T'extrano

На следующий день, Джанлука ходил, как воду опущенный: явно подавленный, прячущий ото всех глаза. Когда Пьеро натыкался на Джана взглядом, такого потерянного и несчастного, у него заходилось сердце от жалости и чувства вины. Он всячески ругал себя за то, что, видимо, не только причинил боль телу друга, но и что-то сломал в его душе. Он пытался себя успокоить тем, что приятель согласился сам, но легче от этого не становилось. А Джанлука действительно чувствовал не только физический дискомфорт после близости, но и полнейший душевный раздрай. Его глубоко шокировало и то, что он оказался «внизу», те отвратительные ощущения, что ему пришлось испытать, и то, что он сам на это согласился. Но больше всего то, что понял, – если Пьеро снова попросит, он не сможет отказать! Что то, что друг так сильно хочет его («никогда никого не хотел так, как тебя») окажется неожиданно важнее испытываемых боли и унижения. Что вдруг осознал: он влюбился, по-настоящему влюбился в Пьеро! До этого, несмотря на далеко не невинное проведение времени вдвоем, Джан не пытался найти этому определения, названия. Это просто происходило. Но в момент, когда телу было совсем непереносимо, Джана еще и пришибло этим внезапно сошедшим на него откровением: он влюблен! Это повергло его в отчаяние! Ведь любовь – чувство серьезное, могущее привести к серьезным последствиям, оказать влияние на будущее. А он умудрился втрескаться в парня, в лучшего друга! Пьеро, наблюдая за страданиями Джана, пусть и не полностью понимая из-за чего они, клялся себе никогда больше не принуждать его к подобного рода близости. На следующее за ней утро, он обнаружил, что безумно боится того, что Джанлука, пожалев о произошедшем, отдалится от него. Он вздохнул с огромным облегчением, когда оставшись ненадолго наедине, осторожно потянул друга в свои объятия, и тот безо всякого сопротивления скользнул в них. - Прости меня, прости! – горячо зашептал сицилиец, бережно прижимая его к себе, - Я… Джанлу, как прошедшей ночью, накрыл его рот ладонью, не позволив договорить. Все еще терзаемой виной, а также странной потребностью как можно скорее встретиться наедине снова, Пьеро на следующую же ночь пришел к Джану. Впуская его, Джанлука смотрел на него испуганно, но, в то же время, счастливо. Он был испуган потому, что в одночасье, как ему казалось, вдруг рухнул в эту любовь. Понял, что ему хочется не иногда приходить к Пьеро за поддержкой, а всегда с ним рядом быть. Хочется в течение дня дотрагиваться до него бесконечное количество раз. Покупать ему подарки, ходить по улицам, держась за руки. Приносить кофе в постель, в которой они, обнявшись, проспали целую ночь. Джанлука влюблялся и раньше. В девушек. Но в этих его увлечениях было больше секса и некоего молодечества, чем глубокого чувства. В отношениях с Пьеро, интимные ласки сначала были лишь пикантным развлечением, изюминкой дружеских отношений, а вчерашний секс и вовсе ничего, кроме неприятных ощущений и нежелания когда-либо это повторить, не принес. Джанлуке казалось, что он летит в пропасть: забывая обо всем и всех, он думал в течение дня лишь о том, что Пьеро рядом, от каждого мимолетного прикосновения бросало в дрожь, до боли хотелось обнять его и целую вечность не отпускать. Не целуясь и не переходя к более смелым ласкам. Просто зарыться в его тепло и почувствовать, как в ответ, Пьеро обнимает его, ощутить, поверить, что и он любим, что его чувство не безответно. И, когда Бароне обнял его при первом же удобном случае, Джанлука сначала чуть не закричал от радости, а потом чуть не разревелся. Вернувшись после трудового дня в свой номер, он мгновенно затосковал по другу, но не осмелился отправиться к нему, - не было у них заведено так часто проводить время вдвоем. Поэтому, когда открыв дверь, он увидел Пьеро, то чуть не умер от радости и испугался: возможного повторения близости, того, что все становится слишком серьезным, идет куда-то не туда, с жизнью происходит что-то неправильное. Он совсем потерялся в водовороте чувств, но Бароне обнял его тепло и нежно, был с ним ласковым, как старший брат. Снова, как обычно, назаказывал для него сладостей и кофе, каким-то невероятным образом умудрился вырулить на непринужденный разговор о книгах. И вот уже Джанлука с удивлением обнаружил, что прижавшись спиной к груди Пьеро, заключенный в уютный кокон объятий, читает ему стихи, на которые набрел совсем недавно. Бароне, который стихи скорее ненавидел, чем любил, терпеливо слушал, задумчиво потирался щекой о его макушку, а затем, сам этого не осознавая почти, принялся совсем легонько теребить губами ухо. - Ты не слушаешь? – тихо спросил Джанлука. - Слушаю, - прошипел он прямо в ушко, вызывая россыпь мурашек на шее. – Правда, кажется, ничего не понимаю. Джан коротко вздохнул и отложил айфон. Что ж, по крайней мере, честно. И так, Пьеро терпеливо выслушал все, не перебивая и не насмехаясь. Джанлука развернулся и робко поцеловал в губы, просто чтобы выразить благодарность. И тут же испугался, увидев, как сверкнули глаза друга, потому как он вовсе не был готов повторить вчерашнее! Но Бароне был таким с ним ласковым, таким бережным и нежным, гладя и целуя чуть ли не с трепетом, что Джан расслабился. А Пьеро и не попытался снова проникнуть в него. Доведя почти до самой вершины ртом, он вытянулся вдоль извивающегося от страсти тела и прижался губами к губам, в то время как рукой прижал друг к другу два напряженных члена и начал двигать ей, одновременно лаская оба. Джан опустил свою ладонь на его. Это было невероятно интимно, что-то абсолютно сокровенное: слияние губ и соприкосновение самым мужским, что было у них, и именно сейчас казалось, что они становятся одним целым. И будто души их стали едины, смешиваясь из губ в губы стонами и вздохами завершения.