Four by four

      Когда-то давно, на заре юности Коль испытывала те же чувства, что и Келли. Она точно так же не видела себя в роли матери и не представляла, как ребенок впишется в её планы, несмотря на то, что Роланд очень хорошо с ними ладил и, окончив колледж, стал преподавать историю в средней школе.       Она стала думать о детях, потому что незадолго до их свадьбы Робин родила своего первенца, славного мальчугана по имени Томми. Роланд радовался племяннику, как родному сыну, увлечённо возился с ним, купал, кормил, менял ему подгузники, пел колыбельные и укладывал спать, а, учитывая, что они провели в Мэне добрую половину медового месяца, и Робин была совсем не прочь скинуть на кого-нибудь львиную долю своих родительских обязанностей, они сидели с Томми постоянно. Коль, конечно, не очень-то нравилось тратить на свои выходные дни, но в целом она не имела ничего против, и, наблюдая за тем, как Роланд ухаживает за малышом, невольно стала примерять этот образ к собственному будущему и одним поздним вечером, когда они собирались ложится спать, озвучила мужу беспокоивший её вопрос:       — Роланд, ты хочешь детей?       — Что? — глупо улыбнулся Роланд, захлопнув справочник по истории США. — Почему ты спрашиваешь?       — Мне интересно.       — Да, я хотел бы когда-нибудь стать отцом.       — А я не хочу становиться матерью, — неуверенно произнесла Коль. — То есть я не исключаю такую возможность, но сейчас я к этому не готова.       — Иди сюда, — он отложил книгу в сторону и нежно её обнял. — Разумеется, ты не готова. Ты ещё слишком молода, чтобы становиться матерью. Да и с твоими занятиями у тебя просто нет на это времени. К тому же я сам не готов к отцовству.       — А выглядит иначе, — недоверчиво проворчала Коль. — Ты хорошо управляешься с Томми.       — Спасибо. Но Томми не мой ребёнок. За него отвечают Робин и Нил, которые, между нами, тоже к этому не готовы. Только выбора у них больше нет, — возразил Роланд и ободряюще погладил её по плечу. — У нас же ещё уйма времени для подобных решений, так что не думай об этом и сконцентрируйся на том, что считаешь важным для себя. Идёт?       — Идёт.       Коль успокоили его слова, и вскоре она перестала переживать по этому поводу, пока несколько месяцев спустя эта тема не всплыла вновь.       В январе следующего года Коль и Роланд поехали в Чикаго, на свадьбу их подруги Ив Розенблум и лейтенанта полиции Лэнгдона Лоусона. Они, как и прочие друзья и родственники Ив, восприняли новость без особого восторга и скептически относились к поспешности будущих супругов. Конечно, никто не отрицал, что порой люди влюбляются так стремительно, что уже через неделю не мыслят жизни друг без друга, и когда-то давно нечто подобное уже происходило с Ив и Томасом Хэйденом, парнем, с которым она встречалась в старшей школе. После школы Том предложил Ив переехать к нему, но она отвергла его предложение, потому что хотела, чтобы её возлюбленный раздолбай для начала взялся за ум, бросил пить и нашёл работу. В итоге они расстались, а через пару недель Томми погиб. Сердце Ив было разбито, и она поклялась себе, что больше не позволит ни одному мужчине стать для неё тем, кем был Томми, и до сих пор была этой клятве верна. Пока Коль прилагала все усилия, чтобы стать журналистом в Лос-Анджелесе, Ив прилагала ещё больше усилий, чтобы стать адвокатом в Чикаго. Занятия в юридической школе и стажировка в маленькой адвокатской конторе занимали всё её время, не оставляя и минуты на личную жизнь. Если каким-то образом отношения всё же завязывались, она не позволяла им развиться в нечто серьёзное. Например, три года назад она долго встречалась с одним отличным парнем, пока тот не предложил ей провести отпуск в Вермонте вместе с его родителями. То, с каким хладнокровием Ив вычеркнула его из своей жизни, поразило Коль почти так же сильно, как и её внезапная любовь к копу, с которым она встречалась меньше года. Маска влюблённой дурочки закрывала лицо подруги да самого дня свадьбы и спала за полчаса до церемонии, когда мама Ив ушла разбираться с фотографом, оставив дочь с Робин, Коль, сестрой Лэнгдона и открытой бутылкой шампанского, к которой никто из них так и не притронулся.       — А! Моя грудь сводит меня с ума, — прохныкала Робин, расхаживая по комнате и пытаясь удобнее уложить впечатляющий бюст в узкий лиф. — Мне нужно что-то сделать с этим платьем!       — Извини. Платья выбирала мама, — посочувствовала Ив. — Неужели так сильно жмёт?       — Последствия родов и кормления. Оттягивай с этим как можно дольше, дорогая, — посоветовала Робин. — Я отойду на минутку?       — Давай, — кивнула невеста и обратилась к сестре Лэнгдона: — Лили, ты не могла бы позвать мою маму?       — Конечно, Ив, — охотно согласилась Лили. — Мигом вернусь!       — Не спеши, — холодно улыбнулась Ив. — И унеси шампанское. Его всё равно никто не будет пить.       — Хорошо!       Девочка радостно убежала выполнять поручения, а Ив отвернулась к зеркалу и принялась поправлять прическу.       — Я бы оставила шампанское, — усмехнулась Коль. — Алкоголь успокаивает нервы.       — Я бы выпила, но мне нельзя.       — Почему?       — Потому что я беременна, — невозмутимо ответила Ив, и тут с неё спали все её маски, и осталась только бледная испуганная девушка, которая совсем не понимала, куда катится её жизнь: — Пожалуйста, никому не говори. Об этом знаем только мы с Лэнгдоном.       — И поэтому вы женитесь?       — Да.       — Ох, Ив… — покачала головой Коль. — Как же так?       — Как, как… — пожала плечами Ив. — Я забеременела и, подумав, решила оставить ребёнка. Хотела рассказать об этом Лэнгдону после ужина в честь его повышения, но после ужина выяснилось, что у него были свои планы. Он привёз меня к себе, а там…       — То, что ты описывала целую неделю, — догадалась Коль.       — Именно, — не сдержала улыбки Ив. — Но он не успел встать на одно колено, и я определённо не прыгала к нему в объятья. На самом деле я потребовала объяснений. Тогда он сказал, что любит меня и что однажды добьётся моего согласия. А он это может. Помнишь историю о том, как он пригласил меня на первое свидание? Он преследовал меня несколько кварталов и в итоге мне пришлось согласиться, лишь бы он от меня отстал.        — Я помню.        — И вот все повторилось вновь. Он стоял передо мной, взволнованный, растерянный, произносил свою пламенную речь, а я думала, как заставить его замолчать, и в отчаянии я сказала ему про ребёнка. Обрушила на него эту новость, ожидая, что он… Даже не знаю…       — Испугается? — подсказала Коль.       — Да, — кивнула подруга. — Но он не испугался. Он обрадовался. Я разрыдалась. Потом мы долго разговаривали. Лэнгдон пытался меня успокоить и, как видишь, успокоил.       — Ив… Ты уверена, что поступаешь правильно?       — Да. Он действительно любит меня, и я тоже… к нему не безразлична.       Ив никогда не говорила, что любит своего полицейского, но это было так. Они с Лэнгдом до сих пор были вместе, жили в просторной квартире с видом на Ист-Ривер и воспитывали уже двоих детей. Однако тогда, в тот далёкий январский день, свадьба казалась подруге ошибкой, и посвящённая в её тайны Коль не могла подобрать слов.       — Ты будешь в порядке? — только и спросила она.       — Конечно, буду, — улыбнулась Ив. — В этой жизни случается множество ужасных вещей. Свадьба и рождение ребёнка явно не в их числе.       В этом заключалась простая истина, с которой невозможно было спорить. Коль пообещала Ив, что не выдаст её секрет, и добросовестно исполнила свою роль. Свадьба прошла великолепно, как и банкет, после которого молодожёны отправились в отель недалеко от аэропорта, чтобы не опоздать на утренний самолёт в Майами. О беременности они объявили уже после свадебного путешествия, а двадцать восьмого мая родилась их обожаемая дочь Стелла. И, пока Ив наслаждалась первыми днями материнства, Коль переживала один из самых травмирующих эпизодов своей жизни.

***

       Кофейные зёрна громко трескались в ручной мельнице, осыпаясь тёмным песком на дно стеклянной банки. Ссыпав немного порошка в кофеварку, Коль принялась рыскать по шкафам в поисках сухих сливок, сожалея что утром Келли прошла мимо магазина.       — Зеро, — печально подытожила Коль, закончив поиски. — Придётся пить чёрный.       — Чёрный сейчас в самый раз, — слабо улыбнулась Келли. — У нас целый холодильник замороженного йогурта.       — Верно! — Коль от радости хлопнула в ладоши и вынула из шкафчика с посудой две неглубокие креманки. — Тебе его чем-нибудь посыпать? Орешки? Хлопья?       — Спасибо, но мне просто йогурт.       Коль покосилась на подругу. Келли понурившись сидела за столом, положив руки на колени, и напоминала грустную мраморную лису. С мраморной лисой её обычно сравнивал Адам, а когда его жена казалась особенно уязвимой, он сравнивал её с маленьким лисёнком и говорил, что в душе ей всегда будет пятнадцать. Келли отвечала на это своей фирменной улыбкой, обнажала маленькие белые клыки и хитро прищуривала глаза, от чего её сходство с лисой усиливалось в разы.       — Ты уверена? — спросила Коль, раскладывая йогурт по креманкам. — Это точно?       — Абсолютно, — медленно кивнула Келли. — Это подтвердили десятки тестов и мой гинеколог.       — То есть…ты знала об этом ещё до поездки в Неваду?       — Да.       — Ага, — Коль сделала глубокий вдох. — И Адам не в курсе?       — Я не знала, как ему сказать. Мы в последнее время редко разговариваем по душам.       — Но ребёнка сделать успели.       — Это отнимает намного меньше времени, чем разговоры, — невесело усмехнулась Келли. — В последние месяцы на нас навалилось столько работы, что мы буквально на ней жили. Мы сидели в офисе шесть дней в неделю, с девяти утра до глубокой ночи.       — Вы сумасшедшие.       — Я знаю.       — Так жить нельзя, — покачала головой Коль.       — А как можно? — пожала плечами Келли. — Нам это нравится. Мы постоянно заняты тем, что пытаемся создать нечто новое и значимое, и, признаться, я не испытывала такого прилива энергии со времён Стэнфорда. В моей голове тысячи идей, и когда мы с Адамом пытаемся воплотить их в жизнь, то понимаем, что все наши жертвы не напрасны. И это стоит любых жертв.       — Ты хочешь избавиться от ребёнка? — предположила Коль.       — Я не знаю, чего хочу, — ответила Келли. — Ребёнок сейчас совсем не к месту, но я пожалею, если сделаю аборт. Тем более он не только мой, но еще и Адама. Я не могу просто так взять и избавиться от него, даже если я потеряю самого Адама.       — В смысле потеряешь? — нахмурилась Коль. — Что ты такое говоришь? Адам любит тебя и никогда не оставит. Тем более из-за ребёнка.       — Да, он любит меня, но я имею в виду другое, — возразила Келли. — Я боюсь, что мы станем такими же, как мои родители. Моя мама бросила работу, чтобы воспитывать меня, а отец… Я видела отца только по выходным и праздникам, и даже тогда у него не было времени на нас. Мне всегда казалось, что им было бы лучше без меня.       — Чушь! Вы с Адамом никогда такими не станете.       — Откуда ты знаешь? — продолжила Келли. — Кому-то из нас придётся взять отпуск, чтобы ухаживать за младенцем, и этим кем-то, скорее всего, буду я. Адам продолжит работать в том же ритме, и мы совсем перестанем общаться, а может и видеться, и вскоре это нас убьет.       — Если люди любят друг друга и хотят быть вместе, то они ищут способ, а не оправдания, — уверенно сказала Коль. — Келли, я не верю, что Адам отстранится от тебя. Я скорее поверю, что он всё ради тебя бросит.       — Утешила, — Келли совсем расстроилась. — Как ни крути, но ребёнок для нас — катастрофа.       — Иногда катастрофа — это когда его нет.

***

      Первый год брака обещал стать одним из самых счастливых для Роланда и Коль. Они побывали в Мексике, прокатились вдоль побережья Тихого океана, устроили марафон пиццы в Чикаго и летом хотели отправиться в путешествие по тем штатам, которые не охватили в прошлый раз. Он преподавал историю. Она закончила магистратуру и надеялась отправиться в свою первую экспедицию в качестве самостоятельного корреспондента. По вечерам они гуляли по городу и встречались с друзьями, по выходным ездили на пляж и обсуждали далекие планы на свою замечательную жизнь. По крайней мере, она казалось такой до одного ужасного майского вечера.       В тот вечер Роланд вернулся с работы в одиннадцатом часу, хотя обычно приходил домой к шести. Коль не находила себе места, обижалась на него за то, что он опаздывает к ужину, за то, что не предупредил её об этом, и за то, что она не могла добиться от него внятного ответа, но когда он зашёл в квартиру, когда она увидела его мертвенно-бледное лицо, искажённое отвращением и страхом, её обида исчезла без следа.       — Роланд…       Он не отозвался, бросил на пол сумку с компьютером, прошёл мимо неё в ванную, сунул голову под кран и заорал. Его крик был глухим, сдавленным, и наблюдать за этим было по-настоящему жутко. Коль вытерла его волосы и лицо полотенцем, отвела назад в гостиную и усадила в кресло.       — Чаю?       — Бурбон.       — Может быть, не стоит…       — Бурбон, — настоял Роланд и затем очень вежливо повторил свою просьбу: — Коль, пожалуйста, налей мне бурбон.       Коль выполнила его желание и плеснула немного себе, но сделала всего пару глотков, в то время как Роланд залпом опрокинул два стакана подряд. Затем он сам убрал бутылку на место и поставил чайник.       — Ты не расскажешь, что случилось? — осторожно поинтересовалась Коль.       — Меня на две недели отстранили от работы.       — За что?       — За то, что я ударил ученика, — спокойно ответил Роланд. — Я сегодня ударил ученика по лицу и потом, кажется, швырнул его в стену.       — Что?! — опешила Коль. — Это ведь неправда!       Она бы скорее поверила в то, что по небу летают розовые слоны, чем в то, что Роланд ударил школьника. Но он сказал правду. Он ударил школьника, и на то были причины.        Так получилось, что Роланд начал свой учительский путь далеко не в самой лучшей школе Лос-Анджелеса. В основном в ней учились дети из неблагополучных семей, трудные подростки и малолетние преступники. Школьник, которого ударил Роланд, на пару со своим приятелем исколол ножом девочку, которая до этого никогда не пропускала уроков истории, из-за чего Роланд в некотором смысле был к ней привязан. И когда, по чистой случайности, он наткнулся на подростков и увидел, что они сделали, его охватила ярость. Он ударил одного из них по лицу и швырнул в стену, а второго просто встряхнул, как щенка, и держал за шиворот, пока звонил в полицию и директору школы. Подростков арестовали, девочку увезли на скорой, а Роланда отстранили от работы до выяснения обстоятельств. Переговорив с директором, он поехал в больницу, где просидел до десяти вечера, общался с врачами и успокаивал бабушку раненой девочки, и всё было бы не так страшно, если бы не одно «но».       — Она жива? — с надеждой спросила Коль.       — Нет, — прошептал Роланд, спрятал лицо в ладонях и заплакал.       Коль села на подлокотник кресла, обняла его голову и тоже заплакала. Ей было его очень жаль, хотелось его утешить, но она не знала как. Ни в этот вечер и ни в следующий, ни в течении всей недели. Но она не собиралась сдаваться и хотела взять отпуск на весь срок его отстранения от работы, однако в понедельник утром ей позвонила Кики и нетерпящим отлагательств тоном командировала её в Чили.       — Я откажусь, — заявила она Роланду в тот же день. — И плевать, что она на это скажет.       — Не отказывайся. Ты должна ехать.       — Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии и…       — Коль, я не пропаду, — перебил её Роланд. — К тому же тебя не будет всего пять дней. Лети в Чили и не беспокойся обо мне.       — Хорошо, — кивнула Коль и вдруг предложила: — А почему бы тебе не полететь в Чили вместе со мной?       — А я тебе не помешаю?       — Не думаю. Мне кажется, что ты меня спасёшь, — торжественно заявила она.       — Ладно, — неуверенно согласился он и улыбнулся, впервые за много дней. — Почему нет? Я лечу с тобой.       Коль удовлетворённо подумала, что перемены помогут Роланду, и собиралась быстро расправиться с делами, чтобы оставшееся время провести в его компании, но этот безупречный план, конечно же, провалился, и, разумеется, самым неожиданным образом.       Дело в том, что Коль нужно было посетить биотехнологическую лабораторию в Тальке, где местные исследователи разработали план по корректированию популяции москитов, переносящих такие заболевания, как малярия, лихорадка Зика и лихорадка Хиггса-Кордона. Москиты, выведенные в лаборатории, скрещивались со своими дикими сородичами и давали потомство, абсолютно безвредное для млекопитающих животных. Профессор, у которого она брала интервью, был очень разговорчив и предоставил ей уйму полезного материала, на котором она бы могла смело остановиться, но так как это была её первая самостоятельная командировка, она пожелала выполнить работу настолько добросовестно, насколько возможно, и решила лично взглянуть на объекты исследования. В результате её укусил совсем не безвредный комар, и она на два дня попала в больницу с подозрением на лихорадку Хиггса-Кордона. Чилийские врачи поместили её в закрытую палату, без права посещения, и настояли на полном медосмотре, в ходе которого выяснилось, что никакой лихорадки у неё нет. Но был один неприятный, вполне безобидный вирус, который легко лечился правильным подбором препаратов.       — Не беспокойтесь, — в завершение успокоила её доктор Монтальва. — Вашему ребёнку ничего не угрожает.       — Моему кому? — не поняла Коль. — Я не беременна. Я просто не могу быть беременной. У меня не было задержек, и мы с мужем всегда предохраняемся. Понимаете?       — Простите, — вежливо улыбнулась доктор. — Я перепроверю данные.       — Будьте добры.       Но данные были в порядке. Коль была на пятой неделе беременности, несмотря на то, что задержек у неё не было, и на то, что они с Роландом всегда пользовались надёжными контрацептивами. И тогда она вспомнила один эпизод, произошедший приблизительно пять недель назад, во время трёхдневной свадьбы Мадлен и Фрэнка. Свадьба праздновалась на роскошном лайнере посреди тихого океана, и Коль, не ожидавшая, что они с Роландом застрянут на корабле так надолго, одолжила презервативы у Клэр.       — Чёрт побери тебя, Клэр! — выругалась она. — Чёрт побери тебя и эти веганские резинки!       — Думаешь, они всему виной?       В её палату заглянул Роланд. Через сутки после того, как врачи исключили лихорадку, ему наконец разрешили её навестить.       — Тебе сообщили…       — Врачи были не в курсе, что я не в курсе, — улыбнулся он и присел на кушетку возле неё. — Как ты?       — Скучала по тебе.       — Я тоже.        — Но в остальном со мной всё в порядке, — неуверенно сказала Коль и, глядя в его добрые, тёплые глаза, спросила: — Ты рад, что у нас будет ребёнок?       — Я не огорчён, — уклончиво ответил Роланд, но по его лицо было видно, что он очень даже рад. — Коль, я понимаю, что это случилось совсем не вовремя, но я уверяю тебя: мы можем с этим справиться. У тебя гибкий график, а я возьму поменьше часов и всегда подхвачу, если тебе нужно будет куда-то ехать. Если понадобится, то готов бросить работу, пока малыш не подрастёт. На первое время нам хватит сбережений.       — Ещё нам понадобится квартира побольше, — улыбнулась Коль. — В нашей кроватка поместится разве что в ванной.       — Да, переехать придётся, — поддержал Роланд и обнял её. — Я рядом, Коль. Всё будет хорошо. Поверь мне.       — Будет, — прошептала она и прижалась к нему как можно крепче. — Я верю.       Однако, невзирая на веру, принять факт собственной беременности Коль оказалось непросто. Вернувшись домой она сделала множество тестов, которые оказались положительными, обратилась к своему гинекологу и после часами рассматривала сонограмму, пытаясь разглядеть в подсвеченном сгустке клеток очертания будущего человека. Кроме того, каждое утро она шла в ванную, раздевалась, разглядывала себя в зеркале, прикасаясь к груди, к животу, проводя руками по бёдрам, и пыталась примириться с мыслью, что внутри неё действительно разрастается новая жизнь. Одним субботним утром Роланд застал её за подобным осмотром и, конечно, не смог пройти мимо.       — Твоя фигура изменится ещё не скоро, — улыбнулся он и сел на край ванны. — Но что-то мне подсказывает, что ты беспокоишься совсем не об этом.       — Не об этом…       — С тобой всё хорошо? Ничего не болит? Не тошнит?       — Совсем ничего, — покачала головой Коль. — А ведь что-то должно быть, да? Ведь я должна что-то чувствовать. Должна чувствовать его.       — Необязательно, — мягко произнёс Роланд, прикасаясь к её животу. — Не беспокойся. Со временем он ещё не раз даст о себе знать.       — Ты прав, — слабо улыбнулась она, позволяя мужу себя обнять. — Мне нужно отвлечься.       — Согласен. Ты очень напряжена, хотя с твоими родителями мы встречаемся только в обед.       — О, кошмар… — на фоне последних событий она совсем забыла о приезде родителей. — Может, не будем им рассказывать?       — Но мы должны им сказать, — возразил Роланд, снял с крючка махровый халат и заботливо набросил его на её голые плечи. — Я уверен, что они спокойно воспримут эту новость.       Она сильно сомневалась, что мистер и миссис Голд спокойно отреагируют на новость о незапланированной беременности своей единственной дочери, и живо вообразила, как папа скажет пару слов и замкнётся в себе, переваривая услышанное, а мама начнёт беспокоиться и задавать бесконечные вопросы, на которые они не смогут ответить.       — Мой милый наивный друг, — вздохнула Коль. — Ладно, мы им скажем. Только говорить буду я.       — Хорошо, — согласился Роланд. — А теперь расслабься и скажи мне другое… Что ты хочешь на завтрак?       Встреча с родителями прошла довольно ровно, но оправдала её ожидания. Сначала Коль долго описывала свою поездку в Чили, опуская самое главное, а Роланд нетерпеливо барабанил пальцами по столу, побуждая её к признанию. Потом Коль, используя всё своё красноречие, принялась разглагольствовать на тему семьи и её роли в современном мире и долго продолжала бы в том же духе, если бы её не одёрнул муж.       — Думаю, все поняли твою мысль.       — Да, — сдалась Коль и виновато улыбнулась родителям: — Я… Мы должны кое-что сказать.       — Ты беременна, — заключил папа и, как она и предполагала, ушёл в себя.       А мама, как она и предполагала, начала сыпать вопросами, и, отвечая на эти бесконечные вопросы, она вдруг поняла, что хочет этого ребёнка и уже его любит.       Следующие две недели они увлечённо готовились к будущему их маленькой семьи. Коль составила удобный рабочий график, чтобы не уходить в декретный отпуск, и начала подбирать больницу. Роланд реабилитировался, уволился с прежнего места работы и устроился в Клифтонскую среднюю школу, расположенную в Аркадии.       — Аркадия? — не оценила Коль. — Это даже не Лос-Анджелес! Любой тебе скажет, что это не Лос-Анджелес.       — Это почти Лос-Анджелес. Ну, придётся поездить, если мы, конечно…       — Если мы сами не переедем в Аркадию?       — А почему бы и нет? — убеждал Роланд. — Там спокойно и красиво. Там много детских площадок, парков и приличных школ, а цены на недвижимость вдвое меньше. При желании мы можем арендовать целый дом. И, кстати, там находится одна из лучших клиник в штате.       — О, так ты мне уже и клинику выбрал! Как мило!       — Я не настаиваю на переезде в Аркадию. Я просто предлагаю рассмотреть этот вариант, — продолжил он. — Потому что я не откажусь от работы в Клифтонской школе. Это лучшее предложение, которое я смог выбить, и годовой оклад там больше на целых сорок тысяч. Я не могу упустить такой шанс.       — Извини. Просто всё так стремительно меняется, — смягчилась Коль. — Наверное, мы можем посмотреть пару квартир в Аркадии, но если мы ничего не найдём, то согласимся на ту, что в Западном Голливуде.       — Идёт, — Роланд не любил Западный Голливуд. — Но мы найдём.       Это звучало как вызов, и, надо сказать, небезосновательный, потому что на тот момент он уже нашёл квартиру, в которую Коль была обязана влюбиться.       Следующим вечером она впервые побывала в двухэтажном доме по Хантингтон-Драйв, где они впоследствии прожили пять прекрасных лет. Вход в дом находился со стороны закрытого двора, где жильцам была предоставлена просторная парковка, детская площадка и цветник. Они поднялись по лестнице наверх и зашли в просторную светлую квартиру, абсолютно пустую, если не считать одинокой вешалки в углу прихожей, но, невзирая на пустоту, Коль сразу стало уютно в этих стенах. Роланд лично показал ей каждую комнату, начиная с их будущей спальни и маленького кабинета и заканчивая детской, удобно соседствующей с большой ванной комнатой и кухней. С кухни можно было выйти на балкон, на котором была установлена складная лестница, ведущая на крышу, но ей нравилась сама балконная дверь, потому что та изящно сливалась с интерьером кухни и по-разному открывалась при выполнении определённого алгоритма.       — Это гениально! — рассмеялась Коль. — Какая прелесть!       — Я знал, что тебе понравится, — усмехнулся Роланд, — Кстати, я говорил, что отсюда до твоего офиса ехать всего двадцать минут?       — Да, Роланд.       — А про…       — Да, ты мне рассказал и про парки, и про спортивный комплекс, и про торговый центр, и про детскую поликлинику, и про садик, — занудно перечислила Коль, загибая пальцы. — И ещё про что-то там…       — Может, про пекарню?       — Ты ещё и в пекарню успел заглянуть?       — Да, дальше по улице, — довольно подтвердил Роланд. — Я закупался там на прошлой неделе, помнишь?       — Просто позвони агенту, — усмехнулась она и нежно поцеловала его в губы. — Я с тобой согласна. Это место нам идеально подходит.       Они переехали в Аркадию неделю спустя, и, обустраиваясь в новой квартире, Коль размышляла о том, как они будут здесь жить. Как она будет писать статьи, сидя где угодно, кроме своего нового кабинета, как Роланд будет читать книги, складывая их нарочито неровными стопками на полках в гостиной и как рано утром будут выходить на свой маленький балкон, пить кофе и наблюдать за разбрызгивателями, поливающими цветник. А еще она представляла их малыша. Она представляла, как он будет выглядеть, представляла, как он сделает свои первые шаги, скажет первое слово, как будет играть, повсюду разбрасывая игрушки. Она уже знала, какие расскажет сказки, какие колыбельные споёт, и оттого ей было невыносимо больно узнать, что рассказывать сказки и петь колыбельные ей будет некому.       В начале июля Коль отправилась на плановый осмотр, где ей сказали, что недоразвитое сердечко ребёнка больше не бьётся.       — Мне очень жаль, Коль. Это непросто услышать, — посочувствовал доктор Берковиц. — Но такое случается. Вам…       — Почему это случилось со мной? — резко перебила она, думая, что факты помогут ей справиться с новостью.       Доктор Берковиц сочувственно улыбнулся и наговорил много всякой медицинской чуши, из которой она не поняла ни слова, и главным образом потому, что почти не слышала его. Она поняла только то, что он сам ещё не знает настоящей причины, но он пообещал это выяснить в ходе обследования и записал её на аборт.       После приёма Коль пошла домой, в старую квартиру. Роланд не планировал приходить сюда сегодня, а значит, у неё в распоряжении было несколько часов тишины. Она в последний раз разделась перед зеркалом в ванной, но теперь для того, чтобы свыкнуться с мыслью, что внутри неё ничего нет. Отчаяние было так сильно, что причиняло ей почти физическую боль, и она перестала с ней бороться, встала под душ и дала волю слезам. Когда казалось, что хуже быть уже не может, у неё случился выкидыш. Может, из-за стресса, а может, и из-за горячей воды плод вышел сам, стёк в ванную алым куском слизи, и она была так подавлена, что даже не попыталась его убрать. Она впала в некий транс, из которого её вывел только голос Роланда.       — Коль? Любимая? Ты здесь?       Он знал, что она здесь, и он знал, что что-то пошло не так, иначе не звал бы её «любимой». Он обращался к ней так, только когда был по-настоящему взволнован.       — Коль?       Через минуту он заглянул в ванную и увидел её, покрасневшую, рыдающую под горячим душем над тем, что могло стать их ребёнком.       — О, Коль…       Роланд судорожно вдохнул, подскочил к ванне, выключил воду и вытащил Коль оттуда. Он отнёс её в спальню, вытер полотенцем, нашептывая слова, которые должны были её успокоить, но не успокаивали. Всхлипывая, давясь слезами, она рассказала о своём визите к врачу, об обследовании и обо всей той медицинской чуши, которую ей наговорили.       — Я должна была завтра лечь в больницу, — выдавила Коль, заканчивая свой рассказ. — Но теперь это уже не нужно. Оно само собой…       — Ты вся горишь, — он прикоснулся губами к её лбу. — Нужно отвезти тебя в больницу.       — Не хочу в больницу, — слабо запротестовала она. — Мне уже не нужно в больницу.       — Нужно, любимая, — убеждал Роланд, поглаживая её по голове. — Нужно…       В больнице она пролежала три дня. Доктор Берковиц провёл своё обследование и по итогам наговорил ещё много медицинской чуши, из которой следовало, что она не может иметь детей. Вернее Берковец посоветовал ей отказаться от попыток, пока она не пройдёт соответственное лечение. Разочарованная услышанным, Коль взяла отпуск за свой счёт и поехала в Мэн, бросив Роланда в Лос-Анджелесе. Ей не стоило так поступать, но она не могла ничего с собой поделать. Она не могла смотреть на его печальное лицо, выходить из спальни утром и встречать его, неизменно заботливого и ласкового, готового сделать всё что угодно, лишь бы ей стало легче. Она не чувствовала себя достойной его любви, потому что винила себя в том, что стало с их нерождённым ребёнком. Конечно, она была не виновата. В этом никто не был виноват. Если бы она понимала это тогда, то осталась бы с Роландом, и ему бы не было так больно и обидно. Но она уехала.

***

      — Ты должна позвонить Адаму, — убеждала Коль расстроенную Келли. — Он должен узнать об этом как можно скорее.       — Такое нельзя сообщать по телефону, — упиралась Келли. — Я поговорю с ним потом.       — Когда потом? — насмешливо фыркнула Коль. — Когда твой живот раздуется до размеров среднего арбуза?       — Нет, — Келли досадливо повела бровями. — В любом случае я должна сказать ему лично.       — Ты уже не смогла сказать ему лично. Позвони ему, или я сделаю это за тебя.       — Ты обещала никому не говорить.       — Вообще-то нет. Так что звони.       — Ладно…       Келли достала телефон, набрала номер и вышла в коридор, а Коль встала в дверях, допивая свой кофе и внимательно прислушиваясь к их разговору.       — Привет, Адам. Тут такое дело… Я должна была сразу тебе сказать, — Келли говорила неестественно, тщательно подбирая слова: — В общем, я беременна. Шесть недель. Ты рад? И я рада. И я рада, что ты рад. Я тоже тебя люблю. Созвонимся позже. Пока.       С улыбкой на лице она вернулась на кухню, села за стол и придвинула к себе креманку с остатками растаявшего йогурта.       — Нет, я на это не куплюсь, — обломала её Коль. — Позвони ему. Так будет лучше. Поверь.       — Ладно, — вздохнула Келли и снова набрала номер мужа, только уже по-настоящему. — Привет… Прости, что не перезвонила утром. Слушай… Да, я была…       Адам, видимо, начал ей что-то рассказывать и рассказывал долго. Она прикрыла глаза и принялась отбивать пальцем ритм секундной стрелки. Коль насчитала сто девяносто семь ударов, а потом терпение Келли лопнуло.       — Адам, мне плевать, — рыкнула она. — Прости… Просто мне нужно тебе кое-что сообщить. Кое-что очень важное, — на этом месте она снова вынуждена была прерваться и затем перебила его ещё резче: — Да лучше бы сломала! Адам, я не о том. Адам… Адам, у нас будет ребёнок. Напишу ближе к вечеру.       Она сбросила звонок, швырнула телефон на стол и, взглянув на Коль, небрежно прокомментировала:       — Зануда.       — И всё? — нахмурилась Коль. — Что он сказал?       — «Ясно. Спасибо, что сообщила. Постарайся занять место в носу самолёта: там меньше укачивает», — спародировала Келли и рассерженно потрясла кулаком в воздухе: — В некоторые моменты мне хочется взять его и… Неважно.       — Ну, в носу самолёта действительно не укачивает, потому что… — начала Коль, встретилась взглядом с Келли и осеклась. — Извини. Ты всё правильно сделала. И за такой ответ он заслужил хорошую оплеуху.       — Ты так говоришь, только чтобы я не отвесила её тебе.       — Ты права.       — Жаль, что билеты на завтра, — вздохнула Келли. — Я хочу домой.       — Так поехали сегодня. Если успеем купить билеты на пятичасовой рейс, то будем дома к десяти вечера.       — Ты представляешь, сколько мы заплатим?       — Нам нужно научиться тратить деньги, — улыбнулась Коль, вспоминая их вчерашний разговор, и вкрадчиво сказала подруге: — Мы забудем об этом, когда вернёмся домой.