Фанфик к фанфику "Наложница"

*** — Я не знаю, что логично. Но Дикарь обещал, что, если ему не удастся продать меня на рынке хотя бы за сотню золотых, он начнёт продавать меня, демонстрируя потенциальным покупателям прямо в том номере. И разрешая им… — Что? — По его выражению — попробовать товар. — Он говорил, что он имел в виду? — Нет. — А ты не спрашивала. — Не хотела. Потом спросила. — И что он ответил? — Что предпочитает оставить это тайной. — Значит, хотел, чтобы ты нервничала. … Но я уверен, что не имел в виду худшего. Как ты думаешь — он не стремился унизить тебя? — Трудно сказать. Но скорее всё же нет. — Ну вот. А раз его целью было продать тебя подороже, а не унизить, то следовало только распалить покупателя, не позволив удовлетворить желание. — Паша, не надо. — Я только хочу подбодрить тебя, показав, что всё было не так уж и плохо. — Если бы ты не прибыл и если бы не купил кто-то другой на рынке, то дошло бы и до продажи в номере. — Но не дошло. Значит, не думай об этом. — Иногда Дикарь говорил, что ему едва ли не выгоднее продавать меня не оптом, а в розницу. — Не знаю, что он имел в виду, но за это стоило бы всё же найти его… — Не надо, Паш. Пусть живёт. — Хорошо. Пока пусть. Но он сам с такими делами может сократить свои дни. — Это уже его дело. — Я имел в виду, что его надо перевоспитать. — Думаешь, что это возможно? — Думаю, что интересно было бы попробовать. — А своими делами когда заниматься? — Да, ты права. Знаешь, что я придумал. Тебе надо избавиться от всего того яда, который накопился в этом плену. — Что ты предлагаешь? — Бери и записывай всё, что вспомнишь. Во всех подробностях. А потом мы эти записи сожжём. — Ты хочешь это прочесть? — Только если ты позволишь. Но сначала пиши, не думая об этом. А решать, давать ли мне прочесть, будешь потом. — Я подумаю. Но тебе не понравится. — А оно и не должно. Но, раз ты это прожила, то уж прочитать-то я смогу. Может, это поможет мне помочь тебе… — Ты и так помогаешь. — Но смогу ещё лучше. А главное — это поможет мне быть деликатнее. — Ты и так достаточно деликатен. — А буду ещё больше. Паша подумал, что Алиса просто не знает про его идеи использования номера. Вряд ли она посчитала бы их деликатными. Слушая рассказ Алисы, Паша ужаснулся тому, какое впечатление могла произвести на Алису реализация его первоначальных планов с наказанием, да ещё и в том самом номере, который, как оказалось, уже был связан для неё с отвратительными воспоминаниями и ещё более отвратительными опасениями. А если бы к этому добавился ещё и он со своими наказаниями… Учитывая то, что Алиса так болезненно воспринимает грубость с его стороны… И учитывая её общее истощение перед этим… Ему невероятно повезло, что он вовремя отказался от своего плана с наказаниями, да ещё и в том самом номере. Просто невероятно. Чувство вины и раскаяния было неприятным. И само по себе, и особенно из-за того, что заставляло Пашу чувствовать, что, обращаясь с Алисой подобным образом, он теряет права на неё. Или когда всего лишь думает о возможности такого обращения. Требовалось срочно как-то реабилитироваться перед самим собой, чтобы вернуть чувство, что он имеет право быть с Алисой. Он снова подумал о том, что неплохо было бы признаться в неблаговидных намерениях Алисе, чтобы покаяться перед ней же. И снова отказался от признаний из опасений, что ей такое признание было бы неприятно. Тем более что она его любит и даже после этого любить не перестала бы. Но вот горько и грустно ей было бы. Паша подавил в себе ощущение, что не должен трогать Алису, и всё же обнял её. Она наверняка прямо сейчас вспоминала что-то неприятное, обдумывая его предложение записать воспоминания и сжечь. Ему хотелось защитить её от этих негативных воспоминаний. Паша подумал, что есть хороший способ погасить заряд её негативных воспоминаний — переключить на воспоминания приятные. Или направить её мысли в будущее. Память тут же предложила ему самые драгоценные впечатления. Паша почувствовал, что в них можно очиститься и от следов собственных сомнений. И решительно нырнул в эти очищающие воспоминания. Оставалось только Алису увлечь в них же. — Алис, ты вспоминаешь хоть иногда, как у нас всё началось? — А что считать началом? Знакомство? — Нет-нет. Я про начало близких отношений. — Да. И не иногда. Часто. — Я тоже всё помню. — Ты знаешь, что со временем воспоминания могут искажаться? — Как? — Добавляется то, чего не было. Забывается то, что было. — Думаю, что я всё точно помню. — А хочешь проверить? — Как? — Давай запишем то, что помнит каждый из нас. А потом сравним. — Хм… Ну давай. Только я печатать буду. Паша с облегчением смотрел, как светлеет с каждой минутой лицо пишущей Алисы. — Ты что не пишешь? — спросила она, не поднимая взгляда. — Да так… Сейчас напишу. Просто тебе так идёт такое выражение лица. — Какое? — … Мечтательное. Ладно, присоединяюсь. Через пять минут записываний и обмена понимающими взглядами Паша отложил записи и увлёк Алису на диван. Хоть она и не возражала, но дописывать ушла в другое помещение. Это не очень помогло, но после всего лишь пары подобных эпизодов рассказы всё же были готовы. Обменявшись распечатку своего текста на рукопись Алисы, Паша сказал: — Читай моё. Алиса вздохнула. — Ты боишься, что ли, читать? — Немного. — И чего там можно бояться? Ты же о знакомо тебе событии читать будешь. — Да. Но о твоём восприятии того события я только сейчас узнаю. — Смелее, Алиса. — Хорошо. «Кончики Алисиных хвостиков наводят меня на интересные мысли. Хорошо, что Алиса отрастила хотя бы такую длину. Иначе этих мыслей не было бы. Другие конечно какие-нибудь были бы, но сейчас мне очень нравятся именно эти мысли. Я понимаю, что моя выходка может поссорить меня с Алисой и конечно не хочу этого. А больше всего не хочу, чтобы Алиса обиделась. Но почему-то я уверен, что обойдётся. Мне кажется, что она не будет против моей затеи. Она же так добра и мила со мной. Хотя дело не только в этом. По-моему, Алису саму ко мне тянет. Между нами вообще давно что-то происходит. Что-то такое, что подталкивает сейчас на эту авантюру. И благодаря чему авантюра не должна плохо закончиться. Решено. Я беру один из её хвостиков, и его кончиком, похожим на кисточку, слегка касаюсь нежного Алисиного сосочка. Сделано! Я решился! Надо же, как сосок сразу собрался. Я думал, что после этого Алиса подскочит или хотя бы сядет. А она даже глаза не открыла. Только вздохнула глубоко. Ну хоть что-то. А вообще — раз Алиса сразу меня за такое не убила — это хороший признак. Похоже, что у меня в самом деле есть шанс. Надо продолжить. Я провожу кончиком хвостика и по второму сосочку. Та же реакция. — Паша, а тебя не смущает, что волосы не настолько чистые, чтобы трогать ими соски? О, заговорила. Делает вид, что ничего особенно не случилось. Словно всё как обычно. Ну ладно. Что ответить-то? — Я могу всё исправить. — Интересно каким образом. — Каким… Да хоть таким. Думаю, раз Алиса не стала пока обижаться, то можно продолжать в том же духе. Тем более что так хочется… Так невыносимо хочется. И кто только придумал, что девушкам можно отдыхать топлес. На это же невозможно смотреть. И не смотреть тем более. Она хочет, чтобы я исправил? Я и исправлю. Сейчас она узнает, каким образом. Сдуваю с соска молекулы, которые, по мнению Алисы, могли попасть на него с её волос. И конечно беру его губами. Я. Беру. Её сосок. Губами. И бесконечно долгое мгновение вбираю в себя ощущение историчности момента. Чувствую его мягкость. И его твёрдость. Его упругость. Его нежность. Всё, дружок. Теперь ты мой. Слегка сжимаю своё сокровище губами. И ещё разок. И ещё. Это можно делать бесконечно. О, как мне хотелось бы увидеть сейчас лицо Алисы. Всё такое же невозмутимое? Или уже нет? Но это подождёт. Да и страшновато пока смотреть в её лицо. Мало ли что оно выражает. А вдруг оскорблённость? Если она ещё не в восторге от моих действий, то надо попробовать сделать так, чтобы ей обязательно стало как можно приятнее. Может, тогда она смягчится, если сердится. Набравшись решимости, позволяю себе ещё одну шалость. — Касаюсь соска кончиком языка. Я же обещал всё исправить? Вот и средство. Я просто вылижу сосок. А потом второй. А потом вернусь к первому. Боюсь, что язык мой недостаточно нежен для соска. Вдруг ей покажется шершавым? На всякий случай касаюсь нежно-нежно. И смачиваю его слюной. Это само получилось. Но так даже лучше. Больше слюны. Вторую грудь пока просто обнимаю, старясь не сжимать со всей силы. Но сейчас очередь дойдёт и до второй. А вообще-то хотелось бы облизать так всё тело. Алисе понравится, когда я стану ласкать зоны максимального удовольствия? Хотел бы я это узнать поскорее. Хочу видеть наслаждение Алисы. Освободив от плена своего рта сосок, согреваю его своим дыханием. Собираюсь осчастливить ласками и второй. Но тут я ненароком встречаюсь взглядом с Алисой. Не могу понять, что выражает её взгляд. Теряюсь. Радость? Нет. Изумление? Не то слово. Огорчение? Тоже нет. Да как же это понять? Потрясение? Задумчивость? ШОК? Моя Алиса моргает, как кукла. Эй, подруга. Что с тобой? Непонятно, есть ли основания чувствовать себя польщённым такой реакцией. Может, пока просто продолжить? Если захочет остановить — даст знак. Ведь даст? Не в таком же она шоке, чтобы так и не выйти из этого состояния? С ещё меньшей уверенностью обращаю свой взор на вторую грудь. Но, едва беру сосок губами, Алиса вдруг переворачивается, пряча свои сокровища. Сглатываю. Ну ничего… Так тоже простор для ласк есть. Вопрос только в том, не возражает ли против них Алиса. Как понимать её переворачивание? Это она с целью спрятать грудь так сделала? Или наоборот с целью подставить мне свои чувствительные холмики ниже спины? Алиса положила лицо себе на ладони. Боюсь думать, что она прячет слёзы. Я же не хотел её обидеть. Я понимаю, если бы ни сном ни духом. Но она давно словно умоляет всем видом — прикоснись ко мне, обними меня, поцелуй меня, наконец. И всё равно страшно. На холмики стараюсь не смотреть. Зачем зря соблазняться. А трогать нельзя, раз такие непонятные дела. И всё равно смотрю. Хороши. Дивно хороши. И всё остальное тоже прекрасно. Взглядом ласкаю спину. Ноги. Раз Алиса не видит, то взгляд позволяет себе заползти между ног. Так близко. Так сладко. Так запретно. Не моё. Пока не моё. Точнее, моё, но Алиса этого пока не признала. И всё равно — моё. Родное. Заветное. Не выдерживаю паузы. — Алис? Только бы не молчала. Только бы отвечала. — Что? Уф. Есть контакт. И голос вроде не со слезами. Значит, пришла в себя моя Алиса. Приободряюсь. Недавние сомнения сразу кажутся напрасными. Моментально усиливается желание сделать всё, что хочется. — Я исправил? — О да. Непонятная интонация. А хвостики-то тут как тут. Продолжим. Беру кончики и начинаю водить ими по спине Алисы. Она ёжится от касаний хвостиками. — Паш, щекотно же. — А для спины они не грязные? — Нет. — А то я бы и это исправил. — Не сомневаюсь. — Жаль, что твои волосы не до колен. — Да нет уж — слава богу. — Боишься наслаждения? Намекаю на то, что при достаточной длине я мог бы поласкать хвостиками не только соски. — Просто с такой длиной неудобно. Я и эту укорочу. — Чтобы я больше не трогал хвостиками соски? — Ты и так… — Что? — Не делай так больше. Чувствую себя так, словно Алиса облила меня водой из проруби. Заставляю себя спросить: — Тебе не понравилось? Так боюсь её ответа, словно от этого зависит моя жизнь. Хотя почему «словно»? Так и есть. Вся жизнь. — Дело не в этом. Просто… Перебиваю её, не дав договорить. — Алиса, тебе НЕ понравилось? — Понравилось, — вздыхает моя ненаглядная. Уф… уже легче. Вот что значит честность. Но тогда… — Тогда почему? Почему больше так не делать? — Потому что дело не только в нравится-не нравится. — А в чём же ещё? Вообще-то я догадываюсь. Но в то же время сейчас искренне не понимаю чего-то. — Сам знаешь. — Ничего я не знаю. — Тогда узнай. Потом и продолжим разговор. — Ты хочешь сказать, что надо пожениться или ещё что такое? Алиса? Скажи сама. — Я… я сама не знаю. — Я так и знал. Сама не знаешь, а от меня требуешь сама не знаешь чего. Алис, разве я ошибался, думая, что между нами что-то есть? — Нет… — Ну вот. Сам не знаю, что хочу сказать этим «а вот». И надо срочно понять, что. Но Алиса наверняка поняла и так. — Алис… я же нужен тебе? — Да… — Ты же знаешь, что ты мне тоже нужна? — Я предполагала… — Так и есть. Алис… ты же хотела, чтобы мы целовались? И не только целовались. А… всё-всё. Признайся, ты не раз представляла, как мы… — Паша, хватит… Почему голос Алисы такой слабый? — Почему? Что я должен сделать, чтобы ты обрадовалась таким словам? — Ничего. Ты давно всё сделал. — Тогда где радость? — Мне просто страшно. — Страшно? Снова теряюсь. Что ей страшно? Тут до меня доходит. Боже, может, Алиса просто решила, что я собрался переспать с ней? Хотя я бы именно это и сделал конечно. Ну то есть если бы она сама согласилась. А лучше — если бы сама хотела. Но это я обеспечу. Лишь бы она подпустила к себе. А дальше дело за мной. Всё будет. — Да, — кивает Алиса. Сама искренность. — И чего же тебе страшно? — Всего. Снова непонятно. Попробую уточнить. — Если ты боишься дефлорации, то зря… Гарантирую, что проблем не будет. Обещаю всё прекратить по твоему первому требованию. И вообще делать только так, как ты скажешь. В мельком брошенном мне взгляде мелькает благодарность. Но при этом Алиса мотает головой. — Я не этого боюсь. Здесь я в тебе уверена. — А где не уверена? Я не заслужил твоё доверие? — Заслужил. Но в жизни бывает разное. — И что теперь? Это как-то мешает нам? — Ладно, — вдруг говорит Алиса, словно отбросила какие-то свои путы и на что-то решилась. И совсем другим тоном добавляет: — Что я должна сделать? Как учтиво. Как покладисто. — Ничего. Я хочу сказать, что слово «должна » тут неуместно. — Хорошо. Какое слово уместно? Неужели так просто? Я решаюсь. Я же именно этого хотел. Вот и шанс. — Разреши мне просто поласкать тебя. Везде. И ты сама тоже себя не сдерживай. Алиса чему-то усмехается. Интересно, чему. Но продолжаю: — А можешь рассказать мне, что я делал в твоих грёзах. Ведь были же такие грёзы? Я уже уверен почему-то, что были. — В другой раз расскажу, — отвечает Алиса, снова кивая. Какая сговорчивая. — А в этот? — уточняю я. — А в этот раз ты свободен в твоих желаниях. — Правда? — я ещё не верю в то, что получил зелёный свет. — Да, — пожимает плечами Алиса. Своими невероятными плечами. От движения которых шевельнулись и соски. Странно, что она их не прикрыла. Впрочем, чем она должна была их прикрывать? Песочком? Травкой? Я понимаю, что думаю не о том. Лучше пользоваться их неприкрытостью. Теперь уже с разрешения. Увлекаю Алису на траву. Собираюсь положить её. Поняв главное, а именно — то, что получил свободу в действиях, я забываю обо всех придумках, которые во множестве придумал и запомнил за то время, что мечтал о ласках. И чувствую, что их можно вспомнить и потом. А пока… раз уж всё можно, лучше не тянуть с главным. Позабочусь лишь о том, чтобы у Алисы желание возникло. Чтобы ей хорошо было. И сделаю Это. Алиса, похоже, поняла мой план. Но почему она стала такой задумчивой? А где же энтузиазм? Где счастье, наконец? Мне так нужно, чтобы она чувствовала в такие моменты счастье. Обещаю себе обязательно об этом позаботиться. Но чуть позже. Совсем скоро. Как только так сразу. И всё же немного времени на церемонии я ещё уделяю. Из последних, как мне кажется, сил шепчу ей: — Милая… мы в самом деле должны это сделать. — Я знаю, — кивает Алиса. Как мило с её стороны. ***