Home where it hurts

— Окей, — Элли хмыкает и принимается насвистывать ту песенку, которую выучила на днях. Она липнет похуже паутинки на лицо, всего каких-то пять нот, но до чего же бесящих, и в этом вся прелесть. — Мороженое. — Мороженое? — голос Джоэла доносится откуда-то из-под прилавка. Вместе с шумом, треском и звяканьем. Кажется, он пытается вскрыть старую кассу, оброненную на пол, только это не очень-то удается. — Почему? — Ну, чувак, — она нарочно делает самые большие глаза, зная, что не увидит. С ее места вообще видна только его спина в красной рубашке и совсем чуточку подошвы ботинок. Макушка мелькает вверх-вниз с каждым движением, и, судя по оглушительному треску, эта жестянка все же поддается. — Это же мо-ро-же-ное! — по слогам не описать эту прекрасную вещь, самое вкусное из того, что она пробовала на свете. Куда там консервированным ананасам — переоцененная сладкая дрянь, до того сладкая, что зубы сводит. Куда там мелким яблокам, которых они набрали под деревьями на въезде в Вайоминг. Ну, въездом он был давно, так сказать. Они шли пешком. — Ага, ясно, — на мгновение из-за прилавка показывается макушка, черная с проседью, а затем пропадает, и треск возобновляется с тройной силой. — Э нет, так не интересно, — смысл какой от игры, если он все равно молчит. — Ты не отвечаешь. — Ага, — кряхтит Джоэл, и эта старая коробка, заполненная медяками, наконец лопается. Часть сыплется наружу, раскатывается ему под ноги, добегает сверкающими боками до кроссовки Элли, толкаясь в грязную подошву, но остальные остаются на месте. — Ха! Так и знал, что нам повезет. — Джоэл, — Элли полагается присматривать за входом, внимательно так следить, но она хмурится и, скрестив руки на груди, ждет. — Это. Не. Честно. — Ага, — он сыплет монеты в специальную сумку. Их внутри много, и они прилично так оттягивают плечо, но без них никак. На гидроэлектростанции переплавят, и будут новые пули, не выковыривать же старые из трупов. Только Элли так делает, но на то она и Элли, она вообще ничего не боится. — Окей, чувак. Раз так, я тоже с тобой разговаривать не буду, — она кривится, показывая язык, а следом и средний палец добавляет, для весомости. — Все. Вообще не буду. И не проси. Как назло, на дороге что-то темнеет, шевелится, а значит, надо идти проверять. И не одной. Но обещание есть обещание — сама со всем разберется. И пока он возится за прилавком, собирая все остальное, что может пригодится, распихивает по углам рюкзака, она сваливает наружу. Лезет по трубе на крышу, оскальзываясь, чертыхаясь и поминая всех матерей на свете — говорить это одно, а вот ругаться ей никто никогда не запретит, — и таки устраивается там, балансируя на скользкой и дырявой насквозь черепице. — Вот черт! — вырывается сквозь зубы, когда она настраивает бинокль. Да там целая толпа, уже знают, что они тут, идут как на параде, подволакивая сгнившие ноги. И ладно бы эти, с ними Элли расправится, может, не сразу, только вот позади топляк. Принесло небось с самой трассы, когда они рыбу ловить собрались. Как знала, надо было камешки по воде не пускать. И не свистеть. Ну вот и что с топляком она сделает, все коктейли у Джоэла, да и снайперскую винтовку отобрал? Сказал, сам со всем разберется. Господи, да он и на простой вопрос ответить не может. Она тоже молодец — надо было сразу о другом. И в лоб. Мо-ро-же-ное. Вот дерьмо, мороженое же... Сдалось оно ей. Спрыгивать всегда легче, чем взбираться, главное, только шею не свернуть, а то Джоэл потом ей позвонки вправит да снова голову открутит, чтобы не пугала его своими выходками. Она приземляется на ладони, стесывая их до крови. Носком кроссовка затирает темные пятна на дорожке перед магазином — не увидит, пусть не догадается, от чего это вообще, может, с самого начала были... Обтирает ладони и прячет их под длинные рукава, и только потом берется за ручку, самыми кончиками пальцев. Джоэл все еще внутри, основательно так устроился — вот придет топляк, а этот, кажется, даже и не заметит. Выставил себе табурет и полез на верхнюю полку и оттуда выгребает разные банки. — Смотри, что я нашел, — он машет зажатой в ладони жестянкой, на бумажной обертке ярко-желтые, вырвиглазные кольца. Неужто снова ананасы, о боже... — Только не говори, что тебе не нравится, — точно нарочно дразнит ее. Еще и голову набок склонил, и глаза насмешливо поблескивают. Прекрасно знает, что она их ненавидит. Больше... да чего угодно больше, тех самых топляков. Элли кривится и пыжится, стараясь сдержаться. Она сама сказала, что говорить с ним не будет. И не поддастся на эти детские игры, они больше не работают. — Нет? — Там топляк, — она бы язык себе откусила, только бы с Джоэлом больше не разговаривать. — И еще восемь заразных. Дай винтовку, я пойду, — ну вот, кажется, уложилась. Можно было и более кратко, например: ты мудак, Джоэл, отдай снайперку, я пойду. А ты сиди тут со своими ананасами пятнадцатилетней давности. О, как быстро он меняется в лице. Былое выражение исчезает, сменившись тревогой. Злостью — топляков Джоэл не любит куда больше, чем ее матерные словечки. — Бери, — кивает он на винтовку, бережно выложенную на стойке. — Тебе помочь? — в другое время наверняка бы предложил поменяться, но зрение садится, да к тому же у нее руки не так дрожат. Если повезет, половину уложит еще до середины дороги. — Сама справлюсь, — она бурчит и тянется к винтовке. Мороженое... черт бы побрал эту его игру — давай назови то, чего тебе больше всего хочется. Чего хочется? Ну явно не топляка под боком.

***

К тому моменту, как он присоединяется к ее небольшому пикничку — Элли в огне, десятка из десяти, и всего один выстрел в молоко, — дорога зачищена, но вот с топляком так легко не разобраться. Он колышется всем своим надутым телом, настоящий монстр, слепленный из десятка мертвецов, и выбрасывает пузыри спор. Мешочки взлетают вверх, золотятся на свету мириадами частиц, но затем — слишком тяжелые по сравнению с воздухом — все же шлепаются на асфальт, оставляя вместо себя искрящиеся, смертельные облачка. — Пусть подойдет ближе, — шепчет сзади на ухо Джоэл. Он умеет подбираться незаметно, а она и сама виновата, сидит себе, свистит, пытаясь успокоиться — нехитрое дело завалить топляка, когда всего два патрона осталось. — Тише... — он кладет ей ладонь на плечо, а Элли не знает, как сбросить, куда деться. Мороженое. Мороженое, повторяет она про себя. По слогам, по буквам, выдыхает, вспоминая вкус настоящего молока, тающего льдинками на губах. И следом — первого поцелуя, украденного ночью, колкого от его бороды. Первый выстрел пролетает мимо головы топляка всего в паре сантиметров, а у нее силы нет ругнуться. Надо бы вспомнить о чертовой матери, но Элли молчит, чувствуя, что ее с головы до ног окатывает жаром. Вот-вот сама вспыхнет и осыплется под ноги кучкой пепла. — Дай мне, — возится рядом Джоэл и, отобрав у нее ружье — кончиками пальцев, самыми кончиками, чтобы не увидел пятна крови и не дотронулся до них, — становится на одно колено, прицеливаясь. — Возьми из бокового Молотов. Элли! — Чего бы ты хотел больше всего сейчас? — она бы затрясла его еще, только опасно трясти человека, у которого по карманам распиханы банки с гвоздями и бензином. — Джоэл? — Господи, да что с тобой... — осекается Джоэл, когда она замахивается, но так и не бросает. Ждет. —Элли, бросай! — Что?! — по взгляду понятно, что потом ей достанется. Не только голову скрутит, все вытрясет, до последней бедовой мысли. — Скажешь — брошу. Все честно, Джоэл. Топляк так близко, что уже и снайперской винтовки не надо, а мешочек со спорами, врезавшись в асфальт в пяти шагах от них, с сухим чпоканьем рассыпается, и воздух становится зеленым от частиц. — Проклятье, Элли! — Джоэл прикрывает рот и нос рукавом рубашки, отворачивается и приникает к ложу винтовки. — Кофе, — его голос приглушает выстрел, точно в цель, и топляк ревет, оступившись. Пустая винтовка летит на землю, а ее место занимает обычное ружье. — Бургер на гриле, — вторая пуля попадает топляку в ногу, и тот снова тормозит. Разъяренно воет, забрасывая их новыми спорами. Ей-то не страшно, она сама тот еще монстр, а вот Джоэлу нельзя. И противогаз остался небось в магазине, рядом с треклятыми ананасами в собственном соку. Так еще один выстрел — и пора бежать изо всех ног. Забрасывать топляка бензиновыми коктейлями, пусть поджарится вместе со своей заразой. — Мороженое, — он добавляет перед тем, как выстрелить в третий раз. Все еще не смотрит на нее. Джоэлу и не надо, и без того все понятно. По тону голоса, по тому, как он слегка дрожит. — Довольна? Довольна? Да она сейчас с ума сойдет. Сердце колотится, и Элли поднимается с колен, зажимает в ладонях пузатые бутылки. — Да... — и выходит так тонко, неуверенно. Глупо, вот как это звучит. Топляк в десяти шагах, а она что творит? Сама не знает, и ему объяснить не может. — Ну так иди! Она и идет. Бежит со всех ног, в сторону, потом обходит тушу справа, дразня его и заманивая. Швыряется самодельными коктейлями Молотова, и монстр горит, полыхает вовсю, разбрызгивая зеленоватые искры. Мороженое, вздыхает Элли и вскидывает лук. Она его точно снова попробует. И... все остальное тоже.