T'extrano

Джанлука молча смотрел вслед Пьеро, чей силуэт отчего-то расплывался, а затем и вовсе исчез, скрывшись за дверями лифта. Глубокий вдох неожиданно отозвался резкой болью в груди: оказывается, все это время Джан не дышал, на несколько мгновений выпав из жизни. Конечно, тяжкие предчувствия в последнее время преследовали его все настойчивее, но он отгонял их, надеясь на чудо, по-детски уповая на то, что если не думать о плохом, то оно и не случится. Но не прокатило. Всё! Пьеро больше не любит его, если вообще любил когда-то. Да, он знал, он ожидал, но, когда это, наконец, произошло, оказался, конечно, совсем не готов. Всё! Он прикрыл глаза! Отныне предстояло остаться наедине со своим чувством, идти дальше, лелея в памяти воспоминания о проведенном вместе, действительно ВМЕСТЕ времени. Джан медленно двинулся вперед, дополз до своего номера и рухнул там на диван, глядя пустыми глазами в панорамное окно, открывающее взгляду впечатляющий вид на город. Но красота пропадала зря, ибо в тот момент юноша был не в состоянии оценить ее: все плыло и кружилось перед его глазами, в ушах начался все усиливающийся звон, руки и губы похолодели. Понимая, что находится на грани потери сознания, он склонился, прижимая голову к коленям. Через некоторое время, как сквозь вату, он услышал взволнованные вопросы отца и с трудом ответил: - Нет, врача не надо. Я устал просто. Сейчас отдохну немного и отпустит. Ты иди, пап, не надо со мной оставаться. Я уже почти в порядке. Он осторожно выпрямился, а затем откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза: - Я подремлю так немного. Иди, пап, иди. Встревоженный отец, бросая полные сомнения взгляды, все же удалился, и Джан снова остался один. Дремать он, конечно, не стал, но сидел, не шевелясь, позволяя своему телу оправиться. Голова постепенно перестала кружиться, а руки трястись. Он оказался в состоянии подняться, чтобы пойти… Куда? Зачем? Что вообще делать дальше? На завтра было запланировано очередное интервью, затем следовала череда концертов, все, как всегда, но… как же справиться с этим? Как продолжать жить и петь рядом, зная, что никогда уже не быть вместе. Не имея права больше коснуться, поцеловать тайком, не имея причины ждать ночи, когда две души и два тела сплетались, наполняя друг друга энергией и жаждой жизни. Как? Но как-то надо было! И Джанлука решил, что он сможет и будет, что он со всем справится! Завтра! А сегодня… Сегодня он подарит себе эту ночь, полную боли, слез, расставания с несбывшимися мечтами и надеждами, алкоголя и табачного дыма. Сегодня он позволит себе быть откровенным с самим собой, признает и оплачет свою горькую неудачу, зальет кровоточащие раны души обжигающим алкоголем, а завтра… Завтра он возродится, как Феникс из сигаретного пепла и будет ЖИТЬ. Рядом, хоть и без него, будет петь, улыбаться, найдет, к чему стремиться, и научится идти к цели без теплого, крепкого плеча, на которое так привык опираться, научится справляться со всем сам. Завтра, а сегодня… Джанлука вышел из номера и отправился разыскивать отца, который как раз вышел из своей комнаты. Джанлука решительно направился к нему и попросил: - Пап, я знаю, тебе это покажется возмутительным, но, пожалуйста, раздобудь для меня бутылку виски, пачку сигарет и зажигалку. В лобби мне могут не продать, а идти куда-то по подворотням искать не хочу! Эрколе чуть не упал, молча вытаращившись на обнаглевшего отпрыска. - Мне очень надо, пап. Эрколе поднял брови. - Нет, я не собираюсь говорить, что это не для меня и придумывать кучу отмазок. Это для меня. Я сегодня собираюсь укуриться и упиться вусмерть, но передача завтра только во второй половине дня, и я успею оклематься. Отец продолжал молчать, сверля его негодующим взглядом. - Пожалуйста, отнесись ко мне сейчас не как к сыну! Но как к мужчине, как к другу, у которого вдребезги разбито его долбанное сердце! Мне это нужно сегодня! Помоги мне! Эрколе опустил голову, тихо выругался и пошел прочь. Джан так и не понял, было ли это согласием. Во всяком случае прямого отказа не последовало, и он решил подождать. Ждать пришлось недолго. Минут через пятнадцать отец появился, держа в руках просимое. Джан протянул руки, но тот крепко прижал поклажу к себе и пристально заглянул сыну в глаза. - Ты уверен? - Да! - Но… - Я понимаю, что ты переживаешь, - зачастил Джан, - но я обещаю, что это не станет для меня нормой! Это только на одну ночь. Пожалуйста, доверь мне меня на одну ночь. Позволь справиться самому! Мне нужна эта ночь, чтобы жить дальше! - Может, остаться с тобой? – предложил Эрколе, - Обещаю, что не буду мешать упиваться вусмерть и … - Нет, - тихо ответил Джан, - я очень ценю твое предложение. И то, что ты все это принес сейчас для меня тоже. Мне очень больно, пап, но я тебе обещаю, что ничего с собой не сделаю. Мне просто нужно это пережить, и я хочу справится сам. Отец вздохнул, впихнул бутылку и сигареты в руки сына, бросил на стол зажигалку и ушел, расстроено качая головой. Как только закрылась дверь, мгновенно подступили слезы, защипало в носу. Джанлука судорожными, торопливыми движениями открыл бутылку, предварительно, как оказалось, приоткрытую заботливым папашей. Первый глоток опалил горло, и вырвался первый всхлип. С бокалом и сигаретами Джанлука вышел на балкон, отхлебнул снова, слезы застилали глаза, размывая прекрасный вид на город. Джан поставил вино на столик и принялся неумело прикуривать. Одна затяжка – другая, новый глоток, и юноша опустился на пол, обхватывая себя за колени, сминая в кулаке зажженную сигарету. Тлеющий кончик обжег ладонь, и эта маленькая боль словно выпустила на волю большую, позволив, наконец, расплакаться навзрыд. Но насладиться страданием сполна помешал так некстати завибрировавший в кармане телефон. Он так надоедливо трясся, что Джанлука, выдернув из кармана, в досаде хотел уже разбить ни в чем не повинный аппарат, но случайно зацепился взглядом за экран, на котором высветилось: «Пьеро»