Home where it hurts

Когда он видит ее тело на медицинском столе, такое маленькое, худенькое, сплошные косточки под зеленым ситцем халата, на мгновение ему хочется разорвать их всех на куски. Каждого из врачей, попрятавшихся по углам точно крысы. Особенно того, что заносил скальпель над головой Элли, собираясь убить ее. Но он сдерживается, потому что времени нет. Машет пистолетом. В сторону, ублюдок! К остальным. А когда мужчина, чье лицо не видно под хирургической маской — что ж, так даже лучше, убивать проще, если не думаешь, не видишь испуганных глаз — пытается возразить, машет руками, не давая Джоэлу пройти, он просто спускает курок. Один выстрел, разлетевшиеся мозги по грязному пластику, и никакой жалости. Желающих воевать с ним больше нет. Своя жизнь дороже. — Элли, детка... — Джоэл спешно засовывает пистолет за ремень пояса, кидается к столу и сгребает ее оттуда. Она легкая, маленькая и удобно ложится ему в руки, словно так и должно быть. Словно так всегда должно было быть. — Потерпи немного, мы выберемся... — он оставляет поцелуй на ее виске, и, хотя времени нет, с наслаждением вслушивается в тихое дыхание. Она жива, просто спит под наркозом. Они не успели убить ее. Он пробирается сквозь бесконечные коридоры, спотыкается о трупы, но идет, не позволяя себе упасть. Прижимает к груди Элли и что-то шепчет. Бесконечные обещания, о которых он сам потом не вспомнит. Молитву к богу, который уже давно никого не слышит. Ты только живи, детка. И я сделаю что угодно ради тебя. Он убивает Марлин. Стреляет, пока не заканчивается обойма, а окровавленное тело под ногами не начинает напоминать плохо перемешанный фарш. Осколки черепа хрустят под ботинком, но он уже даже не морщится. Переступает, не оглядываясь, и идет прочь. Марлин ведь этого уже никогда не поймет — есть вещи дороже обещанного бессмертия.

***

Это чувство сложно назвать любовью, оно странное, застарелое, засело где-то внутри в костях, и его уже никак не достать наружу. Не сказать, не признаться, потому что между ними бездна времени — ей шестнадцать, черт подери, ей всего шестнадцать, а он, дай боже, если к следующей зиме не сдохнет от какой простуды, потому что годы уже не те. Не уйти, бросив все, потому что иначе она потащится за ним, как приклеенная. Через всю треклятую Америку, на край света пойдет, ведь по-другому они оба уже не могут. Не оставить все так, как есть, потому что поздно. Слишком поздно. И когда Элли сама приходит к нему, Джоэл с готовностью раскрывает руки для объятия, ерошит неровно срезанные волосы и целует в висок. Прижимает к себе, не давая вздохнуть или пошевелиться. И руки дрожат, и кажется, что он сам и чертово самообладание вот-вот рассыпятся на мелкие осколки. Еще до того, как она поцелует его. Сначала в лоб, изрезанный морщинами, в щеки, колючие от щетины, а затем — легонько, точно мазнуло крылом бабочки — в губы. Сколько бы времени ни прошло, она все равно будет отлично помещаться у него в руках, будто там ей самое место. Возле сердца, изношенного, но все еще живого. Остается только молиться, богу, или дьяволу, или всем разом — будь счастлива, детка. И я сделаю что угодно ради тебя.