Лев в гнезде

Драко в мгновение ока оказался рядом с гриффиндоркой, сжимая ее запястье одной рукой, тогда как другая судорожно задирала широкий рукав мантии. Блондин мелко дрожал не то от холода, не то от образов, пляшущих перед глазами. Отец всегда сравнивал плоть, в которой течет грязная кровь, с гнилью. Он в деталях описывал вонь, которую должно источать почерневшее мясо. Драко сам видел его, когда Темный Лорд убил преподавателя магловедения прямо в той комнате, где семья Малфоев завтракала по утрам. Ему было страшно в тот день, поэтому он смотрел на происходящее широко открытыми глазами. Слизеринцу до зуда под ногтями хотелось, чтобы тонкая, белоснежная рука, которую он увидел случайно, была покрыта плесенью и в глубине, до самых костей кишела паразитами. Но полоска кожи в лунном свете была настолько яркой, что вот-вот начнет слепить. По лицу Люциуса, застывшему перед глазами, со звоном поползли трещины. Снова. Прикосновение пальцев, ледяных, словно их обладатель только что трансгрессировал с крайнего севера, обожгло, словно настоящим льдом. Под поддернутый рукав мантии мгновенно шмыгнул холодный ночной ветер, и кожа покрылась мелкими мурашками, словно наждачная бумага. Но все это меркло перед фактом, что человеком, схватившим Гермиону за запястье, был Малфой. Драко-черт-бы-его-побрал-Малфой. Слизеринский хорек. Крыса, первая бегущая с тонущего корабля. Жалкая тень собственного отца, не умеющая самоутверждаться иначе, нежели чем через унижение слабых. Вернее, тех, кого он считал слабыми. — Что, Малфой, магловская грязь слишком притягательна для слизеринской свиньи? — выплюнула девушка, глядя ему прямо в глаза, в темноте кажущиеся почти черными. — Уже второй раз не можешь удержать свои ручонки подальше от грязнокровки? Как только образ Люциуса, трещащий по швам, раскрошился в пыль, картинка перед глазами Драко прояснилась. Он держал Грейнджер за руку. Он касался ее. Он сидел настолько близко к ней, что упирался коленом в ее бедро и это почти стало бы чем-то интимным, если бы это не были они. Слизерин и Гриффиндор. Наследник рода и маглорожденная волшебница. Бывший Пожиратель и одна из Золотой троицы. Эта близость была настолько непривычной, что Драко чувствовал, как Грейнджер вот-вот проникнет в него — как тепло ее, черт возьми, белоснежной кожи въедается в его ладонь. Драко больше не слышал ни свиста ветра вокруг, ни слов гриффиндорки, хотя она явно успела открыть свой ядовитый рот. Малфой с болезненной гримасой отвернулся в сторону неба, медленно ослабляя хватку и, наконец, убирая руки. Далекую тьму слегка, еле-заметно исчерчивали мелкие линии, словно художник невзначай касался кистью. Драко вспомнил, зачем пришел сюда сегодня. Он не хотел признаваться себе, но, услышав новость о грядущем звездопаде, захотел увидеть его. Захотел загадать желание, словно был ребенком. Малфой встал на ноги и уверенными шагами подошел к бортику. Он с силой уперся ладонями в камень, принимаясь тереться руками о холодные перила в надежде избавиться от тепла чужой кожи. Все это время Драко не сводил глаз с неба. Гермиона с подозрением проводила его взглядом, потирая запястье, на котором отпечатались четыре продольные полосы. Они мгновенно покраснели и жутко саднили. На внутренней стороне, практически возле самой вены застыли капельки бурой в ночи крови — следы ногтей, до самого мяса разодравших руку девушки. Со стороны могло показаться, что ее цапнул оборотень — настолько жутко смотрелись эти дыры на белеющей в лунном свете пергаментно-тонкой коже. Это было нехарактерно даже для него. Это было странно. Он был странным. Опираясь на вторую, здоровую, руку, Гермиона кое-как поднялась с пола. Мантия сбилась на плечо, подставляя горячее запястье холодному ночному воздуху, и это принесло хотя бы малую долю облегчения. Девушка неловко переступила с ноги на ногу. Провал лестницы манил своей чернотой, очень хотелось кинуться вниз, вниз по ступеням, по коридорам и залам, в такой знакомый и такой манящий уют башни Гриффиндора, где все давно понятно и просто, где нет места для сумасшедших слизеринцев с их мертвенно-ледяными пальцами… Вся эта ночь была наполнена странностями. Одной лишней уже никто не заметит. Медленно сделав шаг, задыхаясь от собственной смелости, Гермиона прильнула к его спине, обхватив руками за талию. Ладони оцарапал свитер грубой вязки, который слизеринец поддел под мантию, но девушка ощущала идущий от него холод, даже несмотря на теплую овечью шерсть. Грейнджер чувствовала щекой его лопатки, худые и острые, безобразно выпирающие, словно обрезанные крылья. Она чувствовала, как поднимается его грудь на вдохе, как легкие заполняются свежим ночным воздухом, чтобы вот-вот сейчас уже обрушить все громы и молнии на голову грязнокровки, посмевшей осквернить его тело своими прикосновениями… Но грозы не последовало. Драко чувствовал, как тепло чужого тела сладкой негой разливалось по спине, расслабляя уставшие мышцы. Его внимание целиком и полностью было далеко от астрономической башни, оно было в небе. Слизеринец чувствовал себя одним из тех огоньков, сгорающих в собственном сиянии, что плясали среди замерших светил. Малфой почти породнил себя с ними в собственной голове, пока не осознал, что эти звезды падают вниз. Они делают это, чтобы другие могли загадать желание. Проигрывают, умирают, чтобы дать надежду другим. И поэтому Малфой не один из них. Видит Салазар, это вышло случайно — Драко слегка, совсем немного подался назад, прижимаясь плотнее к телу Грейнджер. На секунду он почувствовал лопаткой ее острый нос и тут же вернулся в предыдущее положение. Выбрав одну из изживающих свой срок звезд, слизеринец зажмурился до кругов перед глазами и произнес одними губами свое самое заветное желание: «Больше никогда не переживать этого». Из темноты перед Драко начали появляться образы исхудавшей матери, неопрятного и умоляющего отца. Красные глаза Темного Лорда, которые он не сводил с Малфоя, пока на его руке с болезненным жжением появлялась метка Пожирателя. Перед слизеринцем проносились образы Мэнора, который больше не принадлежал ему, Хогвартса, из которого на целый год исчез любой намек на улыбку. Взрывы, свист заклинаний, тело Пэнси, исчерченное множеством рваных ран, а рядом оглушенный оборотень, который сделал это с ней. «Больше никогда не переживать этого. — Звезда, выбранная Драко, наконец сгорела дотла. — Никогда». Напряженные мышцы живота расслаблялись под ладонями Гермионы. Она чувствовала, как просачивается ее тепло сквозь шерстяную ткань малфоевского свитера и как уходит, исчезает мелкая дрожь, сотрясавшая все его тело. Его обнимала та, которую он ненавидел и которая отвечала ему тем же, — но в эту самую секунду все, абсолютно все отошло на второй план. Звезда вспыхивала и мчалась по ночному небу так неторопливо, что, казалось, само время замедлило свой ход. — Смотри, мама, падающая звезда! — Не забудь загадать желание, дорогая… Гермиона успела подумать о многом за те мгновения, что блестящая чешуйка неслась по небосклону темно-синего бархата. О Гарри, который своим рождением привел в этот мир одновременно и свет, и мрак. О Рональде, добром глупом Рональде, всего один раз сделавшем неправильный выбор, простить которого она ему так и не смогла. О Люпине, Тонкс, Фреде и Колине Криви, погибших слишком, слишком рано. О своих родителях, которые даже после снятия заклинания забвения не смогли вспомнить собственной дочери… Малфой отклонился назад — чуть-чуть, всего на полдюйма, и нос Грейнджер ткнулся ему прямо между лопаток. В горло ударил запах его одеколона, свежий, с нотками чего-то сладковатого. И желание само пришло в голову. И это было именно то, что Гермиона хотела больше всего на свете. «Пожалуйста, пусть мир снова станет таким, как раньше. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» И хотя она понимала невозможность этого, она все же продолжала бормотать эти вечные «пожалуйста», пряча лицо между лопатками своего давнего врага и до одури вцепившись побелевшими пальцами в свитер на его груди. А звезда мигнула в последний раз и растаяла, словно ее никогда и не было. Мольбы Грейнджер сливались со свистом осеннего ветра в удивительный унисон, вторили успокаивающемуся сердцебиению Драко. Малфою казалось, он слушает музыку какого-то удивительно слаженного оркестра, который нота за нотой окружает его гармонией. Настолько продуманным казался мир вокруг, настолько естественной была эта ночная прогулка и руки, окольцевавшие его талию. Слизеринец опустил взгляд вниз, присматриваясь к чужим пальцам. Ногти были коротко острижены, но аккуратно подпилены. Кожа на тыльной стороне руки казалась бархатной и мягкой, хотя в такую погоду обветрить ее было проще простого. Из-под задравшихся рукавов Драко мог видеть тонкие запястья с выделяющимися от напряжения косточками и все еще проглядывающие красноватые следы. Чуть ниже них блондин заметил содранную кожу и красноватые потеки. Кровь казалась бурой — не то от недостатка света, не то от яда в ней. Малфой не без труда оторвал внезапно потяжелевшую руку от перил и слегка коснулся ею кровавого следа. Сделав усилие, он разжал пальцы Грейнджер и поднял запястье выше, на уровень собственных губ. Как завороженный, он вглядывался в бурое пятно, чтобы после, медленно приблизившись, мокро коснуться его языком. Мгновенно на языке Драко разлился вкус соли и металла, от которого свело зубы. Вкус, который был у него во рту каждый раз, когда слизеринец получал бланджером по голове. Точно такой же. Вздрогнув, Гермиона испуганно отпрянула от спины Малфоя, попыталась вырвать руку, но он держал крепко. В свете луны блеснули его глаза прямо над ее запястьем, и уже губами он прижался к полукружиям ранок, оставленных его ногтями. Это касание горячего языка холодной кожи, влажный след слюны, покрывающийся льдом от его теплого дыхания, крепкие мышцы под ладонью, поднимающиеся на вдохе и опускающиеся на выдохе, — все это было слишком… личным. Словно заглянула в замочную скважину вечно запертой комнаты и увидела нечто, что всегда было скрыто за дверью. Словно сорвала маску. Девушка замерла, сраженная этой мыслью. Кровь. В левом уголке его губ блестела ее собственная кровь. Медленно, словно смакуя вкус, Малфой облизал губы. Очередная насмешка застряла в горле, и Грейнджер могла только смотреть. Малфой замер, глядя с высоты астрономической башни вниз, на землю, а из темноты перед его взором появилось лицо Люциуса, укоризненно смотрящего на сына: «Видишь, Драко? Видишь, насколько низко ты пал?» Вижу. Я чувствую это, отец. Драко недовольно цокнул и усмехнулся, а после грубым движением разорвал объятия и оттолкнул Грейнджер. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль о том, что теперь снова будет слишком холодно. Но куда важнее для Драко сейчас было уйти отсюда. Сбежать. Выйти победителем. — Ну что ж, Грейнджер, — Малфой медленно, практически театрально развернулся в сторону девушки и облокотился на перила, — как будешь исправлять ситуацию? Холод хлестнул по ладоням, нагревшимся о его свитер, очень захотелось обнять себя руками за плечи. Тонкое стекло понимания между ними, на краткий миг треснувшее, снова оказалось целым, словно кто-то успел использовать «репаро». Осколки его с кровью покидали легкие, волоча за собой целый шлейф кровяной крошки и чистейшей боли. — У тебя отвратительный парфюм, Малфой, — совершенно не в тему рявкнула Гермиона в отчаянной попытке как-то смять ситуацию. — Из детской серии «Маленькая волшебница»? Малфой хохотнул, убирая замерзшие руки в карманы, и буквально впился глазами в лицо Грейнджер, обрамленное копной волос, которых он касался совсем недавно. Еще чуть-чуть — и его ледяной взгляд начнет сдирать кожу со щек гриффиндорки — настолько острым он был. — Мяинькяя волсебнитя, — передразнил Драко. — От меня хотя бы пахнет одеколоном, а не гнилью. На вкус, к слову, тоже не очень. — Как же ты неоригинален, Малфой, — вдруг совершенно искренне простонала девушка, прикрыв глаза и запуская пальцы в волосы. — Шуточки на уровне первокурников, одни и те же шпильки вот уже восемь лет… Ты когда-нибудь повзрослеешь?! Драко саркастично поднял брови, а его рот искривился в усмешке: — Удивительно, что ты, т ы, Грейнджер, спрашиваешь меня о взрослении, — Малфой хохотнул в воротник. Сорвавшись с места, Драко буквально подлетел к гриффиндорке, сильно сжимая пальцы на ее подбородке и приподнимая лицо. Ему нравилось, что девчонка смотрит на него снизу вверх и, мать ее, терпит, боль. Она достойна этого. Потому что никто не смеет называть Малфоя ребенком после того, что он пережил на этой войне. Он прошел через ад. Он выжил в аду. Ему не просто повезло — он сам сделал это. Сам. Он больше не ребенок. Мимолетно в голове пронеслась мысль, что Грейнджер пережила не меньше его, но, черт возьми, то, как она вместе с Поттером и Уизли купается во всеобщем признании и получает любые блага, какие только пожелает, его бесит. Но скрип зубов выводит из себя. Глядя грязнокровке в глаза, свободной рукой Драко, едва касаясь, провел по щеке девушки. Кровь не стерлась о мантию до конца, поэтому теперь на бархатной коже остались тонкие следы. Они тянулись от скулы до приоткрытых губ, откуда струйками вырывался теплый воздух. Малфой подался вперед, выдыхая в рот Грейнджер и не отводя взгляда от ее глаз: — Что ты знаешь о взрослении, м? — прошептал Драко и прижался своими губами к ее. Слизеринец сразу же задержал дыхание, но надавил сильнее на челюсть девушки, от чего та невольно открыла рот шире. Малфой скользнул языком внутрь, обводя им сначала десны, а затем и небо. Мокро, скользко. Горячо. Во рту гриффиндорки было невообразимо горячо. Особенно, когда Драко коснулся ее языка своим, мягко обвел кончик и, укусив, оттянул нижнюю губу. Ладонью слизеринец провел по щеке девушки, а после зарылся рукой в волосы, настолько резко прижимая голову Грейнджер к своей, что семикурсники стукнулись зубами. Кровь Грейнджер, которая осталась в уголке рта Малфоя, испачкала ее губы, поэтому волшебница наверняка чувствовала свой собственный вкус. «Чувствуй же!» «Жри то, чем кормишь других!» Как только в легких Драко кончился воздух, он рывком отстранился, напоследок чмокнув губы Грейнджер. Сделав несколько шагов назад, блондин заглянул гриффиндорке в глаза и, наклонив голову, усмехнулся. В глубине грудной клетки его сердце бешено колотилось. Сердце Гермионы колотилось не менее сумасшедше. Медленно подняв руку, она коснулась кончиками пальцев своих губ, словно не веря, провела ими по щеке, размазывая и без того бесформенно-хаотичное пятно. Все произошло слишком быстро. Поцелуй длился не дольше мгновения, а, казалось, прошла почти целая вечность. Грейнджер все еще чувствовала во рту чужой вкус — и металлический призвук собственной крови в нем, и это было… Слишком. Плевок осел на щеке Малфоя безобразной кляксой бледно-розового цвета, плавно заскользил вниз по его коже. На ходу шепнув «акцио», девушка поймала ткнувшуюся в ладонь палочку и быстрыми шагами удалилась в сторону черного провала лестничной клетки. Каблуки ее туфель застучали по каменным ступеням, и их топот быстро угас в глубине башни. Лицо Драко перекосило от отвращения, а желудок начало неприятно тянуть. Дрожащей рукой он нащупал палочку в кармане, пока рукавом мантии стирал со щеки чужую слюну. Кожа покраснела от сильного трения и начала неприятно зудеть. Очистив рукав и щеку заклинанием по несколько раз, Малфой осел на холодный пол. — Она ушла первой, — пробормотал Драко. — Она сбежала. Слизеринец рассмеялся, с силой кидая палочку в темноту, где она столкнулась со стеной, а после с характерным звуком откатилась в угол. Драко дрожал от холода, который резко охватил его тело. Малфой пальцами впился в светлые волосы, оттягивая их вверх. — Сбежала, она сбежала, — продолжал повторять Драко. Успокоившись, Малфой закрыл глаза, отмечая, что вокруг стало слишком тихо. Никто не мешал, слизеринец получил, что хотел: спокойствие, одиночество, холод. Ни души рядом, никто не наблюдает из тени. Самая высокая точка Хогвартса, где Драко, наконец, может расслабиться и стать собой. Малфой закрыл глаза, обнимая себя за плечи и похлопывая по ним ладонями. Все нормально. Все хорошо. Теперь Драко в безопасности. Мешало лишь ощущение, будто его заставили выпить бутылку бодроперцовой настойки на голодный желудок — настолько сильно его перекручивало и жгло. Это было сигналом того, что чистый организм Драко не переносит грязи. Что от всего инородного нужно избавляться и как можно скорее. Малфой неуклюже перекатился вбок, падая на четвереньки, и пальцами постарался вызвать рвоту. Зубы больно врезались в кожу, а глотку саднило, но Драко упорно продолжал выжимать из себя всю желчь. Всю Грейнджер. «Больше никогда, — без остановки повторял про себя слизеринец. — Никогда». В темном небе сорвалась вниз и сгорела последняя звезда.