению и ужасу, почувствовал, что у него щиплет глаза, и он с трудом справляется с голосом. Он едва допел, не подав вида, что что-то не так, но стоило это нечеловеческих усилий, потому что он был вовсе не готов к такой своей реакции. Еще меньше он ожидал, что после окончания песни, боль не отпустит и легче не станет, что единственным его желанием будет остаться одному и отпустить себя, выплакав обиду, потому что Пьеро понял, что как бы он не ругал себя, как бы не стыдил, он не сможет держать это в себе. И уж чего он точно не хотел, так это чтобы Джанлука, над которым они порой подшучивали из-за его излишней чувствительности, стал свидетелем его слабости. Но столько тепла было в сжимавших его объятиях, столько искреннего сочувствия в утешающем шепоте, что он, вместо того, чтобы с проклятием вырваться, расслабился и уткнулся Джану в шею, позволяя тому ощутить кожей его слезы, и обнял в ответ. Ситуация была настолько неожиданной, что его слегка затрясло, он почувствовал резкую слабость и тут же понял, что Джанлука мягко тянет его вниз. Они опустились на ковер, и долго сидели, не размыкая объятий. Желание рыдать куда-то исчезло, растворяясь в ласковых поглаживаниях и словах, идущих из самого сердца сидевшего рядом паренька, и Пьеро лишь изредка пошмыгивал носом. - Как ты догадался? – наконец спросил он хрипловатым шепотом. - Я не догадался, я просто представил себя на твоем месте, - тоже почему-то шепотом ответил Джанлука. - А пришел почему? - Как почему? Я же знал, что тебе плохо. И… мы же друзья, - смутился Джан. – Если бы я так… Я бы тоже хотел, чтобы ко мне пришли… Ты… Пьеро сглотнул горький комок, ему, уже забывшему, если вообще знавшему, что такое стыд, вдруг стало стыдно нестерпимо. Он прекрасно осознавал, что от него, ни от одного из них, Джанлука бы подобного не дождался. Бароне крепче обнял друга и выдавил: - Спасибо! В ответ ему в волосы скользнула рука, ласково перебирая. - А хочешь, я с тобой на ночь останусь? – робко спросил Джанлука. Пьеро чуть улыбнулся, догадавшись: - Ты бы хотел, да? Если б был на моем месте? - Ага… Но, если ты не хочешь, ты скажи… Я, конечно, обижусь и уйду. Бароне фыркнул от смеха: если бы Джана не было, его стоило бы придумать! - Не обижайся, не надо! - Правда хочешь? - Угу… Только не надо… - Я не скажу ничего родителям, - правильно понял его Джан, - объясню, что нам поболтать подольше хочется, пережить все заново и все такое… - Спасибо, - еще раз искренне поблагодарил Пьеро и начал подниматься. – Ты иди к ним пока, а я душ приму. - Я тогда тоже. И вернусь. Не грусти! - Уже почти не грущу, - ответил Пьеро и с удивлением понял, что это действительно так. Когда Джанлука вернулся, ему открыл Бароне, одетый в одно полотенце. Абруццезе опасливо покосился на него. - Ты не оденешься? - А зачем? Все равно спать уже. Или ты правда поговорить о чем-то хочешь? - Нет. Я дико устал, и если ТЫ не хочешь поболтать, то давай спать. - Тогда – спать! У меня жутко после всего голова разболелась. Пьеро мгновенно скинул с себя полотенце и начал устраиваться на кровати. Джанлука растерянно захлопал глазами, а потом начал медленно раздеваться. Оставшись в трусах, он осторожно улегся с другого конца. Пьеро уже угомонился, повернувшись спиной, и дернулся от неожиданности, ощутив осторожное прикосновение, - Джанлука ласково гладил его по плечу и шее. - Джанлу, ты что? – растерянно прошептал сицилиец. Было приятно, но как-то неспокойно. - Ты сказал, что голова болит. Я помочь хочу, - безмятежно ответил Джанлука. – Только мне будет удобнее, если ты повернешься. Голова, действительно, болела безбожно. Пьеро осторожно повернулся. - Так? Джан немного боязливо потянул его к себе и на себя, устраивая раскалывающуюся голову на своих плече и груди. Бароне чувствовал себя очень странно, прижимаясь к обнаженной коже друга, пальцы зарывались в волосы, массировали шею и немного плечи, и боль отпускала, становилось так уютно и сладко. Он не знал, как выразить свою благодарность, он так не привык быть искренне благодарным Джану. Уже проваливаясь в сон, он бессознательно шевельнулся и коснулся едва заметным поцелуем горячей кожи, после чего окончательно отключился. С этой ночи что-то неуловимо изменилось в отношении Пьеро к Джанлуке. Горячая благодарность смешалась в нем с желанием разгадать загадку, которой неожиданно стал для него друг. Все трое незаметно начали по-настоящему становиться друзьями, Пьеро стал видеть все больше привлекательных черт характера, которых раньше принципиально не замечал. Иньяцио, будучи по натуре добрым парнем, хоть и излишне энергичным, почувствовал перемену и естественно вошел в это изменение отношений, считая, что дружба лучше постоянных провокаций, пусть и веселых. Конечно, все они время от времени задирали друг друга, но по большей части без желания по-настоящему обидеть, а просто из дикой резвости, которую иногда не было сил смирить. И день за днем Пьеро наблюдал за Джанлукой, потому что хотел понять его и разгадать, как причудливую головоломку, потому что иногда просто не мог оторвать глаз, сам не понимая, почему. По прошествии еще пары лет, он знал каждый лучик, что появлялся у его глаз от улыбки, различал малейший нюанс в интонации, до тонкости изучил язык тела друга. Поэтому сейчас Пьеро наблюдал за Джанлукой и, единственный среди всех, видел, как тому плохо. Совсем плохо. Он был на грани.